Колонка коллекционера

Дэвид Джерролд

Фил, бывало, рассказывал, что я «отпинала Дэвида Джерролда». Все было не совсем так. Мы стояли возле ларька, который торговал «трибблами», бесформенными шариками из искусственного меха (из фильма «Проблема с трибблами», снятого по роману Дэвида Джерролда «Звездный путь»). Пока Фил покупал для меня триббл, Дэвид Джерролд подкрался сзади и схватил меня. Я понятия не имела кто это, и каковы его намерения, но мне было очень неприятно. Почти рефлекторно я пнула его в голень и вырвалась.

Съезд забрал у меня все силы. Я впервые посещала подобного рода мероприятие и впервые жила в гостинице. Всюду — в ресторанах, на выставках, на конференциях — было полно народу. Два вечера подряд мы ложились за полночь и вставали раньше семи. Дни были настолько насыщенны событиями, что не оставалось ни минутки свободной: все время куда-то ходили, разговаривали с какими-то людьми, смотрели и слушали. Издатели побуждали Фила писать для них романы, нештатные журналисты из журналов умоляли об интервью, и время от времени какой-нибудь поклонник интересовался, настоящий ли он Филип Дик или самозванец. Кульминацией стало известие, что с Филом желает познакомиться Кэтрин Мур. И хотя я ни имела представления, кто она, но по реакции Фила поняла, что это кто-то значительный. Он несколько минут беседовал с этой важной дамой в холле, во время которой она поведала, что это ее последний съезд. После смерти своего первого мужа она вышла замуж вторично, и ее новый муж не желает иметь ничего общего с этой «научно-фантастической чушью». Фил позже объяснил мне, что супружеская пара — Кэтрин Мур и Генри Каттнер — совместно создала несколько классических научно-фантастических романов и рассказов.

Норман Спинрад

Я часто сидела в баре, хотя по возрасту пить мне еще не разрешалось, и ждала, когда Фил вернется со встречи с издателем или журналистом. У меня не было карманных денег, но Тим Пауэрс и Норман Спинрад по очереди покупали мне содовую. Как-то раз Фил попросил своего старого друга Дж. Дж. из Бэй Эриа позаботиться обо мне, пока он будет заниматься делами со своим издателем Дэвидом Хартвеллом. Это была плохая идея. Дж. Дж. и две женщины, которые были с ним, взяли меня на одну из вечеринок в гостиничном номере. Какой-то малый читал непристойные стишки, но это еще, что называется, «цветочки». Несколько человек ходили по номеру с трубкой с марихуаной и «волшебными грибами». Через несколько часов я, чуть живая, притащилась в свой номер. Дым от трубки, должно быть, подействовал на меня крайне негативно, хотя я и не сделала ни одной затяжки.

По приезде домой у нас было примерно полчаса на подготовку к важной гостье. Издатель Фила Патрисия Дьюви жила у нас около недели. Я почти ничего не помню из тех дней, потому что была настолько измотана поездкой, что спала большую часть времени. У нас не было денег и почти не было еды. Патриция купила кое-какие продукты и приготовила восхитительный ужин, состоявший из пасты с помидорами и солонины, но я так устала, что даже есть не могла. Фил считал, что мое физическое истощение — результат злоупотребления наркотиками, но это было не так. Мои вредные привычки ограничивались кофе и сигаретами. Я даже спиртное не пила, не считая бокала вина изредка за ужином. Фил то и дело будил меня, что только усугубляло мою крайнюю усталость. Он находился в стадии гиперактивности, поэтому сам почти не спал. Он засиживался далеко за полночь, принимая друзей, а потом поднимался в районе шести. Я была не в состоянии придерживаться такого темпа, даже если бы уже не была измотана.

Да, я принимала лекарство от детской формы эпилепсии, которую переросла к двадцати годам. Визит к врачу подтвердил, что доза была слишком высока, поэтому он сократил ее вполовину. Одним из ингредиентов являлся фенобарбитал — наркотик, от которого, по всей видимости, и накопился слишком высокий уровень токсинов в моем организме. Когда я, наконец, восстановила силы и энергию, то приняла решение больше никогда не принимать этот ужасный препарат. Оставшиеся капсулы я смыла в унитаз. Мы с Филом подозревали, что потустороннее присутствие в нашей квартире тоже внесло свой вклад в мое переутомление. Девушки, снимавшие квартиру до нас, рассказывали о схожих симптомах.

Мы чувствовали себя как в ловушке в нашей квартире и редко покидали ее. У нас не было машины и, кроме того, ни один из нас не умел водить. Но было и еще кое-что, нечто зловещее. Множество странных случаев привело нас к убеждению, а не просто к подозрению, что в квартире водятся привидения. Только что сваренный кофе вдруг становился мерзким на вкус, и приходилось его выливать. Иногда по ночам мы слышали какие-то странные звуки, а утром находили мебель в гостиной передвинутой, хотя ни разу не поймали никаких незваных гостей. Как-то ночью я проснулась около трех от того, что не могу дышать, словно кто-то невидимый сидит у меня на груди. Он был ужасно тяжелым, и я не могла сбросить его с себя, как ни старалась. И позвать на помощь Фила тоже не могла, потому что голос пропал. Когда же я проснулась окончательно, невидимый некто исчез, и я смогла вновь дышать. При свете дня я заключила, что у меня были скрещены на груди руки, я оказалась чересчур напряжена и, таким образом, выдавила воздух из легких. Когда мышцы расслабились, я снова смогла дышать. В другой раз я проснулась на рассвете и обнаружила какую-то душащую меня тень. Она была безликой и имела смутные человеческие очертания. Я попыталась пошевелиться, но оказалась полностью парализованной. Когда утренний свет просочился сквозь оконные шторы, тень медленно растаяла и постепенно перестала сжимать и сдавливать мое горло. Я совершенно уверена, что не душила сама себя во сне, и Фил крепко спал в то время, как это происходило. Шея болела целый день, и было трудно глотать. Однажды ночью мне приснилось, что некто воткнул мне в горло нож, и когда я проснулась и пошла на кухню сварить кофе, то поскользнулась и упала. Затем я снова проснулась и целый день гадала, действительно ли я на этот раз не сплю. Возможно, демоны не могут причинить реальный вред, но могут напугать до чертиков.

У Фила было несколько случаев, когда он просыпался среди ночи, вскакивал с постели и бежал в ванную. Он хотел воды, потому что давился. Порой ему казалось, что он видит какие-то тени, бродящие по квартире ночью, но по-прежнему не находил никого постороннего.

Мы оба страдали от странных недугов. Чувствовали подавленность и симптомы гриппа, включая тошноту и мышечные спазмы. Воздух в спальне делался все более спертым и удушающим, даже когда мы оставляли окно открытым. Несколько раз, когда мы приходили домой с рынка, находили вещи перемещенными. К примеру, журнал, оставленный на столике, оказывался на диване, или книга, до этого стоявшая на полке, лежала открытой на столе. Фил начал оставлять своего рода ловушку или, скорее, детектор, когда мы покидали квартиру. Он брал у меня длинный волос и приклеивал скотчем один конец к двери, а другой к стене. По возвращении мы могли определить по разорванному волоску, что в квартире кто-то был. Так мы узнали, что одна из девушек, живших там до нас, оставила у себя ключ от передней двери. Однако, иногда вещи оказывались передвинутыми, когда она никак не могла быть там, и волос оставался целым. И уж конечно, она не могла прийти ночью, когда мы спали.

Появились какие-то странные запахи, особенно, в спальне с привидениями. Пахло тленом. Большую часть времени нас одолевала усталость.

Как-то вечером, когда мы прилегли вздремнуть, Фил вдруг резко сел в кровати и велел мне встать и выйти из комнаты. Мы пошли на кухню, где он сварил кофе, а я начала готовить ужин. Он объяснил, что какое-то зло пытается заставить нас все время спать, чтобы воздействовать на наше сознание. Он называл это нечто психологическим вампиром — сущность, которая питается нашими жизненными силами и полностью высасывает их. Фил чувствовал подавленность, частично из-за побочных эффектов от лекарства от высокого давления, содержавшего резерпин. Еще его мучили ночные кошмары. Однажды ночью он с криком проснулся и рассказал мне, что ему приснился младенец на сковороде, который выпрыгнул из сковороды прямо в огонь. Эта визуализация клише привела его в ужас, но проанализировав сон, Фил пришел к выводу, что это было предупреждение о попадании из одной опасной ситуации в другую, еще более опасную. В младенце он узнал знакомую женщину, поэтому гадал, она ли представляет для него какую-то опасность. В другом кошмаре Фил пытался не дать парню проглотить целую горсть разноцветных капсул с разными лекарствами. Он обнаружил, что не в состоянии ни шевелиться, ни говорить, поэтому попытался передать молодому человеку свои мысли.

Мы переселились в другую спальню, в которой была светлая, солнечная атмосфера. Это помогло. Спальня с привидениями была превращена в склад для вещей, с которыми мы не знали что делать.

Тип Пауэрс

Мы купили подержанный телевизор, который вскоре превратился в средоточие жизни в нашей квартире. Мы даже ели на диване, а не за обеденным столом, чтобы смотреть телевизор. Тим Пауэрс часто приходил к нам на ужин, хотя я и была, должно быть, худшей в мире стряпухой. Он обычно приносил бутылку недорогого, но хорошего калифорнийского вина. Любимым вином Фила было «каберне совиньон», и он говорил, что лучшим годом для этого сорта был 1970-й. Я предпочитаю «pinot noir». Тим, бывало, рисовал на наших бумажных салфетках фломастером, и это было довольно талантливо. Я понятия не имела в то время, что он пишет роман «Черным по черному». Фил познакомился с ним через доктора Макнелли, преподавателя Калифорнийского университета в Фуллертоне, где Тим учился. В течение тех вечеров мы вели приятные интеллектуальные беседы. Наша совместная жизнь налаживалась, но мы с Филом подозревали, что в нашей квартире происходит некая потусторонняя активность, в особенности с тех пор, как у одной из девушек, живших там до нас, возникла серьезная проблема с наркотиками. Тим знал тех девушек и был согласен с выводом Фила.

роман Т.Пауэрса "Черным по черному", первое издание 1979

Команда из «ВВС», приехавшая снимать Фила, не заметила никаких привидений. Они усадили Фила за кухонный стол есть овсянку, намереваясь разыграть эту мизансцену в качестве имитации одного из романов Фила «Время, назад». К несчастью, служба безопасности аэропорта прогнала фильм через рентгеновский аппарат, поэтому когда телевизионщики, вернувшись в Англию, стали прокручивать пленку, она оказалась засвеченной и непригодной к использованию.

Фил написал своему риелтору Энни, которая продала его дом в Сан-Рафаэле и поместила на хранение его вещи, которые вскоре переправила ему. Грузовик доставил с дюжину коробок, в которых находилась сотня грампластинок, несколько рукописей, книги и журналы. Он горько сокрушался, что это лишь половина его вещей. Исчезла коллекция марок, которую он собирал с детства. Не было одежды, украшений, нескольких рукописей. Более того, он не получил никакой мебели из своего дома на три спальни. И где его письменный стол? Где оригиналы картин, которые висели у него на стенах? Не было его дивана и кресла-качалки. Правда, он получил книжный шкаф и стойку для словарей, но это единственные предметы мебели, которые прибыли в грузовике. Энни объяснила, что «приехала Нэнси и забрала некоторые из своих вещей». Очевидно, бывшая жена обчистила его. По крайней мере, он нашел свою печатную машинку «Олимпия» в одной из коробок, которую покупал на роялти от «Человека в высоком замке». Он заказал ее специально с дополнительными французскими буквами, так как любил вставлять в диалоги слова и фразы по-французски. Клавиша переключения на французский была разломана пополам, а затем приварена наоборот, потому что он использовал французские кавычки задом наперед.

