В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями.
В апреле прошлого года мне довелось побывать в трёх городах на севере Европы — Гамбурге, Копенгагене и Мальмё. Ездил я на два рок-концерта в Гамбург, но заодно решил погулять несколько дней по столице Дании и шведскому соседу — Мальмё. О книжных магазинах я вообще не думал и наткнулся на них случайно. В Гамбурге попадались в основном заведения с виниловыми пластинками, поэтому этот небольшой фотообзор начинается с магазина Fantask, который находится в центре Копенгагена.
Подавляющее большинство книг в магазине на английском.
Отдельная полка Толкина
Раздолье для поттероманов
Дюна
StarWars & Warhammer
Нашлось место и для обычной НФ
Артбуки
Больше всего места в магазине выделено под комиксы
Про магазин в Мальмё в следующем обзоре, т. к. он раза в 4 больше этого.
Для начала две цитаты — как бы в качестве эпиграфа.
Первая: “Если в край наш спокойный / Хлынут новые войны / Проливным пулеметным дождем,— / По дорогам знакомым / За любимым наркомом / Мы коней боевых поведем". (А.Сурков. Конармейская песня. — Цит. по кн.: А. Самсонов. Знать и помнить. М., 1989, с. 134).
Вторая: “...в Товарищах офицерах любовь протекает на фоне политико-воспитательной работы среди офицерского состава Н-ского танко-самоходного полка. И это ужасно... Это же нужен какой-то особенный читатель — читать такие книги! И он у нас есть. То ли мы его выковали своими произведениями, то ли он как-то сам произрос — во всяком случае, на книжных прилавках ничего не залеживается”. (А. и Б. Стругацкие. Хромая судьба. “Нева". 1986, Nо 7, с.95).
Да, именно в таком вот виде представляет себе военную литературу — поэзию и прозу — основная масса населения “самой читающей страны в мире". И именно в таком виде она многим нравится, это Стругацкие правильно отметили. Ничего удивительного — процентов восемьдесят художественной продукции военной печати написано в таком же духе, в духе, так сказать, Случая в карауле А. Ф. Сорокина — следовательно, предложение рождает спрос.
Что касается фантастики, то в ней, как вы сейчас убедитесь, сложилась несколько иная картина — и это при том, что я беру даже не всю военную фантастику в целом, а лишь ту ее часть, что была опубликована военными изданиями и издательствами.
Итак, чем же порадовало Министерство обороны СССР своих преданных читателей в области фантастики?
1. О ДВУХ ИЗДАНИЯХ НАРКОМАТА ОБОРОНЫ
И еще две цитаты.
Первая — из воспоминаний И. Д. Чередник-Дубовой: “Не помню, в каком году вышла нашумевшая тогда книга Война 1936 года, книга, переведенная, кажется, с английского. Я, прийдя с работы, зашла к Якирам. Там были Ян Борисович(Гамарник), Якир, Дубовой и еще несколько военных. Говорили об этой книге. Я побыла несколько минут и хотела уже уходить, когда Ян Борисович спросил меня, читала ли я ее. Я ответила утвердительно. "Ваше мнение?” — “Когда читаешь, становится страшно — какая сила техники, война механизмов, война самолетов. Как-то даже и не хочется думать о возможности такой войны..." Ян Борисович горячо запротестовал: “Вот это уже никуда не годится. Как это — думать не хочется? Да, товарищи, — обратился он к присутствующим, — война будущего — война механизмов, и у нас должны быть самые лучшие и самые новейшие механизмы. К сожалению, это еще не все понимают". (Цит. по ст.: З. Ерошок. Его знала вся страна. — В сб.: Возвращенные имена. Том 1. М., 1989, с. 148).
В данном случае имеется в виду роман Гельдерса Воздушная война 1936 года. Разрушение Парижа (Пер. с нем. М., 1934). Это одно издание.
Вторая цитата — из письма
В.А.Смирнова: “Перед войной вышла книга Н.Шпанова Первый удар — о будущей войне с Германией. Автор за 30-45 минут одним налетом советской бомбардировочной авиации выводит из строя всю германскую промышленность. После чего германский рабочий класс поднимает восстание против Гитлера. Красная армия переходит границу Польши и воюет на чужой территории. Сейчас об этом стыдно читать, но это было”. (Цит. по кн.: А.Самсонов. Знать и помнить. М., 1989, с.79).
Николай Шпанов. Первый удар. Повесть. М., 1936.^Это другое издание. Причем вышло оно в “Библиотеке командира”;
К чему все^это привело — уже известная и уже история...
А ведь между этими двумя изданиями— в 1935 году — журнал “Красноармеец-краснофлотец” под названием Мы проходим через войну опубликовал главу из романа Леонида Леонова Дорога на Океан — и там будущая война рисовалась отнюдь не столь радужными красками (впрочем, в этом вы можете убедиться сами — этот роман после смерти Сталина переиздавался очень часто).
С Первого удара же как отрезало...
Более того — сценарий, описанный в этой книге, пытались даже воплотить в
— жизнь: раздел Польши 40-го года — это не совсем сюда, а вот рейды советских бомбардировщиков на Берлин в начале войны — ну, это чисто по Шпанову.
Другой вопрос, какой крови это стоило...
2. О ДВУХ АВТОРАХ ВОЕНМОРИЗДАТА
Когда прошел первый шок от войны, развернувшейся совсем не по тому сценарию, и стало наконец ясно, что на одних только лозунгах, призывах и “Боевых киносборниках” на тему, как Василий Иванович Чапаев выплывает из реки и скачет громить фашистов, до конца войны не протянуть, — военная печать вновь обращается к фантастике.
В 1942-м году журнал “Красноармеец" печатает сокращенный вариант пове-ш сти нашего старого знакомого Николая Л ШПанова Тайна профессора Бураго. На стратегические проблемы автор уже не замахивается — это боевик с кровожадными, но глупыми фашистами, доблестными красноармейцами и заглавным профессором с его фантастическими изобретениями — и так далее, в том же духе. Впрочем, автора вряд ли стоит в чем-либо упрекать — в то время правда была видна из каждого окопа, а чтиво — оно отвлекает. Повесть стала популярна, а ковать железо, не отходя от кассы, Шпанов умел: в 1943-м, одно за другим,
печатаются два продолжения — Происшествие на Клариссе" в “Красноармейце” и Пленники ОстроваТуманов в “Краснофлотце".
Но не долго музыка играла... Был ли Шпанов репрессирован, не знаю. Но то, что в 1944-м публикация полного варианта романа — как отдельными выпусками в “МГ" под названием Тайна профессора Бураго, так и в журнале “Огонек" под названием Война невидимок, — была прервана — это факт...
(И лишь в 1958-м году Война невидимок все-таки была издана целиком в “Советской России").
Вот и осталась военная печать без весьма маститого для тех времен фантаста. Но, как известно, свято место пусто не бывает: в том же 1944-м году, в том же “Краснофлотце" один за другим появляются рассказы тогда еще молодого и никому не известного Ивана Антоновича Ефремова: Встреча над Тускаророй, Де-ны-Дерь (более известен под названием Озеро Горных Духов), Катти Сарк, Последний марсель. В том же 44-м все эти рассказы с добавлением Аголла Факаофо и Бухты Радужных Струй выходят в Во-енмориздате авторским сборником Встреча над Тускаророй. В 1945-м “Краснофлотец" печатает еще два рассказа И.
А. Ефремова: Тени минувшего и Ак-Мюн-гуз (более известен, как Белый Рог).
3. ИНТЕРМЕДИЯ О “ЗВЕЗДНОМ ЧАСЕ” “КРАСНОФЛОТЦА"
В ответе на анкету для писателей-фантастоз, распространенную “Уральским следопытом" лет десять назад, Дмитрий Биленкин писал: “В комментариях к собранию сочинений А.Грина указано, в каких журналах впервые были опубликованы те или иные его произведения. Оттуда я (верно, не один я) впервые узнал о существовании многих журналов первой четверти века. Забвения они, выходит, избежали потому, что публиковали Грина..." ("Уральский следопыт", 1979, N0 6, с.69).
Вот и журнал “Краснофлотец” точно так же избежал забвения благодаря своим публикациям И. А. Ефремова и, смею надеяться, заслужил тем самым немалую благодарность и от советского фэндома. Но и это отнюдь не все его заслуги на данном поприще.
В том же 1944-м году журнал выпускает приложением “Библиотечку "Краснофлотца", а в ней: сборник Марка Твена с Путешествием капитана Стормфилда на небеса; сборник Проспера Мериме с Венерой Илльской; сборник Г. Дж.Уэллса, включающий рассказы В бездне,Морские пираты, Остров Эпиорниса, Красный гриб и один из лучших его рассказов Калитка в стене. Мало того, в той же серии выходит повесть-феерия весьма тогда нелюбимого официальной критикой “космополита” А.С.Грина Алые паруса.
В 1945-м, как уже было сказано, продолжается публикация рассказов Ефремова.
В 1946-м вдохновленный примером собрата “Красноармеец” в своей библиотечке тоже выпускает сборник Уэллса — Похищенная бацилла: из фантастики, помимо заглавного рассказа, в него вошел также Новейший ускоритель. А “Краснофлотец” успевает напечатать ныне совершенно забытый рассказ Н.Добровольского В глубине океана.
