Пишу этот отзыв лет через 10 после прочтения книги. И вот фабулы сюжета я почти не помню, зачем и куда ГГ ездил, за что брал взятки, какие решал вопросики. Зато атмосферу «прекрасной России будущего» по мнению автора помню хорошо: красные мерседесы и красные спецполосы, приёмы у императора, противостояние властных группировок и беззащитность тех кто в них не входит. Эта часть у Сорокина явно удалась.

Великолепный рассказ. Именно так. Причем абсолютно невозможно написать внятный отзыв к нему. При этом так хочется, что делаю это — не должно быть здесь пусто. Стилистически все просто совершенно. По содержанию : вводная история в «Мир будущего» Сорокина, который вроде бы уже и наступил. Кажется, что сборник «De feminis» был создан только для того, чтобы поместить в него «Золотое XXX», остальные истории явно слабее. Неважно, нравится вам творчество автора или нет : этот рассказ стоит того, чтобы его прочесть. Даже для того, чтобы потом заявить, что полный бред и вообще пошло.

В большинстве прочитанных мною рассказов Сорокина можно выделить условно три компонента, сочетание которых и делает их такими многослойными, популярными и обсуждаемыми:

1) качественный язык, стилизация под классиков, смелые эксперименты со словообразованием;

2) жуть и мерзость, поданные в лоб и усиленные за счет контрастов с милым или обыденным;

3) ну и некая загадка: что-то непонятное, абсурдное, не до конца расшифровывающаяся метафора.

Также здесь многие рассказы построены по одной и той же схеме: повторение разных рецептов и трапез с акцентом на вариации.

Больше всего понравились рассказы «Настя», «Лошадиный суп», «Зеркаlо» и «Машина».

СПОЙЛЕРЫ! ПОЛИТИКА! ЭПАТАЖ!

В это непростое, трагичное, неоднозначное, во многом лицемерное и противоречивое время Владимир Георгиевич выбрал путь эмигранта. Покинул он родину. Обустроился в свободолюбивой Германии, где пишет картины, раздаёт интервью в свое манере: медлительно и причмокивая, и всё рассуждает об ужасах насилия. Ознакомился с несколькими его последними ответами на вопросы. Там, в целом, одно и тоже. То ужасный совок 70-т лет зомбировал людей, пропитывая насилием, то диктаторская Российская Федерация, хотя зверёк и поменьше Союза Советских, переняла его законы и так же измывается над психикой граждан. Понимать надо, что в свободных Европах другое и на соседние государства никто вероломно не нападает.

А ещё в эмиграции Владимир Георгиевич пописывает. Когда-то давно он рассказывал, что на пенсии, дескать, будет сочинять маленькие «набоковские» романы. Правды ради последние его вещи «Доктор Гарин» и «Наследие» совсем не короткие. И мне они весьма и весьма понравились. Но вот «Сказка», она целых 148-мь страниц. Назвать это романом, как-то громковато. Может всё же повесть?

СПОЙЛЕРЫ! ПОЛИТИКА! ЭПАТАЖ!

«Сказку» свою Сорокин выпустил в диссидентском заграничном издательстве. Всё с помпой. Как настоящий запрещённый в России автор. Правда на маркетплейсах можно купить почти все его книги без проблем. А книги то эти ну очень своеобразны. Запретить их можно запросто, и справедливости ради найти за что очень просто. Но нет же! Продают! Подумайте, какие сволочи!

Не продаётся разве что роман «Наследие», который в общем и целом типичный сорокинский текст, наполненный зверствами и ужасами. Есть там и сексуальные унижения с насилием. Сам Сорокин говорит, мол героине под 20-то лет, так что всё по закону. А у меня вот складывалось ощущение при прочтении, что в тамбурах по всей России насилуют ребёнка. Но то ладно. Я против запрета книг. «Наследие» роман по-сорокински отличный и сочный.

«Сказка» хоть и 148-мь страниц, хоть в мягком переплёте, но стоит целых 20 евро, или у нас 1400 деревяков. Но мы не о ценах тут собрались рассуждать. Рыночек сам порешает и сам урегулирует, что ему надо и что положено. Те кому надо купят и прочтут. Одни будут шептаться, что снова Владимир Георгиевич безжалостно скальпирует современную Россию, другие будут плеваться и опять призывать жечь его книги.

Так о чем же эта «Сказка»? А она всё о том же. Тот же сорокинский мир будущего, который не сильно то развивается после «Дня опричника», «Теллурии», «Доктора Гарина» и «Наследия». Позади ядерные взрывы, хотя наверняка «ядрёхи» ещё где-то сыпятся, позади величие огромной России: распалась она на области, княжества, республики и другие агломераты. Но счастия почему-то в мире Сорокина нету. Свобода может и есть. Но какой он этот дивный зверь свобода? А счастия не сыскать.

Где-то слышал, как важно в произведении первое предложение. У нас оно такое. «Как же всё-таки хороши родные помойки весною!»

Вот и главный герой русской сказки Иван живёт в землянке в небольшом поселении неподалёку от огромных свалок. Живёт он с недавних пор один. Мать похоронил недавно, а остальные сгинули на войне. А помойки эти кормят и одевают. В них всё. От консерв, до матрасов. От топора, до живой секс куклы. От одежды, до бензина.

Однажды Ваня по утру отправляется на промыслы. С утра вылезает из землянки, а соседка его сидит и справляет прямо на виду нужду «по-большому», а собака дымящиеся и свежие экскременты подъедает. Таковы обычаи и нравы у Сорокина. Иван и соседка посмеялись этой оказии и двинул Ваня по делам на помойки.

А путь лежит через огромное кладбище. А на нём тысячи и тысячи крестов деревянных. И хоть кругом леса, но крестами этими хорошо по зиме топить печи в землянках. Сухие они. Добротные. Хорошо горят. Горячо. Много зим этими крестами топят печи, а им конца края нет.

И это действительно сильный и хороший антивоенный эпизод. Он не антироссийский, а антивоенный. А то у нас сейчас многие, казалось бы, умные люди помогают армии врага и называют это почему антивоенными делами. Глупость? Подлость? Лицемерие?

На помойке Иван находит живую требуху. Смердящий в опарышах «сучий потрох», который просит похоронить его по-человечески и он исполнит любое желание. На что это аллюзия или к кому оммаж мне не ведомо. Но образы яркие, хоть и гадкие.

Думает Иван, голову ломает. Пожелать многое хочется. И мотоцикл, и дробовик.. И вдруг его осеняет, хочет он назад домой. К маме, отцу, к кошке брюхатой и таксе. Хочет, когда войны не было и дед играл в домино….

- Сложное дельце, — потрох молвит, — но раз обещал помогу.

И отправляет он Ваню нашего в пещеру, где из ларца дивного вылезает 3-ри живых головы. Лев, Федор и Антон. И каждая из них посылает его на испытание. Пройдёшь все 3-ри, окажешься дома.

Головы живые, как не сложно догадаться – это наши вечные и великие классики. Толстой, Достоевский и Чехов. А испытания их – это излюбленные сорокинские стилистические игры, которые бывали уже не единожды и, казалось бы, ещё в «Голубом сале» уже из этого выжато досуха всё. Выжато изящно и прекрасно.

Испытание Толстого – это извечная русская деревня. Трактир, пьющие мужики, девки. Ваня катает по миру калеку без конечностей. С ним да с умной сорокой разыгрывают представления для публики за еду и питьё. Сорока говорит человеческим голосом, а калека поёт, да червём вертится по полу. Всё это жутко, написано красиво, живо, но было. И не раз было же.

Испытание Достоевского – это Санкт Петербург. Социалисты, нигилисты, павшие и раскаявшиеся женщины, тайные кружки, утопленники в Неве. Всё это, как полагается, с сорокинской шизофренией. В том же «Голубом сале» в отрывке клона Достоевского была сшивательная машина неясной природы, а тут имеется отец нигилиста, который почему-то совсем ещё ребёнок, и «направляет» сына, когда тот, простите, забирается на женщину или идёт справлять нужду. Написано добротно. Пародия, или стилизация, коли изволите, снова у Сорокина удалась. Но зачем она в 10-ый раз?

Испытание Чехова – это поставленный на Марсе «Вишневый Сад». Марс колонизирован. На фоне огромной зигующей статуи Маска Гаев, Раневская, Лопахин, Симеонов-Пищик и другие спорят о том, стоит ли продавать марсианский сад, или нет? Ведь сажали его, когда марс был ещё совсем пустынен и девственен.. но средств совсем нет… Пьеса из живых чеховских диалогов незаметно превращается в сорокинский кошмар с «говном в сметане» и убийствами. Изящно, смешно, грубо, дерзко, но снова у Сорокина далеко не в первой….

Испытаниями для Ивана эти приключения назвать можно с натяжкой. Он в этих текстах классиков просто был. Не принимал судьбоносных решений, не жертвовал собой, хотя и погибал в двух из трёх эпизодах. Испытания эти – просто демонстрация того, как изящно Владимир Георгиевич ещё может. Читается интересно. Проглатываешь. Может. Может ещё Сорокин.

И вот испытания пройдены. Головы исполняют желания Вани и он оказывается дома. Отец пьёт пиво и смотрит футбол. Мать варит борщ, божественный аромат которого сводит с ума. Дед с соседом во дворе рубятся в домино. Даже такса и кошка на месте. Вот оно счастье. Какое оно простое. Какое осязаемое. Какое реальное…

Дед с соседом доигрывают партию и второй уходит ужинать. Попрощавшись, он открывает калитку и исчезает. Нету ничего за калиткой. Пустота. Есть только дом Вани. А вокруг ничего. Но Ваня счастлив. Над головой мирное небо, он дома и он в сказке.