Эд Ферман, издатель журнала «Фэнтези и научная фантастика», попросил Фила написать рассказ для юбилейного номера журнала. Мы отчаянно нуждались в деньгах, поскольку единственное, что у нас было из еды, это банка куриного супа и коробка черствых содовых крекеров, отданная нам соседом, так что Фил написал рассказ за одну ночь и отослал на следующее утро "Скромная награда хрононавтам" повествует о путешественниках во времени, оказавшихся в ловушке замкнутого временного цикла, потому что их присутствие в будущем мешает им вернуться в прошлое. Они создали парадокс, поэтому вселенная защищает себя, захватив их. Генерал Жаб — квинтэссенция бюрократа, отражает чувство юмора Фила. Он, бывало, спрашивал у всех, с кем встречался, включая меня: «Умеют ли жабы разговаривать?» Я ответила, что лягушки умеют, но жабы — нет». Этот вопрос на самом деле был ссылкой на последнюю строчку песни Кэрол Кинг «Tapestry», где говорится «и он превратился в жабу». Когда Фил поинтересовался у своего психиатра, могут ли жабы говорить, доктор Гвидо тут же написал в карте Фила, что тот пьян. Фила в действительности интересовало, есть ли у животных душа или она есть только у людей. Если человек превращается в жабу, остается ли у него душа? Фил был согласен со святым Франциском Ассизским, который считал, что у животных есть душа, и ходил в лес и читал проповеди зверям и птицам.

Научно-фантастический элемент в «Хрононавтах» — путешествие во времени, но тема — усталость или депрессия. Они вынуждены до бесконечности повторять одни и те же действия, отправляясь в неизвестность под подбадривающие крики толпы, но по возвращении обнаруживают, что снова должны улетать. Толпа тоже теряет запал, словно все, имеющие к этому отношение, подвержены энтропии. Эта временная петля постепенно выкачивает энергию по мере того, как когда-то волнующее приключение становится скучным из-за постоянного повторения. В то время я не понимала, насколько глубоко нервное истощение Фила. Он был погружен в суицидальную депрессию, которая немного развеялась, только когда он узнал, что я беременна нашим ребенком. Когда к нам по вечерам приходили гости, Фил сиял, но после их ухода погружался в уныние. Его оживленная беседа была, скорее, не притворством, а попыткой поднять себе настроение, взбодриться.

После публикации «Хрононавтов» и после того, как «Даблдей» получил два романа, обещанные им Филом, я начала получать благодарственные записки за то, что воодушевляю Фила снова писать. В действительности, два романа уже были написаны, а на написание рассказа его вдохновил голод. Фила мало волновали деньги, если нам хватало на оплату счетов и покупку еды. Писать было необходимо ему точно так же, как дышать.

Проказливое чувство юмора Фила, наполнявшее его жизнь так же, как и произведения, порой доводило до беды. К примеру, как-то раз наша соседка Линда сказала нам, что у нее появился новый друг по имени Джордж. и он наркополицейский, работающий под прикрытием. «Но не говорите ему, что я вам рассказала, — умоляла она. — Я обещала Джорджу, что никому не скажу». Фил воспринял это как приглашение к игре. Когда мы пошли в гости к Линде, чтобы познакомиться с Джорджем, Фил взял с собой банку дешевого нюхательного табака и притворился, что это кокаин.

«Линда!» — рявкнул Джордж и промаршировал в ее спальню. Линда последовала за ним, и нетрудно было догадаться, какой напряженный разговор идет за закрытой дверью. В конце концов. Линда вышла и сказала: «Джордж попросил меня информировать вас о его профессии».

Фила чуть не арестовали, прежде чем нам удалось убедить Джорджа, что это просто табак.

В другой раз подруга Фила Джейн приехала с севера Калифорнии к нам в гости, и мы отправились в Калифорнийский университет навестить доктора Макнелли на шестом этаже здания английского факультета. Фил разглагольствовал перед Линдой о том, что весь кампус, от корпусов до тротуаров и фонтанов, построила мафия и, разумеется, она ему не поверила. Самое интересное, однако, он приберег напоследок. Он сказал, что табличка в лифте, показывающая номера этажей, была вмонтирована вверх ногами. Джейн сердилась, потому что ее раздражали все эти глупые байки, и разозлилась еще больше, когда мы вошли в лифт, и она увидела, что это правда. Табличка с номерами этажей и в самом деле была установлена вверх ногами.

Фил раньше встречался с Джейн, потому что ее звали так же, как его умершую сестру-близнеца, хоть эта Джейн и была блондинкой и лет на десять старше Фила. Отношения у них не сложились, но они остались друзьями несмотря на то, что Фил любил ее поддразнивать.

Рэй Нельсон

Несколько рукописей Фила пропало, вероятно, во время ограбления в ноябре 1971 года. Одной из пропавших рукописей был его неопубликованный роман «Пролейтесь, слезы». И агент Фила, и его издатель требовали от него рукопись, потому что «Даблдей» заплатил ему аванс почти два года назад, и они желали ее получить. К счастью, Фил отдал копию своему поверенному Биллу Вулфсону перед отъездом из Сан-Рафаэля. Вдобавок, издательство желало получить и второй роман, «Господь гнева», за который выплатило аванс. Этой рукописи у Фила тоже не было, но и она находилась в целости. Он не смог ее закончить, поэтому убедил своего друга и соавтора Роджера Желязны поработать с ним над романом, так что у Желязны имелся экземпляр рукописи.

Первое издание романа "Пролейтесь слёзы, сказал полицейский" (1974)

Первое издание романа "Господь гнева" (1976)

Поверенный Фила послал рукопись «Пролейтесь, слезы» и настоятельно рекомендовал ему поехать в Северную Калифорнию и появиться в суде для окончательного оформления развода. Поэтому, несмотря на почти полное безденежье, мы самолетом местной авиалинии отправились в Сан-Франциско. Ну, на самом деле мы сели в Сан-Хосе, но у Фила была бронь в гостинице «Франклин» на Гэри-стрит во Фриско. Когда наш самолет приземлялся в грозу, в крыло с нашей стороны ударила молния, и судно накренилось. Это был второй в моей жизни полет, и я думала, что мы погибнем. Правда, пилот выровнял самолет, но во время торможения мы натерпелись страху. Взлетно-посадочная полоса в Сан-Хосе и так короче, чем в большинстве аэропортов, а тут мы еще разогнались, вместо того, чтобы замедлить ход. В общем, я считаю, пилоту следовало бы памятник поставить за то, что мы все же долетели, живые и невредимые.

По возвращении домой мы не смогли заплатить арендную плату. Но развод Фила был завершен, и я познакомилась с его бывшей женой Нэнси. Она оказалась очень милой женщиной, которая больше не хотела быть замужем за Филом. Еще я познакомилась с другом и коллегой Фила Рэем Нельсоном, знавшим его со школы. Рэй встретил нас в аэропорту, отвез на ленч на Рыбацкую верфь и умолял Фила закончить рассказ, который он обещал написать для редактируемой Рэем антологии. Фил так и не закончил тот рассказ, и очень жаль, потому что в его основе лежала та же идея, что и у некоторых последних бестселлеров, включая «Код да Винчи». Он начинался с Марии-Магдалены, скорбящей о смерти Иисуса на кресте. Фил больше не хотел писать о религии после того, как пережил тот ужасный творческий кризис во время написания романа «Господь гнева» о компьютере, считавшем себя богом. Он чувствовал себя униженным из-за того, что пришлось обращаться за помощью к другому писателю, и не желал повторения этого. По иронии судьбы он закончил свою карьеру серией религиозных романов, начиная с «ВАЛИС».

Пока мы жили в отеле «Франклин» в Сан-Франциско, нас навестило несколько знаменитостей. Я понятия не имела, кто они такие, но они, похоже, были дружны с Филом. Писатели Роберт Сильверберг и Терри Карр пришли вдвоем, с женами, и привели одного из величайших редакторов научной фантастики Горация Голда с супругой. Фил прямо-таки боготворил Голдов, и они прямо-таки боготворили его. Перед моими глазами разворачивалась самая настоящая магия взаимного восхищения среди профессионалов. Жаль, что это не может повториться сейчас, когда я в состоянии оценить по достоинству те яркие звезды научной фантастики. Однако, и тогда я сумела оценить, что все они были очень милыми, приятными людьми.

На следующее утро мы на пароме отправились через залив в округ Марин, вошли в зал суда и завершили развод Фила. На обратном пути мы взяли такси и поехали по мосту «Золотые ворота». Для меня все это было новым и волнующим, потому что я никогда нигде не бывала, не ездила никуда дальше Сэнфорда, где учились мои кузины. У Нэнси был влиятельный адвокат, который полагал, что вытащит из Фила десятки тысяч долларов. Когда же стало очевидно, что у Фила нет денег, судья назначил алименты для дочери Фила и Нэнси (Изы) в размере сотни долларов и стукнул молотком. Процесс завершился. В коридоре Нэнси стала выпрашивать у Фила еще хоть немного денег, но он не собирался ей ничего давать. Мне поневоле подумалось, что она нуждается в них, и несмотря на злость и горечь Фила, все это меня опечалило. Я открыла свою сумочку, вытащила двадцатидолларовую банкноту и вручила Нэнси. Это были все мои деньги, но ей же надо было содержать ребенка, а мне нет, по крайней мере, пока. Нэнси не привезла с собой Изу, а Фил хотел увидеться с дочерью, поэтому она согласилась встретиться с нами в зоопарке в Сан-Франциско на следующий день. Однако, так и не появилась. Мы прождали ее три часа, ходили там, смотрели на зверей, несколько раз подходили к входным воротам поглядеть, не там ли Нэнси. Позже она объяснила, что у нее не хватило денег на входной билет.

Вернувшись домой, мы возобновили традицию устраивать дружеские застольные посиделки с Тимом Пауэрсом и обсуждать множество всевозможных тем. Время от времени Фил брал три пенса, бросал их и читал гексаграммы в книге «Ицзин». Он говорил, что использовал этот метод, когда намечал сюжет «Человека в высоком замке», но это, возможно, была шутка. Когда один его приятель подарил ему книгу «The Plot Genie» (что-то вроде генератора сюжетных идей для писателей) и всерьез предложил использовать ее для создания сюжетов своих романов, Фил любезно принял подарок, но после ухода друга с негодованием отверг его предложение. Филу была свойственна некоторая непочтительность, и он любил рассказывать историю о том, как он пришел к пониманию дзен-буддизма. Он читал книгу о дзен-буддизме, когда внезапно на него нашло вдохновение, и он швырнул книгу через комнату. Суть в том, говорил он, что даже самый священный предмет не лучше мусора, а самая возвышенная личность не лучше какого-нибудь отщепенца, валяющегося в сточной канаве. И дело не столько в том, что великая личность не имеет ценности, сколько в том, что простой человек представляет собой величайшую ценность. Это подобно высказыванию Иисуса: «Все, что вы сделали людям, вы сделали мне».

