Легко ли это? Нет. Действительно, почему все этим не займутся?

Если вы умеете печатать быстро, то, возможно, потягаетесь с показателями молодого сильного Муркока, который, по собственному утверждению, выдавал пятнадцать тысяч слов в день — и не слишком утомлялся. К счастью, он немного сбавил обороты с тех пор, иначе весь мир бы заполнился сочинениями Муркока, которые, по впечатлению, нескончаемым потоком изливаются из его машинки.

Итак, залог успеха — индустриальный подход, энтузиазм и умение быстро печатать. По крайней мере, вроде бы это Муркок утверждает. Кажется, он твёрдо намерен сорвать все покровы тайны со своего мастерства. Он концентрирует внимание на «крафтовом» аспекте — структуре. Всё дело в структуре...

Индустриальный подход, приложения усилий, техника. Как научиться грамотно прикладывать усилия в индустриальном подходе? Приложить их. Как насчёт техники? Она приобретается чтением. Хотите написать роман? Неплохо бы сначала прочесть какой-нибудь. Несколько. Почитайте книги по истории, географии, антропологии. Древние эпосы, мифы, романсы. Читайте надписи на сигаретных пачках, коробках с овсяными хлопьями, читайте вчерашние газеты. Муркок предстаёт здесь чудовищно начитанным человеком, однако тонкость в том, что ненасытное любопытство, побуждающее ко всему этому, не приобретается: с ним нужно родиться.

И чем старательнее Муркок препарирует тайну собственного творчества, тем экстраординарней представляется его невероятная продуктивность. Он с лёгким сердцем швыряется такими советами начинающим писателям фэнтези, как:

«Понадобится перечень чисто фантастических образов; нарочито парадоксальных, например, Город Кричащих Статуй или что-нибудь в этом роде».

Но именно это находят для себя слегка затруднительным те, кому не посчастливилось родиться Майклом Муркоком. В таких ситуациях начинают они грызть кончики карандашей, взирая отсутствующими взглядами в пространство. Большинству из нас изобретение чего-нибудь навроде Города Кричащих Статуй обходится в сутки работы, хотя темпы работы Муркока намекают, что на определённом этапе воображение начинает действовать автоматически — то есть достигаешь стадии, когда твоя фантазия, в некотором смысле, пишет за тебя. Муркок же воспринимает свой талант к созданию красочных парадоксов как данность.

И вот ещё что он принимает как должное: чувство серьёзности всей беллетристической затеи.

«Если вы, подобно мне, верите в простоту добра и непосредственную ощутимость зла, и если зло зарождается из простой жадности, после чего начинает продвигаться всё выше и выше, то необходимо отыскать способ выразить это средствами литературы, не упуская, однако, из виду градиентов света и тени и прочих тонкостей», сообщает он.

Для Муркока беллетристика — главным образом и по сути упражнение в моральности. Он, по собственным словам, верит, что «моральность и структура тесно взаимосвязаны». Его одержимость формой, которая «неизменно выступает решением художественной задачи», не следует путать с приверженностью готовому рецепту, хотя он с радостью выдаст вам рецепты решения самых разнообразных задач, ведь он их все пробовал и проверял.

Эти интервью с мастером-рассказчиком нашего времени позволяют заглянуть в сокровищницу его творческих методик и поэтапно провести читателя по следам его экстраординарной карьеры; они показывают, как она строилась — методично, кропотливо, словно здание. Но в конечном счёте именно жизненный опыт Муркока и его ощущение реальности, его способность оценивать и выносить суждения (не в последнюю очередь применительно к себе самому) придают его прозе выдающееся качество. Хотя, по правде говоря, способность выдавать 15 тыс. слов в день повергает меня в безмолвный трепет восторга. (Действительно, Майк? Пятнадцать тысяч в день? А перерывы на еду у тебя долгие? А в ванную ты успеваешь отлучиться?).

Он ничего не рассекречивает, потому что для него это невозможно. Подлинных тайн бизнеса не существует. Литературное мастерство так же индивидуально, как отпечатки пальцев, пускай даже вся история литературы в определённом смысле увязана с любым рассказом.

