Как политическая сатира, памфлет, сделано очень неплохо. Приятно было читать, как обломались представители компетентного ведомства, и вдвойне приятно, что в конечном итоге они оказались вменяемыми людьми и не стали всё рушить за так просто. А вот концовка рассказа совсем из другой оперы. Разумеется, когда человеку далеко за девяносто, приходит пора смешать попугайчиков, но всё же, всё же...

Соглашусь с предыдущим автором, антураж описан стильно. Жилище старого холостяка глазами старой девы -- в этом есть шарм, и описано всё не без изящества. Но концовка рассказа получилась настолько провальной, что не могу сдержать разочарования. То, что начиналось так изящно и обещало фантастическую интригу, обратилось в историю врача-шарлатана, который ограбил доверившуюся ему пациентку и нанёс такой вред её здоровью, что сравнить его можно разве что с убийством.

Хорошая задумка, сразу видно, что фантазия у автора работает, что надо. И добрая вещь, что особенно ценно в наше время. Одно беда, как обычно у Васильева, неясно, откуда и зачем всё это взялось, неясно чего ради двигался сюжет, и неясно, что изо всего этого следует. Ничуть не удивлюсь, если окажется, что автор в реальности покупал музыкальный центр и действительно проверял все упомянутые характеристики. Но ведь эти характеристики никак не влияют ни на характер героя, ни на сюжет, ни на идею рассказа. Просто подвернулось под клавиатуру, вот и отстучал. Это уже не первое произведение Васильева, страдающее таковым недостатком. Пора бы исправиться, сколько можно на одни и те же грабли наступать?

Поражает невероятнная лёгкость, с которой простой советский гражданин становится наёмным убийцей. Работа как работа, — выгодная. Все остальные накрутки сюжета после этого уже не воспринимаются. Удивительно неприятную историю рассказали вы нам, Евгений Бенилов.

Рассказ жутковатый и безысходный, построенный по принципу мистического ужастика, когда герой обречён просто в силу сложившегося положения вещей. Коснувшийся смертельной сущности должен умереть, и от него зависит лишь насколько страшной окажется смерть. А читатель долго ещё не может освободиться от чёрного обаяния рассказанной истории и ищет гуманный финал... для кого?

Рекомендую любителям философского хорора.

Идея рассказа дивно хороша, а вот сюжета автор придумать не сумел или не захотел, и повествование повисло в воздухе. Вступление, заключительная фраза, а кульминация-то где? И причём тут Нью-Йорк? Он упомянут только потому, что автор там живёт? В списке городов, что были сыграны главным героем, Нью-Йорк звучит фальшивой нотой. А ведь мог бы быть рассказ не на десять, а на все двадцать баллов.

При первом прочтении рассказ кажется совершеннейшей фантасмагорией, а ведь по сути дела, там описана правда. Дикие американцы, даже закончившие какой-нибудь университет, действительно удивляются, узнав, что русские не носят лаптей, они верят, что в России всегда идёт снег, и что Жириновский родился без мамы, потому что мама в это время была на работе. И если бы одни американцы...

Этот рассказ в цикле про Хогбенов стоит чуть-чуть особняком. В нём, кажется, всё что надо: и крутой сюжет, и великолепный юмор, но, тем не менее, чувствуется некоторая сделанность. Ещё не натужность сериала, но уже усталость от темы. Читатель рад встрече с любимыми героями, он хочет ещё, ну, хоть один рассказик, хоть парочку... десяток!.. но автор знает — пора остановиться, цикл исчерпал себя. И то, что мы больше не встретимся с Хогбенами, самое лучшее доказательство великого таланта Генри Каттнера. Потому что талант не только в том, чтобы делать хорошо, но и в том, чтобы не делать плохо.

Самое страшное наказание для кошки — невозможность ходить, где вздумается и гулять самой по себе. А это значит, быть человеком. Рассказ отлично написанный, жёсткий, злой, парадоксальный. Конечно, само название раскрывает суть, но и это не портит общего впечатления. В своём жанре — идеальная вещь!

Открыл истрёпанный томик Лема, перечёл «Терминус» и снова стало больно, как будто читаю в первый раз. Это не рассказ. Это сама жизнь (или, быть может, смерть) навеки вмерзшая в кристаллическую память ремонтного робота. Бесчётное число раз миллионы читателей погибали на разбитом корабле, отчаянно выстукивая: «Кто говорил? Кто...»

