Федар
В четвертый день малого цикла Фарах–Су, по обыкновению, сидел в мета–баре на своем излюбленном месте, в дальнем углу пещеры. Длинная деревянная скамья в форме полумесяца позволяла ему удобно устроить свой величественный хвост, к тому же отсюда хорошо просматривалось всё пространство бара, и Фарах мог наблюдать за любым из посетителей, не привлекая к себе лишнего внимания. В этот раз, однако, заведение пустовало. Рабочая смена в рудниках только подходила к концу, и первые уставшие шахтеры должны были появиться в ближайшее время. Дождавшись коктейля, Фарах–Су выловил из него длинным фиолетовым языком кубик льда и стал медленно дробить его мелкими острыми зубами.
Не успел стакан в четырехпалой руке Фараха опустеть на треть, как массивная деревянная дверь, обитая медью, отворилась, впуская горячий воздух и первых вечерних клиентов. Наливающий засуетился, выставляя на поднос тонкие длинные стаканы. Появившийся откуда-то снизу пузатый глиняный кувшин поочередно клевал их носом, наполняя светло–зеленым соком ползучей лианы.
Фарах достал из чешуйчатого кармана на брюхе крошечную чашечку из красной глины, матерчатый мешочек и потертый коробок спичек. Выудив из мешочка три голубых кристалла, он растер их пальцами в порошок, просыпавшийся синеватым песком в прожженное нутро чашки для благовоний. Чиркнув спичкой по иссеченной сотней ее предшественниц чешуйке на запястье, Фарах поджег синюю горку, втянул широкими ноздрями воздух и спрятал сожженную спичку в карман. Вообще-то, жечь кристаллы в публичных местах было запрещено, однако старому завсегдатаю заведения никто замечаний не делал.
Пещера постепенно заполнялась рабочими, шипящей речью, дымом глиняных трубок и мусором. На потертый дощатый пол стряхивался пепел, шлепались плевки, летела фруктовая кожура и обертки от жареных насекомых.
Мягко толкнув старого ящера в виски, синий дым обострил чувства, давая возможность из разворачивающейся суеты вычленить что-нибудь интересное. Расслабившись, Фарах стал наблюдать за посетителями в поисках достойного собеседника. Найти такого с каждым разом становилось все сложнее. Рабочие редко говорили о чем-то кроме рудников, выпивки и самок, а другие сословия сюда наведывались крайне редко. Да и те, когда появлялись, оказывались пропитаны религиозной пропагандой не меньше шахтеров. Беседы с ними часто заканчивались, едва Фарах начинал ставить под сомнение общепринятые догмы, и ему приходилось замолкать, чтобы не получить раньше времени повестку в крематорий. Шахтеры, по крайней мере, мирились с его нестандартными мыслями, списывая их на возраст и синий дым, и просто привычно сторонились дальнего угла бара.
Вслед за очередной парой шахтеров в бар проскользнул молодой ящер. Похоже, он совсем недавно достиг возраста обязательных работ в руднике и теперь собирался воспользоваться заработанным правом посещать взрослые заведения. Окраска его лицевой чешуи показалась Фараху знакомой. Приглядевшись, он узнал в юном посетителе одного из своих младших племянников. Арак–Су, кажется. Раньше он здесь не появлялся. Судя по всему, это его первый поход в бар. Юный Су, воровато оглянувшись, поспешил за двумя старшими рабочими, чтобы получить свою первую порцию халявной выпивки. Схватив стакан, он обернулся в поисках свободного места, но пустующих столиков не осталось. Не решившись подсаживаться к беседующим рабочим, Арак направился в дальний конец пещеры, где за длинным столом сидел всего один посетитель.
Фарах с удовольствием наблюдал за приближением младшего родственника. Вот кто сможет скрасить его вечер. Его молодой ум еще не закостенел и, возможно, в нем удастся посеять семена сомнений. К тому же, уважение к старшему родственнику не позволит молодому Су избежать беседы. Подойдя к дальнему столу, Арак, наконец, узнал сидящего в полумраке.
— Старший дядюшка Фарах! – прошипел молодой ящер, машинально пытаясь спрятать стакан.
— Садись Су, не стесняйся. Я вижу остатки бурой пыли на твоей чешуе, значит, ты уже получил полное право здесь находиться.
— Да, сегодня был мой первый день в шахте, и я выработал на треть больше нормы!