Фил знакомил меня со многими великими писателями, и мне очень жаль, что в то время я ничего о них не знала. Единственное, что мне было известно о большинстве из них, это что они его друзья. Может, оно и лучше, что я не видела разницы, поскольку это побуждало меня относиться к знаменитым писателям и редакторам точно так же, как к обычному рабочему люду, и не слишком им навязываться. В течение семьдесят второго года Фил говорил каждому, с кем встречался: «Тебе надо прочитать «Больше, чем человек». Это был роман Теодора Старджона о сверходаренных детях, которые какое-то время живут отдельно, а потом встречаются и объединяются в некий симбиоз, чтобы противостоять враждебному миру. Я прочла этот шедевр между романами Филипа К. Дика, поэтому знала, кто такой Тед Старджон, когда он приехал к нам в гости. Этот скромный седовласый и седобородый мужчина сказал мне, что умеет надувать мыльные пузыри в форме листьев. Еще он предложил показать мне, как построить из кубиков трехмерную модель четырехмерного куба. Этот добрый, мягкий человек пережил Фила всего на несколько лет.

Джордж Клейтон Джонсон тоже приезжал к нам в гости, но тот вечер оказался подобен «Сумеречной зоне». Он привез с собой жену и дочь, и не успели мы и глазом моргнуть, как он снял с себя штаны и вручил их дочке, приказав зашить дырку на джинсах. Все бы ничего, но Джордж был без нижнего белья. После того, как он опять надел штаны, мы отправились поужинать в один модный ресторан. Я думала, что провалюсь сквозь землю от стыда, слушая непристойности, которыми сыпал Джордж, пока мы ждали наш заказ. Фил взял острый нож, который был подан на разделочной доске вместе с неразрезанной буханкой хлеба, и стал постукивать им по другой руке. Не знаю, как мы сумели пережить тот вечер, не прибегнув к насилию, но как-то все же сумели. Мне в жизни не было так стыдно.

Харлан Эллисон

В первый раз я встретилась с Харланом Эллисоном, когда мы были на Международном съезде по научной фантастике в Лос-Анджелесе. До того времени съезды по научной фантастике больше походили на семейные сборища, но этот стал началом превращения их в бизнес по зарабатыванию денег. Мне никогда прежде не приходилось присутствовать на таком событии, поэтому не с чем было сравнить, но Норман Спинрад горько сетовал на коммерциализацию съезда. Эллисон и Спинрад были близкими друзьями, но между ними произошел очень горячий и ожесточенный спор в вестибюле гостиницы. Эллисон объявил несколько лет спустя, что страдал от биполярного расстройства и не сознавал, как низко себя ведет по отношению к своим друзьям. Во второй раз я встретила Харлана Эллисона на конференции в Калифорнийском университете Фуллертона, где он неприятно высказался о моей беременности.

Я начала больше узнавать о научной фантастике, когда доктор Уиллис Макнелли нанял Фила в качестве выступающего гостя на свои лекции по научной фантастике, которые читал в Калифорнийском университете в Фуллертоне. Прежний колледж, он недавно получил статус университета и был одним из первых центров высшего образования, всерьез воспринимавших научную фантастику. Фил отдал в дар несколько своих рукописей и коллекционных журналов в специальное собрание университетской библиотеки, взяв за них символическую плату. Мы очень нуждались в деньгах, но Фил не хотел, чтобы его наследство оказалось в руках частных коллекционеров. Он считал, что филологам важно иметь доступ к этим вещам. Доктор Макнелли попросил Фила взглянуть на рукопись одного обещающего молодого студента и, таким образом, мы оба прочли роман «Доктор Аддер» К.У. Джетера. Это произведение было слишком сексуально-провокационным, чтобы его опубликовали в США, но, в конце концов, Филу при помощи своих связей удалось добиться его опубликования в Англии. Полагаю, что он очень похож на роман Томаса Пинчона «Выкрикивается лот 49», и это вызывает у меня неприятные ощущения.

Первое издание романа Пинчона (1966 год)

https://fantlab.ru/work44960

Еще один студент, точнее, студентка, Нина Петруньо, пришла к нам домой брать интервью у Фила для диссертации, которую писала. Я уже пригласила в тот вечер на ужин своего отца, и Фил боялся, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако, вечер прошел хорошо, и Нина, в результате, вышла замуж за моего отца. Мама неожиданно оставила папу и подала на развод, а Нина тоже на тот момент разводилась.

Наши с Филом отношения были бурными, но близкими и нежными, и вскоре мы переехали в другую квартиру, где не было привидений. Какое-то время жизнь казалась нормальной, и большую часть времени мы либо смотрели Уотергейтские слушания, либо работали над «Помутнением». Мы не ощущали никаких потусторонних сил. Фил получил роялти от французских переводов своих романов, и мы потратили деньги на покупку собственной мебели. И, наконец, провели телефон приблизительно за месяц до рождения нашего сына.

Когда малыш был еще совсем маленьким, Фил принял участие в конференции в Калифорнийском университете Фуллертона наряду с несколькими другими писателями, включая Харлана Эллисона. Обсуждение с аудиторией становилось довольно жарким и бурным, и Эллисон начал орать на публику. Малыш беспокойно извивался у меня на коленях, поэтому я поднялась и вручила его Филу. Аудитория издала коллективный вздох, бурная дискуссия стихла, и Кристофер счастливо заулыбался, играя с папиной бородой. Несколько друзей сказали мне, что это был блестящий ход, но в тот момент я ни о чем таким не думала. Просто действовала на наитию.

Когда нашему малышу исполнилось три недели, французская съемочная группа повезла Фила в Диснейлэнд и сняла его катающимся на аттракционе «Чаепитие у Безумного Шляпника», при этом он обсуждал глубокие философские и метафизические вопросы. У интеллигенции того времени было противоречивое отношение к видению Уолтом Диснеем будущего, которое было сделано из дешевого пластика, но обещало чудеса. Диснеевское «воображательство» включало аниматронные фигуры, которые напоминали андроидов и умных роботов из научной фантастики, и его футуристические площадки уносили людей в космос и в общество будущего. Мне очень хотелось тоже поехать, но это было невозможно. Я чувствовала себя запертой в четырех стенах, потому что никуда не выходила после приезда из роддома в нашим сынишкой, не считая походов в магазин за продуктами. Не было и речи о том, чтобы взять с собой новорожденного малыша, а надежной няни нам найти не удалось. В отличие от «ВВС», французская съемочная группа проявила пленку до прохождения через службу безопасности аэропорта, поэтому рентгеновский аппарат ее не засветил.

Роберт Хайнлайн

Фил был приятно взволнован и, в то же время, напуган, когда получил письмо от Роберта Хайнлайна, который просил встретиться с ним на церемонии вручения премии «Небьюла». Даже я, плохо разбирающаяся в научной фантастике, понимала, что это будет сродни встрече с Богом. Известный как «декан писателей-фантастов», Роберт Хайнлайн был в высшей степени авторитетной фигурой. Фил был так взбудоражен, что разболелся и не смог присутствовать на церемонии, поэтому мне пришлось поехать вместо него. По существу, он боялся, потому что сделал несколько импровизированных замечаний о Хайнлайне на Национальном Общественном радио. После подписания книг для поклонников в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, владелец магазина уговорил его быть гостем программы Майка Ходела «25-й час», шок-шоу о научной фантастике на KPFK-FM. Программа шла поздно вечером, как следует из ее названия, и Фил заметил, что Хайнлайн живет в крепости, окруженной электрифицированным забором. Действительно, ходили слухи о том, что Хайнлайн отгородился от всего мира. Когда я навестила Хайнлайнов в их доме на Хаф-Мун-Бэй вскоре после смерти Фила, то увидела, что это правда. Ну, это была не совсем крепость, но дом окружала стена из бетонных блоков, увенчанная металлическими остриями и проволокой под напряжением, а подъездную дорожку перегораживали железные ворота. Я нажала кнопку звонка и сообщила, кто я, а они нажали кнопку в доме, которая активировала электрический мотор, открывший для меня ворота. Роберт Хайнлайн когда-то хвастался, что отказался впустить представителей налоговой службы, потому что они пришли без предварительной договоренности. Боялся же Фил того, что сболтнул, будто Хайнлайн — опасный радикал правого толка, поэтому, если Хайнайн это слышал или слышал об этом, то мог обидеться. Сомневаюсь, что кто-нибудь воспринял эти слова Фила всерьез, поскольку в той же программе он заявил, что является автором телефонного справочника Лос-Анджелеса.

Я договорилась со своей школьной подругой Сэнди Нельсон, чтобы она побыла с Филом и нашим малышом, пока я буду на церемонии. Мне повезло иметь такую подругу, и я часто думаю о ней с тех пор, как потеряла с ней связь в семидесятых. Я пыталась найти ее, но имя у нее такое распространенное, что задача оказалась невыполнимой. Брюс Макалистер и его жена отвезли меня на церемонию вручения премии «Небьюла» и представили Гарри Гаррисону и его супруге. По роману Гаррисона «Подвиньтесь, подвиньтесь!» сняли фильм «Зеленый сойлент», так что он был известен за пределами мира научно-фантастической литературы. В конце концов, сам Чарльтон Хесстон снялся в главной роли. Гаррисон, однако, был обычным человеком с налетом гениальности. Я почти не видела его, потому что он спешил на встречу с прессой. Мне никогда не забыть момента, когда он выскочил из дверей своего гостиничного номера, в то время как мы подходили к нему по коридору. Меня напугало его внезапное появление, а он принял мою реакцию за благоговейный трепет поклонницы. На самом деле я испугалась, что он налетит на меня. Он был очень высокий и крепко скроенный, как футбольный полузащитник. Гаррисон стал быстро объяснять, что ему надо срочно идти вниз, поэтому я отступила в сторону, давая ему дорогу. Он явно обрадовался, что я не потребовала его внимания. Должно быть, ему часто приходилось «отбиваться» от восторженных поклонников.

На банкете должен был держать речь Рэй Бредбери, но вместо речи он прочел вслух длинное стихотворение собственного сочинения. Стихотворение было не только длинным, но и плохим, но поскольку сам он был приятным человеком и известным писателем, то все вежливо слушали. И все же его проза, которая включает «Марсианские хроники», гораздо лучше его поэзии.

На протяжении почти всего банкета я гадала, кто же из присутствующих Роберт Хайнлайн. Мне никогда не доводилось видеть его фотографии. К счастью, он вышел на сцену получить премию от имени Артура Ч. Кларка (автора "Космической одиссеи"), который не смог присутствовать. Хайнлайн имел военную выправку и явно прекрасно чувствовал себя в черном смокинге с галстуком-«бабочкой», безупречно выглядящий, уверенно двигающийся, говорящий убедительно и весомо. Я бы восхитилась им, даже если б не знала, кто он. Должна добавить, что его жена Вирджиния (Джинни) производила такое же прекрасное впечатление, и они оба оказались заботливыми и душевными людьми. Таким образом, узнав, который из мужчин Роберт Хайнлайн, я после церемонии представилась. К моему приятному изумлению, он попросил, чтобы Фил подписал для него несколько книг. Он оказался горячим поклонником Филипа К. Дика. Я отправилась домой со стопкой романов Фила, почтовым адресом Хайнлайнов и приятным поручением.

