Калейдоскоп фантастики

Пхи изучалъ отблескъ газоваго рожка и лунный свѣтъ ночью и солнечный свѣтъ днемъ, и создалъ нѣкоторую астрономическую теорію, оправдывавшуюся ежедневно наблюдаемыми явленіями, но спиритуалистическую, какъ всѣ теоріи юныхъ народовъ. Онъ училъ, что земля, т.-е. желатинъ, есть цилиндръ, прикрытый шаровымъ сегментомъ, размѣры котораго можно съ точностью вычислить. Земля, по его ученію, стоитъ твердо въ оболочкѣ изъ прозрачнаго вещества, надъ нею небо изъ воздуха, тоже прикрытое прозрачнымъ веществомъ. За первымъ небомъ есть въ отдаленіи второе (дверцы шкафа) и третье (окно лабораторіи). Нѣкоторое свѣтило (газовый рожокъ), источникъ теплоты и свѣта, прикрѣплено неподвижно съ одной стороны земли. Два другихъ свѣтила движутся за вторымъ небомъ, освѣщая его въ опредѣленные промежутки. Свѣтила эти ничтожны сравнительно съ солнцемъ (газовымъ рожкомъ). Правда, они посылаютъ свѣтовые лучи на землю бациллъ, но непостоянно, а ихъ тепловые лучи ничтожны по сравненію съ лучами солнца-рожка, которое есть источникъ свѣта и жизни на землѣ бациллъ. Предки Пхи поклонялась солнцу какъ богу, но во времена Пхи такое поклоненіе называлось уже идолопоклонствомъ. Затѣмъ Пхи училъ, что земля бациллъ есть центръ вселенной и для нея свѣтить и горитъ газовый рожокъ, для нея движутся солнце и луна, выглядывая по временамъ изъ-за третьяго неба. Онъ говорилъ, что для защиты отъ воздушныхъ теченій ихъ земля заключена въ четырехъ ранный ящикъ (комнату), къ которому прикрѣплено солнце-рожокъ. Онъ сравнивалъ такіе покровы земли съ покровами бациллъ, служащими для предохраненія жизненныхъ процессовъ. Такъ какъ Пхи вычислилъ лунные и солнечные періоды и предсказать, какое поколѣніе увидитъ снова солнце, какое поколѣніе должно довольствоваться газовымъ рожкомъ и луной (говоря нашимъ языкомъ), то его считали величайшимъ астрономомъ и не смѣли сомнѣваться въ томъ, что земля бациллъ есть центръ вселенной, что для нихъ устроены свѣтила, что онѣ самыя совершенныя существа въ мірѣ, которыя, благодаря своей неподвижности и устойчивости, суть истинныя и любимыя произведенія Деміурга. Эта горделивая теорія была очень полезна для бациллъ. Ради нея онѣ старались изо всѣхъ силъ совершенствоваться. Онѣ вѣрили, что переселятся со временемъ въ другія, болѣе совершенныя формы, за третье небо, въ тотъ міръ, гдѣ ходить солнце и движется луна, гдѣ Пхи предсказывалъ существованіе вихрей. Ихъ единственное стремленіе было стать подвижными, переходить съ мѣста на мѣсто, чего онѣ были лишены. Двигаться впередъ могли у нихъ только дѣти, а взрослые умирали тамъ, гдѣ родились. Изучая свои поселенія, онѣ знали, что заселеніе совершалось сверху, тамъ были слѣды древнѣйшихъ построекъ. Но откуда взялись первые поселенцы—онѣ не знали. Пхи говорилъ, что ихъ создалъ Деміургъ. Кругомъ было все безсознательное, все матеріальное, только онѣ однѣ—существа сознательныя. Иногда между вторымъ и третьимъ небомъ (между стеклами шкафика и окномъ) проскальзывали тѣни, которыхъ очень боялись бациллы. Ихъ боялся и самъ великій Пхи, потому что онъ не могъ вычислить ихъ орбиты. Это были тѣни ученаго и его помощниковъ, проходившихъ по лабораторіи. Но такъ какъ тѣни эти являлись только въ солнечные періоды, соотвѣтствовавшіе тридцати поколѣніямъ бациллъ, то Пхи и предположилъ, что это спутники большого солнца, которые скользятъ вокругъ него по огромнымъ орбитамъ, подчиняясь пертурбаціямъ вслѣдствіе вліяній міровыхъ оболочекъ, т.-е. стѣнъ лабораторіи.

