Недочитал. Сломался на половине. Дело в том, что я не очень люблю олимпиадные задачи по математике. И когда учился я сам не любил, да и сейчас просматривая их со своими детьми спустя несколько десятилетий тоже не доставляют они особого удовольствия. Если знаешь алгоритм решения — решишь быстро, не знаешь — быстро навряд ли получится. Текст Игана с не самой оригинальной фантастической идеей состоит из таких олимпиадных задач старшей школы, а местами о основы тервера надо бы знать. Местами проговариваются решения, а разок была фраза «спустя несколько строчек алгебраических вычислений стало очевидно» — прямо по известному анекдоту про легендарных физиков. Причем в тексте в итоге школьники воспользовались пределом... Я для прикола задал эту задачку одной из нейросетей (не нашей) — нейросеть спустя много строчек ответила как и школьники неверно. Но это было ожидаемо. Нейросетки с олимпиадами пока плохо ладят. Так вот. К середине текста мне надоело читать эти задачи. Идея о том, что машина должна работать, а человек думать не то, чтобы новая — Майкрософт подтвердит, но доказывать это таким образом?!

Когда-то прочитав первый опубликованный на русском роман Игана, я написал отзыв, что он для выпускников физтеха и мехмата (ну или примерно так), здесь я бы посоветовал эту повесть тем, кто поступает сейчас в вузы и пишет всевозможные олимпиады по математике. Кому ещё подобное чтиво может быть интересно? Ну, наверное, преподавателям, но и всё.

Так то бы я вряд ли больше «2» поставил ибо практически нечитаемо, но на половине понял, что с меня хватит. Как-то так.

Очередной сконструированный Грегом Иганом текст. С одной стороны, для Игана последних лет это норма: сюжет нужен только ради парочки научных идей, с другой в этот раз одна из этих идей заслуживает внимания не только поклонников супертвёрдой НФ.

Для меня с давних пор одним из образцов идеального НФ-рассказа является «Весь мириад путей» Ларри Нивена, повествующий о бесконечности параллельных миров и, как следствие, обесценивания каждой конкретной человеческой жизни. Иган борется с этим тезисом как может. Нивен брал эмоциями, Иган отвечает космологической топологией. Как писатель Нивен, без вариантов круче, но попытка Игана доказать, что мы живем «лучшем из всех возможных миров», потому что этот мир один-единственный заслуживает уважения.

С третьей стороны... Для любого человека Вселенная настолько огромна, что конечна она или бесконечна вопрос исключительно философский. Помню, как на первом курсе преподаватель матана, стоя у доски пытался убедить нас что в бесконечной дроби есть разница между последовательностью девяток в периоде и последовательностью, где вместо этих девяток перед ними число на разряд до значение увеличивалось на 1, а потом шли бесконечные нули. Преподаватель говорил. что эта разница принципиальна. Мы её не видели. По мне Иган в этом рассказе тот самый замечательный теоретик-преподаватель математики, но вот с точки зрения практики я и так поверю, что мой мир единственный, пока не побываю хотя бы в десятке-другом параллельных миров.

С использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/yRLmw + https://shorturl.at/BwuFE).

Греческая легенда о корабле Тезея, известная в пересказе Плутарха, пользуется в информационный век незаурядной для столь древнего сюжета популярностью. Легко догадаться, отчего: она превосходно иллюстрирует одну из наиболее заковыристых проблем адаптации человека к эпохе строительства киберпанка и, шире, Технологической Сингулярности. Конечно, если последняя вообще нам светит.

Киберпанк и новая космоопера предлагают баснословное разнообразие субстратов, на которых может быть запущено сознание разумного существа; если отождествить жизнь с информацией, а информации позволить овеществиться, то ничего иного и ждать нельзя. М. Джон Харрисон в «Свете» и его продолжениях великолепно показывает это на примере теневых операторов, странной и отчасти паразитической информационной формы жизни, приблудившейся к человечеству в Галактике после выхода на сверхсвет.

А вот «Ковры Вана» Грега Игана, повесть, интегрированная впоследствии в «Диаспору» и чаще прочих у этого автора антологизируемая: жизнь на Орфее, планете системы Веги, существует в виртуальности шестнадцатимерных преобразований Фурье гигантской молекулы весом двадцать пять килотонн. Хотя ковры живые, растут, прибавляя новые атомы по краям, и делятся, когда механическое воздействие океанских волн разламывает более крупные листы, разумной жизнью они сами по себе уж точно не являются.

Вдруг один из постчеловеческих персонажей, глейснерианский робот Карпал, ради интереса возясь с моделирующим ПО, отображает динамику краев ковра через преобразования Фурье. В его шестнадцатимерной версии он замечает эквивалент компьютерной программы, а внутри этой программы — богатую и сложную экосистему, с индивидами, несомненно обладающими интеллектом (включая самосознание и осознание других как разумных существ). Океан Орфея пуст и, если не считать ковров, стерилен, но эта жизнь не менее роскошна, чем были экосистемы Большого барьерного рифа или экваториального дождевого леса погибшей Земли. Другой вопрос, что Первый Контакт с нею установить не удаётся: она изолирована внутри симуляций своего биологического компьютера, эквивалентного универсальной машине Тьюринга.

Но Диаспоре полиса Картер-Циммерман это, пожалуй, и не нужно: солипсистов они недолюбливают.

Вполне естественно, что перспектива оцифровки разума (или даже полной миграции человечества в небиологическую форму существования) прельщает не всех. “Технологические процессы, задействованные в этой трансформации… лишены нейтральности”, отмечает Нэнси Кэтрин Хэйлс в работе «How We Became Posthuman, or Virtual Bodies in Cybernetics, Literature, and Informatics» (https://press.uchicago.edu/ucp/books/book/chicago/H/bo3769963.html). На первых же страницах этой классической книги Хэйлс подтрунивает над трансгуманистическими идеалами выгрузки сознания и цифрового бессмертия: «Даже если представить, что такое разделение было бы возможно, с какой стати сознанию оставаться неизменным в совершенно иной среде, не имеющей связей с его телесным воплощением?»

Пока что Земле и Солнечной системе не угрожают никакие катаклизмы галактического масштаба (или хотя бы вторжение инопланетных захватчиков), и еще позволительно вести расслабленные диспуты о целесообразности киборгизации и выгрузки сознания. Как изменится градус подобных дискуссий, случись жареному петуху прицельно клюнуть Человека? Иган, последовательный сторонник “оптимистического трансгуманизма”, который у него в мире «Диаспоры», впрочем, частенько оборачивается экзистенциальным хоррором «в конце науки», отвечает на критику Хэйлс идей цифрового бессмертия азартно:

«Если вы просто акцентируете внимание на том, что человеческий мозг выступает продуктом обширного биологического, эволюционного и социального контекста, а в отрыве от такого контекста не может быть понят, я с вами на 100 % соглашусь. Однако все концепции выгрузки, кроме самых наивных, предусматривают определённое усилие по воспроизведению этого контекста, а в пределе технологии достаточно далёкого будущего не существует физических принципов, препятствующих выгрузке всего могущего оказывать причинно-следственный эффект на мозг, тело и поведение индивида. В этом пределе можно даже удовлетворить требованиям Роджера Пенроуза и симулировать всё (тело и непосредственное окружение вплоть до атомного уровня) на квантовом компьютере.

Чтобы навеки воспрепятствовать самым изощрённым формам выгрузки, вам придётся настаивать на мнении, что человеческий субъективный опыт порождается лишь в точности такой биохимией, как в людском мозгу, или, если вы допускаете определённую степень замены, вам придётся предложить разъяснение, почему некоторые подмены оставляют наш субъективный опыт неизменным, а другие — нет…

… К примеру, Ханс Моравек предлагает задуматься, что произойдёт, если заменять некоторую часть ЦНС протезами-подсистемами, способными продуцировать идентичную биохимическую реакцию в ответ на те же данные на входе. Помешает ли один протезированный нейрон мне остаться мной? Сделает ли он меня нелюдем? Воспрепятствует ли работе сознания? А как насчёт десяти нейронов? А сотни?»

Ага! Вот и он, корабль Тезея, в формате раскавыченной цитаты. Вполне сгодится для путешествия в бутылке по морям планеты Орфей. Порой корабль в бутылке и есть послание, для какого, на первый взгляд, не хватило места.

Иган в «Диаспоре» воспринимает классический буддизм как деструктивную для эволюции человечества философию, и на гневном фоне гамма-всплеска Ящерицы с ним было бы трудно поспорить. Источникам экзистенциальной угрозы навроде сверхновых или зародышей альтернативного вакуума все равно, считаете ли вы их иллюзорными; а в 2020-м как раз индийские власти вводили в рамках карантиновирусной аферы один из самых изуверских режимов локдауна.

Однако, как обычно, есть нюанс: сильную проблему сознания в чат-рулетке так легко не забанишь, и, быть может, не столь уж непоправимо заблуждался обративший себя к буддизму Иносиро из полиса Картер-Циммерман. Возможно, в эпоху походов Александра Великого сюжет о корабле Тезея проник в Азию через греко-буддистов, и так появился его точный идейный аналог, который находим в китайском трактате «Да чжиду лунь» (大智度論), переводе индийского комментария к «Махапраджняпарамита-шастре».

Впрочем, в притче из «Да чжиду лунь» один из демонов оказался неблагодарным подонком, поучаствовав в поедании исходного тела вместо того, чтобы заступиться за высказавшегося в его пользу свидетеля. Ковры Вана на Орфее, кстати, съедобные, полисахаридные. Лучше не представлять, какой ксеноцид там бы учинили бактерии с корабля телесной земной культуры.

C использованием заметок для Medium (https://shorturl.at/k0cav + https://shorturl.at/BwuFE).

Гамма-всплески принадлежат к наиболее энергетически мощным и, следовательно, самым опасным явлениям для любой жизни во Вселенной, за исключением, быть может, лишь самых высокоразвитых цивилизаций. Да и тем лучше подстраховаться, а не сгружать все яйца в одну колыбель своей культуры или, как поступили продюсеры яблочной кино«Академии», всех имперских клонов-Клеонов — в одну башню дворца на Транторе, для вящего удобства потенциального террориста или безумца.

Но стоит подчеркнуть, что, несмотря на грозную славу, которую обрели ГВ в научпопе и НФ благодаря своему колоссальному “энергоизмещению”, гамма-всплесковая угроза требует весьма неудачного сочетания факторов; конечно, когда такое сочетание все же происходит, то пожаловаться на него на всем пути выброса жесткого излучения уже некому.

Каноническим примером «гамма-всплескового» романа-катастрофы в англосферной НФ выступает «Диаспора», чья вселенная отмечает в этом году 30-летний юбилей («Ковры Вана», https://fantlab.ru/work49786#response201492 + https://fantlab.ru/work49786#response512527, как отдельная повесть выпущены в 1995-м). Роман Игана и примыкающая к нему приквельная повесть «Планковский прыжок» затрагивают, разумеется, не только проблему выживания разумных видов при гамма-всплеске, но вряд ли кто-нибудь поспорит, что загадка ГВ для «Диаспоры» стержневая — она создает главную детективную (если такой термин применим к этой сверхтвердой НФ, где преступления в привычном телесным культурам смысле давно изжиты, а основные генераторы душевной разрухи и фрустрации — непокоренный барьер скорости света как предельной при распространении информации да головокружительные вопросы теоретической физики и обслуживающей эту физику математики) интригу романа.

Несколько забавно, что страницы, посвященные удару гамма-всплесковой пушки по Солнечной системе и предваряющим его лихорадочным попыткам спасти остатки плотского человечества от верной гибели, в «Диаспоре» лучшие с художественной точки зрения, да еще и с нехилым отрывом: добрую половину книги, а также весь «Планковский прыжок», порядком портит прозелитический, отдающий проповедями Жана Кальвина перед католиками и его почти-однофамилицы Сьюзен Кэлвин перед роботами, пыл противостояния «физиков» и «лириков» — трансгуманистов и консерваторов-антиглобалистов, на наши современные деньги.

Как это сделать корректнее и без ущерба для беллетристической составляющей, в те же годы показали Нэнси Кресс (https://fantlab.ru/work17160) или Чарльз Шеффилд (https://fantlab.ru/work40426#response206411).

Я совсем не хочу, кстати, сказать, что Иган ошибается, старательно прорабатывая каркас физики своего сеттинга и увязывая его с современными себе (или уже ставшими классикой) научными теориями — Эйнштейна, Пенроуза, Ровелли, Смолина и др. Я и сам этого абсолютно не чураюсь для изредка пинаемой в свободное время беллетристики, но у нас с Иганом подход к инфодампам и подкат к Заклепочнице Рози радикально отличается.

Загвоздка в том, что грандиозные житейские проблемы постчеловеческого общества (а они, бесспорно, должны появляться независимо от нашей с вами аппаратно-программной базы; чтобы убедиться в этом, достаточно осознать, что человеческая эволюция практически полностью переключилась на технологический трек больше пяти тысяч лет назад, сразу после изобретения письменности, ключевого открытия на пути к потенциальной отвязке Человека от его биологического фундамента) у Игана неизменно описываются стилем доклада на студенческой научной конференции, причем не Стэнфорда, Кембриджа или Токийского университета, а конституционного собрания активистов «Доксы» перед клятвой в зале для игры в мяч при НИУ ВШЭ.

Антагонисты же в дилогии если и появляются, то выведены карикатурно, в худших традициях «популяризаторов науки» и апологетов Воинствующего Прогрессивизма 2.0 типа Докинза или Ирины Якутенко. «Иган одушевляет свои постчеловеческие полисы, представляя... чем-то вроде оцифрованных и рафинированных республик Италии времён Ренессанса; на страницах остальной книги вопросы имеют академический характер, ответы представлены в стилистике учебников или справочников, а персонажи, по существу, не более чем ведущие современных научно-популярных передач в обёртке программного кода», отзывается о дилогии Гвинет Джонс.

Этнокультурные и гендерные различия, если не считать приверженности одного из друзей Ятимы с азиатским именем метко критикуемому за токсично-нигилистическую пассивность прошивки буддизму, не предусмотрены вовсе (что подчеркивается и выбором гендерно-нейтральных местоимений в «Диаспоре»), трансгуманистические персонажи мыслят до того схоже, что без постоянного тегирования их распознавание, как и в старосоветских (анти)утопиях Ефремова, затрудняется. «Один рецензент НФ-журнала со смеху покатывался. Он был буквально не в состоянии постичь концепцию любви, не включающую генитальные фрикции», обижался Иган в пору работы над «Диаспорой» по другому поводу. Однако подколка явно попала в цель:

Нет, ребятки, сильную проблему сознания в вашем чате так легко не забанишь, и, быть может, не столь уж непоправимо заблуждался обративший себя к буддизму Иносиро из полиса Картер-Циммерман. «В альпинистах сразу опознаёшь людей, но подавляющее большинство людей не таково, чтобы в них сразу опознавались альпинисты», отзывается о персонажах Игана Пол Грэм Рэйвен, и нарочитое противопоставление «физиков» и «лириков» из «Планковского прыжка» губительно для вживания в сеттинг средствами квалии бессмертных персонажей. Каковая должна естественным образом не отрицать нашу и не повторять ее, а предлагать надстройку, оправдывающую такое вживание.

Различия эти с высокой вероятностью успешно переживут постчеловеческую трансформацию, примерно как у Джордана в «Колесе времени» гендерный оттенок магии, с которой работает ревоплощенный служитель Темного Бальтамель, не меняется от переноса его ехидною шуткой хозяина в женское тело вместо мужского. От распространения компьютеров и информационных технологий в нашем варианте реальности не стало меньше ни клерков, ни ксенофобов — этнических националистов.

Результат получается пикантным и слегка печальным: формально «Диаспора» (или, к примеру, «Лестница Шильда») едва ли не самые крепкие по части заклепок произведения за всю историю англосферной НФ после Золотого века пальпа, а на практике «очарование чуда», за какое фантастику обычно и ценят сильней всего, слишком часто заглушается миазмами постструктуралистской леволиберальной адвокации от «активиста по защите прав беженцев, промышляющего программированием» (это не обидный ярлык от меня, а самохарактеристика Игана в полностью свободное от литературы время 2002-2006 гг.: он себя так определял в интервью https://fantlab.ru/work857626 биографу Карен Бёрнэм).

