Довольно просто все получилось. Когда кончил институт, вдруг понял, что в мозги мне уже никто ничего насильно вкладывать не будет, нужно самому что-то вкладывать. Как дурак, поступил на философию, но тогда, в конце 70-х долбили Маркса и Ленина, очень бесчеловечная философия, доучился до третьего курса, и все, нужно вступать в партию. То есть, в Партию, она тогда одна была. Выше в нашем Универе без Партии — не учили.
Отказался, и примерно в году 80-м понял, что для мозгов нужна еще пища. В школе учил аглицкий довольно прохладно, хотя училка была отличнейшая, как я сейчас понимаю. Она нам на наушники Битлов гоняла и потом еще тексты выводила, допустим, Yesterday мы перед праздниками ноябрьскими учили с большого экрана, и школа была оборудованная, физ-математическая, и была это, без сомнения, некая такая качественная протестная декларация. Ну то бишь, в школе не было у меня увлечения иностранщиной, занимался химией и математикой. Тогда они мне казались очень родственными науками.
Зато когда после этой ленинской философией в голове установилась пустота, взял и прочитал словарь Ахмановой. Его до сих пор многие помнить должны, это знаковый словать для того времени, лучше Мюллера тридцатых годов, ну, вы помните, тысяч на 35 слов. Прочитал как газету, потом еще, потом стал твердить слова, почему-то на букву S. А когда выучил эти слова, стал учить на B. И вдруг — понравилось, да еще как! Понимания слов в расширенном представлении, наполнение их смыслами — это же замечательно!
Допустим, беру наугад, blackout, это и затемнение (в том числе и военное), и помрачение, и какая-то вытемненность специальная.
В общем, увлекся. Остановился на языке, кажется, шестом, болгарском или сербском, сейчас не помню. До сих пор жалею, что не постиг немецкого. Когда пришла в голову мысль писать про Тридцатилетнюю войну, долго думал, а не научиться ли мне немецкому, потому что все сколько-то хорошие хроники той поры откомментированы именно на немецком. Но и романов не написал, и немецкий не выучил, слишком много бы это энергии потребовало бы, а я уже был вполне себе коммерческий автор, у меня счет шел на пару романов в год.
Так и не получилось с немецким. Зато польский был на слуху, у меня же няня — полька, она меня, бывало, спрашивала, когда забывалась: — Тши Пан може послухати? Не дзела тако жеш, будзешь биты, як хлоп на плоху працу. Это когда я стаканом стучал по столу, требуя еще ее замечательного квасу.
И самое главное, в то время и на польском, в магазине Дружба на Пушкинской, и в магазине за Министерством ИноДел и в букинистике на улице Качалова привозили оттуда одни только фантастические книжки. Кларка, Азимова, Шекли, иногда попадались журналы Галактика или NewScienseFiction, вот и стал фантастом. Наверное, приблизительно, так. А вы спрашиваете — как читать?
В мозгах пустота, и кажется в уже серьезные годы, когда тебе, допустим, лет аж двадцать три, и тогда... Все само происходит.
|