1947 год: Военмориздат переформирован в связи с наступившим мирным временем, “Краснофлотец” и “Красноармеец” объединены в журнал “Советский воин”, руководство которого, по-видимому, сменилось: хотя по инерции в библиотечке теперь уже “Советского воина" выходит сборник Джека Лондона с Любопытным отрывком — хорошая фантастика надолго уходит из, теперь уже, Во-ениздата...
Ну чем не пролог к истории с “МГ"?..
4. О ДВУХ НАПРАВЛЕНИЯХ ФАНТАСТИКИ ВОЕНИЗДАТА В 50-Х
И пошла волна “подвигов разведчиков" и "майоров Прониных". Не будем останавливаться на напрочь забытом рассказе Г.Травина Загадка пятнадцати высг ре лов, опубликованном в “Советском воине" в 1949-м году. Несколько более известен Николай Томан.
1950-м году в серии “Библиотека военных приключений" (в те времена она имела формат близкий к нынешней “БСФ", но только твердую обложку) выходит его сборни к Что происходит в тишине. Входил в этот сборник рассказ Секрет "Королевского тигрё' (хоть этот рассказ и был перепечатан в 62-м году в калининградском сборнике Капитан звездолета, к
фантастике он, тем не менее, отношения не имеет) и повесть, давшая название всему сборнику. А из этого творения выясняется, что немцы, отступая, в некоторых населенных пунктах, наиболее подходящих, на их взгляд, для размещения наших штабов, оставляли свое зловещее изобретение — электролампу с микрофотоаппаратом, коварно полагая, что именно под ней будут рисовать всякие карты и другие секретные дела, поскольку она очень яркая и подло вкручена в самом удобном месте. Фотографирует аппарат через определенные промежутки времени, шпиону же только и остается, чтобы забрать потом микропленку. В 1953-м году этот шедевр выходит вторым изданием. Мало того, в 65-м, уже в современной серии “Военные приключения”, выходит сборник Томана Прыжок через невозможное с этой же повестью в составе*. В этот же сборник была включена и другая "фантастико-шпионская" повесть Томана —Майе /7?_ главным героем которой является самоходный кибернетический шпион, передающий телевизионное изображение своим заокеанским хозяевам (увы, последние не придумали ничего лучшего, как кроме опубликовать полученные с его помощью сверхсекретные снимки в газете, чем и вызвали закономерное расследование советских контрразведчиков).
Вернемся однако в 50-е годы. Итак, одним из направлений фантастики Вое-низдата стало использование антуража Великой Отечественной войны. В те же годы начали публиковаться отдельные рассказы Леонида Платова, позднее вошедшие в его многократно переиздававшийся (в том числе и в Воениздате) и даже экранизированный роман Секретный фарватер. В этом романе следы фантастики очень даже заметны: вспомните
* Насколько я помню, в более поздних изданиях данной повести абверовцы вмонтировали в электролампу уже не фотоаппарат, а нечто вроде примитивной телекамеры, кабель от которой тянулся в лес, где резидент в хорошо замаскированной землянке изучал секретные карты на экране примитивного же телевизора
— так сказать, полные полевые испытания секретного оружия разведывательных служб “третьего рейха”. — Прим. ред
— фашистская подводная лодка-рейдер, засекреченные стоянки ("винеты") по всему миру, испытания “вундерваффе" (чудесного оружия), план эвакуации Гитлера в Латинскую Америку, и т.д., и т.п.
На той же грани фантастики балансирует и другой роман Платова — Предела нет!, Ч/ повествующийчоб изобретении психохимического по своему действию (внушающего страх) газа — лютеола — и испытаниях его на военнопленных. Этот роман дважды издавался в серии “Военные приключения" в 70-х.
(Представляет некоторый интерес история создания этого романа: еще до войны Платов написал фантастический рассказ Аромат резеды, в 1952-м переработал его в полуфантастическую повесть^/ Вилла на Энее, а уже из нее и получился полуреалистический роман Предела нет!^ в начале семидесятых).
В русле того же направления написан и более поздний роман Александра Насибова Безумцы (также выходивший в серии “Военные приключения"). Снова кошмарные эксперименты ученых-фаши-стов, снова несгибаемые военнопленные-разведчики, однако на сей раз сюжет вертится вокруг людей-торпед. Кстати, экранизация этого романа, получившая название Эксперимент доктора Абста,^ вошла в фильмографию советской кинофантастики, распространявшуюся не так давно ВС КЛФ.
И снова вернемся в 50-е годы. Вторым популярным направлением военной фантастики тех лет стало обличение язв успешно загнивающего империализма и его попыток помешать построению светлого будущего в одной отдельно взятой шестой части земного шара.
А началось все с войны в Корее. Как говорилось тогда — поступил социальный заказ, и была спешно переведена с польского повесть-агитка (с изрядной примесью фантастики) Мариана Белицкого Бацилла 078, повествующая о зловещих планах японских милитаристов, возжаждавших развязать бактериологическую войну. Издана она была в “Библиотеке военных приключений" в 1952-м году. А затем уж и советские авторы подключились.
Это именно тот жанр, который мы сейчас стыдливо называем памфлетом.
(Только не надо думать, что только Воениздат публиковал такие вещи: в те же годы совсем в других издательствах четырежды (!) переиздавался роман Валентина Иванова По следу — о том, как подлые наймиты империализма напускают на наши колхозные поля ихнюю саранчу... Совсем недавно этот роман был переиздан в серии “Мир приключений"!!!).
Следующим достижением Военизда-та в данном направлении стала публикация в 1958-м году романа И. Цацулина Атомная крепость. Это было очень объемное произведение; помимо всяческих шпионов и наших отважных разведчиков там по по линии НФ описывались “самолет-невидимка", тектоническое оружие и даже старт пилотируемого орбитального корабля (впрочем, неудачный).
(И опять не стоит слишком иронизировать над Воениздатом — в 1974-м (!) издательство “Современник" выпустило 2-ю часть этого романа — уже без какой-либо примеси фантастики, но с непременным “Вы арестованы, мистер Смит!" на последней странице...)
Но разве мог пройти мимо столь многообещающего направления уже знакомый нам Николай Томан? Никак нет, товарищ полковник! И вот в 1960-м году он выпускает в Воениздате сборник памфлетов История одной сенсации. Заглавная повесть описывает гнусную провокацию ЦРУ, которое путем фальсификации “космических сигналов" от “братьев по разуму" призывает смести коммунистическую заразу с лица планеты. (Хотя здесь, похоже, Томан, сам того не желая, попал в самую струю нынешнего плюрализма...) Столь же прочно забыты ныне и две другие повести из этого сборника:
Катастрофы не будет, если... и Пленники "Большого Джо”. Последняя из них расписывает моральную деградацию засыпанных в наблюдательном бункере после испытания супербомбы американских военных, включающую в себя посыпание головы пеплом и биения себя в грудь: “Ах, ну почему я не боролся за мир, а нагнетал гонку вооружений?!.”
И не вписалось у нас в эти два направления, по-видимому, лишь самое первое произведение Г.Альтова, тогда еще Г.Альтшуллера, про которое он и сам совершенно забыл — в анкете “Уральского следопыта” своими первыми рассказами он назвал рассказы За чертой спидометра и Икар и Дедал, опубликованные в 1958-м году. А ведь еще в 1957-м в библиотечке “Советского воина” выходил рассказ Г.Альтшуллера и В.Фелицына Тайна тройного удара. Но если и автор не помнит — значит, шедевр небольшой...
5. О ДВУХ НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ ФАНТАСТИКИ ВОЕНИЗДАТА В 60-Х
60-е годы — начало “космической эры человечества”, — причем в космос в основном летят военные. Несколько отставший от времени Воениздат тоже наконец начинает осваивать это принципиально новое для себя направление фантастики.
Если не считать робких подступов к теме космоса И.Цацулина и Н.Томана, то первопроходцем космической фантастики в военной печати стал “тот самый”
А.П.Казанцев.
Так, в 1961-м году в газете “Красная звезда" под названием В иллюминаторе с*— Венера была опубликована глава повести Планета бурь (известна также под названием Внуки Марса). И чтобы уже большие не возвращаться к нашему “корифею и классику”, упомяну, что в 1965-м та же газета напечатала его рассказ Машина времени (по всей видимости, вариант рассказа А'лин клином).
В той же газете в том же 65-м году был напечатан отрывок из нового романа Г.Семенихина Космонавты живут на Земле. Сразу же эстафету подхватил и “Советский воин”, опубликовав еще один отрывок. В 1966-м году Воениздат выпускает роман полностью. Но нас больше интересует вторая книга романа — Лунный вариант, — опубликованная в 1968-м. Там описан пилотируемый облет Луны советским космическим кораблем, а это, что ни говори, до сих пор фантастика. Обе книги романа, уже под единым названием, Воениздат переиздавал в 1971-м и 1976-м годах.
Снова возвратимся в 1965 год— по-чему-то он был наиболее продуктивен для этого направления, — "Советский воин" публикует рассказ Н.Васильева Голос Тау-Кита, а “Авиация и космонавтика”, печатает глав/покинутый на орбите*из
романа Мартина Кэйдина, позднее вышедшего книгой в серии “ЗФ”.
В 1968-м “Авиация и космонавтика” печатает главы из повести Р.Виноградова Марсианская “Звезда' (полностью так и не была опубликована), а в библиотечке “Советского воина" выходит “пришельческая" повесть Р. Агишева Руэлла ~(Эх, Аэлиты вы мои, Гианеи...)
И все — вплоть до конца 80-х Воениздат к космической фантастике охладел...