«Я всегда считал, что наиболее правдоподобным ответом может считаться стандартное материалистическое восприятие сознания: человеческий мозг веществен, как и всё остальное, и сознание есть лишь свойство мозга. Мы сознаём, но это не прибавляет к нашей способности воздействовать на мир ничего, что не могло бы найти принципиального истолкования в обычном поведении молекул, из которых мы состоим... Фактически это и есть одно из величайших прозрений за последние три сотни лет: человеческие существа полностью принадлежат материальному миру, и мы в конечном счёте подвластны тем же исследованиям и манипуляциям, какие можно проделать с любой другой физической системой», поясняет Иган. Конечно, киберпанк и посткиберпанк неизменно исходят из аналогичного представления о возможности переноса человеческой личности на виртуальные планы бытия — но Игана при знакомстве с авторами этих жанров тянет почитать в последнюю очередь, в основном потому, что он киберпанк не любит, а лишь мимикрирует под него: киберпанковская классика еще в юности вызывала у Игана «раздражение своей одержимостью хипповством». Хм, академическая одержимость культурой отмены и правами аббревиатурных меньшинств, подпитывающая молодежные протесты нашей эпохи, едва ли предпочтительнее.

Далёкое будущее Диаспоры по Игану — мир, где научные данные нет нужды засекречивать, где любое число команд может испытывать любое число подходов, а люди вольны участвовать в погоне за истиной или не участвовать, в зависимости от своего желания. На тридцатилетнем юбилее цикла, после BLM/TDS-флэшмобов, пандемии карантинов и беспрекословного прогиба большинства ученых под повесточку истеблишмента стартовой фазы прокси-мировой войны, такой подход остается привлекательным, но доверия вызывает еще меньше, чем до массированных гонений «университетского жречества» на версию утечки COVID-19 из Уханьского института вирусологии или фетвы Криса Линтотта в адрес Абрахама Лёба за доводы последнего в пользу отправки «Юноны» с орбиты Юпитера на рандеву с 3I/ATLAS.

А всего примечательней, что Иган в «Диаспоре» смухлевал именно по части опорной структуры сюжета, поместив источник Lac G-1 с аномальными характеристиками гораздо ближе к Солнечной системе, чем это допускает современная астрофизика, уже весьма основательно изучившая потенциально угрожающие объекты, вроде звезд Вольфа-Райе, в нашем захолустном Млечном Пути. Представить себе черную дыру вроде Чандрасекара из «Планковского прыжка» примерно на таком же удалении от Земли еще можно, пускай и с трудом, а вот для системы типа Lac G-1 у меня это не получается даже с очень могучим подавлением недоверия.

Более того, высказано мнение, что в Галактике гамма-всплески калибра уничтожившего плотчиков «Диаспоры» вообще невозможны (в пределах, конечно, представлений современной физики) независимо от расстояния до гипотетического источника угрозы: Млечный Путь слишком обогащен металлами (в астрофизике под металлами понимаются все элементы тяжелее водорода и гелия), чтобы достаточно продолжительные гамма-всплески в нем могли иметь место. Достаточно продолжительные — это какие, спросите вы? Накопленная с 1960-х историческая выборка демонстрирует четкую бимодальность в распределении гамма-всплесков по длительности, позволяя разграничить их популяцию на короткие, с ожидаемой средней продолжительностью менее полусекунды, и длинные, которые извергают свою энергию в течение полуминуты и более. Очевидно, этим группам соответствуют и различные классы механизмов всплеска. Во второй группе особо выделяются сверхдлинные гамма-всплески; скажем, GRB 221009A, чрезвычайно продолжительный и мощный гамма-всплеск трехлетней давности, занял около десяти минут. Повторюсь, не то чтобы жизни на мирах, которые могут быть затронуты ударом подобного космического хлыста, станет легче из-за того, что по ней стегнул короткий гамма-всплеск, а не долгий или ультрадолгий: даже самые короткие явления этого класса излучают больше энергии, чем звезда солнечного типа за весь срок работы (десяток миллиардов лет), и даже крайне далекие, по человеческим понятиям, всплески воздействуют на планетарные оболочки, атмосферные и биосферные, весьма ощутимо — энергия элементарных частиц, прилетающих со всплеском, достигает уровня самых мощных космических лучей. Так, вышеупомянутый GRB 221009A считается и очень близким к Земле гамма-всплеском, по меркам данного класса событий: настолько близким, что детекторы орбитального гамма-телескопа НАСА Fermi Gamma-ray Space Telescope испытали перенасыщение, земная ионосфера на несколько часов увеличилась в размерах, а на длинных волнах радиосвязи были зафиксированы помехи (вы, конечно, ничего этого не заметили). По самым свежим данным, от источника GRB 221009A Солнечную систему и вас, читающих эти строки, отделяло примерно 2.4 млрд световых лет (красное смещение сигнала z = 0.151), и событие это столь редкое, что в предыдущий раз всплеск сравнимой мощности наблюдался бы из окрестностей Солнца еще до начала голоценовой эпохи.

Отсюда понятно, до какой степени вольно обошелся Иган с астрофизикой подобных катаклизмов.

Аналогичная licentia poetica, а говоря проще, жутчайший ляпсус, наблюдается в «Карантине» (https://fantlab.ru/work390972#response453426). И эта работа у Игана опять-таки среди самых привлекательных эстетически, именно «Карантин» и «Диаспору», да еще, пожалуй, «Теранезию» (https://fantlab.ru/work49740#response187852), рекомендую я обычно желающим начать знакомство с этим автором, которые отдают себе отчет в неустранимых недостатках его уникальной манеры.

Совпадение? Не думаю.

Мэтт Дено в статье «Reading Egan» для «Strange Horizons» дает, пожалуй, наилучшую формулировку интуитивно рождающихся претензий к «Диаспоре», «Планковскому прыжку» и творчеству Игана в целом:

«Если Иган уверен, что способность понять Вселенную — естественное свойство человеческой жизни, то мне кажется принципиально важным прописывать убедительно человечные характеры персонажей, достигающих этого понимания. В противном случае доводы Игана выглядят как-то шатко».

Первые два произведения цикла были просто отличными, поставил 8 и 9 соответственно.

Эта поделка просто какой то мусор, Иган явно отписал ради бабла.

Туповатый журналюга, со всякими имунными примочками, разъемом в пупке ведет все повествование. Начинается все с интересной сцены и все интересное ей и заканчивается. Далее 25% книги околомлодрама с тупейшими диалогами, еще 25% поездка, 50% типа конференция по физике «теории всего». Ага, только вот теории там (в отличие от первых книг) ровно на 5-6 абзацев — вместо этого какие то феминисткие дуры и религиозные журналюги задающие физику тупейшие провоцирующие вопросы все о том же (фемки, религия).

Физик, черная баба из Африки — ага. По диалогам ее понятно — негр пустейший. Нигде в диалогах про теорию почти ничего нет, вместо этого одна скучная вода. Упоминается 2055 год — упоминается что прошлая конференция былв в Замбии кажется (типа негры стали передовыми учеными ;-) ).

При чтении воображению даже не за что зацепится — одна пустейшая социальная говорильня. БЕЗ философии (журналюга то тупой — сто раз упоминает что он ничего не понимает).

В конце какие то террористы, взрывы стрельба — скучнейшим образом поданая.

В общем очень жаль потраченного времени на этот откровенный мусор. В корзину. Не советую любителям твердой фантастики. Кто вообще потсавил этот тег? Там ее вообще нет.

Великолепная научная фантастика, слегка подпорченная концом неопределенности — что так любили наши советские фантасты в суровую бытность СССР, когда было модно подобным образом показывать печаль бытия, а впоследтвии рассказывать, что это был тайный знак сопротивления непокорной интеллигенции суровому режиму. Товарищ Иган так же воплотил этот скорбный литературный прием, дав надежду и фактически тут же ее отобрав. Только это слегка подпортило общее впечатление от в целом потрясающей картины.

Что приятно, при всей научности — во всяком случае, для простого читателя — автор совершенно не испугался добавить простой драмы, накала страстей и даже обычных приключенческих ноток, сделав историю близкой широкой аудитории. Здесь есть все, чтобы получить удовольствие, даже если вы не до конца поняли концепцию с мегапращой и динамикой движения багги в открытом космосе. Все настолько расставлено по местам, что невольное сочувствие героине, ее ребенку и не очень умному мужу возникает само собой, безо всяких дополнительных ненужных лирическо-буквенных инструментов. А что нужно простому читателю, кроме как искреннего погружения в материал и переживания за персонажей, как за самое себя?

Пожалуй, единственный рассказ в ужаснейшем сборнике «Лучшая фантастика», которому от всей души хотелось бы поставить высший балл. Но подобные открытые завершения историй уж слишком упрощают авторскую работу, когда понимаешь, что любая придуманная тобой финальная точка не будет столь мощна, как все произведение в целом, и... просто ее не ставишь.

Хорошая фантастика о попытках создания искусственного интеллекта.

Главный герой — успешный бизнесмен, пытающийся создать искусственный интеллект. В его распоряжении есть новейшие сверхбыстрые процессоры, позволяющие моделировать жизнь в компьютерной программе с необычайно высокой скоростью. Цель этого эксперимента — смоделировать эволюцию человечества, чтобы в конце концов увидеть как электронные существа обретут самосознание, создадут новые сверхбыстрые компьютеры и даже смогут выйти за пределы своей программы. В ход идут все инструменты эволюции — смертность, голод, природные катастрофы. А кроме этого программа постоянно донастраивается, меняются желание её электронных жителей, подвергается цензуре их действия, направляются их научные открытия в нужном русле и так далее.

Автор рассказа размышляет о том, имеем ли мы право быть жестокими по отношению к искусственным существам, к искусственному интеллекту и к электронным жителям выдуманных миров. Показываются сомнения главного героя, быть ли жестоким или быть добродетельным. Всё это разжёвывается достаточно интересно.

Годная фантастика на тему создания искусственного интеллекта.

Размеры атомов, молекул, прочность материалов и скорость химических процессов в нашем мире зависят от свойств электрона, его массы и заряда. Будь электрон тяжелее — все атомы стали бы меньше, связи — прочнее, а скорости бы увеличились. Любопытно, что в нашем мире у электрона действительно есть тяжёлые двойники: мюон — в 200 раз тяжелее и тау-лептон — в 3500 раз тяжелее электрона. Если заменить все электроны в веществе на мюоны, мы бы получим мюонные атомы: в 200 раз меньше обычных, реагирующие быстрее и прочнее связанные друг с другом. К сожалению (а может и к счастью), мюон и особенно таон неустойчивы: мюон живёт в среднем 0.002 секунды, а таон — крохотные 0.0000000000002 секунды. Поэтому мюонные атомы сразу распадаются, а о таонные — не успеют даже сформироваться. Будь они стабильны, мы бы могли наблюдать два новых типа материи, во всём копирующих обычную, за исключением огромной плотности и прочности.

Грег Иган в своём романе рассматривает мир, где есть 8 типов электронов, каждый — вдвое тяжелее предыдущего и все — стабильны. Каждый из них образует свой тип материи, каждый тип материи — порождает свою жизнь. Какие проблемы возникнут перед обществом, где есть 7 типов людей, по одному на каждый масштаб (кроме нулевого)?

В целом предпосылка романа интересная, и начало достаточно интригующее. К сожалению, вторая половина, посвященная в основном политике — получилась скучноватой и наивной.

В основе рассказа — довольно интересная фантастическая гипотеза о том, что медицинские нанороботы, созданные поначалу для общих лечебных целей, после смерти своего разработчика начали эволюционировать в попытке найти способ оживить своего создателя. Они стали использовать животных и людей для проведения не только научных исследоварий, но и для обеспечения инфраструктуры для собственного существования: строительство ферм, лабораторий и т.д. Но используют своих носителей довольно осторожно, не принося им вреда.

Главный герой, паренек-подросток, живущий уединенно со своими родителями, в определенный момент начинает чувствовать зов нанороботов — его вызывают (просят) явится на одну из их ферм, чтобы поучавствовать в научных экспериментах. И он со страхом и осторожностью откликается на этот клич, и едет в путешествие.

Рассказ не особо остросюжетный, но интересный в другом. Довольно интересно описываются методы нанороботов (роя) по поиску решения. Они действуют как единая нейронная сеть, распределенная по миллионам человеческих и животных тел и держащая связь по какому-то аналогу дальнодействующего вай-фая. Их задача — не просто оживить своего создателя, но и убедиться, что это именно он, т.е. его сознание такое же как и прежде. Для этого они разыгрывают спектакли-моделирования, пытаясь добиться точно такого же поведения у «оживленного», какое оно было при жизни: такие же движения тела, глаз, такая же интонация речи и т.д.

Идея очень интересная! Хотелось бы в этом и поучавстовать и внедрить в реаььности.

К сожалению, качество перевода книги, скачанной на мою электронную читалку, оказалось низким – вероятно, машинным и с многочисленными грамматическими ошибками, что затрудняло чтение. Однако, несмотря на это, сюжет смог меня заинтересовать. Особенно впечатлили описания виртуальной реальности, нюансы цифрового существования и процессы создания новых сущностей в этой среде. Удивительно, что книга была написана еще в 1997 году – автор довольно точно предвидел некоторые моменты, которые мы сейчас начинаем понимать при работе с нейросетями.

В целом меня зацепили детали, например описание существования в пятимерном пространстве и адаптация к нему существ из трехмерного мира. Органические компьютеры, эволюционно развивающие симуляцию жизни – все это очень оригинально и увлекательно. В целом, я оцениваю книгу на твердую восьмерку и проникся уважением к Грегу Итану.

Скучное, многословное, псевдонаучное произведение. Про такое говорят «замах на рубль — удар на копейку». Понятно какие идеи пытается продать автор. Но написано просто неинтересно: персонажи пресные, сюжет вялый, темп черепаший. Читать такое просто невозможно или уж вообще от полной безнадёги.

Научно-фантастический роман «Отчаяние» Грега Игана предлагает читателю историю о научном журналисте (прямиком из анекдота про «Ученые изнасиловали журналиста!»), решившем снять тихую спокойную документалку о разработчице Теории Всего из ЮАР на конференции по теоретической физике, но попавшему в эпицентр мета-физического триллера об информационном Большом Взрыве.

Этот роман – вершина раннего творчества Грега Игана. Если «Карантин» – хороший детектив вокруг модного квантового фантдопа, а «Город перестановок» – серьезная, усердная работа по моделированию цифровой жизни, то «Отчаяние» – без всяких скидок большая литература. Главным героем здесь выступает обычный человек, пусть и постоянно контактирующий с учеными, но плохо разбирающийся в науке и в целом к научному знанию профессионально безразличный: работа есть работа.

Поэтому «Отчаяние» является, видимо, самым комфортным для чтения романом Игана: когда начинается лекция на сложную тему, герой сообщает читателю лишь то, что он ничего не понял (в отличие от следующих книг, где все-все уравнения, диаграммы и графики представлены в исчерпывающем виде). Нужно это, чтобы дать неангажированному персонажу разобраться, чем же научное знание лучше мистических учений и политической идеологии – и материала автор накидывает богато с обеих сторон.

Фантдоп в «Отчаянии» потрясающий: что если исчерпывающе описывающая Вселенную Теория Всего и создает эту Вселенную вокруг себя? Если так, то будущее человечества оказывается зависящим от того, какая из возможных Теорий Всего будет завершена первой и кто станет первым осознавшим эту теорию человеком. Завершение Теории Всего может оказаться как благом для мира, так и его смертью, поскольку смешение физической реальности и информационной виртуальности превратит материю в чистую математику, абстрагирует бытие до уровня платоновских эйдосов и все попросту исчезнет.

Никто не знает, как получится на самом деле, поэтому верующим во благо Теории Всего приходится бороться с верующими в губительность Теории Всего за жизни ученых, эти теории разрабатывающих. Так выясняется, что даже в самой строгой теоретической науке без религиозных моментов не обойтись, как только возникает задача интерпретации математических выкладок: хорошо, у вас тут и правда правая сторона уравнения равна левой, но какой в этом уравнении практический смысл? Иган мастерски выкручивает проблему связи между теорией и практикой до максимума, делая научное знание в виде Теории Всего угрозой человеческому существованию.

Игана принято ругать за сухое повествование, но «Отчаяние» наполнено живыми эмоциями, житейскими ситуациями и размышлениями не о теориях, а о том, что хорошо и что плохо с точки зрения простого человеческого здравомыслия. Как будто не Иган писал. Я раньше всем советовал начинать этого автора с «Диаспоры», но теперь буду советовать стартовать с «Отчаяния», поскольку именно здесь у Грега Игана самые высокие показатели литературности и человечности (при том что пресловутую «человечность» в книге он ох как ругает). Здорово, что эта книга была издана официально АСТом и ее можно легко найти на вторичке за нормальные деньги.