Если кто-то скажет вам, будто научная фантастика устарелое направление, которое давно пора сдать в архив и забыть, напомните ему про «Терминус» Станислава Лема. Одного этого произведения достаточно, чтобы оправдать существование всей научной фантастики.

«А вы можете, глядя на детскую лошадку, определить, целый это станок или сломанный?» -- сорок лет помнится эта фраза. И помнится решение проблемы, которому позавидовали бы активисты ТРИЗа. Правда, игра слов с именами героев: Нув и Ув Ольте, кажется мне малость неестественной, но в этом уже Фредерик Браун не виноват. Он написал хороший рассказ.

1972 год, время самого страшного фантастического голода. Мировские сборники практически невозможно достать, да и содержание их уже не то, что в 1965 году. И тут в альманахе НФ появляется рассказ Фредерика Брауна «Арена» в бесподобном переводе Иорданского. Это было подобно глотку свежего воздуха, казалось эпоха застоя отступила на шаг. Сколько раз я перечитывал этот небольшой, в общем-то, рассказ. И перечитав заново вижу, что не зря восхищался им тогда. Кто ещё не читал -- радуйтесь, вас ожидает полчаса счастья!

Сто раз читал этот удивительный рассказ, и только сейчас дотумкал: а ведь Максим Каммерер из «Обитаемого острова», когда его пытаются исследовать в ведомстве Умника... -- это же Сонк в полицейском участке! «Реакция парадоксальная, исследуемый засыпает...» А у Сонка эта реакция оказалась ещё более парадоксальной и замечательной. Чудесно! Сто тысяч превосходных слов.

Ну да, закрутил автор сюжетец. Но в этой тугой пружине и заключён главный недостаток рассказа. Каждый следующий этап вранья закручивает пружину всё сильнее, а это значит, всё меньше остаётся степеней свободы, всё более предсказуемой концовка. Рассказ короток, и это отчасти спасает его, но лишь отчасти. Так что, в целом получается семёрочка, не больше.

Спрашивается, чего интересного в этих кратких послесловиях, да ещё и написанных семнадцать лет назад? Однако, послесловие к сборнику остросюжетной фантастики сохранило интригу до настоящего времени. Читаем: «А пока перед нами восемь авторов -- восемь бесстрашных наездников...» Затем начинаем считать: «Скаландис -- раз, Гимадеев -- два, Етоев -- три, Кузьменко -- четыре, Орешкин -- пять, Прашкевич -- шесть, Покровский -- семь». А где же восьмой? Нет такого. Перечитываем послесловие: «Внимательный читатель не сможет не заметить... высокого гуманизма Лобова». Смотрю внимательно... нет ни высокого гуманизма, ни самого Лобова. Речь, видимо, идёт о Василии Лобове, что ездил когда-то на совещания в Дубулты и изредка печатался в начале девяностых. А после выхода сборника «Парикмахерские ребята», где он присутствует только в послесловии, как выстригло Василия Лобова из литературы. Вот это, я понимаю, острый сюжет!

Покуда жена разогревает суп, муж может успеть сбегать в булочную, попасть в перестрелку, поучаствовать в спасении мира, слетать в Копенгаген и обратно... но, главное, всё же, купить хлеба.

Рассказ, конечно, здорово закручен и читается отлично, а вот приметы времени, недоброй памяти начала девяностых, кажутся уже какими-то картонными, наподобие шпионских романов 50-х. То ли мы успели от того времени отвыкнуть, то ли автор не успел сделать никаких обобщений.

Политтехнолог -- профессиональный лжец. И в этом, казалось бы, абсолютно реалистическом рассказе настолько плотно перемешана правда со столь же беззастенчивыми враками, что иначе, как по ведомству фантастики это проходить не может. Зато в рассказе очень хорошо показано, что выездной московской бригаде абсолютно всё равно, кого пиарить, и какими средствами это делать. Главное, не сесть самим и срубить бабок из избирательного фонда. Неплохо также показать результат работы, чтобы в следующий раз снова пригласили, да и деньжат подкинули побольше.

А вообще, рассказ написан весело, автор приводит забавные байки, и правдивые (примеры чёрного пиара) и совершенно фантастические: в том числе главная интрига рассказа, связанная с подписью Пеле.

