«Рыцарь: Нынче утром я видел Смерть. Мы начали шахматную партию.»

В шахматы с всесильным противником играли многие. К примеру, бесстрашный рыцарь Антониус Блок, который, к несчастью, пал смертью храбрых, или Сиракузец Паоло Бои, шахматист и авантюрист, который же, говорят, даже потеряв в размене своего черного ферзя, довёл партию до победы и поставил противнице-смерти мат в два хода.

Поединок же Лужина начинается прекрасным дебютом, но даже такой гроссмейстер не в силах оценить масштаб противника, который на каждой клетке-странице, раз за разом, дает ряд ложных подсказок, обманных движений, направленных на то, чтобы сбить его со следа. В миттельшпиле комбинация усложняется, перемещаются и жертвуются фигуры, сначала пешки, после слон, а затем дважды появляется приманка в виде ладьи, против которой невозможно устоять, и это позволяет всеведущему противнику заманить в ловушку и нейтрализовать ферзя Лужина, лишив, таким образом, короля его самого сильного защитника.

Лужин до последнего считает, что это обычная шахматная партия. Однако ходы являются автобиографическими. Его призрачный противник — судьба, и проиграть партию — значит потерять рассудок. Он ошибочно верит в возможность победы.

И когда его защита не помогает …

А, может быть, тучный, сгорбленный, вечно небритый Лужин, Лужин в своем мохнатом темно-сером костюме, трясущий головой и клацающий зубами на жену – вовсе и не король этой партии.

Возможно он ведет две партии сразу, в обеих его черный конь окружен на фланге, и, в ходе тяжелой работы над защитой, он приходит к мнению, что единственный выход из этого положения – пожертвовать им. И тогда Лужин становится жертвой собственной защиты. Он уходит с шахматного поля жизни. Убирается с шахматной доски неведомой рукой, до следующей партии.

Набоков настолько не переваривает «достоевщину» (как он ее называет), что почти в каждом своем романе делает отсылки к тому или иному произведению ФМ. Очень странная нелюбовь, как по мне, или мне это одному так кажется? В этом романе он, кажется, побил рекорд: незабвенный ФМ и его произведения здесь упоминаются так или иначе с десяток раз, если не больше.

По сути: психология убийцы, как обычно, для Набокова неинтересна. А интересно ему это как-то «красиво» описать. Причем описывает он всегда как будто параллельную реальность, искусственно сконструированную, не настоящую; героям его чего-то все время не достает, все они какие-то бездушные или безжизненные, не знаю, какое слово правильно употребить. Как сказал один критик, не помню, кто: «животворящая влага отсутствует». И ведь не поспоришь. Во многом это происходит от того, что психологическое состояние протагониста писателя особо не волнует; «глубина» его не интересует. Литература Идей для Набокова – полная чушь, не стоящая его внимания. А с другой стороны, это можно понять (и даже принять): век-то все-таки другой, 20-й, а не 19-й. Эпоха романтизмов и реализмов закончилась, наступило время модернизмов и постмодернизмов.

Про аллюзии и реминисценции я упоминать не хочу: этак можно на пару страниц мыслью разлиться. Пару слов о стилистике вместо этого. Письмо набоковское, взятое само по себе, конечно же, расчудесное. Палевые облака, сиреневый галстук, лиловые шторы – в любимых красках и цветах Набоков себе по-прежнему не отказывает. Написано очень вкусно. Действительно, многие фразы хочется «с наслаждением перекатывать языком во рту». Собственно, я ради этого, в основном, Набокова и перечитываю иногда. Хочу несколько цитат привести, дабы склонить сомневающихся к чтению этого великолепного текста:

О зеркалах: «…там, в ртутных тенях, обрамленных курчавой бронзой…»

О народе: «Всегда удивляюсь тому, сколько слюны у простого народа».

О бюргерской эстетике: «…круглый, натуженный, седовласый кактус»

О коммунизме: «прекрасный квадратный мир одинаковых здоровяков…»

О луне: «Из-за траурного дерева бесшумно появилась луна — мрачная, жирная. Облако мимоходом надело на нее маску; остался виден только её полный подбородок».

О мечте: «Я хочу уехать в тихое место и там предаваться созерцанию и куроводству…»

Как сказал бы один известный грузин по этому поводу – «блестяще!» И я с ним полностью согласен.

Ах, Владимир Владимирович, милый...

"— Довольно кукситься! Смотри на арлекинов! Играй! Выдумывай мир! Твори реальность!»

И он творил реальность, играючи. Он, кто после чудесного детства умного и спортивного золотого мальчика, познал лишения нищей эмиграции; кто спас семью от ужаса Холокоста другой эмиграцией, заокеанской; кто стал первым и единственным русским писателем, покорившим Америку книгами на ее языке. Он, кого судьба вдоволь кормила горьким хлебом чужбины и бедности, говорил «моя жизнь — это кусок свежайшего хлеба с альпийским маслом и медом». Не какая-то особая скромность и тем более, не самоуничижение — преимущество творца видеть игру в сочетании слов, вещей, деталей пейзажа. Складывать и компоновать их так и этак. Смотреть на арлекинов.

Последний роман Набокова, который можно называть полу-автобиографическим, псевдо-автобиографическим, пародией на автобиографию и даже автофикшеном, рассказывает от первого лица историю русского писателя Вадима Вадимовича (ах, эта склонность родной речи редуцировать излишнее, когда Павел Павлович превращается в Пал Палыча, а Владимир Владимирович, при некоторой сноровке — в Вадима Вадимовича). Наделенный титулом, которого у самого Набокова не было, он проходит путь, схожий с авторским в целом, но отличный деталями.

В анамнезе героя четыре жены, вместо одной Веры, шесть романов, вместо набоковских пятнадцати. А еще, особняки и замки в собственности, вместо сотни локаций съемного жилья, где в реальности жил писатель. Нобелевская премия, так и не полученная Набоковым. Лакшери-жизнь более успешного и самодовольного астрального двойника из параллельной реальности, большего баловня судьбы, но, по большому счету, куда менее осмысленная. В ней нашлось место переводам скабрезных стишков русских классиков, но не нашлось — пятнадцати годам кабинетного труда по переводу и комментариям «Евгения Онегина», трагически недооцененным.

Вообще Вадим Вадимович — это такая набоковская версия «крутого друга». Как у каждой девочки есть подружка, которую она считает красивее себя, более яркой, пробивной, успешной, так и с мальчиками, герой «Арлекинов» Набоков-удачник, своего рода Великий комбинатор, умеющий ухватить за хвост жар-птицу самым удобным для себя способом. Со свойственной ему иронией, автор делает этого двойника куда менее совестливым и чутким, самодовольным фатом (так ведь оно и бывает, если где-то что-то прибудет, в другом месте непременно убудет).

Названия книг, напоминающие набоковские, трудноуловимо перевраны, а сюжеты опошлены и в целом жизнь героя производит впечатление больше «на потребу» или «пипл хавает», чем реальная биография и творчество писателя. Это как сконструировать и деконструировать свою жизнь таким образом, чтобы она складывалась в режиме максимального благоприятствования, при прочих равных оказываясь в нужное время в нужном месте и входя в те самые двери — и посмотреть. что из того вышло бы (спойлер — ничего хорошего, хотя удовольствий больше, а испытаний меньше).

Он скептически качает головой, глядя на себя-удачника, посмеивается над победительной самоуверенностью, наделяет наименее симпатичными чертами своих героев, посвящает книгу своей Вере и прощается с миром. Читать человеку не знающему набоковского творчества (сейчас не об одной «Аде» и даже не только о «Лолите») я бы категорически не рекомендовала, просто потому что контекст необходим. В остальном — таки Набоков гений.

«Если это и безумие, то в своем роде последовательное.»

Преступным чутьём догадываясь о том, как складываются слова, читатель В.В. садится в свою утлую лодчонку, плывёт по бликам бледного огня на поверхности полноводной реки авторского текста, пытаясь сориентироваться в обилии отсылок, паутине сносок и поверхностной ряби сверхъестественных историй, обнаруживая в ореховой скорлупе романа беспредельный мир, время от времени маскирующийся под дурной сон.

И пусть читатель будет уверен, что еще не раз в эту ночь, посвященную чтению романа, он будет бросаться наземь в отчаянной решимости остаться так до рассвета, чтобы с муками преодолеть тайну сочинения. Но каждый раз, когда будет казаться, что он подошел к разгадке на расстояние вытянутой руки, он будет обманут ложной лазурью оконного стекла, как и свиристель, тенью падающий за ним. Ведь в зеркальном лабиринте романа, приумножающем сущности, всё не то, чем кажется.

Не мысля гордый свет забавить и оставляя критический разбор профессиональным критикам, пишу затем, чтобы тот, кто почему-то выбирает книги, ориентируясь на чужое мнение, не прошел мимо «Подвига».

Волшебный во всех смыслах роман! Недооцененный и непонятый (наверное, читателями-дарвинами). С ослабленным, как струны в drop C, сюжетом – вероятно, чтобы не мешал. Это как пойти в лес погулять, просто так, без «сюжета», и без «сюжета» — без шашлыков, грибов, ягод — это все равно здорово.

Роман полон очевидных и неожиданных аллюзий, намеков, перекличек. Каких — можно попробовать догадаться самостоятельно, а можно после прочтения подсмотреть в критических работах разных набоковедов.

Роман ничуть не стоит особняком, как считается, — на мой взгляд, в нем есть «фирменная» набоковская метафизика двумирья.

Я не пожалел, что прочел «Подвиг», и, надеюсь, что еще кто-то тоже не пожалеет. Даже не то, чтобы не пожалел, – лично я рад, что прочел его.

А вообще о вкусах не спорят. В комментариях под каким-то «набоковским» видео в ютьюбе один человек написал, что Набоков, как писатель, такое себе, и на встречный вопрос, кого он считает лучше Набокова, выдал Вайнеров. Наверное, если человеку интереснее читать, как, например, муровцы ловят банду и главаря, безусловно, Вайнеры лучше («Эра милосердия», кстати, хорошая книга). Каждому свое. Пишу это без тени снобизма или сарказма. Ведь в мире слишком много всякого интересного, чтобы плакать, колоться, но продолжать жрать кактус.

Забавно, что тут для Владим Владимыча, что Ильич, что господа в цилиндрах и с моноклями в глазу, и рексы раннего Средневековья — все одним миром мазаны. А чего хотел-то иностранец? Чтобы человеческие сообщества вообще без всякого руководства жили? Ну, думаю, что и до этого этапа человечество доэволюционирует, но пока до этого далеко. И если ты такой уж разинтеллектуал, то отнесись философски к тому, что во Вселенной, где мы все обитаем, издержки нужно претерпевать с той же стойкостью, с какой мы радостью потребляем плюшки.

Все-таки Владим Владимыч именно в поэзии выражал себя лучше всего, без всяких экивоков. И по стихотворениям начала 1940-х видно, как он из сложносоставного русского человека, русского Поэта переделывался в представителя снобско-шовинистического истеблишмента США. Давно отказавшись от своей аристократической природы, он превратился во что-то более мерзкое. Рвался в Высокие Эльфы, как мы сказали бы сейчас.

Конкретно из этого стихотворения видно, что в чем-то он всегда был очень ограниченным человеком. И происхождение тут не при чем. Пушкин и все Толстые тоже были аристократами, а широты души, чтобы «быть со своим народом», у них хватало. У этого нет и в заводе.

