Джон Фаулз «Волхв»

Меня зовут Денис, мне 33 года, эту книгу я хотел бы прочесть в 22.

Разбор моральной, нравственной и философской стороны романа находится за пределами задач настоящего отзыва, хотя проблематика воли, нравственности и т.п. занимают не последнее место в книге. Но по вопросам воли лучше к Шопенгауру, а по этике вроде Платон и Сократ в теме. Первоисточники рулят.

Вместо предисловия: антитеза Англия — Греция в произведениях Британских писателей всегда попахивает снобизмом со всеми вытекающими. В 1981 Кристофер Прист тоже отправил своего «потеряшку» в Грецию, в поисках бессмертия. Но до Греции еще надо долететь, роман начинается с абсолютно заурядной первой части, подготовительной. Если кратко, то это обилие патетики в сочетании с экзистенциальным кризисом Оксфордского выпускника средней руки. Буквально вызывает ощущение зуда. История на любителя.

Но далее роман раскрывается. Поистине, даже не детектив, а психологический триллер. На Фракосе Фаулз так ловко водит читателя за нос, что в какой-то момент вся история начинает напоминать сон / гипноз / наркотрип. НО! Как только сюжет подступает к жанровой грани (фантастике), Фаулз планомерно тянет ткань повествования в сторону предельной рациональности и реализма, буквально таки научности. Помножить это на ощущения зыбкости, отсутствие точки опоры и декорации жаркого, ленивого острова и появляется замечательный драматический эффект: читатель становится тождественен Николасу в своих попытках докопаться до истины (выиграть), хотя оба понимают, что соперники играют не по правилам и победить нельзя.

В какой-то момент Фаулз прямо в книге отказывает детективу как жанру в котором должно творить достойному писателю (хочется добавить ехидным тоном: «Английскому»), как бы оправдывая наличие 1 и 3 главы. Вместе с тем, если по Чеховской методике написания рассказов «отрубить начало и конец» (первые и последние 150 страниц), то эта книга могла бы быть образчиком жанра. Именно об избыточность смыслов и текста спотыкается большинство читателей. Но джентльмену не гоже заниматься ерундой, а Фаулзу писать детективы, поэтому имеем, что имеем: очень много, очень обо всем и очень витиевато.

Разумеется в какой-то момент наступает пересыщение в этой игре, и начинается оно даже раньше возвращения главного героя на родину. Что касается третьей части, она ничего не объясняет и не расставляет точек над «е», пожалуй единственное ее достоинство.

В качестве резюме: патетика, философия, красноречие и реминисценции могли бы быть изданы отдельным текстом. Нудновато. Детектив на греческом острове убедителен и динамичен (даже при наличии художественных вставок). Вторую главу обязательно перечитаю.

Наверное, если бы я это читала лет десять-тринадцать назад, то данное произведение легло бы в самое сердечко, потому что я тогда подобное и переживала. Сейчас я уже взрослая и в меру циничная, придерживающаяся прозрачности и простоты в жизни. Вообще не ложится.

По сюжету некий Николас Эрфе направляется на греческий остров Фраксос, дабы работать в местной школе учителем. На острове с ним происходят некие события, составляющие ключевой остов романа. Безусловно, есть некая предыстория и даже пост-история данных событий, но ни единое приключение не отозвалось во мне. Скорее, все это показалось избитыми играми молодых людей и даже местами подростков, которые только учатся в психологию, познают мир, испытывают окружающих.

Прочитанное кажется мне максимально избыточным, наполненным бесполезной рефлексией и — главное — совершенно без заявленной эротики! Представленные сексуальные сцены видятся мне невиннее статей журнала «СПИФ-ИНФО». Короче говоря, совершенно не моя книга, целый месяц мучала её.

Если коротко.

Легко читается. Текст словно читает сам себя. Яркий, красивый язык. Высокая эмоциональная вовлечённость читателя, саспенс. Множество аллюзий. И нет готовых авторских интерпретаций. Роман словно бы подвешивает сотни зеркал, в которых каждый читатель увидит свой собственный смысл.

Это и хорошо. Есть о чем подумать и поговорить.

Роман точно не забудется спустя долгие годы.

Ощущаете ли вы себя Призванным?