Пытаюсь понять, о чём этот (да и многие другие) текст Сергея Москаленко. «Тягучие сладкие времена, слоистые мгновения, затаившаяся за почти ослепительным светом накалённых ощущений -- память». И вот такого текста полторы страницы. Он не следует ниоткуда, и из него ничего не следует. А если бы тут было не полторы страницы, а десять? Тогда я бы не сумел это дочитать, и вы бы не узнали о существовании столь изысканного беллетриста.

Да, автор прав: есть такое «мудрое слово -- шизофрения». И целую страницу он предлагает этой шизофренией наслаждаться. О, как приятен сладкий и тёплый запах разложения!

А мне, почему-то неприятно.

Рассказ второго ряда, стандартно-антиутопический. А может быть, ему просто не повезло с переводчиками? Но в целом не верится, что все так быстро переменились, что за три года мир стал абсолютно чужим. Не бывает так.

Зато в этом рассказе встретилось, кажется, единственное упоминание о необычной моде: дамы носят глухие кофты с прорезями для сосков. И соски красят помадой в разные цвета. Не очень эстетично, но пикантно. Вот только, как быть тем особам, у которых втянутые соски?

Прежде всего, автор, преподаватель ВУЗа (как явствует из биографической справки), не владеет русским языком и не может связно написать ни единой фразы. Во-вторых, он не держит сюжет, так что при самом внимательном прочтении невозможно понять, что произошло и по какой причине. В-третьих, ни о каком психологизме речи просто не идёт, за отсутствием такового. В-четвёртых, нет и фантастической идеи по причине отсутствия вообще каких бы то ни было идей. В пятых... а попробую-ка я пересказать рассказ, чтобы мои обвинения не звучали голословно. Кто боится спойлера, дальше не читайте.

Сидит некто, в дальнейшем мы узнаём, что его фамилия Кротов, смотрит в окошко на звёзды и думает, что когда-нибудь люди туда долетят, и от этого будет много хорошего, но и плохого тоже. Потом берёт шприц, наполняет его голубой жидкостью, делает себе инъекцию и умирает.

В дверь немедленно начинают звонить, затем стучать и наконец выламывают дверь. Врываются двое. Кричат: «Неужели он убил себя? Вызывай МКИ!»

В ожидании таинственного МКИ беседуют на тему: «Ах, зачем он это сделал?». Потом одному надоедает ждать, и он уходит. Второй начинает шарить в бумагах покойного. Между делом приезжает МКИ и забирает труп. Что такое МКИ, я не знаю, но на тот факт, что смерть явно криминальная, что дверь выломана, а в квартире хозяйничает посторонний, они не обращают внимания. Посторонний (его фамилия Домский) остаётся в квартире и продолжает читать письма и просто записи, суть которых сводится к тому, что «меня никто не понимает, особенно Яновский» (кто такой Яновский -- не ясно). Потом Домскому звонит его напарник (тот, который ушёл) и сообщает, что труп исчез, причём произошло это на глазах у Бронского (кто таков -- не известно, прежде эта фамилия не упоминалась). После этого Домский произносит: «Надо же!» -- и рассказ на этом заканчивается.

Спрашивается, почему я поставил двойку, а не единицу? Да потому, что порнухи тут тоже нет, равно как и садизма, разве что по отношению к читателю.

Очень точное название: «Разговор ни о чём». Забраться на крышу девятиэтажки, сесть, спустив ноги вниз, и неосознанно трепаться за жизть. И хоть бы кто-нибудь забыл, что сидит на краю и, вскочив, свалился на тротуар или успел ухватиться за что-нибудь, или горохнулся на балкон восьмого этажа, разбив кадку с квашеной капустой или сердце, живущей на восьмом этаже красавицы. Так нет ведь ничего. Посидели, потрындели, да и пошли себе.

Ах, да, ещё должен быть спойлер:

И что, текст от этого стал лучше?