«Я Поэт, а вы хоть в аду горите!»

Он тут пишет о «батальном полотне». В то время как по нацистскому плану «Голод» за год должно было быть истреблено 30 миллионов жителей европейской части Советского Союза, всех национальностей. Без всяких боевых действий. К сожалению, этим выродкам многое удалось.

Об этом плане Набоков, понятно, не знал. Но о трагедии Ленинграда не знать не мог. Но «я — поэт, а вы — рабы». То есть, Дмитрий Дмитриевич Шостакович, написавший «Седьмую симфонию», и артисты БДТ, которые, падая в голодные обмороки, все-таки ставили на подмостках пьесу Александра Гладкова «Давным-давно» были рабами, а он в своем Массачусетсе, красивый такой, был из высшей расы. Ну-ну... Насмотрелись мы на таких вот кадров за последние годы и цену им знаем.

В стихотворении — отличном! — «К России» ВВ говорит, что «никого не сможет простить». А мы можем простить его? Думаю, да. Проявим нашу знаменитую широту загадочной души, которой был лишен мистер Nabokov.

Эта книга оставила у меня ощущение восторга. Как это классно, живо, ядовито и язвительно! Просто ВАУ! Оторваться невозможно, и сразу же хочется перечитать заново (признаюсь, я некоторые куски переслушивала по паре раз).

Внутри живейшее сплетение биографии, комментариев к ней, отрывков писем и фрагментов текстов самого Гоголя, их анализ, лекционные ремарки и все это в том завораживающем стиле «проза поэта», которым умеют лишь Набоков и Цветаева. Когда не только содержание (то, о чем и тот, о ком), но и сам язык отдельная ценность. Но если у Цветаевой главная нота – искренность и перекатывание на языке слов, фраз, извлечение из них самого главного, сердцевины сути, часто эмоциональной и нежной, то у Набокова – за кружевом изысканности спрятано (а часто и не спрятана) ехидство и усмешка.

Совершенно нетривиально (вообще без придыхания, часто с легкой издевкой, хотя определение «гений» таки встречается) как о Гоголе, так и о его произведениях. Подчеркивая «телесный характер его литературного гения» (как пройти мимо Носа со всех размеров его букв), но вовсе этим не ограничиваясь.

Между прочим, вы в курсе, что жизнь петербургского чиновника была (по нынешним меркам) весьма комфортной. Начало работы в 9 утра, рабочий день, не особо загруженный, продолжался всего до трех часов. В случае Гоголя затем следовал обед, занятия в классе живописи, ужин (часто у кого-то из знакомых), прогулка и сон. Гоголь поначалу (сразу после гимназии) служил в Петербурге мелким чиновником – в разных местах, по службе при этом не продвинулся от слова никак. Уехал за границу, вернулся, почитал немного лекций барышням (говорят, что читал плохо и скучно) и ушел в литературу. Тоже с переменным успехом. Точнее, достигнув где-то в середине творчества своего экстремума, уже не смог этого повторить (по мнению Набокова, но похоже, что и сам Николай Васильевич считал также). Первое и последнее произведения он сжег, вернув, таким образом, литературную свою функцию к началу координат. Весьма символично.

Набоков считает (тут мы с ним не совпадаем, но это вообще не важно), что лучшее у него, это «Ревизор» (самая удачная пьеса, в России написанная), «Мертвые души» (часть первая) и «Шинель». Про них он рассказывает с удовольствием и цитатами, попутно пиная советский подход к анализу этих произведений, так, что походя достается даже Белинскому. Пересказать невозможно, это надо читать и наслаждаться. Все же не удержусь и добавлю кусочек, чтобы можно было оценить то, как пишет Набоков (Гоголя и сами читали):

Ну, прелесть же, что такое! После Набокова сразу хочется перечитать и самого Гоголя, так уместно эти его цитаты приведены, так заманчивы.

Отдельно доставляет акцент на объяснении, что такое Гоголь, «розовощеким купидонам» (его американским студентам), которые, подозреваю, после его лекций оставались в полном обалдении.

Набоков в конце книги пишет, что издатель, прочитав его книгу, сообщил, что он мало что понял (а студенты поймут и того меньше), и почему в книге нет толком ни биографии, ни содержания произведений? Все равно никто же читать отдельно не станет, так хоть бы представление иметь. Мол, пожалейте студентов, уважаемый. На что Набоков написал краткую хронологию жизни Гоголя (Вы знали, что последние 12 лет Гоголь прожил за границей? Это четверть его жизни, между прочим!), в которой заодно издевательски лаконично разъяснил, что там, в его книгах. Завершив свое краткое резюме настоятельным советом не лезть в святое, т.е. даже не пытаться читать Гоголя и понять его, не изучив для начала русский. Ибо переводы на английский (кроме его собственных) отвратительны, а Гоголь – это прежде всего язык, а не содержание.

В общем, рекомендую изо всех сил. Это правильный Набоков!

Еще одна книга из серии «непрочитанная классика».

Не могу назвать Набокова любимым писателем, но есть то, что мне у него очень нравится. Это манера строить фразы. Пожалуй, наиболее ярко это проявляется в «Аде» с ее изящными, изысканными, словно кружевные манжеты, предложениями, но и здесь тоже порой проскальзывает. Правда, примерно к середине мне стало окончательно ясно, что это точно не та книга, которую станешь читать ради сюжета, но вот ради порхающих бабочек пойманных смыслов – возможно. Но это такое, мазохистски-филологическое развлечение, потому что, чем ближе к финалу, тем меньше хочется вообще что-либо здесь ловить.

Начнем с того, что главного героя зовут Цинциннат. Если честно, то мне страшно не нравится, когда в книгах используют дурацкие имена. Цинциннат меня прямо отталкивает. Был бы он Владимиром, Стивеном, Яковом Самуиловичем. А Цинциннат – воспринимается как-то натужно. Хотя, тут все так воспринимается, чего уж там…

Вообще для меня эта книга оказалась о рубеже. О рубеже лет, когда ты вдруг осознаешь конечность и ограниченность жизни. Так главный герой задается вопросом, а сколько мне осталось? А что еще можно успеть? И стоит ли начинать? И эта метафорическая и довольно дружелюбная тюрьма – всего лишь условность для обозначения жизненной рутины. В которой воспоминания о прежнем – уже только воспоминания, без надежды что-то вернуть в реальность, пережить снова. И даже новый человек воспринимается очередным штампом, известным и пройденным. А вырваться за стены – это в том числе разрушить то немногое, что осталось от прошлой жизни, обрести свободу – да, но ту, что на пороге смерти. Не потому, что ты виноват и это неминуемая казнь. Точнее, она, конечно, неминуема, как вообще неминуема смерть для любой жизни. Но потому, что вместе со свободой (такой остро ощущаемой) обретаешь одиночество. А стоит ли это того?

В общем, вещь, наверное, философская, но в основе своей для меня неприятная и отталкивающая. И совершенно не набоковская в общем восприятии. Такое… сунуть руку в банку с червяками. Мерзко.

И, пожалуй, основное, что остается в остатке, это тот самый вопрос Цинцинната:

«– Зачем вы все это мне рассказываете?».

Художественный стиль и язык рассказа «Слово» по-настоящему захватывают. Рекомендую это произведение читать не на бегу, а в тишине, вдумчиво, чтобы почувствовать всю глубину и тонкость литературной ткани. Его проза открывается, как галерея живописи: слой за слоем, образ за образом. Такое богатство языка и художественного мышления сегодня встречается редко, и потому особенно ценно.

Эмигрантский роман «Машенька» Владимира Набокова представляет собой историю одной недели из жизни молодого русского эмигранта Льва Глебовича Ганина в Берлине, колеблющегося между необходимостью по какой-то причине покинуть Германию и желанием встретиться с любовью его юности, той самой Машенькой, приезжающей на днях к Алферову, соседу Ганина по берлинскому пансиону.

«Машенька» задает точку отсчета для дальнейших движений авторской мысли, фиксируя непроницаемость границы между российским детством-отрочеством-юностью и эмигрантской молодостью. Короткий дебютный роман отвечает на первейший вопрос писателя-эмигранта: что дальше – лелеять надежды на возвращение в Россию или забыть о той жизни и встроиться в общество на новом месте? В ответе на этот вопрос проявляется уникальный набоковский взгляд на мир и человека – это ложный выбор, не стоит делать ни того, ни другого. Возвращение невозможно и по физическим, и по метафизическим причинам, а забвение прошлого и перекраивание себя по чужой мерке недопустимо.

Оба неправильных варианта (лелеять или забыть) представлены на внешней стороне сюжета, в окружении Ганина: в пансионе он соседствует с другими русскими эмигрантами, скучными и пошлыми обывателями; одних полагают, что эмиграция – временное состояние, и на полном серьезе обсуждают, как скоро рухнут Советы и как после этого обустроить Россию, а другие уже будто забыли, что есть какая-то Россия, и освоились в Берлине так, будто жили там всю жизнь. Ганин никому из них не симпатизирует, тяготится этой компанией и думает лишь об отъезде, пока неприятный навязчивый Алферов не рассказывает о скором прибытии из СССР жены, которая оказывается первою любовью Ганина – этим событием открывается внутренняя сторона сюжета, чарующие и томительные воспоминания главного героя о лучших месяцах его жизни в России.

Отстраненность Ганина от унылого эмигрантского быта в Берлине и яркость образов его памяти о романе с Машенькой меняют местами реальное и иллюзорное в книге: вынужденное пребывание в пансионе становится досадным мороком, соседи, знакомые и любовница уплощаются до смутных фантомов, преследующих героя, в то время как воспоминания обретают объем действительного, всеми органами чувств переживаемого здесь и сейчас впечатления. Ганин смотрит вокруг и видит одни тени, не знающие, что ничего живого – ни телесного, ни духовного – в них нет, в то время как себя он ощущает не только наполненным жизненной энергией, но и подобным Богу благодаря силе своей памяти. Потому он и хочет забрать Машеньку у Алферова – не дать призрачному эмигрантскому мирку поглотить самое ценное, что осталось от России в сердце героя.

В ожидании их встречи постепенно нарастает напряжение между субъективно-реальными грезами Ганина и иллюзорно-объективным окружением, выливаясь в сомнения о воссоединении бывших возлюбленных: каким окажется баланс тела и тени в Машеньке? какой ее увидит Ганин? а каким увидит его Машенька, законная жена Алферова? выберет ли автор трагический (Машенька тоже стала тенью), драматический (Ганин стал тенью для Машеньки) или счастливый (Машенька спасена, любовь разгорелась с новой силой) финал? к чему вообще ведет эта история о призрачности тоскливого настоящего и осязаемости милого прошлого?

Набоков выбирает силлогический финал: если в памяти все так хорошо, а в текущем восприятии все так себе, не стоит портить воспоминания новыми впечатлениями. Этот силлогизм определяет и будто бы внезапное решение Ганина не встречать Машеньку, и ответ на первейший вопрос – эмигранту нужно сохранить память о России, но ни в коем случае не возвращаться в нее, чтобы не рисковать самым ценным в своем сердце. Что потом автор и подтвердил своей жизнью.

