Хоррор, мистика и саспенс

***

Хотя современный ужас в лучших его проявлениях – по-настоящему достоверное истолкование психопатологии современной жизни, а также воплощение подлинных литературных экспериментов, но все же многие ужасные события в романах ужасов являются в основе своей абсурдными, стоит только об этом призадуматься. Писательский трюк состоит в том, чтобы убедить читателей с помощью мимесиса, убедительного стиля и саспенса (он же страх) думать не своим разумом, своим дневным умом, а своим ночным умом, сновидческим умом. Смешное все еще проглядывает, и некоторые из самых эффективных гротескных ужасов (таких как у Стивена Кинга) фактически используют и передают шутливое смехотворное — прежде чем снова разорвать покров веселья и здравомыслия и совершить мерзости.

«Кто сделал Стиви Край?» удалось опубликовать с большим трудом; крупные американские коммерческие издательства отвергли книгу, поскольку ее невозможно классифицировать и, следовательно, трудно продать. Все дело в том, что это уникальная пародия на сам жанр ужасов, смешная, дикая и убедительно правдоподобная, а не легкомысленно комичная. Благодаря Джиму Тернеру, проницательному редактору «Аркхэм-хауз», «Стиви» наконец появилась в этом старинном источнике лавкрафтианы, на родине всех жанровых ужасов, предшествовавших массовому клонированию schlock-хоррора — и выглядел роман гораздо элегантнее большинства книг.

«Стиви» — это больше, чем пародия. Это мета-хоррор, возможно, первое применение мета-фантастики к хоррору. Это вымысел, который сознательно конструирует себя и критикует себя и свой «приемный жанр»; вымысел, в котором страшные, галлюцинаторные переживания героини создаются для нее испуганной пишущей машинкой, и где происходит бредовое таяние реальности, похожее на самые странные фантастические наркотические грезы Филипа Дика, заканчивающиеся философским сюрреализмом бригады обезьян, стучащих по пишущим машинкам на чердаке.

Попутно мы обнаруживаем восхитительные пародийные моменты, как леденящие душу, так и лукаво глумливые, такие как осада автомобиля Куджо, повторно разыгранная тупым бассет-хаундом, чье слабоумие — это слабоумие «отчаявшегося пассажира из пригорода в час пик». Смешные метафоры множатся, создавая ощущение плутоватого, народного, хотя и более чем серьезного стиля. «А где были сегодняшние Фолкнеры?» — жалуется Стиви, продираясь через книжные обзоры, полные таких названий, как «После рождения» и «Город дрожи», раздраженная видениями писателей, которые «предаются блуду» с ужасами за большие деньги. Возможно, это раздражение и стало одним из мотивов для создания «Стиви», но оно уравновешено авторским юмором, элегантностью, серьезной игривостью и любовью, алхимическим превращением кишечных тем в художественное золото.

Тем не менее, «Стиви» действительно страшная книга, и история имеет острый психологический смысл, даже когда глотает свой собственный хвост (и сюжет). Достойны сочувствия и уважения правдоподобные, странные, трехмерные характеры обитателей маленького южного городка, особенно самой Стиви, мужественной, грустной, печально-добродушной; ее реальность можно разорвать на части, хотя ее плоть и рассудок не пострадают. «Не просто ужасающий, но в корне презирающий цивилизованное человеческое общество», — таков комментарий к рассказу заколдованной пишущей машинки о любимой дочери Стиви, растаявшей в постели, — вот кровавая, «слэшерная» сторона ужаса; и это важное различие. Что же касается спасения, то починка дочкиных выпотрошенных игрушек маленькой девочкой в трансе — заимствованная из пародируемого Диснея так же, как и из «Полтергейста», — описана черной пророчицей как продукт «сублитературных паранормальных энергий».

Вот гуманный, обманчивый калейдоскоп, ставящий под сомнение жанр и рынок, и вымысел, и реальность тоже — но изысканно приправленный человеческой реальностью — и несущий жуткий холод оккультного и незаконного, леденящий кровь, но и согревающий сердце.