Один из тех рассказов, что рушат мировоззрение. Начало самое стандартное: встреча человека с самим собой через двадцать лет. Одному двадцать с хвостиком, другому с хвостиком сорок. О том, что происходит, догадываешься на словах «Я -- Женя. Не ждали?» И тут же вспоминается множество рассказов, плохих и не очень, в которых пожилой герой является к себе молодому, желая помочь, предупредить, предостеречь. А молодой выслушивает, благодарит и продолжает жить по своему, набивая все положенные шишки. Вот только тут, почему-то, не старший приходит к молодому, а молодой вваливается с рюкзаком в семейный уют. И сразу рассказ пошёл наперекосяк. Старший не поучает, он держит экзамен. Двадцатилетний молокосос и не думает благодарить или отстаивать своё право на ошибки молодости. Он судит и не признаёт права Сухорукова-старшего на жизнь. Такая жизнь ему не нравится, и всё тут. И он не только судит, но и приводит приговор в исполнение. Он решает, что вошёл не в ту дверь и, заявив: Ноги моей здесь больше не будет!», -- уходит, вычеркнув себя сорокалетнего из жизни. И носится по опустевшей квартире выкрик уже не жены, и ещё не вдовы: «Где ты, Женечка?», -- и спят дети, не знающие, что двадцатилетний болван в угоду своему ригоризму превратил их в сирот, вычеркнув их из своей несостоявшейся жизни.

Вот он шагает, молодой Женька Сухоруков, научившийся за свои двадцать два года красиво сплёвывать и ходить по трупам. Теперь он войдёт в другую дверь, и что он увидит там? Ведь по сути дела весь его мальчишеский бунт -- это нежелание стареть. Ну, хорошо, не поступится он и малым, и кем он станет к тридцати? А к пятидесяти? Ох, уж доводилось видеть вышедших в тираж, сорокалетних хиппи, спившихся лысых романтиков, мумифицировавшихся в непреклонном детстве. Больше всего они напоминают запаршививших от старости собачонок. И что скажет молодой Женька, увидавши себя таким, перебирающим выцветшие, поеденные молью идеальчики? Вновь хлопнет дверью и сотрёт себя самого? Добрый писатель Михаил Веллер не говорит нам этого. Ответа нет и быть не может. Женька размашисто шагает тёмной улицей, и кажется, что под ногами у него похрустывают кости.

И наш словесный максимализм

Проверит время, проверит жизнь.

Наивное начало века, прошлого, разумеется. Почти детская вера в злодеев, осознающих, что они злодеи, и упивающихся эттим сознанием. Преступные развлечения, которые спустя полвека стали чем-то обыденным, а сейчас едва ли не общедоступным. И главное, почему олигархи преступного мира не позаботились о собственной безопасности? Уж это мог бы предусмотреть кто угодно, а не только изощрённый преступный разум. Гладиаторы не должны иметь возможности добраться к зрителям.

Рассказ неубедительный, а по нынешним временам и не страшный. Хотя, конечно, рука автора чувствуется.

Очередной замечательный рассказ Роберта Шекли (какое странное сочетание: очередной и замечательный! -- но когда говоришь о Шекли, без него не обойтись). Наверное он не входит в десятку лучших шеклевских рассказов, но он запоминается, он не пуст. Иные маститые авторы за всю жизнь не смогли подняться до уровня этого рассказа, который не входит в первую десятку.

То, что персонажи рассказа перестреляют друг друга, само собой разумелось едва ли не с самого начала. А вот концовка элегантна и неожиданна. Думается, форма, которую принимает абсолютное оружие, всякий раз соответствует поставленной задаче. Когда-то, я пытался представить, как «оно» обращало в пустыню цветущую планету. Зрелище не слишком вдохновляющее.

И ещё одна мысль, которая не сразу приходит в голову: тупое убеждение вояк, что оружие в твоих руках увеличивает степень твоей безопасности. Причём убеждение это двояко: во-первых считается, что никто не посмеет напасть на вооружённого человека (а на них нападают чаще, чем на безоружных) и во-вторых, ложное мнение, будто оружие в твоих руках безопасно для тебя самого. А не мешало бы помнить, что для оружия, для любого, начиная с камня и дубинки, ты всего лишь протоплазма, а назначение оружия превращать активную протоплазму в спокойную.

Критика традиционно делит творчество Герберта Уэллса на фантастическое и реалистическое направления. К фантастике относятся «Война миров», «Машина времени, «Первые люди на Луне» и многие другие произведения. К реализму отходят романы «Необходима осторожность», «Любовь и мистер Люишем» и также ряд менее известных произведений. Роман «Сон» в этом отношении стоит над схваткой. Это одновременно самая фантастическая и самая реалистическая книга великого англичанина. Удивительный сон, пригрезившийся человеку далёкого будущего, на самом деле является жизнью рядового английского обывателя конца XIX века. В этой жизни нет ни полграна фантастики или хотя бы романтики, всё прозаично и приземлённо до нельзя. Лишь безжалостным приговором фарисейству звучат удивлённые реплики слушателей: «Неужели так могло быть?». Реплики, которые раздаются при описании самых обыденных вещей. «Но ведь так не может быть! Это не по человечески».