Еще в романе есть скрытый уровень, связанный с подозрительными деталями фигуры Ганина – он вооружен, силен, участвовал в Гражданской войне, живет под польским псевдонимом и, возможно, украл паспорт у Подтягина – но его исследованием я займусь при перечитывании. В первом чтении «Машенька» – это авторское кредо «Внутреннее важнее внешнего».

Сижу с выпученными глазами, слезы в горле, воображение всё ещё там..., какое сильное произведение, Оруэл и рядом не стоял с нашим Набоковым, таким дерзким, смелым, бьющим в душу!

Слог нереально тяжёлый и одновременно интересный, вначале поражаешься изворотливости слов и мыслей, потом привыкаешь и легко уносишься к главному герою в его антиутопию.

Никогда не мог представить или поверить, что буду читать его, тк кроме «Лолиты» на слуху ничего и не слышал. Особенно поражает его воображение и сравнения всего что видит, чувствует и как думает автор. Неживые все предметы превращаются в осязаемые и одухотворенные, либо описание по слоям сидящего человека, начиная с одежды, под ней тела, под ней души..., гениально и просто!

Хочется многое сказать после прочтения, а слова не идут, ошарашен на столько и неожиданно для себя, прям в ступоре, что не знаю как теперь читать что то другое..., что не от В.Набокова!

«Отчаяние» Набокова по своему замыслу произведение двухаспектное. С одной стороны — это психологический роман, раскрывающий подноготную извращенного сознания главного героя, содержащий, в то же время, социально-политические аллюзии. С другой — отстраненная насмешка над произведениями подобного формата, торжество доведения до абсурда.

Первая из выделенных сторон произведения своей условной цели не достигает. Поверхностными оказываются не только поведение, высказывания и мысли героя, но и неявные побудители, руководящие им в течение истории. Ни социальная отстраненность, ни профессиональные неудачи, ни семейная неудовлетворенность не могут быть определены в качестве подлинной мотивации персонажа. Ему как-будто просто скучно. С этим основанием, конечно, можно было бы вынести вердикт о разочаровании Германа в бытии как таковом, авторском намерении отобразить предопределяющее чувство бессмысленности: но и такая оценка представляется скорее домысливанием читателя, нежели творческим замыслом.

На таком пресном материале и попытка авторского иронизирования не смогла оказаться успешной. Набоков играет с текстом и с читателем, недвусмысленно отсылает к расхожей философской и художественной литературе, преодолевает барьеры и устремляется за рамки классической прозы. Однако цельного вовлечения читателя в диалог достичь не удается: тот остается в той же мере отстраненным, что и писатель в отношении Германа Карловича.

Сочинение 22-летнего Владимира Набокова, которое автор выдал за перевод пьесы выдуманного им английского драматурга Вивиана Калмбруда. И читатели, и критики поверили этому розыгрышу. Соглашусь с мнением биографов Набокова, что если бы пьеса действительно была переводом, то она не заслуживала бы внимания, но, как литературный опыт молодого русского поэта, оставляет яркое впечатление. Это очень красиво. И даже немного жаль, что из предполагаемых 4-х действий «переведено» только лишь первое )

Набоков запретил публиковать этот набросок. Но его зачем-то опубликовали. Пьеска в стихах на пару страниц.

Произведения В.В. Набокова я начинал читать (и продолжаю) по хронологии их написания. Первые несколько его ранних, русскоязычных романов, в свое время, вернули мне, утраченную было, любовь к чтению художественной литературы. «Защита Лужина», «Король, дама, валет», «Машенька», «Камера обскура» и т.д., все эти книги очень увлекательные, читаются «на одном дыхании». И вот, я решил написать здесь отзыв о романе «Подвиг». Ну а дальше будет спойлер.

Уже после написания своего отзыва, прочитал отзыв пользователя vfvfhm от 27 апреля 2020 г. Аплодирую стоя!

Я читал это произведение первый раз, когда мне было примерно 20 лет. Помню, как я тогда восторгался и еще отметил для себя – надо же, как это непохоже на другие романы Набокова, которые я к тому времени уже прочитал. Так это было ярко, динамично, стремительно, без всякой модернистской зауми (наивный!). С тех пор прошло тридцать лет. Решил перечитать и обновить впечатления: совершенно другое восприятие текста. «Камера обскура» для меня сейчас – это что-то типа пародии, и воспринимать его «серьезно» — нонсенс.

Берутся главные штампы немого кино (именно немого, это важно), литературы (Толстой, Чехов, Достоевский, Пушкин), добавляется куча аллюзий и отсылок к опере, театру, музыке, живописи и конструируется настоящий роман. Подозреваю, что добрую половину отсылок я не определил (а может и больше). Но кино как искусство – это здесь первичный и главный момент. В чем суть кинофильма? Если предельно упростить, то берется какая-то жизненная ситуация, сначала она опосредуется в виде сценария, потом на сцену выходят актеры и как-то эту жизненную ситуацию своей игрой обозначают. Звука еще нет, а потому приходится играть так, чтобы было всё всем понятно и без слов. А любовный треугольник и адюльтер, конечно же, одни из самых распространенных движителей сюжета. Что делает Набоков? Он берет это «штампированное» кино (со всеми его атрибутами, «общими местами» и клише) и переносит его в «жизнь». Поступает как бы наоборот. Так получается «Камера обскура». Сложно не заметить, насколько этот текст кинематографичен. Яркие сцены, соответствующая цветовая гамма, выверенный тайминг, бессмысленные, ни к чему не ведущие диалоги (они и должны быть такие, кино-то немое), незамысловатое (проще говоря, примитивное) однолинейное развитие сюжета.

Начало книги: Бруно приходит в кинотеатр и видит на экране, как «кто-то, плечистый, слепо шел на пятившуюся женщину». А последнее предложение в самой первой главе: «Нельзя же в самом деле взять браунинг и застрелить незнакомку только потому, что она приглянулась тебе». Финал нам показывает, что да, можно… — прекрасная закольцованность!

Тут можно много еще чего понаписать, но заканчиваю. Резюме такое: в этом романе больше пиршества для ума, чем для души, и с этой точки зрения он очень хорош.

Даже в самом начале своего творческого пути молодой Набоков как автор был очень умен и дико талантлив. Понимал, что большую тему и сложную архитектуру произведения ему не осилить, а высказаться очень хотелось. Поэтому и выбрал простую по форме и сложную по содержанию историю первой любви. Да еще и показал несколько ярких типажей русской эмиграции (и судя по всему, это оказываются вневременные типы).

Мало того, он еще и понял, что о главной своей боли, о России, ему особенно сказать-то и нечего — несколько ярких чувственных пятен в центрах памяти, и только — поэтому больше он к ней напрямую не обращался.

Когда вчера перечитывал роман, больше всего поразил Ганин. Набоков — и тут его подвело природное дарование — возводит его на стилистический пьедестал. Пишет о своем герое автор виртуозно. Но объект внимания этого совершенно не стоит.

Ганин — трус, подлец и просто пустой человек. Все его внутреннее содержание — это ностальгия по сытой и спокойной жизни. Вся его активность только декларируется автором, но фактически ограничивается походом с Подтягиным в присутственное место, расставание с постылой любовницей и подлой подставой пошляка Алферова. Он даже не мошенник и не авантюрист, так, перекати-поле.

Мало того. Раньше читая, я этого не заметил, а ведь Ганин был савинковцем после Гражданской! И нам, благодаря исследованиям нескольких поколений историков, хорошо известны все их «подвиги» в Белоруссии и Украине. То есть, Ганин — это пустышка, у которой руки по локоть в крови невинных. Поэтому-то он и может смотреть в лицо умирающему и улыбаться.

Итог его жесток и закономерен — ни семьи (живет под вымышленной фамилией), ни любви, ни близких. Просто пыль на ветру. Все его состояние — старый макинтош, купленный у пьяного матроса.

Также удивительно было читать об эмигрантах из пансиона. Ровно сто лет назад писалась книга, а выглядит, как пересказ ТГшек нынешних российских убегантов. Такой же перечень жалких, бесталанных и никчемных людишек. Правда, Подтягин, Клара и прочие хотя бы любили Россию прошлую, ту, в которой родились. Нынешние же здесь Россию презирали, там ненавидят. Но сидят у точно такого же разбитого корыта, что и персонажи столетней давности.

Набоков эту публику знал прекрасно и ни в грош не ставил. Хотя по-человечески ему было их, да и самого себя, жалко.

Перечитывая «Машеньку», я подумал, что если учитель Набокова Чехов «выдавливал из себя раба по капле» то Набоков выдавливал из себя человеческое ничтожество. Он, как и Ганин, был выходцем из среды «великосветской черни», потерпевшей полное банкротство, и судьбы ганиных для себя не хотел.

С задачей он справился. В Америку эмигрировал уже другой человек. Олимпиец, титан. Поэтому таким холодком и веет от его поздней прозы. Нам же ближе его ранние, русские книги, где борьба человеческого сердца с самим собой развернулась во всю свою бескомпромиссную мощь.

А «Машеньку», как я убедился уже в третий или четвертый раз, надо перечитывать. В двадцать, тридцать, сорок лет. И каждый раз это будет другая книга. Очень много дающая уму и сердцу.

С некоторых пор я перестал ставить произведениям бессмертных наших классиков ниже «десятки». Такое вот мое оценочное суждение о русской классической литературе.

Слог и стиль текста Владимира Набокова отличается от множества других авторов своим вниманием к эстетики и деталям окружающего мира. Его игра слов со сложной продуманной литературной техникой и с глубоким анализом сюжета заставляет читателя погружаться в текст, не замечая проведенного времени над самим чтением этого произведения. В той же «Лолите» автор не использует диалоги. Чтобы передать сказанное, он умело использует кавычки или косвенную речь.

То, что касается самого романа, то разговоры и споры в читательской среде вокруг него не утихают до сих пор, ведь на первый взгляд, сюжет книги может шокировать. Главный герой испытывает сексуальное влечение к совсем еще юным девочкам с определенной внешностью и складом ума. Корнем всех бед к своей не здоровой болезни он считает свою детскую психологическую травму в любви со своей двенадцатилетней подругой детства, с которой их разлучили взрослые. До встречи с двенадцатилетней Лолитой, герой книги, в лице преподавателя литературы Гумберта, еще пытается удалять свою похоть законным путем, например использует молодых проституток или женится на женщине, которая выглядит младше своих лет. И при знакомстве с Лолитой (настоящее имя Долорес) у него окончательно сносит крышу. Но Набоков здесь конечно хитер, он заставляет своего читателя сопереживать главному герою.

Читать или не читать, это дело конечно каждого, но автор написал сложный, многоуровневый роман, в котором зашифровал свою авторскую позицию.

Написано-то гладко, изящно, свежим слогом. А гадость. Редкая. И не из-за физиологических подробностей, которых не так уж мало. Набоков — сволочь, ибо, пока читаешь, то подхохатываешь Гумберту и следишь, как же он эту Долорес... поимеет. Помните, почему нельзя делать главным героем преступника? Потому что ему будут сопереживать. Вот и этот литератор сделал главным героем педофила вместе со всеми его тонко-душевными и физическими вихляниями. Чтобы все на себя его шкуру примеряли. И горячо сочувствовали. Правда, и сама Ло вызывает сопереживание. На первый взгляд.