Прошло двѣ тысячи лѣтъ съ того времени, какъ великій Пхи создалъ свою астрономическую теорію, ставшую основой жизни всего населенія земли бациллъ. Теорія эта обусловила нравственность, общественную жизнь, поэзію, искусство. Всѣ проявленія бацильнаго творчества исходили изъ этой теоріи, ставшей непререкаемою аксіомой. Правда, многіе ученые имѣли ужъ наблюденія, непокрывавшіяся бациллоцснтрическою теоріей Пхи. Но наблюденія эти или отвергались и замалчивались, или для нихъ придумывали объясненія изъ той же теоріи, съ большими, конечно, натяжками.

Джи, который осмѣлился ополчиться на общепринятую теорію, былъ человѣкъ исключительный. Вслѣдствіе несчастной случайности, его родъ, дѣлая шахту въ питательномъ бульонѣ, принялъ не то направленіе, и шахта попала въ страну, перерѣзанную старыми шахтами, населеніе которыхъ ушло далеко въ сторону. Отъ плохого питанія, предки Джи сдѣлались озлобленными и необычайно энергичными. Не было готоваго бульона, приходилось перерабатывать въ питательные продукты остатки прежнихъ бациллъ, острые птомаины, которые возбуждали нервную систему, какъ всѣ пряныя вещества. Уже нѣсколько сотъ лѣтъ кланъ Джи считался злымъ, безбожнымъ и опаснымъ. Ему предлагали переселиться на цѣлину, на нетронутыя заложи желе, но онъ не хотѣлъ, говоря, что сумѣетъ отмстить судьбѣ. Кланъ Джи не занимался поэзіею и художествами, но изучалъ точныя науки, а въ особенности тѣ факты, которые шли въ разрѣзъ съ ортодоксальною теоріей Пхи.

Джи училъ, что земля бациллъ есть ничтожная песчинка, которая вмѣстѣ съ внѣшнимъ міромъ, т.-е. лабораторіей, носится вокругъ солнца, которое неподвижно. Что газовый рожокъ есть постоянный вулканъ, выбрасывающій пламя, происходящее отъ горѣнія газовъ, которые скрываются въ нѣдрахъ внѣшняго міра. Что внѣшній міръ можетъ быть населенъ бациллами иного вида, или движущимися, огромными ихъ колоніями, а изучая остатки древнѣйшихъ бациллъ, онъ пришелъ къ выводу, что онѣ зародились самопроизвольно изъ питательной среды. — Ихъ размноженіе не имѣло, по его мнѣнію, никакой цѣли. Оно вызвано счастливымъ сочетаніемъ космическихъ условій. Все сущее онъ раздѣлилъ на два принципа: вѣсомую матерію и невѣсомый эѳиръ, который наполняетъ пространство между ихъ землею и небесами и приноситъ имъ свѣтъ и теплоту. Онъ училъ, что нѣтъ никакого принципа силы; что эѳиръ движется всегда, прямолинейно и, падая на частицы неподвижной матеріи, даетъ имъ толчки; что двѣ частицы испытываютъ на обращенныхъ другъ къ другу сторонахъ меньше ударовъ эѳира, чѣмъ на сторонахъ, обращённыхъ въ разныя стороны, а потому частицы эти сближаются. Отсюда, по его мнѣнію, и произошло міровое тяготѣніе. Міръ, по его ученію, быль только большими вѣчно движущимися часами, исключавшими всякую волю. Въ немъ не было ничего, кромѣ матеріи,—матеріи вѣсомой и невѣсомой, подвижной и неподвижной. Но только одной матеріи.