Джулиан Барнс

Муркок именует себя «популярным» писателем, неизменно проводя скрупулёзное различие между «популярным» писателем и «литератором», хотя в его работах оно зачастую размыто. Муркок любит противопоставлять себя всяким победителям Букеровской премии, выставляя позитивным свидетельством своей инаковости по сравнению, например, с Джулианом Барнсом ранние этапы карьеры, когда он подвизался бездумным сочинительством в сериях вроде Секстона Блэйка* — та ещё потогонка, немногим веселей участи викторианских «писателей за еду» с Граб-стрит. Однако немногие букеровские лауреаты так же проникались литературой, как Муркок.

Секстон Блэйк

К своим любимым писателям он относит Конрада, не забывает сослаться на влияние Балларда, а в особенности — Джорджа Мередита, самого что ни на есть «литератора», ныне, увы, практически забытого грамотными людьми. Муркок вполне сознательно сравнивает свои ранние работы с творчеством Диккенса.

Джордж Мередит (1828-1909)

Диккенс в своё время считался «популярным» автором, кто ж спорит. Он остаётся одним из самых популярных авторов всех времён, и замечание Муркока весьма важно. Все классические сериалы BBC и телепостановки «Театра на диване» основаны на романах, бывших бестселлерами своего времени. Но время то миновало, литература оказалась оттеснена сперва кино, а затем телевидением, которые приняли на себя множество важных романных функций. Раньше отцы по вечерам читали в семейном кругу обязательного Диккенса — очередной выпуск печатаемых с продолжением в «Домашнем чтении» Крошки Доррит или Лавки древностей.

Роман Чарльза Диккенса "Крошка Дороти" печатался в впусках с продолжением в журнале "Доманее чтение с 1855 по 1857 годы.

Мыльные телеоперы, сериалы в тринадцати частях, «трёхэтажные» минисериалы — все они прямо перетянули на себя значительную часть функций, какую раньше выполняли печатаемые с продолжением романы. Зачастую и удовольствие от совместного восприятия аналогично, хотя касательство к жизни (и даже фэнтези, если на то пошло) эти работы обычно имеют куда меньшее. Но даже самые преданные фанаты не станут нынче собираться в семейном кругу ради печатаемых с продолжением романов Муркока. Правда, мне кажется, что сага об Элрике вполне достойна лечь в основу великолепного многосезонного телесериала.

Таким образом, в наши дни, чтобы считаться «популярным» писателем, необходимо дарить читателям то, чего они не могут получить от телевидения: восторг, драматический порыв, серьёзность. Если Муркок подобен Диккенсу по литературной продуктивности (больше слов! больше книг!), то схожи они с Диккенсом и в наслаждении гротеском, эксцентрикой, непредсказуемостью развития событий.

Его искренняя щедрость душевных порывов выплёскивается за пределы ортодоксальных пространства, времени и нарратива, но вместе с тем Муркок — это сложно, да, но упрощению не поддаётся — очень английский автор. Нет-нет, ничего общего с самодовольным пафосом очередного фигуранта букеровского расстрельного шорт-листа. Английский в том смысле, что продолжает великие традиции мюзик-холлов и страшных рассказов по пенни за выпуск, пантомим и курортных клоунад, радикального диссидентства и постоянных вопросов к обществу — к изнанке империализма, если угодно.

Если огромный творческий багаж Муркока в цельности свой воплощает моральную драму битвы добра и зла, то постановщиком её можно считать Владыку Беспорядка, и работы его — наилучшее приближение к бесконечному карнавалу, какое можно найти в современной англоязычной литературе.

Анджела Картер

Лондон, 1991

Перевод К.Сташевски

*) Секстон Блейк — вымышленный персонаж, детектив, который с 1893 года снимался во многих британских комиксах, романах и драматических постановках. Приключения Секстона Блейка были представлены в большом количестве британских и международных публикаций (на многих языках) с 1893 по 1978 год, включающих более 4000 рассказов примерно 200 разных авторов. Блейк также был героем многочисленных немых и звуковых фильмов, радиосериалов и телесериалов 1960-х годов британского ITV.