«Волхв», а не «Коллекционер» и даже не «Женщина французского лейтенанта» — именно «Волхв» визитная карточка звезды мирового постмодернизма Замысловатая история молодого англичанина, чьи мечты об экзотике сначала оборачиваются тусклой рутиной преподавателя в греческой школе, но потом судьба — в полном соответствии с теорией о Вселенной, что исполняет заветные желания, дарит встречу с потрясающими людьми в удивительных обстоятельствах. Наполняет существование новым смыслом, ярким и многообещающим.

Жизнь причудлива изыскана, сложна и проста, прекрасна и ужасна, очаровательна и отвратительна. И так до бесконечности. Ей присуще, иной раз, барочное излишество. Порождающее подобный роман и подобного героя. Первый объемен чрезвычайно, с маловразумительным сюжетом, но аллюзиями и отсылками к мифологии-классике в изобилии. Второй, да вот эти строчки Бродского: «Что сказать мне о жизни, что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность».

Без продолжения, которое люблю всей душой: «Но покуда мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность». Это кажется, да не кажется, а есть, бессмысленно и неоправданно длинным. Это ввергает читателя (подготовленного и ответственного, замечу) не в горе даже, в пучины отчаяния: да когда же тягомотина закончится и будет ли хоть какой толк из мильона терзаний.

Что до благодарности, похоже, Фаулзу и его героям чуждо само ее понятие. Жить в земном раю и ни разу не поднять глаза выше вздыбленных приаповых чресел. Воля ваша, господа, на мой скромный взгляд, это не равнодушие пополам с гордыней даже. Это клиническая форма скорбного бесчувствия.

Которое смутно прозревают в себе (именно, что смутно, оттого и преодолевать пытаются средствами, только усугубляющими) герои. Они играют. Сплошь умозрительные, высосанные из пальца, ни малейшего эмоционального отклика не вызывающие ситуации. Страшно признаться, даже рассказ о зверствах нацистов и расстреле восьмидесяти заложников. На всем, происходящем с героями и в их, претендующем на сложность, внутреннем мире, пыль труха, а кое-где плесень.

Кукольные страсти, убогое динамо, рядящееся попеременно в наряды греческой трагедии, шекспировских драм и романов артурова цикла. Есть поговорка: «Меня обманули, пусть им будет стыдно. Меня обманули дважды — пусть будет стыдно мне». Убогого рассудком Николаса обманывают раз за разом, громоздя нелепицу на нелепицу, да ему лгут здесь каждым своим словом. И чем иным, кроме душевной слепоты, возведенной в абсолют, можно объяснить упорство, с каким отвергает доводы рассудка.

В «Розе Мира» Даниила Андреева есть понятие монады, как богорожденной, богосотворенной частицы сущего. Мироздание являет собой бесчисленное множество монад и многообразные виды создаваемых ими реальностей. Демоны всех сортов пытаются сравняться с Богом, создавая собственные пародии на монады. С одним, но главным отличием. Искусственно созданные, те стремятся в сути своей к одному — пожрать, уничтожить сколько возможно много божьего мира. Не приблизиться к Творцу и слиться с ним в итоге, пройдя свой круг, как монады.

Всякому, возомнившему себя на пустом месте Богом, полезно помнить об этом свойстве. Пустота порождает лишь пустоту. Жгуче-интересный роман, а исполнение Игоря Князева образца «минус десятилетие» — возможность для поклонников не только послушать знаменитую книгу в эталонном исполнении. но и сравнить сегодняшние впечатления от любимого чтеца с тем, что было прежде.

Роман оставил довольно неоднозначное впечатление. С одной стороны, многоязычность текста, богатый культурный багаж и широта кругозора автора, блестящая для литературоведа организация структуры романа. С другой -- мелкая мозаика версий, складывающихся из разнородных, противоречащих друг другу и опровергающих друг друга фрагментов лживых и (частично) правдивых историй (так что не успеваешь посмаковать ни одну из них).

Эксперимент? Ну-ну, как бы не так. Настоящие исследования проводятся со строго заданной методологией («дизайном эксперимента»), предполагающей наличие целей исследования, принимаемых предпосылок, описания логики выводов из управляющих воздействий. Окей, могут возразить мне, повествование дано нам от лица подопытного -- разве может белая крыса осознать весь набор мотивов и методов экспериментатора? Возможно, возможно...

Театр? Ну вот, возможно, это театр и есть -- в его наиболее маниакальном, доведенным до абсолюта эмансипации творца и зрителя воплощении. Только театр этот доступен лишь очень обеспеченным сумасбродам, дороговато как-то получается.