— Оставь разговоры про шахту, лучше выпей и расскажи мне, как поживает твоя семья.
— Все хорошо, отец участвует в строительстве нового святилища в честь Всемогущего Предка, а мать высиживает очередную кладку яиц в инкубаторе.
— Хм, еще одно святилище. А сам ты, что думаешь о Всемогущем Предке?
— Святейший Предок сотворил солнце и звезды, слепил из своей чешуи планеты и даровал нам жизнь. Поныне он следит за нами из центра солнца и ждет воссоединения с праведниками, чьи души, освобожденные в огне крематория, возвращаются в его чрево, – отчеканил заученные фразы Арак.
— Это тебе внушили в детстве, и ты каждый день слышишь подобное из ретрансляторов. Но я знаю, как бывают любопытны юные Су. Может быть, ты не всегда так безоговорочно верил проповедникам и иногда сомневался в их словах. Или даже тебя посещали мысли, что Всемогущий Предок всего лишь выдумка.
— Дядя Фарах! – Арак–Су испуганно посмотрел по сторонам, – за такие слова можно угодить в палату крематория с несвятым огнем!
— Знаю, и многих этот факт заставляет скрывать свое свободомыслие. Тебе не кажется, что крематорий – слишком суровое наказание за мнение, высказанное вслух? Ведь еретик все равно теряет право воссоединиться с Всемогущим Предком после смерти, зачем же сжигать его раньше времени и терять лишнюю рабочую силу?
— Для того чтобы он не отравлял своими лживыми идеями мысли тех, кто верен Предку и не сбивал их с истинного пути, – Арак гордо посмотрел на своего неразумного дядю.
Старый ящер некоторое время молчал, задумчиво разглядывая собеседника.
— Наливающий, два сока старейшей выдержки на этот стол! – наконец открыл пасть Фарах.
В ожидании выпивки и продолжения беседы, молодой Су достал припасенную заранее жареную стрекозу и, бросив обертку на пол, стал аппетитно хрустеть ломкими крыльями.
— Подними.
— Что?
— Ты бросил обертку на пол, подними.
— Но это же мусор, и его выбрасывают.
— Тридцать пустых оберток можно обменять на одно жареное насекомое.
— Да, но это глупо, никто никогда их не собирает, – Арак, повинуясь дяде, все же поддел свою обертку хвостовым когтем и спрятал в карман.
— Знаешь, то, что является бесполезным мусором для одних, может быть ценным или даже жизненно важным материалом для других.
Арак посмотрел на дядю слегка помутневшим взглядом. Новые приятные ощущения от хмеля скрадывали чувство неловкости и позволяли ему более спокойно воспринимать старческий бред.
— Я расскажу тебе одну историю, мой юный Су. Тебе она, наверно, покажется чудной и нелепой, но поверь мне, в ней гораздо больше смысла, чем в глупой сказке о сидящем в солнце ящере.
Арак–Су едва не поперхнулся терпким выдержанным соком от такого богохульства, однако спорить не стал.
— История эта сотни лет шепотом передается от старших членов династии Су младшим. Неважно, насколько неправдоподобной она тебе покажется. Ее смысл от этого не потеряет ценности. Я верю, что и ты, однажды, созреешь, чтобы передать ее очередному юному Су.
Арак, невольно попавший под легкое воздействие растаявшего в воздухе синего дыма, почувствовал искренний интерес к своему чудному дяде. Под еще не затвердевшей коркой религиозного фанатизма теплились свойственные всем Су нонконформизм и природное любопытство.
— Скажи мне, что ты знаешь о Мертвой планете? – После некоторой паузы спросил Фарах.
— Мертвая планета – огромная радиоактивная пустыня. Тысячи лет назад там жили мягкокожие бесхвостые ящеры. Они отреклись от Всемогущего Предка, за что он в гневе испепелил их всех, – уже чуть менее уверенно ответил Арак.
— Что ж, моя история будет как раз об одном из них. О белом бесхвостом ящере, жившем на Мертвой планете в то время, когда она еще была райским местом, с бескрайними лесами, огромными синими океанами и миллионами видов насекомых. Итак, слушай!
— Федя, мать твою, что ты творишь? – Рослый крепкий мужчина в черном костюме обхватил сзади бушующее тело. Федя орал матом, брызгал слюной и швырял в бармена пепельницы, бутылки и все, до чего мог дотянуться. Большая часть снарядов пролетала мимо цели, громя зеркальные полки. Рушились на пол, глухо хлопая, элитные напитки, визжали, перекрикивая громкую музыку, девушки. К стойке, лавируя между потными беснующимися телами, уже торопилась охрана.