Ученики Джи пошли еще дальше своего учителя. Они не исполняли обычаевъ, нарушали правила нравственности, отличались глубокимъ пессимизмомъ и многіе изъ нихъ лишали себя жизни, находя, что жить не стоитъ. «Къ чему? — говорили они,-здѣсь все извѣстно, а тамъ нѣтъ ничего, кромѣ разложенія. Мы не сможемъ проникнуть за три неба, значить нечего и мечтать объ этихъ небесахъ. Тамъ такія условія жизни, въ которыхъ мы не проживемъ и секунды. Если бы можно было взорвать нашу землю, было бы самое лучшее». Когда имъ говорили о Деміургѣ, который весь міръ создалъ для нихъ,—они смѣялись. «Покажите намъ Деміурга,—говорили они.— Міръ созданъ для страданія, организованная матерія—проклятая часть міра, неорганизованная — блаженная. Чѣмъ развитѣе бациллъ, тѣмъ больше онъ страдаетъ. Таковъ законъ міра. Деміургъ золъ, ибо онъ зналъ напередъ, что намъ готовить онъ въ будущемъ. А такъ какъ вы говорите, что онъ добръ, то, значить, его нѣтъ. Нѣтъ цѣли, есть только смѣна безсмысленныхъ причинъ и неизбѣжныхъ слѣдствій».

Такая проповѣдь вносила смуту въ населеніе. Двѣ партіи «пхистовъ» и «джистовъ» съ остервенѣніемъ нападали другъ на друга. Даже наиболѣе глупыя бациллы становились подъ то или другое знамя. Вмѣсто прежняго мира, тишины и блаженства настало время великихъ смутъ, междоусобій и преслѣдованій за убѣжденія. Каждый видѣлъ въ противникѣ по убѣжденіямъ гнѣздо всѣхъ пороковъ, а въ единомышленникахъ сочетаніе всѣхъ добродѣтелей. Старшины были безсильны водворить порядокъ. Они запрещали проповѣдь теорій Джи, но ихъ никто не слушалъ. Они стали преслѣдовать джистовъ, сажать ихъ въ тюрьму, но число свободомыслящихъ увеличилось, ибо проповѣдники новаго ученія представлялись облеченными въ мантію преслѣдованія. Наконецъ, самый старый и самый мудрый изъ старшинъ, Фи, предложилъ созвать великое народное собраніе, куда пригласить стараго лжеучителя Джи и самаго знаменитаго изъ послѣдователей Пхи—философа Ри.

Въ самомъ верху, надъ колодцемъ, подъ колпакомъ перваго неба, среди могилъ первыхъ бациллъ, сидѣли на возвышеніи старшины, передъ ними стояли Джи и Ри, окруженные учениками, а изъ всѣхъ шахтъ, продѣлавъ каналы кверху, торчали кланы микробовъ, пришедшіе слушать страшный, рѣшительный диспутъ. Почти три четверти народа были на сторонѣ Джи, увѣренные въ блестящей побѣдѣ ихъ идола. На всѣхъ углахъ коридоровъ были помѣщены изображенія Джи, худого, чернаго, съ пятью длинными спиральными ножками. Кругомъ были разныя надписи: «смерть изувѣрамъ, впередъ»... и т. п.

Мудрѣйшій изъ старшинъ Фи, которому оставалось жить всего нѣсколько дней, сказалъ трагическимъ голосомъ убѣжденную рѣчь. Онъ говорилъ, что ученіе, которое ведетъ къ мрачному настроенію, къ безнравственности, къ самоубійствамъ, къ раздору и враждѣ, не можетъ быть истиннымъ. Истинно только то, что не противоречитъ жизни. Онъ доказывалъ, что Деміургъ создалъ бациллъ для счастливой жизни. Онъ заготовилъ огромныя залежи питательнаго вещества, котораго хватитъ на много милліоновъ солнечныхъ періодовъ. Ихъ отцы, слѣдуя голосу совѣсти, были мудры и счастливы, науки и искусства процвѣтали. Чудныя картины прежнихъ художниковъ не превзойдены. Величественныя постройки древности не имѣютъ себѣ подобныхъ въ настоящее время. Вмѣсто того, чтобы отрицать законы жизни, населеніе должно бы было упражняться въ творчествѣ, дабы сравняться съ предками, а не слѣдовать за лжеучителемъ, дѣятельность котораго принесла уже достойные плоды. Потомъ старшина обратился къ Джи и умолялъ его раскаяться. — «Посмотри на насъ, страдающихъ и плачущихъ, — говорилъ онъ,—посмотри на заброшенные храмы, на алтари, которые давно уже не видѣли куреній. Посмотри на матерей, тоскующихъ и оскорбленныхъ развращенными дѣтьми своими, посмотри на отцовъ, лишенныхъ поддержки. Посмотри на раздоры, прислушайся къ ссорамъ. Все это плоды твоихъ ученій. Предковъ нашихъ училъ Пхи и они были счастливы. Между ними не было раздоровъ. Значитъ, ученіе Пхи было истинное, а твое—ложное. Могилами предковъ заклинаю тебя, откажись отъ него, признай, что умозаключенія твои неправильны. Признай свою гордыню и покорись вѣчному закопу, поставившему насъ въ срединѣ міра, но не для изслѣдованія судебъ, а для счастія. Не навлекай на насъ гнѣва Деміурга. Онъ великъ, онъ великодушенъ. Знаю, что если захочетъ онъ, обратить въ ничто нашу прекрасную, цвѣтущую землю, наше солнце, дающее тепло, великое свѣтило, посылающее свѣтъ, и самый міръ внѣшній, защищающій насъ отъ вихрей вселенной. Заклинаю тебя передками твоими и моими, нашими общими передками, покайся и дай землѣ миръ и тишину, счастіе и довольство, ибо твои буйственныя мысли есть мечъ раздора» И старый Фи съ плачемъ упалъ на колѣна передъ Джи и бился головой объ землю.