Для меня же лично книга осталась просто... затянутой игрой в постмодернизм. Изумительно заимствованная структура «Отелло» под тонко поданной обманной личиной «Бури» и с мелким бисером раскиданными по тексту подсказками в виде отсылок или прямого нейминга множества других произведений. Красиво, вдохновляет читать еще. Вдохновляет разбираться. Но -- слишком перегружено и фрагментарно для того, чтоб можно было насладиться в полной мере внутренним содержимым романа.

Ох, какие неоднозначные оценки!.. А это значит, автор своего добился – не скандальностью романа (и это при наличии откровенных сцен, впрочем, не похабных, а изысканных; и даже при мелькнувшей идее свободной любви), а неоднозначностью. Мне кажется, к этому всё и стремилось, ибо сам этот роман (по-моему) – иллюзия, обман внутри обмана… Здесь всё на это играет, даже аннотация, сулящая тайны и «элементы мистики»; даже авторское предисловие, не объясняющее, а скорее запутывающее – дескать, эта книга «пятна Роршаха», и понимай её как хочешь (выходит, и автор ставит тот же эксперимент над читателем?). Но соль в том, что всё это может быть так, а может, и нет – и всё это сплошная иллюзия, дробящаяся и дробящаяся так, что поневоле подумаешь: а что если сама иллюзия иллюзорна?

Нет, начало меня не впечатлило. И пусть сразу было видно, что отношение героя к Алисон имеет значение, хотя бы банально из-за того, что мужчина определяется тем, как он относится к женщинам, и вся эта любовь перемежалась с неприязнью и вымученными упрёками – та самая игра в «уйди-приди», через которую только масштабнее и пришлось пройти герою под влиянием «мага» Кончиса. Но всё было размерено, тягуче. Тайны всё никак не проявлялись. Мистика не проступала. Меня спасала только атмосфера – она попала в мой день, в мой май, с первой ещё не тягостной жарой, и свеже-тёплыми ночами; всё это магически гармонировало с теплой вечностью греческого острова, со всеми его пляжами, выбеленными домами, улыбающимися головами статуй, что показывал Кончис, и т.д. Что ж, думал я, читать можно, и наслаждаться можно, благо написано очень приятно. А претензия моя была в том, что это был триллер (вроде как, ведь загадки, крупицами стали появляться), но с динамикой любовного романа – долгое, томное, с подробностью переживаний и впечатлений. Устаревший вид саспенса, времён старушки Дю Морье – скука смертная для любителей саспенса а-ля Стивен Кинг. Ну ладно, думал я, архаика, но наслаждаться можно… А потом всё пошло куда как круче, да всё ещё неся в себе любовный роман, но раздробленный, разбитый, уверенный в том, что всё здесь неуверенно…

И это долгое начало казалось уже намеренным, как пространство для привыкания, эдакая пустота, призванная утомить ожидания, очистить от них, и, следовательно, быть готовым к тому что ты ни к чему не готов. А ожидания от этого романа – беда; ибо роман их обманывает, а ведь не каждый рад чувствовать себя обманутым…

Мне кажется, автор создал уникально зыбкий текст – как воображаемое болото, в котором зыбь превращается в твердь и наоборот. Морок, морок, обман, обман… Но вроде и аляповатые, нарочитые сначала, усиливаются, становятся жутковатыми. И мороки эти умелые, скрывающие правду, рассыпанные как битое стекло по полу. Ведь даже гротескный суд, суд-балаган в корне своём, в характеристике героя, абсолютно прав... Лучшая ложь – ложь, содержащая правду.

Удивительное дело, я, как и герой, не верил самому очевидному, но верил бредовому – так сильно «кружит» (вызывая, в конце концов, паранойю); и вместе с героем хочется найти под зыбью обманов твердую почву правды… А есть ли она, правда? Не является ли весь эксперимент отражением реальности – обманчивой и изменчивой, в которой мы задаем лишь одну видимую, лицевую сторону? И, опять же, удивительно, как, вслед за героем, я всё время ждал обмана, но удивлялся, когда меня обманывали; знал, что я в лабиринте, но удивлялся, упираясь в стену (надо сказать, редкое ощущение, которое от художественного произведения я раньше не испытывал). Не потому ли, что я понимал героя? И его «уйди-приди» понимал, его метания в выборе объекта для любви; и то, почему не «вышел» из этой «игры» ¬– не только любопытство и «крючок» в виде женских ласок, но и банальное удовлетворение от того, что весь этот масштаб, ради него, ощущение себя «избранным».

