С этого момента начался настоящий праздник, который должен был продолжаться не менее двух недель. Все это время идет бесконечная трапеза, фейерверки, танцы баядерок, нескончаемые песни рапсодов, превозносящих славные дела героев и богов. На всех площадях, на каждом углу улиц Тамблегама заклинатели усаживаются со своими тиграми и змеями, факиры подвергают себя жутчайшим испытаниям, а санньясисы, словно монахи-попрошайки, растягиваются в пыли и целыми днями мусолят свои четки, произнося молитвы с намерением призвать тела обоих супругов к целому ряду бесконечных блаженств.
Каждый вечер снова и снова вдоль овальной бухты Тамблегама на улицах и террасах домов крутятся тысячи странных устройств с различной степенью освещения, которые останавливаются лишь с первыми лучами солнца.
После танца в течение часа или двух на публике перед многочисленными гостями Налла-Тамби баядерки каждый вечер уходят домой в свою пагоду здесь же в Тамблегаме, городе, который, учитывая свою малую важность, не имеет собственных жриц культа и любви.
На смену им приходит множество богатых людей из Тринсмале, Кучивелле, Кандавера, Каттиаара и других соседних городов, которые, будучи привлеченными новизной и особенно замечательной красотой наивных девственниц Челамбрума, за золото покупают у браминов право входа в храм. Остальная часть ночи проходит, благодаря восхитительным напиткам, среди похотливых танцев и оргий, которые не поддаются описанию... об этом в Тамблегаме известно всем, однако священники наслаждаются тут подобным престижем со своей стороны даже больше, чем где-либо еще, ибо подобная эксплуатация разврата во внутренней части пагоды не является ничем особенным.
Европейцы посещают лишь свадебные церемонии и обычно удаляются к себе перед вечерним застольем, которое объединяет всех гостей, хотя их и будут обслуживать на отдельных от других столах, если они вдруг захотят почтить трапезу своим присутствием. Это сделано для того, чтобы позволить индусам свободно радоваться жизни без ограничений.
Странная вещь: на частных встречах индус фамильярен и раскрепощен со своим европейским хозяином, а вот на публике смущается, робеет и вообще не знает, как себя вести.
Мы проявили всю возможную осторожность, чтобы не стеснять обычаи и не причинять неудобства гостям Налла-Тэмби и ушли рано, несмотря на все протесты со стороны его самого и его зятя.
Леди Хэйстли любезно предложила мне место в своей повозке, активно уговаривая отобедать с ними. Однако я чувствовал себя настолько уставшим, что попросил ее об отдолжении разрешить мне вернуться в свой бунгало. Я решил, что послезавтра отправлюсь в Катихар.
«Мы организуем охоту на диких слонов на озере Канделе, — сказал сэр Джон. — Вы не можете покинуть Цейлон, не испытав этих эмоций.»
Я собирался сообщить ему об том отвращении, которое испытываю от вида того, как используются трусливые ловушки для ловли столь умных и полезных животных, которых даже самые смелые не осмеливаются атаковать спереди. Но виндикара уже подобрала поводья, леди Хэйстли со своим мужем в последний раз попрощались со мной, и их повозка исчезла посреди лавровых деревье, розовых акаций и тамариндовых деревьев, граничащих с одной из самых очаровательных дорог, которые я знаю, ведущую из Таблегама в Катихар. Я пообещал себе, что мои чувства будут сообщены сэру Джону, если он возобновит свое предложение.
Настала ночь. Вместо того, чтобы направиться прямо в бунгало, я свернул на небольшую тропинку, идущую по берегам залива, что позволило мне насладиться спокойствием и свежестью — приятным отдыхом после всех видов звуков и волнений прошедшего дня.
В назначенный день я отправился в дом сэра Джона, который после нескольких слов о пожелании доброго здоровья и обычных приветствий предложил мне в деталях насладиться великолепием его жилища.
Жизнь европейцев в Индии является либо монотонной, либо крайне активной, в зависимости от того, принадлежат ли они к администрации или к армии или же занимаются спекуляцией или торговлей.