Даже немного буддизмом повеяло от финала.

А финал то неплох. Что им хочет сказать Владимир Георгиевич? Уж не хочет он сам домой? Есть вкусный борщ, да дегустировать на ТВ эфирах водку русскую? Так милости просим. Сорокин оказался умнее многих собратьев по перу, которые выдают с завидной частотой такое, что хоть стой хоть падай. Вот из недавнего. В меру упитанный и много раз травленный боевыми ядами господин Быков смеясь молвил, что история человечества – это, дескать, история евреев.

Итоги:

Оставим, что роман очень короткий. Оставим цену и эту браваду диссидента. Опустим и то, что ничего нового по сути в «Сказке» не найти. Мир будущего был. Деревни и калеки были. Клоны с их текстами были. Чехова даже изготавливали тоннами у раннего Сорокина. Но вот финал изящный вышел. Трогательный. Сильный.

Ставлю 7мь. Без каких-либо зазрений совести.

P.S.

Мне очень нравится, как «несистемная оппозиция» боготворит «День опричника». Она поёт дифирамбы этому роману, как провидческому. Как воспевает его и восхваляет. Превозносит. Но ведь из «Дня опричника» ничего не сбылось. Россия не распалась, Китай не захватил востока… Кремль не перекрасили…. много чего не сбылось… или они всё ждут? Ждут и надеются?

Последнее крупное произведение эпохи раннего Сорокина, в котором он занимается всё той же деконструкцией, что и в «Первом субботнике» и «Тридцатой любви Марины», только уже не соцреализма, а классического русского романа, причем, как можно понять из заглавия, эта постмодернистская игра выходит за пределы текста.

Могу понять читателей, посчитавших роман затянувшейся шуткой. Действительно, первые три четверти книги мы наблюдаем за жизнью молодого юриста Романа, вернувшегося из столицы в семейное имение в провинции, где время будто бы остановилось и нет нужды ничего делать, кроме погружения в воспоминания о детстве и бесконечной рефлексии. Мы встречаем героя в глубоком кризисе: он бросает службу ради увлечения живописью, порывает с духом бунтарства и принимает идеи, близкие к традиционализму, однако внешне спокойное принятие этой смиренности откликается ему безудержной и бессознательной тягой к смерти. Впрочем, из пролога нам уже известно, что Роман покоится на кладбище, поэтому нам остаётся лишь терпеливо ждать развязки и гадать какой же она будет, продираясь через характерные для классики описания природы, охоты, посиделок и прочего досуга высшей прослойки населения Российской империи.

И Сорокин даёт нам достойную смерть романа. Ожидаемую и неожиданную одновременно, долгую и беспросветную, сначала моральную, а потом и физическую. Роман, прежде чем умереть, забирает с собой и всех остальных героев, и помещиков, и лесничего, и провинциального фельдшера, потому что время этих персонажей безвозвратно ушло и теперь то, что некогда было ими, будет переработано и использовано самым непотребным образом.

Чтож, возможно из-за уже парочки прочитанных романов Сорокина, сборник его раннего творчества воспринимается... скучновато, временами изобретательно, стабильно издевательски-чернушно, а в целом... как типичный Владимир Георгиевич, которого стабильно описывать и восхвалять за концептуальность куда проще и интереснее, чем, собственно, читать его прозу.

Вот, мол, «Соловьиная Роща» — этакая предтеча «Очереди», с изящной метафорой в названии, и концептуально — попытка слить разрозненные культурно-агитационно-рафинированные обрывки советской действительности (разрозненные клише-ситуации и клише-диалоги СССР-овского возвышенного творчества, ну вы поняли, нереалистичные, наивные и всё то прочее чем вероятно были забиты газеты и журналы лет этак 50 назад) в связный, лирично-гармонично перетекающий поток сознания, ну или наоборот в этакую отвратительную совковую биопанковскую химеру, которая аки лавкрафтовые ктулхи сводит с ума одним своим видом. Но по итогу, сам рассказ просто беспощадно перегружает твой мозг калейдоскопом забавно сшитых, но абсолютно никакущих по содержанию и разрозненных отрыжек бытовухи и культурных норм тех лет, так что по итогу ни один из вышеописанных стульев не собирается, поэтому садиться приходится сразу на хyй, на длинный, толстый, жилисто-дрожащий, с бледным кольцом смегмы под бордовым венчиком головки, с фиолетовыми извивами толстой вены, с багровым шанкром, с пряным запахом.

А потом вас ждёт десяток-два рассказов, безошибочно движущихся по одной и той же схеме «реконструкция наивного образа -> деконструкция наивного образа». Разного пошибу, разной смешнявости, разной запоминаемости, разной омерзительности и отвратительности. Проходных, ожидаемо, подавляющее большинство, и це печаль тащем-та.

Но иногда вас всё-таки настигает капелька соц-артовской силы и мудрости. Вы любите пост-модернизм? А какие сорта предпочитаете? Да обычное. Вот, «Дорожное происшествие», нормальное (лол) произведение — фантасмагория советских образов, сеанс психоанализа про ассенизацию и потаённые желания, а на десерт — полное разрушение русского языка и моральных норм. «Последнее это вообще как?» — спросите вы. А по поводу последнего я вот что скажу: вообще непонятно, как можно не любить стволы родных берез? Человек, родившийся и выросший в России, не любит своей природы? Не понимает ее красоты? Ее заливных лугов? Утреннего леса? Бескрайних полей? Ночных трелей соловья? Осеннего листопада? Первой пороши? Июльского сенокоса? Степных просторов? Русской песни? Русского характера? Ведь ты же русский? Ты родился в России? Ты ходил в среднюю школу? Ты служил в армии? Ты учился в техникуме? Ты работал на заводе? Ты в Бобруйск ездил? Ездил в Бобруйск? В Бобруйск ездил? Ездил, а? Ты в Бобруйск ездил, а? Ездил? Чего молчишь? В Бобруйск ездил? А? Чего косишь? А? Заело, да? Ездил в Бобруйск? Ты, хyй? В Бобруйск ездил? Ездил, падлo? Ездил, гад? Ездил, падлo? Ездил, бл'я? Ездил, бл'я? Ездил, бл'я? Чего заныл? Ездил, сука? Ездил, бл'я? Ездил, бл'я? Ездил, бл'я? Чего ноешь? Чего сопишь, падлo? Чего, а? Заныл? Заныл, падлo? Чего сопишь? Так, бл'я? Так, бл'я? Так вот? Вот? Вот? Вот? Вот, бл'я? Вот так? Вот так? Вот так? Вот так, бл'я? На, бл'я? На, бл'я? На, бл'я? Вот? Вот? Вот? Вот? На, бл'я? На, сyка? На, бл'я? На, сyка? На, бл'я? На, сyка? Заныл, бл'я? Заело, бл'я?

******************************************

Как можно понять, забавляться с текстом Сорокина — куда более весёлое занятие, чем этот самый текст читать. Хотя, отдам должное, искусство плавно нагнетать чушь и бороздить муть — действительно искусство, просто копировать-вставить-заcрать тут не выйдет, я вон пытаюсь, а не выходит.

По итогу, где-то тут и скрывается главный плюс раннего короткого Владимира Георгиевича — его рассказы звучат как матерные анекдоты, которые ты по малолетству где-то случайно находишь и, похехекивая, учишь наизусть (как жаль что я не познал Сорокина лет в 13, эхъ, вот бы потеха была). Их приятно рассказывать вслух друганам на пьянке (наслышан, что люди, имеющие друзей, иногда так делают), их приятно вставить к месту и не к месту, а то и вместо, и вообще они навроде домашней мартышки — друзьям ты показываешь как она виртуозно прыгает, а наедине — утомительно вздыхаешь каждый раз, когда эта тварь опять наcрала на шкаф. Кстати о govne, его тут тоже хватает, ожидаемо. Изящно ли govno — едва ли, лучше Большого Театра в «Голубом Сале» он уже вряд ли с ним что-либо придумает.

В целом всё, хватит мне спойлерить те немногие смешнявки этого, по большей части, не особо выдающегося сборника, а то уже битый час мучмарю фонку напоследок напоследок напоследок, а всё никак никак никак не могу могу объяснить что простое расписывание всего необходимого мы извлечем.

Я уверен, что я буду делать самое твердое, неподвластное.

Молочное видо мы уневолим шелком.

Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог.

Мокрое бридо – это память всего человечества.

А кисет?

С кисетом было трудно, мил человек.

Итак, не прошло и 20 лет как вышла эта книга. Книга, которая по мнению одних — отвратительная клюква, порочащая Россию, а по мнению других — лучшее пророчество, которое честно рассказывает о том, в каком мире мы будем жить, ну или уже отчасти живём, ведь оно начало сбываться.

Я много о ней слышал от разных приятных и не очень приятных мне людей, давно хотел прочитать и вот в 2025-м году руки наконец доходят до неё. 

«Я принципиально не согласен с циником Мандельштамом – власть вовсе не “отвратительна, как руки брадобрея”. Власть прелестна и притягательна, как лоно нерожавшей златошвейки. А руки брадобрея… что поделаешь – бабам наших бород брить не положено» — говорит главный герой. А тем временем, власть и влияние — это корень этой книги, и показаны они во всей своей отвратительности!