Мы много переписывались с Хайнлайнами, и они даже одолжили нам две тысячи долларов, когда у нас возникли трудности с оплатой подоходного налога. Но фобии Фила не позволяли ему никуда ездить, поэтому мы так и не побывали у них в гостях. После смерти Фила я навестила их вместе с нашим сыном Кристофером. Роберт Хайнлайн сам спроектировал свой дом. Он был в форме восьмиугольника, поэтому вместо того, чтобы идти по центральному холлу, вам надо было проходить по кругу, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Еще у него был огромный полосатый кот, прямо как в его романе «Дверь в лето». Роберт (ему не нравилось, когда его называли Бобом) пожаловался, что хотел больше электрических розеток, но округ требовал разрешительную плату за каждую, и плата была чрезмерной, поэтому ему пришлось ограничиться минимумом. У Джинни Хайнлайн был домашний компьютер, что в 1982 году являлось редкостью. Вскоре после этого я приобрела для Кристофера «Commodore-64», но компьютер Джинни был одной из ранних версий «Apple». По сравнению с ним «Commodore» выглядел игрушкой. Фил никогда не хотел работать ни на компьютере, ни даже на электрической машинке. Он утверждал, что что-то более быстрое, чем ручная печатная машинка будет способствовать написанию большого количества «макулатуры» вместо меньших по объему, но гораздо более качественных произведений.

Норман Спинрад стал нашим постоянным гостем. Его роман «Железная мечта» имел большой успех, и Филу нравилось сравнивать его со своим романом «Человек в высоком замке». У них было схожее негативное отношение к нацистской психологии. В романе Спинрада Гитлер не получает власть, а становился успешным писателем. Но оба они, и Фил, и Норман, беспокоились из-за поднимающего свою уродливую голову неонацистского движения.

«Человек в высоком замке» стал поворотным пунктом как в жизни Фила, так и в его карьере. Его третья жена Энни поспорила с ним, что роман никогда не заработает ни на цента больше, чем те шестьсот долларов аванса, что заплатил ему издатель. Фил рассказывал, жена хотела, чтобы он бросил писать и стал бы работать с ней в ее мастерской по изготовлению ювелирных украшений. Он и в самом деле сделал несколько украшений из меди, но понимал, что его истинное призвание — сочинительство. Он считал, что Энн, которая была на несколько лет старше, обращается с ним как с непослушным ребенком. Сначала ему пришлось арендовать маленькую хижину дальше по дороге, потому что стук его пишущей машинки ее раздражал, а потом она захотела, чтоб он совсем бросил писать. Когда его роман получил премию «Хьюго» как лучший роман года и заработал больше денег, чем заплатил издатель, он решил уйти от нее. Это обещало стать непростым делом, потому что у них была трехлетняя дочь Лора, и у Энн было трое дочерей от первого брака. С другой стороны, Фил очень хотел сына, а Энн недавно сделала аборт. Он знал, что она никогда не подарит ему сына, потому что твердо решила больше не рожать. Их разрыв повлек за собой много гнева и горечи с обеих сторон.

На первых порах он попросился пожить у своего друга и соавтора Рэя Нельсона, а потом снял дом в Сан-Рафаэле, куда и переехала к нему Нэнси. Поначалу она отказывалась выходить за Фила, но когда забеременела, согласилась. Брак вскоре распался, и Нэнси ушла от него, забрав с собой дочь Изу. Фил связался с дурной компанией, позволял своим новым друзьям и знакомым жить у него в доме, который казался таким пустым после ухода жены и ребенка. Тот период его жизни стал фоном для «Помутнения» и подтвердил его многие невротические страхи. Один из наших любимых плакатов гласил: «То, что я параноик, вовсе не означает, что ты нормальный». А вот любимый девиз Фила: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

Должен признаться, что к концу 70-х годов у меня уже была небольшая библиотечка фантастики — книг 25-30, из которых было даже несколько весьма приличных — с десяток, наверное. Но ни одну из этих книг я не купил в отделе новинок книжного магазина — это были либо подарки (от родителей или их знакомых), либо удачные перехваты в букинистических отделах доброго десятка магазинов, куда я регулярно наведывался, совершая круговые набеги по городу. И я даже могу перечислить эти "случайные подарки судьбы", настолько они запомнились. "Полдень/Малыш" АБС ленинградского издания 75 года, 2 тома БСФ (7-й и 16-й), 2 лениздатовских сборника — "Вторжение в Персей" и "Вахта "Арамиса"". Из серии "ЗФ" у меня было только 2 книжки, хотя и очень хорошие — "Меж двух времен" Джека Финнея и сборник "Экспедиция на Землю". А из "рамочки" вообще почти ничего не было — только томик Александра Грина, пара романов Жюля Верна и "Месс-Менд" Мариэтты Шагинян (с библиотечным штампом некоего завода, пришлепнутым на титульный лист еще до моего рождения). "Библиотека советской фантастики" тоже была представлена весьма скудно — "Ручей на Япете" Владимира Михайлова, "Самозванец Стамп" Бориса Зубкова и Евгения Муслина, "Случится же с человеком такое" Виктора Колупаева и "Ночь контрабандой" Дмитрия Биленкина. Плюс 2 молодогвардейских ежегодника "Фантастика" — за 72-й и 78-й годы. Ну а основной букинистический улов составляли тогда либо шпионско-ближнеприцельные опусы 50-х годов (Немцов, Сапарин, Томан, Охотников, Гуревич, Валентин Иванов), либо региональные раритеты того же периода (вроде "Защиты-240" Меерова, "Охоты за невидимками" Винника и "Конца подземного города" Кальницкого). И еще у меня была пара пухлых папок (заккурапий, если на хонтийском языке) с вырезками из разных журналов — от "Юного техника" до "Уральского следопыта". Вот, собственно, и всё.

И вот однажды в 1980 году (я уже закончил школу и работал на заводе) мама моя, работавшая учительницей начальных классов в нашей школе и без особого одобрения наблюдавшая за моей разгорающейся библио-страстью, сказала мне, что родительница одного ее ученика имеет знакомство в одном из книжных магазинов и может к моему дню рождения организовать мне экскурсию в подсобку за новинками НФ. Я, конечно, обрадовался, хотя и почувствовал некоторую "нечестность" этого "подарка". Но, как говорится, "стыд глаза не выест", и я этим "блатом" воспользовался. Короче говоря, явился я в этот магазин (между прочим, магазин за номером 1, ибо находился он в самом центре города в том же здании, где располагалась редакция газеты "Слава Севастополя" и проходили заседания городского лит-объединения), сказал на кассе волшебную фразу "Я от (допустим) Марии Николаевны", и мне указали путь в кабинет к зам.директора. Ребята, я был уважаемый человек — буквально по словам Аркадия Райкина, — меня уже ждали, ибо на столе были выложены книжки — новенькие, хрустящие, всё ещё пахнущие свежей типографской краской. Вот эти три книги, чьи обложки я здесь пришпандорил. Я произнес "Большое спасибо", расплатился по номиналу, ну и был таков, стараясь не замечать ощутимо брезгливого взгляда книжной начальницы.

В общем, праздник был изрядно подпорчен. Я-то ожидал, что мне там выдадут если уж не свежих Стругацких, то хотя бы "рамочку" или, например, "ЗээФку". А тут вот оно как вышло. Сборник Биленкина был, конечно, неплохой, но почти все рассказы, в него включённые, я к тому времени уже прочёл в журналах. Кто такой В.Щербаков (зав. редакцией фантастики издательства "Молодая гвардия"), я тогда еще не знал, но то, что роман "Семь стихий" — унылый, пафосный и бездарный, я понял уже после десятка страниц, и хоть я честно домучил книжку до конца, из памяти она у меня выветрилась ну просто моментально. Ну а про Казанцева и вовсе речи нет — к этому времени цену ему я уже знал прекрасно, ибо с большим трудом осилил в библиотеке и "Полярную мечту", и "Арктический мост", и даже "Льды возвращаются", да и "Пылающий остров", и "Фаэты" из памяти моей уже практически выветрились. Так что "Купол Надежды" каким-то значительным исключением из этого унылого ряда не мог являться по определению.

Прямых последствий у этого "похода за зипунами" было, в общем-то, два. Во-первых, я поставил целью своей жизни бороться с книжным дефицитом, чем я и занимался активно и непосредственно последующие два десятка лет — и вроде даже успешно. А во-вторых — бороться с бездарностью и графоманством в фантастике, чтобы такие романы, как "Семь стихий" или "Купол Надежды", мне больше не приходилось читать нигде, никогда и ни в каком виде. Однако, если взглянуть на полки наших нынешних книжных магазинов, то в выполнении именно этой задачи я совсем не преуспел. Ну просто совсем.

Собственно, дикси.

Сергей Гринберг -- Щербакова я, помню, читал рассказы — было несколько в ТМ и в "Фантастике-66", кажется. Рассказы были очень коротенькие, буквально зарисовки, и очень, на мой вкус, неплохи. Может, зря он в крупную форму подался?

Андрей Чертков -- Да нет, и рассказы у него были так себе, но особенно сильно они у него поплохели после того, как он стал работать редактором в редакции фантастики МГ, "отжатой" Ю.Медведевым у С.Жемайтиса. И было это как раз в начале 70-х годов...

Сергей Гринберг -- О, кстати, я припомнил — попался однажды в руки сборник рассказов и Казанцева — совсем не фантастических, а такие бытовые новеллы из жизни полярников и геологов. Офигеть (я офигел), как это вкусно читалось — я даже подумал, что это какой-то другой Казанцев (тот-то мне был уже давно и нехорошо знаком). Оказалось — нет, тот самый...

Андрей Чертков -- Сергей Гринберг -- Да, и у меня тоже был этот сборник ранних рассказов — "Обычный рейс", кажется. Скажем так — он неплохой, не родня всем этим "Полярным мечтам" и "Куполам Надежды". Вот только не уверен я — сам ли он... В конце концов, после истории с Шолоховым в великих советских писателей от сохи я уже просто не очень-то верю...

Сергей Гринберг -- Да ну, я тебя умоляю! Там он просто — добросовестный очеркист. На очень ярком и выигрышном материале. Почему бы и не сам? Описывать и выдумывать — всё же сильно разные вещи. Сильно-сильно разные.

Андрей Чертков -- Ну, может быть. Просто были слухи — не чай он там пьет. Например, история про некоего Шапиро, сгинувшего в лагерях...

Сергей Уткин -- Дефицит — штука страшная. Дефицитные книжки, по сути, были еще одним платежным средством.

Андрей Чертков -- Да, именно так. И не только книжки, а и вообще всё дефицитное — сервизы, пластинки, хорошие сигареты, водка (водка, впрочем, разная)...

Aleksandr Napanya -- Я в детстве совершенно не интересовался фантастикой, родители тем более, но "Купол Надежды" откуда-то появился в тот самый восьмидесятый год и жив до сих пор. Ну а когда я заинтересовался (середина 90-х), дефицита уже не было.

Андрей Чертков -- Вот то-то и оно. Полное подтверждение моим словам...