Перед нами даже не сатира, перед нами суд и приговор викторианскому обществу, пощёчина общественному мнению. Вы, считающие себе культурными людьми, на самом деле вы дикари. Ваше рождение, воспитание, учёба, ваша культура и обычаи, которыми вы так гордитесь, ваша жизнь и даже смерть в результате пошлого бытового убийства -- всё это недостойно человека.

Слушатели не осуждают предков, они только удивляются и не верят. Страшно, когда потомки не верят в тебя.

Произведение настолько мощное, что даже сейчас о нём предпочитают помалкивать.

1969 год. Лекция по коллоидной химии. Профессор (позор мне, забыл его фамилию) вдруг начинает говорить о повести Артура Кларка «Лунная пыль»: «Конечно, писатель ошибается, у вещества находящегося в глубоком вакууме да ещё так тонко измельчённого, силы адгезии будут так велики, что оно немедленно слипнется в однородное вещество, напоминающее пемзу. Так что, покататься по лунным морям нам не удастся». Помолчал и добавил: «Книга замечательная, потому что она не о свойствах пыли, а о свойствах людей. Кто не читал, прочтите обязательно».

Наверное, это самое важное, что я вынес с лекций по коллоидной химии.

Один из лучших рассказов Шекли. Был он опубликован в журнале «Знание — сила» не то в 1964, не то 1965 году и оказал на меня, совсем ещё мальчишку, огромное влияние. Уже тогда достало ума понять, что дело не в наказании, которому якобы подвергся алчный землянин. Кому, вообще, это надо, мстить , наказывать? Насколько это возможно, аборигены восстановили статус кво -- и довольно. Справедливость не эгида, чтобы ею потрясать. И ещё, замечательная фраза, которая, почему-то ускользнула от внимания всех читавших: чудесное лекарство превращает низшие формы жизни в высшие. Так что , не IQ определяет, кто является настоящим человеком, а кому быть мусорщиком.

За сорок пять лет, наверное, сорок пять раз перечитывал эту историю, и до сих пор не надоело.

Странно, что на эту вещь нет ни одного отзыва. Хотя, было бы ещё более странно, если бы отзывы здесь появились. Это же не рассказ, не фантастика, это даже не эссе -- продукт вялотекущей мысли. Это исповедь, истерика поколения, которое вдруг обнаружило, что у него украли жизнь. Нас действительно осталось немного, приходя в родительскую субботу на кладбище, видишь, сколько вокруг надгробий, под которыми лежат сверстники. А те, кто остались, они уже не шумят. Вот и нет отзывов, кто станет писать отзыв на эпитафию самому себе?

Здесь всё правда, от первого до последнего слова, а лично для меня -- правда сугубая. Я ездил в те же стройотряды, учился в том же университете, пел те же песни, что и автор, и надеялся совсем не на ту жизнь, что мне позволили провлачить. Я читал в стенгазете филфака первые рассказы студента Михаила Веллера и помню их до сих пор. Мы, на химфаке тоже зарубили выдвинутую парткомом кандидатуру на пост секретаря комитета комсомола, а потом стоически получали собачьи распределения. Мы верили в коммунистические идеи и ненавидели власть партийцев. Да что там... прочитайте эту вещь. Не надо писать отзывов, просто прочитайте и постарайтесь понять.

Рассказ вызывающий однозначно негативные чувства. Всё как есть искусственно, всё как есть фальшиво. Прежде всего, я не верю в возможность такой ситуации; межпланетная экспедиция с таким мизерным запасом прочности не имеет никаких шансов окончиться благополучно. Тем более не имеет шансов возвратиться экспедиция, ведомая инвалидами, каждому из которых только что сделали тяжёлую операцию. Всё брехня, придуманная ради «возвышенного» финала. Кстати, и сама идея: лекарство, которое можно получить только из вещества имеющегося на Титане... За те два-три года, пока экспедиция доберётся от Титана до Земли, на Земле все перемрут. А синтезировать, исходя из земных веществ, значит, низзя? Что-то мне, как химику, тут кажется сомнительным.