В этих жарких широтах все становится диким, и, пока мы предаемся раздражающему бездействию, хоть и полному очарования, вскоре неизменно опускаемся до уровня местных жителей, то есть не способных ни к чему, кроме ведения созерцательной и мечтательной жизни, что является высшим счастьем для всех индусов.
Каждый местный житель обязан иметь для себя и своей семьи огромный дом, открытый для всех ветров, оборудованный верандами и террасами, чтобы днем активно дышать воздухом, а вечером дышать морским бризом, который приятно освежает и дает отдых телам, измученным до предела дневной жарой.
В странах, находящихся слишком далеко от океана, чтобы получить благотворную свежесть, есть специальные слуги, которые постоянно опрыскивают водой таттис или завесы ветиверта, подвешенные между колоннами веранд.
Большое количество домашней прислуги, необходимой для обслуживания дома, распределяется следующим образом:
1. Добочи или глава домашней службы, отвечающий за общее наблюдение за домом и покупки.
2. Мети или глава домашней обстановки, который следит за вашим бельем и одеждой, подает к столу и следит за тем, чтобы ванна принималась в нужное время.
3. Ая или служанка, оказывающая те же услуги для вашей супруги.
4. Две ая, швеи;
5. Мусульманский портной.
6. Повар или кусикара.
7. Пая или помощница на кухне.
8. Таниегарчи, носильщица воды и посудомойка.
9. Велакукара, отвечающих за лампы и все прочие огни дома.
10. Виндикара или кучер.
11. Два кавелерес, следящие за повозками и ухаживающие за лошадьми.
12. Два панкабохиса, чтобы перемещать панки в комнатах днем и ночью.
13. Два тутукара, один для подготовки ванны, а другой для работы в саду.
14. Четыре бохиса или носителя паланкинов.
Общее число прислуги составляет около двадцати человек и не может быть уменьшено путем передачи другим работы тех, кого вы решили рассчитать. Индийские слуги принадлежат к специфическим кастам по своим функциям и от них невозможно получить ничего более, чем те обязанности, которые издавна закрепились за ними.
Самое интересное состоит в том, что вы не можете взять себе никаких других слуг, кроме как из этих каст.
Как ни странно, эти касты несомненно образовались самими индусами, которые согласились служить европейцам, лишь бы максимально сократить работу, предписанную каждому из них. Таким образом они покрывают самих себя, как и все свои прочие религиозные авторитеты. Так что если вы случайно попросите стакан воды у вашего виндикара, то тот он немедленно обратиться к вашему же бохису, передавая ваш приказ с комментарием в вашу сторону: «Моя каста запрещает мне делать что-либо, кроме управления повозкой.»
Из этого следует, что, оказывая вам услугу, он попирает свои обязанности, которые должен исполнять в первую очередь. Увольте тотукуров — и никто больше не позаботится о вашем саде и у вас не будет больше ванны в те часы, когда вы привыкли принимать ее.
Без кавелерес ваши лошади больше не будут есть.
Без велакура ваш дом не будет освещен в темные часы.
Без повара вы не будете есть. Остаются други пятнадцать-двадцать слуг, но ни один из них, даже если это мети, привязанная к вашей персоне, никогда не согласился даже сварить вам пару яиц.
Как только слуга покидает вас, он должен быть своевременно заменен, если вы не хотите подвергнуться очень серьезным неудобствам. К счастью, добочи в ответе за данный вопрос и, поскольку именно они заботятся о любых изменениях или перетрубациях среди вашей прислуги, то привыкли всегда иметь в своем распоряжении людей, желающих заменить тех, кого было необходимо уволить или которые ушли по собственному желанию.
После добочи, своего рода мсье Жака, который заботится обо всем в доме, и мети, которая заботится о вас, самые драгоценные слуги, без сомнения, — панкабохисы, которые несут ответственность за воздух над вашей головой, т.е. в течение дня и ночи управляясь с этой сложной вещью, своего рода веером, который присутствует в каждой комнате и который они приводят в движение наружной веревкой, идущей через всю стену и блокирующей вход в вашу комнату.