А второй у меня очень субъективен. Набоков — еще та специфическая личность была с точки зрения не то что правого консерватора-националиста, а просто нормального полноценного обывателя. Там был брат-гомосексуалист, умерший в концлагере за шпионаж в пользу Англии. Дяди-гомосексуалисты. Отец, будучи прогрессивным либеральным политиком, вёл компанию за отмену уголовного преследования гомосексуалистов и был убит русским нацистом-черносотенцем при покушении на Милюкова. Жена — еврейка, они и в США уехали как еврейские эмигранты. Судя по роману, он при этом был американофобом. Неудивительно, что всех считал филистерами.

Мои впечатления такие..., что это книга о том, что людишки не такие, как кажутся. Долорес невинна с виду, но полностью развратна. Её мама отнюдь не хорошая женщина. Гумберт полон гаденькими мыслишками, но на деле безобиден. Гомосексуальные эфебофилы добры и участливы, как фотограф, который мальчишек принимал, — старикашка, друг Гумберта. Искуситель Лолиты Куильти выглядит приличным человеком, но на деле гад. Кстати, у него «арийский дом», а Гумберт активно сочувствует неграм и евреям. У Набокова девианты и инородцы, и вообще чужестранцы хорошие, а автохтоны-«расисты» и консерваторы плохи. В книге институт брака подается гадко. Как нечто, мешающее хорошим отношениям. И вообще всё нормальное автора бесит, и он стремится показать, что оно давно прогнило, что за всем, всем, всем нормальным скрывается какая-то гнусная гадость. А те, кто ненормальны, — они такие хорошие и несчастные, вынужденные жить в окружении грубых мужланов, не понимающих их высокую и прекрасную страсть к нимфеткам, естественно, освящённую историей.

Быстро замечаешь, что суть книги в восхвалении людей девиантных как добрых, утончённых, ранимых, отзывчивых и дружелюбных, просто с небольшими слабостями, к которым надо относиться с пониманием, и показе отвратительности людей нормальных. Что автор сам подстёгивает собственное возбуждение, смакуя то, что нравится ему самому.

Разные российские критики её относят к «о странностях любви» и этим оправдывают (потому как нельзя осуждать Набокова). Поскольку книга мне разонравилась, то и апология как-то далека от меня. Когда читал, то нечто по поводу замужества Долли лезло в голову, теперь не могу вспомнить. А вообще Гумберт — это персонаж Достоевского. И Свидригайлов из «Преступления и наказания», и Варакин или как там его из «Бесов» совращают девочек, и один — дочь своей квартирной хозяйки!!!

Вот Мережковский — гений. Его роман о Юлиане. «Тутанхамон на Крите». И его «Атлантида-Европа», на фоне которых Набоков выглядит мелким неэрудированным пописывателем про разную дрянцу.

«Что наша жизнь? Игра!» Модест Ильич Чайковский, опера «Пиковая дама»

«Весь мир — театр. В нём женщины, мужчины — все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль» Ульям Шекспир

»...Ведь все люди стремятся к Закону <...>— как же случилось, что за все эти долгие годы никто, кроме меня, не требовал, чтобы его пропустили? <...>

— Никому сюда входа нет, эти врата были предназначены для тебя одного! Теперь пойду и запру их.» Франц Кафка «Врата закона» (отрывок из «Процесса»)

«Приглашение на казнь» — это небольшой по размеру, но очень насыщенный образами и идеями психологический и философский роман-притча, в основе которого лежат размышления о жизни, о том, какое место в ней играет, тот, кто ее проживает и какое место играют те, кто его окружает на этом единственно возможном для него пути. Экзистенция и проживание индивидуальной жизни в жестких рамках настоящего, в которой может не найтись место человеку с именем Цинциннат.

Для того, чтобы двигаться дальше, просто невозможно не сказать несколько слов об этом говорящем имени. Луций Квинкций Цинциннат — римский военачальник, считался одним из национальных героев раннего периода Римской республики, образцом добродетели и простоты, но при этом был в постоянной оппозиции к плебеям, сопротивлялся призывам уравнять в правах патрициев и плебеев. Цинциннат жил в скромных условиях, занимаясь сельским хозяйством на своей ферме.

С самого начала и до самого конца, за исключением воспоминаний о прошлом, главный герой романа, современный автору Цинциннат, проводит в заточении в некоей «тюрьме». Он «нетакойкаквсе» и лишь за это изолирован от общества. Он не совершал никаких преступлений, однако он прекрасно осознает, что его жизнь по большому счету уже кончена, и впереди лишь скорая «казнь», ведь не может быть больше «жизни» у того, кто органически выбивается из большого спектакля по имени жизнь, кто чувствует в самой основе социума фальш, игру плохих актеров, которые не читали сценария, не учили роли, и играют как попало. Однако кроме этого «театра» никакой другой жизни нет и быть не может. Любой, кто видит сквозь толщу реальности невидимые подмостки сцены уже «мертвец», общество изгоняет его из себя, как делали древние люди с чужаками, отказывается от него.

Цинциннат Ц. хронический неудачник

Герой витает в воспоминаниях, путает настоящее и прошлое, пытается узнать будущее, живет в тюрьме. При этом он пытается оставить после себя след, он пытается неумело, наивно, творить. Он пытается выразиться, пытается осознаться, пытается жить. Попытка не пытка? Для современного Цинцинната нет ничего кроме попыток. Не по своей воле он вовлечен в игру, смешную, нелепую, злую, непонятную игру, которая при этом является неизбежной и единственнной возможной реальностью. Такие, как он не живут больше в этом мире.

Невозможно также не отметить то, что Цинциннат Ц. является аналогом Йозефа К., главного героя романа Франца Кафки «Процесс». По многим причинам эти люди — братья по духу, братья по чуждости этому миру. Оба они стали заложниками загадочного и всесильного Закона, который исторг их из мира остальных людей, сделал изгоями. Оба они прошли путь от человека, который пытается жить как все, до объекта преследования, неумолимого и смертельного.

При этом Набоков, все же, любит своего Цинцинната намного больше, чем Франц Кафка своего Йозефа

Таким образом Цинциннат Ц. после всех своих попыток-пыток жить и творить присоединился к героям прошлого, оставив больной мир своего настоящего, где нет места таким как он, где плебс победил патрициев и красные кумачевые флаги развеваются над страной... А впрочем, это уже совсем другая история...

За красивый язык романа, за его изящность, за попытку нащупать эфемерную сущность бытия, однако же за его вторичность и попытку в манере Кафки переосмыслить вопросы, заданные Шекспиром, я ставлю «Приглашению на казнь» 8 из 10.

Эту книгу Набоков написал в свои 27 и по общей атмосфере она чем-то напоминает «Игрока» Достоевского. Германия, какой-то пансион, горстка русских эмигрантов – достаточно жалких и каких-то потерянных. А по сюжету – отчасти Евгения Онегина. Привлекательность жены, но не девы. Впрочем, в мимолетности желания — весь Набоков.

Повесть почти бессюжетна и если честно, то довольно уныла. Пожалуй, самый яркий в ней момент – воспоминания главного персонажа — Льва Глебовича Ганина о своей ученической любви – той самой Машеньке, в честь которой и названо это произведение. Эти ностальгические фрагменты словно фонариком подсвечены – настолько живыми они смотрятся на фоне всего остального повествования. Не очень понятно – умышленно или само собой вышло. Мне кажется, что второе.

И да – вот это нежное и полузапретное чувство, яркость чуть порочных ощущений, пусть и мимолетно набросанных – это то, что Набокову всегда блестяще удавалось. И здесь получилось тоже. Такой легкий намек на будущую «Аду», но еще без изящного стиля, без кружева слов, без завораживающей вовлекающей легкости. Автор словно пробует ногой холодную воду, не решаясь еще окунуться целиком.

И еще – это очень мужская книга. С такой типичной неопределенностью отношений, с легкостью их проживания и отпускания. А как персонаж, Ганин вполне продолжает ряд, начатый Онегиным и Печориным.

Как произведение само по себе – «Машенька» не впечатляет, но если любопытно, с чего начинал Набоков – то почему бы и нет.

Набоков один из тех авторов, который делает не что, а как. Своих персонажей, да и не только их, мастер прописывает филигранно, ну это пожалуй и все. При всем при этом, мне чего-то не хватило, читать другие его работы желания нет.

Со школьных лет у меня, так уж случилось, оказались в фаворитах два писателя – Набоков и Достоевский. Эти «любимчики» никуда не делись и сейчас, я по-прежнему от них в восхищении. И единственное, что меня «раздражает», это отношение самого Набокова к своему старшему товарищу. Неприемлемо… К чему я это пишу? А к тому, что в этом своем раннем романе Набоков, похоже, начал свою «полемику» с Достоевским, описывая по-своему т.н. «природу зла». У ФМ злодеи – все с какой-то великой Мыслью, Теорией, Идеей. И эта глобальная Идея если и не «оправдывает» их преступления, то хотя бы объясняет. Они, эти злодеи, полны мыслей и чувств — в связи с тем, что они совершают. Это всегда подробнейшим образом описано. ВВ с этим, похоже, категорически не согласен: в его мировосприятии злодеи (убивцы) – обычные меркантильные «пошляки». Никаких Наполеонов, Ротшильдов и прочих вдохновителей у них нет. Обыденность зла, ничтожность его исполнителей – вот главный идейный стержень этого романа (ну, на мой скромный взгляд). Автор даже не удосуживается рассказать нам хоть о каких-то сомнениях, переживаниях, рефлексиях этих дама-валетных протагонистов в связи с тем, что они собираются совершить. Очень показательно.

И второе замечание: тут кто-то уже в отзыве написал, что попытка сделать героев романа немцами, не очень-то удалась. Полностью с этим согласен. Уйти от «русской романной традиции» Набокову здесь (пока еще) не удалось. На мой взгляд, бюргеро-немецким характером здесь и не пахнет.

А в целом, роман замечательный. Сильно лучше первой «Машеньки».

Я вот тоже в искусстве ни аза. Тем не менее, прочла с большим интересом.

Искусство как жизнезамещение. Искусство как оправдание собственной гнусности (кхм, а знаете, кто ещё художником был? Гитлер!). Уже достаточно, чтобы вызвать интерес.

Всё ждала, что со страниц книги вот-вот польётся кальвадос, но этого не случилось.

Концовка, несмотря на логичность, показалась какой-то... недожатой, что ли. И ещё почему-то изрядно напряг тот факт, что Кречмер, оказывается, всюду таскал с собой пистолет. И не просто таскал, а не считал, что, например, выстрел в Магду — это что-то плохое.

PS. Очень хотелось, чтобы Горн издевательски постучал Кречмеру по лбу деревянным фаллосом и чтобы Дорианна Каренина швырнула под поезд свой портрет. Не думаю, что это вышло бы за грань искусства.

Юбилейный день любимого классика приятно отметить обращением к его творчеству. Остановил выбор на раннем рассказе, у которого тоже юбилей. Он вышел 20 апреля 1924 года, ровно сто лет назад.

Давно уже обратил внимание, что гениальные или изрядно одаренные авторы свои таланты проявляют довольно рано. Лишь в исключительных случаях бывает, что автор писал-писал всякую лабуду, а потом вдруг — раз! — и раскрылось его могучее дарование. У Набокова тут все стандартно: детеныш тигра виден по когтям.