Вообще, выходов из сложившейся ситуации, помимо идиотского варианта, предложенного автором, можно найти целую кучу, но стоит ли это делать? Достаточно сказать: рассказ очень плох, и это проглядывает сквозь все ухищрения переводчика. Жаль, что это заглавный рассказ сборника, жаль, что это перевели, и, вообще, жаль...

Если бы я ставил оценки переводным произведениям, выставил бы троечку, да и от неё бы что-нибудь ампутировал, чтобы осталась тройка с минусом.

Абсолютно реалистический рассказ, написанный писателем-фантастом. И никакого отторжения; всё именно так и должно быть. Этому рассказу фантастика не потребовалась, ему достало всегдашнего штерновского удивления перед жизнью. Надо быть настоящим художником, чтобы понять, где следует остановиться, не допустить перебора в художественных средствах. Борис Гедальевич Штерн был настоящим художником.

Одна из жемчужин в творчестве Александра Грина. Именно с лёгкой руки мастера в нашу фантастику вошёл образ домового, страдающего за людей, сохраняющего верность умершим теням и заброшенным зданиям.

Забавно, что главный герой, увидав домового, на всякий случай делает охранный знак -- «джеттатуру». В шестидесятые годы, когда рассказ был прочитан впервые, я воспринимал эту фигу как забавное,давно забытое суеверие. А сейчас эти суеверия снова выползли на свет, так что не зря Грин подметил смешную чёрточку рассказчика.

Но, главное, конечно, не в этом. Главное история людей, живших в разрушенном доме, и не умерших до сих пор, ибо их загадка продолжает мучить домового. Существо, умеющее чувствовать цветок и слышащее, как поют камни, не способно разбирать знаки сердца и, значит, вечно будет стоять перед тайной. В этом оправдание странного, казалось бы, совмещения простенькой любовной истории и фэнтезийного зачина. Мне приходилось слышать, будто рассказ этот распадается на две слабосвязанные части. Так вот, это не так.

И нет на этих страницах стандартной «истории любви и предательства». Рассказ и все его герои чисты перед людьми и самими собой. И все несчастны. Очень чистый и печальный рассказ.

Неудачный рассказ, неубедительный и излишне жестокий. Скорей всего, ребёнок, которого так воспитывали, должен был умереть, не дожив до года. Если бы он выжил, у него развилась бы жутчайшая агарофобия. Плюс, из-за скудости впечатлений, развился бы приобретённый идиотизм, наподобие того, каким страдали царственные узники с малолетства сидящие в заточении. Так что, миллионер был просто глуп; проще было бы убить ребёнка в колыбели.

Рэй Бредбери не столько писатель, сколько поэт. Да, он не заморачивается рифмами и размером, но внутренний ритм в его рассказах всегда очевиден, если, конечно, за дело берётся хороший переводчик. Л.Жданов переводчик не просто хороший, по словам знатоков, он делает русский текст синтонным оригиналу. И тогда мы получаем «Лёд и пламень» -- наверное, самое необычное и самое лучшее произведение великого писателя. Здесь бессмысленно искать логику, её ищите в стихах Асадова, бессмысленно поверять гений здравым смыслом. Ритм стиха звучит в каждой строчке со скоростью тысяча ударов в минуту. Жадность жизни, улетающей за неделю: рождение, детство, война, любовь, минутная старость и -- смерть. Первое слово: Почему? -- и нет никого, кому можно задать этот вопрос. А насколько сильное, даже болезненное ощущение отсрочки, когда герой попадает в пещеру, где люди живут на два дня дольше! Мне кажется, я думал об этом всю жизнь, даже когда не умел читать и не слыхал имени американского поэта. Но он пришёл и ударил прямо в сердце, и с тех пор оно бьётся со скоростью тысяча ударов в минуту.

Шляпы долой, перед вами гений!

Не люблю рассказов, фантастическая посылка которых основана на употреблении наркотиков. Даже у Грина подобные вещи мне не нравятся, тем более, что в данном случае вполне возможно было обойтись без кокаина.