ИЭН УОТСОН

Перевод печатается с любезного разрешения А. Сорочана

Источник: Ким Ньюман, Стивен Джонс "Хоррор: 100 лучших книг" (Horror: 100 Best Books, 1998)

https://fantlab.ru/work93213

После экватора начинается самое интересное – альтернативка с «разоблачениями», причем постепенными и далеко не полными (глобальное объяснение происходящего приберегли на финал, хотя догадки у вас появятся заранее). Махровым цветом распускаются теории заговора. Мелькают космические призраки. Красиво пересекаются альтернативные линии, появляются ответы на некоторые загадки, вскрывается смысл видений и глюков из первой половины сезона. Соединение прошлого с настоящим начинает подаваться огорошивающими клиффхэнгерами, причем не всегда в конце серий, порой в начале.

В жанре «трепета» «Созвездие» на высоте. Даже, несмотря на то, что действие подзатянуто, а темпоритм сериала — рваный. Но растекание мысью по древу проблема почти всех современных теле (и кино) проектов.

Отдельное спасибо за внимание к идеям квантовой физики, имеющим тут самое сюжетообразующее значение, в частности двойственному состоянию частицы и эффекту наблюдателя.

Актеры каши не портят.

Джо (Рапас ). Шведская космонавтка, искренне и трепетно любящая дочь. А вот с мужем перед отлетом были нюансы. Крепкий профи, при этом не супервумен, может сорваться, но быстро берет себя в руки. Надломленная галлюцинациями и недоверием окружающих. Сомневающаяся в собственном рассудке. Но не собирающаяся сдаваться. Изо всех сил старающаяся разобраться в том, что с ней происходит.

Ее дочь Эллис (Колуман, похоже, перед нами близняшки), ставшая второй по важности протагонисткой (оставив позади даже Кальдеру). Одновременно – побудительный стимул для многих действий матери и активное начало, человек, по-полной вовлеченный в квантовые забавы.

Ее супруг Магнус (Д`Арси). Детский учитель, в одиночку тянущий воспитание наследницы во время долгого отсутствия супруги. Оказывающийся скорее помехой вместо опоры.

Коммандер Кальдера (Бэнкс). Космонавт, некогда ходивший по Луне. Нынче пожилой мужчина с не лучшим состоянием здоровья и алкогольной зависимостью. Научный консультант, создатель устройства Кэл, должного оказать помощь в поиске «нового состояние материи». С ним во второй половине связано немало мощных психоделических моментов.

Астронавт и коллега Джо — Ланкастер (Кэтлетт ). Еще один пример квантовых игрищ.

Не забудут постановщики о конспирологических теориях. Поделятся своими опасениями насчет людей и космоса: мол, может ну его, эти полеты, стремно там как-то. Тем паче с сомнительными научными экспериментами наперевес. Опять же, ничего сверхоригинального, но вполне увлекательно. Особенно если ужать хронометраж.

Эрго. Триллер о взаимодействии гомо сапиенсов и Космоса. А также о последствиях таких взаимодействий. И о квантовой физике, шоб она была здорова.

Режиссер: Мишель Макларен, Джозеф Седар, Оливер Хиршбигель

В ролях: Нуми Рапас, Ребекка Скроггс, Клэр-Хоуп Эшити, Джонатан Бэнкс, Михель Диркс, Джеймс Д`Арси, Давина Коулман, Рози Коулман, Уильям Кэтлетт, Барбара Зукова

                                                                                                            * * *

Мы называем их "мифами", хотя, возможно, мы ошибаемся. Являются ли, в действительности, произведения Отшельника из Провиденса о космическом ужасе мифическими конструкциями? Мы проанализировали основные определения мифа, предложенные антропологией и другими гуманитарными науками, и попытались применить их к творчеству американского писателя Говарда Филлипса Лавкрафта. Результат? Не называйте это мифом: зовите это — Антимифом.

"Миф" — это термин, имеющий несколько значений, в отношении которых мы (учёные) не можем прийти к единому мнению. Если первоначально греческий "мифос" означал "повествование, историю, изречённое слово" (говоря упрощённо, — проявление устной разговорной речи), то довольно скоро он расширился до более искажённых смыслов, включив в себя значения "ложный дискурс" и "фантастическая история". Другими словами — абсурд. По мнению философов Древней Греции, это иррациональная болтовня, дошедшая до наших дней и увековеченная в "человеке или предмете, которым приписываются качества или достоинства, которыми они не обладают", согласно определению Королевской Академии Испанского языка (RAE).