Оглавление:

•. Вступление (Анджела Картер), стр. 7

1. Шесть дней на спасение мира (Меч и магия) , стр. 17

2. От Портобелло до Края Времени (Комедия и научная фантастика), стр. 51

3. Черные шляпы и белые маски (Комиксы и комедия дель арте), стр. 89

4. А как бы вы поступили? (Дидактическая литература), стр. 121

5. Непривычное хорошее время (Нелинейная проза), стр. 161

6. Структурные ошибки (Где пошло не так), стр. 197

7. Шанс на лучшее завтра (Имитация и повторное моделирование), стр. 223

Дэвид Джерролд

Фил, бывало, рассказывал, что я «отпинала Дэвида Джерролда». Все было не совсем так. Мы стояли возле ларька, который торговал «трибблами», бесформенными шариками из искусственного меха (из фильма «Проблема с трибблами», снятого по роману Дэвида Джерролда «Звездный путь»). Пока Фил покупал для меня триббл, Дэвид Джерролд подкрался сзади и схватил меня. Я понятия не имела кто это, и каковы его намерения, но мне было очень неприятно. Почти рефлекторно я пнула его в голень и вырвалась.

Съезд забрал у меня все силы. Я впервые посещала подобного рода мероприятие и впервые жила в гостинице. Всюду — в ресторанах, на выставках, на конференциях — было полно народу. Два вечера подряд мы ложились за полночь и вставали раньше семи. Дни были настолько насыщенны событиями, что не оставалось ни минутки свободной: все время куда-то ходили, разговаривали с какими-то людьми, смотрели и слушали. Издатели побуждали Фила писать для них романы, нештатные журналисты из журналов умоляли об интервью, и время от времени какой-нибудь поклонник интересовался, настоящий ли он Филип Дик или самозванец. Кульминацией стало известие, что с Филом желает познакомиться Кэтрин Мур. И хотя я ни имела представления, кто она, но по реакции Фила поняла, что это кто-то значительный. Он несколько минут беседовал с этой важной дамой в холле, во время которой она поведала, что это ее последний съезд. После смерти своего первого мужа она вышла замуж вторично, и ее новый муж не желает иметь ничего общего с этой «научно-фантастической чушью». Фил позже объяснил мне, что супружеская пара — Кэтрин Мур и Генри Каттнер — совместно создала несколько классических научно-фантастических романов и рассказов.

Норман Спинрад

Я часто сидела в баре, хотя по возрасту пить мне еще не разрешалось, и ждала, когда Фил вернется со встречи с издателем или журналистом. У меня не было карманных денег, но Тим Пауэрс и Норман Спинрад по очереди покупали мне содовую. Как-то раз Фил попросил своего старого друга Дж. Дж. из Бэй Эриа позаботиться обо мне, пока он будет заниматься делами со своим издателем Дэвидом Хартвеллом. Это была плохая идея. Дж. Дж. и две женщины, которые были с ним, взяли меня на одну из вечеринок в гостиничном номере. Какой-то малый читал непристойные стишки, но это еще, что называется, «цветочки». Несколько человек ходили по номеру с трубкой с марихуаной и «волшебными грибами». Через несколько часов я, чуть живая, притащилась в свой номер. Дым от трубки, должно быть, подействовал на меня крайне негативно, хотя я и не сделала ни одной затяжки.

По приезде домой у нас было примерно полчаса на подготовку к важной гостье. Издатель Фила Патрисия Дьюви жила у нас около недели. Я почти ничего не помню из тех дней, потому что была настолько измотана поездкой, что спала большую часть времени. У нас не было денег и почти не было еды. Патриция купила кое-какие продукты и приготовила восхитительный ужин, состоявший из пасты с помидорами и солонины, но я так устала, что даже есть не могла. Фил считал, что мое физическое истощение — результат злоупотребления наркотиками, но это было не так. Мои вредные привычки ограничивались кофе и сигаретами. Я даже спиртное не пила, не считая бокала вина изредка за ужином. Фил то и дело будил меня, что только усугубляло мою крайнюю усталость. Он находился в стадии гиперактивности, поэтому сам почти не спал. Он засиживался далеко за полночь, принимая друзей, а потом поднимался в районе шести. Я была не в состоянии придерживаться такого темпа, даже если бы уже не была измотана.