А уж какой там финал – я хоть и угадал его где-то на последней четверти, но все равно был шокирован. Если твердая научная фантастика может быть большой литературой, то «Отчаяние» – ярчайший пример такой возможности.

Научно-фантастический роман «Город перестановок» Грега Игана предлагает читателю историю о создании независимой от реальности виртуальной машины, чье население случайно создало новую вселенную.

Если «Карантин» – детектив, сквозь который прорастает НФ, то «Город перестановок» уже лишен шаблонной сюжетной обертки. Книга подробно разбирает все аспекты существования цифровых копий человека, вплоть до политических (пока копии не признаны субъектами права, они могут только чьей-то собственностью) и экономических (жизнь копий занимает массу вычислительных мощностей, и они обязаны сами их оплачивать, нищая копия просто перестанет обсчитываться).

В центре внимания, поскольку это Грег Иган, находятся экзистенциальные и этические вопросы: что ощущает копия? что допустимо делать с копиями? стоит ли признать их живыми? каково копии отставать от естественного времени (из-за того, как сложно их обсчитывать)? каково копии оказаться в окончательной изоляции от реальной вселенной? Техническая сторона, как обычно у автора, продумана и блестяще описана. Если вы интересуетесь темой цифровых копий человека – это, пожалуй, лучшая художка по теме.

Иган не был собой, если бы эту узкую земную тему не связал с чем-то гораздо большим. В «Городе перестановок» он предлагает в качестве фантдопа отмену принципа причинности. Главный герой через непрерывность своего восприятия внутри виртуальной среды, обсчитываемой на разных компьютерах в разное время, открывает возможность путем пермутаций создавать связанные системы из сколь угодно разнесенных в пространстве-времени материальных частиц – «теорию пыли».

Эта машина и есть Город перестановок, на примере которого автор рассматривает проблему абсолютного бессмертия, когда человеческое сознание живет не то что очень долго, а именно что бесконечно.

Как большой любитель клеточного автомата «Жизнь», я радовался всякий раз, как от этики и экзистенции виртуальных людей Иган обращался к этике и экзистенции клеточных автоматов. Автор прекрасно разбирает разницу между программными симуляциями мира, где все условно и может быть в любой момент изменено, и клеточными автоматами, где действия жесткой ограничены набором базовых правил. Именно эти ограничения делают клеточные автоматы более реальной средой, чем виртуальная реальность.

«Город перестановок» – зрелое, серьезное, многоаспектное исследование в художественной форме одного из вероятных путей развития человечества. Провал продаж этой замечательной книги в серии «Звезды научной фантастики» говорит лишь о том, что у научной фантастики нет читательской аудитории, читателю подавай боевички да детективчики – ну или эзоповы размышлизмы о дне сегодняшнем – в технологичных декорациях.

Научно-фантастический детектив «Карантин» Грега Игана предлагает читателю историю о том, как частный сыщик искал умственно отсталую женщину, а нашел невероятную тайну Вселенной.

В этом раннем романе Иган показывает, как надо писать настоящую научную фантастику – не приключенческий роман с околонаучными элементами, не псевдонаучное фэнтези, а самую что ни на есть нф-ную НФ: берем какую-то горячую научную фактуру, развиваем ее в фантастическом ключе и от последствий этого моделирования отстраиваем в обе стороны (к началу и концу) сюжет книги. При таком подходе научный момент всегда остается в центре действия, а не работает в роли второстепенной декорации для шаблонных ходов боевика / детектива / триллера.

В «Карантине» Иган предлагает представить, а что если коллапс волновой функции происходит не при любом взаимодействии системы, а только при ее измерении — и что если измерение систем ведется только на Земле, тогда как во всей остальной Вселенной никто этой глупостью не занимается, а потому всякий объект пребывает во всех вероятных состояниях?

Эта идея быстро приводит к заключению, что человеческие мозги – это вселенское зло, потому что

Сюжетно квантово-измерительный фантдоп завернут в детективные приключения: главный герой сначала ищет непонятно как сбегающую из закрытых помещений пациентку психбольницы, затем поневоле становится охранником в сверхсекретной фирме, затем

Уже в этом раннем романе легко можно узнать того Грега Игана, который потом будет взрывать мозги читателя в «Лестнице Шильда», «Ортогональной трилогии», «Накале» и «Дихронавтах», так как научно-фантастические построения постоянно перемежаются с рассуждениями об этике: что человеку допустимо делать, а чего делать нельзя, в том числе с собой – а в центре сюжета находится типовой игановский вселенский катастрофизм (только тут источником крушения мира выступают сами люди и их неумная страсть все измерять и коллапсировать в чистые состояния). Отличительной же особенностью является религиозная тематика – автор проезжается по существующим в будущем верованиям, препятствующим нормальному движению научно-технического прогресса.

Приятнейший энергичный текст, преимущественно состоящий из действия, но вваливающий непростых научных концепций по полной.

Твердо-научно-фантастический роман «Заводная ракета» Грега Игана – это история о том, как ученая в иной вселенной обнаружила, что время ее мира пространственноподобно, пространство имеет топологию тора, излучение света приводит к нарастанию энергии, а родную планету очень скоро может мгновенно уничтожить ортогональное скопление небесных тел.

Великолепная книга, очень ее люблю. В «Заводной ракете» сошлись все отличительные черты Грега Игана как фантаста: глубочайшее моделирование декораций, фокус на жизни ученых и обстоятельствах научных открытий, обязательное рассмотрение этических вопросов и вселенский катастрофизм как двигатель сюжета. С этого романа, первой части Ортогональной трилогии, Иган (за предыдущие 20 лет вдоволь нафантазировавшись в рамках нашей Вселенной) начинает путешествие по мирам с иными законами физики, продолжающееся по сей день. Среди иномирных сочинений Ортогональный цикл стоит особняком: если в последующих романах конструирование новой Вселенной становится самоцелью, а сюжет лишь пристегивается к нему по остаточному принципу, то в «Заводной ракете», «Вечном пламени» и «Стрелах времени» все наоборот: моделирование новой Вселенной является следствием потребности автора рассказать историю.

Мир «Заводной ракеты» – где нет жидкостей, цветы светятся по ночам, число химических элементов не превышает дюжину, звезды выглядят не как точки, а как разноцветные полоски, животные размножаются бесполым делением, разумные существа напоминают пластилиновые половинки авокадо, а воздух нужен только для охлаждения – создан для того, чтобы на материале такого «сферического коня в вакууме» поведать о комплексе проблем, встающих перед учеными и инженерами при продвижении научно-технического прогресса. Игану, видимо, понравился опыт романа «Накал», где сантиметровые крабики в астероиде на орбите черной дыры воспроизводили общую теорию относительности из простейших опытов с пружинами и камешками, и он решил еще больше абстрагироваться от земной конкретики, чтобы зафиксировать универсалии тягот и радостей ученой жизни и утвердить принципиальную важность естественных наук для выживания разума.

Главная героиня Ялда, соло-дочка в обычной фермерской семье, первой в роду получает высшее образование, переезжает в большой город и устраивается в университет преподавателем на кафедру оптики, где сталкивается с косностью нравов и замшелостью традиционной ученой мысли. «Женщины» в этом мире рано или поздно делятся на 4 части – двух «девочек» и двух «мальчиков», а «мужчины» воспитывают этих детей. Ялде, открывшей пространственноподобность времени, для продвижения своих теорий приходится бороться не только с нежеланием профессоров пересматривать физику, но и с патриархальным укладом общества, требующего от «женщин» думать о родах, а не о «мужских» занятиях, и с собственной биологией, ведь даже без «мужчины» она может однажды распасться на четырех младенцев.

Иган подчеркивает, что в одиночку эти стены не пробить. Он вводит Ялду в феминистскую группу, принимающую запрещенный блокатор деления, и знакомит с богатым молодым энтузиастом Эусебио – при их поддержке Ялде удается не пасть духом и довести исследования до момента, когда выясняется, что их планета в любой момент может превратиться в звезду из-за столкновения с более или менее крупным объектом, движущимся из будущего в прошлое. Что с этим делать, совершенно непонятно: Ялда и сторонники ее теории вращательной физики уперлись в непрошибаемый потолок (непонятно даже, какие еще нужны эксперименты для дальнейшего проникновения в природу вещей), а большинство в их противоречащие бытовому опыту и сильно мудреные выкладки по-прежнему не верит.

Тут-то и появляется проект заводной ракеты, грандиозного космического корабля, чьи пассажиры на протяжении многих поколений должны посвятить свои жизни научным исследованиям ради спасения родной планеты. Если теория Ялды верна, с точки зрения оставшихся на планете людей полет заводной ракеты продлится всего четыре года – отличный план, вот только как это построить и где набрать безумцев, готовых запереть себя и потомков на сотни лет в крошечной твердолитовой банке, бороздящей космос на «бесконечной» скорости?

На мой взгляд, самое интересное в «Заводной ракете» – это подробное прописывание движения научной мысли. В какой-то момент появляются экспериментальные данные, противоречащие существующей системе знаний, и сначала приходится выбирать, отмахнуться от них как от явной ошибки или пересмотреть стандартную теорию, а затем, если выбран второй вариант, начать долгий и тяжелый путь к новой теории, путь в полнейшей темноте и по непривычному ландшафту, потому что теоретизация экспериментальных данных, о ужас, противоречит здравому смыслу. Теорию никак не удается закончить, каждое новое открытие ставит еще больше вопросов о мироустройстве, часть работы приходится строить исключительно на предположениях, которые вот сейчас вроде как непротиворечивы, но завтра очередная порция данных может их опровергнуть, а значит, все надо перепродумывать и пересчитывать заново. Через интеллектуальные мытарства Ялды и ее коллег Грег Иган передает читателю, насколько непростым трудом занятые ученые, как зыбки результаты этого труда – и в то же время как много может дать цивилизации несколько наблюдений за небесными телами при должном приложении к ним образованных, энергично работающих, свободно мыслящих и мощно обрабатывающих информацию мозгов. «Заводная ракета» – это главный гимн Игана во славу ученых.

Не только мироздание противостоит научному поиску, но и общество. Наука требует денег, и в отсутствие госфинансирования приходится полагаться на спонсоров, что означает попадать в зависимость не только от их настроений, но и от политических интриг, в которые они, влиятельные люди с самых верхов, неизбежно вовлечены. Наука требует единоличного служения, что означает отказ от служения семье, социальным нормам и даже (внезапно) научному сообществу – а между тем родственники все напоминают, что «часики тикают», обыватели возмущены непристойностью феминисток, СМИ пишут о науке исключительно в духе «ученый изнасиловал журналиста», а кафедральных стариков ничего не интересует, кроме их маленькой властишечки над факультетом. Наука требует очень много нервов, потому что ученых не понимают, следовательно, не доверяют им, подозревают в мошенничестве, сумасшествии, пустой трате ресурсов на ерунду – и как же сложно не опустить руки, когда экспериментальная установка опять сломалась, уравнения вновь не сошлись, а окружающие только рады, потому что им не охота думать, что вот эти красивые полосы в небе предвещают скорую гибель всего живого. Жизнь ученого – это постоянная борьба без надежды на окончательную победу.

Поскольку «Заводная ракета» – это прежде всего биография Ялды, у нее есть полноценный финал, но в то же время она закладывает основные темы двух следующих книг цикла: в ней впервые обсуждается легендарное «вечное пламя», без разработки которого население заводной ракеты не сможет вернуться домой, и природа термодинамических стрел времени, приручение которой понадобится для спасения планеты от столкновения с ретрохронными объектами. Ученые эпохи Ялды не имеют ни малейшего понятия, как хотя бы подступиться к «вечному пламени» и стрелам времени, даже механика света для них остается тайной за семью печатями, так что для первых пассажиров заводной ракеты история действительно заканчивается на последних страницах романа. Человеческий ресурс, указывает Грег Иган, ограничен, но не стоит отчаиваться из-за того, что Теорию Всего вам построить не удалось – пусть вас упокоит осознание, что она будет основана грядущими поколениями на ваших трудах.

Удивительно читать этот рассказ 1995 года, будто написанный в наши дни торжества Chat GPT в 2024. Ведь только сейчас мы воочию массово увидели технологию, когда уже не можем отличить, общаемся с машиной или живым человеком. Когда ИИ научился создавать музыку и живопись, неотличимую от человеческой. Когда уже появились курсы по созданию и монетизации виртуальных женских моделей, ведущих свои социальные сети. Сила воображения писателя-фантаста, опережающая время на десятилетия.

Очень тронули философские рассуждения автора, что же мы в действительности любим: сам объект или же идею этого объекта в своей голове. Как тонко он раскрывает этот извечный вопрос через конфликт двух любящих людей. Приходя к ответу, что каждый сам в итоге решает этот вопрос, опираясь на свои личные ценности, убеждения и веру.

Пока читал «Книгу всех небес», несколько раз сильно поменял мнение о романе — от первоначального восторга до скуки и скептицизма, и обратно к восторгу, пусть уже более умеренному.

Книга начинается как портальная фентези с крайне самобытным миром — вернее, тысячами крохотных миров, соединенных через порталы в бесконечную цепь. Все эти миры, по грубой прикидке, размером с нашу Цереру или даже меньше; они полностью лишены солнца и понемногу заселены людьми, адаптировавшимися к жизни под звездным светом. Уровень развития у этой странной цивилизации плюс-минус раннесредневековый, так что в основном население размеренно занимается сельским хозяйством; отдельные умы двигают математику или ищут артефакты (в археологическом, не в фентезийном смысле), оставшиеся от древнего толлеанского народа, который, по легенде, в поисках Благословенных Земель ушел по цепочке порталов куда-то так далеко, что все их следы давно сгинули.

Многие хотели бы отправиться на поиски толлеанцев, но есть проблема: ойкумена с одной стороны ограничена непроходимыми горами, полностью перекрывающими портал, а с другой — пустотой. В прямом смысле, очередной портал расположен высоко над землей и пройти в него означает гарантированную смерть от падения с большой высоты. Короче, пересечь природные барьеры невозможно.

Но в любом обществе всегда найдется упертый чудак, который не знает слова «невозможно». И герои романа начинают строить МОСТ, натуральный деревянный мост через бездну. И тут начинается мой любимый жанр про одержимых первопроходцев, которые пересекают все более экзотические миры, где полностью исчезает земная твердь, остается только звездная бездна во всех направлениях, а гравитация закручивается спиралью (этому феномену Иган на своем вебсайте дает строго научное объяснение на десять страниц формул, но можно просто принять, что вот у нас тут такое странное физическое явление, и читать дальше). В своем путешествии герои сталкиваются и с бандитами, и с природными опасностями, постоянно рискуют жизнью и преодолевают; короче, скучать не приходится.

В общем, до середины романа — чистый восторг. Рука тянется поставить девятку авансом.

А потом герои сталкиваются с чужой (но тоже человеческой) культурой, не знающей денег, собственности и классового разделения — и тут все становится резко плохо. Какие-либо события вообще перестают происходить, и вторую половину книги Иган просто рассказывает про анархокоммунизм, о котором, судя по всему, имеет крайне приблизительное представление, потому что в его описании коммунистическое общество устроено примерно так:

- каждый гражданин занимается тем, что ему нравится.

- если гражданину что-то нужно (еда, одежда, инструменты), он просто идет и производит требуемое, ну или просит кого-нибудь подарить ему.

- еды (одежды, инструментов) всегда хватает на всех, потому что... просто хватает, и все.

- никаких властей нет, каждый гражданин и так знает, что нужно обществу, и занимается этим

- органов правопорядка нет, за ненадобностью, ведь преступности тоже нет, потому что... просто нет и все.

Т.е. насколько я понял мысль автора, в таком идеальном обществе на каждого человека, которому нужен, например, топор, всегда найдется другой человек, который обожает делать топоры и дарить их нуждающимся. Откуда у протокоммунистов берутся более сложные штуки, требующие сложного планирования и совместной работы сотен человек — электричество, автомобили, лекарства — Иган не задумывается. В общем, уровень наивности и дурости совершенно запредельный. С такими «друзьями коммунизма» никаких врагов не надо (это я при всей своей симпатии к подобным социальным идеям говорю). Оценка падает, падает, падает куда-то в область 5-6.