Также на волне “оттепели” Воениздат временно отказался от “доморощенных памфлетов” и перешел на публикацию некоторых, “с политической точки зрения правильных”, произведений западной политфантастики.
“Первой ласточкой” этого направления стал роман Курта Занднера Ночь без милости, изданный в 1961-м году. Тут, правда, без прокола не обошлось — правда, не с самим романом западногерманского писателя, а с его экранизацией
— в 1962-м году режиссер К.Файнцим-/уу мер снял фильм Ночь без милосердия. Слово А.Аджубею:
“...в 1963 "остром" году Никита Сергеевич посмотрел как-то на "Мосфильме” картину об американских летчиках, которые должны были нанести по нашей стране атомный удар, но, поднявшись в воздух, вопреки команде сбросили бомбы в океан. Я так и не смог узнать название этой картины. Рассказывали, в какую ярость пришел Хрущев. Как же так, мы показываем наших потенциальных противников этакими благородными рыцарями, гуманистами, нарушающими приказ о бомбежке России! Какую же идейную нагрузку несет такой фильм? Он что, сделан советскими кинематографистами или его производство оплачено американцами?., Через несколько дней было готово соответствующее постановление".
(А.Аджубей. Те десять лет. — В сб.: КС.Хрущев. Материалы к биографии. М.: Политиздат, 1989, с. 318).
И с тех пор Воениздатом выбирались произведения, желательно, никак не касающиеся Советского Союза.
В 1964-м году был издан роман Берта Коула Вулкан Суби, во многом предвосхитивший американскую войну во Вьетнаме.
В том же 64-м первым изданием вышел еще один американский роман — Семь дней в мае Ф.Нибела и Ч.Бейли. В этом случае остается только поздравить Воениздат с несомненной удачей. Роман в свое время получил мировую известность, был экранизирован, киноверсия получила не менее широкую известность. На содержании не останавливаюсь, поскольку этот роман в 66-м был переиздан Воениздатом, в 80-х экранизировался нашим телевидением под названием Последний довод королей, а в 90-м был переиздан в “прогрессавасой" серии “Политический роман”.К/Ф В 1970-м Воениздат напечатш/роман англичанина П.Гринвея Человек, который похитил королеву и распустил парламент. Содержание его ясно уже из названия. Книга не запоминается совершенно, зато с классовой точки зрения несомненно правильна...
6. О ТОМ, КАКАЯ ФАНТАСТИКА ИЗДАВАЛАСЬ ВОЕНИЗДАТОМ В 70-Х
А никакая не издавалась, кроме уже упомянутых Платова, Насибова и Семе-нихина...
7. О ВОЗВРАТЕ К ДВУМ СТАРЫМ НАПРАВЛЕНИЯМ ВОЕНИЗДАТА В 80-Х
Уже на более высоком литературном уровне, но все с той же железобетонной целью — обличать коварные замыслы и происки империалистического врага, — были выпущены Воениздатом новые произведения, основанные на “закордонном” материале, а именно:
Роман В.Попова Взрыв (1982 год). Похищение советского профессора, которого затем пытаются привлечь к исследованию проблемы замедления жизненных процессов в организме человека, ведущегося на загадочной базе, расположенной на не менее загадочном острове. Короче, еще один вариант “ноева ковчега”: дескать, люди, живущие в “замедленном” времени в каких-либо убежищах, сумеют еще при своей жизни дождаться спада радиоактивного заражения после атомной войны. Что уже хорошо, так это отсутствие традиционного “наши победили" в конце романа — профессору в отличие от, скажем, Шельги всеобщего восстания на острове поднять
не удалось, и даже побег у него сорвался...
Повесть Н.Черкашина Крик дельфина, вышедшая в серии "Военные приключения". История экипажа американской атомной подводной лодки, буквально “загнивающего" от “суперлепры" в результате утечки с имеющегося на борту бактериологического оружия. Поскольку прокаженные службу нести могут весьма длительное время, эта лодка была отправлена Пентагоном в “вечное" патрулирование — пока ученые не найдут лекарство. Наконец, поняв, что в море погоды не дождешься, капитан инсценирует гибель корабля и начинает промышлять морским разбоем, уничтожая всех свидетелей. По мере приближения к неизбежному концу — все-таки корабль эксплуатируется без каких-либо ремонтов и надлежащего технического обслуживания, — капитан намеревается произвести залп всем имеющимся на борту ядерным оружием по крупнейшим столицам мира, и только крик постоянного следующего за кораблем дельфина удерживает его от нажатия кнопки. В это время на борту начинается бунт, но в самый последний момент капитан успевает отправить подлодку на вечное погружение...
Повесть несколько раз переиздавалась — в основном в "Детской литературе”, а не так давно была экранизирована, с непременным Джигарханяном в одной из главных ролей. В общем, для эпохи конца расцвета застоя вещь довольно-та-ки неплохая.
Несколько позднее в нашей фантастике стала довольно-таки популярна тема ядерного конфликта, который удается предотвратить в самый последний момент. Два романа на эту тему выходили и в Воениздате: в 1988-м — Пожнешь бурю...
С.Гагарина, а в 1990-м — Громовержцы
В.Степанова, вошедший в состав его двухтомника.
В тех же восьмидесятых Воениздат продолжает публиковать и западную по-литфантастику. Тут, правда, есть один нюанс: политический детектив и политическую же фантастику очень трудно отделить друг от друга. Поэтому определить жанровую принадлежность романов Т.Гиффорда Леденящий ветер (о всемирном нацистском заговоре) и Р.Ладлэма Рукопись Ченселора (о тайном правительстве США) я предоставляю читателям этих строк. Но оба эти романа имели в Воениздате по два издания.
В 1988-м году Воениздат выпускает роман Джима Гаррисона Звездно-полосатый контракт, который, по мнению “Уральского следопыта”, бесспорно фантастический.
Под конец этого раздела упомяну также, что в 1985-м году здесь выходит сборник “мастера акварельной прозы"
В.Щербакова Летучие зарницы, за исключением заглавной повести к фантастике отношения не имеющий; туда же вошли и два его рассказа из сборника Красные кони, построенные на материале Великой Отечественной.
8. О ДВУХ ЖУРНАЛЬНЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ 1962 ГОДА И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ
Итак, в 1962-м году журнал “Советский воин" печатает первый вариант рассказа А. и Б.Стругацких Человек из Паси-фиды, застолбив тем самым определенное место в благодарной памяти фэндома.
Другой военный журнал — “Старшина-сержант” — в том же 62-м году печатает рассказ тоже тогда довольно-таки известного А.Колпакова Нейтринный импульс.
(Немного о Колпакове: после ураганного разгрома Гриады и Голубой цефеиды, прокатившегося по страницам прессы в начале 60-х, у критиков стало правилом хорошего тона поиздеваться над каждым новым произведением злополучного автора. Затравленный писатель долго пытался скрываться за псевдонимами, как то: А.Мегалов, В.Глухов, Л.Кошевой и др. В конце концов о нем забыли, хотя еще долго потом он изредка публиковал ИФ повести и рассказы в сборниках На суше и на море).
Вот и получается, что выбор, сделанный журналом “Старшина-сержант” был весьма неудачен. И да простится мне такое предположение — судьбу этого журнала это и предопределило. С введением института прапорщиков журнал получил название “Знаменосец” и просуществовал до конца 1987-го года, потом был закрыт, а его бумага пошла на увеличение объема “Советского воина”...
...Стругацких надо было печатать!..
9. О БЕЗУСЛОВНОМ ПРОГРЕССЕ
ФАНТАСТИКИ В “СОВЕТСКОМ ВОИНЕ"
Получив вдвое больший объем, “Советский воин” снова начинает печатать фантастику. Уже в 1988-м он перепечатывает повесть В.Рыбина Зеленый призрак
— почему-то под названием Ультиматум не принимается. Безусловно, не шедевр, но лиха беда начало.
Год 1989 — печатается повесть В.Ми-хановского Операция"Аннамарий’. Снова зловещие планы ястребов — построить неуязвимую ракетную базу на дне глубоководной впадины, управляемую суперкомпьютером. Но сторонники мира не дремлют, на свои средства они снаряжают андроида, и тот ценой своей гибели базу уничтожает. Я ничего против Миха-новского не имею, но эта повесть к числу его лучших вещей не относится.
Тогда же печатается рассказ Г.Мак-симовича Заговор генерала Вудворта. Суть — пресеченная попытка доставить на территорию СССР ядерный заряд при помощи управляемого подземохода. (Эх, всяческие вы мои — Победители недр, Дороги вглубь и Пленники пылающих бездн!).
Но уже в том же году начинают печататься боевики на грани фантастики типа Месть Посейдона и Кандидат в коммандос — ну, прямо только Шварценеггера на главную роль зови и снимай! (Если только валюты хватит...)
С первого номера 1990-го года в “Советском воине” печатается роман Роберта Хайнлайна Туннель в небе в переводе А.Корженевского — чувствуется, что подсокращен, но, впрочем, редакция сразу же все это обозвала журнальным вариантом. Комментарии? Разница между Рыбиным и Хайнлайном, по-моему, ясна всякому.
Дальше — больше: в конце 90-го года печатается полный вариант повести Л. и Е.Лукиных Вторжение. Даже годом ранее для военной прессы это было бы немыслимо.