Метафизика, укорененная в повседневном быту, роковые совпадения, чувства, воюющие с интеллектом за сердце человеческое. И стиль — холодно-ироничный, остраненный, режущий, как алмазный скальпель. Очень многие критики попадутся на эту нехитрую уловку Мак-Наба и объявят его ловким игроком в литературный преферанс. А тот и рад: не будут лезть в душу с обнимашками!

Но как почитаешь тонкое, кружевное изображение души жены профессора, простой и чистой. Как проникнешься потусторонним ужасом, что навис над ее горемычной судьбой, благодаря тонкой игре на струнах восприятия у совсем молодого виртуоза, так поймешь — шулера от искусства и эксцентрики-мизантропы на такие душевные порывы и не способны, и не интересны они им.

И все-таки не зря Владим Владимыч всю жизнь искал проявлений в реальности потусторонних сил. Они с ним играли злую шутку с самого рождения. Ведь и появился он на белый свет не в один день с Шекспиром, как ему мечталось, а со своим тезкой, которого сильно недолюбливал — Владимиром Ильичом Лениным.

«Он чувствовал, как она идет сзади, и боялся шаг замедлить, чтобы счастье не перегнало его.»

Честно говоря, напрягает меня эта тематика развращения малолетних в книгах Набокова, но если присмотреться к современному миру, то обратите внимание, сколько 60-70 летних дедов женятся на 20 летних девушках. Это очень пугающая тенденция. Но, к слову говоря, герою этого романа всего слегка за 30, есть жена, ребенок, работа, деньги, но острых ощущений не хватает. В наше время можно было бы попробовать себя в каком-то опасном спорте, но Кречмар выбирает измену жене с несовершеннолетней. Добавьте к этому тот факт, что он нерешительный размазня и получите полную картину.

Вообще, в этой книге все хороши в отрицательном смысле слова — некому сочувствовать, потому как мерзко… мерзкие, низкие поступки… мерзкие мысли мерзких людишек.

Но в то же время, как ювелирно и беспристрастно показан целый пласт таких вот персонажей: один с извращенной картиной восприятия, трактующий поступки возлюбленной так, как ему удобно и в розовом цвете, а прежняя жизнь и брак уже не важен, ведь то была неистинная любовь; она — одержима целью блистать на экране, а методы достижения этого не так уж важны; второй — этакая внезапно разгоревшаяся звезда и так же внезапно погасшая, пытающаяся строить из себя невесть что, подначивая и подзуживая других, как герой Шагина в «Бесах».

И как-то незаметно драма на пополам с мелодрамой превращается в триллер с напряженным сюжетом и остросюжетным концом. Вот уж к такому повороту я точно не была готова! Но радует, что хоть кто-то из этой троицы получил по заслугам, да и логичен был такой финал, что и говорить!

Да уж.. То, что в начале прочтения романа раздражало и, скажу честно, откровенно бесило, в середине заставило задуматься, а в финале откровенно захватило. Да-да, захватило, несмотря на отсутствие каких-либо активных действий со стороны героев Набокова и общего вяло текущего повествования.

Лужин... Лужин, по моему скромному мнению, это диагноз, одна из форм психологического расстройства. Если доктор напишет в диагнозе -«Лужин», то человеку, знакомому с одноимённым романом, всë станет ясно без дальнейших пояснений. Это же надо так точно описать человека, его жизнь, его действия и бездействия и собрать настолько полный образ героя. Хотя, какой из Лужина герой. Даже его полное имя и отчество звучит только в последних фразах романа, а так всё «Лужин» да «Лужин».

Не буду заострять внимание на остальных персонажах романа (а они тоже по-своему интересные и тонко прописаны), они лишь фон, люди, которые возникают и пропадают в жизни нашего героя, мало его затрагивая, за исключением жены. Да, давненько столько эмоций не испытывал после прочтения книги.

Это первое, а может и последнее ( уж больно витиеват слог и зануден сюжет) произведение Набокова, которое я прочитал. Поэтому говорить о том, что это одно из лучших произведений автора или один из лучших классических романов русских писателей, не буду. С автором незнаком, а русскую классику, к своему стыду, читаю мало. Но то, что «Защита Лужина» вызвала у меня целую гамму чувств, пусть и негативных, задев некоторые струны моей души, это несомненно. Ведь именно для этого пишутся и читаются книги.

Оценка 9.

Я бы поставил это произведение в один ряд с повестью Толстого «Смерть Ивана Ильича» и рассказом Бунина «Господин из Сан-Франциско». Общая идея трёх работ состоит в том, что жизнь человека перед лицом смерти становится пустой и незначительной. Мелкие дрязги с родными, переживания по поводу карьеры, жажда денег и бег от проблем — подобные вещи в какой-то момент перестают волновать, но осознание этого, чаще всего, приходит слишком поздно.

Впрочем у главного героя Пильграма есть отличие и оно называется мечта. Добавила ли она смысла в его жизнь? Сомневаюсь. Но она сделала её красивее, а большего, наверно, и желать не нужно.

Лишение детства

Первая моя книга у Набокова. Сюжет конечно известен, на слуху, и экранизацию видел. Решил оценить, как же это написано.

В результате очень даже не плохо, язык очень образный, рисующий кино. Витиеватые обороты всё-таки складывались в картину. Набокову очень удачно получилось написать роман от имени рассказчика. Вот теперь и думаю, а у самого писателя никогда таких мыслей не возникало? Так образно и правдиво все написано, что начинаешь в это верить. А то вон у Оскара Уайльда были эпизоды в жизни,

Сразу скажу, что главный герой романа -антигерой, который, начиная оправдываться, пытается рассказать, что он не виноват. По началу казалось, что Лолита та еще динамо, склоняла бедного мужика, играя с ним. Но это была лишь игра, дающая ответ на вопрос как же это происходит во взрослой жизни. Наверное у девочек бывает такой период, т.к. созревают раньше мальчиков-сверстников. И тут ей не повезло нарваться на такого урода. Оказался бы на ее пути здоровый человек, то направил бы ее к ровесникам и прошел мимо. Как минимум нужно проигнорировать.

Затем с каждой главой, с историей жизни антигероя, всё больше убеждался, что тут уж точно болезнь. Навязчивое состояние, обсессивное влечение. Эти акценты внимания на мелкие детали описания подросткового меняющегося тела, смакования, восхищение ими, всё больше убеждали в нездоровости этих отношений. Ну а когда в ход пошел шантаж для удерживания, манипуляции, абьюз, то переживания усилились, быстрее хотелось свободы для нее. Ребёнок же еще, у нее свои, детские интересы еще никуда не делись. В результате у ребенка сложилась травма на всю жизнь, а ведь как обычная девочка всего лишь хотела любить, быть любимой, иметь семью и детей. И я очень рад, что роман начинается с рассказа уже осужденного человека.

Сперва брался за эту книгу два года назад и где-то после середины бросил. Свою роль сыграла предубеждённость против Набокова, что мол «кроме стиля ничего в его произведениях и нет», и к тому же стиль не из простых (очень тяжело было продираться сквозь текст + книга мрачноватая). Однако на днях снова «Защита Лужина» побывала в моих руках, которую я на сей раз дочитал.

Что я могу сказать? Книга — шикарная и незабываемая. Меня всегда интересовала тема гениальности и её цены, которую в этом романе Набоков прекрасно раскрыл. Да, действительно, Лужин — «феномен» в своем роде, как в одном эпизоде высказался про него Валентинов. По существу, у Лужина ничего не было, кроме пребывания в потустороннем мире шахмат, и потому физическое бытие его угнетало, отвлекая от игры. Лужин не просто любил шахматы, но жил ими, исключительно оперируя шахматными категориями, когда ему нужно было реагировать на «нападения» реального мира.

В итоге вопрос: стоила ли игра свеч? Нужна ли нам такая гениальность? Учтите, что Лужин ничего другого не знал кроме шахмат и остался маленьким мальчиком. Мне он показался точно не гением , а в один момент ярко вспыхнувшей и сразу же потухшей звездой, которая ничего после себя не оставила и которая себя смутно осознавала. С другой стороны, Турати (противник Лужина) играет очевидно лучше и вместе с тем создаёт впечатление личности, которая живёт полноценной жизнью и сама задаёт траекторию своего полёта. Поэтому Турати мне кажется подлинным гением, а Лужин — нет. Ведь гений не может быть заложником своего таланта, правда?

Не могу не отметить прекрасный язык Набокова. Текст было очень приятно читать и что мне очень понравилось, так это нестандартные описательные формулировки, которые выбивали меня из автоматизма восприятия. Например, «лето, состоящее в общем из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья» или «Лужиным он занимался только поскольку это был феномен, — явление странное, несколько уродливое, но обаятельное, как кривые ноги таксы.»

Книга непростая, требующая терпения. Но она того стоит.

Это было моё первое прочитанное произведение Набокова и точно не последнее! Думаю, через пару лет снова вернусь к «Защите Лужина».

Волшебник, В.Набоков.

Если бы я не прочел только что Лолиту и не увидел в послесловии речи о Волшебнике, являющемся пробной версией до написания основной Лолиты, я бы наверное и не стал читать эту повесть, но, начав читать Волшебника, для меня оказалось каким-то вторичным продуктом, каким-то повторением ранее пройденного урока, причем в кратком курсе,... снова 40 летний маньяк, снова 12 летняя девочка, да сменились декорации, сад на детскую площадку с двумя кумушками на лавочке, да и сама девочка предстала безликой и безымённой, не готовой ко всей этой будущей истории с Гумбертом, извините с Артуром, но остальное именно про то же самое, и я немного подрасстроился, ну читать снова о том же наверное надо было либо до Лолиты, либо чуть позже намного, точно не по порядку, а так получилось вторичное послевкусие, ведь Лолиту уже не переплюнуть, для меня там получены намного серьёзнее эмоции, тут краткий пересказ, и тем не менее... Будто попал в параллельную реальность, другую версию истории, не в Америке уже, а как будто в России, хотя пишут во Франции, быт, язык, обычаи все наши, жеманности и выкания господ, очень как то по другому получилось, по сюжету повтор, а финал резко иной, трагично быстро закончившийся, даже не ожидаемый вовсе. Профессионализм автора завлечь читателя в тему текста превосходный по прежнему, провалился и повесть прочитана. Запомнилась фраза из послесловия «Волшебник — это опыт исследования безумия, увиденного через разум самого безумца», считаю именно так и есть, никакого Набокова и его опыта из прошлого, всё злые языки, это выдуманная история в виде исследования душ маньяков,... так что данную тему маньячности изучил по двум произведениям, в краткой и расширенной версии, достаточно, пора приступать к другим творениям, хотя вопросов и тут много осталось, нужно время на посидеть да подумать, обмозговать прочитанное...

Лолита, В.Набоков.