Основная мысль рассказа: человеческая природа ещё до конца не изучена, поэтому в критической ситуации самый обычный человек может отчебучить что-нибудь небывалое. Совершенно согласен с автором, изучена не до конца. И случается, что люди в критической ситуации и впрямь отчебучивают нечто удивительное. Случаев таких известно немало. До телепортации, правда, дело не доходило, но на то ведь и фантастика. А вот где в этой фантастике сюжет и все остальные признаки художественной литературы, я не знаю. На них, должно быть, адреналина не хватило.

Идея, конечно, неплоха: самоубийство, отложенное на неопределённый срок. Вот только штучки, которые устраивает весёлая барменша, слишком уж непритязательные. Случайный разврат, мелкий грабёж... скучновато всё это. К тому же, был в советские времена вполне реалистический фильм с той же самой идеей. (Помню только фамилию главного героя: Зайчик). Так вот этот Зайчик, узнав, что жить ему осталось неделю, вёл себя куда интереснее, нежели героиня Владимира Гржонко. Потому и оценка невысока.

В жанровом классификаторе отметил графу «реализм», потому что современные дети и не такое могут отмочить. Хорошо, что чувство юмора оказалось не только у мамы, но и у директора. Читателям, не лишённым чувства юмора, рассказ также должен понравиться, вне зависимости от классификации.

Вот и ещё один рассказ ни о чём, какие только в глухой провинции появиться могут. На этот раз провинция называется Бостоном. «Сидели в глуши, -- начинает авторша. -- Растили детей. Старели, Тужились». Ох, не на пользу пошёл псевдоинтеллигентам дурно усвоенный Александр Блок. Так и тужатся до сих пор: «Ночь. Улица. Фонарь...» -- ой, не так: «Догнать. Успеть. Выжить». И снова вопрос: «О чём рассказ?» И ответ: «Да ни о чём». Рефлексия на пустом месте. Интеллигентская отрыжка. «И не упрекайте меня в постмодернизме», -- просит умненькая авторша. Дурочка, да кто ж тебя упрекает? Это не упрёк, это диагноз. Дубовый листок, значит, оторвался от ветки родимой, ну, и гниёт за бугром, выдавая своё гниение за литературную жизнь. Зачем, скажи, пишешь? Пишешь-то, зачем? Да ещё со ссылками на нечитанного Кьеркегора и спешно пролистанного Шопенгауэра. Репин, Илья Ефимович, когда являлись к нему молодые талантливые авторы, то бишь, художники, спрашивал: «Лошадку нарисовать можешь?» Не можете вы лошадки нарисовать, постморденисты, в Мейнстрим бы вас всех.

О чём рассказ? А ни о чём. Дженин умер, хотя до этого питал некоторые планы на жизнь. Вот и весь сюжет.

Как написано? А никак. Выпенжрёж на голом месте. «Вкусовые ощущения от писания приходили в момент писания, даруя бодрость своей монотонностью чувствительным ассоциациям», -- вы всё поняли? Вот и я понял. Такое когда-то модно (можно) было писать в Прибалтике. Так там пишут до сих пор (иногда), с претензией помечая город: Таллинн, -- с грамматической ошибкой, зато политкорректно. Лет тридцать назад мы читали нечто подобное и жутко завидовали: им можно (модно). А теперь... ужасающая местечковость, литературная провинция.

Наверное это и есть современный магический реализм. Всё как в жизни, никаких чудес, но почему так странно? Во всяком случае, наличие этого реалистического рассказа в сборнике фантастики, отторжения не вызывает.

Так ли важна детективная составляющая рассказа?.. -- она стала ясна в ту минуту, как Марч начал соблазнять героя возможностью пройти по проволоке над толпой. А для читателя, открывающего рассказ второй или третий раз, детективная составляющая и вовсе ценности не имеет. Зато само описание безумца с орденами, вырезанными из жести, с отрывистыми движениями и такой же отрывистой речью... -- как это верно схвачено! Раз в жизни я видел такого человека, но он показался мне старым знакомым, человек, сошедший со страниц гриновского рассказа. И теперь я уже не могу сказать, о ком я читаю: о Вениамине Фоссе или о том незнакомце с жестяным орденом на лацкане.