Справа: сражение Тесея с Минотавром, изображение на древнегреческой вазе, середина VI века до нашей эры. >>>

Миф пробуждает в современном человеке представление о приключениях и чудесах, головокружение от необыкновенных событий, в которых участвуют божества или сверхъестественные существа из времён и миров, не имеющих ничего общего с нашим пост-индустриальным обществом. Такие события, как основание Рима братьями-близнецами Ромулом и Ремом, вхождение Тесея в лабиринт Минотавра и нисхождение Инанны в Подземный мир. Или, например, пришествие Великих Древних и Глубинных. За исключением того, что миф у Говарда Лавкрафта трансформируется в парадигму антимифа. Мы расскажем вам, почему так происходит, с историко-религиозной точки зрения.

Миф: определения из антропологии и истории религий. 

Хотя древнегреческие философы проявили интерес к определению понятия, что же такое "миф", ещё в VI веке до нашей эры; именно с зарождением и развитием этно-антропологических дисциплин этот интерес резко возрос. Начиная с отдалённых колонизаций и географических изысканий XIX века учёные не могут прийти к единому мнению. Для одних, таких как британский этнолог Эдвард Бернетт Тайлор (1832-1917), миф — это попытка объяснить, грубым и наивным способом, мир и явления, которые в нём проявляются. Для других, мифы — это либо спонтанные и, следовательно, иррациональные реакции на природные события, либо средства аллегории, воплощающие в себе ценности, почёрпнутые из древней мудрости.

Французские научные деятели, социолог Давид Эмиль Дюркгейм (1858-1917) и антрополог Люсьен Леви-Брюль (1857-1939), которые ввели в свой анализ такие аспекты, как групповые (общинные) настроения и верования, рассматривали мифы как часть "примитивного мышления". Со своей стороны, исследователи-ритуалисты видели в мифе объяснение и оправдание ритуала: по их мнению, ритуал должен был породить миф. Для исследователей-эвгемеристов мифические повествования являются продуктом воспоминаний об исторических событиях далёкого прошлого, которые действительно имели место быть; в то время как франко-бельгийский этнолог и создатель научного направления структурной антропологии Клод Леви-Стросс (1908-2009) утверждал, что мифы "это способ человеческого общения", продукт языка и, как и язык, обладающий грамматикой, "должны быть главным объектом для изучения". (см. книгу "Первобытное мышление", Клод Леви-Стросс, 1962). 

Сотни авторов, десятки мыслительных школ и тысячи страниц, написанных впоследствии, продолжают решать проблему: что же такое миф? В ходе всестороннего анализа, проведённого в 1970-ом году английским профессором греческого языка и историком древнегреческой философии Джеффри Стивеном Кирком (1921-2003), был сделан вывод, что единого определения мифа не существует. Его формы и функции многообразны и служат различным психологическим потребностям общества. Действительно, мифология не обязательно должна повествовать о событиях, связанных исключительно с божественными фигурами, и не все мифы связаны с религией, культом или ритуальной перформативностью. Так есть ли надежда? Как мы можем отличить миф от того, что им не является? 

.

Требования к тому, чтобы миф был мифом.

.

Польско-британский антрополог Бронислав Малиновски (1884-1942) в своей работе "Миф в первобытной психологии" (1926) пишет, что "миф — это не объяснение, удовлетворяющее научный интерес, а воскрешение первобытной реальности в повествовательной форме, призванный для удовлетворения глубоких религиозных потребностей и моральных требований, который выражает, стимулирует и кодифицирует верования, защищает и укрепляет мораль, гарантирует эффективность ритуала и содержит практические правила поведения для людей. Таким образом, миф является жизненно важным компонентом человеческой цивилизации; не бесполезная басня, а активная действующая сила, созданная с течением времени".

<<< Слева на фото: антрополог Бронислав Малиновски во время экспедиции на острова Тробриан в Папуа-Новая Гвинея, 1918 год.