Джи, мрачный, съ горящими глазами, почтительно поднялъ мудраго старшину и сказалъ ему: «Мудрый Фи, не обращайся къ моему сердцу, а обращайся къ разуму. Философъ долженъ быть честенъ. Если онъ увѣренъ въ истинности своего ученія, если ни одно явленіе не противоречитъ ему. то онъ не долженъ отказываться отъ истины и, измѣнивъ ей, возвращаться въ старую ложь предковъ, хотя бы предки эти были достойные люди. Я люблю тебя, но больше тебя люблю истину. Мнѣ больно видѣть раздоры, но не я поселилъ ихъ. Раздоры эти показываютъ, что старый порядокъ, случайно связанный съ ученіемъ великаго Пхи, но не имъ созданный и не вытекающій изъ его міропониманія,—что порядокъ этотъ не удовлетворяетъ современнаго бацилла, который переросъ его умственно. Я не отвѣтствененъ за тѣ выводы, которые дѣлаются изъ моего ученія. Всякая новая мысль входить въ сознаніе послѣ борьбы. Если я не правъ, докажи мнѣ это, но если я правъ, могу ли я въ угоду кому бы то ни было или чему бы то ни было отказаться отъ истины».

Фи, убѣдившись въ нераскаянности и упорствѣ Джи, сказалъ ему сурово: «Лжеученіе твое обличитъ передъ всѣми, мудрѣйшій Ри, солнце нашей мудрости. Безпристрастные и праведные, мы дадимъ тебѣ возможность защищаться. Всѣмъ будетъ ясна твоя неправда, не пройдетъ и половины дня. Да возьметъ рѣчь мудрѣйшій Ри, солнце нашей мудрости».

Ри всталъ и всѣ глаза устремились на него. Это быль добродушный старикъ съ хитрой улыбкой, добрый, съ блестящими глазами. Онъ былъ сынъ старшины и самъ членъ совѣта старшинъ. Жизнь его была счастливая и, работая, онъ любилъ все красивое: красивыхъ женщинъ и красивыя картины. Художественный вкусъ былъ ему руководителемъ въ философіи. Онъ охранялъ его отъ крайностей. Сочиненія Ри были свѣтлыя, красивыя, уравновѣшенныя. Онъ все видѣлъ черезъ призму красоты и угадывалъ многое такое, чего не замѣчали ученые. Онъ первый ввелъ въ обращеніе правило: «чтобы быть ученымъ—надо быть богатымъ». Партія Джи его ненавидѣла. Когда онъ всталъ, раздалось со всѣхъ сторонъ шипѣніе недовольныхъ. Только старшины совѣта и нѣсколько важныхъ стариковъ посылали ему привѣтствіе.