Благодаря этому полезному инструменту, который, работая на полную мощность, дает восхитительную свежесть всему помещению, вы можете работать, есть и спать в самые знойные часы этого жаркого климата, не испытывая при этом никакой усталости.
Несмотря на всю роскошь домашней прислуги, жизнь в Индии не дорогая; заработная плата этих слуг колеблется от пяти до десяти франков в месяц. Они не питаются едой в вашем доме, только лишь добочи получает пятнадцать франков, включая деньги на еду. Индус способен разделить несколько горстей риса на три приема пищи.
Домашняя птица, дичь, рыба, крупное мясо и все предметы ежедневного потребления имеют необычайно дешевую стоимость. За пятьдесят франков в месяц можно поселиться в настоящем дворце с садами, конюшнями и служебными помещениями.
В Пуан-де-Галле, Коломбо, Канди и на материке, а именно в Бомбее, Мадрасе, Калькутте, где бы ни находились крупные населенные пункты, цены становятся выше, но в той пропорции, которая не имеет резкого роста.
Короче говоря, жизнь здесь свободна и легка, превосходна для всех, кто готов к ней и, если мы сможем преодолеть проблемы акклиматизации в стране, столь отличной от нашей, то скоро придем к потере любых мыслей о возвращении домой из этой очаровательной природы, полной поэзии, цветов и запахов.
Молодые люди приобретают по низкой цене в полное распоряжение одну или нескольких молодых индийских любовниц, бедных существ, проданных родителями в голодное время, и меняются они со скоростью того, как спортсмен меняет лошадей на скачках.
Это малообразованные, нежные и покорные женщины, а потому нередки случаи, когда те, которым не хватало самого необходимого в отцовском доме, очень довольны своей новой жизнью. Постепенно они учатся скрывать свои эмоции и горько плачут в день расставания, когда хозяин решает, что не хочет их больше видеть.
Я видел некоторых из них, которых покупатели несомненно из-за собственного безрассудства сильно привязали к себе. Должен признаться, что эти женщины были живыми, ласковыми, игривыми и часто крайне чувственными созданиями. Никогда не уходя и занимая лишь угол в саду, засаженном банановыми деревьями и олеандрами, где находилась их маленькая хижина, они сохраняли детскую манеру тех юных лет, когда человека не заботит ничто другое, кроме как возлежание в ванне, где они моют свои длинные волосы, а вечером сидение на корточках подобно преданной хозяину молодой собаке, жаждущей улыбки, которую хозяин дарует им крайне редко, будучи занятым тем, что созерцает извилистые спирали густого дыма, исходящие из его трубки.
Я знал молодого офицера, который в течение четырех лет своего пребывания в Индии держал у себя молодую и очаровательную девушку из Транкебара, которую он взял по прибытии. С ней было приятно и хорошо, и он относился к ней точно также, как и к любой европейской женщине, да и сам в свою очередь был объектом такой привязанности и столь глубокой преданности, что при его отъезде бедная беспомощная девушка укрылась в одинокой хижине в этой деревне, плача над предстоящей потерей и энергично отвергая все предложения, которые столь необычайная верность не могли не вызвать в нем сочувствия.
«Может я еще вернусь», сказал ее любовник, оставляя ее. И она ждала его с той крепкой верой, которая является отличительной чертой любви и наивного интеллекта.
Подобные примеры, однако, крайне редки на Востоке, в чем есть вина одурманиваемых народов этих стран, которые в наши дни видят в женщинах лишь объект получения удовольствия.
Низкий статус женщины в Индии состоит именно в нравственном, а не в юридическом аспекте. Грустно видеть, что европейцы перенимают в этом отношении у индусов свободную мораль.
Из этих временных союзов, эдакой смеси двух рас уже появилось большое число людей на Цейлоне и на всем полуострове Индостан, получившее у туземцев название «топас» или по-английски «полукровка», т.е. половинная кровь.
Заклейменные от рождения глупым предрассудком, ведущие повседневную жизнь между страданиями и упреками, отвергнутые индусами, презираемые европейцами, эти полукровки, неспособные ни к какой работе и увенчанные лохмотьями, представляют собой лишь чудовищное собрание пороков обеих рас, чьим продуктом они являются.