Это определение содержит основные идентификационные признаки мифа: это разъяснительное повествование, действие которого происходит за пределами реального времени, и которое обосновывает, поддерживает и оправдывает коллективное поведение людей. События мифа происходят во времени и пространстве, не совпадающем с настоящим, в котором ведётся повествование. Это вопрос не хронологической или пространственной дистанции, а онтологического свойства, поскольку миф свидетельствует об изменении порядка реальности. По сути, миф конструирует новую реальность, противоречащую предшествовавшему порядку вещей, существовавшему до этого основополагающего мифа. "Каждый миф", — говорит венгерско-итальянский антрополог и историк религий Анджело Брелих (1913-1977), — "повествует о событии (или серии событий в мифических "циклах"), которое произошло в другое время, будучи делом рук иных персонажей, отличных от нынешних, после чего возникло что-то, не существовавшее прежде, или нечто, что ранее было другим, превратилось в то, чем оно является сейчас... Миф рассказывает о происхождении того, что считается важным".

Ниже: религиозная церемония индейского племени Квакиутль — коренного народа северо-западного побережья Тихого океана, снятая американским фотографом Эдвардом Кёртисом, 1914 год. 

Таким образом, миф объясняет происхождение космоса, человечества, социальных институтов и технологий. "Мифы устанавливают вещи, которые не только таковы, каковы они есть, но и должны быть таковыми. Миф делает приемлемым то, что необходимо принять", — утверждает Анджело Брелих. Следовательно, каждый миф является этиологическим (прим., — "этиологическим" называется миф, объясняющий происхождение отдельных вещей или явлений, вне контекста их свойств, например, имён, фамильных родов или рассказывающий мифическую историю конкретного места). А как же насчёт так называемых Мифов Ктулху? Повествуют ли они о происхождении космоса, порождают ли социальные институты и устанавливают ли моральные принципы, которыми следует руководствоваться? 

До появления "мифов о Ктулху".

Давайте сразу же проясним одну деталь: при жизни Лавкрафт никогда не использовал ярлык "Мифы Ктулху" для обозначения той части своих произведений, которая посвящена исследованию космического присутствия Древних, Глубинных и Иных божеств. В действительности, в своей обширной переписке мастер Провидения использовал для обозначения своего космогоническо-литературного ви́дения такие выражения, как "Йог-Сототерия", или обобщённые иносказательные фразы, вроде: "мифический цикл про Ктулху, Йог-Сотота, Р'льех, Ньярлатхотепа, Нуга, Йеба и Шуб-Ниггурат". Даже существуют различные мнения относительно того, какие именно истории писателя составляют мифы, учитывая, что Лавкрафт никогда не собирался создавать замкнутый мифологический цикл как таковой. Взаимосвязанный, расширенный и глубоко исследованный — да, но никогда не изолированный и не ограниченный определённым количеством художественных произведений. Изобретение "мифов Ктулху", по всей видимости, было детищем Августа Дерлета, придумавшего наименование, способное охватить ту часть Лавкрафтовского творчества, которая наиболее чётко связана с присутствием Древних в космическом пространстве. 

Изображение справа: Великий бог Пан, древняя мозаика в Антиохии. >>>

.

Тем не менее Лавкрафт любил мифические истории древности и с удовольствием их читал, восхищался творчеством английского поэта-романтика Сэмюэля Тейлора Кольриджа (1772-1834), античными поэмами древнеримского автора Овидия и книгой "Век сказаний" (1855) американского писателя-исследователя старинных мифов и легенд Томаса Булфинча (1796-1867). С детства он был очарован легендами, народными сказками и, в частности, арабскими историями "Тысячи и одной ночи", благодаря чему появился маг Абдул Альхазред — имя, которое Лавкрафт, как он сам отмечает в одном из писем, придумал ещё в детстве. Ребёнком Лавкрафт увлекался многобожием и варварским язычеством, вдохновлявшимся его чтениями в семейной библиотеке. Вот как он вспоминал об этом этапе своей жизни в скептических мемуарах "Исповедь неверия" (1922): 

"Когда мне было семь или восемь лет, я был настоящим язычником, настолько опьянённым красотой античной Греции, что почти уверовал в древних богов и духов природы. Я буквально строил алтари Пану, Аполлону, Диане и Афине, и в сумерках на закате искал в полях и лесах дриад и сатиров. Я твёрдо уверен, что однажды наблюдал, как некоторые из этих лесных существ танцевали под осенними дубами. Это был своего рода переживательный "религиозный опыт", столь же реальный по своим формам, как и субъективный экстаз любого христианина. Если бы христианин рассказал мне, что он ощущал реальное присутствие Иисуса или Яхве, я мог бы ответить ему, что видел копыта Великого бога Пана и сестёр-гесперид Фаэтусы".