Один из самых сильных эпизодов (и, по-моему, он был тут поворотным, как черта, после которой всё приобрело более серьёзный оборот) был рассказ о событиях войны. Я читал его как раз в День победы. До него я ещё хотел посмотреть что-нибудь о войне, но после понял: не могу… Так жутко она явилась в рассказе Кончиса, каким страшным, изуродованным призраком она пронеслась – и физически изуродованным, как пленные партизаны, и морально, как те же «хорошие нацисты» о которых сейчас ооочень принято говорить – а ведь они в чём-то страшнее, чем все эти палачи; как человек, рвущий плоть человека «за компанию», страшнее, чем зверь, рвущий её от природы своей.

О чём этот роман? Попробуй кинуть в него тему – и она прорастёт в нём, найдёт корни, будто всегда в нём росла.

Это роман о молодости, о том периоде жизни, когда ты только и делаешь, что нарушаешь заповедь «не мучь никого понапрасну» – и мучаешь; мучаешь себя, других мучаешь? Почему бы и нет?

О том, что мир – это тот самый театр без зрителей? О том, что всё мы играем и видим в окружающих таких же актёров, маски, приросшие к лицам. А сами и негодуем и ждём обманов, но держимся ощущением, что на нас смотрят… И о том шоке, когда оказывается, что театра-то нет, и никто не смотрит, и все эти декорации не для нас – их просто не существует… Почему бы и нет?

Или это суд над поколением, ибо герой – образ его; суд над инфантильностью и скрытому мазохизму, над псевдоинтеллектуалами и псевдоблагородством? А может над нацией, или над социальным классом? Или над мужским естеством?

А может это о том, что как ни проходи ты через горнила, как не чувствуй в себе изменения, изменения – лишь иллюзия?

Или о том, что обман – это всё, что у нас есть: от обмана в любви, до обмана в собственном месте в мире?

Или…

И т.д. и т.п.

И т.д. и т.п.

И т.д. и т.п…

Мне кажется, что в одном не врал автор в предисловии, – этот роман действительно написан наитием, а не логикой. Ибо наитие мастера сродни откровению; невозможно продумать всю эту пену, всю многозначность и сложность. Невозможно продуманно (от начала и до конца продуманно) создать текст, похожий на питательный бульон с той примесью магической пустоты, в которой любая идея (не авторская даже – читательская) может развиться; текст похожий на туман, в котором может видеться всё что угодно, а может не видеться ничего; в котором действительно может быть всё что угодно, а может действительно не быть ровным счётом ничего. Туман из банальностей и глубины – а они как мудрость и глупость, могут превращаться из одного в другое, как вставная сказка о принце и маге может быть и ключом ко всему роману, а может быть и банальной патетической ерундой. Туман из правды, скрывающий лож, и лжи, скрывающей правду. Иллюзии, иллюзии…

И мне кажется одно тут не подложно – Элефтерия, свобода. Свобода любить этот роман или не любить. Свобода искать в нём смысл или не искать. Свобода видеть эти смыслы или не видеть. Свобода наслаждаться его логикой или ужасаться его хаосом. Свобода воспринимать его или не воспринимать. Свобода очаровываться им или разочаровываться…

Настоящая магическая Свобода!

(Или и это – обман?)

По содержанию какой-то дамский роман: любит — не любит, люблю — не люблю. Вялые интриги и неинтересные тайны, и это всё раздуто до эпических размеров. Если сие произведение ценимо за красоту слога, то при переводе она могла потеряться. Приятнее всего было бросить мучить себя этой книгой и перейти к следующей, хотя оставалось процентов 10.

Постмодернизм такой постмодернизм. Думаю, чтобы раскрыть идеи «не причини зла любящему тебя», «секс не равен любви», «свобода — это личная ответственность» не нужно было ваять столько страниц. А если и можно, то не так заморочено. Ибо так и осталось непонятным, в чём смысл произошедшего с героем на Фраксосе, а главное — зачем это вообще было нужно.