— Не трогать его! Не трогать! – Одной рукой обхватив хрипящего хулигана, второй рукой мужчина преграждал путь охране, – все в порядке, мы все оплатим!
— Хрр.. cу нааа, – попытался возразить Федя.
— Скажи главному, что Федя и Буч немного пошалили, пусть оценит убытки, завтра рассчитаемся, – закричал мужчина в костюме приближающимся вышибалам.
Один из секьюрити отвернулся, прикрыв ладонью гарнитуру. Через минуту его вид сменился с устрашающе–грозного на вполне дружелюбный: – все в порядке, давайте я провожу вас на улицу.
Федор покачивался на старом деревянном стуле и внимательно рассматривал сидящую напротив старуху. Он до сих пор не мог поверить, что решился на этот визит. Поддался на уговоры Буча и пришел. И сидит здесь как дурак уже пятнадцать минут. А все что он до сих пор услышал – два слова: «здравствуй» и «проходи». Да и сама старуха. Сплошные стереотипы. Крючковатый нос, непослушные седые пряди, маленькие, спрятавшиеся в морщинах, глаза. Наверно и черная кошка где-то рядом бродит. Федор ожидал увидеть молодую колдунью с длинными косами или чернокожую женщину средних лет в цветастых нарядах, но никак не это, словно выпрыгнувшее из сказки по бабу ягу, существо. Тишина начинала тяготить, и Федор решил, что от него ждут истории.
— Понимаете, я потерял интерес к жизни. Устал от всего. Я богат, но деньги перестали меня радовать. Путешествовать, как оказалось, я тоже не очень люблю. Да и языков не знаю.
Федя замолчал, ожидая какой-нибудь реакции. Но старуха смотрела на него молча, не моргая. Боже, что я здесь делаю? – подумал Федор. Однако, через некоторое время он, к удивлению для себя самого, заговорил снова.
— Однажды я увлекся какой-то онлайн игрушкой. Ну, знаете, такой, где люди со всего мира живут в образе своих виртуальных персонажей – воюют, женятся, рыбачат, охотятся и пекут хлеб. Так вот, в игре я управлял маленьким рыжебородым гномом–рудокопом. Недели две я увлеченно исследовал цифровой мир, продавая за медяки добытую руду и камни. Потом шел в другую лавку и покупал себе кожаные ботинки, чуть лучше предыдущих. В этой мелочной эволюции было что-то захватывающее, я с решимостью собирался в новый поход за копеечными богатствами. Однажды к моему гному подбежал чей-то прокачанный персонаж, молча бросил ему тысячу золотых и тут же исчез. Ого! Сколько денег, подумал я. За все время мой гном смог заработать лишь пару таких монет! На следующий день я потерял к игре интерес, а через неделю снес ее полностью. И благополучно забыл об этой истории, пока она не повторилась со мной в жизни. Говорят, что лотерея это налог для тех, кто не знает математику. Я подозревал о ничтожных шансах, но играл все равно. Еженедельное волнение у телевизора, в котором крутились пронумерованные шарики, было каким-то самодостаточным досугом. И вот в один незабываемо прекрасный вечер из лототрона выкатились мои шары. Ну, то есть не буквально, – Федя хохотнул от двусмысленности фразы, – шары с загаданными мной номерами. Все до одного. Это был восторг, фейерверк, истерика! Рекордный джек–пот, больше пяти миллионов долларов! Для представителя офисного планктона из провинции это абсолютное богатство. Мне казалось, мое счастье будет длиться вечно. Однако, со временем все меркнет. Даже дорогое виски, бабы и наркота рано или поздно перестают приносить удовольствие. Я потерял стимул к развитию. Потерял смысл. Вам это кажется бредом?
— Отнюдь. Прекрасно вас понимаю, – наконец заговорила старуха. Ее ровный, неторопливый голос совсем не вязался с внешностью.
— Более того, я знаю, что вам поможет. У вас удивительная судьба, и наша сегодняшняя столь маловероятная встреча позволяет мне предположить, что смысл вашей жизни еще не потерян. Более того, он вами еще даже не найден. Все, что вам нужно сделать, чтобы его обрести – встретиться лицом к лицу со своим главным страхом. Это все, что я могу вам сказать.