«Мнѣ приходится выступить противъ противника, болѣе сильнаго, чѣмъ я самъ, противъ свѣтила нашихъ наукъ. Поддержкою мнѣ будетъ только тѣнь великаго Пхи и единомысліе съ мудрѣйшими и сильнѣйшими отцами моей земли. Часто бури я тѣни налетали на второе небо, иногда на минуту угасало и нижнее солнце, которое даетъ намъ теплоту, но мы вѣрили, что вихри пройдутъ и солнце опять будетъ согрѣвать насъ, и спокойно переживали невзгоды. Великій Пхи далъ намъ завѣты для счастья. Ихъ отрицаютъ во имя науки. Почему наука выше счастья? Не знаю! Но положимъ, что это такъ и посмотримъ, что изъ этого выйдетъ. Что дала намъ наука моего знаменитаго соперника? Недовольство жизнію, сознаніе своей ничтожности, нарушеніе законовъ. А что такое законы, какъ не пути, облегчающіе общежитіе. Исполняй законы—и тебѣ будетъ легко и пріятно жить. Они наименьшее изъ тѣхъ требованій, кои предъявляются къ членамъ общежитія. Законы не выдумываются однимъ умомъ, но взаимодѣйствіемъ всѣхъ условій человѣческой жизни. Они—законы общежитія, а не законы природы. Зачѣмъ же во имя законовъ природы разрушатъ прочные законы общежитія? Вѣдь природа не измѣнилась со времени великаго Пхи. Такъ же свѣтитъ солнце и грѣетъ. Такъ же кругомъ много пищи. Такъ же матерія ждетъ художниковъ для ея обработки. Чего же намъ измѣнятъ нашу жизнь подъ дѣйствіемъ причинъ не нашего порядка? Ибо во всякомъ мірѣ дѣйствуютъ, кромѣ общихъ, еще свои особенныя причины. Задача жизни—устраивать ее по законамъ, присущимъ своему кругу, а не мѣшать разныя категоріи законовъ. Старшина не долженъ устраивать свою жизнь по законамъ рабочаго, а рабочій будетъ несчастенъ, если захочетъ жить такъ, какъ живутъ старшины. Залогъ счастія состоитъ въ пользованіи подходящимъ закономъ, въ умѣньи выбирать тѣ изъ нихъ, которые подходятъ.

«Но даже и твои незыблемыя основы, тѣ теоріи, которыя ты ставишь на мѣсто мудрости, дошедшей до насъ отъ предковъ, даже и эти теоріи не выдерживаютъ критики. Мнѣ говорили, что ты учишь, что нѣтъ высшаго двигателя, и что неподвижную матерію двигаетъ подвижный матеріальный эѳиръ. Ты учишь, что два тѣла, стоящіе другъ противъ друга въ пространствѣ, должны притягивать другъ друга, потому что ихъ обращенныя другъ къ другу стороны дѣйствуютъ какъ экраны, защищаютъ другъ друга отъ ударовъ частицъ эѳира. По твоему, неравномѣрность силы ударовъ на массы заставляетъ ихъ сближаться; чѣмъ ближе они другъ къ другу, тѣмъ болѣе защищены отъ ударовъ эѳира ихъ обращенныя другъ къ другу части, тѣмъ сильнѣе они сближаются. Этимъ ты объясняешь систему міра. Но знаешь ли ты, что при такомъ положеніи дѣла притяженіе было бы тѣмъ больше, чѣмъ больше площадь тѣла. Вѣдъ если бы твой эѳиръ проходилъ тѣло насквозь, то оно бы не притягивалось другимъ. Тогда два тѣла, положенныя одно на другое, вѣсили бы менѣе, чѣмъ сумма ихъ вѣсовъ, взятыхъ отдѣльно. Для объясненія твоихъ законовъ нужно принятъ потенціальную энергію, которая превращается въ живую силу и которую мы не можемъ опредѣлить. Эта потенціальная энергія, дѣйствующая на разстоянія, принимаетъ разныя формы, форму потенціала функцій, потенціала мысли, потенціала мускуловъ»...

Эти слова мудраго Ри были покрыты шиканьемъ и криками. Толпа сторонниковъ Джи кричала: «Довольно, довольно, онъ но знаетъ физики. Замолчи, замолчи!»

Ри гордо посмотрѣлъ на толпу, посмотрѣлъ на безсильныхъ старшинъ и тихо поднялся на возвышеніе, гдѣ стояли кресла старшинъ. Онъ сѣдъ между ними и, не дернувъ руками, закрылъ голову плащемъ.