По-прежнему очарованный изобилующим сюжетным повествованием преданий, легенд и баллад прошлого, подростковый возраст будущего автора постепенно уступает место неверию в судьбу человечества. В тринадцать лет Лавкрафт признаётся, что его поражает непостоянство и незначительность человеческих существ, тщетность существования и ошибочность идеи прогресса, которые в свете научно-теоретических достижений того времени в конечном итоге кристаллизируются в основы его Космического Ужаса. 

Ниже: изображение обложки книги арабских сказок "Тысяча и одна ночь" 1906 года (американский художник Максфилд Пэрриш).

"Циник, скептик и эпикуреец", — так Лавкрафт характеризует себя в письме к Бернарду Остину Дуайеру от 3 марта 1927 года. Всегда интересовавшийся наукой, астрономией, биологией и материалистической философией, Говард Филлипс понимал мир как сущность без целей и задач, лишённую присутствия каких-либо божеств и мистификаций. Научные открытия того времени и формулирование новых физических теорий, а также: "...Парижская мирная конференция, Фридрих Ницше, Сэмюэл Батлер, Генри Луис Менкен, и другие влияния" усовершенствовали, по словам мастера, "его цинизм" и окончательно утвердили в бесплодном видении жизни и космоса. Человеческие дела не имеют никакого значения в бесконечном пространстве, это чистая нелепость и пустая претензия. "Даже успех это нечто напрасное", — говорит отшельник из Провиденса. "Успех — вещь относительная, и победа ребёнка в шарики, в масштабе космической бесконечности, эквивалентна победе Октавиана в битве при Акциуме". 

Как действует (предполагаемый) Лавкрафтовский миф.

В общих чертах, рассказы Лавкрафта действуют как разрозненные свидетельства ужасающей космической истины. Они часто построены как заявления путешественников, естествоиспытателей, исследователей и учёных, в ходе своей деятельности сталкивающихся со странными и беспрецедентными явлениями, которые они безуспешно пытаются упорядочить или объяснить. В произведении "Дагон" (1917), дрейфующего в шлюпке солдата выносит на берег небольшого острова, поднявшегося из океана в следствии извержения вулкана, где он обнаруживает циклопический монолит с изображёнными странными знаками. В рассказе "Безымянный город" (1921) мы попадаем в руины поселения посреди пустыни, узкие подземные туннели которого содержат рельефы, наводящие на мысль о существовании рептилий, некогда построивших этот древний город. Истина видна лишь наполовину, она непонятна и, самое главное, никогда не выходит за рамки. То, что интуитивно понимают учёные, никогда не раскрывается обществу и не используется для того, чтобы попытаться возвысить человечество над его экзистенциальной ничтожностью, тем самым как бы углубляя пустоту, на которую мы обречены.

Эти ранние литературные попытки Лавкрафта показать основы своей материалистической философии со временем становятся всё более сложными и чётко сформулированными. В рассказе "Зов Ктулху" (1926), для того чтобы познакомить нас с исследованиями профессора Джорджа Гэммела Энджелла, Лавкрафт использует как технику найденной рукописи, так и голос рассказчика от первого лица. Наряду с рукописью "Культ Ктулху", составленной Энджеллом, глиняный барельеф, сопровождаемый неразборчивыми письменами, и пачка газетных вырезок служат Лавкрафту для того, чтобы с помощью повествования-головоломки представить фрагмент этой субъективной истории, сотканной людьми для объяснения Вселенной и контакта с чем-то Иным. Используя рукописи своего предка (записи, которого, в свою очередь, содержат отчёты третьих лиц), наследник Энджелла антрополог Френсис Тёрстон возобновляет расследование, допрашивает выживших членов Ново-орлеанского культа, поклоняющихся Великому Ктулху и тем, кто пришёл с небес, и получает возможность добавить к расследованию новый материал. Однако то, чего он добивается в ходе своих исследовательских изысканий, указывает на чудовищную реальность, способную лишить человека желания и сил продолжать жить дальше. "Я видел весь ужас, существующий во вселенной, и теперь даже весеннее небо и яркие распускающиеся цветы являются для меня ядом", — заявляет наш рассказчик. Он лишь мельком увидел то, что надвигается на нас, и предпочёл бы остаться незрячим. 