Павло Войналович -- Я помню (9 лет, 1989 год), как за макулатуру Джека Лондона покупал и сказки "Карлик Нос", стоя в очереди — совершенно дикое и омерзительное ощущение, я как сейчас это помню.

Boris Gurevich -- В те времена — через родителей — я знал директоршу книжного магазина в Питере.

Ни разу мне ничего не обломилось. И ни разу даже не намекнули, что может обломиться. Not fucking once.

Андрей Чертков -- Питер — крутой город... И уж лучше никак, чем так...)))

Кирилл Плешков -- Что самое интересное — книжки Михайлова и рижские сборники фантастики мне в тех же 80-х спокойно присылали прямо из издательства "Лиесма" (сперва приходил тематический план на год, а потом заказанные по нему книжки). То есть, там книжного дефицита, видимо, в такой степени не было...

Андрей Чертков -- Видимо, не было. Но все рижские книжки Михайлова (плюс "Пирамиду Мортона" Имерманиса) я купил на книжном рынке в Николаеве задорого, и было это в 83-84 годах. И я был очень рад, что отхватил, потому что это было почти как ЗФ...

Собственно, роман 84 года "Тогда придите, и рассудим" был последней книгой этой рижской серии, а потом всё пошло уже по-другому...

Кирилл Плешков -- В самой серии точно не последней -- как минимум, были сборники "Хрустальная медуза" 1985 года и "Пещера отражений" 1988-го.

Андрей Чертков -- Кирилл Плешков -- оба этих сборника я брал уже в Севастополе через книгообмен в букинисте. Но они уже довольно слабенькие, согласись, хоть в них и были дебюты таких хороших людей, как Сергей Иванов и Даля Трускиновская...

Кирилл Плешков -- По сравнению с Михайловым -- бесспорно.

Boris Gurevich -- А кстати, я ездил за книшками в Белоруссию, по сельмагам.

Приезжаешь, например, в Витебск, берёшь 2 рюкзака, и в автобус. Вечером рюкзаки полные.

Попадались деревни, где я им в одиночку план продаж выполнял за день. Скупал всю подряд фантастику и проч.

Почему-то в глухих местах, 100 миль от больших городов, всё было.

Потом я это всё продавал "у трубы".

Андрей Чертков -- Книжный бизнес по-советски... причуды плановой экономики...)))

Кирилл Плешков -- Ну, наверное, не совсем всё продавал-таки, что-то и себе оставлял? ? А если серьезно, то я в свое время из командировки в Душанбе целую сумку книжек привёз (не на продажу, естественно ?)

Boris Gurevich -- Конечно, не всё.

Юрий Агеев -- А я фантастику вообще не продавал, рука не поднималась. Если давал почитать, то уводили с концами даже самые проверенные. До нынешних времён на полках сохранилось около пятисот книжек, но это лишь часть от прошлого века, остальное зачитали друзья.

Юрий Агеев -- Да, помню эти времена. Но мне повезло с читающими соседями. Прямо надо мной жила дама, владелица обширной библиотеки приключений и фантастики, доставшейся ей по наследству. Там были и Стругацкие, и Лем, и Азимов. Потом заимел блат в нескольких публичных библиотеках и проник в "святая святых" — книгохранилища, где имелись стеллажи, набитые именно книгами с "рамочкой". Их вообще никому не выдавали, но, поскольку я рисовал для библиотек — заголовки, объявления, всякую соц-артовскую дребедень, — то набирал по пять-шесть томов за раз и проглатывал в течение недели. Параллельно с чтением начал вести картотеку по НФ, которая сильно пригодилась в цифровую эпоху.

Андрей Чертков -- Я в книгохранилище был допущен только в маленькой районной библиотеке, где был наш КЛФ, но там особого изобилия вообще не было.

Юрий Агеев -- Я пасся в девяти государственных и пяти ведомственных библиотеках, освоив для эффективности ещё и переплётное дело. "Внедрялся" в книжную мафию. Об этом можно целый роман написать; возможно, что и напишу. Но при всём открывшемся советском книжном изобилии аппетит только разгорался, как ни странно. И здорово бесило, что общество было, по сути, обкрадено государством на хорошие книги, спрятанные за семью печатями.

Из любимых авторов НФ на то время: Стругацкие, Пухов, Гансовский, Биленкин, Варшавский, Днепров, Гор, Снегов, Булычёв, Полещук, Павлов, Абрамовы, Войскунский и Лукодьянов, Емцев — Парнов; Гаррисон, Уиндем, Кларк, Гамильтон, Саймак, Хайнлайн, Желязни, Азимов, Янг, Силверберг. И много-много кто ещё)

Андрей Чертков -- Юрий Агеев -- справедливое наблюдение...

Олег Пуля -- Юрий Агеев -- Государству были вредны граждане, научившиеся думать — "люди, которые желают странного". Потенциально способных научаться не след было допускать до книг-детонаторов.

Юрий Агеев -- Забавно было наблюдать за лицами библиотекарей, гадавших: "Что же он там находит, в этих книжках?". Самые продвинутые корпели над классикой, что тоже неплохо.

Василий Щепетнев -- Читая книги вышеприведенного уровня, я думал: неужели я так не могу? Но быстро дошло: не могу и не хочу!

Андрей Чертков -- Я порой думаю, что вот эта вот молодогвардейская чухня конца 70-х сильно повлияла на то, что я не стал развивать свои собственные литературные способности — потому что: ну вот, если вот это вот всё публикуется, а ведь я так не могу писать! И так, как Стругацкие, у меня (пока) не получается, а так, как В.Щербаков, я просто не могу (да и не хочу!) — а, значит, я бездарь!..)))

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- А вот Александр Щербаков мне понравился куда больше, чем Владимир. Ещё не зная его негативной роли в МГ, мне не нравились его книги. Хотя сохранил всё, что было. Не могу с фантастикой расставаться.

Eugene Ellansky -- А не было мысли весь этот шлак быстренько реинвестирвать путём обмена или букиниста? Или совесть не позволяла впаривать такое?..))

Андрей Чертков -- Нет, в 80-м году у меня ни мысли такой не было, ни опыта соответствующего... Опыт появился лишь 3 года спустя, уже в Николаеве, когда я несколько месяцев походил на тамошний книжный рынок — из чего и вырос затем знаменитый КЛФ "Арго"...)))

Boris Gurevich -- Книгообмены появились в 82-м? Или раньше?

Юрий Агеев -- У нас они появились в конце 81-го при букинистических магазинах.

Андрей Чертков -- В Севастополе книгообмены появились в 84-м году, когда я уже вернулся из Николаева, или даже в 85-м... насколько я помню...

Николай Горнов -- Шварцевского "Дракона" поздно прочёл?

Андрей Чертков -- К чему вопрос?

Поздно, конечно, даже сильно позже 1984-го...

Николай Горнов -- Это чувствуется, иначе понимал бы, что нет проку бороться с графоманами и бездарными фисателями ? мир им и спокойной плазмы ?

Андрей Чертков -- Ну, я-то боролся не запретами, я ж не чиновник. Я просто старался издавать хорошие книжки, а плохие — критиковать и разоблачать (в "Оверсане" и в "Интеркоме")...

Николай Горнов -- Да понятно, только на место одного разоблаченного графомана втискивались пять новых ?

Андрей Чертков -- Николай Горнов -- Значит, надо было более жёстко разоблачать... А я, увы, оказался слишком мягок и ленив...

Прав, кстати, был Столяров, когда в 1994 году громил килобайтников, а ведь нам он тогда показался оголтелым экстремистом...

Leonid Tkatchouk -- Зачем что-то разоблачать? Плохие книги тоже нужно читать, чтобы понимать — это отстой. Зачем их критиковать? Молчание и забвение — лучшая критика. Критиковать нужно хорошие книги, чтобы автор писал еще лучше... ?

Андрей Чертков -- Leonid Tkatchouk -- Лёня, уже к середине 80-х соотношение между шлаком и нормой было совсем ненормальным... Так что "пепел Клааса" и т.д.

Leonid Tkatchouk -- Ну, поэтому я и не читаю последние 20 лет нашу фантастику, а перечитываю старое, доброе, вечное... Особено тащусь на американской 40х-50х! Так наивно и чисто, никакого заумного выпендрёжа... Ну и Дика перечитываю время от времени, но не романы, а его рассказы...

Андрей Чертков -- Но ведь хочется и развития, однако... открытия новых имен... но — увы...

Leonid Tkatchouk -- Какое развитие возможно в Мухосранске? Всё равно старое, проверенное временем, лучше. А современные вещи — это всего лишь повторение на более высоком литературном уровне того, что было написано раньше.

Андрей Чертков -- Тупик — мирное место, но нельзя же вечно сидеть в тупике...)))

Юрий Агеев -- Современные исследования осложнили фантастам открытие горизонтов будущего. Можно, конечно, топтаться какое-то время в жанре социально-психологической фантастики, описывая состояние и поведение людей, постигающих и, вместе с тем, шокированных тайнами макро- и микрокосмоса, но для научно-фантастических вещей нужна или особая дерзость, или солидный синтезированный опыт в науке, помимо достойного гонорара за рукопись. Одно можно предугадать — попытки прорыва к новым горизонтам фантастики будут.

Андрей Чертков -- Появится новое поколение "желающих странного" — будут и прорывы...

Андрей Чертков -- Невозможно задавить всё население фашистской пропагандой — всё равно всегда остаются 10-20 процентов не поддающихся промывке мозгов и сохраняющих реальную картину мира...

Олег Пуля -- Охохонюшки... А я вот НИ ОДНОЙ фантастической книжки из своей нехилой библиотеки не купил в магазине. Ни в буке, ни где-то еще. То есть, в середине 1970-х, пятиклассником, базируясь на собственном филателистическом опыте, я для себя твёрдо и ясно решил: хорошие книги, как и хорошие марки (красивые и редкие типа авиапочтовых концовок и блоков Парагвая или чистых арабов), можно купить только на книжных толкучках, у спекулянтов. И на основе мамкиной библиотеки домашней (из 5000 книг там было кое-что из фантастики, от 25-томника БСФ до "рамок") воздвиг громаду собственной библиотеки, где было всё, причем в прессе, в идеале, как из-под станка (читал я другие экземпляры). И вообще, проблемами не заморачивался никакими, покупая в основном в Измайловском парке. Ну и сам там же (плюс Кузнецкий мост) себе на эту библиотеку зарабатывал. В общем, всё фантастическое, что выходило, у меня было, причем без моральных терзаний. И ведь физически осиливал тогда даже молодогвардейские ежегодники и бсф-шки... А вот потом, спустя не так уж много лет, Толкина не одолел, не желая себя насиловать.

Мария Елифёрова -- Я застала. По-моему, книжный дефицит не прекращался года до 1992-го, когда заработало сразу много частных издательств, и начали издавать всё сразу, нередко не спрашивая об авторских правах, не указывая имён переводчиков и пр. Во всяком случае, ещё в 1986 году книжки типа "Детей капитана Гранта" или "Винни-Пуха" свободно в магазинах не лежали — для их покупки надо было сдавать макулатуру. Макулатуру принимали в снятом с колёс вагоне вроде домика Элли в Канзасе. Наряду со старыми газетами, кое-кто сдавал детские книги в мягких обложках, и как-то приёмщица подарила мне целую библиотечку — с десяток книжек. Каждая из них у меня уже имелась в таком же издании, но для меня было немыслимо невежливым не принять книги (!) в подарок (!) от взрослых (!). Так и лежали в двух экземплярах.