Но в последних главах автор вдруг спохватывается и выдает отличнейший эпилог с раскрытием тайн возникновения этого причудливого мира, путешествием на дирижаблях через звездную бездну, и даже с финальным сражением, так что оценка поднимается обратно до восьмерки, где и остается.

Закончил читать с чувством сожаления. Ведь из «Книги всех небес» мог бы получиться совершенно топовый шедевр, если бы удалить из нее этот неуместный социальный памфлет, или хотя бы отдать его другому, более способному в этом плане автору. Ах, какой коллаб мог бы получиться у Игана, например, с Филипом Фармером... или с Желязны... Мечты, мечты. Ну штош, шедевр не случился, но вышла неплохая приключенческая книжка про путешественников в странных пространствах, а это уже кое-что.

Извечная проблема в рассказах Игана — при очень интересной завязке развитие истории идёт по нисходящей и заканчивается практически ничем.

Идея (не самая новая — вспомним Стивенсона) состоит в том, что под воздействием препарата сознание спит, а просыпается что-то другое и действует по-другому. Это не доктор Джекил и мистер Хайд, всё более приземлённо, в первую очередь потому, что Иган, к сожалению не Стивенсон в том, что касается литературы.

С одной стороны «мягкая» фантастика Игана читается чуть лучше, но в его «твердой» фантастике надо включать голову по полной из-за трудной теоретической части, а в результате становится не до литературных изысков. А вот здесь фантастический элемент минимален, но самое плохое, что после формулировки идеи никакого её исследования не происходит. Была бы схожая идея у условных «Дяченко» такой бы социальный роман мог получиться. А здесь просто зарисовка с постановкой проблемы и сливом в виде частного паллиативного решения.

Совершенно научная фантастика, так сказать — производственная, на фоне экзотической планеты с непривычными условиями жизни и «великие тайны оптики» этого мира. По сути тут — фантастика лишь антураж для предлагаемой теории.

И плохо знакомым с физикой многое будет не понятно. Но зато автор украсил произведение интересной биосферой, где растения светятся, и свечение переходит в нагревание, а разум вселился в эдакие амёбы...с аморфными телами, с 4 глазами и 6-ю отростками конечностей.

Итак, ещё в раннем детстве Ялда выделялась стремлением к знаниям, а переданные матерью «гены», способствовали быстрому познанию мира. Ялда была не совсем «девочкой», скорее — мальчик+девочка, что было связано скорее всего с нарушением в питании, т.к. самки этого вида разумных приносили двойню или четверню обоих полов. Ялда ж родилась без «ко» — парного братца.

Отучившись в школе, а потом в университете, Ялда становится видным ученым. И увлечение оптикой и астрономией приводит её к неожиданным результатам (кстати, обсерватория их абсолютно земная)...

Она предсказывает столкновение планеты в будущем со звездой.

Затем они строят ракету чтоб спасти если не планету, то хотя бы её биос и разумных обитателей.

Набирают преимущественно женский экипаж — много сбежавших от своих «ко», т.к. размножение специфично: делением и смертью материнской особи, как у инфузорий. При этом сохраняются и передаются некоторые знания матери (на самом деле явление подобное наблюдается и у земных организмов, — у грибов, у простейших, у червей).

Мало того — для одиночек-самок существует опасность спонтанной репродукции, т.е. партеногенеза. Чтоб этого не случилось, они вынуждены применять запрещенные препараты.

Еще интересно: экипаж «Бесподобной» набрав скорость выше световой, уйдёт в будущее, а потом повернув, вернётся в прошлое...дабы «найти спасение для планеты»...

Но, и конечно, само обустройство ракеты — замечательно: взять гору, заселить её всем тем животным и растительным миром, свойственным для планеты, снабдить двигателями и отправить в космос. Идея не нова, но изложенная с точки зрения существ ортогональной вселенной удивительна.

Интересно то, что введя в описание мира чисто человеческие наименования единиц измерения, оборудования или механизмов, автор для измерения времени дал другие наименования, подчёркивая этим ортогональность мира: эон, мах, куранты, склянки, череда.

Честно скажу, книга — не для всех.

Грег Иган с помощью Ялды и её учеников постарался донести до читателей некоторые аспекты физики, астрономии.

Трудно поверить, что по моивам этого рассказа американцы сняли подростковый ромком

Мешанина из описания хай-тек футбола в предельно занудном виде (действие происходит 7000 лет+ в будущем, но никаких имплантов-вычислителей человечество не освоило, хорошо хоть не с логарифмическими линейками в руках играют), хронооперы тысячелетних масштабов, психологических драм в «лучших» традициях женских романов и псевдо-религиозных рассуждений. Относительно свежее произведение — 1999й — но очередной автор в очередной раз пугает и стращает дичайшим перенаселением, хотя вся история и статистика говорят об обратном — городские цивилизации в любых культурах и странах испытывают сокращение численности.

Центральная проблема скуки и пресыщения, которая во весь рост произростает из проблемы бесмертия, не затронута вообще никак, хотя в том же «Видоизмененном углероде» она проработана гораздо глубже.

В курсе специальной теории относительности, который проходят на первом курсе многих технических вузов, вводится понятие инварианта двух событий. А именно, постулируется, что если между двумя событиями расстояние по одной оси координат равно X, по другой Y, по третьей Z, а временной интервал между ними равен T, то величина X²+Y²+Z²−(cT)² будет постоянной, в какой бы системе отсчёта её ни измеряли. Это центральная формула специальной теории относительности, и из неё можно вывести всё остальное: постоянство скорости света, релятивистское замедленеи времени, E=mc² и многое другое. Набор знаков (+++-) называют сигнатурой пространства-времени, и это важнейшая характеристика, определяющая его свойства.

Грег Иган задаётся вопросом: а что будет, если минус поменять на плюс? Какой была бы вселенная с сигнатурой пространства-времени (++++)?

Из этой простой идеи автор математически выводит свойства вселенной, которая иногда очень похожа, а иногда разительно отличается от нашей.

Как всегда, в качестве гарнира подаются острые социальные проблемы инопланетного общества.

Естати, если хотите узнать, как изменится вселенная с сигнатурой (++--) — читайте «Дихронавтов» того же автора.

Данный рассказ весьма интересен поставленной в нём моральной проблемой, хотя изначально стилистически весьма сух, а более чем посредственный перевод делает его совершенно малочитаемым. Рекомендую подождать достойного перевода.

Оценка даётся исключительно для рассказа в имеющемся ныне переводе.

Очередной мысленный эксперимент Игана описывает гипотетический мир, где все органические молекулы имеют по шесть разновидностей, так что любой живой организм, от бактерий до людей, существует в шести вариантах, т.н. «фракциях». У фракций есть поразительное свойство — они невидимы и неощутимы друг для друга. То есть, например, человек из одной фракции может гулять по городу другой фракции, и с его точки зрения, на улицах не будет ни души, а горожане в свою очередь не будут замечать проходящего сквозь них призрачного гостя. И только в определенные короткие интервалы две фракции могут воспринимать друг друга. (зная Игана, уверен, что у всего этого есть строгое математическое обоснование, но будем для простоты считать, что это такая сложная магия)

Я для себя придумал визуальную аналогию — как будто каждый человек (строго говоря, каждое живое существо) в этом мире носит в кармане часы с одной стрелкой. Причем для каждой фракции стрелка вращается со своей скоростью, поэтому представители одной фракции видят друг друга всегда, а других — только в те короткие промежутки, когда их «стрелки» ненадолго совпадают.

Пока понятно? Отлично, вот теперь начинается самое интересное. Теперь представьте себе, что в этом мире возникла бактерия, «часовая стрелка» которой движется со своей уникальной скоростью, не совпадающей ни с одной из фракций. Она хаотично «материализуется» то для одной фракции, то для другой, попадает в организм, размножается... и не происходит ничего ужасного, ведь бактерия абсолютно безвредна для человека. А через какое-то время «часовые стрелки» бактерии и носителя расходятся, она дематериализуется и покидает организм… забирая с собой те ткани, которые успела заселить. Как правило, со смертельным исходом.

И вот врачи разных стран объединяются, преодолев непростые политические отношения между фракциями, и начинают исследовать этот феномен. Собственно, об этом и книга. Выдвигаются гипотезы, проводятся эксперименты, строятся матмодели... Написано, как обычно у Игана, суховато, без попыток изобразить живые характеры и увлекательные приключения. Чисто отчет о некоей научной проблеме и поисках ее решения. Просто в этот раз «проблема» смертельна для людей, так что ставки довольно высоки.

Довеском идет обычная игановская мораль, что предрассудки, невежество и взаимная озлобленность — наши главные враги, и только научный метод, рациональность и разумный альтруизм спасут человечество. Изоляционизм — игра с отрицательной суммой, сотрудничество — с положительной. Вроде и прописные истины, а все равно не повредит их лишний раз проговорить вслух (особенно в наши дни).

Новая повесть Игана — всегда событие, тем более такая необычная для него, без всяких формул и математики, чисто социальная НФ, попытка взглянуть глазами людей будущего на острые проблемы современности: как демократическое общество перерождается в репрессивное, как угнетенные классы и группы могут отстаивать свои интересы, какие методы при этом морально допустимы, а какие нет, что делать с интеграцией беженцев...

Проглатываешь за один вечер, потом обдумываешь неделю.

Игана нежно люблю (хоть он и зануда), но тут у него явно что-то пошло не так. Вместо книги получился подробный 100-страничный отчет о жизни обитателей системы из двух ледяных планетоидов, вращающихся друг вокруг друга. На родном шарике постепенно заканчивается еда, и обитатели вынужденно реализуют мегапроект — построить гигантскую ледяную башню аж до точки Лагранжа (благо обе планетки крохотные и крутятся совсем близко друг к другу), а с ее вершины на планерах спуститься на «сестру Земли».

Сначала Иган подробно описывает, как жители проектируют башню, потом — как они ее строят (это занимает несколько поколений), потом — как первые экспедиции планеристов отправляются покорять новый мир (он в точности похож на старый, только ресурсы не растрачены), потом — как колонисты строят симметричную башню со своей стороны и соединяют оба планетоида ледяным мостом. На этом отчет о строительстве заканчивается.

Было очень скучно, спасибо. Неизбежные ассоциации с «Астронавтами в лохмотьях» Шоу заметно не в пользу Игана. 3/5 за оригинальную идею с башней.

Рассказ о сторонниках теории заговора, не верящих в то, что существуют ураганы, несущие смерть и разрушения. Такой вот фантастический элемент.

Достаточно странно. Сильное ощущение, что сам Иган так и не понял, что именно он хочет сказать, даже идея в тексте не сильно улавливается.

Мне очень понравились «Дихронавты», хотя в них не было шикарных подсказок в виде иллюстраций, как это сделано в «ЗР».

Поэтому я настроился на приятное и интересное чтиво и ...

... и буквально увяз в нем, причем не столько в научной составляющей (она худо-бедно понятна, опять-таки, спасибо иллюстрациям), а в пространной попытке описать мир. Как мне кажется, Иган пытался совместить несовместимое — твердейшую фантастику, с не то, что продуманной — с заново созданной физикой и мягчайшую фантастику «про эльфов», т.е. про жизнь иномирян. В итоге вышло не то, ни се, ибо созданный мир настолько надуман и неитересен, что начинает просто раздражать (грубо говоря, стимпанковый религиозный Иран с биологией размножения от инфузорий). Все мысленные усилия уходят на путешествие по новой физике Игана, но постоянно приходится отвлекаться на выдуманные производственно-социальные проблемы.

Иган к сожалению, не смог состыковать две части книги более-менее ровно, как это получилось у того же Вейра в «Аве Марии».

«Производственная» фантастика от Игана. Для него, да и для читателя роман из лёгких — особенных погружений в дебри научных гипотез не требуется. Но! Естественно сразу становится видно, что с точки зрения литературы всё плохо. Люди отличаются только именами, а иногда и ими почти не отличаются. По этому поводу в романе сам Иган и шутит, вводя термин гомофонетический близнец.

Сюжет: через солнечную систему путешествует черная дыра, причем не простая, а бинарная, незначительно меняя орбиту Земли. Кто-то готовится к этим изменениям, кто-то нет. Производственный роман. Если бы Эммерих взялся экранизировать — вышло бы интересно.

Книга, которая переводит всю остальную «твердую» фантастику в разряд сказочек про эльфов. Чтобы более-менее продраться через ее дебри, рекомендую сначала прочитать послесловие и рецензию АНИ Петрова (тут на сайте под книгой) + материалы автора на его странице. И вот с таким вот багажом пробираться по вселенной, где существуют два пространственных и два временных измерения, станет легче (если ты не астрофизик — не намного, но все-таки).

Без преувеличения, самый оригинальный мир из когда-либо прочитанных. Пусть не смущают термины «вода», «зеленый» и имена Андрей — Ада. Как правильно отметил в послесловии Иган, он намеренно ввел наиболее близкие читателям по смыслу понятия, чтобы не отвлекать их от вселенной, которая и так приводит читательский мозг к кипению. За это ему огроменный плюс, ибо добрая часть фантастики-фентези строится просто на нагромождении вычурных декораций «в иссиня-черном замке сидел шестикрылый Вуглускреб».

В дополнение к геометрическому «аду», Иган вводит в роман еще и проблему симбиоза разумных существ разной конфигурации. На мой взгляд, это излишне перегрузило книгу и не позволило более детально раскрыть так сказать, социально-экономические аспекты мироустройства. Но тут вкусы читателей могут и будут разниться.

К недостатку книги отнесу отсутствие жизненно необходимых иллюстраций (материалы на сайте автора немного заполняют пробел в понимании, но не совсем). Например, читая «Песнь льда и пламени» читатель легко накидает худо-бедно точную карту мира. Но вот накидать карту мира Дихронавтов...

Иган в кои-то веки написал роман, для чтения которого не нужно перемножать в уме многомерные матрицы или ориентироваться во времяподобных пространствах.

Мне кажется, ему вообще сначала пришла в голову чисто фентезийная идея — а вот было бы клево придумать мир, где живут люди разных размеров, причем чем человек больше, тем он медленнее (т.е базовый человек около 2м ростом живет с нормальной скоростью, 50 см карлик ускорен х4, а 16-метровый великан наоборот замедлен в 8 раз относительно базового уровня).

Сразу возникает куча интересных вопросов — как они между собой взаимодействуют, как разговаривают, как у них все устроено в обществе. Как взаимодействуют службы, если, допустим, некое преступление затрагивает сразу несколько масштабов. Надо немедленно написать про все это книгу! Ну он и написал.

А потом Иган подумал — да не будь я Грег Иган, если не придумаю этой фентезийной ерунде идеально научное обоснование! И придумал. Так фэнтези волей автора превратилась в твердейшую НФ.

А что касается сюжета, то детективное начало с похищением «великанской» девушки бандой «лилипутов» очень интересное, но к середине интрига сдувается, уступая место бесконечным (и довольно заунывным, честно говоря) рассуждениям на тему «сотрудничество — хорошо, сепаратизм и изоляционизм — плохо». Тщательно описанная предвыборная агитация, голосования, референдумы, митинги, переговоры... все это немного не то, в чем Иган силен, и совсем уж не то, за что мы его любим.

7/10

---

P.S. По странному совпадению, за пару лет до Игана супруги Дяченко тоже написали роман про взаимоотношения технологически развитых лилипутов и простецких великанов, и тоже назвали его «Масштаб». Сильно подозреваю, что именно от них австралиец и позаимствовал идею.

Эндрю Уорт, журналист казалось бы средней руки, оказался вовлеченным в борьбу всех со всеми...

Мир недалекого будущего: 100 лет со дня смерти Эйнштейна. К этому дню приурочена научная конференция математиков, физиков, теоретиков. Ожидают великого откровения от Нобелевского лауреата Вайолет Мосалы, которая решила провести конференцию на территории островного «Безгосударства», расположенного в Тихом океане. Остров необычный: выращен учеными-генетиками из модифицированных кораллов, полипов, материал они своровали у одного из концернов генетики, которые по сути управляют миром 2050 года...концерн хочет вернуть себе собственность, наказать за неповиновение... Высылает войска.

Кроме того за Мосалой охотятся всякие фанатики, ожидающие апокалипсиса, который неизбежно наступит после публикации её работ по Теории Всего (ТВ). И случайно (а может и не случайно) журналист оказывается в самом центре этих событий.