«Теперь уже и крамолы не надобно. На прошлой неделе так с Прозоровским вышло, теперь с этим… Круто Государь наш за столбовых взялся. Ну и правильно. Снявши голову, по волосам не плачут. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. А коли замахнулся – руби!» Какая же беспредельная власть досталась этим опричникам, что даже для уничтожения врагов государевых и подкидывать ничего не надо — их просто можно уничтожить.

«А там охрана столбового – со своим дрекольем. Огнестрельным оружием запрещено отбиваться, а то стрельцы из лучестрелов своих хладноогненных всех положат. А по Думскому закону – с дрекольем из челяди кто выстоит супротив наезда, тому опалы не будет» — а это прям цитирование Дюны с их битвами на мечах. Только тут объясняется без всяких энергетических щитов, просто таков закон. Хотя дреколье, это всё-таки не мечи, а просто дубины и колья.

­«Достает Сиволай резак лучевой. Взвизгнуло пламя синее, яростное, уперлось в дверь тонкой спицею – и рухнула прорезь в двери» — а вот тут настоящее оружие будущее, славянский киберпанк с блекджеком и лазерами. 

«Но неймется киберпанкам

Из озябшей стороны –

Разветвленья, как поганки,

Вырастают у Стены»

Что же это за стена? И зачем она? Эта метафора самоизоляции и суверенного пути России, доведённая автором до абсурда. И действительно воздвигнутая

Что за ней происходит — там замерзающий без газа Евросоюз. В котором киберпанковости, по-видимому, ещё больше, но мы о ней явно ничего не узнаем — не ждите.

Забавно, как Сорокин иронизирует над Федей Лысым и актёром Хапенским, нет сомнения о том, кто скрывается за этими именами. 

А вот когда я увидел эти строки — я почувствовал дежавю. Как будто я снова читаю Вегетацию Иванова. «Сажают меня в мощный китайский внедорожник “Чжу-Ба-Цзе” с бампером, на кабанье рыло смахивающим. Такие внедорожники теперича по всей Сибири ездят» — тут автор хорошо описал Россию 2020-х годов. 

Было тут и цитирование 451 градуса по Фаренгейту. Хотя, лучше бы Андрей Комяга был пожарным, чем опричником.

Этот короткий постмодернистский роман — совершенно не даёт нам персонажей для сопереживания. А тех, кому можно было бы посопереживать — нам не раскрывают. 

Закрывая книгу — ты находишься в полной растерянности — а что это вот так вот обрывается?

Но постмодернистские авторы не всегда доносят идеи явным образом, не всегда в идеях есть какая-то мораль. И уж точно не следуют ожидать от них чёткого следования трёхактной структуре сюжета.

Увы, в отличие от Чапаева и пустоты Пелевина, тут я не увидел какого-то большого откровения. 

Я увидел интересный мир, который раскрыли слишком слабо и неприятного героя, которого раскрыли слишком сильно. 

Но, при всём негодовании — это невозможно назвать плохой книгой, поэтому я не буду слишком уж занижать оценку. Но продолжать знакомство с Сорокиным, пожалуй не буду — видимо, это не мой автор.

Произведение 19 века в реалиях сорокинской России будущего с парочкой современных литературных вставок и фантастическими допущениями. Спасибо хоть без всякой обычной похабщины. Читать текст, впрочем, все равно было порядком неприятно. По большей части виной тому абсолютно уродское поведение доктора. Он импульсивен, эгоистичен, самоуверен, пренебрегает жизнями других людей и ведет себя абсолютно по-скотски по отношению к очень человечному и правильному вознице Козьме.

В то же время текст, конечно, качественный. Собирать из слов хорошие произведения Сорокин умеет отлично. Как замечательно отметил юзер Эрик Дрейвен, мог бы автор возводить литературные дворцы. Но какой-то внутренний изъян видимо не позволяет.

Особенно в тексте выделяется сцена «пирамидального прихода». Она написана невероятно реалистично, буквально вызывая огромное нервное напряжение и сопереживание. Сорокин крайне точно описал мыслительный процесс и действия человека, попавшего в немыслимо страшную и безвыходную ситуацию. Все быстрее мечутся мысли, фокусируясь сначала на выживании, ощущениях, а потом переходя на абсурд и в финальную агонию. Невероятный кусок текста. Аплодирую стоя.

После этих эмоциональных американских горок автор, видимо в качестве разрядки, еще и умудряется вплести абсурдистскую хохму о «Спокойной ночи, малыши». Талант, конечно. Лайк и высокая оценка, несмотря на общее неприятие текста.

Если коротко об этом, прости господи, произведении: от калоеда для калоедов. Талант Сорокина к стилизации и обычная для него фантасмагоричная анально-фекальная фиксация, присутствует. Читать Сорокина это извращённое действо сродни выдавливания фурункулов. Помните тупой вопрос из учебников литературы: что автор хотел сказать своим произведением? в случае Сорокина очевиден ответ- автор хотел навалить фекалий.

«День опричника»- классический Сорокин со всеми его плюсами для копрофилов и очевидными минусами для остальных.

Говорить и верить, что ДО- пророческая книга настолько же нелепо, как лепить из дерьма пулю(невольно заражаешься от Витюни его пороком), а затем пытаться этой пулей из автомата выстрелить. Чем собственно ценители сего произведения и занимаются. Как вы считаете- сильно ли пострадают те и то, в кого выстрелят такой пулей?

Поэтому всем любителям Сорокина, а особенно Дня Опричника желаю успехов в стрельбе. Это всегда было смешно, а теперь(в апреле 2025) и подавно.

Читается достаточно легко и относительно непринуждённо. Нужно конечно привыкнуть к придуманному писателем языку, но потом всё пойдёт как вазелином смазанное. Другое уже дело, что чушь свинячья. Ещё радует, что это настолько запредельно оторванная от реальности чепуха, что не вызывает даже малейшего отклика у того, против кого эта, с позволения сказать, сатира направлена. Меня, например. Что-то сродни сворованных унитазов и ранее не виданных чистых и качественных дорог нашими солдатами в соседней стране. Вы не представляете насколько смешно такое читать и смотреть, будучи одним из таких солдат.

Так что Вите- писать дальше, его верным читателям- читать взахлёб. Оценок несколько: если вы прямо поклонник Сорокина, то всё-таки от 6 до 7 по 10-ти бальной шкале. Всё-таки он больше мастер короткого метра. Здесь местами есть провисания.

Если вы тех же политвзглядов что и господин Сорокин, здесь оценка уже 9 из 10. Здесь описана прекрасная Россия ваших мечт- одной рукой читать, другой наяривать. Почему не 10? Ну не знаю, мне кажется можно ещё лучше.

Как патриот России я оцениваю данный текст на 8 из 10. Приятно осознавать насколько всё-таки Сорокин и ко никчемные, слабосильные и нелепые в политическом смысле. Это радует сердце. Огорчает конечно длина произведения. Мог бы написать рашка-говняшка, смысл такой же, а читать быстрее.

Сами детали истории забавны. Петь песни клубню, поить его слюной после определенной стадии и прочее, прочее. Или листовки Плюющих Против Ветра. Красота же. Есть несколько сильно ироничных строчек.

Занятный микс утопии, смешанной с советским бытом. И выглядит очень органично. Скучно только. В год написания наверняка это была крамола и хула на действующий строй, даже не сильно и шифрующаяся. Сейчас же как исторический памятник, бунтарский такой, вполне себе.

Мораль я не считал, концовку не оценил. Но для совсем юного автора прям сильно. И написано ладно-складно.

Занятная зарисовка о том, как сильна агитация на человека. Самое забавное, что герою нравится такая жизнь. Быть частью чего-то большого, великого, но для читателя совершенно бессмысленного. Нарочито бессмысленного.

Главный герой — солдат особого полка, он осознает трудности возложенной на него миссии, но и осознает блага. Например, жители Города увидят какая у него накаченная правая рука. Он как бы винтик, но особенный. Высшего порядка.

Плывёт он больше механически, рутинно, думая о простом солдатском завтраке после заплыве, но и о прекрасном не забывает. Забавно, что созвездие для него похоже на ковш, хотя у него есть строгое, государственное название. Не все потеряно для Ивана.

Картинка яркая, даже мрачная. Язык хороший, хорошо играет на образность. Без излишних витьеватостей.

Эдакая маленькая история о маленьком человеке из прошлого века, который вполне доволен своей ролью, к слову. Ну и референсы на Советский Союз. Сорокин ж.

Во-первых, речь. Персонажи объясняются речью, стилизованной под старину сказовым построением фраз и переиначенными на русский лад иноязычными словечками: мобило, кокоша, мерин. Не сказать, что язык архаичен — это старомодная культурная речь, в которой даже телевизор брезгливо именуется «пузырем». Сленг бытует, конечно, в сильно специфических противозаконных делах, но и тут никакой заимствованной из идиша фени. Чистая лексика русских понятий. «Язык здесь мутировал не сам по себе, а по указке сверху. Государственное регулирование речевой деятельности — вот, собственно, главное фантастическое допущение «Опричника» и одновременно первейший источник комического в романе», — говорит Лев Данилкин. Ну да, забавно, тем более, что автор показывает самые разные уровни языковой жизни, тут тебе и разговорная, и официоз, и диссиденты по радио матерно переиначенного Достоевского из-за Стены транслируют.