Вся карьера магистратуры, армии и различных ветвей власти закрыта для них теми же англичанами, которые на своих собраниях в лондонском Сити беспорядочно кричат об освобождении негров и свободе народов. И все же, какую выгоду могла бы извлечь из этого их политика! Защищая, воспитывая и образовывая смешанных людей, делая их просвещенными и интеллигентными личностями, более активными, чем туземцы, которые со временем смешались бы с ними, возможно было бы эффективно бороться с кастовыми предрассудками, которые мешают возрождению Индии, и, возможно, это могло бы полностью изменить эту страну грез и инертности, которая на протяжении тысячелетий беспробудно спит в своих изношенных институтах, откармливая иностранца за счет своей крови и богатств.
Но было бы абсурдно приехать в Англию и просить ее следовать линии поведения, соответствующей цивилизации и человечности.
Народы, которые она угнетает, имеют для нее лишь товарную ценность. Она относится к ним как к своему хлопку, углю или металлам. Нравится это окружающим или нет, но они должны платить налоги и отдавать излишки. Все приемлемо, когда если дело касается английских интересов.
Здесь следует отметить, что высокопоставленные английские чиновники, такие как сэр Хэйстли, вполне согласны использовать неисчерпаемые богатства этой земли в интересах собственной нации... а какую жизнь пышности и великолепия ведут эти административные набобы!
Делайт-Хаус, дом сэра Джона, был настоящим дворцом, для украшения которого было собрано все и с Запада, и с Востока. Сады и парк были восхитительны, природа выполняла здесь почти всю работу садовника, который вряд ли среди всей этой пышной растительности утруждал себя украшением аллей и лабиринтов.
Наша экскурсия завершилась визитом в корнилу или жилище слонов, в котором находились четверо этих великолепных животных. В тот момент, когда мы вошли в их жилище, они были заняты, чтобы разместить на своих стойках запас корма и диких сахарных тростников, которые утром забирались отсюда под руководством сына погонщика, 12-летнего ребенка, чья сила была достаточной, чтобы не позволять слонам свободно гулять по джунглям или рисовым полям.
— Как по вашему мнению можно использовать этих животных? — спросил сэр Джон. — Я думаю, что не просто для удовольствия.
— Для охоты, — отвечал я.
— Я думаю, что они подойдут для охоты на бенгальского тигра. Но действительно ли ягуары и черные пантеры Цейлона стоят того, чтобы выходить с ними на бой?
— Вы правы. Поэтому охота, о которой я хочу поговорить с вами, более волнующая и, прежде всего, более опасная, чем эта. Район Таблегама и окрестности озера Канделле покрыты болотами и непроходимыми лесами, убежищами огромных стад диких слонов. Именно этих ужасных хозяев джунглей мы время от времени беспокоим своими набегами. Дикому слону мы противостоим цивилизованным слоном, и редко бывало, чтобы при каждой вылазке мы триумфально не возвращались бы с двумя или тремя из этих животных, которых мои люди пленяли и отдавали затем индусам, которые помогают нам. Требуется всего месяц или два хорошего ухода, чтобы приручить такого слона и отбить у него всякое желание вернуться обратно в лес. Я как раз планировал для вас на завтра одну из таких вылазок. Я уверен, что вы не видели ничего другого столь необычного, столь непредвиденного и столь результативного в столь трогательных событиях.
— Однажды на бенгальских равнинах я участвовал на спине слона в погоне за крупным тигром на границах сандеров (болота Ганга).
— Эти две вещи нельзя сравнивать друг с другом. Когда вы преследуете королевского тигра, слон бушует, бросает животное на землю и давит его ногами, если конечно ему удается схватить его своим мощным хоботом. На охоте, которую мы собираемся устроить, превосходно обученные слоны действуют совершенно иначе, стараясь преуспеть в хитрости и изяществе, о которых мы не можем и догадываться пока не увидели их в действии. Речь идет о том, чтобы добровольно или непроизвольно поймать дикого слона, которого возможно отбить от его стада, а затем уже преследовать его. Наши слоны используют силу только на последней стадии процесса. Охота эта не представляет собой особой опасности. Понятное дело, что не следует сталкиваться с самим стадом, которое в этом случае заставит вас дорого заплатить за свое безрассудство. Поэтому принято позволить индусам-чалеас полностью руководить всеми действиями, так как благодаря многолетнему опыту жизни в лесах и джунглях они вполне способны проводить подобные вылазки.