Кирилл Плешков -- Насколько я помню, начало конца книжного дефицита -- это 1990 год, после принятия Закона о печати.

Андрей Чертков -- Первые кооперативные издания, насколько я помню, это 1988 год, а в 89-м уже вовсю заработал "Текст", появились первые книги команды Ютанова, и начал создаваться минский "Эридан"...

Мария Елифёрова -- Я жила в Зеленограде; видимо, с логистикой было плохо. Реальное изобилие книг началось там в 90-е. Правда, количество книжных магазинов почему-то стало неумолимо сокращаться, и к нулевым почти не осталось вообще. Сначала в середине 90-х был всплеск книжных богатств, а между 2000-м и 2006-м (когда я переехала) приличные книги уже можно было купить только в метрополии (отоваривалась преимущественно в университетской лавке).

Василий Щепетнев -- В середине девяностых-начале нулевых в Воронеже был книжный развал у "Пролетария" (сейчас там заорганизовали всё, и он стал совсем крохотным). Так вот, у продавцов были интересные, совершенно не тронутые книги семидесятых-восьмидесятых годов по пяти экземпляров на продавца, а слышал — и по десятку. То есть, кто-то в семидесятые-восьмидесятые затаривался по-крупному.

Андрей Чертков -- Неудивительно... Торговое сословие существовало всегда, и даже тогда, когда его официально уже не было...

Сергей Чебаненко -- Никто не затаривался. Просто в госрезерве на случай ядерной войны закладывались не только консервы, но и книги. В середине 90-х советские "консервы" стали вскрывать и по-тихому сплавлять на рынок... ?

Андрей Чертков -- Сергей Чебаненко — интересная идея...))))

Василий Щепетнев -- Я больше скажу: все эти рОманы о попаданцах, подкидывающих Ивану Грозному, Петру Великому и Сталину Простому чертежи АК-47 — они тоже с того склада-госрезерва.

Андрей Чертков -- Василий Щепетнев -- очень даже может быть...

Алексей Гаврилов -- А что такое "рамочка"? Книга из серии "Библиотека приключений" Детгиза?

Андрей Чертков -- Да. "Библиотека приключений и научной фантастики". А "Библиотека приключений" — это было подписное издание в 20-ти, кажется, томах. Её в Детгизе издали 2 раза — в 50-х и в 60-х годах, и состав томов у них был разный.

Алексей Гаврилов — Андрей Чертков -- Точно-точно! Немного запамятовал.

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- В книготорговле моей провинции эти книги назывались — "Виньетка".

Даниэль Клугер -- Андрей Чертков -- а еще была замечательная "Библиотека фантастики и путешествий" в 5-ти томах. "Солярис", "Далекая Радуга", "Я, робот", вот это вот всё.

Андрей Чертков -- Даниэль Клугер -- это было приложение к журналу "Сельская молодежь", насколько я помню... Но я ее только со стороны видел пару раз, а своей не было, и никогда не читал...

Даниэль Клугер -- Андрей Чертков -- Да, приложение. Последнее в виде многотомника, дальше — альманахи.

Александр Кондратьев -- А я помню, как начали "гонять" книжников. Сначала запретили одно место сбора, потом второе. После чего нашли место в лесу. Недалеко от конечной остановки автобуса. На небольшой полянке расположилась разновозрастная публика. На снегу чемоданы с книгами. Народ помаленьку мёрзнет. Вдруг крик: "Менты!". В панике народ хватает и своё, и чужое. И с тяжеленными чемоданами рысцой по узкой тропинке к остановке. Позади, подбирая астматически задыхающихся стариков, медленно переваливается милицейская "буханка". После чего на некоторое время Омский книжный базар прекратил существование.

Андрей Чертков -- В Николаеве, где я тогда учился в институте, в начале 80-х регулярно гоняли и книжный "сходняк", и пластиночный — я несколько раз попадал под эти "гонки" и там, и там, но ни разу ментам в лапы не дался... молодой был, резвый и увёртливый — как Колобок....

Александр Кондратьев -- Андрей Чертков -- молодым везло. А вот старикам...

Мария Елифёрова -- Я 1980 г.р., но прекрасно понимаю, что такое книжный дефицит — помню, как ходили сдавать макулатуру, чтобы получить талоны на покупку "Винни-Пуха" и другой зарубежной литературы.

Игорь Евсеев -- Книжный дефицит помню. И чёрные рынки, и букинисты, и книгообмены. В Питере чёрный рынок в Ульянке. Водоканал, где в лицо говорили, что только на обмен, но всё же продавали. А сейчас в моём городке (20 тыс.), в библиотеке — полка свободного книгообмена. Приносишь любую книгу и берёшь любую. Книги там, которыми сам торговал, когда коммерческой торговлей занимался. Однажды видел сразу четыре экз. "Трёх мушкетёров"...

Андрей Чертков -- И ведь так немного было нужно, чтобы решить проблему книжного дефицита — всего-то навсего убрать от власти КПСС и изменить экономическую систему (если что — то это сарказм...)))

Раф Гуревич -- Что фантастика! Дефицитом были книги вообще. То есть, классика была, стояла на полках, а всё остальное — увы. На магазин присылали две-три книги современных авторов, но их забирали либо сами продавцы, либо "читатели" из горкомов, горисполкомов и прочих комов. И объяснялся дефицит очень просто. Во-первых, увеличилось количество квартир — явление радостное, но в квартиры надо было что-то ставить — началась эпоха "стенок": в них ставили посуду, телевизоры, всякую ерунду, но свободного места всё равно оставалось много. Вот когда вспомнили про книги. Их стали покупать. (Замечу: в 50-х годах книги были в свободной продаже.) И покупали, но не читали. Покупали по цвету обложек, по размеру и пр. — лишь бы было "красиво". А во-вторых, на издательства книг был спущен план — политическая, учебная и пр. А на художественную литературу разрешалось не более 20 процентов. Так появился дефицит.

Мы в это время, чтобы его обойти, создали клуб "Ключ" — клуб любителей чтения. он был официально зарегистрирован, и я как председатель получил т.н. "вторую руку" — то есть, при завозе книг работник горкома партии приходил в горкниготорг и в накладной отмечал те книги, что заберут для партийных деятелей, а следом шел я и отбирал книги для клуба. А поскольку партийцам нравились все эти деревянные кони и вечные зовы — вся эта стенгазетная макулатура, то нам — клубменам — оставались самые-самые книги. Вот так мы и жили.

Раф Гуревич -- кстати, Андрей, у меня есть несколько книг, изданных "Далекой Радугой", и я с удовольствием обнаружил среди списка редакции Вашу фамилию. Уважуха!

Андрей Чертков -- "Далекая Радуга" — это книжная серия пост-советской фантастики, которую мы с Ютановым придумали и пробили в АСТ в середине 90-х, а составляли и редактировали её три человека — мы двое, а еще и мой старый друг Бережной, тоже севастополец.

Спасибо.

Александр Бондаренко -- Оформление книги Казанцева то же самое, что и у собрания его сочинений из 6-ти (кажется) томов. Остальные книги у меня тоже есть на бумаге. Я вхожу в число тех, кто старше Вас на 10 и более лет. Именно так удавалось покупать книги в 60-е годы: пришёл, спросил, показали — где смотреть. Посмотрел, купил. Сказочные времена. Правда, и потом судьба меня не оставила без книг: брак по расчёту. )))) Шутка, конечно.

Андрей Чертков -- Да, это то самое собрание, которое ко мне, слава богу, так и не попало... как и Ефремова, кстати, чего гораздо жальче...

Александр Бондаренко -- Ефремов у меня есть... Помните же, там хохма была. Анонсировали шеститомник, выпустили трёхтомник, потом добавляли — без нумерации. Позже издали нормальный шеститомник. А шеститомник Казанцева я взял просто из уважения к своему детскому удовольствию, когда прочёл все его романы. Правильно, при дефиците фантастики и Немцов с Адамовым и Колпаковым шли на ура. Правда, "Гриаду" Колпакова я читал в "Пионерской правде" ещё. 1958-59 гг, кажется.

Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- Собрание Ефремова начали готовить до скандала с "Часом Быка", а уж после скандала быстренько свернули проект и ограничились тремя томами. Так, во всяком случае, рассказывали мне эту историю когда-то...

Андрей Чертков -- Немцова я читал с огромным трудом даже в свои 13-14 лет. Нечитабелен он был практически полностью. Слава богу, что я к тому времени уже прочитал Стругацких, поэтому так и не смог разлюбить фантастику из-за Немцова и Казанцева...)))

Александр Бондаренко -- Андрей, а вот, почему-то забыта книга П.Гордашевского "Их было четверо". Повесть о приключениях в микромире 4-х подростков. По-моему, книга не потеряла своей привлекательности и сейчас. 1959 год.

Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- А я ее, кажется, так и не прочитал... Точнее, не попадалась она мне.

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Очень интересная книжица.

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Тут у нас и сказывается разница в возрасте. Стругацких я читал по мере выпуска ими книг (не всегда, правда), а Казанцев со товарищи — издавался многотиражно; в начале 60-х никакого дефицита на них не было.

Александр Бондаренко -- "Их было четверо" — чёткая научная фантастика. Без мистики Ларри, Брагина или Никитина.

Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- Казанцева и Немцова я брал в детской библиотеке почти свободно — на абонементе там вообще были доступны многие старые книги фантастики ближнего прицела — Адамов, Сытин, ранний Гуревич, — в отличие от лучшей фантастики 60-х — 70-х годов, которые были только в читальном зале, да и то не всякому выдавались. А вот Стругацких я впервые прочел лет в 12 в журналах, которые выписывал мой отец — "Юность" и "Аврора". Первыми были "Отель", "Малыш" и "Пикник" — это и определило всю мою дальнейшую судьбу.

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Нет, я уже Вам говорил где-то — СБТ, "Стажёры" и дальше... Тут, опять-таки, время прочтения. Космос — на слуху и в почёте, фантастика о Космосе — ура!

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Ну, и провинция, где я жил — немаловажное обстоятельство. И семья НЕ КНИГОЧЕЕВ (я — первый). Где же узнавать о новых изданиях в те времена? Почти невозможно.

Андрей Чертков -- ну так действительно, 10 лет — разные поколения... да и в семье у нас книг всегда было много, хотя любителем фантастики я был единственным. А к концу 70-х я, к тому же, еще и научился находить информацию о книгах в разных местах, и даже сам составил простенькую библиографию советской фантастики по разным источникам, по которой затем ориентировался в своих поисках...

Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Иногда помогали послесловия от издателя в сборниках "Фантастика-..." Или в других.

Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- ну да, там тоже иногда публиковали библиографические очерки, которыми и я нагло пользовался...

Андрій Ларсен -- Казанцев — фу.

Александр Бондаренко -- Да, Казанцев — фу... Из нынешних времён....)))

Александр Митюшкин -- Люблю Казанцева, но странною любовью. Я лет тридцать назад ему целый рассказ посвятил — "Сфероид Разума". С подзаголовком "Конспект романа века". Пародийный, конечно. И с эпиграфом из Пушкина:

»Г-н Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, по-видимому, очень его удивляет. С нашей стороны, мы знаем людей, которые признают талант в г-не Булгарине, но и тут не удивляемся.