Вот он, постмодернизм в чистом виде. Здесь нет ни строчки фантастики, но и ни строчки правды. Всё придумано, натужно, нереалистично. Лишённый слуха музыкант, ежедневно репетирующий свою партию в ожидании концерта для нескольких виолончелей с литаврами, соседи, безропотно сносящие этот бедлам, бессмысленные разговоры, вычурные, претенциозные описания. И непременные отсылки к культуре минувшего времени, отсылки издевательские, невпопад. Обычно это издевательство над художественной литературой, хотя может быть и философская беседа алкоголиков, обильно уснащённая цитатами из малоизвестных философов; в данном рассказе это напыщенный монолог о музыке, произнесённый перед вдовой, которая ждёт, спустив трусы и задрав подол. Всё то, что в современном искусствоведении называется расстрелом культуры.

Автор -- главный редактор периодического, литературно-художественного издания. Вот так-то.

Ну, вот и ещё один рассказ о вечном двигателе. Короткий, что уже является ценным. Но главное, что калугинский вечный двигатель так и не заработал!.. радость-то какая! Разумеется, в конце рассказа ещё одна фантастическая заковырка, но тоже несамостоятельная. Уже увидав имя «Маленький Джо», я всё понял. Но всё-таки накинул лишний балл за неработающий вечный двигатель.

Рассказ симпатичен прежде всего любовным описанием луга, цветов и трав. А вот название зверька, который тоже оказался симпатичным, неудачно. Ничего коварного в коваре не оказывается, к тому же, для технаря ковар -- это сорт стекла, которое можно сваривать с металлом. Опять же, непонятно, зачем были нужны эти испытания. На Венере, куда собираются отправлять ковара, цветущего луга не предвидится. Жаль, что автор не придумала для зверюшки другого имени и другой задачи.

Сюжет рассказа:

Тут одного шеф зовёт и говорит: там роботов воруют, а людей убивают. Вот тебе куча денег, толстый пистолет и крутая тачка. А они звонят и говорят: мы тебя убьём. А он поехал за город, а сзади машина, а он стрельнул и всех убил, а потом поехал к знакомой, а там крутая тачка как взорвётся, и её убило. Только её понарошку убило, а он не знал и разозлился и поехал в засаду. А когда машина поехала, он прыгнул прямо туда, а там всё заминировано. А он разминировал и роботов переключил, чтобы они за него были. А на корабле роботы как начали всех убивать, а главный негодяй кричит: я роботов на себя переключу, а этот как стрельнет и убил. А потом взял деньги и знакомую, потому что её убили понарошку, и роботов, чтобы охраняли, и уехал куда-то далеко. И всем стало хорошо, потому что наши победили.

Борис Натанович Стругацкий рассказывал, что один его знакомый дал такое определение фантастики: «Фантастика это то, что мошенники пишут для дебилов». Иногда с этим определением очень хочется согласиться.

Есть в этом рассказе и фантастический элемент: дурно экипированный инопланетный турист вытаскивает из кармана пачку фунтов-стерлингов, а ему говорят: «Спрячь скорей, тут за такие деньги сажают!» -- и дают десять рублей на автобус, мороженное и билет в зоопарк. Для нынешнего молодого читателя эта сцена и впрямь фантастична. А в остальном -- скучный юмор положений.

Ох, до чего надоели мастера-самоучки, создающие из сломанной бытовой техники вечные двигатели! Причём эта однообразная история регулярно приводится в качестве вступления к рассказу, в котором повествуется о каком-нибудь другом изобретении непризнанного гения. В данном случае изобретено: /см. название рассказа/. После вступления следует анекдот столь бородатый, что заслужил название притчи. В чём счастье человека? -- Правильно, правильно... всё это было известно уже четыре тысячи лет назад. Только при чём здесь автор, выдающий почтенную древность за собственное сочинение?

Если очень долго писать, наконец напишешь и хороший рассказ. Никакой особой идеи в рассказе нет, ни философской, ни психологической. Мастера на все руки, умеющие починить всё, от примуса до летающей тарелки, в фантастике не редки. Особенно часто они встречаются у Саймака. Но Саймак редко пишет смешные рассказы, а перед нами рассказ юмористический. Хорошо написан, и концовка хороша, да и название -- тоже. Значит, можно рекомендовать к прочтению.

Примитивненько, ой как примитивненько! Использовать машину времени для...ну, вы название рассказа видите, так что сами понимаете, для чего герой использовал машину времени. А я вот о чём думаю... рассказ написан в 1985 году, а сейчас, через каких-то четверть века, во всяком приличном магазине свежую клубнику можно купить хоть в январе, хоть в марте. И безо всякой машины времени. А вы говорите -- фантастика!