Вся греческая часть истории поминает какую-то блажь от богача-интеллектуала-нонконформиста, который от нечего делать забавляется лицедейством. И если вполне понятны попытки героя докопаться до ответа на вопросы «что?» и «зачем?» во время этого представления (всё равно он откровенно скучал, а «волхв» ему подкинул развлечение), то инерция, по которой он продолжал жить после — удивляет. Эту бы энергию да в нужное русло, а он только сопли жуёт. В итоге он сам ничего не понял, и не дал понять читателю.

Что самое интересное, вся книга держится на ожидании объяснения всего происходящего, что мозаика сюжета сложится в целую картину. Только это и заставляет читать дальше. Ну не может быть, чтобы вот это всё написанное так и не обрело ясность. В итоге получается, что каждая из трёх частей — сама по себе. Особенно третья, в которой ожидается развязка и ответы на вопросы. Но нет. Из-за этого роман показался затянутым и с невнятной концовкой. Может автору вздумалось описать саму жизнь такой, какой она есть, где согласно убеждению одного из героев бал правит его величество случай, а потому логику искать — бесперспективно? Если это так, то почему так тщательно выстраивался сюжет? Или это постмодерновая штука такая, когда есть ружьё, которое не стреляет. В случае «Волхва» речь идёт о целом арсенале холостого оружия.

Безусловно, в романе достаточно прекрасных моментов, которые с удовольствием забираешь в цитатник. И стиль написания приятен. Вот только остаётся открытым вопрос: зачем так усложнять? Пока что затрудняюсь ответить. Потому ограничусь нейтральной оценкой. Ибо очень-очень на любителя.

Где-то по середине возникает ощущуене, что книгу уже не дочитать какие бы усилия не прилагал. Но финальные 100-200 страниц стоят этих усилий — это лучшая часть романа.

Как по мне — роман ни чем не особенный. Главное его достоинство — категорически удачное изображение «мужского» мира и поисков себя.

Язык Фаулза отличен, но как по мне филера в романе много и это ничего не оправдывает.

Ниже — размышления по роману вперемешку со спойлерами. Читать на свой страх и риск)

Очень сложно писать отзыв , поскольку просто боишься писать что-либо после прочтения данной книги. Язык Фаулза прекрасен и является отдельным персонажем всего повествования, прямо как у Набокова или Платонова. В этой книге не нужно пытаться отыскать скрытых смыслов, нужно лишь только плавно скользить внутри , как будто оказавшись в чужом сне, надблюдать за всем и наслаждаться глубиной-глубиной не смысла, а чувств. Прекрасная книга.

Сильная, мозаичная, тягучая вещь. Как смола или густой мед. Читать можно не отрываясь ночи напролет. Что я, собственно, и делала: проглатывала за главой главу, ощущала терпкий вкус событий, имен, слов на языке и погружалась все глубже во «внутренности» романа.

Пишу сей отзыв с чувством глубокого разочарования...

Большинство критиков почему-то считают Фаулза чуть ли не классиком современной литературы, а его роман «Волхв» вообще превозносят до небес. Вполне возможно, что столь восторженные отзывы сыграли со мной злую шутку, ибо я априори ожидал, что роман будет шедевром. Увы, это не шедевр, и даже рядом не стоял.

Я ожидал прочесть книгу одного уровня с Коллекционером, который, к слову, является настоящим opus palmare и, к сожалению, единственным стоящим произведением Фаулза. Остальные же не выдерживают никакой критики.

Основная проблема этой книги, равно как и других произведений в чрезмерном усложнении ненужными научными деталями и завихрениями сюжета. Не вдаваясь в подробности, скажу, что и сам сюжет весьма не нов. Если коротко, в центре — самовлюбленный молодой англичанин из разряда «что имеем — не храним, потерявши — плачем», за что его нещадно наказывают.

Конечно, имеются и напряженные сцены, как любовные, так и не очень, красивые описания природы и т.д., но затем Фаулз закручивает гайки (сюжет) так, что хватаешься за голову. Говоря словами главного героя:

Причем вся эта закрутка преподносится зачем-то под видом не то заумного психологического эксперимента, не то изощренной мести. И тут автор делает ужасную, на мой взгляд ошибку, ибо лезет в области, в которых ничего не смыслит. Я не профессор психологии, однако точно могу сказать, что извлечь подобные сведения из «пациента» (не калеча при этом его психику), можно и другими, гораздо более простыми способами, изящнее, так сказать. Способами, которые не требуют столь больших денежных, временных, трудовых и других затрат. Фаулз же, грубо говоря, предлагает лечить «гланды через попу».