Новый роман г-на Булгарина нимало не уступает его прежним».

Семён Цевелев -- Пошёл читать.

Александр Митюшкин -- Семён Цевелев -- Где? Я его не публиковал никогда.

Семён Цевелев -- Александр Митюшкин -- Пираты-с.

Александр Митюшкин -- Семён Цевелев -- Да, точно, вот сволочи! ? Это мы студентами прикалывались, на рубеже 80-х.

Семён Цевелев -- Элитные мыши радостно трубили при виде ученых.

Прекрасно.

Мария Елифёрова -- "Александр Казанцев — мура" ? пароход ?

Алексей Зима -- Maria Eliferova -- "...-мару. Оставляем возможную ошибку на совести..."

?

Борис Тулуков -- Щербаков — это вообще какое-то чудо в перьях, даже в советском его творчестве чувствовалась какая-то сумасшедшинка (атланты с этрусками — его статьи), а то, во что он превратил свое творчество после перестройки, вообще не поддается описанию. Такая довольно интересная эволюция советского технического работника через тарелкоманию, парапсихологию и пр. в какое-то религиозное сектантство.

Андрей Чертков -- да, крыша у него ощутимо и постепенно куда-то уезжала, и это было заметно...

Борис Тулуков -- Андрей Чертков -- а Вы с ним общались?

Андрей Чертков-- Борис Тулуков -- нет, это было видно по текстам, я его понемногу читал с средины 70-х, а после "Семи стихий" окончательно бросил, хотя статьи про этрусков и атлантов все же пролистал...

Андрей Чертков -- Плюс — слухи по фэндому ходили довольно определённые, а ведь многие из "малеевцев" с ним имели дело — вынужденно, конечно...

Борис Тулуков -- Андрей Чертков -- Уоу, интересно... А какие слухи ходили про Георгия Гуревича? Просто это мой любимый советский писатель-фантаст, оказавший на меня огромное влияние (в том числе его финальный аккорд "Судебное дело"). А вот его биография мне малоизвестна.

Андрей Чертков -- Борис Тулуков -- про Гуревича никаких слухов не ходило... Во всяком случае, мне они не известны. Знаю лишь, что он был одним из кураторов Московского семинара молодых фантастов — наряду с Биленкиным и Войскунским, — и что московские фантасты его весьма уважали.

Игорь Евсеев -- Давно известно, что 90 процентов всего — дерьмо. Надо же кому-то заполнять эти 90 процентов.

Сергей Гусев -- Когда мне рассказывали, что даже библиотекари создают искусственный дефицит и просто не выдают многие книги под любым предлогом (на руках, мол, ушла по МБА, в переплёте; придерживают для своих, зарплата маленькая, жить хочется, а тут хоть какой-то доступ к дефициту), я думал, что это байки. Но потом, в 90-х, в свободный доступ из хранения выложили книги, и – мама дорогая! — тома БСФ в девственном виде! Их не касались руки читателя, они и в читальном зале так не сохранились бы! И формуляры чистенькие! А вот сразу две книги по аутотренингу Ханса Линденманна. Не в переплёте, в обложке, – а как новенькие. И многое другое.

Мы за этими книгами по записи целый год в очереди стояли, а тут... То есть, вот у нас книга в двух экземплярах, один выдаём, а другой лежит-полёживает. А то, как в случае с книгами по АТ, и ни одного не выдаём.

Андрей Чертков -- Вполне достоверная история. Я, пожалуй, даже скопипасчу этот ваш коммент в свой отдельный пост.

Александр Хакимов -- В бакинской детской библиотеке имени Кочарли, в которой я был записан, имелся огромный выбор советской и зарубежной фантастики, как классической, так и современной, и выдавали книги безо всяких проблем. Это была заслуга директора — чудаковатого, но умнющего еврея, который умел настоять на своём. Отсуствие хороших книг в библиотеках я с той поры связываю не с порочной практикой советских властей, а с нерасторопностью отдельных директоров отдельных библиотек, в случае чего сваливающих свою рукожопность на порочную практику советской власти... Кстати, библиотеку имени Кочарли снесли к бениной маме в эпоху перехода к рынку...)

Андрей Чертков -- Рукожопость большинства "красных директоров" (хоть библиотек, хоть заводов) вполне органично дополняла порочную в целом практику советской власти, находившуюся в руках самых натуральных жлобов вроде товарища Суслова. Не находите, Александр?

Андрей Чертков -- Да и к рынку переходили те же самые жлобы, что рулили нами предыдущие 70 лет, и теми же самыми методами.

Михаил Сипер -- Я привёл папу за руку в книжный, где ДВА ДНЯ проводилась свободная подписка на (тогда) 15-томник БСФ.

Андрей Чертков -- Да, в первой половине 60-х это еще было возможно. В начале 70-х — уже ни в коем случае и практически везде. Кроме совершенно уж глухих углов страны вроде горных аулов и кишлаков, где эти книги были всем до задницы.

Михаил Сипер -- В 1979 году я в составе агиттеатра "Факел" ездил с концертами по трассе БАМа возле Тынды. Чемодан был от книг абсолютно неподъёмный...

Андрей Чертков -- Михаил Сипер — понимаю...

Михаил Сипер -- А в 1970 году в Ленинграде в букинистических отделах можно было спокойно купить толстые тома серии "В мире фантастики и приключений".

Андрей Чертков -- Ну так то Ленинград...)))

Сергей Гусев -- Ещё вариант: книга издаётся массовым тиражом (100.000+) и отправляется в такие гребеня, где её никто не купит.

Я, будучи в этнографической экспедиции, из крохотного райцентра и Шефнера привёз, и мемуары Дашковой, и ещё что-то. И такое сплошь да рядом было, кучу подобных историй слышал.

Михаил Сипер -- Та же история была в 1988 году. Ездил я с концертами по погранзаставам Приамурья. И на одной заставе рядом был леспромхоз. И магазин. Там было всё — и штаны, и селёдка, и хлеб, и книги. Двухтомники Пастернака и Ахматовой, Чаадаев, Лем, Л.Чуковская, Булгаков...

Андрей Чертков -- Ну так то тайга...)))

Сергей Гусев -- Андрей Чертков -- Тот райцентр, про который я упомянул, тоже среднетаёжная зона. ?

Андрей Чертков -- Сергей Гусев -- ну вот я и говорю — места знать надо...)))

Александр Ливенцев -- Никто. Никто, кроме КЛФ "Стажёры" г. Краснодара, не может похвастаться тем, что клуб во времена засилья "Молодой гвардии" снабжал дефицитной фантастикой лично сам Владимир Щербаков. И нечего ухмыляться. Чистая правда. Сам Владимир Щербаков, директор Краснодарского Дома книги. Все ассоциации и домыслы — ложь. Даже не родственники.

Андрей Чертков -- Пренеприятную историю рассказали вы нам, Симонэ...)))

Сергей Лифанов -- "(с библиотечным штампом некоего завода, пришлепнутым на книжку еще до моего рождения)" Вот первым источником были именно библиотеки. Даже одна, я про нее отдельно писал. И журналы. 18 коп. за номер... Это нечто! Расскажу, Андоюш, алаверды тебе, подобную же историю. Тоже ДР касаемую. Уже работал на заводе, денежку имел. И была у нас с другом такая вот традиция: с зарплатой мы шли в два магазинчика, находящихся почти рядом: книжный, где была большая полка сданных журналов-- ЮТ, ТМ, ЗС, ВС, ХиЖ... ну, ты знаешь ассортимент -- и за углом... хм... винно-водочный. После чего, затарившись и бумажными, и стеклянными переплетами, мы шли ко мне, благо я уже жил "савсэм адын" и в двух остановках, включали мой "Маяк" и начинали пиршество духа и тела. Да, у нас с журналами была жёсткая, несмотря на дружбу, конкуренция: кто что взял — то его. Ну, ты понял: если одного номера "Пасынков" у меня нет, а он успел с полки взять и свои честные 18 коп. заплатить -- изволь с той же полки схватить... ну, скажем, "закон для дракона", которого у него нет, чтобы потом махнуть под рюмочку и "Пурплей"... но это преамбула. Амбула в том, что друг раньше меня загремел в СА, и я стал реже туда заходить. В оба, азарта-то нет... Питался уже с площади ленина, с других книжных.

Андрей Чертков -- Пролетариат, блин! Впрочем, я и сам был такой — аж целых два года.

Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Слабак! ? Я 19 лет на графике оттрубил

Андрей Чертков -- А зачем — если можно было пойти в институт? Кто не испытал в молодости студенческой жизни, тот, можно сказать, и не жил вовсе...)))

Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Мне не повезло с этим. Хотя в ПТУ на рабфаке ходил. Язва 19 лет... ну, и еще кой-какие обстоятельства.

Сергей Лифанов -- Наверное, надо было на всё плюнуть и идти вопреки. Да теперь-то чего. "Панночка вже померла" ?

Сергей Гусев -- Андрей Чертков -- Моя студеческая жизнь началась аккурат с началом перестройки. Армия, потом пролетариатом побыл, поступил, когда мои ровесники уже заканчивали. А тут... горбачёвтрезвостьнормажизни. Гуляй, студент!

С другой стороны — гласность и пр. На истфаке свободней стало, интересное время было, споры-дискуссии. Мог ли я раньше подумать, что буду историей охранки заниматься, да ещё на основе архивных материалов? На научный коммунизм и не ходил практически. Да и никто почти не ходил. Но все всё сдали.

А потом 1990 год — выпуск, на тебе диплом в зубы и – свободен. Универовского-то историка не больно и в школу-то возьмут, нет, ежели школа-деревня, пошехонская глушь – завсегда пожалуйста, преподавать всё, вплоть до физкультуры.

Пошёл в газету курьером. Новую, свободную прессу создавать.

Это я так думал. Глупости думал и ерунду.

Сергей Лифанов -- ...Но заходил — проходная-то рядом. И вот накануне 20 своих лет лет тоже зашел. Походил по полкам, полистал — всё уже есть. Выбрал, помнится, чего-то, и на кассу. А девица, отбив 36 коп. вдруг спросила: давно вас не было видно. Ну, говорю, всё перебрал уж. А она: это тут не все, хотите покажу ("ируканские ковры" ? нет, не было этого)? Ага, говорю. Ну, она кликнула другую, и завели меня девочки в пещеру сокровищ. Там, за стеллажом буквально, лежали килограммы, центнеры тех самых журналов всех мастей... Короче. Я ушел из книжного часа через два, оставив там чуть не пол-аванса. А потом сделал из добычи почти что отдельный том (там ВС-ов было больше всего). Вот я коллажик на скорую руку слепил из основы тогдашней покупки. Там, в правом верхнем, видно звездочку. Это я так пометил те журналы, что в канун своего ДР-20 купил в закромах. Это сборник на 80% из них состоит. И жив до сих пор. И автографа Владимира Дмитриевича Михайлова удостоился.

Андрей Чертков -- Нет, всё-таки ты маньяк, и в куда бОльшей степени, чем я...)))

Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Что нет так да! ?

Арсений Кетсакоатль -- О, книжки детства!

Сергей Возняк -- Не совсем в тему, но её фрагмента: до сих пор храню вырезки из журналов 70-80-х с фантастикой... Это были и "Наука и жизнь", и "Техника-молодёжи", и "Знание-сила", и "Нева", и даже "Октябрь"...