Во-вторых, реалии. Вот встает герой утром, в понедельник, с похмелья. «Моё мобило будит меня... Кладу мобило на тумбу». Выпивает капустного рассола, рюмку водки, стакан белого квасу. Читает молитвы утренние, кладет поклоны. Умывается колодезной водою с плавающими льдинками. Забирается в джакузи...

Несмотря на любовно выписанную сцену опричного погрома, с повешенным на воротах опальным хозяином, с ритуально насилуемой боярыней, с красным петухом, тоталитарные реалии здесь отнюдь не средневековые. Скорее, это большой стиль сталинских 30-х. На праздничном концерте в Кремлевском зале разыгрывается сцена из «годов Белой Смуты Проклятой». Трое беспризорников на площади трех вокзалов поют «Слышу голос из прекрасного далёка». У присутствующих наворачиваются слезы. Пляшут молодцы-пограничники у декоративной перекрытой Трубы, молодецки грозят обнаглевшим киберпанкам дармоеда-Европы.

«Стандартный набор продуктового ларька: сигареты «Родина» и папиросы «Россия», водка «Ржаная» и «Пшеничная», хлеб черный и белый, конфеты «Мишка косолапый» и «Мишка на Севере»... Хороша была идея отца Государева, упокойного Николая Платоновича, по ликвидации всех иноземных супермаркетов и замены их на русские ларьки. И чтобы в каждом ларьке — по две вещи для выбора народного . Мудро это и глубоко. Ибо народ наш, богоносец, выбирать из двух должен, а не из трех и не из тридцати трех. Выбирая из двух, народ покой душевный обретает...».

В-третьих, литературный фельетон. Критики питаются культурною средою, и не могли их не потешить насмешки Сорокина. Писательской палатой у него заведует скорбно-страдальческий Павел Олегов с двумя подручными — Ананием Мемзером и Павло Басинем. Писателей в стране аж 128 лиц (газет-то всего четыре), среди них Исаак Эпштейн («Покорение тундры»), Оксана Подробская («Нравы детей новых китайцев»), Михаил Швеллер («Учебник по столярному воспитанию для церковно-приходских школ»). Есть поэты: Салман Басаев («Песня чеченских гор») и Владислав Сырков («Детство Государя»). Великий режиссер один — Федор Лысый по прозвищу Федя-Съел-Медведя, автор эпопеи «Великая Русская Стена». Престарелый актер Хапенский, фаворит Государыни, уж двенадцать лет играет юного Пушкина. Подъячего Данилкова из Словесной палаты сечет Шка Иванов — известный палач московской интеллигенции. Как тут не порадоваться?

Но, помимо радости, получаемой критиками от фейерверка подобных приколов, явно заметно и злорадное удовлетворение. «Действительность не многим отстает от сорокинского романа». «Сорокин не только остроумно и хлестко пишет «ментальный пейзаж» той России, к которой, кажется, движется наше нынешнее государство. Он и признается в жуткой иррациональной притягательности запредельной и фантастической державы». «Те представления о социальных процессах, которые Сорокин проецирует в будущее, не назовешь пессимистическими». Лицемерно оговариваясь для виду: «антиутопия», «не дай бог» — критики чуть не единогласно признаются в своей готовности к такому будущему. И это кое о чем говорит.

Моя версия состоит в том, что В.Г.Сорокин первым и единственным показал нам реальный образ «русского фашизма». Не ярлык, выдуманный в 90-х либеральными истериками, не пугало, конструируемое нынче спецслужбами, а идеологию и политическую практику, впервые изобретенную в начале XX века итальянским диктатором Муссолини. Фашизм не сводится к «ксенофобии» (кто бы объяснил, что это такое!) или «расизму». В утопии Сорокина каждой нации находится место. И татарам, и кавказцам, и государыня там, между прочим, — еврейка. Фашизму не обязательно присущи массовые репрессии (опричники у Сорокина изничтожают заразу среди зарвавшейся элиты, а простых вольнодумцев секут по-домашнему, как при дуче поили коммунистов касторкой). Истинная суть фашизма в нивелировке культуры. Это ведь очень долго было главной темой советского диссиденства и наиболее внятно сказано Стругацкими в «Трудно быть богом». Фашио — связка, собирание народа в единый пучок, ничего больше. Но культурным стержнем этого пучка всегда делается самый приспособляемый и самый малокультурный обывательский слой, пошлое мещанское быдло. И как ни пытайся потом создать элитарный орден, получатся не рыцари с холодной головой и чистыми руками, а те же штурмовики-опричники, с общаком из черных, кровавых денег, запрещенными наркотиками и свальным содомским грехом.

Сам Владимир Георгиевич жаловался в интервью, что критики попросту не хотят анализировать его книгу из соображений самоцензуры. Надо сказать, что не все. «Толстая (в «Кыси» — В,И,) писала о сохранении интеллигенции после Катастрофы, а Сорокин — о ее окончательном разрушении после великодержавного Возрождения. На вопрос, каким образом будет происходить это «возрождение», автор отвечает безо всяких экивоков. Достаточно вспомнить, кого из современных сановников зовут Николаем Платоновичем» — пишет в «Time out» Михаил Визель. Редкая смелость.

Традиционный повествовательный текст, классика приключений и научной фантастики — хоть сейчас в «золотую рамку» для юношества. Практически, Иван Ефремов. Да что там — А.П.Казанцев с Тунгусским метеоритом! Тем более, что тема трилогии обыкновенна для братьев Стругацких: спящие в человеческих телах «чужие», инициируемые «детонатором» («Жук в муравейнике»), рождение из человека отрицающего «человеческое» разума («Улитка на склоне», «Волны гасят ветер»). А чуть дальше оказывается, что это еще и нью-эйджевский кич, «братья света», «разговоры сердцем», Коэльо и Ричард Бах!

Интересно, что давние почитатели Сорокина, приняли первые два романа как явные симптомы выздоровления от тяжелой болезни концептуализма. Сказалось здесь то, что они читали их в порядке создания, сначала «Лёд», потом «Путь Бро». Действительно, в первом еще есть концептуалистские рудименты, второй их изживает. Но ежели читать как надо, то совершенно ясно, что о выздоровлении речи нет. Это либо временная ремиссия, либо, что верней, гениальная симуляция. Усыпив бдительность читателя, Сорокин начинает подпускать маразма, переходя от гомеопатических доз к нормальным лошадиным. В целом, трилогию следует воспринимать, как замечательно талантливое издевательство над любителями фантастики, которого сами они, к сожалению, не заметят.

Cборник рассказов «Пир» Владимира Сорокина – это хрестоматия стилей, приемов и мотивов автора, концептуально объединенная темой еды. В ассортименте представлены и ужасное насилие, и расчлененка, и людоедство, и обильные испражнения, и порнуха, и буквализация языковых метафор в декорациях Российской Империи, СССР, России рубежа тысячелетий и неопределенного будущего.

Скучная книга, мне не понравилась. В «Пире» Сорокин просто повторяет темы, ходы и модели построения образов из предыдущих книг, так что из всего предложенного меню стоит читать разве что «Настю», потому что это единственный повтор лучше оригинала (романа «Роман»), и «Ю», потому что это единственная история с сюжетом и мыслью. Значительная часть остального в сборнике подобна обрезкам, возникшим из-за стилистической инерции после сочинения той или иной ранней, периода накопления авторского капитала, работы. «Concretные» – послед первой части «Голубого сала», «Лошадиный суп» – продолженная версия «Тридцатой любви Марины» на сюжет «Не те отношения» Мамлеева, «Зеркаlо» – сгущенная вариация первой части «Нормы», «Пепел» – сокращенные «Сердца четырех», «Сахарное воскресенье» – приквел к гламурно-советской части «Голубого сала».

Прочее тоже ничего неожиданного не предлагает – и это у автора, известного именно неожиданными (впечатляющими, пугающими, отвращающими) преобразованиями привычных художественных текстов. «Аварон» сочленяет детскую литературу и 1937 год ради сцены с фиолетовым Червем в мавзолее Ленина. «Банкет» утомительно пародирует поваренную книгу несъедобными рецептами. «День русского едока» будто бы отвечает на «Generation П» Пелевина сорокинской версией телевизионной реальности России 90-х, туда же идет «Машина». «Жрать!» – облако тэгов всего предыдущего творчества автора, откуда он черпает стили и декорации для составления текст-салатов из литературной нарезки и порно-копро-како-соуса. Единственная новинка на всю книгу – умильный автопортрет «Моя трапеза», в отличие от всего прочего, ничем не изуродованный и не измазанный (так мы узнали, что хотя бы себя Владимир Георгиевич любит).

В «Пире» Сорокин вновь подтверждает, что он не столько писатель, сколько художник: в подавляющем большинстве случаев он не ставит перед собой цель рассказать историю, так как его интересует создание суггестивных картин. Отсюда знаменитый постулат «Это только буквы на бумаге» – Сорокин уподобляет слова краскам, освобождает их в акте творчества от нормальных человеческих смыслов и уравнивает между собой: ценностной разницы между нежным девичьим сердцем и кучкой кала нет так же, как между розовым и коричневым (а уж что там читатель в этих картинах увидел – это дело читателя, художник-провокатор никакой ответственности за читательские впечатления не несет!). Поэтому в короткой прозе «Пира» сюжет или вовсе отсутствует, или вторичен-третичен, ведь метод Сорокина требует все показывать и ничего не рассказывать, потому что автору рассказывать нечего, а читатели сами себе все додумают и дорасскажут. При этом своим постулатом Сорокин противостоит интерпретациям, делает их принципиально чуждыми его текстам – там, где Уильям Гэсс и Роберт Кувер призывали читателя к сотворчеству, Владимир Георгиевич холодно требует «Мои полотна руками не трогать».