Да, я принимала лекарство от детской формы эпилепсии, которую переросла к двадцати годам. Визит к врачу подтвердил, что доза была слишком высока, поэтому он сократил ее вполовину. Одним из ингредиентов являлся фенобарбитал — наркотик, от которого, по всей видимости, и накопился слишком высокий уровень токсинов в моем организме. Когда я, наконец, восстановила силы и энергию, то приняла решение больше никогда не принимать этот ужасный препарат. Оставшиеся капсулы я смыла в унитаз. Мы с Филом подозревали, что потустороннее присутствие в нашей квартире тоже внесло свой вклад в мое переутомление. Девушки, снимавшие квартиру до нас, рассказывали о схожих симптомах.

Мы чувствовали себя как в ловушке в нашей квартире и редко покидали ее. У нас не было машины и, кроме того, ни один из нас не умел водить. Но было и еще кое-что, нечто зловещее. Множество странных случаев привело нас к убеждению, а не просто к подозрению, что в квартире водятся привидения. Только что сваренный кофе вдруг становился мерзким на вкус, и приходилось его выливать. Иногда по ночам мы слышали какие-то странные звуки, а утром находили мебель в гостиной передвинутой, хотя ни разу не поймали никаких незваных гостей. Как-то ночью я проснулась около трех от того, что не могу дышать, словно кто-то невидимый сидит у меня на груди. Он был ужасно тяжелым, и я не могла сбросить его с себя, как ни старалась. И позвать на помощь Фила тоже не могла, потому что голос пропал. Когда же я проснулась окончательно, невидимый некто исчез, и я смогла вновь дышать. При свете дня я заключила, что у меня были скрещены на груди руки, я оказалась чересчур напряжена и, таким образом, выдавила воздух из легких. Когда мышцы расслабились, я снова смогла дышать. В другой раз я проснулась на рассвете и обнаружила какую-то душащую меня тень. Она была безликой и имела смутные человеческие очертания. Я попыталась пошевелиться, но оказалась полностью парализованной. Когда утренний свет просочился сквозь оконные шторы, тень медленно растаяла и постепенно перестала сжимать и сдавливать мое горло. Я совершенно уверена, что не душила сама себя во сне, и Фил крепко спал в то время, как это происходило. Шея болела целый день, и было трудно глотать. Однажды ночью мне приснилось, что некто воткнул мне в горло нож, и когда я проснулась и пошла на кухню сварить кофе, то поскользнулась и упала. Затем я снова проснулась и целый день гадала, действительно ли я на этот раз не сплю. Возможно, демоны не могут причинить реальный вред, но могут напугать до чертиков.

У Фила было несколько случаев, когда он просыпался среди ночи, вскакивал с постели и бежал в ванную. Он хотел воды, потому что давился. Порой ему казалось, что он видит какие-то тени, бродящие по квартире ночью, но по-прежнему не находил никого постороннего.

Мы оба страдали от странных недугов. Чувствовали подавленность и симптомы гриппа, включая тошноту и мышечные спазмы. Воздух в спальне делался все более спертым и удушающим, даже когда мы оставляли окно открытым. Несколько раз, когда мы приходили домой с рынка, находили вещи перемещенными. К примеру, журнал, оставленный на столике, оказывался на диване, или книга, до этого стоявшая на полке, лежала открытой на столе. Фил начал оставлять своего рода ловушку или, скорее, детектор, когда мы покидали квартиру. Он брал у меня длинный волос и приклеивал скотчем один конец к двери, а другой к стене. По возвращении мы могли определить по разорванному волоску, что в квартире кто-то был. Так мы узнали, что одна из девушек, живших там до нас, оставила у себя ключ от передней двери. Однако, иногда вещи оказывались передвинутыми, когда она никак не могла быть там, и волос оставался целым. И уж конечно, она не могла прийти ночью, когда мы спали.

Появились какие-то странные запахи, особенно, в спальне с привидениями. Пахло тленом. Большую часть времени нас одолевала усталость.