Зрачки ведьмы наполнились красноватым светом.
— Это все? Вы издеваетесь? Наверно, на Буча ваши дешевые спецэффекты произвели впечатление, но мне запудрить мозги не удастся!
Федор резко встал, опрокинув стул, и вышел, не оглядываясь, из квартиры.
Вип ложе ночного клуба мягко обволакивало Федю своей ненавязчивой роскошью. Гудящие ритмы с нижнего этажа сюда почти не проникали, позволяя общаться, не напрягая голос.
— Музыка – говно, – выдал рецензию Буч, – пойти ди–джея прессануть, что-ли?
— Ты че такой кровожадный, не боишься однажды нарваться?
— Я? Я ничего не боюсь. Любого сломаю. Никого и ничего, понял?
Несколько минут они сидели молча, разглядывая прыгающих внизу девушек через прозрачные вставки в полу.
— А ты, Федька, сам-то, чего боишься больше всего? – Буч подался вперед, навалившись на столешницу массивной грудью.
— У меня фобия. Я верю, что где-то в мире есть утка, которая за мной наблюдает.
— Старый прикол, – разочарованно скривился Буч, – что-нибудь новое бы придумал.
— Еще я боюсь не добежать до туалета, – вдруг произнес Федор и тут же пожалел об этом. Раньше он этой проблемой ни с кем не делился.
— В смысле?
— В прямом. Сам знаешь, как часто я бегаю по нужде. Такая анатомическая особенность. Очень маленький мочевой пузырь. Поэтому я редко пью пиво, хотя очень его люблю.
— Ты бы это, проверился чтоль. Может, подцепил чего.
— Да нет, это у меня с детства, и врачи патологии не обнаружили. Анатомическая особенность, говорю же. Поэтому в пробке я часто испытываю панику, когда начинаю чувствовать позывы.
— Ха, теперь я знаю, что подарить тебе на новый год. Какой там у тебя размер памперсов?
— Пошел ты, – огрызнулся Федор. Ожидаемая ехидная реакция Буча его задела и он порадовался, что не рассказал о пустой пластиковой бутылке, которую на всякий случай возил под сиденьем.
Закинув еще несколько стопок текилы, Буч спустился на танцпол в поисках женского общества или хорошей ссоры, а Федя, завалившись на диван боком, погрузился в сон.
Открыв глаза, Федя обнаружил себя посередине грязной мутной лужи. Вокруг угадывались скрадываемые темнотой очертания деревенских построек. Прямо над головой Федора висел единственный работающий уличный фонарь, тускло тлеющий сквозь кишащее облако разношерстной мошкары. В пятно дрожащего света, в центре которого, утопив в грязи новые лакированные ботинки, стоял Федор, попадал полукруг покосившегося забора. Торчащие из земли под разными углами штакетины в мерцающем желтоватом свете напоминали гнилые зубы старухи.
— Что же это, как же я здесь? – пробормотал Федя вслух. Мочевой пузырь настойчиво требовал опорожнения, и Федор инстинктивно повернулся к забору. Однако, не успел он расстегнуть ширинку до конца, как вдруг, на освещенную фонарем грязь, словно на сцену, из темноты вышла утка. Птица была покрыта темными перьями и почти сливалась со своей тенью. Ее немигающий взгляд уперся в Федора, и он почувствовал, что при таком пристальном внимании справить нужду не сможет.
— Привет, – сказала утка, смешно хлопая клювом, – давно за тобой наблюдаю.
Появление говорящей утки сломало сумбурные мысли Федора, их осколки застопорились, клин когнитивного парадокса пробил сознание насквозь, и вся эта громоздкая конструкция, не выдержав внутренних противоречий, самоуничтожилась.
— Привет, – поздоровался Федор. В его опустевшей голове теперь было просторно, и только лоббируемая спинным мозгом мысль об опорожнении мочевого пузыря маячила где-то рядом.
— Раз уж мы встретились, я готова исполнить твое желание, – сказала утка, – чего ты хочешь?
— Писать, – признался Федор.
— Не слишком ли скромно для целого желания? – Подсказала утка.
— Точно. Желаю чтобы я умел в любое время, по собственной воле, дистанционно опорожнять мочевой пузырь. И толстый кишечник! – Гулять так гулять, подумал Федор.