А на 1991-й год “Советский воин” обещает Стругацких и Булычева... И дай-то Бог! —
10. ОБ ОЧЕНЬ РАЗНЫХ КНИЖНЫХ
ИЗДАНИЯХ НФ ПОСЛЕДНЕГО ВРЕМЕНИ
В 1989-м году Воениздат начинает выпуск альманаха Военные приключения (не путать с одноименной серией!). В первом же его выпуске среди обычного ассортимента была напечатана доволь-но-таки неординарная, хотя и оставляющая странное впечатление, повесть В.Заруби на Убить Скорпиона.
“Зона" (раньше это называлось “лагерь”) на каком-то острове — скорее всего, за Полярным кругом. Туда прибывает женщина-геолог с заданием что-то там замерить в старых шахтах на предмет наличия каких-то радиоактивных руд— все это, конечно, засекречено. Выделяют ей пять человек "спецконтингента" и сержанта с двумя конвойными. И вот однажды в шахте все поборы у них зашкаливает от какого-то мощного излучения, связь прекращается. Выбираются наружу — оба конвойных, охранявших вход в шахту, мертвы. Вернулись в “зону” — ни одного живого человека. Сержант загоняет "своих” зеков в изолятор и, понимая, что замок их там долго не удержит, собирает все оружие и баррикадируется в управлении вместе с геологом. Связи нет, радиопередачи не ловятся. Вот такая ситуация: отпустить зеков он не имеет права, обеспечить охрану на месте не в состоянии, единственное средство сообщения с материком — катер, но и бросить их на острове он тоже не может, а навигация уже кончается. Плыть всем вместе? От пятерых не убережешься, да и опять же не имеет права... И вот какой наш сержант находит выход: заключает с зеками нечто вроде перемирия, гуляет с женщиной по берегу океана, оставляет ее и “Калашников” с одним патроном в патроннике на берегу, рассчитывая на то, что с первого выстрела убивать не будут или не смогут, а сам лезет купаться (закаленный такой сержант), в плавках — пистолет Макарова в полиэтиленовом пакете. Ситуацию он просчитал верно — зеки идут на захват, пуля уходит мимо, и наш сержант одной обоймой ложит всех пятерых... (То ли дуэль, то ли провокация?!). И остаются они вдвоем с женщиной-гео-логом смотреть навстречу неизвестному будущему... Ну, не знаю я, как это комментировать, написано, во всяком случае, неплохо.
В 1990-м году Воениздат выпускает сборник Противостояние, включающий одноименную повесть Хорста Мюллера из ГДР. На фоне этого опуса даже Желтое облако Ванюшина или там Лунная дорога Казанцева выглядят просто шедеврами; впрочем, написана она была, похоже, в те же годы.
Суть повести такова: где-то на Западе один умный профессор строит космическую ракету, а к нему в экипаж втирается агент ЦРУ, и полетели они, значит, на Луну. А в это время на советской орбитальной станции один корреспондент из ГДР фотографировал станцию из открытого космоса, отвязался от фала, и вдруг летит метеорит и утаскивает его за собой в пространство. Хорошо хоть, что неподалеку пролетала ракета с братьями по разуму с Ганимеда, подобрали они бедолагу-фотографа и подбросили, значит, на Луну, к тому самому профессору, да еще и капсулу со своими знаниями ему подарили. Агент ЦРУ, не долго думая, эту капсулу похищает, бросает профессора вместе с корреспондентом и сматывается на Землю...
Продолжать?.. Там еще бездна событий, и все в том же духе! Ну ладно — переиздал Воениздат в 90-м последний боевик В.Щербакова Чаша бурь (только почему-то в Киевском филиале) — завязалось у них доброе сотрудничество, так сказать. Но Мюллера-то зачем? Как пародию? Да нет, на полном серьезе! Ведь нельзя же забывать о ЦРУ, которое, несмотря на разные там перестройки и гласности, по-прежнему лелеет свои зловещие планы — и эти планы по-прежнему надо обличать и разоблачать! Вот только, видимо, ничего более свежего и лучшего на эту тему не нашлось...
И наконец, еще одно начинание 90-го года — начинают выходит сборнички серии “Сокол” — формата “Искателя" и примерно такого же содержания. В 1-й выпуск из фантастики вошли рассказы Р.Шекли Руками не трогать и Дж.Г.Балларда Минус один. И хотя обе вещи уже публиковались ранее, кто скажет, что он против? Только не я...
А в последующих выпусках, помимо неизбежного, видимо, Рыбина, обещают также Брэдбери и Лейнстера... И в добрый путь!
Олег Орлов. Куда уплыл Ихтиандр?: К 100-летию со дня рождения Александра Беляева // Искорка (Ленинград), 1984, №3 – с.47-50
Шёл второй год войны. Я жил с дедом в Архангельске. Было холодно и голодно. Дед пилил на дрова старые тополя и топил печь, снаружи печи были ниши, — я забирался в них греться. Дед варил гуталин и продавал его на базаре. Продав гуталин, он покупал хлеб и патоку — кусок хлеба и лоя?ку патоки. Ещё дед приносил с базара старые книги. Я намазывал патоку на хлеб, забирался в нишу и раскрывал книгу. Так, греясь и жуя хлеб, я открыл для себя немало хороших книг. Прочитав книгу, придумывал продолжение — хорошие книги всегда кончаются на самом интересном.
Однажды принёс дед небольшую книжечку. На её обложке плыл среди волн человек с перепончатыми лапами и в коже-чешуе. Человек-рыба. Юноша с жабрами акулы. Ихтиандр..* Это был роман Александра Беляева «Человек-амфибия»... Читал я его жадпо. Я сам мечтал плавать под водой и нашёл в книге что-то близкое себе. «Ихти-андр!— читал я последние строки.— Сын мой... Но море хранило свою тайну,,,» Удивительные слова! Они
сами хранили тайну. Тайну Ихти-андра.
Куда же уплыл Ихтиандр? Что сталось с ним дальше? По-разному додумывал я конец этой книги. Тогда, в те годы, я и не знал, что было продолжение, придуманное самим автором.
„.Война кончилась. Я вырос. И получилось так, что моя работа снова привела меня к роману «Чело-век-амфибия». Несколько лет изучал я жизнь и творчество писателя-фан-таста Александра Романовича Беляева. Разыскивал людей, которые его знали, работал в архивах, перелистывал страницы старых газет и журналов, где он печатался под многими псевдонимами — «Ве-1а-Ь, «А. Р.», «А. Ром,»? «Ыето», «Ар-бель»...
Я узнал многое. И кто послужил прототипом героя романа «Человек, потерявший своё лицо», и марку са-молёта? на котором в 1913 году Беляев летал над Средиземным морем, и имя попутчика, с которым он карабкался на Везувий. Его любимую музыку. Натюрморты. Кушанья. Я узнал даже, какого цвета были у
47
Беляева глаза. Жизнь Беляева восстанавливалась передо мною из воспоминаний, фотографий, писем, не-окончецных рукописей. Но, раскрывая его жизнь страницу за страницей, я где-то смутно храндл в памяти тот военный год, когда читал «Человека-амфибию» и думал — что же сталось с Ихтиандром дальше?
И вот как-то один из людей, знавших Беляева, сказал мне:
— Ихтиандр? О! Ихтиандр был любимым детищем Беляева. Александр Романович говорил: «Когда книга написана, её герои меня больше не интересуют!» Но для Ихти« андра он делал исключение. Этого героя он любил всю Жизнь. И знаете? Беляев думал написать продолжение «Человека-амфибии». Кажется, писал. И — точно знаю — рассказывал кому-то из своих Знакомых... Кому? Нет, не помню... Столько ведь лет прошло. И сколько знакомых у него было!
У Беляева, действительно, было много знакомых. Гипнотизёры, дрессировщики животных, врачи-эндокринологи, мастера-краснодеревщики, водолазы... Кому-то из них Беляев рассказывал продолжение «Че-ловека-амфибии»...
Снова я начал искать. Мне уже казалось, что найти продолжение романа — это мой долг и перед Беляевым и перед моим детством. Я побывал в. городах, где жил писатель, — в Смоленске, где он учился в гимназии, в Ярославле, где он окончил Демидовский лицей, в Ялте, где он провёл в постели в гипсовом корсете три года после жестокой болезни и где задумал роман «Голова профессора Доуэля», в Ленинграде, где он написал «Остров погибших кораблей», в Мурманске, где родилось «Чудесное око»... Я узнал, как в годы войны погибли рукописи Беляева. Как была украдена фашистами скрипка писателя — скрипка знаменитого мастера Страдивари. Как в те дни* когда я мальчишкой читал «Человека-амфибию», в это самое время знаменитый фантаст в оккупированном вра-
гом городе Пушкине, отказавшись работать на гитлеровцев, умирал от голода в нетопленой квартире.
Однажды мне сказали, что где-то под Москвой живёт очень старая женщина, которая знала Беляева ещё в годы их детства. Я разыскал и эту женщину. Ей шёл девятый десяток. Встретила она меня очень» приветливо. Многое она мне рассказала, но все её рассказы относились ко времени до 1912 года, то есть к далёкой юности и молодости Беляева. А в 1912 году они, по её словам, расстались. Беляев женился, а эта женщина — в те годы она была молода и, как я понял, застенчиво и преданно любила писателя и продолжала любить потом всю жизнь— потеряла его из виду.
Всегда трудно касаться интимных сторон чужой жизни, и я больше не задавал вопросов. Женщина умолкла. Молчал и я.
— Потом, — сказала вдруг она,— уже через много лет увиделись мы с Александром Романовичем в Ленинграде. Он уже стал писателем... И подарил мне книгу, которую счи* тал самой лучшей... Вот эту. И надписал её мне на память..?