Побуждаемый своими послѣдователями, Джи вышелъ впередъ, подошелъ къ самому возвышенію старшинъ и сказалъ громкимъ голосомъ:

— Здѣсь не мѣсто спорить о подробностяхъ науки и не слѣдуетъ дѣлать этого потому, что ты путаешь временное съ вѣчнымъ, твои желанія съ велѣніями природы. Я знаю о потенціальной, скрытой энергіи, къ которой ты взываешь для моего посрамленія. Ты хочешь сказать, что у міра есть свей потенціалъ, который созданъ чьей-то энергіей, энергіей Деміурга. Но такое толкованье есть требованіе чуда. Чуда нѣтъ, укажи мнѣ хоть на одно въ исторіи нашего мира хоть на одно чудо на пространствѣ столькихъ тысячъ лѣтъ, что мы живемъ въ нашемъ мірѣ. Все совершается по естественному порядку. Мы довольствовались теми законами, которые создали предки, потому что законы эти отвѣчали нашимъ потребностямъ. Теперь они не соотвѣтствуютъ болѣе и мы ихъ смѣнили. Важенъ научный духъ, духъ относительности, временности всего сущаго. Временны и мы, и законы, и учрежденія. Мысль есть такое же выдѣленіе мозга, какъ потъ есть выдѣленіе кожи, Добродѣтель и сѣрная кислота суть такіе же продукты естественныхъ силъ. Дѣло не въ протяженіи, а въ томъ, что личность есть міръ, рождающійся и умирающій, цѣлостный міръ, желанія и потребности котораго суть законы его дѣйствій. Скажи мнѣ, гдѣ чудо? Нѣть чуда и не можетъ быть чуда»...

Джи гордо поднялъ голову, какъ бы вызывая на единоборство стараго бога, и голова его осталась прикованною къ небу. Глаза его расширились и онъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, и зашатался. Окружающіе съ ужасомъ устремили глаза къ вебу. Какая-то черная тѣнь двигалась надъ верхомъ свода, потомъ часть свода раскрылась, волна холода опустилась на микробовъ и страшный, огромный шестъ, какъ какой-то темный пестъ гигантской ступы, спустился съ неба, вдавился въ землю, захватилъ съ собою Джи и его противника и полураздавленный народъ, и поднялъ его кверху, въ другой міръ, въ другія сферы, за первое небо...

Это ученый, по прошествіи года, платиновымъ прутомъ доставалъ бациллъ, чтобы изслѣдовать ихъ новыя свойства...

Сигма.

Г. АНДРИАНОВ, учитель.

ТАГАНРОГ.

Уважаемые товарищи! Как человек, заинтересованный в исследовании и развитии фантастики. Я не могу скрыть своей озабоченности тем характером, который приняла дискуссия. Ведущее место в ней занимают критические статьи и реплики, а также мнения читателей о научно-фантастической литературе.

Между тем хотелось бы прочитать на страницах «Литературной газеты» материалы, вскрывающие самую суть «фантастического метода», показывающие отличие фантастики от литературы других направлений, и уже на накопленной теоретической основе предсказывать дальнейшие пути развития фантастики.

Ф. АКСЕЛЬРУД, студент.

ВЛАДИВОСТОК.

Многие критики (в том числе И. Бестужев-Лада) упрекают книжные издательства в их неблагосклонности к научной фантастике. Но в этой неблагосклонности можно упрекнуть, к примеру, и «Литературную газету».

Правда, в «Литературной газете» можно найти рассказы Рэя Бредбери, а в «Неделе» прочесть Азимова, Кобо Абэ и других. Не имею ничего против этих авторов, только вот и в Советском Союзе творят никак не худшие писатели. Именно в Советском Союзе пишут Иван Ефремов, братья Стругацкие, Илья Варшавский, Анатолий Днепров, Ольга Ларионова, Михаил Емцев и Еремей Парнов, Север Гансовский, Александр Мирер и десятки других литераторов, молодых и талантливых. Почему о их творчестве говорится так незаслуженно мало?