— Без проблем. Только закон сохранения энергии, знаете ли. Куда содержимое девать прикажете?
Куда-нибудь подальше, – подумал Федор. Может в пустыню? Или на дно океана? Ему вдруг стало жалко пустынных зверюшек и неведомых морских тварей. Еще дальше.
— На Марс! – крикнул он.
— Хорошо, – согласилась утка, – твое желание выполнено. Можешь пользоваться.
Долго Федору пробовать не пришлось. Позывы были очень настойчивы, и ему осталось лишь мысленно их оформить. Облегчение, обычно медленно наполняющее тело вместо покидающей его жидкости, в этот раз нахлынуло взрывообразно, и Федор едва не испытал оргазм.
— Здорово, у тебя получилось, – утка вспорхнула и стала хлестать по лицу Федора крыльями.
— Федя, очнись, – мельтешение крыльев превратилось в махание рук перед лицом, – домой пора.
С тех пор, как и было обещано ведьмой, Федя стал вполне счастливым. Природа нового дара его заботила мало. Но пользовался он им вовсю. Со временем Федя стал реже посещать общественные заведения, предпочитая тихо наслаждаться жизнью дома. Бывало, он сутками не вставал с кровати, играя в приставку на огромной плазме и предаваясь чревоугодию. В это время за миллионы километров от него, на марсианской равнине, стала расти гора человеческих экскрементов. Попадая на холодную поверхность, они мгновенно замораживались, образуя своеобразный сталактит. Федя жил, жирел, мучался постоянными дисбактериозами и простудами, а сталактит рос. Нанятая им азиатская горничная была немногословна, вопросов не задавала, а главное, отлично готовила. Однажды Федя пролежал, не вставая, восемь дней к ряду. Но тут к нему впервые за долгое время наведался Буч. Федя, тяжело дыша, после минутной возни все же умудрился сесть, а потом и встать. Пока он спускался в лифте на первый этаж своей роскошной квартиры, тромб, давно растущий в его бедренной артерии, наконец нашел путь к сердцу. Федя умер на руках давнего друга. С момента его встречи с уткой прошло всего пятнадцать лет.
Много миллионов лет спустя расширяющееся солнце стало постепенно согревать ледяные пустыни Марса. Человечество к этому времени давно сгинуло, захлебнувшись в собственных отходах. Небольшой холмик на поверхности планеты, покрытый толстым слоем бурой пыли, начал потихоньку оттаивать. Удивительно, но большинство органики, проведя длительное время в глубокой заморозке, осталось практически не поврежденной. Более того, в толще холма сохранились жизнеспособные бактерии. Привыкшие к бескилородной среде, они неплохо себя чувствовали в новом мире с его теплым климатом и метаново–углекислотной атмосферой. Богатая органикой и мочевиной окружающая среда позволила десяткам видов когда-то человеческих симбионтов и комменсалов продолжить существование и воспроизводство. С каждым поколением бактерии все больше приспосабливались к новым условиям. Огромный адаптационный потенциал жизни в очередной раз поставил биологическую материю на путь эволюционного развития…
— Вот как чужие отходы стали началом новой жизни, – вещал Фарах. Его внутренние веки мелко подрагивали, демонстрируя испытываемое удовольствие.
— Так появилась жизнь на нашей планете. Она росла и процветала, усложнялась и меняла форму. Сок ползучей лианы, кладка яиц в инкубаторе, ты и я – ничего этого не существовало бы без замороженной кучки древних экскрементов, когда-то появившихся здесь. Мы даже дали им название – Федар, что означает ФЕкалии, ДАрующие Разум.
— Такая вот история, – Фарах с лукавым любопытством посмотрел на племянника, – готов поспорить, она показалась тебе бредом выжившего из ума старика. Однако, если бы ты мог беспристрастно сравнить ее с мифом о Всемогущем Предке, тебе пришлось бы очень долго выбирать, какая из этих двух легенд глупее.
Арак сидел молча, обвив хвостом ножку стола. Мысли в его голове путались, цеплялись друг за друга, искажаясь и деформируясь. Пернатый ящер, исполняющий желания? Что за бессмыслица? Дядюшке явно не терпится в крематорий…
— Иди, Су, – прервал его мысли Фарах, на сегодня тебе хватит. Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти.
Проводив племянника взглядом, Фарах с трудом поднялся со скамьи. Его клоака давно переполнилась, и старый ящер, кряхтя, поплелся до отхожего места.