Я увидел знакомую обложку, точно такую же, что держал когда-то в руках,— с Ихтиандром, плывущим среди волн.
— Ихтиандр! — воскликнул я.— Человек-амфибия...
— Да... Любимый герой Александра Романовича.
— Быть может, — спросил я с надеждой, — Беляев рассказывал вам, что сталось с Ихтиандром дальше? Я уже много лет ищу продолжение «Человека-амфибии»...
И тогда в стареньком комоде было отыскано несколько обыкновенных тетрадок с картонными изрисованными обложками — нечто вроде дневников этой женщины за много-много лет. С истинным трепетом смотрел я на эти ветхие тетрадки. Из них была отобрана одна. Найде-ш» были страницы и любезно отмечены закладками. Я получил / эту тетрадь на некоторое время, дав честное слово, что всё! что ве каса-
48
лось Ихтиандра, я переписывать не стану... Разумеется, я сделал, как обещал. Вот страницы из этой тетради.
«23.04. 1929 года. Была у Беляевых на их квартире на Петроградской. Были гости. Александр Романович рассказывал, как с трудом перебрался в Питер и получил комнату. Сказал, что для него всё-таки — это счастливый год, что его он пролетел «как на крыльях», потому что писал «Человека-амфибию». Писал роман легко, по двадцать-тридцать страниц в день. Начало романа, по словам Александра Романовича, в плиниевской «Естественной истории», где есть рассказ о дельфине, который катал мальчика по заливу Поццуоли. Кто-то из гостей спросил Беляева: оставит он свой роман или будет его продолжать? Александр Романович подумал и сказал, что продолжение есть. Внимательно ли вы читали роман? Всё ли помните? Представьте себе карту мира... Вот устье Ла-Платы. Вот берега в Бразилии. Ихтиандр, как вы помните, плывёт к одному из островов архипелага Туамоту, В Великом океане. К западу от Южной Америки. Примета острова — высокая мачта, флюгер в виде рыбы... Ихтиандр огибает опасный мыс Горн и продвигается всё дальше на запад и северо-запад. Дорогой больших китов. Под звёздами южного полушария! На острове живёт друг профессора Сальватора учёный Арман Вильбуа с женой,
сыном и дочерью, заметьте... Итак, Ихтпандр плывёт к земле обетован-ной, в дом друга, в его цитадель. Подальше от сетей и цепей Педро Зуриты, полицейских и епископов... Плывёт к свободе!
— Тут мы преподнесём читателю, —■ сказал Александр Романович,— разные приключения — битвы с акулами, спасение потерпевших кораблекрушение, пиратов... И вот Ихтиандр на острове. Не забывайте о девушке! Ей всего семнадцать лет. Ихтиандр, а он ведь юноша, человек, хоть и с жабрами акулы, — влюбится в эту девушку, Жанну Вильбуа... Но тут-то и на-чнётся вот что. Ихтиандр ведь — символ, чего упорно не замечают все мои читатели. Да, да! Он — мой любимый герой, но он — символ! И не чего-нибудь, а единения человека с морем. Море, море... Я так люблю его... Отсюда когда-то вышла на сушу жизнь, и, как знать, не сюда ли ей суждено вернуться со временем... Подобно Ифигении, все мы любим вглядываться в его голубую даль, словпо разыскивая знакомые паруса. В нас живёт тоска по утраченному нами, могучему и свободному океану. То, что человек бороздит кораблями волны, — это ведь жалкий символ покорения океана. Заметьте, покорения, а не единения. Ихтиандр — истинный владыка его... Итак, Жанна Вильбуа. Читатель, ко-чнечно, ждёт свадьбу. Пусть будет свадьба. Жанна Вильбуа выходит
49
замуж за Ихтиандра. Но она — земная девушка, а Ихтиандр — амфибия. Он, конечно, любит молодую жену, но у него ещё одна привязанность — море. Море — тоже любовь Ихтиандра. Надолго уплывает он в рго глубины. А Жадвд? Щдрт его, словно жена моряка, чтр л$? Она-то ведь не адефибдая... Ц старик
Вильбуа, видя, тдед 9 стцртлщвоц жизни молодощрдов да всё ладно, пцщет письмо Рзд^аэдру. С^львц-тор на пароходе эдщвёт к острову с флюгером в врдр рэдбэд. Ссцвда-тор — смелый хирург, и он делает ещё одну операцию: жабры акулы — девушке. Жанна становится вторым человеком-дмфибией на земле... Чем ц закончу вторую часть романа? Пусть у них родится дети-амфибии! Пусть их будет пять-шесть... Начало древу людей-амфибцй, настоящих владык океана, будет положено. Конечно, это тоже будет символ, который тоже не заметят читатели...
Кто-то из гостей сказал, что дети-» амфибии родиться не смогут, родятся обыкновенные сухопутные дети.
— Как знать, как знать,— сказал Александр Романович, — Это ведь
роман фантастический. Я сам своим пером могу породить человечков-амфибий! В крайнем случае, их опять-таки сделает Сальватор. Кстати, Сальватор . тоже ведь символ — безграничных возможностей науки... Вот так-то. Я верю, что пройдёт двадцать, может быть, пятьдесят лет, но человек поймёт и получит $ре тайны, все богатства и все кра-ррты мира».
Я закрыл тетрадку.
Что ж, когда-то давно я придумывал свое продолжение книги. Те самые приключения, схватки с акулами и осьминогами, которые обещал преподнести читателю и сам Беляев, Но я придумывал детектив и только. А Беляев предвидел. И самое главное, он верил в т*о, что человек по-настоящему завоюет океан, но придёт в океап, как друг, как нечто естественное и единое с океаном — как вечная голубизна его, как сама жизнь... На то ведь и был Беляев фантастом. Он был прозорлив и умел опережать своё время.
«— Ихтиандр! Сын мой...»
Беляев верил, что море не вечно будет хранить свою тайну!..
Войцех Мацей КАЙТОХ (Wojciech Kajtoch, родился 19 апреля 1957 года в Кракове) – филолог, литературовед, исследователь средств массовой информации, литературный критик, поэт. В 1976-1980 годах изучал полонистику в Институте Польской Филологии Ягеллонского Университета. В 1983 году защитил диплом на тему «Трилогия Владислава Терлецкого о январском восстании»; в 1987 году закончил двухлетние Высшие Литературные курсы при Литературном Институте им. Горького в Москве; в 1991 году в Варшавском Университете защитил диссертацию в области гуманитарных наук о творчестве Аркадия и Бориса Стругацких. В 2009 году за двухтомную работу «Языковые образы мира и человека в молодёжной и альтернативной прессе» в Институте Польского Языка Польской Академии наук в Кракове получил степень доктора гуманитарных наук в области языкознания.
Сразу после окончания университета работал в интернате, в 1981-1982 годах служил в армии, имеет офицерское звание. В 1984-1987 годах был редактором журнала «Pismo Literacko-Artystyczne» («Литературно-художественный журнал»), ежемесячника, выходившего в Кракове. В 1987-1989 годах работал ассистентом в Институте Литературных Исследований ПАН, затем снова работал в интернате, позже преподавал польский язык в лицее. С 1996 по 2013 годы работал в Центре Исследования Прессы Ягеллонского Университета (ныне кафедра Института журналистики, средств массовой информации и общественных коммуникаций). В 2013-2018 гг. – руководитель отдела семиотики средств массовой информации и визуальных коммуникаций вышеуказанного Института. В 2012-2018 гг. – главный редактор журнала «Zeszyty Prasoznawcze» («Тетради по теории прессы») – старейшего научного издания по исследованиям прессы в Центральной Европе. Член Комиссии по исследованию истории прессы ПАН и группы «Людены».
Дебютировал в качестве рецензента в 1976 году и стихами в 1977 году на страницах краковского журнала «Студент», затем публиковался во многих культурных и литературных изданиях. В 1982-1984 годах систематически сотрудничал с газетой «Życie Literacke» («Литературная жизнь»). Является членом Союза Польских Литераторов.
Опубликовал 2 тома стихов, повесть, несколько научных и научно-популярных книг и брошюр, около 50 больших научных статей в области истории польской и русской литературы XX века и языкознания, а также многочисленные рецензии, критические заметки и т. д. Работы Кайтоха переводились на русский, английский, сербский, болгарский, немецкий языки; они публиковались, к примеру, в Мельбурне, Минске, Москве, Донецке, Хьюстоне, Белграде, Софии и сибирском Абакане. Как языковед и знаток СМИ сейчас занимается прежде всего языком средств массовой информации, языком и прессой субкультур, а также популярной культурой (кинофильмами, сериалами и развлекательной литературой), а как любитель фантастики – творчеством братьев Аркадия и Бориса Стругацких, Станислава Лема и Лукаша Орбитовского, хотя случается ему писать и на другие темы, например, о литературе хоррора девятнадцатого века. С 2008 года член жюри литературной премии им. Ежи Жулавского.
Важнейшие книги Войцеха Кайтоха: «Расстрелянные куклы» (стихи – 1992), «Братья Стругацкие (очерк творчества)» (1993, 2016; рус. пер. – 2003), «Писатели по отношению к «иным мирам» своих эпох…» (1994), «Пресимволизм, символизм, неосимволизм… Текст о чтении стихов» (1996), «Мир альтернативной прессы в зеркале её словотворчества» (1999), «День. Стихи и проза» (2003), «Языковые образы мира и человека в молодёжной и альтернативной прессе» (2008), «О прозе и поэзии. Сборник статей и эссе 1980-2010 лет» (2011), «Статьи о фантастике» (2015), «Статьи о польской и русской литературе» (2015), «Письма из Москвы (эпистолярная повесть)» (2015), «Статьи о языкознании и исследовании прессы» (2016).