В этой книге невероятно много идей (а может прозрений?), здесь и редакция мусорных ДНК, и оживление покойников с целью допроса, и движение асексуалов, и генномофицированные вирусы, и гаджеты, вживленные в пупок, в мозг, мгновенная сеть, контролируемая со спутников, и теория общего поля, которая не даёт покоя современным физикам, и идеи переустройство государств, от народовластия до анархии...

».. Неужели вы не устали жить в обществе, которое беспрерывно говорит о себе – и поминутно лжет? Которое определяет все стоящее – терпимость, честность, верность, справедливость – как «исключительно австралийское»? Которое делает вид, будто поощряет многообразие, но без устали болтает о своем «национальном единстве»? Неужели вас никогда не мутило от бесконечного парада шутов, говорящих от вашего имени: политиков, интеллектуалов, знаменитостей, комментаторов – определяющих вас во всех подробностях, от вашего «чисто австралийского чувства юмора» до долбаного «коллективного бессознательного»… и которые при этом все до одного воры и лжецы...»

Почему книга названа «Отчаяние» немного не понятно. Я б назвала«Эволюция» или «Революция»... ведь заканчивается всё хорошо.

Правда 9 миллионов умерли разом.

Зато 10 миллиардов стали почти богами.

Рекомендую тем кто любит научную фантастику. Можно конечно придраться к тексту, к некоторым нелепостям, но не хочется.

Идей тут — на 10 книг хватит. А уж футурологам точно рекомендую. Я в восторге!

в общем, я не понял этой книги. Я даже основной идеи романа не понял. (Что виртуальная среда сложнее того, что ожидали при ее проектировании и что любой разум, даже искусственный, может как ошибаться, с одной стороны, так и выйти из под контроля?). Из героев не цепляет никто.

В остатке — идеи мне неинтересны (или я их не смог понять), герои тоже неинтересны. Книга совершенно не для меня

Как в одной песне пелось: «Я надену всё лучшее сразу». Так и здесь автор попытался запихать в одну книгу все известные ему и все вымышленные им теории из области физики, космологии, физиологии, социологии итп (список далекооо не полный)... Обычно из такого полная ерунда получается, но нет справился неплохо. Текст ловко разбавлен приемлемым количеством экшена, детективными загадками, сюжетными твистами и всё как-то органично получилось. Немного раздражает ГГ, который с одной стороны в состоянии «с листа» разбираться в сложнейших научных вопросах человечества, а с другой — безбожно тупит в простейших житейских вопросах, впрочем я и в жизни таких людей знаю.

Когда-то Гарри Гаррисон в своём первом опубликованном НФ рассказе «Проникший в скалы» предложил и увлекательно развил идею об особом виде материи, временно позволяющем перемещаться в/под землёй, не взаимодействуя с окружающими атомами. Грег Иган свою повесть основывает на похожем, но более сложном фантэлементе: в его мире земля и минералы всегда «плотны», а вот все остальные вещества и живые существа относятся к шести разным «фракциям», обычно неосязаемым друг для друга. Только в отдельные периоды, рассчитываемые с помощью замысловатой системы «циклов», жители разных поселений могут видеть, слышать и касаться друг друга.

Интересно показаны в таких необычных условиях социальные конфликты, разгорающиеся из-за распространения новой болезни, в чём радикалы винят контакты с «чужаками»; процесс научных экспериментов, когда и исследователи и образцы относятся к различным «фракциям»; построение и проверка теоретической модели Дисперсии; стихийные бедствия, незаметно подкрадывающиеся, но всё так же разрушительные; пугающее ожидание очередных невидимых угроз...

Если Вас мучают вопросы дурной бесконечности и поиски смысла жизни в цифровую эпоху, пожалуйте на страницы этой замечательной книги. Всех ответов Вы не получите, но кое-какие мысли у Вас точно зашевелятся в голове и породят дивные размышления. Решив для себя положительно вопрос о возможности загрузки сознания в виртуальный мир получаем:

Самый сложный вопрос о тождественности Я и моей цифровой Копии — умру ли Я, если продолжит жить моя Копия?

Если «Я в цифровом виде» смогу изменять характер и привычки своей Копии — будет ли это Копия по-прежнему мной?

Является ли жизнь в цифровом виде Жизнью в нашем понимании?

Есть ли у Копии чувства в бесконечности — любовь, страх, зависть и т.д.?

Немного перефразировав предыдущей вопрос — Я люблю свою жену и детей, что будет с этой любовью через неограниченное количество лет или как она будет трансформироваться на протяжении бесконечной вереницы лет?

Может ли цифровая жизнь быть бесконечной в прямом смысле слова (не просто много, а бесконечно)?

А что я буду делать неисчислимое количество лет моей бесконечной жизни? — вот он Основной Вопрос Бессмертия (ОВБ)!!! В райских кущах тоже, наверное, этот ОВБ встанет ребром?

Через бесконечное время размер Копии может стать бесконечным, какие части копии оставить, а какие уничтожить безвозвратно?

Как предотвратить повреждение и искажение данных цифровой копии в возможном бесконечном цикле умирающих и возрождающихся Вселенных?

И как Копия переживёт тепловую смерть Вселенной или сингулярность Большого Сжатия?

А как будут рассчитываться действия, т.е. жизнь моей цифровой копии при отсутствии физических вычислительных мощностей?

И ещё детерминизм, будь он не ладен. С ним то, что делать?

Сейчас про загрузку сознания снимаются дешевые сериалы и написаны тонны макулатуры, но там не поднимают этих вопросов. На то они и дешевые сериалы с тоннами макулатуры. Пригодны лишь в утиль.

Если интересуют глубинные вопросы Бытия без религиозной окраски в современных реалиях, то стоит прочитать книгу и попробовать ответить на приведённые выше вопросы. А вдруг Вы найдёте для себя ответы. И, да, смело задавайте свои вопросы и ищете на них ответы — мозг должен работать, ведь сон Разума рождает чудовищ.

Эта книга фактически Библия Загрузки. Предложенный автором способ Цифрового Бытия бесконечен без всяких ограничений и оговорок.

Озорной микрорассказ, расширяющий идеи петлевой квантовой гравитации (преимущественно Смолина и Ровелли) до потенциальной будущей Теории Всего. Был опубликован не где-нибудь, а в престижнейшем научном журнале «Nature» за февраль 2000 года; представляет вымышленную квантовую теорию графов, фундаментально важную для «Лестницы Шильда». В этом коротеньком рассказе Иган прослеживает цепочку идей от классика Майкла Фарадея (середина XIX века) к нашему великому современнику и главному троллю всея теорфизики Роджеру Пенроузу (р. 1931, лауреат Нобелевской премии 2020 г.) и Джону Баэзу (физик, математик, друг Игана), а дальше — к полностью вымышленному яванскому учёному Куснанто Сарумпету, работающему в 2030-х.

Ближайшей предшественницей теории Сарумпета, по Игану, выступает модель спиновых сетей Роджера Пенроуза, в которой рассмотрены трехвалентные графы с приписанным каждому узлу полуцелым числом, соответствующим возможному значению спина квантовой частицы. Пенроуз в начале 1970-х показал (см. https://math.ucr.edu/home/baez/penrose), как полный набор пространственных направлений может быть получен из простых комбинаторных принципов, применяемых к процессам обмена спином между двумя областями обширной сети. В квантовой теории графов, или КТГ, квантовое состояние, описывающее как геометрию пространства, так и поля материи, присутствующей в нем, должно быть построено из комбинаций графов. По версии Игана, Куснанто Сарумпет в серии из шести статей, опубликованных с 2035 по 2038 гг., показал, что как общая теория относительности (ОТО), так и Стандартная Модель физики элементарных частиц (СМ) представляют собой аппроксимации единой теории — КТГ; геометрия трехмерного пространства возникает при рассмотрении четырехвалентных графов, где четыре ребра, исходящие из каждого узла, ограничивают площадь грани так называемого «квантового тетраэдра». Если рассматривать графы высших валентностей, можно столкнуться с нежелательными осложнениями: структуру взрывоподобно заполонят новые измерения. Но Сарумпет выводит простой динамический закон, ограничивающий среднюю валентность значением 4. В то же время трехвалентные и пятивалентные узлы (так называемые «допанты» по аналогии с примесями в полупроводниках) разрешены правилами Сарумпета в том смысле, что они образуют специальные узоры: замкнутые, возможно, заузленные цепи с переменной валентностью. Эти петли узлов-допантов, классифицированные по симметриям и типам взаимодействий, находятся в отличном соответствии с частицами СМ.

Впрочем, прошло более двадцати лет, а КТГ неуловима, подобно темной материи, и перспективы сооружения анонсированного в рассказе орбитального коллайдера еще более сомнительны, чем марсианская колония Элона Маска. Там хотя бы перхлораты для кислотного трипа завозить не понадобится.

С использованием заметки для Medium (https://bit.ly/3QJMCiI).

«Океанический» — одна из самых титулованных работ Грега Игана, это произведение в 1999–2001 гг. получило пять престижных наград, включая дубль из премий Hugo и Locus. Впрочем, ее трудно всерьез сравнивать с выходившим почти одновременно и явно независимо «Вентусом» Карла Шрёдера, а иные экспертки Флибусты из числа работниц медицины припечатали повесть проницательным диагнозом:

Загадка от Жака Фреско: не может ли это быть отражением танцев по граблям самого Игана в формативном возрасте?

Действительно, Мартин из «Океанического» — чуть ли не альтер-эго Игана, который в подростковом возрасте разительно отличался от привычного нам “создателя Вселенных” оптимистической твёрдой НФ, убежденного оппонента теологических конструкций. (А вот трансгендерности персонажей экспертка перестала бы удивляться, дай она себе труд изучить биографию и творческий багаж Игана чуточку глубже.)

Мы проходим вместе с Мартином, рассказчиком повести, опыт (весьма экстремального) обращения в религию. Предки Мартина прибыли на планету Завет (Ридли, будьте мужественны!) с Земли, будучи Ангелами (т.е. цифровыми постлюдьми вроде описанных в «Диаспоре» или «Лестнице Шильда»), а затем решили снова облечь себя плотью— уже на этой планете. Старший брат рассказчика, Дэниел, вступил в культ Утонувших Глубинной Церкви и убеждает Мартина подвергнуться достаточно опасной церемонии крещения, в ходе которой его привяжут к тросу и бросят в океан (то бишь заставят совершить “прыжок веры” в самом буквальном смысле). По мере истощения запасов кислорода страх сменяется паникой и отчаянием, а эти эмоции —религиозным экстазом и эйфорией веры. Когда брат вытаскивает Мартина из воды, тот выныривает со знанием, что любовь Беатрис, их богини, всегда пребудет с ним.

В дальнейшем его ждёт сближение с друзьями брата по культу Утонувших; чувство защищённости и направления, даруемых богиней Беатрис, окрашивает восприятие событий, позитивных и негативных, включая первый секс. Да, Иган вообще прописывает эротические сцены болезненно и неаппетитно, словно нарочито эпатируя читателя, но тут он, пожалуй, превзошел себя — от описания первого сексуального опыта героя «Океанического» хочется сунуть телефон в УФ-стерилизатор.

Я уже сравнивал «Квантовую механику и “Карантин” с покаянным хождением Генриха IV в Каноссу. Но эссе «Ненадолго воцерковлённый», в котором Иган описывает свой опыт приобщения к религии и расставания с нею, даже более достойно такого сопоставления. И незаменимо для корректного прочтения «Океанического».

Иган рос умеренным англиканином. Незадолго до перехода в старшую школу брат, которым Иган восхищался, присоединился к движению католического харизматического обновления. Ночные споры о религии и философии в конце концов убедили юного Игана преклонить колени, вознести молитву и принять Духа Святого.

Вот что произошло с будущим рыцарем-поединщиком сверхтвердой НФ:

В принципе, мог бы из Игана получиться искренне верующий или, на худой конец, равнодушный к проблемам совместимости науки и религии ученый. В таком случае Иган бы, может, и не стал выдающимся фантастом, но лишь известным математиком или программистом, а на шкале “религия-атеизм” разместился бы ближе к Стивену Джею Гулду с его “непересекающимися магистериями”, чем к Дэниелу Деннету и супругам Чёрчлэндам.

Увы, вера Игана не вынесла скрупулезного исследования. Как часто случается, подвел каверзный вопрос: “Кто думает этими мыслями и что происходит, пока он ими думает?” Или, в формулировке из эссе, «что именно случилось, когда я молился рядом с братом в ту ночь? Что именно происходило каждый раз, когда я взывал к Духу Святому?»

Правда, в нашем варианте реальности исследование биологических факторов религиозного опыта не сделало Игана ни господином лабиринтов, ни Ключевой Фигурой из «Отчаяния», ни даже героем телебаттлов с проповедниками, как Мартина из повести.

Впрочем, биограф Игана Карен Бёрнэм справедливо отмечает, что прогноз относительно деградации религиозного фундаментализма, данный им в «Серебряном пламени» (1995), можно считать одним из наименее провидческих, по меркам этого автора: «... невежество и изолированность, на которую он полагается, в потоках информации практически не имеют шанса сохраниться».

Штош, прямые трансляции усекновения голов сторониками ИГИЛ на YouTube и в Instagram никак не одобряют этот пост.

С использованием заметки для Medium (https://bit.ly/3W7TE1P).

Для внимательных читателей не должно быть секретом, что «Карантин» Грега Игана, один из лучших примеров перекрестного опыления твердой НФ, детектива и киберпанка, страдает от досадного и абсолютно неустранимого— поскольку на этот базис опирается вся детективная надстройка сюжета — недостатка. Сюжетная линия с “размазыванием” Ника основана на (ошибочном) предположении, что, работая на квантовом компьютере, можно извлечь желаемый результат из сколь угодно “раскидистой” кроны мультивселенского мирового древа. В «Бесконечном убийце» Иган вернулся к теме “погони через мультиверсум”, но взялся за нее уже с учетом допущенного в «Карантине» зевка: получилось намного убедительней. Впрочем, этот рассказ и в англосфере известен гораздо меньше, а на русском выходил только однажды малым тиражом.

Авторы редко признают свои промахи публично, еще реже посвящают объяснению их причины отдельную работу. Но именно так и поступил Иган: на его авторском ресурсе, среди комментариев к пройденному и дотошных — порою изнурительно дотошных — атласов с “заклепками” полутора дюжин вселенных найдется и суховато-извинительная статья «Квантовая механика и “Карантин”, опубликованная к двадцатилетию первого издания романа. Идейно она аналогична хождению Генриха IV в Каноссу. Можно лишь гадать, чего автору, наделенному такими самолюбием и скрупулезностью, стоила эта явка с повинной за «квантовые грехи» молодости. (Вот как хотите, а мне навязчиво вспоминается Томас Риман из «Города перестановок», обрекающий свою цифровую копию на вечные муки ада в качестве частичного возмездия за убийство возлюбленной в юности.)

А вот нечего было презрительно поплевывать на киберпанков, ведь именно киберпанковскому фреймворку обязаны ранние романы Игана своей прорывной популярностью...

Многие любят создавать списки — какие книги почитать, какие сериалы или фильмы посмотреть, исходя из рекомендаций, услышанных в подкастах, блогах, каналах или пабликах...

Но большинство эти списки хоронит, но я стараюсь так не делать и несколько раз в год добираюсь до этих отложек. Эта книга упоминалась в шоу Книжный чел на Ютубе, как пример хард-сайфайного киберпанка, в котором будущее представлено довольно реалистично, пусть и с допущениями (куда ж без них).

В мире недалёкого будущего в 2050м году активно распространяется технология снятия копий сознания человека. Да они пока недостаточно хороши, работают в 17 раз медленнее человеческого мозга. Это сразу добавляет реализма — как известно мозг настолько сложен, что из нашего 2023го мы не способны создать какую-либо его симуляцию, так что и спустя 27 лет — вряд ли будем в силах создать программу, которая будет также быстра, как реальный человеческий мозг.

Удивительно, книга написана в 1994, почти ровесница Лавины и Алмазного века, но также ловко попадает в точку с некоторыми вещами.

«Пол не знал, в каком городе он размещается. Сканирование производилось в Сиднее, но для развёртывания модели местный узел сети мог подрядить любого, у кого в тот момент оказались более выгодные расценки». Да, развёртывать копии сознания мы ещё не умеем, но облачные технологии уже зашли очень далеко!