.

То же самое можно сказать и о повести "Шепчущий в темноте" (1930), и о романе "Хребты безумия" (1931). В последнем случае мы снова сталкиваемся с историей, которая на первый взгляд имеет научное содержание, построенное на исследовательских отчётах и экспедиционных дневниках. Во время исследования Антарктиды научная группа находит пещеру с несколькими образцами ископаемых существ, не поддающихся никакой биологической классификации. Этот новый вид имеет характеристики животных и растений, сочетая примитивизм во внешнем облике с изощрённостью мышления (они обладают развитым мозгом и более чем пятью органами чувств, свойственных обычному человеку). Когда профессор биологии Лейк прекращает отвечать на радиовызовы, его команда арендует аэроплан, чтобы проверить, всё ли в порядке. Приближаясь к месту посадки они видят из самолёта раскинувшийся среди гор загадочный город с циклопическими сооружениями: огромные каменные плиты, проёмы, пещеры, лабиринты кварталов, башни, стены, здания, образующие невозможные углы, а оказавшись на земле обнаруживают декоративную отделку, изображающую прибытие существ на Землю до того, как на ней зародилась человеческая жизнь. Существа, летевшие сквозь космос на собственных крыльях, достигнув поверхности планеты, оседают на морском дне. Существа экспериментируют с производством пищи и создают "многоклеточные протоплазменные массы", из которых производят рабов (шогготов) для своего обслуживания. В конце концов, эти существа по ошибке конструируют примитивных млекопитающих, которые должны были служить им пищей и шутовским развлечением. Наших предков-гоминидов. Мы — плод неконтролируемых экспериментов, одна большая космическая шутка. В буквальном смысле. 

Следовательно люди не находятся в центре творения, а Древние и Глубинные — есть ни что иное, как существа внеземного и внечеловеческого происхождения (и потому, непостижимые для смертных), обожествлённые человеческим невежеством. В своей несостоятельности и информационном вакууме мы способны обрабатывать лишь отрывочные свидетельства, доходящие до людей разрозненно, по каплям. Наши человеческие жизни слишком коротки, чтобы мы могли составить общую картину фактических событий: смерть сводит на нет все наши исследования и поиски, которые почти всегда ведутся индивидуально и изолированно. Безумие наступает тогда, когда между всеми этими локальными ви́дениями удаётся установить взаимосвязь, когда эти индивидуально сделанные записи и наблюдения начинают соотноситься и сочетаться друг с другом, когда в них появляются первые различимые черты более масштабной картины. И, в этом контексте, мифологическое толкование — это локальное объяснение лишь мельком замеченных космологических реалий, своего рода благочестивая ложь, созданная специально для того, чтобы мы могли сохранить хоть толику человеческого здравомыслия.

Это не миф, если он не конструируется: понятие антимифа у Лавкрафта.

Лавкрафт выстраивает свои истории с учётом абсурдности нашего бытия. Первичные сущности (Древние), принимаемые людьми за божеств, являются не более чем ложными богами, чья странная, чуждая и инородная природа делает их непостижимыми. Случайно созданное человечество не имеет никакой особой миссии или функции во Вселенной. Для этих древних существ мы бесполезны и ничего не стоим. Это один из первых и фундаментальных элементов, противоречащий применению термина "миф" для определения литературного творчества Лавкрафта. Классический миф объясняет, — да, но его главная основополагающая функция: он создаёт новую реальность, противопоставленную прежнему порядку, и предоставляет поведенческие инструменты, правила, которые объединяют человеческую группу воедино. В мифе личность человека принимается во внимание неявно, поскольку события, о которых повествует миф, направлены на то, чтобы интегрировать его в уже созданное и дать ему ориентиры (руководство), дабы реальность, которую устанавливает миф, продолжала сохраняться. Однако Лавкрафтовский миф всё это отрицает: он объясняет истоки происхождения, но они настолько безнадёжны, пусты и кошмарны, что лишают человечество возможности интегрировать себя в божественный, сверхчеловеческий порядок, пришедший из-за звёздных пределов. 

.