Будучи обрадованным, что предстоящее событие было вовсе не тем, о чем я подумал вначале, то есть пойти и устроить засаду в месте, подходящем для того, чтобы легко послать оттуда взрывную пулю в глаз или ухо разумного колосса, я устроил себе настоящий праздник до следующего дня, в который не должен пропустить предстоящие эмоции, интересные наблюдения или опасности... Я решил совершить путешествие в торфяные болота озера Канделле без Амуду.
По возвращении в дом, куда нас позвали на завтрак, сэр Джон сказал мне, что вечером он ожидает к себе двух офицеров из Тринкомали, больших любителей охоты, которые должны были присоединиться к нам со своими людьми. Весь день был занят подготовкой, ведь мы должны были оставаться в джунглях два или три дня, а мой знакомый, полностью занявшись распоряжениями, которые должен был отдать для этого, оставил меня до вечера с леди Хэйстли и ее подругами, молодыми и обаятельными дамами, которые благодаря своей игривости, очарованию беседы и изысканности манер обеспечили мне самые приятные часы, которые я провел со времен Калтны.
У великих красот природы есть свои прелести. Например, пересечь самые дикие места, которые, возможно, только есть в мире, среди растительности, которой нет равных. Или отдыхать ночью в самодельном гамаке в лесу, в джунглях или в горном ущелье. Слышать в ночной тишине больших кошек, которые приходят пить к реке или охотятся на пустынных тропах, издавая при этом свои хриплые крики. Все это просто непередаваемо, полно поэзии и неописуемой увлеченности. Опять же, бывают времена, когда сущность человек из старушки Европы берет верх и жаждет бесед и общества, особенно женского. И это тем более приятно, если удается встретить тех, кто живет в большом мире и умеет поддержать беседу.
Как и было запланировано, двое английских офицеров из Тринкомали прибыли к чаю с шестью великолепными слонами, погонщиками и прочими слугами. Животные были немедленно отведены в корилу, где их товарищи приветствовали их тысячами радостных объятий. Они уже охотились вместе, поэтому каждый раз, когда они встречались снова, то прекрасно понимали, что следующий день будет для них днем радости.
За несколько часов до восхода солнца все было готово, и мы отправились в следующем порядке.
Восемь слонов были предназначены для охоты. Двое других, увенчанные большими и удобными гаудами, в которых мы могли спокойно спать, служили исключительно для обслуги.
Старый слон по имени Манджари (Жемчужина) был во главе процессии, неся на спине своего погонщика и предводителя нилмарйериа (охотников на слонов). Именно это умное животное было ответственным за всю охоту, которую он давно знал и за которую приобрел заслуженную репутацию. Его спутники никогда не должны были упускать его из виду, следовать его чутью и защищать при малейшем сигнале.
За Манджари следовали в колонне по одному семь остальных слонов. Каждый из них, помимо проводников, нес на себе двух или трех нилмарйериа.
Затем шли Рохини (имя богини) и Баладжа (аромат жасмина), два слона, которые защищали нас и которые должны были участвовать в охоте лишь в качестве наблюдателей.
Майор Дейли и я сидели на Рохини, а сэр Хэйстли и капитан Эльфинстон расположились на Баладжа.
Две бычьи повозки, снабженные всевозможными продуктами, закрывали процессию. Амуду получил разрешение сесть на шею Рохини, рядом с погонщиком.