А уж как мне нравиться, когда автор умеет поэтично изображение какую-нибудь научную штуку:«молекула приобрела лёгкую размытость очертаний: условности действующей сейчас манеры отображения были таковы, что средние положения атомов оставались видны отчётливо, а отклонения, возникающие из‑за вибрации связей, намечались призрачными мазками».

Вибрации, призрачные мазки, это прям какая-то картина из абстракционизма или сюрреализма!

А какие ещё конструкции наворотит автор, в описании бесконечных попыток человечества стать чем-то иным...

Это история о любви, о нескольких людях, которые любили и были любимы, были счастливы и несчастны...

Это история о надежде, на новое начало, на новую жизнь, на посмертие и бессмертие...

И всё-таки в конце мы остаёмся в размышлениях, а кто же он такой — этот Пол Дэрем?

Невероятное погружение в глубины, которые невозможно вообразить! Действительно сильный образчик киберпанка, наряду с Лавиной и Алмазным веком Стивенсона, не менее пророческий!

Всем ценителям жанра — крайне рекомендую.

С использованием заметок для Medium (https://bit.ly/3HQZe5b + https://bit.ly/3Yxlvuw).

В «Диаспоре», для которой данная вбоквельная повесть выступает чем-то вроде аперитива (либо десерта, смотря по тому, сочувствуете вы невоздержанному хардкорно-сциентистскому оптимизму постчеловеческих персонажей или склонны им поперхнуться), Иган, как уже отмечено мною, пошел на весьма сомнительный с точки зрения научной достоверности ход. Ему требовалась

В «Планковском прыжке» астрономическое своеволие Игана ничуть не более обуздано. Примерно на таком же удалении, 97 световых лет, он помещает древнюю черную дыру Чандрасекар — но, видимо, в другой стороне Галактики. По современным представлениям, подобных объектов глубокого космоса в такой близости от нас не имеется, а ближайший правдоподобный кандидат в черные дыры звездной массы, Gaia BH1 из созвездия Змееносца, отдален на полторы с лишним тысячи световых лет. Что помешало Игану соорудить более правдоподобные подпорки для своего сеттинга — лень, упрямство или еще какая-то причина, — я не знаю и пока не вижу способа узнать. Несколько аналогичное поведение, кстати, демонстрирует

«Планковский прыжок» — не самое удачное в художественном отношении, но чрезвычайно показательное, достойное изучения на литературоведческих курсах, исследование врожденных дефектов «полноты контекста человеческого существования» в беллетристике (даже НФ). Иган в одном из редких интервью высказывается на сей счет с таким пылом, что не оставляет никаких сомнений: привычка пользователей рынка литературного контента ставить науку на менее престижную ступень, чем романтику, приключения или религию, служит неисчерпаемым топливом его буттгурта. Вероятно, на таком топливе даже можно было бы успешно запустить какой-нибудь межзвездный зонд.

«Тот факт, что мы выступаем частью физической вселенной, чьи законы поддаются раскрытию через наблюдения и рациональный анализ, стал величайшим и мощнейшим инструментом трансформации нашей истории, но литература, в том числе значительная часть НФ, его либо игнорирует, либо преподносит как нечто тривиальное... Произведение искусства, никак не затрагивающее законы электромагнетизма, гравитации и квантовой механики, никак не интересующееся физическим фундаментом работы сознания, равнодушное к ПРОЦЕССУ, посредством которого изучаем мы законы, управляющие всем вокруг, я нахожу равнозначным произведению о современной Земле, где ничего не было бы сказано о людских законах и обычаях, о напряжении, возникающем между индивидом и обществом, не было бы дано никакого описания города, деревни, леса или реки. Искусство, слепое к истинному ландшафту нашей жизни, к физической реальности в широчайшем её смысле, я полагаю абсурдно зашоренным, жалким, близоруким»,

запальчиво утверждает он.

Как подметила исследовательница творчества Игана Карен Бёрнэм, в «Планковском прыжке» Иган обрушивает на читателей самое сильное из возможных утверждений о природе науки, о её нарративе, полностью отграниченном от нарративных режимов мифа, поэзии и классической драмы (так милых Просперо и, говоря откровенно, многим поклонникам киберпанка и посткиберпанка — загляните хотя бы в восхитительную «Фронтеру» Шайнера). Более того, он завершает историю резко, даже грубо, в моменте научной кульминации вместо личной, без обиняков вбрасывая в неё все научные подробности, разрабатывая свою науку на основе одной из наиболее фундаментальных и довольно спорных сегодняшних научных теорий, отстаивает тезис о том, что наука не меньше искусства важна для человеческого существования, а извиняться за свою «твёрдость» не обязана вовсе. Четверть века спустя, на Пути Воды между киновселенной «Марвел» и мышиными трилогиями Звездных войн, этот тезис вызывает чуть печальную улыбку... вернее, вызывал бы, не усложнись твердая НФ в идеальном хаосовершенстве своем с одновременным приростом беллетристического качества настолько, что одному квантовому вору ни в жисть не унести в охапке все ее сокровища из пещеры идей. Я полагаю нарочитое противопоставление «физиков» и «лириков» из «Планковского прыжка» губительным для вживания в сеттинг средствами квалии персонажей. Каковая квалия должна естественным образом не отрицать нашу и не повторять ее, а предлагать надстройку, оправдывающую такое вживание.

«Большинство читателей НФ Игана за версту опознают по ... своеобразному безликому характерописанию», извинительно констатирует Бёрнэм. Дэмьен Бродерик дал (в «Eidolon: The Journal of Australian Science Fiction and Fantasy», 28, p. 101) неоднозначную оценку восприятию человечества Иганом: «Возможно ли, что Иган (как деятель искусства) бессердечен? Да, зачастую кажется, что так». И далее: «[Сюжеты Игана могут быть] подытожены следующим образом: мы, люди, суть поддающиеся перезаписи гаджеты без трансцендентального смысла, действующие в бессмысленной вселенной — это нужно принять».

Как знать, вдруг бедолага Просперо, надумавший запытать планковских дайверов своим исполнением «Баллады о Картане Нулевой Точки», есть та сила, что могла бы создать для них добро из зла там, где Пенн Уоррен и вся королевская рать не справятся?

Мэтт Дено в статье «Reading Egan» для «Strange Horizons» дает, пожалуй, наилучшую формулировку интуитивно рождающихся претензий к «Планковскому прыжку» и творчеству Игана в целом:

«Если Иган уверен, что способность понять Вселенную — естественное свойство человеческой жизни, то мне кажется принципиально важным прописывать убедительно человечные характеры персонажей, достигающих этого понимания. В противном случае доводы Игана выглядят как-то шатко».

В трактовке событий по Просперо «пассажиры ладьи Харона» погружаются в гравитационную бездну Чандрасекара по причинам, выдуманным тут же на месте. Среди таковых фигурируют: бегство от несчастной любви, бегство от кары за неозвученное преступление, бегство от скуки бессмертия, мечта воскресить умершего предка-плотчика, желание свидеться с богами.

Постчеловеческие ученые Игана приходят в бешенство: они-то надеются выяснить больше о фундаментальной природе пространства-времени. Вся установка представляет собой нечто вроде экстрасверхускорителя элементарных частиц, где фотоны обретают всё большую и большую энергию (по мере укорачивания длин волн света), сталкиваются и продуцируют новые всевозможные частицы. Примерно аналогичным образом на Большом адронном коллайдере феноменальные количества энергии нужны для ускорения протонов, которые затем сталкиваются друг с другом, порождая всевозможные экзотические частицы; тут учёные получают ещё более экзотические значения энергии и ускорения бесплатно из бесконечно крутого гравитационного колодца чёрной дыры.

Просперо эти тонкости игнорирует — сначала спокойно, затем все более гневно, указывая, что «архетипический квестовый нарратив требует упрощений», и загрязнять его техническими подробностями нежелательно.

Схватив свою дочь Корделию в охапку, он отбывает по гамма-лучу обратно на Землю; Корделия решает вернуться как ради любви к нему, так и в надежде, что за два столетия её родная община отошла от былых изоляционистских тенденций. Впрочем, не прежде, чем в черную дыру зашвырнут лишний экзабайт с ее личностной копией (судя по всему, на антивирусе и средствах проверки контрольных сумм ученые Картана Нулевой Точки здорово сэкономили).

А интересно, не помешало бы роботу-глейснерианцу Карпалу раскрыть томик Бодлера, Райяниеми, Бэнкса или Успенского вместо того, чтобы битый лунный месяц валяться на реголите, манкируя от скуки обязанностями по наблюдениям за Ящерицей? Глядишь, и не донимала бы его потом на протяжении эонов неизбывная вина за гибель плотского человечества.

Ай, ладно. Я просто так спросил, прельстившись теологическими воззрениями типлерианцев.

Для романа, который написан в 92-ом году, «Каратин» читается как что-то удивительно современное.

Первая мысль, которая у меня появилась после прочтения — да это же «Спин» здорового человека! Потому что в «Карантине» нет никакой бессмысленной и беспощадной мелодрамы, занимающей две трети повествования, нет бесконечных драматичных страданий и рефлексии на тему своего ценнейшего ОБВМ, а есть развивающийся сюжет. Относиться к нему можно по-разному, но отрицать факт его существования точно нельзя. (А уже это для немалой части современной литературы — недостижимая вершина.)

Роман непростой.

Начинаясь как нуарный детектив с налётом киберпанка, где частному сыщику из бывших полицейских некто анонимный оставляет очередное задание «найти пропавшую пациентку психиатрической клиники», книга вроде бы рассказывает о расследовании. О том, как можно вывезти недееспособного человека в неизвестность и куда его можно деть, особенно если вопрос о том, зачем такого человека вообще красть из палаты, на время отложить.

Сначала создаётся ощущение, что наиболее глобальным фантастическим допущением в описанном мире является «Пузырь» — непостижимый имеющимися техническими средствами барьер, который окуклил Солнечную систему саму в себе и закрыл человечеству путь к далёким звёздам. По крайней мере, он так выглядит; звёзд на небе Земли нет уже лет тридцать, но в конце концов все привыкли, и пустое небо является чем-то вроде ещё одной декорации для антуража. Главный герой обращает на него столько же внимания, сколько все остальные — то есть не обращает вовсе.

Но роман держится в рамках простого «найти и вернуть» буквально четыре первых главы, а потом внезапно разгоняется и самоотверженно бросается на амбразуры квантовой физики и парадокса Ферми. Становится понятно и то, зачем вывозили загадочную пациентку, и то, что её загадочность на самом деле куда глубже, чем просто умение открывать замки.

И что Пузырь на самом деле имеет куда большее влияние на весь роман.

Весь дальнейший сюжет построен на многомировой интерпретации квантовой механики и предположению, что было бы, имей каждый человек возможность находиться разом во всех состояниях, без схлопывания волновой функции. Не то, чтобы по ходу объяснений, что и как работает в лоре «Карантина», совсем не возникало вопросов к трактовке теории, но если смотреть на чисто фантастический элемент — всё отлично и внутри себя не противоречиво.

Интересная концовка с Лаурой, пациенткой из самого начала книги, которая внезапно тоже оказывается сложнее, чем выглядела в макромире, и раскрытие интриги с тем, зачем же нужен был Пузырь. Снова недобрым словом вспоминая «Спин», можно заметить, что в «Карантине» кульминация экзистенциального «зачем и почему» намного более продумана и логична.

Финал романа при этом можно назвать очень человеческим: мир перекраивали-перекраивали, а вышло как всегда, и человечество такого щедрого подарка не оценило, а потом и вообще всё стало, как было. И может быть, оно и к лучшему — не весь прогресс надо форсировать, иногда к нему лучше двигаться постепенно. Для надёжности.

Помимо перекладывания котов Шрёдингера из коробки в ящик и обратно и подглядывания за ними в одну из двух щелей, автор активно использует киберпанковые элементы: перекраивание нервной системы, чипы, дополнения, перепродажу информации, сеть и обитающих в ней существ, которые не известно, были ли вообще когда-то людьми — на огонёк даже один ИИ, подрабатывающий хакерством, залетел.

На технологиях же завязан ещё один конфликт романа, более социальный: оказавшись в ситуации, когда он никак не может нарушить контракт, который вообще-то не собирался заключать, главный герой начинает изворачиваться внутри собственной системы моральных координат, чтобы согласовать необходимое поведение с ограничениями. И, о изумительная гибкость человеческих убеждений, согласовывает. Меметичное «не можешь победить — возглавь» в лучшем виде.

Лор описанного мира, несмотря на некоторую фрагментарность, достаточно живой и наполненный событиями. Представить его несложно, и автор умело добавляет какие-то особо яркие моменты — то, как люди сходили с ума в первые годы Апокалипсиса, как множились и как вымирали апокалиптичные секты, двумя штрихами обозначает беспощадность корпоративной политики и рисует неприглядную реальность бесконечных государственных кризисов, порождающих всё новые волны эмиграции.

По ощущениям от эмоциональной лаконичности текста Иган чем-то напомнил Уоттса, да и общее впечатление от романа несколько похожее — это и фантастика, и одновременно почти философское эссе, в котором помимо сюжета можно почерпнуть десяток вопросов о смысле человеческого существования. Читается не всегда легко, но определённо оставляет долгое впечатление.

Высокотехнологичная гонка по созданию полноценного ИИ начата. В гонке участвуют сплошь техномиллиардеры, разбогатевшие на соцсетях и прочем хайтеке и гениальные учёные.

Иган как всегда основателен — показывает весь спектр возможных подходов к созданию интеллекта: Дэниел Клифф, основной персонаж, выбирает путь бога и эмулируют на сверхдорогом кристаллическом процессоре эволюцию; другой богач обучает программу на нечеткой логике, поглощающей весь контент интернета; еще одна исследовательница создает посмертные слепки личностей умирающих, чтобы с ними общались родственники; Джули Дегхани, которую Клифф не смог нанять, пишет обучающие программы для роботов, «которые играли разноцветными кубиками вместе с малышами и учились языкам у взрослых добровольцев, имитируя для взаимодействия с ними детский лепет.»

Потрясающий рассказ!

С одной стороны — концепция Матрицы и игры в Бога, с другой — богоборчество и жажда свободы. По смелости и необычности реализации рассказ превосходит пожалуй всё, что я читал о виртуальных вселенных, включая «Несущественную деталь/Черту прикрытия» Бэнкса.

Чистый интеллектуальный восторг!

10(ШИКАРНО)

Роман о вреде времениподобных измерений пространства для разумной жизни

«Дихронавты» – это одновременно и продолжение масштабной «Ортогональной трилогии», и писательский отдых от нее. Продолжение в том плане, что Иган опять экспериментирует с фундаментальными уравнениями и смотрит, какой мир из этих экспериментов получится, а отдых – в том, что персонажи просто перемещаются из одной локации в другую, попадая в связанные с местной физикой передряги, но не занимаются воссозданием законов мироздания с нуля. Множество теоретических вопросов к микро- и макроуровням этой весьма странной вселенной автор оставляет без ответов, впрочем, предложенный мир настолько сложен для воображения, что и без уравнений с графиками и научными терминами чтение выдается непростое.

В «Ортогональной трилогии» Иган предлагал для определения квадрата длины пространственно-временного вектора складывать квадрат времени с квадратами расстояний по трем измерениям (а не вычитать из них квадрат времени, как в нашей вселенной): v^2 = x^2 + y^2 + z^2 + t^2. Так вместо нашей лоренцевой геометрии пространства-времени получалась римановская геометрия, и из этого следовало, что мир должен иметь форму тора, по которому можно двигаться назад во времени, поскольку время становилось пространственноподобным. В «Дихронавтах» он, наоборот, предлагает для определения квадрата длины пространственно-временного вектора вычитать из суммы квадратов расстояний по двум измерениям квадрат времени и еще квадрат расстояния по третьему измерению: v^2 = x^2 + y^2 — z^2 — t^2. У этой геометрии названия нет, а следует из нее довольно много необычного.

Вычитание квадрата расстояния по третьему пространственному измерению из суммы двух других означает, что это третье измерение имеет времениподобные свойства. При этом ни о каких двух временнЫх измерениях, на которые будто бы намекает название «Дихронавты» речи не идет: время там обычное, линейное – а вот с пространством из-за замены одного плюса на минус большие проблемы, потому что по нему невозможно перемещаться так же свободно, как в нашей вселенной. Да что там перемещаться –поворот головы может закончиться серьезными травмами. Это мир, в котором буквально не развернуться, и разумной жизни в нем приходится несладко. Я опишу положение дел простыми словами, а выкладки автора, приведшие его к таким выводам, можно прочитать у него на сайте.