Дэвид Э. Шульц, известный американский исследователь творчества Говарда Лавкрафта, в своё время предложил интерпретировать Лавкрафтовскую конструкцию космоса как — антимифологию. В своей статье "От микрокосма к макрокосму: рост космического ви́дения Лавкрафта" (1991) Шульц ввёл этот термин для обозначения историй, которые традиционно группируются под названием "Мифы Ктулху". В этой антимифологии Лавкрафт стремился показать, как наши предки использовали мифы, чтобы фиктивным ложным способом объяснить то, что было для них необъяснимо. Шульц прибегает к такому определению мифа как к ложной истории и неправильному суеверному толкованию и, таким образом, его аргументация чрезмерно упрощает определение и социо-культурную функцию мифа.

Ниже: индейская церемониальная маска мифического существа Пгвиса (морского обитателя); фото из коллекции Эдварда Кёртиса, 1914.

Понятие антимифологии было введено в Лавкрафтовские исследования в следствии этой основной идеи, указывающей на миф как на ложную и неточную историю, продукт ошибочного человеческого понимания. Однако, если применить к этому анализу религиозно-историческую перспективу, то философия Лавкрафта окажется ещё более антимифологичной, чем когда-либо. Давайте согласимся с тем, что миф у Лавкрафта — это неверная интерпретация необъяснимых фактов. Однако, тот фактор, что мифологическое объяснение считается ложным, не отменяет возможности существования за пределами человечества ужасающих сил: Ктулху, Йог-Сотот, Ньярлатхотеп, чудовищные руины, которые литературный персонаж Уильям Дайер исследует в романе "Хребты безумия", человеческие гибриды, выживающие в уединённых местах — всё это по-прежнему может существовать. И, теперь миф более не служит для смягчения реальности нерелевантного человеческого существования, не объясняет, не обнаруживает и не предлагает никаких стратегий для поддержания статус-кво, благоприятного для человеческого индивида и его сообщества. Божеств больше нет, остаётся только жестокая реальность, реальность человека как случайного продукта вселенной, которая его игнорирует. 

С Лавкрафтовской точки зрения, систематические исследования в области физики, астрономии, археологии, географии и других научных дисциплин, указывают на возможность, в конечном итоге, докопаться до истины. У Лавкрафта эта истина, по своей сути, безнадёжна и бессодержательна: она представляет человека как второсортную расу, порождённую случайно и не имеющую никакого отношения к космическому порядку, мрачному, зловещему и непостижимому.

Миф, который в античности, в политеистических общинах и этнографических сообществах, обосновывал реальность, объяснял её, упорядочивал и поддерживал, превращается у Лавкрафта в Антимиф. И не только потому, что, согласно логике Лавкрафта, науке удасться унифицированным образом объяснить явления, воспринимаемые и интерпретируемые в мифическом ключе, тем самым опровергая силу мифа; но и потому, что материалистическое и глубоко нигилистическое космологическое видение Лавкрафта отвергает саму полезность мифа. Если во Вселенной нет порядка, если человек — это абсурд, которого не должно существовать, то какой смысл поддерживать реальность и сохранять её посредством мифических обоснований? Как можно поддерживать реальность (повторюсь, непонятную и абсолютно чужеродную), в которой нет места человечеству? 

Если не существует упорядоченной реальности и, если, в следствии этого, нет необходимости в структурировании и управлении человеческим поведением, поскольку мы являемся всего лишь пылинкой в бесконечной Вселенной, тогда нет и мифа. Конфигурация самой Вселенной отрицает как эффективность мифа, так и необходимость его существования. Дело не столько в том, что миф ложен, сколько в том, что его упорядочивающая способность полностью исчезает, как только мы осознаём, что человечество тяготеет к крайней периферии бытия.

                                                                                                                  * * *

.

Autor del artículo: © Érica Couto-Ferreira, 2019.

Copyright © 2015-2020 Сaninomag.es

CANINO es una web de información y crítica cultural, en español. Son noticias, reportajes y críticas con cabeza y corazón sobre cine, televisión, libros, música, tebeos, videojuegos y cualquier otra forma de cultura popular. Desafortunadamente, este sitio web fue cerrado en octubre de 2020.

Перевод с испанского: © ZaverLast, 2024. 

Ссылка: https://www.caninomag.es/mito-o-antimito-...

_________________________________________