Как-то вечером, когда мы прилегли вздремнуть, Фил вдруг резко сел в кровати и велел мне встать и выйти из комнаты. Мы пошли на кухню, где он сварил кофе, а я начала готовить ужин. Он объяснил, что какое-то зло пытается заставить нас все время спать, чтобы воздействовать на наше сознание. Он называл это нечто психологическим вампиром — сущность, которая питается нашими жизненными силами и полностью высасывает их. Фил чувствовал подавленность, частично из-за побочных эффектов от лекарства от высокого давления, содержавшего резерпин. Еще его мучили ночные кошмары. Однажды ночью он с криком проснулся и рассказал мне, что ему приснился младенец на сковороде, который выпрыгнул из сковороды прямо в огонь. Эта визуализация клише привела его в ужас, но проанализировав сон, Фил пришел к выводу, что это было предупреждение о попадании из одной опасной ситуации в другую, еще более опасную. В младенце он узнал знакомую женщину, поэтому гадал, она ли представляет для него какую-то опасность. В другом кошмаре Фил пытался не дать парню проглотить целую горсть разноцветных капсул с разными лекарствами. Он обнаружил, что не в состоянии ни шевелиться, ни говорить, поэтому попытался передать молодому человеку свои мысли.

Мы переселились в другую спальню, в которой была светлая, солнечная атмосфера. Это помогло. Спальня с привидениями была превращена в склад для вещей, с которыми мы не знали что делать.

Тип Пауэрс

Мы купили подержанный телевизор, который вскоре превратился в средоточие жизни в нашей квартире. Мы даже ели на диване, а не за обеденным столом, чтобы смотреть телевизор. Тим Пауэрс часто приходил к нам на ужин, хотя я и была, должно быть, худшей в мире стряпухой. Он обычно приносил бутылку недорогого, но хорошего калифорнийского вина. Любимым вином Фила было «каберне совиньон», и он говорил, что лучшим годом для этого сорта был 1970-й. Я предпочитаю «pinot noir». Тим, бывало, рисовал на наших бумажных салфетках фломастером, и это было довольно талантливо. Я понятия не имела в то время, что он пишет роман «Черным по черному». Фил познакомился с ним через доктора Макнелли, преподавателя Калифорнийского университета в Фуллертоне, где Тим учился. В течение тех вечеров мы вели приятные интеллектуальные беседы. Наша совместная жизнь налаживалась, но мы с Филом подозревали, что в нашей квартире происходит некая потусторонняя активность, в особенности с тех пор, как у одной из девушек, живших там до нас, возникла серьезная проблема с наркотиками. Тим знал тех девушек и был согласен с выводом Фила.

роман Т.Пауэрса "Черным по черному", первое издание 1979

Команда из «ВВС», приехавшая снимать Фила, не заметила никаких привидений. Они усадили Фила за кухонный стол есть овсянку, намереваясь разыграть эту мизансцену в качестве имитации одного из романов Фила «Время, назад». К несчастью, служба безопасности аэропорта прогнала фильм через рентгеновский аппарат, поэтому когда телевизионщики, вернувшись в Англию, стали прокручивать пленку, она оказалась засвеченной и непригодной к использованию.

Фил написал своему риелтору Энни, которая продала его дом в Сан-Рафаэле и поместила на хранение его вещи, которые вскоре переправила ему. Грузовик доставил с дюжину коробок, в которых находилась сотня грампластинок, несколько рукописей, книги и журналы. Он горько сокрушался, что это лишь половина его вещей. Исчезла коллекция марок, которую он собирал с детства. Не было одежды, украшений, нескольких рукописей. Более того, он не получил никакой мебели из своего дома на три спальни. И где его письменный стол? Где оригиналы картин, которые висели у него на стенах? Не было его дивана и кресла-качалки. Правда, он получил книжный шкаф и стойку для словарей, но это единственные предметы мебели, которые прибыли в грузовике. Энни объяснила, что «приехала Нэнси и забрала некоторые из своих вещей». Очевидно, бывшая жена обчистила его. По крайней мере, он нашел свою печатную машинку «Олимпия» в одной из коробок, которую покупал на роялти от «Человека в высоком замке». Он заказал ее специально с дополнительными французскими буквами, так как любил вставлять в диалоги слова и фразы по-французски. Клавиша переключения на французский была разломана пополам, а затем приварена наоборот, потому что он использовал французские кавычки задом наперед.