В «Литературной газете» началась дискуссия о фантастике. Правильно. Но если уж «Литературная газета» посвящает свои страницы такой дискуссии, тогда, может быть, она пожертвует еще и другие страницы уже для самой научной фантастике? И если так, пусть это будет советская фантастика!

Виктор ЖВИКЕВИЧ.

Польская Народная Республика.

Мне кажется, что настоящую научную фантастику можно определить как научное исследование, в котором некоторые предпосылки не доказаны. В науке такой прием применяется довольно часто.

Научная фантастика позволяет, не занимаясь доказательством предпосылок, исследовать следствия, вытекающие из них.

Естественно, как литературный жанр научную фантастику интересуют в первую очередь следствия социального характера, вытекающие из каких-либо научных открытий.

Вот здесь читатель ждет от фантастов действительно интересных исследований.

В. ВОЛОДАРСКИЙ.

Москва.

В спорах о современной научной фантастике часто говорится о моделях общества, создаваемых фантастами, выносятся оценки относительно истинности этих моделей, но все это, как ни странно, совершается без какого-либо раскрытия законов моделирования. А между тем всякое моделирование – в том числе и художественное творчество – подчиняется своим законам.

К сожалению, большинству критиков до сих пор мерещится непроходимая пропасть между кибернетическим моделированием и художественным творчеством, и в подобной инерции мышления, на которую совершенно справедливо указал в своей статье З. Файнбург, кроется существенная причина непопулярности фантастов у литературоведов.

В. ПИРОЖНИКОВ.

Пермь.

С большим удовлетворением прочитала в «Литературной газете» (№ 44) статью А. Казанцева «Луч мечты или потемки?». Писатель высказывает мнение, почти аналогичное с моим.

В своей статье А. Казанцев приводит очень яркие примеры, когда гипотезы писателей-фантастов, их научное предвидение были впоследствии подтверждены и осуществлены учеными. Из этого следует, что не так уж фантастичны оказываются гипотезы писателей-фантастов и не так уж далеки они от науки, что подтверждается самой жизнью.

Очень ценная, серьезная, целеустремленная статья, которая заставит задуматься некоторых поборников «философской» фантастики.

Н. БАЗУХ.

Славянск Донецкой области.

Мне хотелось бы поспорить со статьей А. Казанцева «Луч мечты или потемки?».

Впечатление такое, что А. Казанцев отрицает социально-философское течение в фантастике, удельный вес которого необычайно возрос в научно-фантастической литературе вообще и в советской – особенно. А. Казанцев может не принимать условного, но широко принятого критикой деления фантастики на «технологическое» и социально-философское течения – это его дело. Суть не в терминологии, а в объективно сложившейся в настоящее время ситуации. Благодаря необычайному ускорению технического прогресса сейчас мало что кажется технически неосуществимым, и людей интересуют не столько технические достижения, сколько последствия их внедрения, их влияния на жизнь общества в целом. Останется ли человек человеком или станет бездушным придатком машин и игрушкой разбуженных им гигантских сил природы? К этому сводится основной вопрос огромного большинства фантастических произведений, рассматривающих самые невероятные ситуации, в которых оказывается человек. Советские писатели решают этот вопрос в пользу человека, и такие произведения, разумеется, очень нужны.

И. ФЕДЮЩЕНКО.

Минск.

В прошлом году издательство «Мир» выпустило два полярных по своей природе сборника. «Пиршество демонов» — фантастика ученых и «Гости страны фантазии» — научная фантастика писателей-нефантастов. Имена, собранные под обложками этих сборников, значительны, а сама затея их выпуска очень оригинальна. Но все же, думается, большинство любителей фантастики включили их в свои собрания не без огорчения: ничего не поделаешь, из серии книжку не выкинешь, но это совсем не та фантастика – это только рядом с ней по двум ее сторонам.

В чем дело? Ведь, казалось бы, фантастика ученых должна полностью удовлетворять тех, кто ждет от жанра «приобщения к творческой лаборатории ученых», предвидения и смелости идей, а фантастика писателей-нефантастов должна бы полностью оправдать ожидания и самых строгих ревнителей ее художественности.

Но в том-то и дело, что настоящую фантастику создают настоящие писатели-фантасты. И писательский дар фантаста – особый. Как любое высокое искусство фантастика не терпит дилетантства.