Весь путь составлял около двадцати миль, то есть почти семь лье, достаточных для того, чтобы добраться до берегов озера Канделле. Что касается остановки в столь жаркую погоду, сегодня у нас был целый свободный день, а охота вполне могла начаться и завтра. Вместо того, чтобы идти через Тамблегам по главной дороге, сэр Джон распорядился следовать вдоль живописной реки Котти, один из притоков которой бежит от великого озера, берега которого с куликами, утками-мандаринками, золотыми утками, бекасами, ржанками и множеством других водоплавающих птиц, характерных для этой страны, постоянно привлекали наше внимание.
Я не буду пытаться описать ту очаровательную панораму, которая раскинулась перед нами от Коттиара до Канделле. Ничто не могло превзойти магические эффекты этого солнца экватора, проникающего сквозь цветущие виноградные лозы, ветви кокосовых пальм, огненные и тюльпанные деревья, которые имеют на своих вершинах купола зелени, через которые проходил свет. Тысячи птиц проносились над нами, издавая крики, свист и песни. Плач зеленого голубя, посвященного Вишну, смешался со звуком трубы раджувалы, щебетанием бенгальского языка и рулетами бульбула, в то время как большие черные обезьяны с белыми ожерельями, разгоряченные своими трюками, висели на ветках и смотрели, как мы проходим мимо.
Когда мы покидали лес, чтобы приблизиться к руслу реки, в соответствии с извилистостью дороги, по которой мы шли, нам открывались самые замечательные виды, крайне часто сменяющие друг друга и показывающие нам во всех аспектах эту великолепную сингальскую природу, которая взывает к самому материальному уму, дабы тот узрел ее сам и почувствовал в себе перемены.
Мы остановились в десять часов утра, чтобы без необходимости не получить солнечный удар, возле маленькой деревни под названием Четти-Колом, почти исключительно населенной несколькими креольскими семьями португальского происхождения.
Люди, которые называют себя креолами на Цейлоне, не похожи на наши представления о них в Европе. Вырождающиеся потомки древних завоевателей Индии, испорченные праздностью, увенчанные гордостью, почти такие же бронзовые, как топы или полукровки, вряд ли занимают какое-либо высокое положение особенно в вопросах морали. Те, кто сохранил некоторые обломки счастья или, благодаря банальной торговле, ведет спокойный образ жизни, все еще стремятся сохранить определенное положение. Однако оно настолько слабо, что при контакте с окружающими они крайне быстро осознают скудность своих умственных способностей, помноженные на европейское тщеславие и индийские суеверия.
Поднявшись с положения детей слуг, они с раннего возраста заражаются пагубными привычками, даже пороками, от которых им никогда не удастся избавиться впоследствии. За редкими исключениями английское общество не допускает их в свой круг. Вообще все жители, которые не являются чистой кровью, беспощадно отталкиваются англичанами во всех их колониях.
Женщины этих креолов-метисов имеют уникальные представления о скромности. С самого детства они ходили полуголые перед слугами, не задумываясь о своем поле. Они принимают ванны, не заботясь о присутствии окружающих. Есть даже некоторые, которых моют в ванне без всяких стеснений молодые индуски в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет, и нередки случаи, когда эти действия приносят печальные результаты.
Деньги сами по себе определяют класс, в котором находятся эти люди. Накапливая деньги, они начинают называть себя креолами. Как только они снова оказываются на мели, то вновь становятся топами или полукровками. Чем больше они богатеют, тем ближе они приближаются к сингальцам и тем больше говорят о чистоте своей расы и своих португальских предках. Они называют себя Дон Гомес, Дон Алонзо, Дон Альбукерке, Дон Хуан да Сильва. Нельзя не улыбнуться моральной несостоятельности тех, кто носит столь громкие имена. Стойкие и гордые, креолы, которым не повезло и которых, в свою очередь, отвергают как полукровок, вносят вклад, возможно, даже больший, чем англичане для поддержания корней своей расы, не имея однако ничего, чтобы поддержать эти притязания и мгновенно признавая, что любые даже самые абсурдные предрассудки можно игнорировать.
Однажды вновь прибывшая молодая француженка поприветствовала топас, которая, будучи трудолюбивой и честной, сумела завоевать определенное уважение.
«Вы терпимы к этим людям?» — спросила креолка, чья загорелая кожа свидетельствовала об ее происхождении.