Эд Ферман, издатель журнала «Фэнтези и научная фантастика», попросил Фила написать рассказ для юбилейного номера журнала. Мы отчаянно нуждались в деньгах, поскольку единственное, что у нас было из еды, это банка куриного супа и коробка черствых содовых крекеров, отданная нам соседом, так что Фил написал рассказ за одну ночь и отослал на следующее утро "Скромная награда хрононавтам" повествует о путешественниках во времени, оказавшихся в ловушке замкнутого временного цикла, потому что их присутствие в будущем мешает им вернуться в прошлое. Они создали парадокс, поэтому вселенная защищает себя, захватив их. Генерал Жаб — квинтэссенция бюрократа, отражает чувство юмора Фила. Он, бывало, спрашивал у всех, с кем встречался, включая меня: «Умеют ли жабы разговаривать?» Я ответила, что лягушки умеют, но жабы — нет». Этот вопрос на самом деле был ссылкой на последнюю строчку песни Кэрол Кинг «Tapestry», где говорится «и он превратился в жабу». Когда Фил поинтересовался у своего психиатра, могут ли жабы говорить, доктор Гвидо тут же написал в карте Фила, что тот пьян. Фила в действительности интересовало, есть ли у животных душа или она есть только у людей. Если человек превращается в жабу, остается ли у него душа? Фил был согласен со святым Франциском Ассизским, который считал, что у животных есть душа, и ходил в лес и читал проповеди зверям и птицам.

Научно-фантастический элемент в «Хрононавтах» — путешествие во времени, но тема — усталость или депрессия. Они вынуждены до бесконечности повторять одни и те же действия, отправляясь в неизвестность под подбадривающие крики толпы, но по возвращении обнаруживают, что снова должны улетать. Толпа тоже теряет запал, словно все, имеющие к этому отношение, подвержены энтропии. Эта временная петля постепенно выкачивает энергию по мере того, как когда-то волнующее приключение становится скучным из-за постоянного повторения. В то время я не понимала, насколько глубоко нервное истощение Фила. Он был погружен в суицидальную депрессию, которая немного развеялась, только когда он узнал, что я беременна нашим ребенком. Когда к нам по вечерам приходили гости, Фил сиял, но после их ухода погружался в уныние. Его оживленная беседа была, скорее, не притворством, а попыткой поднять себе настроение, взбодриться.

После публикации «Хрононавтов» и после того, как «Даблдей» получил два романа, обещанные им Филом, я начала получать благодарственные записки за то, что воодушевляю Фила снова писать. В действительности, два романа уже были написаны, а на написание рассказа его вдохновил голод. Фила мало волновали деньги, если нам хватало на оплату счетов и покупку еды. Писать было необходимо ему точно так же, как дышать.

Проказливое чувство юмора Фила, наполнявшее его жизнь так же, как и произведения, порой доводило до беды. К примеру, как-то раз наша соседка Линда сказала нам, что у нее появился новый друг по имени Джордж. и он наркополицейский, работающий под прикрытием. «Но не говорите ему, что я вам рассказала, — умоляла она. — Я обещала Джорджу, что никому не скажу». Фил воспринял это как приглашение к игре. Когда мы пошли в гости к Линде, чтобы познакомиться с Джорджем, Фил взял с собой банку дешевого нюхательного табака и притворился, что это кокаин.

«Линда!» — рявкнул Джордж и промаршировал в ее спальню. Линда последовала за ним, и нетрудно было догадаться, какой напряженный разговор идет за закрытой дверью. В конце концов. Линда вышла и сказала: «Джордж попросил меня информировать вас о его профессии».

Фила чуть не арестовали, прежде чем нам удалось убедить Джорджа, что это просто табак.