До «Пира» читательский интерес к книгам Владимира Сорокина состоял в наблюдении за тем, какую еще книжную традицию автор препарирует, обессмыслит и начинит отвратительным: дворянскую XIX века, советскую разных эпох, постперестроечную? И как именно, какой конкретно какографии во что добавит? В сборнике же выяснилось, что все варианты перебраны, верхи и низы двух последних столетий российской литературы равномерно обгажены, а больше гадить не на что, остаются лишь самоповторы. В раннем творчестве у автора был только один неудачный роман – «Роман», и потому обновляющая его «Настя» получилась по-настоящему мощным и омерзительным уродованием русской классики (пожалуй, с «Насти» стоит начинать знакомство с Сорокиным, чтобы понять сразу все). Все же остальное, за вычетом поэтичного «Ю», вызвало у меня только скуку.

Зато стало ясно, почему дальше была написана нехарактерная для раннего Сорокина сюжетная и осмысленная «Ледяная трилогия». Автор пытался выбраться из тупика какашечно-расчлененочных аттракционов к чему-то новому.

Всё больше и больше людей воспринимают это произведение как желанную утопию, как явленную русскую идею, как руководство к действию как план и схему разумного устройства Родины. Особенно поражают люди не читавшие ни строки из Сорокина но говорящие цитатами, абзацами и целыми страницами из Дня Опричника, с трибун, самозабвенно обращаются к нам сирым и убогим. Ну а мы жмых столетий, набивка кладбищенских ям, уж мы то как рады упиваться живой водой мироточивого языка нашего солнецеликого небодаденного Государя!

Гойда, ёпта!

У меня к творчеству Владимира Сорокина отношение сложное. Если сравнивать с архитектурой — его таланту под силу возводить дворцы и «триумфальные арки», но автор предпочитает растрачивать себя на возведение деревянных нужников. Ну да, каждому своё. Тем не менее, потенциальный дворец всё таки заставляет время от времени возвращаться к книгам Сорокина — а вдруг, на этот раз .......

........ на этот раз, при некоторых оговорках, всё вроде бы срослось. Нет, «Метель» конечно же никакой не дворец — скорее красивый, припорошенный первым снежком, аккуратный домик рядом с федеральной трассой. Ничего монументального, но по крайней мере хочется притормозить и зайти погреться у камина.

В нешуточную метель, доктор Гарин всеми правдами и неправдами стремится добраться до населённого пункта Долгое, чтоб привести туда вакцину от загадочного Боливийского вируса и спасти ....... нет, не всё человечество. Только группу своих соотечественников, которые без его чудесной вакцинации превратятся в безмоглых и кровожадных зомби. Побуждения — самые распрекрасные. Да и сам доктор Гарин — буквальное, физическое воплощение «его благородия»; несущий свет и спасение, даже несмотря на некое снисходительное презрение к простому русскому мужику, которого здесь олицетворяет ямщик Перхуша.

Вполне естественно, миссия изначально была невыполнима. Страна не та, народ не тот, да и для доктора Гарина «не по Сеньке шапка». Метель. Вечная метель в России, через которую не дано пробиться ничему светлому, доброму, человеческому. Метель победила доктора Гарина, обморозила и лишила не только иллюзий, но и души. Превратив в кусок ледяного, посиневшено мяса и припорошив снежком ....... насадив на фаллос исполинского снеговика — последнее, что увидел бывший доктор, бывший Гарин, перед тем как сдаться и замереть до утра .......

Наверное, первый раз книга Владимира Сорокина не вызвала у меня чувства гадливости. Да, мировоззрение автора мне по прежнему максимально чуждо. Но ....... талантливо, чёрт возьми. Трагично, безжалостно бьюще по душе заледеневшим валенком и безнадёжно, до волчьего воя в пустынной степи.

Наткнулся на эту книгу В. Сорокина в упоминании в интервью одного журналиста, который говорил: «Вот устроят себе «день опричника» пусть так и живут!». Заинтересовало. Послушал аудиоспектакль (в текстовом варианте невозможно передать некоторые звуковые эффекты, интонацию, музыку), актеры мастерски исполнили свои роли. С самого начала был шок! Бл...! Когда дошел до «гусеницы» хотел закинуть планшет подальше (вот такое оно искаженное, извращенное понятие о братстве). Посмотрел какого года книга и чем дальше, тем страшнее мне становилось, на сколько автор предвидел будущее (надеюсь, очень надеюсь, что не все еще потерянно). Купил еще печатный вариант, перечитаю через какое-то время. Рекомендую ли к прочтению? Хотите окатить себя ушатом холодной воды (фекалий (такова реальность), это уж кому как)? Тогда да! Книга вызывает бурю эмоций, размышлений, вопросов... Боже, спаси Россию!

На мой взгляд, в первой половине роман гораздо интересней. Но «Норма» — достойный роман. Он отображает советскую действительность во всём её ужасе. Написано, как и всё у Сорокина, необычно.

А идея про поедание нормы хорошая, даже отчасти актуальная.

В основном рассказы у Сорокина проходные, но этот довольно-таки неплохой. Вроде бы реальная ситуация, но нет. Неплохая вещь.

Очень стильный рассказ. Только его не читать нужно, а слушать, например, в умопомрачительном исполнении Ивана Литвинова, когда практически погружаешься в действие, передаваемое не столько словами, сколько эмоциями и восклицаниями. Сюжет незамысловат — обсуждение материалов для нового выпуска — газеты, журнала? — на утренней летучке в редакции. Кстати, откуда в аннотации театр? Там, считай, ни слова нет на «театральном», зато кроссворд упоминается. Еще в рассказе декламируют забавные стихи. Рекомендую, особенно тем, кому по душе глокая куздра и прочая заумь.

Смешной анекдот затянутый на 20 минут. Забавный каламбур, повторенный около 30 раз. Целый ворох безымянной советской литературы: от производственного романа до военной прозы и шпионского детектива, порезанный ножницами и склеенный в психоделический коллаж. Прозы настолько бездарной и клишированной, что она как мозаика легко стыкуется друг с другом, заставляя разных героев общаться вполне осмысленно, но невпопад. Искусность стилизации не позволяет оценить рассказ ниже, но особого смысла читать его я не вижу.

Здесь легко читается отвращение Сорокина к такому явлению, как охота. Убийство живого существа в принципе явление омерзительное любому цивилизованному человеку. Причем если последовательно визуализировать убийство насекомого, затем рыбы, затем птицы, затем собаки, а потом обезьяны, то степень отвращения с каждым убийством будет неизменно нарастать. В этом рассказе чтобы вызвать максимальное отвращение у читателя, автор прибегает к радикальному приему помещения на место жертвы человека. При этом охотники как ни в чем ни бывало сыпят шутками и прибаутками, добивая раненую жертву контрольным выстрелом и деловито освежевывая труп.

При этом Сорокин не был бы самим собой если бы не кинул хулиганский булыжник в сторону массовой советской культуры — приманкой выступает бобинный магнитофон с записями Высоцкого.

Действительно стоящий рассказ, что у Сорокина получается отнюдь не всегда. Вообще Советский Союз эпохи застоя можно просто изучать по его рассказам. Разумеется не в буквальном смысле, ведь сюжеты у него зачастую весьма эксцентричные, а по мелочам: манере персонажей говорить, обстановке комнат, одежде. И еще я заметил, что в каждом рассказе находится ключ. Поэтому даже у самых бредовых событий есть рациональная подоплека. Этот рассказ можно причислить к немногочисленной реалистической категории, ползунок жестокости и абсурда здесь явно находится в приглушенном режиме. Определенно здесь ключевой является сцена, где Костенко разводит руки на ширину своей груди, недвусмысленно намекая читателям с кем именно сравнивает его автор.

Именно благодаря этому рассказу Владимира Георгиевича можно смело назвать основоположником жанра бирчпанк.

Рассказ, который напомнил мне, за что мне не нравится творчество Владимира Сорокина. Хочу подчеркнуть, что я не преуменьшаю его гениальность — писать настолько странные и необычные истории действительно требует большого таланта. Но могу ли я субъективно оценивать его работу? Думаю, что да.

Рассказ, который я прочитал, был о странном и страшном сне в альтернативной истории России. Он был абсолютно абстрактным, сюрреалистичным и необычным даже по меркам тех снов, которые могут присниться нам. В этом сюрреализме мне хотелось найти какой-то скрытый смысл, глубину или иронию, спрятанную в посыле автора. Я уверен, что этот смысл там есть, и он не был написан просто так, ради забавы. Но, возможно, я просто недостаточно умен, чтобы его понять.

С другой стороны, средняя оценка этого рассказа не такая уж высокая, так что, вероятно, я не одинок в своём непонимании. Мне было бы интересно почитать мнения людей, которые разобрались в этом произведении и смогли найти в нём глубину. Это действительно любопытно.

Интересная пьеса от классика русского постмодернизма, стебущая русских банкиров нулевых годов, когда банки, пережившие 90-ые активно разбогатели и заняли свою нишу.