«Мадам, — возразила та, — когда дело касается чести, как же я могу быть терпимой к ним в своей стране?»
Все действия жизни полукровок подвергаются двойному влиянию европейских и индусских предрассудков.
Суеверные до крайности они приписывают одинаковые способности демонам католической религии и тысячам злых духов, населяющих индусский пантеон.
Если они болеют, то врач вызывается в зависимости от положения, то есть вы должны быть достаточно богатым, чтобы заплатить за английского доктора. Но как только он вышел за дверь, местри, своего рода местный знахарь, начинает применять магические травы и читать ментрамы или молитвы, которые должны излечить вас от лихорадки, дизентерии или холеры.
Излишне говорить, что исцеление, когда оно происходит, всегда определяется жонглированием индусского шарлатана. Довольно часто можно увидеть, как в смертельном случае посылаются свечи и подарки и в христианскую часовню, и в местную пагоду ибо если Христос окажется бессилен, то Вишну непременно спасет душу усопшего.
На великих индусских фестивалях в знаменитых пагодах айя и няни детей возвращаются из паломничества с набором маленьких амулетов, которые были благословлены рукой брамина. Креольские матери принимают их с благодарностью и спешат надеть на шеи своих детей вместе с экс-войо или иконой Богородицы... Таким образом, дети гарантировано защищены с обеих сторон одновременно.
Попробуйте показать им совершенную беспомощность всех этих амулетов с любых сторон, и они даже не поймут о чем вы говорите.
Креольские женщины не являются матерями в буквальном смысле слова в этой стране. Ребенок их по сути брошен на попечение местных женщин, которые, стоит сказать, окружают его величайшей заботой ибо они крайне милы, добры и любят детей своих хозяев наравне со своими. Но какие привычки креольская мать способна привить ребенку, если она вообще не занимается им аж до десяти или двенадцати лет?
Вечерами, когда ребенок уже начинает говорить и понимать, он слушает бесконечные сказки, где все ракшасы, дэвы, супарны и другие хорошие или плохие существа, принимая жуткие роли, травмируют воображение этих бедных маленьких существ. В итоге со временем им в голову вбиваются совершенно абсурдные предубеждения, которые никогда уже их не покинут.
Позже священник будет пытаться искоренить все это, однако он говорит о подобных же демонах, искусителях и злых духамах. Его истории, как минимум, столь же необычны, как и истории айя-цингалки. Они превосходно адаптируются к причудливым рассказам об индусах, и из всего этого возникает непрерывная путаница суеверий, в клоаке которых несчастный креол проведет всю свою жизнь, относясь к ним с одинаковой верой и уважением. Когда же он умрет, его семья будет удостоена чести продолжать эту двойную веру. Рядом с католической свечой будет помещена в углу дома лампа, зажженная в священном огне пагоды, чье масло было благословлено брамином. И будьте уверены, что в вазе будет стоять букет маленьких желтых цветов с резким и пронзительным ароматом, который индусы используют на всех праздниках, чтобы отогнать злых духов.
Не следует предполагать, что подобные отклонения — это участь исключительно низших каст. Креолам, которые учились в университетах Бомбея, Мадраса или Калькутты, так и не удается избавиться от этих суеверий полностью. Я знал одного из них, который, вопреки обычаям своих соотечественников, стремился с пользой провести жизнь. Он устроился в Британское управление общественных работ и занял довольно большой пост в Коломбо. Что ж, этот человек, которого все считали очень умным на его посту, никогда бы не положил свою ложку в блюдо для переноски, не прочитав заранее, на тамильском языке, ментрам, который он хранил у своей медсестры и которым пользовался для защиты от злых духов. Ведь те были постоянно заняты тем, что подбрасывали ему гадости в еду, чтобы сделать ее невкусной и нездоровой.
Он не осмеливался признаться перед европейцами, что верит в силу своего ментрама, однако без колебаний заявил об этом в их присутствии, говоря как паллиатив: «Было бы абсурдом придавать какое-либо значение этому действию. Я вполне понимаю всю абсурдность своих действий, но мне крайне дорогая эта детская привычка. Она напоминает мне мою старую айю, которую я очень любил.»