Трудно не согласиться с З. Файнбургом, что попытки судить фантастику «по традиционным литературным канонам, ей не свойственным» вредны. Но не представляется спасительницей в этом отношении как концепция фантастики как одной из специфически образных форм выражения научного мировоззрения. Характерно: и самому З. Файнбургу не удается убедительно раскрыть смысл того, что называет он «научным способом образного мышления», и тем более выработать ясные критерии оценки научной фантастики. Где их искать? Разумеется, там, где находит начало любая теория, — в практике. Существуют строгие и непреложные законы искусства фантастики, и главный из них — наличие такой фантастической идеи, которая содержит в себе в скрытом виде какую-нибудь глубоко современную философскую социальную идею.

Примеры? Сколько угодно. Фантастическая идея «бетризации» человечества в «Возвращении со звезд» С. Лема содержит в себе идею неприятия благоденствующего, но выхолощенного будущего. Именно реализация этой идеи через конкретную художественную ткань составляет суть эстетического обаяния романа С. Лема. А идея пылеходной навигации в «Лунной пыли» А. Кларка ничего сравнимого с этим не содержит. Из сонма наших романов-утопий «Туманность Андромеды» выделяется именно наличием в своей основе великолепного гена — фантастической идеи Великого Кольца.

Разумеется, недостаток таланта или мастерства может загубить возможности, заложенные и в самой блистательной фантастической идее. С другой стороны, самый искушенный автор не застрахован от провала в фантастике без ясного понимания ее художественной природы. Писателю-реалисту всегда есть с чем сопоставить плоды своего вымысла, и сам его вымысел — это только перевоплощенная действительность. Фантаст же перед белой страницей всегда в неизвестности, как Бомбар на резиновой лодке в океане. «Остраненная» проза, обычно использующая фантастичность только как прием, стремится путем искажения знакомых пропорций вызвать обострение мировосприятия, фантастика добивается этого противоположным методом — реализацией небывалого или невероятного. Ради чего? Ради такого раскрытия идеи, которое недоступно ни реалистической, ни «остраненной» прозе.

Я сознательно говорю лишь о социальной, философской фантастике, ибо глубоко убежден, что так называемая научно-техническая фантастика обречена на вымирание в век небывалых идейных сражений... Я не верю, что большинство читателей фантастики, подобно Д. Франк-Каменецкому, ищет в ней только средство дать утомленному мозгу непревзойденное наслаждение и абсолютный отдых. Разве мы не радуемся всякий раз, обретая в ее негативных и сатирических построениях противоядие от всевозможных видов мракобесия? Разве не жаждем услышать от нее и правдивое слово надежды на будущее в нашем взрывоопасном и перегруженном конфликтами мире? И жаль, что советская фантастика еще не стала в должной мере настоящим идейным оружием. Она должна стать им.

Е. ЧЕРНЕНКО, инженер

Фрязино Московской области

«Литературная газета» № 49 от 3 декабря 1969 года, стр. 6.

Ранее в дискуссии 1969 года в «Литературной газете» выступали:

— Письма Николая ФЕДОРЕНКО, Алексея ЛЕОНОВА и Станислава АНТОНЮКА;

— И. БЕСТУЖЕВ-ЛАДА. ЭТОТ УДИВИТЕЛЬЕЫЙ МИР...;

— Выступления Константина БОРИНА, Петра РЕБИНДЕРА, В. АБАКУМОВА, Давида ФРАНК-КАМЕНЕЦКОГО;

— З. Файнбург. ИЛЛЮЗИЯ ПРОСТОТЫ;

— Письма читателей;

— А. Белоусов. ЗАБЫВАЯ О СОЦИАЛЬНОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ...;

— Геннадий ГОР. ЖИЗНЬ ДАЛЕКАЯ, ЖИЗНЬ БЛИЗКАЯ;

— Александр КАЗАНЦЕВ. ЛУЧ МЕЧТЫ ИЛИ ПОТЕМКИ?;

— Вадим ШЕФНЕР. ОБЫДЕННОЕ В СКАЗОЧНОМ И НЕОБЫЧАЙНОЕ В БУДНИЧНОМ;

— Каков он, человек будущего? Мнение читателей;

— На письма отвечает писатель-фантаст Вл. НЕМЦОВ.