Интересна также упоминаемая в тексте игра «Ходор»,

Поправьте меня, если я не прав и что это может означать на самом деле.

Можно сказать, что здесь Сорокин продолжает сатиру над российским обществом, начатую ещё в Дне Опричника. Однозначно, рекомендую.

Эпатажный и запутанный сюжет заставляет обратить внимание на интересный исторический феномен. В разных культурах самым распространённым способом общения с божеством является подношение пищи. Как вера в могущество богов и духов сочетается с убеждением в том, что им необходима материальная еда — это большой вопрос.

Второе замечание касается не только этого рассказа, но и произведений Конкретные, Ю. Оно состоит в том, что доминирующим государством в будущем становится Китай. Конечно, это не фантазия одного Сорокина, идея о китайском мире широко распространена. Но, если этого не случится, образ Китая может повторить судьбу образа Японии из киберпанка 80-х. Та страна тоже считалась одно время грядущей сверхдержавой, но сегодня это представление выглядит нереалистичным.

Трется реплика — про «гнойный бокс». Его описание — это злая сатира, как минимум, над сумо, а как максимум — на физический спорт вообще, где на потеху публике люди фактически калечат своё тело непомерными нагрузками. Идея спорная, но имеющая право на жизнь.

Роман «День опричника» Владимира Сорокина оставил на меня двойственное впечатление. Я оцениваю его на 7 из 10, что означает, что он не плох, но мог быть лучше.

С одной стороны, роман имеет яркий и интригующий сюжет, который захватывает внимание и не отпускает до конца. Сорокин блестяще играет с языком, создавая сложные и интересные характеры. Яркость и интригующая загадочность книги делают ее по-настоящему увлекательной.

С другой стороны, я не могу не отметить, что некоторые сцены в романе могут быть шокирующими и неприятными. Некоторые читатели могут найти их избыточно жестокими и неуместными. Кроме того, развязка романа несколько неуклюжа и очень странная(прям культурный шок!!!).

Отчего так в России березы шумят?

Маленький мальчик нашел пулемет.

Больше в деревне никто не живет.

На фоне очередного витка скандала с запретом «Наследия», недоумеваю. что такого крамольного нашли в этом романе охранители скреп, чего не находили в прежнем Сорокине, где вы были сорок лет, господа, просто не читали? Сегодняшний Владимир Георгиевич куда спокойней и сдержанней себя молодого, красноречивое тому подтверждение «Роман». Всякий новый Сорокин давно в числе моего must read, но за раннего не взялась бы без внешних мотиваторов, хотя бы потому, что имею представление об уровне его экстремальности, а «жидкая мать»,, сорокин-стайл антитеза «пеплу Клааса», до сих пор плещется в районе диафрагмы. И никакие стилистические красоты, не компенсируют мне вывертов его Музы. На сей раз мотиватором стал вопрос о романе от любимого чтеца Игоря Князева,; дополнительным фактором — аудиокнига в исполнении Михаила Горевого, тоже любимого; и где-то смутно, чувство, что уже наталкивалась недавно на упоминание сорокинского «Романа». Решено, беру — это вступление к тому, что писалась книга в 85-89 годах.

Конец позапрошлого века, тридцатилетний Роман сходит с поезда где-то в Средней полосе России, здесь рядом имение его дяди и тетушки. Они заменили рано осиротевшему Роме родителей, но в последние три года, занятый адвокатской карьерой в столице, в Крутой Яр он не приезжал. Сейчас, оставив юриспруденцию и намеренный сделаться вольным художником, приехал сюда. Отчасти ощутить тепло родного очага, частью «на натуру», а также в чаянии возобновить роман трехлетней давности с соседкой Зоей. Связь оборвалась с его отъездом. Родственники встречают его радушно, имение снаружи выглядит лучше, чем оказывается внутри, Зоя нашла ему замену, жених обещает увезти ее за границу. Но Роман патриот России, с мучительной нежностью размышляющий о своей любви к ней, об особенной стати и особом пути, о крестьянах, которые вот вроде свои люди, а по-настоящему своим он им никогда не станет, и о прочей интеллигентской лабуде в духе Клима Самгина. Хотя стилистически роман скорее не горьковский, а гончаровско-тургеневский. Такое, с пейзажами, с яркими описаниями помещичьего быта и крестьянского труда a-lа «в самом разгаре страда деревенская» Некрасова.

Сорокин блистательный стилист, и у него все эти пасхальные бдения, неспешные трапезы, рыбалка, застольные беседы с тяжеловесным остроумием, сенокос, записки охотника — замечательно вкусны, пока не становятся приторными до тошноты. На Пасху в церкви герой впервые встречает приемную дочь лесничего Таню, еще не зная, что полюбит ее, но пораженный необычайным благочестием девушки. А отправившись по грибы, натыкается на волка, задравшего лосенка, омерзительность волчьей трапезы оскорбляет его эстетическое чувство, он вступает со зверем в единоборство, убивает его. но и сам изрядно покусан. Находит его и приносит к себе домой именно лесничий, Таня ухаживает, они влюбляются друг в друга, он говорит о своих чувствах отцу девушки, тот сначала отказывает, но пораженный героизмом Романа на деревенском пожаре, дает согласие, сразу за помолвкой следует пышная свадьба, и ты уже думаешь: ну когда же начнется привычный сорокинский трешак? Он начинается на последних семнадцати процентах текста (букмейтовский проигрыватель позволяет отслеживать соотношение прослушанного и оставшегося).

Возможностей интерпретации много, от постмодернистского тезиса о смерти романа и деконструкции русской классики, к которой и я склоняюсь: зато у нас есть наша Духовность. Ну как, что такое? Маяться несовершенствами этого мира, доходить до глубин отчаяния, а потом взять топор, да и отправиться убивать.. До гипотезы о бешенстве от волчьих укусов, не вступающей у автора предположения в противоречие с им же скрупулезно подсчитанными «предметами», какими тот осквернил алтарь: 40 от крестьянских дворов и 9 от помещичьих — сакральные числа. А может быть Сорокин просто хотел доказать всем, что умеет «в Тургенева». но желает делать свое.

Думаю, истина где-то посередине, но Владимир Сорокин дьявольски талантлив, и «дьявольски» здесь не только определение.

В этой книге абсолютно всё ужасно, от начала и до самого бессмысленного, глупого конца.

Удивляюсь, как некоторые пытаются отыскать смысл. Это тоже самое, как искать смысл в куче дерьма. Так и здесь. Оно есть, жутко воняет, собирая мух и больше ничего. Просто бред сумасшедшего, я бы так это назвал, потому что к литературе это никакого отношения не имеет.

Мне вспомнилась другая книга, Калугина, Город крыс. Так там главный герой, который являлся писателем, решил специально написать какую-то бессмысленную белеберду, которой принялись все восторгаться. Вот примерно и здесь также. Правда, по мимо бессмысленности, здесь куча мерзости, мата и извращений. Одним словом, такое чтиво я бы никому не стал советовать. И на этом, пожалуй, моё знакомство с Сорокиным закончилось.

Жестокая, яркая сатира. Скучаете по сильной руке? Даже сейчас, при ВВ, всё ещё скучаете? Так вот вам — новая опричнина. ГГ повезло, попал в вертухаи. Однако, автор ясно показывает, как короток путь на дыбу, в таком обществе. (Целевой аудитории читать не советую, берегите нервы).

Кроме линии памфлета, в романе есть и своя, драматическая линия, вызывающая не меньше интереса.

Роман захватил, прочёлся на одном дыхании.

владимир сорокин «день опричника»

антиутопичная повесть от выдающегося русского пост-модерниста.

целостная, динамичная, довольно мягкая и лайтовая (в сравнении с «голубым салом» контраст велик).

написанная 18 лет назад, сейчас, с учетом нынешней конъюнктуры, она не вызывает шока, а воспринимается вполне обыденно.

много динамики, драйва, местами смешно, местами напоминает атмосферой «заводной апельсин» берджесса.

euphoria helicopters

сорокин «сахарный кремль»

продолжение того, что было начато в «дне опричника».

15 рассказов, где автор ловко меняет слог, стили и жанры, чтобы очередной своей книгой превознести величие русского языка.

и, возможно, продемонтрировать собственный пост-модернистский инструментарий. одно другому не мешает.

из такого количества рассказов запомнились мне всего два, а именно «кочерга» и «опала» (финальный рассказ цикла).

они хороши и действительно ощущаются пророчески важными. написанное много лет назад воплотилось.

а это ли не главное?

euphoria helicopters

теллурия. монументальность русского слова, заключенная в одну из главных книг владимира георгиевича.

невероятный уровень владения словами, контекстами и жанрами.

новые смыслы, постоянно видоизменяющийся на протяжении пятидесяти глав текст.

памятник, обелиск и надгробная плита всей современной литературы.

euphoria helicopters

Какой нехороший Сорокин, как он мог такое написать аж в 2008 году! Мы до такого дойти никогда не сможем, такого и близко не будет!

Бред и сюр из книги, каким он представлялся лет десять назад, теперь с пугающей скоростью двигается в разряд реальности...

Одна из лучших книг Сорокина. Ему очень часто не хватает драйва, а тут темп очень быстрый, нет затянутости.