Ужасы 2,5-мерного пространства

Иган решает, что направления вперед-назад и вверх-вниз во вселенной дихронавтов нормальные пространственноподобные, а вот направление вправо-влево времениподобное. То, что персонажи «Дихронавтов» могут свободно ходить вперед-назад и забираться на деревья или спускаться в пещеры, роднит их с населением Арде из «Планиверсума» Александра Дьюдни (где в двухмерном мире тоже были только направления вперед-назад и вверх-вниз) и противопоставляет населению «Флатландии» (где в двухмерном мире нет направления вверх-вниз, а есть вправо-влево и вперед-назад, что для жизни в двухмерном пространстве намного удобнее). Времениподобность направления вправо-влево, насколько мне известно, в фантастике ранее не встречалась, хотя некоторые ее эффекты делают мир «Дихронавтов» сходным по форме с «Опрокинутым миром» Кристофера Приста – однако сходство только внешнее, поскольку Иган подходит к задаче со стороны математики, а не художественной выразительности.

Так вот, из фундаментального уравнения v^2 = x^2 + y^2 — z^2 — t^2 следует, что повороты вправо-влево (по оси z) меняют форму предмета, растягивая его тем сильнее, чем больше угол отклонения от плоскости, заданной осями x,y. Теоретический предел поворота – 45 градусов, при таком угле отклонения предмет растягивается в бесконечность. Соответственно, повороты на 45+ градусов невозможны в принципе. То есть пространство вроде бы и трехмерно, но скорее 2,5-мерно, потому что в третьем измерении двигаться-то можно, но нельзя наклонить тело в бок, не превратив его в длинную плоскость. Кивать «да-да» легко, а мотать головой в стороны «нет-нет» не стоит, как и качать головой «ай-яй-яй», если не хотите удариться лицом в стену или макушкой в потолок.

Однако ходить строго в бок можно свободно, поскольку фундаментальное уравнение накладывает ограничение только на повороты. Получается, что жители мира «Дихронавтов» подобны шахматным ладьям: им разрешено ходить вперед-назад и под прямым углом вправо-влево, а движение по диагонали является нарушением правил. Запрет поворачиваться на 45+ градусов касается не только разумной жизни, но всей материи, что приводит к нескольким непривычным для нашей вселенной и с трудом представимым эффектам.

Если даже свет, отражаясь от поверхностей, не может повернуть вправо-влево больше, чем на 45 градусов, значит, справа и слева от наблюдателя существуют 90-градусные темновые конусы, куда свет попросту не попадает. Следовательно, наблюдатель видит только пространство перед собой и позади себя (если запрокинет голову), а с боков у него непроглядная тьма. На практике это означает, что в мире «Дихронавтов» мало что видно. Периферийное зрение недействительно, и если что-то движется сбоку, вы это не заметите, даже если повернете-растянете голову. Чтобы увидеть предмет справа, надо сдавать назад, пока предмет не выйдет из темнового конуса, а чтобы рассмотреть его подробно, надо еще и сдвинуться вправо, встав точно перед предметом. Поэтому местное население является симбиотическим: в головах людей-ходоков живут похожие на цилиндры поперечники с органами, производящими и собирающими звуковые волны справа и слева, из темновых конусов.

Но темновой конус – это мелкое бытовое неудобство в сравнении с крутящим моментом. Времениподобность направления вправо-влево, запрещая повороты на 45+ градусов, не препятствует поворотам на 44,(9) градусов. Если закрепленный с одного конца предмет движется незакрепленным концом куда-то вбок (например, падает), то на закрепленный конец начинает действовать такая большая сила, что предмет или разорвет крепление, или сломается. Сложносоставные предметы, падающие с отклонением вправо-влево, просто рвутся на части. Теперь вспомните, что такое ваш скелет. В мире «Дихронавтов» неловкое резкое движение рукой вправо или влево может закончиться разрывом мягких тканей, вывихом или переломом. А если попробовать упасть набок, ваше тело не только резко вытянется, но и распадется на мелкие части еще до того, как достигнет запрещенного угла в 45+ градусов.

Теперь о мелочах. Если движение предметов математически зажато между двумя гиперболами (почему отрезок единичной длины и стремится к бесконечности при повороте), то астрономические объекты – планеты и звезды – имеют форму однополостных гиперболоидов, причем теоретически бесконечных размеров. Газы невозможны из-за влияния геометрии на микромир, и вещества присутствуют лишь в трех агрегатных состояниях: твердое тело, жидкость, коническая плазма. Жидкость погуще дихронавты называют водой, жидкость пожиже – воздухом, а коническую плазму – жаром звезды. Звезда-гиперболоид маленькая и вращается вокруг гигантской планеты-гиперболоида, из-за чего получается ситуация, обратная земной: на «экваторе» планеты царит вечный холод, потому что он дальше всего от звезды, а чем дальше от «экватора», тем жарче, вплоть до адского пояса, где плазменное тело звезды вонзается в каменное тело планеты.

Сюжет и зачем он здесь

Но и сама планета крайне медленно меняет свое положение относительно орбиты звезды – именно на этом строится история «Дихронавты». Разумная жизнь постоянно вынуждена мигрировать на юг (то есть ВЛЕВО), поскольку с севера на обитаемую зону наступает чрезмерная жара. Жара высушивает реки, а дихронавты жить без воды не могут, и им приходится периодически перевозить свои города к новым рекам на юге. Реки эти еще надо найти, что не так-то просто, когда нельзя примерно все: нельзя видеть дальше 45 градусов от плоскости x,y, нельзя летать, потому что вас развернет ветром и разорвет геометрией, нельзя подняться на гору, потому что на гиперболоиде их нет, нельзя даже свободно идти в нужную сторону, потому что это влево, а значит, двигаться только строго в бок, опять же, практически ничего не видя. Жуть.

Сюжет здесь выполняет, так сказать, экскурсионную функцию: провести читателя по всем самым интересным местам и ситуациям 2,5-мерного пространства. Поэтому главные герои – ходок Сэт и его поперечник Тэо – записываются в разведчики фронтира и совершают два путешествия на юг, сначала тренировочное, в течение которого Иган знакомит читателя со спецификой вселенной, например с тем, что предметы на склоне меньше 45 градусов движутся вверх, а не вниз (реки текут в гору!), затем первооткрывательское, когда персонажи погружаются в загадочный гигантский провал в земле, подозревая, что добрались до края мира.

Для крупной прозы Грега Игана сюжет географических открытий довольно необычен, поскольку внимание персонажей у него все больше направлено или на астрономические объекты, или на математические расчеты, во всяком случае на нечто грандиозное, а в «Дихронавтах» героям надо просто найти на юге новую реку, чтобы перевезти к ней город. Их действия и мысли как никогда у автора приземлены в буквальном смысле. Небо в этой вселенной пусто, Иган создает всего одну планету и одну звезду без признаков чего-то иного за их пределами, а высоко подниматься вверх хоть и не запрещено, но слишком опасно: подует ветер, воздушный шар начнет вращаться и рассыплется в прах вместе с пилотом. Герои в какой-то момент все-таки изобретут аэростат, чтобы посмотреть на мир с высоты и увидеть как можно дальше вперед, но разведка с воздуха окажется делом смертников.

Местных жителей Иган намеренно делает максимально антропоморфными – две руки, две ноги, прямохождение, билатеральная симметрия, глаза на одной стороне головы – чтобы упростить и усилить читательскую ассоциацию с персонажами. Автору нужно, чтобы читатель представлял себя в 2,5-мерном пространстве и думал о том, почему персонажи совершают те или иные физические действия и каковы их последствия. Ради той же цели провести земных туристов по гиперболоиду в теле ходока и поперечника автор лишает главных героев ярких черт характера, ведь их задача – это «Посмотрите на 10 градусов к югу, видите водопад? Вода достигла уклона более 45 градусов и падает обратно», и они не должны отвлекать экскурсионную группу собственными проблемами.

Автор, по всей видимости, решил, что для рассказа о, возможно, самом необыкновенном фантастическом мире будет достаточно простой истории о путешествии, чтобы заставить читателя шевелить мозгами, и это действительно так. Я очень люблю фактурные моменты в историях: где персонажи находятся, куда идут, в какое время дня это происходит (должно быть, сказывается профессиональный перекос новостника) – и ни в одной другой книге мне не приходилось так много работать над пониманием того, как и в какую сторону сейчас движутся герои. Затруднение вызывают любые попытки представить, как выглядит то, что там происходит. Кажется, будь мир просто двухмерным или персонажи не такими человекоподобными, читать было бы проще: ну идут персонажи куда-то на юг, потом на запад и опять на юг, ну и ладно. Но вот эта почти-нормальность мира и почти-человечность ходоков заставляет мозг моделировать события, разбирать, почему вдруг Сэт и Тео не могут заглянуть в пропасть или боятся песчаной бури.

Вот герои захотели прокатиться по горке – как горка ориентирована в пространстве? Уклон с востока на запад или с севера на юг? Как они ее увидели, когда шли мимо – она попала в поле зрения Сэта или в поле сонара Тео? Если горка ориентирована с севера на юг, выходит, они катились по ней боком, но тогда их же должно было растянуть от наклона – не могли же они весь подъем сохранять строго вертикальное положение! Тогда, значит, горка ориентирована с востока на запад? В таком случае, почему, если герои все время боятся потерять равновесие и упасть (как объяснялось выше, банальное падение может закончиться смертью), они не боятся полета с вершины горки вниз? Целый ворох вопросов возникает к каждому движению персонажей: как они пишут? как они вообще берут предметы, если у них не параллельные плоскости x,y клешни, а ладони с пальцами? как они сшили воздушный шар, если он круглый, то есть ткань повернута по оси z и будет поворачиваться еще при наполнении горячим воздухом!? Да и просто: с какой стороны от Сэта находится это здание? в какую сторону они побежали? куда он наклоняет руку, чтобы дотянуться?

Конечно, все эти вопросы можно игнорировать, как в других романах Грега Игана можно игнорировать теоретическую часть, тогда чтение упрощается до принятия, что персонажи переместились из одной локации в другую, и там с ними что-то произошло или они что-то открыли. В таком случае получается чистый Жюль Верн, только в очень фантастическом мире. Однако, на мой взгляд, подобный режим чтения без представления сильно обедняет опыт «Дихронавтов», лишает вопрос «зачем это читать» содержательного ответа: ну походили герои туда-сюда по городскому ландшафту, по лугам, по пустыням, полетали на воздушном шаре, поплавали по рекам, спустились в пропасть, ну узнали правду об устройстве их мира, порожденного лишним минусом в фундаментальном уравнении, ну и что. Смысл этой истории в путешествии самом по себе, в том, как оно заставляет читателя моделировать у себя в голове физические ограничения, каких в нашей вселенной быть не может.

Иган — художник невозможного

Последовательное, дотошное моделирование того, чего нет и не может быть – одно из достоинств прозы Грега Игана. В «Диаспоре» он рисует пятимерное пространство и его восприятие разумом, привычным к трехмерности. В «Стрелах времени» показывает, как выглядит мир, движущийся с точки зрения наблюдателя из будущего в прошлое. А в «Дихронавтах» предложено пространство, о котором и подумать-то сложно (в отличие от пятимерности и обратной стрелы времени), не то что в полной мере его вообразить. Чтение сочинений Грега Игана дает такой опыт фантастического, который крайне трудно найти в прочей научной фантастике – опыт наблюдения за достоверным невозможным.

В большинстве случаев крайне необычный фантастический мир рисуется с целью поразить читателя, предложить его воображению впечатляющие картины ради развлечения. Реже избыточная нестандартность декораций определяется требованиями столь же нестандартного сюжета или сложной авторской идеи. У молодых авторов перебор с непривычным дизайном почти всегда связан с желанием показать себя. Отличие подхода Грега Игана к экспериментам с мирозданиями в том, что точность ему важнее выразительности. За это ему часто предъявляют претензий, мол, художественности в историях маловато, но у Игана другая писательская задача: не потешить фантазию читателя, а рассказать, как на самом деле выглядело бы невозможное, если бы стало действительным.

Что характерно, фантазии читателя при таком подходе приходится работать намного больше, чем у более развлекательных фантастов. Дело в том, что для успешного развлечения в истории должно быть как можно больше привычных элементов, чтобы читатель, опираясь на них, мог комфортно добавить к ним в воображении элементы удивительные и захватывающие. Если же привычных элементов оказывается слишком мало, а удивительных слишком много, чтение превращается в труд, поскольку конструкцию приходится выстраивать практически с нуля. «Дихронавты» как раз такие: из знакомого тут только антропоморфность ходоков, а все остальное не то что противоположное (противоположное представлять довольно просто), а принципиально иное.

Но это же здорово. Здорово, что есть писатель, с предельной точностью создающий и прописывающий уникальные миры, возможность которых читатель не может даже предположить. Открывая книгу Грега Игана, вы можете быть уверены, что там нет небрежностей и костылей в мироустройстве, что все выглядит и работает так, как должно при выполнении таких-то фундаментальных условий – и что результат поразит и развлечет вас, если вы потрудитесь поработать над текстом хотя бы на 10% от того, как работал автор, сочиняя его. Мне так вообще сны снились в мире дихронавтов, пока я читал книгу, особенно о том, что случилось с персонажами после погружения в пропасть на краю мира.

По этой причине мне непонятны нападки на Игана за якобы недостаточное литературное мастерство. Да, яркие персонажи – редкие гости в его прозе, да, язык его сух и прост, да, сюжеты часто линейны и сводятся к переходам от одного научного вопроса к другому, да, этические темы грешат однообразием (в «Дихронавтах» это проблемы симбиотического сожительства двух личностей – ходока и поперечника, где один может подавить другого, а надо жить в гармонии), да, финалы часто внезапны. Ну и что? Того, что дает читателю Грег Иган, не дает больше никто, и если по каким-то стандартам художки он не дотягивает до нормативов, проблемы для чтения это не составляет. Во всяком случае все составляющие у него на месте: конфликт есть, действующие лица есть, сюжет есть. А поверх этого – редкая возможность побывать в совершенно ином и совершенно достоверном в своей инаковости мире. Даже хорошо, что от такой возможности не приходится отвлекаться на литературные стандарты.

Кстати, концовка «Дихронавтов» поражает. Весь роман автор не только ведет экскурсию, но и приучает читателя к логике 2,5-мерного пространства, за каждой задачей вроде «сейчас мы будем сплавляться по поперечной реке» следует правильный ответ «вот что получится, если вы попытаетесь плыть на лодке все время вбок». А в финале правильного ответа нет, там только постановка задачи: итак, с главными героями по пути из пропасти домой произошло вот это – и точка. И вдруг становится понятно, что целью автора было не просто показать, но научить, а учебный процесс, как известно, завершается проверкой полученных знаний. Поэтому после точки читателю приходится держать экзамен: так что стало с Сэтом и Тео? вернулись ли они в родной город? рассказали ли истину о провале в земле?

Свою трактовку финала я озвучу только тем, кто тоже прочитал «Дихронавтов». С одной стороны, чтобы не спойлерить, с другой стороны, не читавшим просто не будут понятны объяснения. Очень уж тяжелые условия создает времениподобность направления вправо-влево и для жизни, и для разума. Из книги можно даже сделать вывод, как же замечательно жить в мире, где пространство просто пространственноподобно, без завихрений. Я думал, после «Финнеганов» мне ничего не страшно, но, к счастью, оказался не прав.

Роман можно назвать «Городом перестановок» на минималках и с ближневосточным колоритом.

Основная проблематика та же самая — загрузка человеческого сознания в виртуальную реальность, но технологии максимально приближены к современным, поэтому мы наблюдаем не итоговый результат, а, скорее, первые, неловкие шаги.

В романе две сюжетные линии. Первая рассказывает об австралийском журналисте, который прибывает в Тегеран для освещения проходящих там выборов и становится свидетелем революции и смены режима. Эта часть написана под впечатлением от поедки Игана в Иран, о которой он более подробно рассказывает на своем сайте. Количество диалогов на фарси, записанных латиницей, и которые Иган не утруждается переводить, превышает все разумные пределы.

Вторая повествует об ученой, иммигрировавшей из Ирана, которая в штатах занимается проблемами интеллектуальных систем. Со временем она втягивается в разработку современной игры в виртуальной реальности, Зендеги (что на фарси значит «Лучший мир»), в которой для создания реалистичных неигровых персонажей используются личностные слепки реальных людей.