(Справка об авторе подготовлена В.И.Борисовым)
В силу специфики творчества Кайтоха (литературоведение, да на польском языке), у нас на сайте описано совсем немного его публикаций:
Выделяется среди них монография о творчестве Братьев Стругацких, изданная в Кракове в 1993
и через десять лет выпущенная на русском языке в составе черного донецкого АСТшного-Сталкеровского собрания сочинений Аркадия и Бориса Стругацких, в двенадцатом томе, заняв в книге добрую треть объёма (260 страниц из 670)
Но только изучением творчества Братьев Стругацких литературоведческие штудии Войцеха Кайтоха не ограничиваются, о чем можно судить, посмотрев содержание свежей книжки Кайтоха:
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Как это было (от составителя) 5
ЛИТЕРАТУРНАЯ ФАНТАСТИКА ...
Утопия и тело / Пер. Владимира Борисова, стр. 11
Вступление к роману Станислава Лема «Солярис» / Пер. Анны Савельевой, стр. 49
О символической таинственности в рассказах / Пер. Владимира Борисова, стр. 71
Сказание об «Обитаемом острове» / Пер. Владимира Борисова, стр. 110
Таинственные «Подробности жизни Никиты Воронцова» С. Ярославцева / Пер. Владимира Борисова,стр. 127
Очеловечить всё это. О разговоре с Аркадием Натановичем Стругацким, состоявшимся 7.03.1987 / Пер. Владимира Борисова, стр. 147
Отзыв о диссертации Аллы Владимировны Кузнецовой / Пер. Владимира Борисова, стр. 153
Дьявол во плоти made in USSR. О «Дьяволе среди людей» С. Ярославцева / Пер. Елены Потехиной, стр. 157
Можно ли ещё что-нибудь добавить? Попытка дополнительного анализа новеллы «Семья вурдалака» А. К. Толстого и её перевода авторства Рене Сливовского / Пер. Елены Потехиной, стр. 178
... И ДРУГИЕ ТЕМЫ
Заметки о том, как Ян Хризостом Пасек с Москвой воевал / Пер. Ольги Лешковой, стр. 231
Всем известно, что советское общество было охвачено шпиономанией, особенно ударившей по массовой культуре. Все помнят, что фундамент, на котором росли и крепли подростки великой страны, отлит из песенки про коричневую пуговку, фильмов про акваланги на дне и книжек про майора Пронина, отлавливающего подлых шпионов. Это ложная память и ложное знание. Шпиономания в течение двадцати лет усердно раздувалась политическими процессами, но даже те, кто верил, что Тухачевский — немецкий шпион, а Берия — английский, не слишком усердно искали империалистический оскал за маской доброго соседа или сослуживца. Золотая эра шпионских книжек оказалась совсем короткой, уложившись в полтора десятка лет, с середины пятидесятых годов до конца шестидесятых. И быстро стала историей — преимущественно печальной.
Со многими неизвестными
Костя Шмель, герой подростковой повести Юрия Томина «Борька, я и невидимка», вышедшей в 1962 году, сетовал на категорическую нехватку кадров для масштабной дворовой игры: «Где взять молодую красивую шпионку? (…) Откуда на дровяном дворе возьмется колхозный сторож Карим Умаров? (Он же — Вернер фон Штраух, он же — мистер Глен Поуз, он же — сэр Арчибалд Дуглас.) А инженер, который должен влюбиться в шпионку?.. А бандит-уголовник?.. А запутавшийся шофер, который развозит агентов на машине директора одного из крупных заводов?»
Проблему решали наскоро привлеченные статисты, вооруженные Костиными инструкциями. Генерал должен был говорить: «Это задача со многими неизвестными», а шпион до поимки: «Помните, у нас длинные руки» и «Он слишком много знал», а после: «Нихт» и «Можете меня расстрелять» (в ответ, понятно, на вопросы майора «Ит из э лэмп?», «Гив ми зэ эппл» и «Сэ си бон?»).
Двумя годами раньше совсем лапидарное описание шпионской драмы в трагическом Денискином рассказе «Смерть шпиона Гадюкина» выдал Виктор Драгунский: «А на сцене стоял стол, и за ним сидел мальчик в черном костюме, и я знал, что в кармане у него пистолет. А напротив этого мальчика ходил мальчик с бородой. Он сначала рассказал, что долго жил за границей, а теперь вот приехал опять, и потом стал нудным голосом приставать и просить, чтобы мальчик в черном костюме показал ему план аэродрома.
Но тот сказал:
— Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!»
В принципе эти цитаты дают исчерпывающее представление о содержании «славных книжечек в зеленых и голубых обложках», от которых просто умирали школьники и многие взрослые читатели. Старт феномену был дан в 1954 году сразу двумя и без того популярными книжными проектами.
Повесть «Следы на снегу» Георгия Брянцева, кадрового офицера военной разведки с опытом руководства партизанами и подпольщиками, была его третьей книгой в детгизовской серии «Библиотеки приключений и научной фантастики» и первой, действие которой полностью происходило не в военном прошлом: американских шпионов, убивших инженера ради плана нового промышленного района, чекисты ловили в мирной Якутии.
Одновременно воениздатовская «Библиотечка военных приключений», четвертый год выпускавшая книжки про пограничников, летчиков, партизан, армейских разведчиков и контрразведчиков военных лет, вдруг подряд выдала четыре шпионских романа на послевоенном материале — «Над Тиссой» Александра Авдеенко, «Под чужим именем» Виктора Михайлова, а также дилогию Льва Самойлова и Бориса Скорбина «Паутина» и «Таинственный пассажир».
Эти книги задали одну из двух главных сюжетных схем советского шпионского романа: американский или английский шпион (зачастую с нацистским или белогвардейским прошлым), замаскированный под веселого советского человека, проникает в СССР, чтобы провести масштабную диверсию, выкрасть чертежи новейшего военного самолета или карту военной базы (ценного месторождения). Зачастую он опирается на «спящих» до той поры агентов, в основном бывших белогвардейцев или фашистских прихвостней, а также использует «втемную» либо вербует нестойких советских граждан — поначалу рефлексирующих интеллигентов, потом легкомысленных девушек, а с конца 50-х — «стиляг», фарцовщиков и любителей красивой жизни.
В романе Авдеенко использовалась и вторая сюжетная схема, в которой сюжет сводился к погоне за перешедшим границу нарушителем. В этом деле пограничникам и чекистам помогало сознательное население, в первую очередь пионеры, умеющие замечать не только иностранные буквы на коричневой пуговке, но и странный акцент собеседника, его качественные ботинки, которые сроду не продавались в районе, а также подозрительные умения либо неумения (шофер-недоучка понимает немецкую фразу, молодой инженер отказывается помочь школьнику с домашним заданием по алгебре, малограмотный сторож покупает маслины и в ночи играет на рояле неизвестную музыку — Вагнера, само собой).
Великий жанровый почин подхватила вся страна. И молодые, и опытные авторы быстро оценили потенциал стартапа и присоединились к маркетмейкерам. Скоро шпионские книги издавались от Львова («Практика Сергея Рубцова» Николая Далекого) до Владивостока («Линия перемены дат» Арсения Малинского), не говоря уж о разнообразных журналах — от «Знания — силы» до «Огонька».
«Библиотечка» быстро укрепилась звонкими именами: Николай Шпанов, фанат авиации и главный алармист предвоенной литературы (автор легендарного «Первого удара. Повести о будущей войне», который то раздавался красноармейцам для тщательного изучения, то изымался после подписания пакта о ненападении), переключился с романов о поджигателях новой войны на «Похождения Нила Кручинина». Вплотную за шпионов взялся знаменитый писатель-прокурор Лев Шейнин. А в 1957 году вышел первый сборник Льва Овалова о майоре Пронине.
Эти авторы дошлифовали золотой стандарт, согласно которому шпионский роман должен быть не детективом, а триллером (героем необходимо не столько вычислить преступника, который известен более-менее сразу, сколько догнать его), причем заведомо облегченным: шпиону не положено выполнить злодейскую миссию и вообще сильно начудить. Из этих правил были, конечно, исключения — например, ранние истории про майора Пронина были стопроцентными детективами, но в остальном подчинялись совместно выработанному канону.
Слог спокойный, диалоги пространные, углубленный психологизм, натуралистичность, литературная изощренность и экспрессия не приветствуются. Жесткий модульный сюжет: явление агента или обнаружение его следа (парашюта, акваланга, странного происшествия, подозрительного трупа), начало расследования, отвлечение на ложную версию, откат на исходную, новый захват цели, иногда полный контроль ее действий, подготовка ловушки, погоня, схватка, арест, допрос, усталое возвращение к мирной жизни.
Протагонисты — молодой горячий лейтенант и ироничный, но отечески опекающий юнца (чтобы отвлечь и раскрепостить сознание сотрудника, и на футбол его сводит, и на курорт вывезет, и даже стакан вина нальет) опытный майор с молодыми глазами и седыми висками. Офицеры носят простые русские либо украинские фамилии (с редкими вкраплениями экзотики вроде Сурена Грачьяна, Ватсона при Ниле Кручинине). Антагонисты — иногда молодые, чаще средних лет обаяшки, неизбежно демонстрирующие пустую душу убийцы и оказывающиеся неприятными чертями из заграничного ада, которые пытаются изгадить наш рай.