Если же отбросить затею с психологическим экспериментом, то все выходит еще глупее, ибо тратить столько сил на банальнейшую месть и вразумление одного единственного изменившего мужчины — просто смешно. Кроме того, «вразумление» тоже под вопросом, ибо в конце Николас и сам говорит:

Иными словами, куча напряженных моментов, закруток, сложных образов, а что на выходе? Пшик...

Отсюда — вывод, и не утешительный. Вся эта громоздкая конструкция (роман на 800 страниц) — бессмысленна и беспощадна. Беспощадна к главному герою (но он-то хотя бы заслужил), к здравому смыслу, и к нам, читателям... Бессмысленна, ибо я не вижу необходимости в таком «усложнении». Многие почему-то пишут о «Волхве» как об интеллектуальном романе, хотя интеллект тут, по-моему, больше ломается, а не развивается. «Головоломки» в сюжете должны быть, не спорю. Но здесь их слишком много, и это утомляет.

Конечно, многие обвинят меня в «ограниченности ума» и «неспособности к пониманию», но я остаюсь при своем мнении.

Ожидала от книги большего. Было ощущение, ищешь развязки, но так и не находишь. Мне кажется, в путанице лабиринта потерян смысл. Много всего можно найти, но основное ускользнуло. Особенно разочаровали последние страницы произведения. Как будто что-то важное ушло. Но что? Видимо, смысл романа и состоит в том, чтобы каждый понял его по-своему. Эта последняя встреча с любимой девушкой. Я не увидела изменений. Кто сказал, что они должны быть? Но так долго идти к этому и вдруг оказаться в начале, это для меня сложно.

Тот случай, когда вопреки всем рациональным претензиям хочется поставить очень высокую оценку. Претензий немало: аморфность, затянутость, излишняя манерность, уплощённость героев, которые не живут, а просто выполняют функции; перегруженность. Давно я не читал книгу так медленно, так неуклюже прокапывая замысловатые тропы и литературоведческие коннотации, половина из которых для меня филькины грамоты. Нет, я люблю сложную прозу, но после «Коллекционера», где с первых строчек идёт закос под дурачка и потому ныряется легко — здесь на нас сразу обрушивается бремя серьёзного писателя, мастерски жующего тягомутную обыденность. Чёрт возьми, и что дальше?

А дальше Греция... и вот тут-то начинается метаморфоз: тягомутина, не меняя темпа, обращается в магнетическую, завораживающую неспешность — не сразу ловишь себя на мысли, что ждёшь очередного утра, чтобы в переполненном метро вновь телепортировать себя на Фраксос. Господи, почему по «Волхву» ещё не сделали компьютерную игру — freeplay, с нелинейным сюжетом и потрясающим графоном? Атмосфера! Магия, которая сплавляет сей несуразный роман, читателя и его эмоции в единое целое. Атмосфера заставляет не просто следить за героем, но чувствовать то же самое — и сонную рутину средиземноморского лета, и ту несусветную хрень, что нагнетается вокруг ГГ (и читателя) все эти сотни страниц, и этот мучительный букет послевкусий, который она оставляет в них обоих... Где берут на Фраксос? Я тоже хочу! Чтобы бросало то в жар, то в холод, то на посмешище, то в паранойю, то в бегство, то в раскаяние... вот и вторая компонента магии — под умудрённостью большой литературы скрывается поистине юношеское мировосприятие — прямо чувствуешь себя стариком, который вспоминает ушедшую молодость и тем самым получает эйфории на порядок больше, чем непосредственно получил от той жизни. А поскольку среднестатистический читатель этой книги стариком не является, роман обладает ещё и мотивирующей силой.

Но не стоит забывать и третий слой волшебства — это отказ от ответственности. Как приятно, чтобы и нашими судьбами поиграл какой-нибудь хитроумный Кончис, благодаря которому мы поймём что-то очень важное... а если не поймём, то по крайней мере будет, на кого свалить вину за все наши неудачи.

Есть книги, которые порождают новые жанры, а есть — которые завершают их. «Волхв» из последних. После неё нет смысла писать ничего подобного. Шаг в сторону — обрыв, провал, бумагомарание, бесхребетный бред графомана — в лучшем случае удачливый плагиат. Да и сам он еле держится на пятачке зыбкой осмысленности. И это хорошо — на таком пятачке уж точно не поместятся тонны второсортных жанровых поделок.