Давно хотел прочесть, как знаковое произведение Набокова, взял в руки книгу и за вечер оказался на 11 главе, и так далее в том же темпе освоил роман, не потому что нравится тема, потому что, как это написано, каков слог, какой юмор, какая ненависть к людям у героя, показав на сколько он егоза по отношению к каждому и каждой, кого встречает на своем пути. Это нечто, настолько увлекает язык, стиль, ведение повествования истории, интересно и необычно, тема то не из лёгких, и я понимаю, почему периодически эту книгу запрещали. Сам автор как бы оправдывается и постоянно вставляет между строк некоторых исторических личностей, которые жили ранее, либо которые являются вымышленными книжными героями, но у которых было подобное влечение к нимфеткам, да в какие времена это было ествественно, брать в жёны 10-12 летних, в каких странах это даже принято, в каких романах встретились полюбили и даже умерли, успев впитать все истоки взрослой жизни, оправдываясь и намекая, пытаясь убедить читателя, что это нормально, естветсвенно и нужно относится к влечению к малолетним так, будто так и должно быть, но при этом постоянно вставляя, то тут, то там, что его поймали, ведется обращение к господам присяжным в диалоге, показывает, что расплата и закон всё таки его настигнут, он поплатится по итогу, но будет где-то это в финале, а пока сюжет и чувства, и развитие отношений взрослого 40 летнего мужчины к 12 летней девочке. Страсти, мысли, волнения, дневниковые записи, развитие отношений по шажкам, подробно, откровенно, не стесняясь, ... и конечно же главная мысль, кто тут на самом деле виноват еще, кто кого соблазнил, кто на самом деле жертва, кто попал под чьи чары и в чьи сети, очень большой большой вопрос, ответ каждый получит в меру своей распущенности и воспитанности. Ну а если совсем коротко, Лолита — это бесконечно подробная исповедь похотливого педофила, хвастающегося своей победой над покоренной им нимфеткой, волей случая подвернувшаяся ему на пути,...

По итогу прочтения Лолиты, обнаружил в моем издании несколько послесловий, где получил вразумительный ответ — от чего так это произведение популярно во всем мире, некоторые считают его порнографией, некоторые с иным подтекстом, где есть призыв, беречь своих детей, ведь такое случается ...

Опустошён, двоякое ощущение от романа, надо подумать...

Совершеннейшее произведение в жанре рассказа, потрясает неимоверно, не оторваться. Каждое слово, метафора, гипербола — на месте. Очень поэтичный язык, как будто автор сначала написал поэму на эту тему, а потом переложил её в прозу. Всё начинается очень даже реалистично, а под финал — взрыв, в котором и мистика, и фантастика, и детектив, и абсурд...

Необычный рассказ даже для Набокова. Видимо самый первый или один из первых. Судя по этой сказке — даже нечисть (леший) испытывает тоску-ностальгию по России и по былым временам

Замысел, исполненный голубыми оттенками изящества и красного пламени страсти, «Лолита» Владимира Набокова – это произведение, как бутылка винтажного вина, которое со временем лишь обретает новые оттенки вкуса.

Прочтение «Лолиты» – это движение по крутым поворотам ума Набокова, которое в первый раз, пусть и отталкивало своей плотностью и тягомотиной. Сначала это было, как взгляд на незнакомое произведение искусства, в котором формы и цвета сливаются в непонятный калейдоскоп, не дающий возможности уловить всю гамму эмоций и нюансов.

Но, повторное погружение в этот удивительный мир, произошедшее спустя десять лет, позволило по-новому взглянуть на историю. Как человек, который уже пройдённый путь знает, я начал ценить манеру рассказа, понимать глубинные слои текста, разглядеть каждый намёк и аллюзию. Я стал ловить каждое слово, как бабочку, и изучать его под микроскопом.

Как соломенка в вине, эта книга превратилась в сложный букет вкусов, оттенков и запахов, став для меня на 8 из 10 баллов достойной наслаждения и изучения. Набоков, в своей прозе, создал пьесу, где каждый персонаж играет свою роль, даже если иногда понять их мотивы становится трудной задачей.

В целом, «Лолита» является произведением, требующим не только чтения, но и понимания, что делает её одной из тех книг, которые не стоит оценивать по первому впечатлению. Нужно вглядываться, задумываться и наслаждаться многогранностью и глубиной, которые предлагает мастерство Набокова.

Прекрасный рассказ, который можно отнести к категории святочных, так как в нём затрагиваются религиозные темы, а сами действия происходят в канун зимних праздников.

В тексте особый акцент делается на том, что главным чувством христианина должна быть надежда. Какие бы ужасные события не происходили в нашей жизни, какие бы потери мы не понесли, Бог всегда оставит нам хотя бы искру былого пламени и от этой искры всегда можно будет разжечь новый огонь, который будет нас согревать.

Другой важной идеей рассказа я бы назвал мысль о том, что близость умершего человека мы ощущаем сильнее не на его могиле, а в тех местах, с которыми была связана его жизнь. Возможно, это понимание хотя бы частично утешит горе тех людей, кто потерял близких.

Набокову свойственна этакая ремесленная кропотливость в описаниях, которая и составляет его характерную авторскую манеру.

Когда я читала Набокова в прежние времена, то на фоне стилистической преснятины тех книг, которые издавались в пору моего детства-юности, его проза казалась пиршеством и наблюдательности, и изысканного подбора слов (в одном, на первый взгляд, необычном эпитете сконцентрирована порой весьма нетривиальная метафора, которую еще нужно расшифровать), и смелого и оригинального конструирования фраз, и освещения словно бы мимоходом таких аспектов существования — в основном даже не «существования», а словно бы ухватывания и методичного препарирования промелькнувших не вполне осознанных мыслей и ощущений — про которые я до того момента даже близко ни у кого из известных мне писателей не читала. И подобный оригинальный подход изумлял меня и приводил мозги в приятное возбуждение, порождая кайф от чтения.

Весной 2019 года я перечитала «Защиту Лужина» и «Дар», и вот роман «Дар» меня достаточно сильно напряг. Я устала от ничего не привносящих в сюжет описаний того, кто и с каким выражением лица прошел по улице, на что были похожи разные части тела этого эпизодического персонажа и что все это напомнило наблюдавшему за ним герою.

Позже я прочитала более поздние вещи других авторов, где в почти по-набоковски изысканной манере даются какие-то описания и размышления — там, где это требуется по сюжету — однако вдобавок присутствует и многое другое, в том числе сюжетная динамика. Да и сам Набоков по своему кругозору и занимавшим его мыслям (не говоря уже о порой архаичных оборотах речи) устойчиво остался человеком своего — замечу, давно ушедшего в прошлое — времени, в то время как нынче писатель может попытаться использовать разработанные В.В. инструменты на качественно новом уровне, встраивая из в современного наполнения прозу или в жанровую литературу.

В «Весне в Фиальте» Набоков в который раз ступает на свою излюбленную территорию, описывая ситуацию «герой в городе» — причем еще и в городе с афишными тумбами и со время от времени появляющимися на улицах циркачами — ну, Набоков ведь вообще неравнодушен к зрительно забавным вещам.

Также его «фирменной фичей» является путешествие героя по своим воспоминаниям, когда тот руководствуется цепочкой непроизвольных ассоциаций, возникающих в момент осмысления собственных зрительных и прочих ощущений. Здесь таким вот катализатором процесса становится шагающая рядом Нина.

Поначалу показалось, что автор сосредоточится на последовательности случайных встреч двух русских эмигрантов, и получится история, проникнутая романтической ноткой и размышлениями о том, что могло бы произойти и чего не случилось.

«Как часто бывает, пошлость, неизвестно к чему относившаяся, крепко обвилась вокруг воспоминания, питаясь его грустью.»

Но потом делается понятно, что нет, вроде бы все-таки «случилось» и «случалось» потом регулярно, однако же это не мешает герою думать о том сценарии его жизни, который осуществился, сравнивая его со вторым сценарием, несбывшимся и несбыточном, в котором Нина возникает в его жизни не в какие-то непредсказуемые моменты, в очередной раз выныривая из его воспоминаний в реальность, а вроде как присутствует в ней перманентно.

Потом обнаружилось, что, отдав должное теме вечно ускользающей Нины, непостижимой в своем естественном очаровании, автор с упоением сосредоточивается на ее супруге Фердинанде. Сюжет «выруливает» на излюбленную у Набокова тему писательской популярности, сравнения писательских манер, ревности одного писателя к успехам другого, литературной критике и так далее.

«В совершенстве изучив природу вымысла, он особенно кичился званием сочинителя, которое ставил выше звания писателя: я же никогда не понимал, как это можно книги выдумывать, что проку в выдумке; и, не убоясь его издевательски любезного взгляда, я ему признался однажды, что будь я литератором, лишь сердцу своему позволял бы иметь воображение, да еще, пожалуй, допускал бы память, эту длинную вечернюю тень истины, но рассудка ни за что не возил бы по маскарадам.»

Что же касается финала — что ж, его предзнаменование — или, если хотите, его «репетиция» — встречается в тексте еще за несколько страниц до конца рассказа, не говоря уж про упоминание о том, что это свидание станет последним в череде свиданий. Происходящее неизбежно приобретает меланхоличный оттенок и делается понятно, почему все эти мельчайшие детали так врезались в память (хотя разве бывает у Набокова, чтобы было по-другому, без деталей, даже если все протекает вполне себе благополучно? )

То, что Набоков решает оборвать эту уходящую, казалось бы, в будущее спираль витков встреч с Ниной, не слишком удивительно. Подобный прием, к примеру, присутствует у него в рассказе «Пильграм» о коллекционере бабочек — помнится, когда-то это произвело на меня довольно сильное впечатление.

«Сорокалетний литератор и рантье, перебравшись из Парижа в Америку, влюбляется в 12-летнюю провинциальную школьницу, стремление обладать которой, становится его губительной манией»

Так начинается история болезненных отношений педофила и нимфетки Долорес Гейз. И в этих отношениях, сколь не сглаживал бы автор острые углы, нет нечего здорового и адекватного. Идея поселиться в доме матери «Лолиты»- Шарлотты Гейз, а впоследствии взять её замуж, только ради того, чтобы иметь возможность, находиться рядом с 12-летней дочерью, ублажая свою похоть!!! Это же кажется уму непостижимо, скажет читатель, и будет прав! А что, если я скажу, что роман, написанный Владимиром Владимировичем Набоковым, имел под собой, реальную, куда более страшную историю, чем романтизированный сюжет этого романа?!

Да, характеры героев описанные «картонно», если не сказать плоско… Ведь что, в сущности, мы знаем о характере Шарлотты, извращённой фантазии и помешательстве Гумберта Гумберта на маленьких девочках, что мы можем сказать о характере Лолиты, кроме того, что она стала вожделенной жертвой престарелого педофила?! По правде сказать, обо всём вышенаписанным мы можем лишь догадываться, ибо этого в романе просто не сказано.

По одной из версий, положенной в основу романа.

Прототипом «Гумберта» мог стать, Фрэнк Ла Салль, который в 1948 году освободился из тюрьмы, и похитил девочку Салли, которую продержал в плену 21 месяц, и насиловал её в своё удовольствие. Эта история, показывающая человеческую гнусность, мир мужчины извращенца изнутри, но что больше всего поражает, читая роман, никогда не задумаешься, что сюжет может быть основан на реальных событиях.

Примечательно, что Фрэнк Ла Салль был прежним заключенным, который в 1948 году только освободился из тюрьмы, отсидевший как раз за педофилию. Увидев в магазине малолетнюю девчонку Салли, он похитил ее и продержал в плену 21 месяц. Девчонке удалось сбежать и связаться с семьей. Ее похитителя задержали. Он скончался в тюрьме в возрасте 70 лет от атеросклероза.

Эта угрюмая история так поразила писателя Владимира Набокова, что он решил сотворить прототип Салли — свою Лолиту. Немножко литературных шедевров имеют столько возражений в себе, сколько есть в знаменитом романе Набокова «Лолита».