Их связные — неприятные старики с темным прошлым и вычурными фамилиями. Обе стороны контактируют с огромным количеством советских людей, разных, порой сложных, но почти всегда хороших и искренне любящих Родину — хоть и не любящих доносы. Чекисты их, кстати, тоже не любят — и с печалью вспоминают массовые репрессии, а у некоторых на стене висит портрет невинно загубленного родственника или товарища. Такое отношение было выстрадано авторами, многим из которых возвращение к шпионской теме дало возможность не только заработать, но и просто вернуться из небытия, зачастую совпадавшего с первым приобщением к теме.
Что происходит в тишине
Шпионский роман появляется там, где ждут шпионов – иногда в только что воевавшей стране, чаще в стране, которая определилась с параметрами войны грядущей. В России первой шпионский сюжет подхватила высокая литература: «Штабс-капитан Рыбников» Александр Куприна был не столько авантюрным, сколько психологическим этюдом о саморазоблачении: журналиста в рассказе насторожил контраст между ура-патриотическими речами вездесущего офицера и его откровенно дальневосточным профилем и манерами.
По-настоящему русский шпионский роман родился через десять лет: германская война воспламенила широкопрофильного коммерческого автора Николая Брешко-Брешковского, который в сжатые сроки наколотил пачку книг с показательными названиями: «Шпионы и герои», «Гадины тыла», «В сетях предательства» и «Ремесло сатаны». Героями этим романов были патриотические дворяне и офицеры, противостоящие обольстительным и порочным немецким шпионам.
«Провокация, шпионаж, похищение важных бумаг, фабрикация фальшивых документов и, когда надо, убийство, чужими, конечно, руками, — все это пускалось в ход, только б результаты получились благоприятные, только б ослабить Россию» — описанный Брешко-Брешковским злодейский инструментарий определил смысл отечественного шпионского романа на век вперед. И не просто вперед, а с огромным гандикапом. Потому что после революции шпионский роман, как и всякая бульварная литература, исчез. Казалось, навсегда.
У послереволюционой литературы нужды в шпионах не было. С одной стороны, экологическая ниша врагов была с перебором занята царскими палачами, белогвардейцами и кулаками-мироедами. С другой — Советская Россия интенсивно готовилась к мировой революции, и в этом режиме любой иностранец мог оказаться более классово близким, чем случайно выбранный соотечественник. Чех служил помощником коменданта Бугульмы, поляки и дети швейцарскоподданных создавали ЧК и ОГПУ, а одним из «Красных дьяволят» был юный китаец, в первой экранизации превратившийся в американского негра и лишь во второй, как все помнят, в цыгана.
Вполне терпимым было и отношение к социально далеким литературным героям с транснациональными амбициями вроде мрачного инженера-мизантропа Гарина либо веселого афериста Бендера. Вот тридцать лет спустя герой, усердно косплеящий Остапа Ибрагимовича, непременно оказался бы американским шпионом — как в сатирическом детективе Олега Сидельникова «Нокаут» (1958).
Да и чекисты в двадцатые годы воспринимались как революционные ангелы смерти, которых не следует ни восхвалять, ни поминать лишний раз — ни просто обращать на себя их внимание. В этом убедился детский писатель Николай Смирнов, в 1929 году выпустивший недетскую повесть «Дневник шпиона». Ее герой, английский агент Кент, пытался во время гражданской войны выстроить антисоветское подполье на пару с князем-белогвардейцем Долгоруковым. Смирнова вызвали в ОГПУ и два месяца допытывались, где автор нахватался шпионских методов, столь толково описанных в книжке. Смирнов с большим трудом доказал, что вычитал все в английских газетах и книжках про знаменитого Сиднея Рейли, будущего прообраза Джеймса Бонда. Покинув Лубянку, во дворе которой Рейли был зарыт четырьмя годами ранее, Смирнов поспешно дописал «Джек Восьмеркин — американец» и более темы шпионов и иностранцев не касался, сосредоточившись на изучении строек социализма. А чекисты снова стали Теми-Кого-Нельзя-Называть.
Еще одним исключением из правила «ни слова про шпионов» оказался знаменитый роман «Человек меняет кожу» (1933) Бруно Ясенского, несколькими годами раньше высланного из Франции. Книга рассказывала о строительстве гигантской плотины при помощи иностранных инженеров, один из которых оказывался, естественно, профессиональным шпионом-вредителем. Ясенский подарил ему биографию и имя бывшего резидента английской разведки в Туркестане Фредерика Бейли. Книга пользовалась огромным успехом, за четыре года выдержала десять переизданий, была переведена на множество языков, причем для английской версии Ясенский заранее написал послесловие в виде открытого письма Бейли.
Автор объяснил, что хотел угодить полковнику, который наверняка ведь мечтал вернуться в Туркестан для реванша. Год спустя роман жестко раскритиковал первый секретарь ЦК КП(б) Таджикистана и бывший глава Госиздата Григорий Бройдо — но не за шпионов, а за антитаджикские и антирусские выпады. Ясенский пожаловался Сталину, Сталин цыкнул, Бройдо извинился, через полгода был возвращен в Москву с понижением, потом снова возглавлял издательства, в рекордные сроки наладил выпуск собрания сочинения Сталина, в августе 1941 года сел на 10 лет (в конце войны по болезни отправлен в 10-летнюю ссылку). Ясенского расстреляли за три года до ареста Бройдо.
Литературные шпионы тут, конечно, ни при чем. Но то ли с учетом разных казусов, то ли в силу известного изречения про важнейшее из искусств отражать изменения следующего десятилетия был мобилизован исключительно кинематограф.
Мы знаем все, мы знаем всех
Изменения были революционными — вернее, контрреволюционными. К тридцатым годам идею мировой революции официально пристукнули, ее адептов приструнили либо выслали, а вавилонский интернационализм завели под единую гребенку со строго определенным количеством зубьев: героям книг и фильмов положено быть русскими с небольшим вкраплением комических, но мудрых украинцев, одним вспыльчивым, но страшно порядочным грузином и нерегулярными представителями Северов или Средней Азии. Стартовали массовые судебные процессы, в рамках которых вредители и враги народа все неизбежней увязывались с представителями иных стран. Вряд ли кто-нибудь теперь даже в шутку посмел бы отрекомендоваться сыном турецкоподданного. В газетах и массовом сознании чекисты стали прославляемыми героями не хуже летчиков.
Но книг про шпионов почти не было. Зато были фильмы.
Уже в 1932 году вышли три картины про вредителей и шпионов, в том числе звуковая «Две встречи», снятая по сценарию живого класика Якова Протазанова, и фильм со знаковым названием «Враг у порога». В первом бывшая белогвардейка становилась женой заслуженного директора, чтобы устраивать диверсии на заводе, во втором коварные шпионки соблазняли юных красноармейцев в ходе приграничных учений. По подсчетам исследователя Александра Федорова, с 1930 по 1935 год шпионы появлялись в восьми игровых фильмах, а с 1936-го по 1939-й — уже в двадцати. Картины с тех пор мало кто смотрел, но звонкие названия «Ошибка инженера Кочина», «Граница на замке» и «На дальней заставе» в советский культурный код врезались.
Как врезались и книжные шпионы 30–40-х, которые все-таки существовали: в пределах гетто — газетно-журнального малоформатного, фантастического и детлитовского. Во второй половине 30-х за шпионскую тему дружно взялись детские писатели первого ряда. В стихотворении Сергея Михалкова «Граница» (1937) приграничные пионеры любезно провожали «посланца белых банд, врага, шпиона и диверсанта» прямиком к начальнику заставы, в повести Рувима Фраермана «Шпион» (1937) корейские дети из приморского колхоза помогали поймать притворившегося прокаженным крестьянином японского лазутчика-убийцу, в «Судьбе барабанщика» (1939) Аркадия Гайдара одураченный поначалу школьник в финале стрелял в шпиона и его напарника-уголовника. Смысл неявного госзаказа объяснил Лев Кассиль в рассказе «Дядя Коля — мухолов» (1938), заглавный герой которого, добродушный рыбак и немецкий шпион, вкрался в доверие ребятишек и без малого прикончил одного из них, сына инженера, чтобы украсть чертежи: «Вы бы, — продолжал капитан К., — написали об этом книжечку… Такие вещи не мешает знать и большим, и маленьким».
Фантасты смело шли своим путем, не оглядываясь на предвоенные ОБЖ: в «Арктании» (1937) Григория Гребнева, «Генераторе чудес» (1939) Юрия Долгушина, «Пылающем острове» (1940) и «Арктическом мосте» (1941) Александра Казанцева, и, само собой, в «Тайне двух океанов» (1938) Григория Адамова шпион выступал в однообразной роли второстепенного соперника, в меру сил мешавшего победе советских ученых и строителей над соперником номер один — природой.
Возможно, это и придало смелости создателю майора Пронина, с юных лет сочетавшему осторожность и некоторую отмороженность. В конце 20-х Лев Овалов с дебютной же повестью «Болтовня» стал звездой молодой пролетарской литературы, но потом погряз в межфракционной борьбе, был всесторонне затоптан за роман «Ловцы сомнений» (РАПП увидел в книге пропаганду троцкизма, а оппозиционеры — подробный донос на троцкистов), сделал ряд карьерных кульбитов и сам попытался затоптать пару молодых талантливых авторов, в том числе Александра Авдеенко. Став редактором художественного радиовещания, Овалов немедленно попросил Сталина выступить по радио 1 мая, найдя для этого удивительный аргумент: «В то время, когда в Германии, например, утро в этом году начнется речью Гитлера, наше приветствие обычно заказывается какому-нибудь литератору».