И как к нему не относись, Сорокин лучше всего описывает атмосферу СССР и современной страны. Он все это прочувствовал, прожил и передал настроение. Валенки, в которые щедро насыпали хлебных крошек. Ватники. Доброе, душевное население. И конечно же — вкуснейший пломбир, которому аналогов на свете нет... Вот бы назад в СССР, хотя и сейчас мы живем просто великолепно, мечтать особо не о чем.

Если дети спросят меня, что такое Россия и как было тогда — я просто положу перед ними несколько книг Сорокина и молча выйду из комнаты.

Как говорится, есть только два гендера. Где бы я не натыкался на Сорокина, всегда рядом следуют два радикально-противоположных мнения: Сорокин – сатирик и пророк и Сорокин – больной на голову и написал говно. Я примерно знал сюжет «Дня опричника», и влезать в эту чернуху желания особо не было. Время шло, мир вроде менялся, причем в последние годы… сами знаете. А что Сорокин? Смешно, но актуальность Сорокин не потерял, или мир поменялся, но не в тех аспектах, которые затрагивает книга.

Что же такое «День опричника»? Название не обманывает – это описание обычного рабочего дня опричника Андрея Комяги. Дня хоть и рутинного, но наполненного большим количеством дел – важных и не очень.

Будущее наступило. После лет смуты в России у власти снова Государь, Кремль стал белым, в магазинах всех товаров по два вида (кроме сыра — он только «Российский»), а все технологии идут из Китая. Сэттинг же, если его можно так назвать, лубочно-православный, но с вкраплениями современных технологий. Старословянский киберпанк, не иначе. Жители России пожгли свои загранпаспорта и стоят Великую Русскую Стену. Матерится разрешено только палачам и армейским старшим, а некоторые наркотики можно вполне легально приобрести в аптеке. Такое себе будущее, не находите?

В центре сюжета – опричники, вернее полная их безнаказанность. Во славу Государя они насилуют и убивают, жгут и отнимают дома и другое имущество, берут взятки по таксе и принимают тяжелые галлюциногены в рабочее время. Все это под крики «Слово и дело!» и «Гойда!». Безнаказанность и чувство собственной правоты сопровождает Комягу. Будь то групповое изнасилование жены столбового (Жены врага Государева! Ее можно!) или полет к гадалке (Опаздываю на самолет? Его можно задержать!).

Сам роман, или это повесть?, очень сильно напичкан отсылками и референсами, из которых я, увы, снял только верхушку.

Написано все это красиво, мастерски. Настолько мастерски, что чувство омерзения и отвращения приходит позже, не в моменте. Но да, советовать «День опричника» я бы никому не стал. Слушал я это произведение в замечательном исполнении Дениса Некрасова. Мой же чисто академический интерес в какой-то момент перерос в интерес искренний – чем же закончится вся череда преступлений Комяги, насколько глубоко он готов нырнуть ради Государя? Оказалось, достаточно. Но книга закончилась, и слава Богу.

Гиперболоид доктора Гарина

И за восемнадцать часов напластовал такую историю: Николай Гоголь просыпается в гробу после летаргического сна. Проснулся в ужасе, естественно, обкакался, описался, потерял сознание.

У нас не сырково-творожное изобретение сорокинского гения Милклит, а по старинке, буквами, и времени на пластование «Наследия» у Владимира Георгиевича ушло явно больше трех четвертей от одних суток. Странно, что на него (роман) так ополчились блюстители, он (автор) другого и не писал. Хотя нет, таким было раннее творчество: предельно эпатажным, шокирующим, выводящим из зоны читательского комфорта. Точнее — вышибающим из нее пинком. «Жидкой матери», кажется, никому не переплюнуть, а было то тридцать лет и три года назад. Хотя, почему странно, прежде написание доносов не способствовало материальным благам и карьерному росту, а также лайкам и рейтингу доносчиков.

Зрелый Сорокин уходил от имиджа похабника и скандалиста, в «Теллурии» каннибализма и копрофагов уже нет (ну, почти), а есть удивительный и разнообразный мир с великанами, лилипутами, «умным» тестом, летающими людьми и всякими чудами чудными, которые как-то ухитряются сосуществовать в этом, далеко не беспроблемном и бесконфликтном мире. Но, дюжину лет назад, когда она писалась, внешняя реальность была иной. Сегодня имеем, что имеем, а писательский талант реагирует на данное в ощущениях естественным для себя способом — кусками парного человеческого мяса, которое закидывают в топку паровоза истории.

И вот он едет, поезд, в котором сегодняшние пассажиры могут оказаться завтрашним топливом, а в поезде девочка Аля, которая разыскивает брата близнеца Оле, не однофамильца Оле Лукойе, а скорее все-таки Олега. Потеря целой буквы из имени лишь примета ущербности мира, где разворачивается действие. Мира, из которого выбиты краеугольные камни, а на фоне тотальной утраты смысла, потеря фонемы в имени не стоит и внимания. Аля говорит на русском с сильным китайским акцентом и употребляет рот главным образом не для говорения (и не для еды, если что) — просто такой способ выжить и найти единственного родного человека, который остался у нее на свете. Гениальный стилист Сорокин предельно примитивирует этот новый мир, заставляет изъясняться на смеси блатного жаргона, армейского уставного языка, матерных частушек и твоя-моя-понимай.

Впрочем, в полном соответствии с заветами Сёрена нашего Кьеркегора о человеке эстетическом, Аля всякого, готового пойти навстречу, просит почитать книгу «Белые близнецы», повествующую о жизни и приключениях брата и сестры, рожденных женщиной-альбиносом из племени болотных чернышей от некоего человека Платона, сгинувшего прежде, чем малыши появились на свет. Вы уже поняли, что речь в романе о плодах материнства, подаренного доктором Гариным болотной женщине во второй книге трилогии.

Реальность, в которой разворачивается действие истории белых близнецов, одновременно та же, что Алина, и не та — абсолютный хардкор здешней постапокалиптики смягчен у благородных дикарей сеттингом скорее теллурийским, вернее — антуражем «Доктора Гарина», многое оттуда позаимствовавшим. И да, чтобы два раза не вставать, великанша, мать Али и Оле, объявленная врагом народа — это вторая женщина, делившая с ним постель не из любви, а потому что надо было от хорошего человека родить. А безногий контуженный инвалид-частушечник (тут меня бойцы со спойлерами должны бы тапками закидать, но они такого не читают) — это сам доктор.

Третий мир «Наследия» рафинированная утонченность русского поместья начала прошлого века, в котором любитель иностранных слов повар потчует хозяйских гостей стерляжьей ухой из очистившейся от радиации Оби, а Вера Павловна, говоря с мужем о поугасшей эротике их супружества употребляет обороты, вроде: «Отчего ты не орошаешь меня своими драгоценными сливками?» В этом, в высшей степени благополучном новом мире, люди радуются жизни, говорят о литературе — ну а какой без того постмодернистский роман? Удивительно, что все три реальности существуют одновременно, хотя скорее не удивительно, разве не то же сейчас и всегда? Как неудивительно и то, что книгу «Белые близнецы» пластает сливочный муж Веры Павловны.

Milklit самое интересное в «Наследии», ну не ради же партизанов-за.банов его читать, в самом деле. Ах да, о партизанах, если это пропаганда нетрадиционных отношений, то я Илон Маск. Реально, после таких описаний никому не захочется. Сорокин — это Сорокин, не читали его прежде, с этой книги не стоит начинать, а если читали, то милклит с пахтаньем и пластованьем — это круто. Как и в целом, про «этот поезд в огне».

Сорокин пародирует набившие оскомину рассказы о победе, войне, падших в этой войне и т.п. Эти стандартные советские рассказы однообразны и суконны. Трагедия войны превращается в них в будни, они используют настолько одинаковые словосочетания и фразы, что превращаются в обыкновенные лозунги и фарс. Тайна исчезновения человека как личности, тайна насильственной смерти, они отступает под натиском казенного псевдо-литературного языка, тошнотворной советской газетной фразеологии.

И тут, в этот затхлый литературный кабак, выбивая ногой дверь врывается Сорокин и начинает хулиганить. Ничего святого! — завопит читатель. Правильно, скажу я. Если вы поставили литературу на конвейер, то ожидайте противодействие и протест. Иногда протест выражается в форме Сорокина. Тут уж ничего не поделать.

То ли Чжуан Цзы снится, что он бабочка, то ли бабочке снится, что она — Чжуан Цзы. Так и здесь, сон Михаила оказывается реальностью водителя, тогда как сон водителя оказывается реальностью Михаила. Но Сорокин не был бы собой, если бы попутно не деконструировал русский язык, начиная с употребления слова «занос» в разных значениях, заканчивая малопонятной речью силовиков, смысл которой будто бы понятен, но ускользает вследствие своей бессмысленности.

Нет, ребята, читать на пяти страницах с подробностями, как партизаны дрючат (жаль, нельзя, как в романе) пассажиров поезда, независимо от пола и возраста — выше моих сил. Читать через пару глав, как другие партизаны на еще пяти страницах дрючат первых партизан — невозможно. Видеть практически на каждой странице маты в промышленных масштабах — смерти подобно.

То, что 30 лет назад производило впечатление чего-то свежего и оригинального, сейчас иначе как насильственный и убогий эпатаж, не воспринимается. Насильственный же он потому, что именно этого публика ждет от Сорокина, который бы и рад сойти со своей наезженной (и засиженной!) колеи, да не может.