Брамины используют кокосовое масло, которое они ароматизируют и разбавляют, чтобы покрыть им статуи своих божеств. Верующие благочестиво принимают то, когда масло появляется на пальцах идолов, и приписывают им самые необычайные способности. Слепые люди, которым святое масло восстановило зрение, горбуны, которых оно выпрямило, умирающие люди, которых оно вернуло к жизни — примеры неисчислимы, если мы обратимся к религиозной хронике. При подобных действиях постоянное использование такого священного бальзама гарантирует исцеление от укуса змеи и всех видов болезней. Наш знакомый доставал себе это масло тайно из ближайшей пагоды и каждое утро натирал им свои шею и живот в соответствии с предписаниями браминов. Если он собирался в путешествие, то намазывал все свое тело, делая вид, что это придает конечностям гибкость и эластичность и делает его приспособленным к длительным поездкам, забирая чувство усталости. Но он никому не открывал реальной основы своих мыслей, что делалось по сути для того, чтобы избежать неприятных роспросов.
Стоит отдельно отметить, что интеллектуально этот человек был намного выше всех прочих своих соотечественников.
Небольшая деревня Четти Колом на реке Котти, где, как я уже говорил, проживали креолы португальского происхождения, имеет собственную историческую основу. Действительно, с трудом верится, что эти люди являются потомками смелых моряков, которые оказались в Индийском Океане задолго до других европейских народов. Часть спутников Лоренцо д'Альмейды, которые открыли Цейлон, заблудились в лесах острова и не смогли вернуться обратно на корабль португальского адмирала. Тогда они обратились к Кирти Ниссанге, радже, который правил тогда в Канди, чтобы тот предоставил им женщин, рабов и землю. После того, как этот тройной запрос был одобрен, авантюристы решили обосноваться на берегах реки Котти, где находилась дарованная им земля, и основали ту самую деревню, которой местные жители дали имя Четти-Белатти-Колом, то есть деревня иностранных торговцев, более известная как Четти-Колом.
В этой бедной деревне в наши дни едва ли найдется с десяток семей, живущих в полуиндусских и полевропейских хижинах. Их уже совершенно невозможно отличить от местных людей ни по цвету кожи, ни по манерам. На самом деле португальскую кровь давно уже поглотила кровь малабарская или цингальская. Примечательно, однако, что мужчины до сих пор носят европейский костюм, а женщины, которые в своем интерьере имеют только простую набедренную повязку, надевают длинные мешковатые платья и фантастические шляпы, словно они сделаны в ателье в Сохо для дам африканского побережья и правящих правителей Малайзии.
Кроме того, между собой эти люди продолжают изъясняться на португальском языке. Майор Дейли подтвердил мне, что в этой деревне, не имевшей никаких сношений с метрополией с момента ее основания, потомки спутников Алмейды до сих пор говорят на классическом языке времен Камоэнса.
Некоторое время спустя сэр Хэйстли сказал мне: «Эти люди думают, что говорят на языке родной страны, но на самом деле это обычная смесь португальского, тамильского и хиндустани.»
Я уже было собирался заставить майора Дейли и сэра Джона поломать копья в области лингвистики, когда местри или глава деревни, сеньор Альварес де Кастро, пришел, чтобы выразить свое почтение господину сборщику налогов и обратился к нему по-португальски. Никто из нас не понимал этот язык, поэтому спор решился сам собой, а разговор продолжился на тамильском языке.
Остановившись здесь на несколько часов, мы отправились к бунгало на Канделле, стремясь попасть туда до наступления темноты, когда наше внимание привлекли звуки родной трубы, которая звучала у берега реки, чуть ниже деревни. Оттуда неслись крики: «Ингу ва, ингу ва! (Сюда, сюда!)» Решившись подойти, мы увидели огромных размеров каймана, извивающегося в воде и удерживаемого крепкой цепью, на конце которой был острый железный крюк, который глубоко вошел в глотку рептилии. Сие происшествие в челюсти каймана поразило его в тот момент, когда он попытался проглотить приманку.