Иван Наживин «Распутин»

РАСПУТИНЩИНА как длящееся состояние российской действительности

По эпичности и масштабности (как вширь, так и вглубь) этот роман безусловно и совершенно заслуженно стоит рядом с толстовской «Война и мир». Причём, как оказалось, это

сравнение пришло в голову не только мне, но и гораздо более знаменитым и именитым, более сведующим в писательском-литературном деле людям (в конце книги сразу после основного её текста помещены отзывы нескольких вполне авторитетных персон). Однако это сравнивание начинается и проистекает не после прочтения романа, а уже где-то примерно к четверти её нехилого объема. И сравнение это происходит не только по каким-то внешним признакам, но ещё и потому, что сам Наживин в тексте своего романа не единожды упоминает и «Войну и мир», и её автора Льва Николаевича Толстого, и вообще «толстовство» как духовно-религиозное и нравственно-этическое учение, упоминает и часто и много.

Однако, на самом деле, раз уж мы пошли по линии сравнивания «Распутина» с другими глобальными и масштабными книгами, то тут же приходят в голову шолоховский «Тихий Дон» и толстовская «Хождение по мукам» (понятно, что это уже авторства другого графа Толстого). С этими двумя эпическими произведениями из советской литературы наживинского «Распутина» роднит и общий исторический период, в котором разворачиваются действия всех трёх сравниваемых романов (причём порой ловишь себя на недоумении, почему герои романов так ни разу друг с другом не пересеклись), и правдиво-реалистичное изображение революционно-бунтарских событий как предреволюционного периода, так и последовавших затем двух русских революций и Гражданской войны. Именно вот эта безжалостная реалистичность повествований упомянутых романов взаимно дополняет друг друга и изображает нам смутные события во всей красе их хаоса, беспорядочности, циничности и растерянности, бессмысленной взаимной жестокости и смертельной взаимной вражды.

На самом деле сюда же буквально напрашивается Пастернак со своим «Доктором Живаго», но вот как по мне, так наживинский роман все-таки стоит выше в литературной иерархии (точка зрения личная и потому обсуждения не заслуживает).

Наживин, будучи представителем эмигрировавшего слоя русской российской интеллигенции, в своих симпатиях стоит куда ближе к своему прослоечному классу и к учению графа Толстого и в этом смысле стоит на совершенно других позициях, нежели и Шолохов и Алексей Толстой (зато, наверное, ближе к Пастернаку). При этом всю беспомощность и безыдейность русской интеллигенции Наживин показывает совершенно определённо и без всякой лакировки.

Роман имеет название «Распутин» и фигура этой одиозно-неоднозначной личности занимает определённое место в тексте романа. Однако на самом деле Наживин за образом Распутина постепенно выводит образ и целое явление «распутинщины», которая, по сути дела, властвует и умами и душами россиян в этот жуткий период российской истории.

Вдаваться здесь в суть того, что и о чем нам рассказал Наживин, совсем не имеет смысла. Лучше всего это сделать самостоятельно, прочитав этот 1400-страничный роман. И не нужно бояться такого непустяшного объема — читается книга легко. Правда и трудно одновременно — трудно из-за горьких и порой жутко-страшных страниц, которые в ней есть.

Когда «все маяки потухли».

«Распутин» — это внепространственная книга, охватывающая описываемыми событиями столицу, царские дворцы, провинциальный городок Окшинск, ставший своеобразным зеркалом всей России, необъятные пространства русской равнины и Европу. Герои романа — это армия, императорская семья, дворянство, интеллигенция, бездомные, бродяги, сектанты, революционеры, белые офицеры, разночинные обыватели Окшинска… Или, правильнее будет сказать, что в этом произведении всего один герой – народ, чьим символом становится Распутин, характеризуемый автором как «огромное, мохнатое сердце», тот самый Распутин, которого с подачи некоторых царедворцев, народ, заблудившийся на дорогах истории, винит во всех своих бедах. Сам же автор (устами некоторых героев) во всем случившемся упрекает бездарную власть, мягкого Николая II и его правительство, преследующее лишь собственные интересы,..

«И ведь все мы, в сущности, Распутины… Распутин происходит не от распутства, а от распутья, а если даже и есть распутство, то оно опять-таки от распутья. Все мы стоим на распутьях. А вокруг только развалины. Церковь, государство, семья, запутавшееся искусство, явно заблудившаяся наука, парламентаризм, социализм — разлагается все. И наша европейская катастрофа — это не причина болезни, а ее следствие: болезнь началась задолго до катастрофы…»

Первая часть романа рассказывает о неспокойной тишине, о предвестниках грядущей грозы, вторая — сосредотачивается в основном на событиях военного времени, а третья – самая страшная, повествует о кошмаре революции, о сгорающей в огне гражданской войны России. Также в третьей части романа Наживин подробно останавливается на судьбе императорской семьи и знакомит читателя с реалиями жизни русской эмиграции.

Менее двух десятилетий, всего секунда для истории, но за это время страна была распята, страна сходила с ума от боли, общество разложилось, были растерзаны души и тела, потеряна человечность, в болоте эмиграции воцарили духота и безысходность – такова трагедия народа России. И единственное, что в эти смутные дни поддерживало людей — безумная надежда на счастье и лучшее будущее.

«Ясно, что нужны людям в первую голову не хутора, не республика, не монархия, не диктатура пролетариата, не хорошие дороги, не газеты, а что-то совершенно другое, стоящее над всем этим. И прежде всего нужно примирение, ибо или все виноваты, или — если проникновенно принять во внимение могучий размах тысячелетних сил, живущих в груди каждого человека и владеющих им, — никто не виноват, тем более что все грехи свои люди оплачивают страданиями. И потому мир, мир, мир прежде всего!..»

«Распутин» — это монументальный роман-эпопея, потрясающий по своей силе, напитанный любовью к своему заплутавшему народу, исполненный тревоги и боли за измученную Отчизну, беспощадный в стремлении передать весь мрак и несправедливость эпохи, той эпохи, когда у каждого была своя правда.

«А ежели правд много, то значит — нету правды никакой…»