Постепенно эти сюжетные линии сходятся, но основной сюжетный конфликт я, пожалуй, спойлерить не буду.

В «Зендеги» довольно много общего с романом «Падение или Додж в аду» Стивенсона. В частости, солидная доля романа посвящена приключениям в виртуальном мире. Замороженный в криогенной ванне из-за смертельной болезни миллиардер, который финансирует разработку, тоже присутствует.

Итоговый посыл романа на удивление нравоучительный, диктующий ограничение технологий и неэтичность игр с человеческим сознанием. Честно говоря, от Игана не ожидал.

В целом, «Зендеги» далеко не самая сильная книга Игана. Но с точки зрения требовательности к читателю это один из самых гуманных романов. Каких-то специальных знаний не нужно вовсе, а немногочисленные технические описания (по большей части в области сканирования мозга) доступны любому читателю.

Роман о пользе общей теории относительности для выживания вакуумных крабов.

Мастер твердой научной фантастики и фантастической науки Грег Иган написал замечательный вариант производственного романа, в котором персонажи заняты строительством не какого-либо материального объекта, а теоретической физики. Книга дает весьма необычный читательский опыт наблюдения за тем, как путем проб и ошибок персонажи выстраивают все более непротиворечивую систему уравнений, описывающих окружающий их мир. Фантастика здесь нужна только для того, чтобы создать условия, способствующие и вынуждающие доиндустриальное общество разрабатывать с нуля общую теорию относительности Эйнштейна.

ДЕКОРАЦИИ:

Чтобы убедительно изобразить задуманное, автору потребовались весьма специфические декорации: изобретать ОТО с помощью камней и проволоки приходится сантиметровым крабикам, живущим внутри искусственного 600-метрового метеорита-ковчега, вращающегося вокруг черной дыры, в ее аккреционном диске. Ковчег построен из особого материала, проницаемого для определенных частот, так что крабикам, приспособленным к вакууму и жесткому излучению, кажется, будто они живут в прозрачном мире, со всех сторон окруженном ярким приятным светом. Красиво придумано, но вместе с тем и хитро: в таких условиях нет ни дня, ни ночи, ни солнца, ни звезд, следовательно, астрономия невозможна. Чистой воды анти-Земля, населенная анти-людьми.

Метеорит находится в приливном замыкании с черной дырой (как Луна с Землей или Меркурий с Солнцем), так что одна его сторона всегда обращена к дыре и больше нагревается от излучения, а другая, наоборот, более холодная. Что более важно, ковчег маленький, то есть собственная гравитация у него крайне низкая, и если на противоположных сторонах на крабиков давит центробежная сила, то в самом центре метеорита они оказываются в состоянии свободного падения. С разгадки этой особенности их мира – почему при приближении к центру вес предметов снижается до нуля? – и начинается путь к общей теории относительности, а возможность проводить эксперименты в вакууме и невесомости значительно упрощает научную работу, компенсируя те преимущества земных исследований, которых персонажи лишены.

СЮЖЕТНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ:

Чтобы в истории было напряжение, Грег Иган ставит крабиков в неопределенно узкие временные рамки: дыра находится в галактическом ядре, где звезды расположены очень тесно, а значит, в любой момент какое-нибудь светило, пролетев слишком близко, может поделиться с дырой своим веществом, и это зажарит членистоногих эйнштейнов заживо. Персонажи узнают об этом не сразу, сначала ими движет лишь некое природное любопытство, поиск объяснений непонятных наблюдаемых процессов (вращение камней по замкнутой кривой в центре метеорита – самый яркий пример), но с ростом знаний растут и их печали, особенно когда неведомая вспышка приводит к несмертельной, но пугающей перемене: плывущий в вечном свете мир начинает периодически погружаться во тьму.

Необходимость спастись от надвигающейся глобальной катастрофы является стандартным сюжетным двигателем в историях Грега Игана. В своих книгах он последовательно продвигает идею, что научные знания о мире – это путь к самозащите разумной жизни от угроз космического масштаба, перед которыми ее естественная природа бессильна. В «Диаспоре» люди убегали сначала от последствий столкновения нейтронных звезд, затем от взрыва сингулярности, в «Лестнице Шильда» боролись с распространением вакуума более низкого энергетического состояния, в «Ортогональной трилогии» защищали планету от удара материи с иной стрелой времени.

Здесь та же история выживания, только куда более камерная: персонажам нужно переместить свой маленький дом на более высокую орбиту, не имея под рукой ничего сложнее кирки и пружинных часов. Читатель, конечно, может быть уверен, что все у них получится, ведь это книга о практической пользе науки, а не о ее бесполезности, но крабики с какого-то момента пребывают в постоянном стрессе. Они знают, что угроза сгореть в очередной вспышке реальна, знают, что могут ее избежать, но пробелы в теории не позволяют им спастись со 100% гарантией. И это заставляет их посвящать совершенствованию местной версии ОТО все время и все силы.

ИНТРИГА И МОРАЛЬ

Чтобы в истории была интрига, Грег Иган добавляет вторую сюжетную линию: мечтающий об открытиях представитель сверхразвитой пангалактической цивилизации Амальгама получает приглашение от цивилизации Отчужденных, замкнуто живущей в галактическом ядре, найти в этом ядре до сих пор неизвестный биологический вид разумной жизни – тех самых крабиков. Герой, с одной стороны, хочет выяснить причины, по которым Отчужденные отказываются контактировать с Амальгамой, с другой стороны, стремится включить в семью видов Амальгамы новый народ. Читателю, в свою очередь, предстоит понять, как именно эти две истории сопряжены во времени и пространстве.

Амальгама — это предел технического развития в нашей физике, улучшенная версия цивилизации из «Лестницы Шильда». Люди и другие разумные виды бессмертны и обеспечены всем, что только могут захотеть, абсолютно защищены, заселили всю галактику и по большей части развлекаются в электронных симуляциях и межзвездных путешествиях. При этом торжествует любимая игановская идея значимости сознания, а не его носителя, так что ради перемещений со скоростью света люди спокойно оцифровывают разумы и передают их в виде зашифрованных пакетов данных в точку приема, разрушая тела (и таким образом умирая) в точке отправки. Заняться в этом скучном технологическом раю решительно нечем, но Игана такие мелочи не интересуют, он фокусируется на этических вопросах цивилизационного контакта. Если метеорит у дыры ему нужен как идеальные условия для разработки ОТО, то Амальгама – как идеальная площадка для рассуждений об этике.

Игана часто упрекают за то, что у него бездушные тексты сплошь из непонятных научных терминов, и редко говорят о том, как важны в его историях вопросы отношения к Другому. Интерес к этой тематике проистекает из того же источника, что и увлечение автора наукой – из того, как высоко он ценит разум. Если судить по книгам, для Грега Игана во всей Вселенной нет ничего важнее разума, а все прочее – просто унылые кирпичи, зачастую опасные, обретающие хоть какую-то ценность только тогда, когда разум обращает на них внимание. Поскольку разум самоценен и принципиально отличен от неразумной материи, с разумными существами невозможно обращаться как с объектами, контакты с ними должны строиться по особым законам, исследование которых занимает автора ничуть не менее, чем изучение законов математики и физики. И во всех его книгах, в том числе в «Накале», совершенным технологиям обязательно сопутствует совершенная этика.

В этом Грег Иган, конечно, идет вразрез с традициями западной фантастики, где принято обществу, вышедшему на высокий технологический уровень, «подарить» какую-нибудь моральную червоточинку – и это как минимум, а лучше погрузить цивилизацию в пучину пороков, чтобы было на чем строить сюжет. Иган признает жизненность подобной социальной логики, но воспринимает ее как простой недостаток развития; киберпанковский стандарт «high tech low life» для него мало чем отличается от первобытно-общинного строя. С таким подходом автора «Накала» стоит рассматривать не столько как фантаста, сколько как реалиста, наследующего творческий метод натуралистической школы XIX века (откуда его суховатость и точность деталей) и идеи эпохи классицизма (вера в силу и ценность разума). Вероятно поэтому многие любители фантастики полагают, что Иган не умеет писать интересные истории, хотя он всего лишь пишет не о том, что обычно интересует любителей фантастики.

Совершенная этика означает безусловное уважение личных свобод любого разумного вида. Неяркий пример в «Накале»: Амальгаме и хотелось бы узнать секрет Отчужденных, но если те не хотят идти на контакт, настаивать не будет. Яркий пример в «Накале»: представитель Амальгамы, найдя наконец метеорит с крабиками, долго не может решить, как к ним подступиться, чтобы не нарушить их право жить своей жизнью. А вдруг крабаны не захотят развивать у себя науки и технологии и присоединяться к Амальгаме? Он не может заставить их прогрессировать насильно, потому что так их отсталая цивилизация будет разрушена, а это неуважительно и неэтично. Более того, неэтично даже симулировать в компьютере крабовую особь по ДНК, чтобы изучить ее психологию, потому что такая симуляция тоже считается живой и создавать ее нельзя без разрешения хозяина ДНК. Поэтому герой записывает свое сознание в ультратехнологичную копию крабика и остается жить в метеорите в ожидании, когда в открытом им виде пробудится массовая страсть к научным знаниям.

НАУКА КАК ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Как всегда у Игана, объем научного моделирования, проделанного для написания романа, колоссален. Не знаю, почему «Накал» называют «скучной лекцией», ведь автор не вываливает на читателя общую теорию относительности в готовом виде, а показывает процесс ее вытесывания из скалы действительности. Это не лекция, а сюжет: сначала у крабика Зака появляются вопросы к реальности и обнаруженным в библиотеке документам, потом он проводит простейшие эксперименты в зоне невесомости, потом вербует в исследовательскую группу крабиху Рои, у которой появляются свои вопросы к наблюдаемым явлениям, они решают уравнения вдвоем, выявляют все больше как закономерностей, так и несостыковок в решениях, затем набирают команду побольше – вопросы, эксперименты, решения и несостыковки множатся, попутно развиваются технологии, так как наука требует все новых приборов, потом происходит катастрофа, частично выведшая орбиту метеорита из аккреционного диска, становится проще вербовать сотрудников и получается выйти в открытый космос, происходит всплеск открытий (я аж подскочил на фразе Зака, в первый и последний раз выползшего на поверхность: «Вижу световую дугу!»), обнаруживается смертельная угроза, начинаются расчеты спасения, но теория все еще неполная и надо продолжать искать выходы из теоретических тупиков, пока очередное облако плазмы не превратило героев в радиоактивные чипсы.

То, чем они занимаются, не очень понятно (местами непонятно вообще), но очень интересно. Научный поиск выглядит как детектив: в поисках законов, управляющих движением их метеорита, герои идут от одной улики к другой, подозревают в истинности то одно уравнение, то другое, регулярно идут по ложному следу, затем возвращаются и пересматривают весь набор показаний – только взаимодействуют они не со свидетелями убийства и окружением жертвы, а с экспериментальными приборами и математическими моделями. Тот же процесс будет доведен Иганом до абстрактного абсолюта во втором романе «Ортогональной трилогии» – «Вечное пламя», где персонажи, запертые в ракете, основываясь на паре простейших экспериментов и математике, полкниги строят непротиворечивую теорию фотоэффекта в иной вселенной с пространственноподобным временем и буквально на кончике пера изобретают perpetuum mobile. В «Накале» все куда понятнее, поскольку об ОТО можно хотя бы прочитать объяснения для чайников.

Книга хороша тем, что при внимательном чтении она отвечает на все вопросы: почему жажда знаний возникла из ничего в обычном крабике, рожденном в инертной среде садоводов? почему крабики обитают в таком неестественном для естественной жизни месте? почему громадная цивилизация галактического ядра блокирует любые попытки контакта с ней громадной цивилизации галактического диска? История не такая живописная, как “Диаспора”, не такая требовательная к физико-математическому образованию читателя, как “Лестница Шильда”, не такая требовательная к воображению читателя, как “Дихронавты”, которых я читаю сейчас, и прямо противоположная “Ортогональной трилогии” по размаху. Сантиметровые крабики просто хотят выжить на орбите черной дыры, и для этого им нужно повторить Эйнштейна, перепрыгнув все предыдущие стадии развития математики и физики.

«Накал» – это небольшой, сфокусированный на одной научной и одной этической темах роман, будто бы завершающий формирование бескомпромиссного творческого метода Грега Игана: писать о науке и ученых, их незаменимости для выживания разумной жизни и их работе, как она выглядит на самом деле (провели эксперимент – теоретизировали результаты – нашли противоречия – провели эксперимент…). Кому нужны драки и интриги в космических интерьерах – извините, тут производственный роман, люди делом заняты. Необычный текст, приятно напрягающий мозги.

Начало рассказа вызвало определенный скептицизм из-за фамильярности со стандартными тестами в системе Линукс и просто-таки вульгарными действиями с суперпроцессором (куда его засунули и насколько по-детски непосредственно с ним потом обращались). Но вот развитие очень даже впечатлило. И своей непохожестью на другие рассказы об ИИ, и какой-то вызывающей доверие последовательностью событий. Очень удивило, что заказчик так безоговорочно доверял Примо и дал ему карт-бланш. Несмотря на то, что на протяжении всей истории к ИИ относились с подозрением и опаской. Тем не менее, все получилось очень увлекательным, правдоподобным и даже приводящим в восторг.

Неплохо. Интересное развитие идей квантовой физики. Но порой очень занудно. С другой стороны, это ведь только одно из первых крупных произведений автора.

Хотелось бросить чтение на 10й странице, но почитав отзывы пошла до конца. Книга мне не понравилась. Причем даже описать сложно почему, просто по всему. Приятно, что автор пытается применить и объяснить реальные научные теории, но я могу о них в научных статьях почитать с таким же успехом, сделано это в книге не уместно, может вина переводчика, но не могу сказать точно. Но зачем туда примешивать остальное? Просто не интересно, местами мне показалось очень примитивно, хотя на некоторых теориях можно было выехать интереснее. Особенно элемент с заповедником «мясных» людей, мне показалось эта часть не раскрыта от слова вообще и слаба сама по себе. В итоге перемешав одно с другим, и запутав полностью читателя, меня лично, получаем в итоге кашу, накиданных тэгов, мол хотите идите по ссылкам. А вот целостности нет. Как и Ятимы, и всего этого суррогата. Не вижу масштаба, не ощущаю. Не вижу этой мысли, что пытается автор донести, кроме вот смотрите какие есть теории и как их можно применить. Это как взять картины известных художников разных времен и обрамить их газетными вырезками пытаясь выдать за шедевральное полотно. Попробую другие книги автора, но если не пойдет, то по итогу этой книги, время потрачу на что-то другое лучше. И простите за тонкий момент, но опять секс, ну что его везде пихают авторы, вот зачем это отцифрованному человечеству и вообще уделение этому моменту места в книге. Причем ладно бы автор пытался какой-то момент сознания описать, а так, ну никак. Вроде высокие материи пытаемся описать, а это тут каким боком вылазит. Несуразно всё как-то.

Классический для позднего Игана рассказ о мире с альтернативной физикой с классическими игановскими проблемами: он абсолютно не заботится о том, чтобы сделать повествование хоть сколько-нибудь интересным. Конфликт самоотверженных исследователей и ретроградов, которые им противостоят, был хорош первый раз, второй, третий... но где-то после финала ортогональной трилогии он начал уже приедаться. Иган тасует декорации, но за ними те же персонажи-функции выполняют все те же задачи. Попытки оживления персонажей, наделения их какими-то чертами характера, конечно, предпринимаются, но они вялые и вызывают оскомину. Нет, автор, просто сделать очередного ученого готовым пожертвовать собой ради выполнения задачи мало, ведь за главной героиней (как там ее уже звали, ведь только же повесть прочел... не помню, уже забыл, вот насколько она интересна) целая череда абсолютно таких же персонажей из других повестей и рассказов. Нет индивидуальности. Нет интереса. Нет сопереживания. Если так подумать, последним персонажем у Игана, который мне понравился, была Ялда из «Заводной ракеты». Которую он 10 лет назад написал.

В общем, в очередной раз вынужден заключить, что все писалось ради моделирования нового мира с необычными физическими законами... но и эта составляющая, которая обычно меня увлекает в прозе Игана, здесь оставила равнодушным. Мир получился каким-то блеклым, без ярких деталей, а его отличия от нашего подаются весьма сумбурно. Автор продолжает экспериментировать на тему альтернативных реальностей, но это экспериментаторство все дальше и дальше уводит его в сторону от качественной прозы.