В 1939 году он возглавил журнал «Вокруг света» и чуть ли не на спор затеял серию детективных рассказов об опытном майоре госбезопасности. Овалов начал издалека: действие первых историй происходит сразу после революции. Но постепенно рассказчик дошел до современности — и на всякий случай озаботился разрешением героя, который ему, автору, так прямо и заявил: «С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность», а встречное опасение — «Ну, скажут, что я раскрываю методы расследования…» — просто высмеял: «Как нет ни одного преступления, абсолютно похожего на другое, так нет и одинаковых методов для раскрытия этих преступлений».
Лев Овалов был арестован в июле 1941 года: по собственной версии, за разглашение контрразведывательных методик в повести «Голубой ангел», замыкавшей первый цикл рассказов о майоре Пронине, но, скорее, за старый псевдотроцкистский роман. Овалов провел в лагерях и ссылке 15 лет, дожил до реабилитации и до ураганного успеха своего давнего конкурента Авдеенко. Тот в 1940 году был раскритикован лично Сталиным за сценарий к фильму «Закон жизни», исключен из партии и Союза писателей, ушел в шахту, потом на фронт, дождался личного же прощения Сталина, восстановления в партии и СП и в 1954 году открыл золотую эру шпионских «славных книжечек».
Овалов усилил старательно всеми забытый довоенный сборник рассказов, вышедший книжкой незадолго до ареста, «Голубым ангелом», сел писать вторую повесть, потом третью — и майор Пронин стал символом этой эры.
А потом она кончилась.
Бумеранг не возвращается
К началу 60-х формат исчерпал себя, но по инерции продолжал выдаиваться, пока был спрос снизу и не было возражений сверху. Затем сменилось руководство страны. Хрущевские потягушки с Америкой были признаны неактуальными. В конце десятилетия разгром так называемой группировки Шелепина-Семичастного сменил и кураторов культурно-пропагандистского направления в КГБ, вскоре и вовсе была объявлена разрядка международной напряженности. Общественность еще не знала, что «нелегалы» остаются коронкой нашей разведки, а шпионские организации прочего мира действуют иными методами, однако догадывалась, что запасы активных белогвардейцев, власовцев и прочих естественных носителей русского языка должны иссякнуть, а неестественным носителям великий могучий так просто не дается. Теперь читателю было сложнее поверить, что майор Роджерс легким движением языка превращается в садовника Коробкина.
Воениздатовская «Библиотечка» закрылась в 1961 году, ей на смену пришла полноформатная серия «Военные приключения», заполнявшаяся проверенными книгами про разведчиков времен войны и милиционеров. Детгизовскую «рамку» помимо этого заполнила хорошая фантастика — шпионы туда больше не лезли. Теперь их уделом были разоблачительные передачи по ТВ и скучные очерки в альманахе «Чекисты», авторы которого указывались «в подбор» на предпоследней странице. В отдельный довольно бойкий поджанр выделилась пограничная тематика, обеспечивавшая выход не только альманахов, но и специализированных журналов, а потом и популярного сериала — дань теме отдали даже литераторы уровня Юрия Коваля («Алый»), а как минимум один заметный автор, Олег Смирнов, посвятил пограничникам каждый звук своей лиры.
Забавной сублимацией шпионских романов можно считать и остросюжетные книги Юлиана Семенова, Александра Кулешова, Леонида Млечина, Евгения Коршунова и Ростислава Самбука о загнивании заграницы: действие таких книг происходит в страдающих Европах, Америках и Япониях, никак нас не касаясь.
Авдеенко и Овалов писали стандартные соцреалистические романы до глубокой старости и умерли с разницей в год, соответственно в 1996 и 1997 году. Шпионскую тему они забросили тоже практически одновременно: последняя книжка о Пронине, уже генерал-майоре, «Секретное оружие», вышла в 1962-м, последняя часть трилогии «Над Тиссой» — годом позже.
Менее знаменитые авторы также разбрелись кто куда, предпочитая не вспоминать литературную шпионскую молодость — как, например, автор культовой в патриотических кругах трилогии «Русь изначальная» Валентин Иванов, посвятивший раннюю повесть таежной погоне молодого зоотехника за диверсантами.
Шпионы частично вернулись в плохую фантастику и олдскульные детские приключения, частично переехали в юморески и мультики про схватки доблестных майоров с глуповатыми агентами 008 или 00Х — под песенку Владимира Высоцкого про мистера Джона Ланкастера Пека.
Лишь иногда в провинциальных и еще реже в столичных издательствах выходили книги верных теме авторов. Но принципа «шпионы здесь и сейчас» продолжали держаться совсем уж единицы вроде Виталия Горбача, в 1975 году выпустившего в Махачкале вторую книгу дилогии про внедрение цээрушниц в семьи особо важных офицеров «За теневой чертой». Стандартная шпионская повесть Николая Волкова «Не дрогнет рука», написанная в середине 60-х, в 1979-м и 1983-м просто переиздавалась в Красноярске в виде сборника с добавленными милицейскими рассказами. А в столичных книгах бывшие белогвардейцы, предатели или просто замаскированные дворяне оказывались не шпионами, а либо стяжателями (знаменитый «Ларец Марии Медичи» Еремея Парнова и «Беспокойное наследство» Владимира Ишимова и Александра Лукина), либо измученными ностальгией бедолагами («Колесо Фортуны» Николая Дубова).
Так было неинтересно, поэтому в регионах время от времени появлялись свежие оммажи шпионскому роману, выглядевшие совершенно аутентичными образцами поджанра параноидальной эпохи. В 1982 году в Таткнигоиздате вышла повесть Зуфара Фаткудинова «Тайна стоит жизни», в которой лейтенанты НКВД ловили зловещих гитлеровских агентов в подземельях предвоенной Казани и Свияжска. Одновременно в журнале «Уральский следопыт» была опубликована повесть Сергея Крапивина «Пять дней шесть лет спустя» (заключительная часть трилогии, начало которой автор писал вместе с младшим братом, знаменитым Владиславом Крапивиным) про пионеров и комсомольцев, ловящих в послевоенных белорусских лесах местного уроженца, ставшего английским диверсантом.
Кончина жанра была бы совсем скоропостижной, кабы в конце 60-х не вышла трилогия Олега Шмелева и Владимира Востокова «Ошибка резидента». Она потрясла читателя сюжетом — перевербовка матерого резидента выламывалась из привычного формата, — но особенно множеством мелких и явно подлинных подробностей разведывательной и контрразведывательной работы (впечатлявших даже несмотря на шаблонно модульную фабулу и непременное разоблачение стиляг и фарцовщиков). На повторение такого эффекта рассчитывать не приходилось — просто потому, что другого главного контрразведчика страны, выгнанного с работы, но допущенного к литературному труду, в природе быть не могло: бывший руководитель Второго Главного управления КГБ генерал-лейтенант Олег Грибанов, взявший псевдоним Шмелев, был единственным в своем роде.
Однако через пять лет после выхода первой книги трилогии еще больший эффект произвел другой роман, по формальным признакам причисляемый к шпионским. «Момент истины» Владимира Богомолова об охоте на шпионско-диверсионную группировку, способную сорвать неожиданное наступление Красной Армии, безоговорочно относился к «большой» литературе, при этом отличался неимоверным сюжетным и повествовательным драйвом. Богомолов первым и чуть ли не единственным показал, как один человек или маленькая группа может успешно противостоять действиям «сильнейшего государства», в то время как свое сильнейшее государство то и дело пытается все испортить. И уж точно не могло быть второго автора с таким опытом, кругозором, характером и литературным даром.
Его и не было. Зато «Момент истины» усилил формирующийся тренд 70-х — первую волну повышенного официального интереса к Великой Отечественной, партизанам и фронтовым разведчикам.
Возвращение шпионов могло случиться в середине 80-х: при Андропове и раннем Горбачеве сформировался явный госзаказ на решительный отпор западному влиянию. Но снова откликнулись в основном киношники. После долгого перерыва фильмы про шпионов пошли косяком: «Кольцо из Амстердама», «Смерть на взлете», «Бармен из „Золотого якоря”», «Возвращение резидента» и «Конец операции „Резидент”», «Контракт века», «Мы обвиняем». В большинстве из них шпионы превратились либо в невнятных пропагандистов-вербовщиков, либо в откровенных жуликов, бояться которых непросто и неинтересно. Промышленный шпионаж упоминался вскользь, а тема агентов влияния в политическом и военном руководствах по понятной причине затрагиваться вообще не могла.
Литераторы на кампанию почти не отреагировали (документальные книги про тайную войну ЦРУ со всеми на свете не в счет) либо остались незамеченными, как Теодор Гладков с романом 1982 года «Последняя акция Лоренца» (как раз про вербовщика). Даже роман сверхпопулярного Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить» (1979) с четкой шпионской линией особой славой не пользовался — в отличие от снятого на его основе сериала (1984).
Понятно, что и сериалу невозможно дотянуться до другого многосерийного фильма по книге Семенова, как ихним шпионам невозможно дотянуться до нашенских разведчиков.
облако тэгов