Эта история раскрывает самые мерзкие и звериные черты человеческой сущности. Автор открыто показал миру классический образ мужчины-извращенца. Что шокирует в этой истории еще огромнее, так это то, что она основана на реальных событиях.

Стоит подметить, что опубликовать свой роман Набоков сумел только во Франции. Все остальные издательства ему отказывали. Позже экранизации романа «Лолита» Стенли Кубриком у артиста Джеймса Мейсона, сыгравшего ведущую роль растлителя, сложилась неприятная репутация. Всю жизнь он сожалел, что согласился сыграть в этом фильме.

Роман, кроме отвращения, вызвал честно говоря спорные чувства, и пока что, выше 9 баллов поставить не могу, осознавая, что история имела место быть.

Чисто набоковский роман, оставляющий, как почти все романы Набокова, чувство разочарования и недоумение типа «Зачем я тратил время, всё это читая?» Поскольку писательская репутация Набокова безупречна и он считается виртуозом, умницей, великим стилистом, интеллектуалом и так далее, прочитавший начинает придумывать оправдания потраченному времени, рассыпаясь в похвалах Набокову и подчёркивая свою читательскую элитарность: «Глупым читателям книги Набокова не нравятся, а умным — нравятся! Так вот, ребята, лично мне книги Набокова нравятся! Намёк понятен?» Ну, это своеобразынй эффект «нового платья императора» из сказки Андерсена.

Сам «подвиг», вокруг которого выстроен роман, поразительно глуп и никчёмен. Он вызывает в памяти очень короткий рассказ Даниила Хармса «Рыцарь», про храбреца, увидевшего на улице даму, решившего посвятить ей героический подвиг и в качестве подвига бесстрашно выбросившегося на полном ходу из трамвая. Набоков на полном серьёзе предлагает читателю восхититься этим идиотом.

Что касается фирменных набоковских описаний кружения центрального персонажа по Европе, то они выдают, что, вообще-то, для Набокова родной язык английский, что русский он выучил факультативно и не очень хорошо им владел. Но, поскольку Набоков в громе своей американской славы пришёл к отечественному читателю лишь в конце 80-х годов, когда и в России уже не слишком хорошо владели родным языком, фразеологические выкрутасы этого профессора от литературы были приняты с восторгом — ведь большинство русскоязычных писателей указанного периода писали ещё хуже, ещё корявей.

Замечательно, что предыдущие рецензенты этой путаной неискренней книги, зло и умно поиздевавшись над романом «Подвик», на автомате, чисто рефлекторно, ставят ему высокие оценки, как шедевру литературы — настолько велик восторг перед самим именем Набокова, безотносительно его текстов.

У меня роман вызвал отвращение и не понимание, зачем кто-то вообще пишет об этом и пишет так. Складывается впечатление, что для автора вся эта история нормальна и романтична. Т.е. мы должны понять вот это вот всё. Кто-то даже видит в герое несчастного человека. Нет, нет и еще раз нет. Я понимаю, тема очень тонкая, так скажем. Писать об этом — ходить по лезвию ножа. Я знаю, что можно написать иначе, но Набоков выбрал свой путь, чем поставил лично для меня крест на себе как на авторе. Более того, я даже готова спорить и исключать людей из своего окружения, кто будет мне доказывать, что это не то, чем кажется, и это история о любви. Это история об отклонении и болезни, преподнесённая читателю как нечто нормальное либо с претензией на нормальность. Это и не понравилось. Написано, на май взгляд, неинтересно. Читала через силу, чтобы быть в теме.

- То есть вот сейчас вы оценили «Лолиту»?

- Вы знаете, когда я её прочитала в том возрасте [14 лет]... Я, конечно, понимаю, почему не надо это читать раньше времени: потому что, я вам должна сказать, что это воспринимается однозначно как история про тонкого, ранимого, глубоко чувствующего автора и про эту дрянь неблагодарную, которая не оценила, с каким человеком свела её судьба, — вот, собственно, вся мораль, которую удалось оттуда извлечь. О чём на самом деле идёт речь, ты понимаешь на разных этапах своей жизни. Не всё сразу, разное в разные годы. Поэтому да, есть вещи, до которых надо просто дорасти.

Екатерина Шульман (из интервью Катерине Гордеевой)

Я прочитала «Лолиту» лет в 17, и да, примерно так её и поняла, пожала плечами и забыла. Но вот сейчас, о, сейчас она воспринимается совсем по-другому.

Должна сказать, что мои попытки ознакомиться с творчеством Набокова через другой его роман, «Дар», окончились полным провалом: я просто не смогла продраться сквозь фантасмагорию образов и очень странный, хотя и безусловно поэтичный язык. Но здесь, здесь! Можно забыть про сюжет и просто наслаждаться полётом фраз, круговоротом эпитетов и иносказаний, невероятно тонким и изящным кружевом текста. Это удивительное владение словом.

Что касается происходящего на страницах, кровь стынет в жилах. Тот факт, что повествование ведётся от первого лица, позволяет проникнуть в мысли Г.Г. и представить, что происходит в его голове, как он сам себя оправдывает, как порой прорывается в нём понимание истинного положения вещей, как у него в прямом смысле происходит помутнение сознания. Он, безусловно, в своём представлении искренне любит Лолиту и этим оправдывает всё. Несмотря на отвращение и злобу, иногда начинаешь жалеть этого презренного человека — но не сочувствовать ему, о нет.

Опять же, история страшна своей обыденностью. Подростковые поиски себя и своей сексуальности, желание казаться взрослее и раскованнее, детская влюблённость — это всё нормально и привычно, однако Г.Г. пользуется этим в своих целях, оправдываясь тем, что «она сама меня совратила» (что мы так часто слышим в новостях о реальных педофилах), как будто не понимая, что именно он, взрослый, несёт ответственность за происходящее. И даже потом, уже зная реальное отношение Лолиты к его действиям, он не останавливается, и только печально отмечает, что она плачет по ночам.

При этом сама Долорес никакой симпатии не вызывает, она описана как довольно противная и грубая девчонка, и финал её истории закономерен. Но это ничего, ничего не меняет.

Всё это невыносимо красиво и печально.

Честно признаюсь, что к творчеству Набокова меня не тянуло никогда. Лишь в минувшем году я начал задумываться о том, чтобы попробовать, «надкусить», так сказать произведения автора.

И первым таким укусом стал роман «Защита Лужина», посвящённый жизни и событиям этой жизни русского шахматиста Александра Ивановича Лужина.

Следует сказать, что роман являет собой шикарнейший образчик витиеватого литературного русского языка, коим Набоков владел в совершенстве. Несмотря на длинные, порой весьма тягучие и не всегда сразу понимаемые предложения, роман читается легко и непринуждённо.

Да, здесь нет динамики и лихо закрученного сюжета, как в детективах или триллерах; да, здесь нет фантастических допущений, которые позволяли бы нашему сознанию увидеть что-то своё… Ничего из этого здесь нет.

Но, несмотря на это, роман не потерял своей какой-то собственной «харизмы» (не знаю, стоит ли так говорить о книгах?). Чтение его затягивает, не даёт оторваться (особенно в те моменты, когда полностью привыкаешь к языку)…

В общем, шикарный роман, который, как мне кажется, стоит прочитать любому, кто хочет познакомиться с творчеством Владимира Набокова.

И важный момент. Я не советую начинать знакомиться с творчеством Набокова с нашумевших и получивших скандальную славу романов, навроде «Лолиты» (которую, к слову, я планирую прочитать, но, конечно, значительно позже). Лучше всего начинать с его ранних романов, таких как «Защита Лужина» или «Машенька»…

Как это обычно и происходит с романами Набокова, в берлинском романе «КДВ» нам встречаются килограммы забавных изысканных любований моментами повседневной жизни человека, особенно в области засыпания и в области отношений человека с предметами и предметов с людьми.

Свои архисложно построенные предложения Набоков делает тщательно выверенными и ритмичными, что существенно облегчает чтение.

И вот на фоне всей этой стилистической изысканности сюжет романа кажется чем-то второстепенным, мысли и действия героев скорее выглядят искусственными вставками в описание того, кто сидел за столом, как выглядела еда, с каким выражением лица шел прохожий и что было надето на той или иной эпизодически промелькнувшей женщине.

И размышляешь поневоле, а что изменилось бы в романе оттого, если бы, к примеру, на ночном столике между супружескими кроватями «раскорякой сидела» бы не «долголягая кукла» в виде «негра во фраке», а какая-то другая?

Что же касается психологии, то нужно отдать Владимиру Владимировичу должное: к примеру, он очень верно замечает, что когда в жизни женщины появляется новый мужчина, то доселе столь привычный супруг вдруг делается совершенно нелогичным и невесть откуда взявшимся персонажем из другого мира.

Сдается мне, что симпатии автора из всей этой троицы прежде всего принадлежат шумному и деятельному Драйеру (то есть «королю»), о котором говорится, что тот «всегда боялся упустить что-нибудь любопытное» и про идеи и мотивы которого в романе всегда рассказывается с особенным удовольствием.

Книга является рукописью комментированного издания поэмы «Бледный огонь» известного американского поэта Джона Шейда. Предисловие, комментарии и именной указатель подготовил коллега Шейда по Вордсмитовскому колледжу Чарльз Кинбот. Уже в предисловии Кинбот начинает саморазоблачаться: карточки с только что законченной поэмой он де-факто похитил у вдовы Шейда прямо в день его убийства неизвестным и сбежал, чтобы текст последнего произведения поэта не попал больше ни в чьи руки и Кинбот мог всласть его откомментировать.

В поэме Шейд красиво рассказывает о своей жизни как поэта, человека, мужа и отца несчастной уродливой дочери. Казалось бы, что тут можно особенного накомментировать на 200 страниц? У Кинбота такой вопрос не стоит: как выясняется с первых же комментариев, он уверен, что поэт зашифровал в своих строках историю бегства из страны Зембля ее короля Карла-Ксаверия-Всеслава II после произошедшей в этом государстве революции. Этим-то безумный комментатор и занимается 200 страниц подряд – натягивает поэму Шейда на глобус Зембли, о которой Кинбот столько по-приятельски рассказывал поэту, а сквозь его бредовые сравнения теплого с мягким постепенно проступают контуры подлинной истории подлинного главного героя этой книги. А в конце – именной указатель.

Для любителя внимательного чтения «Бледный огонь» выглядит как триллер с регулярными скримерами. Кинбот вроде бы тухло бухтит об очередном эпизоде из жизни бегущего на запад короля Карла, и вдруг – раз! – и проскакивает какая-то подозрительная деталь, которая явно тут неспроста и что-то значит. Для любителя книжной паранойи текст вообще идеален, ведь Кинбот постоянно выдает себя по частям, причем концы с концами в его рассказах не сходятся не один раз, а прямо-таки слоями. Набоков заставляет рассказчика проговариваться о том, о чем читатель уже начал догадываться (Кинбот – Чарльз, а король – Карл, оба высокие красавцы и оба убежденные геи-мизогины, оба эмигрировали в США, хммм), но на деле только углубляет загадочность истории, пряча под одним двойным дном второе, третье и, вероятно, четвертое.