Андрей Чертков -- Сергей Возняк -- У меня этих вырезок было очень много, были и конволюты переплетённые — но ничего не сохранилось...

Сергей Возняк -- Андрей Чертков -- у меня где-то сбереглось, не всё, но... Это просто как память, как некий фетиш, что относит к отрочеству... Надеюсь, сказал понятно... Вот, обязательно в любой выходной буду разгребать сусеки..)))

Вадим Астанин -- Эти два томика БСФ брал в библиотеке. Щербаков оставил невнятное ощущение. Зато понравился сборник рассказов Дмитрия Шашурина "Печорный день" (единственная книга автора, осуждённая за "активный обскурантизм").

Андрей Чертков -- Шашурин весьма неплохо начинал как журналист — во всяком случае, мне очень понравились его записки начинающего подводного охотника в альманахе "На суше и на море" 1963 года, но вот фантастика его в меня уже совсем не пошла. По-моему, она просто нечитабельна.

Андрей Цеменко -- Андрей Чертков -- А мне тоже нравится. ?

Андрей Чертков -- Андрей Цеменко -- на вкус и цвет. Впрочем, у меня ведь тогда накопилось уже сильное предубеждение ко всем этим невнятным авторам из медведёво-щербаковской обоймы — еще по ежегодникам, которые к концу 70-х стали почти совсем нечитабельными. Пару раз надкусил книжку, не пошла — отбросил, благо своего экземпляра у меня никогда и не было, у кого-то брал.

Константин Лучина -- В середине 70-х в уездном городе Н. мой отец купил "Меж двух времён". Всё.

Андрей Чертков -- Константин Лучина -- А мне подарили где-то в 75 году, так что Финней долгое время был лишь одной из двух-трёх "зээфок" в моей библиотеке.

Дмитрий Винниченко -- Это говно на палочке читать — себя не уважать. Казанцев — Щербаков, бля! Позорище и испанский стыд.

Андрей Чертков -- Дмитрий Винниченко -- А что делать, если ничего другого нет?

Дмитрий Винниченко -- Ну, уж не совсем же ничего? Были "Каллисто", были "Мы — из Солнечной Системы", было "Магелланово Облако" и моя любимейшая из книг — "Возвращение со звёзд". Я знаю, что покойный Лем "Возвращение" разлюбил, но меня не е**т, это моё дело.

Андрей Чертков -- Дмитрий Винниченко -- вот только достать все эти книги было довольно-таки трудно. Я каждую из них добывал довольно долго и случайно, а Гуревича так и вовсе не прочёл вовремя.

Дмитрий Винниченко -- А я Гуревича за 90 копеек купил в букинистическом магазине на Литейном в 1970 году. Дедушка мне рубль выдал, а книжка и попалась. Я за дедушкины рубли купил и "Эллинский секрет," и "Вторжение в Персей". Хорошо жить в Ленинграде у дедушки-профессора!

Дмитрий Винниченко -- Собственно, на углу Невского и Литейного в полуподвале был пневматический тир, и дед именно на него мне рубль выдавал. Я, абсолютный "ботаник" и "интеллигент", умел задерживать дыхание и выбирать свободный ход спуска, и оттого отстреливать головки спичек и гасить свечки. Но это было 50 лет тому назад.

Андрей Цеменко -- Да уж, не повезло тебе. Не думал, что у тебя было всё так жёстко.

Но 80-й год — это ж чёрные рынки во весь рост везде. Неужели в Севастополе его не было?

Андрей Чертков -- Андрей Цеменко -- может, и был, но я тогда ничего о нём не знал. И впервые я попал на книжный сход только в Николаеве в 1981 году — оттуда-то и вырос мой первый КЛФ.

Николай Горнов -- Андрей Цеменко -- А попал бы он вовремя на чёрный рынок, как я, не было бы издателя Черткова ?

Андрей Чертков -- Николай Горнов -- кто знает? АСТ-то ведь именно из книжных спекулянтов и вырос. Хелемский и Герцев — это были самые натуральные черные книжники 80-х, только московские, а не провинциальные.

Николай Горнов -- Андрей Чертков -- ну да, я запамятовал ?

Александр Зайковский -- Хм... в 76-м у Дома Книги (это в Питере) в конце месяца выносили книги, покупалось всё, тут же перепродавалось, занимались очереди на всю тусовку, в ход шли локти и зубы... На 4-м месяце меня стали узнавать и занимать очередь для меня) каких только книг там не было, самым забавным был сборник казахской поэзии, тут же мною перепроданный (за те же деньги, не фарца), увы, моя карьера оборвалась, надоело), а первую библиотеку я набрал по сёлам, родители — геологи, я при них)

Борис Миловидов "Книга для друзей: Рассказы и мемуары",

раздел ПИСЬМА:

Борис Миловидов. Письма, стр. 217-363

https://fantlab.ru/edition263689

Холодилин пишет что ему известно три Каталога — 1983, 1986 и 1990 гг. Интересна динамика роста количества переводов:

1983: 254 автора, плюс 39 сборников

1990: 457 авторов и 79 сборников

цитата

Естественен вопрос о том, кто отслеживал все любительские переводы,

составлял и пополнял их библиографию. В Ленинграде жил коллекционер,

которого в среде ФСИ знали под прозвищем "Борода". Это был методичный

педант из тех, кто если что-нибудь делает, то делает это на сто

процентов. Взявшись однажды коллекционировать любительские переводы,

он собрал их абсолютно все, для чего, как известно, поддерживал переписку

со всеми самиздатчиками страны. Именно Борода составлял и пополнял

библиографию любительских переводов зарубежной фантастики,

которых за 8 лет существования ФСИ было опубликовано 3 выпуска

(1983, 1986 и 1990 гг. соответственно).

Разумеется автор пишет только о том что ему известно, и в силу того что деятельность переводчиков-любителей протекала негласно и без афиширования, он не упоминает про Раиса Зарипова и Александра Грузберга из Перми (которые уже в середине семидесятых имели обширную библиотеку своих переводов, и даже как известно Грузберг перевел полностью Властелина Колец), и — что тоже загадочно — совсем не пишет про московских переводчиков.

Интересно выглядит расчёт затрат на своё хобби:

цитата

... с пишущими машинками и бумагой в советской

торговле проблем не было. Для нужд ФСИ более всего подходили канцелярские

машинки — "Уфа", "Башкирия", "Украина". Портативные машинки

(наприме , "Москва") были менее предпочтительны, потому что

чаще ломались; к оме того, у них почему-то был более жесткий ход литерных

рычагов, что немедленно сказывалось на состоянии пальцев печатающего.

Ассортимент бумаги в советских магазинах канцтовапов был богат, однако

для нужд самиздата подходила далеко не всякая бумага. Наппиме ,

известная "Бумага для пишущих машин" на самом деле была толстовата,

излишне шероховата и позволяла изготовить всего 3-4 копии текста. Большинство

других типов бумаг также были непригодны. В конце концов,

после многочисленных поисков и экспериментов, была обнаружена "Бумага

хозяйственная" производства Ленинградской фабрики диаграммных

бумаг (формат А5, масса пачки 300 г, цена 27 коп. за пачку). Эта бумага

была тонкой, белой, жесткой и позволяла изготовить до 7 экз. оттисков на

пишущей машинке канцелярского типа.

Копировальная бумага была достаточно дорогой. Так, 100-листовая

пачка индийской копирки "Ambassador" стоила 5 руб. 50 коп. Отечественная

копировальная бумага стоила немного дешевле, однако все равно дорого

для скудного бюджета издания нового перевода. По тому использовалась

"Копи овальная бумага из отходов производства" форматом немного

меньше А4, стоившая 90 коп. за пачку весом 1 кг. При печати перевода

объемом 200 ст . формата А5 обычно использовалось до трети килограмма

копирки.

Таким образом, бюджет издания нового перевода без учета затрат на

услуги машинистки в среднем составлял: оригинал — 5,0 уб., перевод —

50 руб., бумага — 1,89 руб., копирка — 0,3 руб. Итого: 57,19 руб. Из напечатанных

7 экз. самиздатчик один оставлял в своей коллекции, поэтому в

оборот поступало 6 экз. по условной цене 9,53 руб. за экземпляр нового

перевода.

Процесс печати, естественно, был трудоемким. При удачном стечении

обстоятельств самиздатчик физически способен был напечатать до 20 стр.

в день, учитывая факт непрофессионального владения пишущей машинкой.

Это значит, что на произведение объемом 200 стр. уходила в среднем

неделя. Но, как правило, "удовольствие" растягивалось недели на две.

Пачка несброшюрованных листов имеет непрезентабельный вид:

и собиратели начинали переплетать их в книги. Далее автор описывает кто и как рукодельничал, с ностальгией вспоминает шрифты в виде переводных картинок (сухие декали), продававшихся в канцтоварах по 1-50

К сожалению фотографии образцов самиздата во владельческих переплетах того времени в статье размытые, но уж какие есть:

Иногда такие самоделки можно выловить у букинистов. Порой попадаются весьма качественные рукоделки (фото с Алиба, внутри ксерокопии машинописи 1974 и 1990 гг.):

В самом начале 1990-х Холодилин напечатал несколько статей и кратких библиографий о творчестве фантастов, их можно найти в следующих книгах:

Майкл Муркок "Пришелец" М.: Всесоюзный молодёжный книжный центр, 1992 г.

https://fantlab.ru/edition24088

Пол Андерсон "Долгая дорога домой" Л.: СП «Совиттурс», 1991 г., Серия SFинкс

https://fantlab.ru/edition1002

Майкл Муркок "Хроники замка Брасс" СПб.: Оверлайд, 1993 г.

https://fantlab.ru/edition40181

Роджер Желязны "Знамения судьбы"- б.м, б.и, 1992

https://fantlab.ru/edition220844

Эта позиция в библиографии любопытна тем что показывает, насколько огромным был вал издаваемой фантастики в начале 1990-х годов — это шестой роман Хроник Эмбера, издан и седьмой роман — но у нас в базе данных эти "Знамения судьбы" появились лишь года два назад, а книга, седьмая в сериале, "Кровь Эмбера" — внесена только сегодня

https://fantlab.ru/edition311400

и без обложки — только по данным из краткой библиографии Холодилина и по данным единственной продажи этого лота на Алибе в мае 2007 года. Были изданы тома с первого по пятый? Что это вообще такое было? Какими тиражами печаталось?

https://fantlab.ru/edition311400

Обложки нет, полного описания нет, но есть следы продаж, то есть книга всё-таки существовала.

Но есть еще загадочка побольше.

В свой краткой библиографии Холодилин упоминает еще книгу:

Хайнлайн Р. "День до послезавтра. Время для звезд. Луна — жестокая хозяйка" — СПб., 1993. (там помещена статья Холодилина "Чужеземец в нашей стране") Однако я не смог найти что это за книга такая. Тут ее нет https://fantlab.ru/autor4/alleditions

В архиве проданного на Алибе — ее нет. Вносить пока такую позицию в библиографию я пока остерегаюсь.

Издана насколько я понимаю, у нас описана лишь одна книга с переводами Холодилина:

Майкл Муркок "Ветра Лимбо" СПб. 1993 г.

https://fantlab.ru/edition1776