Поэтому и описывает в мельчайших подробностях всякие мерзкие штучки вроде паровоза, топливом к которому служит свежая парная человечина, ради чего комиссары недалекого будущего с легкостью кладут штабелями на допросах новоявленных врагов народа, начисто распиливая их лазером напополам. Поэтому здесь есть отсасывающие малолетки, которых кто только не пользует по дороге к миру и спокойствию, члены со вставками, за...нные насмерть враги народа и конкуренты по бандитской экономике, наркотик под названием «газ» — о, как сразу возбудились на этой теме многочисленные искатели тайных смыслов и скрытых метафор! Вы не понимаете, газ и смерть, газ и кровь, ведь это так символично!

И даже благопристойная третья часть не добавляет плюсов книге, поскольку написана она полностью в парадигме раннего Сорокина и оттого просто-напросто бессюжетна.

Из антиутопии здесь только унылый распил Сибири на многочисленные одичавшие республики да парочка довольно примитивных новшеств, кои направлены исключительно на членовредительство себя или других. По сравнению с этим романом творения незабвенного Вилли Кона вроде «Похождений космической проститутки» воспринимаются не иначе как утонченные шедевры.

Сорокина, в целом, я перерос. Я повзрослел, а он как был помешанным на говне и членах постмодернистом, так и остался.

Да, поставил 7, потому что мне нравится как пишет Сорокин. Всем, кто читает по-русски, надо быть знакомым с его творчеством. Классически выверенная стилистика, отличное владение оборотами и языком. Сюжетно, правда, тянет на 5-6 из-за вялой динамики.

Сама книга «Наследие» совсем не эпохальная и особенная у ВГ, мне она показалась как бы выстраданной событиями 2022-23гг...., высказаться хочется, но очень чувствуется безысходность, желание и ожидание какого-то конца.

Читать «Наследие» желательно тем, кто привык к каноничному Сорокину — расчлененка, веселая содомия и другая жесть, резкие повороты и фантастические сюжеты воспринимаем художественно:))

В самом романе наблюдаем апогей мира Дня Опричника и Доктора Гарина, все разрушено, обрушено и непонятно как собрано на некогда монолитной и привычной нам 1/6 части суши. Наиболее близкий образ — всеобщая анархия и развал Гражданской войны 1918-21гг. Но здесь нет никакого Центра, столицы и/или какой-то партии, власти и идеи, стремящихся к доминированию. Только война всех против всех, бессмысленная и жестокая. В этом мире нормальными кажутся только сломленный инвалид, мутанты и аутисты, которые только и смогли увидеть хотя бы свою именно цель.

Прекрасное и грустное завершение трилогии

История о том, как зародилась идея написать либретто «Дети Розенталя», и о нюансах его написания.

Внезапно так понравилось, прям очень понравилось. В этой небольшом рассказе, как-то много уместилось. Тут и про судьбу писателя, и про любовь и грусть к Родине, и вместе с тем ирония над ней. Тоска и одиночество. И зима. Мимолетная, но очень красивая. За это отдельный плюс.

А сюжет прост. Русский писатель в Японии, коротает бессонную ночь. Вдруг начинает идти снег, и наш персонаж решает слепить снеговика, чтобы сохранить частичку далекой России. Потом он естественно с ним выпьет от безысходности и тоски как с лучшем другом. Это понятное дело. И ситуация изменится.

В общем мило и трогательно получилось, нет ну правда ж. Ну и любимая цитата из рассказа: «Снег для меня всегда праздник. Он скрывает земной срам. И напоминает о Вечности». Что да, то да. Такие же почитатели снега, как и я, обязательно проникнутся.

Никто не ждал, а Сорокин взял и выкатил нам третью часть приключений доктора Гарина. И заскочу наперёд – ещё какую третью часть. Да к тому же получилась именно трилогия с отличным финалом, а не серия книг.

«Наследие» переносит нас ещё немного в будущее. Навскидку лет на 5-ть после предыдущей части. И снова доктор Гарин вынужден скитаться и путешествовать по территории бывшей России. Мир этот, несмотря на ощущения от предыдущих романов, где казалось, что наконец-то повержены тоталитарные режимы и счастье в разнообразии и свободе, оказывается за столь короткий миг снова в болоте крови, насилия и механической рутинной жестокости.

Смело можно сказать, что по уровню кишкопусканий и сексуальных унижений роман стоит на одной полке с «Сердцами четырёх», а по уровни сумасшествия и шизофрении, где-то рядом с «Голубым салом», к тому же в тексте прямо указывается, что Мир Будущего Сорокина с опричниками и теллуриновыми гвоздями – это та же вселенная, в которой добывали известную субстанцию из клонов умерших писателей.

Но если «Сердца четырёх» и «Голубое сало» — это романы-деконструкции, книги в которых разрушается былое величие классической литературы, то тут поднимается тема наследия той же самой литературы из прошлого. Литературы бородатых старцев с портретов в школьных классах. Что оставили нам книги Достоевского, Толстого и Платонова, и почему поезда топятся человеческими обрубками, хотя нефть некуда девать? Удивительное дело, что и Пелевин в «Путешествии в Элевсин» остро поднимал тот же самый вопрос про колониальную природу русского языка. Но Пелевин, как всегда ёрничал, а Сорокин заливает страницы кровью, разбрасывает отрезанные уши и сплёвывает откусанные гениталии.

Смело утверждаю, что роман получился шикарным. Неожиданная последняя часть романа красиво завершает историю гуманиста Гарина, который на уровне инстинктов несёт маленькое добро людям в каждом поступке. Думается, что Владимир Георгиевич видит себя таким доктором, и, не без похвальбы, старческим голосом с долгими паузами рассказывает нам, что его то литература, дескать, уничтожит концлагеря, прекратит войны и сделает людей чуточку добрее и выше. Что же, поживём, поглядим, но

берут сильные сомнения.

9 из 10-ти. Отличный роман! На этот раз БОЛЬШОЕ получилось.

Сколько хвалебных отзывов, удивительно! А для меня книга с душком дерьма. Хотя народ это и восхищает и привлекает. А на мой взгляд книга — постирония автора и стеб. Привык народ жрать дерьмо — так хлебните еще, в виде этой книги!)) И довольные отзывы веселят — народ с удовольствием съел свою норму, и доволен)) Ну вот не привлекает меня фекалофагия вообще, до тошноты аж… И вот это многократное повторение автора — аутизмом попахивает.. Хотя язык то живой, талантливый! Это как если бы талантливый художник рисовал картину говном. Ну, конечно, есть ценители этого модерна, но искусство ли это, передавать свою идею через говно? Сильно сомневаюсь… В общем мне не зашло.

Как-то спросил одного своего знакомого, что он думает о творчестве Владимира Сорокина. Тот немного подумал и выдал резюме: «Хороший писатель, но ...... говно». Прочитав «День опричника», мне к сказанному практически нечего добавить. Это не «книга предостережение», как сказано в одной из прочитанных мной рецензий. И не сатира. И не антиутопия. Это творение достаточно умного и талантливого автора, который решил выйти за рамки литературы и попробовать себя в актёрской профессии. Сыграть этакого «предостерегателя» и обличителя ...... только на выходе получился деревенский дурачок, с дебильной улыбкой кидающийся навозом в проходящих мимо людей. Остаётся только пожалеть, что я не прошёл мимо на достаточно безопасном растоянии и кусок в меня тоже таки прилетел, испачкал белое пальто. Ну на самом деле, если слепить в одну кучу все возможные русофобские штампы, немножко приправить их самыми грязными и идиотскими мифами о России и для остроты блюда добавить сцены группового изнасилования и групповой же гомосексуальной оргии в бане, в итоге мы получаем упомянутое выше говно в своей тарелке. Говно не перестаёт быть таковым, даже если тарелку наполняет талантливый повар. То что это блюдо нашло таки своих почитателей — так и мир не без извращенцев.

Интересно, как бы я смог понять, что это великое искусство, если бы ты меня об это не предупредил. @ О чем говорят мужчины.

Читал рассказ и чувствовал себя героем из сказки Андерсена «Новое платья короля», когда мошенники делают вид, что шьют платье и утверждают, что дураки не увидят этой чудесной ткани из которой они шьют. Я пытался разглядеть метафору, увидеть глубинный смысл и задумку автора, но ничего ценного так и не разглядел. Детализация создает атмосферу, но когда сюжет ели двигается, а вокруг только унылая детализация отвратительного, как люди едят, ходят в туалет (зачем это так подробно описывать?) и просто сходят с ума – это вызывает отторжение. Мне не хочется возвышать нелепое и пошлое, и делать вид, что вроде бы там что-то есть, но я что-то просто недопонял. Не нужно вести современную литературу к уровню современного искусства. Я люблю литературу по проще, когда метафора хотя бы считывается, и не нужно лесть в интернет и искать, что же такого автор хотел этим сказать.

Было бы не плохо, если бы не было так отвратительно!

Метафора очевидна, все представленные люди в рассказе являются различными государствами, многие конкретно угадываются и считываются. И если оценивать рассказ с этой точки зрения, отстранившись от прямо происходящего, то он почти гениален. Одни государства поглощают другие. Кто-то барин, кто-то повар, кто-то Настя!

Но всё же, что бы осознать и оценить метафору сначала нужно проникнуться прямо происходящим, а там через чур уж много чернухи. Текст хорош, детализация великолепная, но зачем так жестко. При такой подачи рекомендовать ни кому не хочется, метафору не все разглядят, а вот нелепость и пошлость все прочувствуют. Литература должна воспитывать, а не развращать еще больше.