Таким образом Владимир Набоков создает из романа-комментария текст, идеально подходящий для комментариев, буквально требующий, чтобы трудолюбивый читатель его прокомментировал. Была ли на самом деле Зембля или она полностью выдумана Кинботом? Могут ли комментарии быть написаны Шейдом? Могла ли поэма быть написана Кинботом? Если Шейд и Кинбот – два разных человека, тогда, например, кто на самом деле убил Шейда и почему? Откуда в комментариях Кинбота так много неявных перекличек с поэмой? Если Зембля выдумана, на основе каких реальных людей Кинбот создавал весь ворох действующих лиц? Более мелкие вопросы: какую форму имеет Зембля и почему? К кому или чему отсылает тот или иной персонаж? Как на самом деле выглядит Кинбот? Что означают странные места в именном указателе? Где спрятаны сокровища Зембли? Ну и центральный вопрос книги: зачем рассказчик сочинил все эти псевдо-комментарии поверх поэмы «Бледный огонь»?

Сила романа, на мой взгляд, в том, что его нельзя прокомментировать на 100%, всегда останется что-то незамеченное или недорасшифрованное. Ответы на базовые вопросы об авторстве и Зембле создают фундаменты для совершенно разных трактовок текста. От потаенного литературоведа Михаила Монастырева я знаю полную разгадку вопроса об авторстве, и она, надо сказать, весьма непростая, но и она не позволяет раскрыть самую глубокую историю «Бледного огня» о подлинной биографии и мотивах рассказчика-комментатора. Набоков добивается этого довольно простым путем – делает значимым и на что-то намекающим почти каждое слово в книге и уж тем более каждую сцену в комментариях и предисловии. Раскручивать смыслы и отсылки любого эпизода можно очень долго, и самое большое удовольствием в том, что на все вопросы тут явно есть ответы, надо только хорошо и внимательно искать.

Если выкупать юмор Набокова, то «Бледный огонь» – еще и очень смешная книга, от тонкой иронии до откровенного стеба, как в случае земблянской традиции переводов Шекспира. Этот очень короткий и на поверхности вроде бы странный, но неяркий роман (шизик комментит чужие стихи, как будто они написаны лично про него – узковато как-то) способен дать читателю редкое по продолжительности удовольствие, если в него вникать, перечитывать и еще лучше обсуждать с другими. Иной раз идешь по улице, никого не трогаешь, «Бледный огонь» прочитан полгода назад, и вдруг как щелкнет что-то и еще один кусочек мозаики встанет на место – «так вот почему актрису звали Ирис Ахт! И вот, значит, как solus rex смог сбежать из замка!».

Абсолютный никто, человек в плаще

«Тонкий защитный слой промежуточной реальности раскинут поверх искусственной и естественной материи, и если вам угодно остаться в настоящем, то уж постарайтесь не прорывать этой напряженной плевы. Иначе неопытный чародей может вдруг обнаружить, что он уже не ступает больше по водам, а стойком утопает в окружении удивленно глазеющих рыб.»

Героя зовут Хью Персон и Набоков не был бы собой, если бы не выбрал для персонажа говорящего антонимичного имени. Которое на русский слух не отзывается дополнительным значением, но в англоязычном мире звучит как «персона» (некто значительный), в отличие от франкоговорящего, в котором, напротив personne — «никого нет» . На самом деле, фамилия — потерявшее слог скандинавское Петерсон, которое, в свою очередь можно интерпретировать как «сын Петра» или «сын камня».

Вики говорит, что повесть описывает атмосферу всеобщей пошлости с героями, неспособными ни на хорошие. ни на дурные поступки и не имеющими ни положительных, ни отрицательных черт. Что ж, в пошлости в набоковском континууме никогда не было недостатка, но сама по себе она его вряд ли так уж интересовала. Если и было у Сирина какое-то отношение -то скорее в духе амбивалентности имени героя — да есть, такие/такое, и во множестве, и мнят себя значительными персонами, по внутренней своей сути будучи никем.

Мне кажется «Прозрачные вещи» (а в варианте Сергея Ильина, лучшего из возможных переводчиков Набокова,), наверно все-таки не о пошлости. а о желании человека по имени «никто», не наделенного особыми талантами, неяркого незаметного стать кем-то значительным «персоной», утвердиться в мире. Желании столь же страстном, сколь бесплодном, ибо Никто, вопреки «Интернационалу» не станет всем. Не помогут этому ни деньги, ни вхожесть в привилегированные слои, ни присутствие рядом яркого интересного партнера.

То, что Хью с внезапной смертью отца, не заставившей страдать, обретает финансовую независимость — дает ему краткий миг эйфории, но не делает интересным или популярным. Работа редактора в издательстве, позволяющая запросто общаться со знаменитыми писателями (а мы говорим о первой трети прошлого века. когда влияние литераторов было колоссальным) позволяет козырнуть при случае интересными знакомствами, но не прибавляет собственной значимости. Брак с красавицей приносит не семейное счастье, но лишь статус нелюбимого и рогатого мужа.

Это о кажимости и действительности, о пугающем экзистенциальном, что проступает сквозь просвечивающую реальность данную в ощущениях. О слабости сдерживающих факторов культуры и воспитания против звериной сущности инстинктов.

О том. что вещи, люди, события часто оказываются не тем, чем представлялись.

Ход конем

«Любая душа может стать твоей, если ты уловишь ее извивы и последуешь им. И может быть, потусторонность и состоит в способности сознательно жить в любой облюбованной тобою душе – в любом количестве душ, – и ни одна из них не сознает своего переменяемого бремени»

А осознав, не расстроится. Что ж плохого, если с тобой, в тебе кто-то, кто не мешает жить, но иногда дарит свежий взгляд на вещи, вкладывает в твою голову оригинальные мысли. В чьем присутствии твоя жизнь интереснее и ярче?

«Подлинная жизнь Себастьяна Найта» литературоведческий детектив: некто, рассказчик пишет историю своего сводного брата по отцу, знаменитого писателя, после его ранней скоропостижной смерти. Отчасти движимый желанием рассказать, каким тот был на самом деле, в противовес дурацким бредням, которые насочинял о патроне в скороспелой книжонке секретарь покойного. Но главным образом чтобы объяснить, его принятые, но непонятые широкой публикой книги.

Будучи братьями по отцу с разницей в годах самой неудобной: дружба равных уже невозможна, наставничество невозможно еще — в детстве они не были близки. Мать Себастьяна, экстравагантная англичанка (сын взял ее фамилию) оставила отца и мальчика, когда тому едва исполнилось четыре года. Мачеха, мать рассказчика, была добра к пасынку, но большой нежности между ними не случилось.

Смерть отца в результате дуэли, на которой защищал честь первой жены, революция и бегство из страны не сплотили братьев, но и не отторгли друг от друга вовсе. Они переписывались, старший материально поддерживал младшего (он унаследовал от матери кое-какие деньги) и обрел в его лице, сам того не зная, лучшего из возможных читателей.

В редкие, порой случайные, встречи, В бывал свидетелем его любви с хорошей девушкой Клэр. Набоковская ономастика не случайна, ее имя означает «чистая, светлая», а фамилия Бишоп (епископ) — в шахматах слон или офицер. Вот не могу поймать, с кем соотносится Себастьян (со св.Себастьяном, истекающим кровью от множества ран?) Зато фамилия его Knight — совершенно точно отсылает к рыцарю или шахматному коню.

Набоков нередко встраивал в сюжеты своих книг фрагменты шахматные этюдов. И очень любил разного рода словесные игры, шарады, анаграммы. Исходя из той же, шахматной, логики, любовница Себастьяна, Нина Лесерф — ферзь (королева), самая могущественная фигура на доске, которая ходит, как хочет. Хотя созвучие имени с серв — раб, дает понять, что делает она это, находясь в рабстве у своих низменных страстей.

Одни критики интерпретируют роман как последнюю книгу Найта. Стало быть, рассказчик В. — порождение его фантазии, а действие замыкается в себе самом, подобно уроборосу, кусающему себя за хвост.. Другие считают. что хотя Себастьян реально существовал в романном пространстве (убей — не пойму, как можно счесть реально существовавшим придуманного писателя), но с момента неудачной попытки получить список постояльцев и до конца, В. все выдумал. Третьи вовсе считают книгу полностью сочиненной В., стало быть, никакого брата-писателя у него никогда не было.

А мне кажется, «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» — это о симбиозе. Об идеальном читателе, о каком мечтает всякий пишущий. Том. который прочтет, умея извлечь из книги все, что в нее положил автор, и даже больше. Насытит собственными смыслами и такой, обогащенной, передаст другим. О том, как сочиненный герой подселяется в души живых людей, и с ним продолжает жить автор.

О том, как, читая, мы подселяемся в души персонажей и как взаимно влияем друг на друга, продолжаясь в мире. где перестаем существовать физически. Я читала роман в переводе Сергея Ильина, моего любимого переводчика на все времена. Для Набокова он был таким идеальным читателем.

Стилистически превосходная книга, полная абсолютно прекрасных исторических зарисовок и случайных мыслей и чувств автора. Благо жанр автобиографии оставляет за писателем возможность скакать с события на событие без особой цели, связности и правил. Просто прочитайте и получите удовольствие.

Интересно то, что книга воспоминаний никакой эмпатической связи не оставила. То ли Владимир Владимирович осознанно оставил между собой и читателем некоторый зазор, то ли капелька самолюбования и высокомерия оставила свой след. Впрочем, возможно это просто личное ощущение, не разделяемое другими людьми.

Ух, сильно. Понравилось, что автор обратил внимание на такие вещи, которые всегда казались мне странными: как непривычно выглядят поначалу хорошо знакомые люди после долгой разлуки, как теряет смысл многократно произнесенное вслух слово, как не узнаешь собственное отражение в зеркале если долго в него всматриваешься.

События рассказа происходят в Берлине среди русских эмигрантов. И в какое время бы человек не жил и кем бы он не был, благородным ли интеллигентом, бывшим ли белым офицером или мелким буржуа — никто абсолютно не застрахован от участия в сцене «возвращение мужа из командировки...». Вот и Набоков не обошел данную ситуацию и описал как это бывает у интеллигентов, когда посуду и, извините, морды не бьют, а непременно стреляются и пишут письма женам, что не желают их больше видеть, но обещают содержать.

В целом все понятно и ясно. И история казалась бы обыденной и скучной, если бы автор не погружал читателя в мысли обманутого мужа. И вот его терзания, его мысли о том, что он может быть живет последние дни, его метания от того, что как бы ему не опозориться и вообще выглядеть достойно на дуэли и в обществе, до того, что гори все синим пламенем, а он хочет жить и готов бежать и подальше и о том, что все знакомые ему в тягость и просто хочется всего нового, в новом месте и с новыми людьми, ну и потом неожиданное облегчение в конце, когда дуэль таки не состоялась — все это изюминка рассказа, которая и выделяет историю на фоне других. И кстати по поводу Подлеца, если для 20-х годов прошлого века ответ был наверно понятен сразу кто есть Подлец, то в настоящее время, как мне кажется, оценка действующих лиц в подобных любовных треугольниках несколько смещена и лично я не столь категорична в оценках. Вот.

А еще, мне, как барышне, ближе всеж иное произведение на эту тему, так сказать взгляд с другой стороны, а именно рассказ А. Грина «Измена». Там тоже все близко по психологизму к тому, что случается в реале и я испытала настоящую горечь от поступков тамошнего главного героя и вот его, главного героя «Измены» , я считаю, что точно можно назвать Подлецом.