В другой раз подруга Фила Джейн приехала с севера Калифорнии к нам в гости, и мы отправились в Калифорнийский университет навестить доктора Макнелли на шестом этаже здания английского факультета. Фил разглагольствовал перед Линдой о том, что весь кампус, от корпусов до тротуаров и фонтанов, построила мафия и, разумеется, она ему не поверила. Самое интересное, однако, он приберег напоследок. Он сказал, что табличка в лифте, показывающая номера этажей, была вмонтирована вверх ногами. Джейн сердилась, потому что ее раздражали все эти глупые байки, и разозлилась еще больше, когда мы вошли в лифт, и она увидела, что это правда. Табличка с номерами этажей и в самом деле была установлена вверх ногами.

Фил раньше встречался с Джейн, потому что ее звали так же, как его умершую сестру-близнеца, хоть эта Джейн и была блондинкой и лет на десять старше Фила. Отношения у них не сложились, но они остались друзьями несмотря на то, что Фил любил ее поддразнивать.

Рэй Нельсон

Несколько рукописей Фила пропало, вероятно, во время ограбления в ноябре 1971 года. Одной из пропавших рукописей был его неопубликованный роман «Пролейтесь, слезы». И агент Фила, и его издатель требовали от него рукопись, потому что «Даблдей» заплатил ему аванс почти два года назад, и они желали ее получить. К счастью, Фил отдал копию своему поверенному Биллу Вулфсону перед отъездом из Сан-Рафаэля. Вдобавок, издательство желало получить и второй роман, «Господь гнева», за который выплатило аванс. Этой рукописи у Фила тоже не было, но и она находилась в целости. Он не смог ее закончить, поэтому убедил своего друга и соавтора Роджера Желязны поработать с ним над романом, так что у Желязны имелся экземпляр рукописи.

Первое издание романа "Пролейтесь слёзы, сказал полицейский" (1974)

Первое издание романа "Господь гнева" (1976)

Поверенный Фила послал рукопись «Пролейтесь, слезы» и настоятельно рекомендовал ему поехать в Северную Калифорнию и появиться в суде для окончательного оформления развода. Поэтому, несмотря на почти полное безденежье, мы самолетом местной авиалинии отправились в Сан-Франциско. Ну, на самом деле мы сели в Сан-Хосе, но у Фила была бронь в гостинице «Франклин» на Гэри-стрит во Фриско. Когда наш самолет приземлялся в грозу, в крыло с нашей стороны ударила молния, и судно накренилось. Это был второй в моей жизни полет, и я думала, что мы погибнем. Правда, пилот выровнял самолет, но во время торможения мы натерпелись страху. Взлетно-посадочная полоса в Сан-Хосе и так короче, чем в большинстве аэропортов, а тут мы еще разогнались, вместо того, чтобы замедлить ход. В общем, я считаю, пилоту следовало бы памятник поставить за то, что мы все же долетели, живые и невредимые.

По возвращении домой мы не смогли заплатить арендную плату. Но развод Фила был завершен, и я познакомилась с его бывшей женой Нэнси. Она оказалась очень милой женщиной, которая больше не хотела быть замужем за Филом. Еще я познакомилась с другом и коллегой Фила Рэем Нельсоном, знавшим его со школы. Рэй встретил нас в аэропорту, отвез на ленч на Рыбацкую верфь и умолял Фила закончить рассказ, который он обещал написать для редактируемой Рэем антологии. Фил так и не закончил тот рассказ, и очень жаль, потому что в его основе лежала та же идея, что и у некоторых последних бестселлеров, включая «Код да Винчи». Он начинался с Марии-Магдалены, скорбящей о смерти Иисуса на кресте. Фил больше не хотел писать о религии после того, как пережил тот ужасный творческий кризис во время написания романа «Господь гнева» о компьютере, считавшем себя богом. Он чувствовал себя униженным из-за того, что пришлось обращаться за помощью к другому писателю, и не желал повторения этого. По иронии судьбы он закончил свою карьеру серией религиозных романов, начиная с «ВАЛИС».

Пока мы жили в отеле «Франклин» в Сан-Франциско, нас навестило несколько знаменитостей. Я понятия не имела, кто они такие, но они, похоже, были дружны с Филом. Писатели Роберт Сильверберг и Терри Карр пришли вдвоем, с женами, и привели одного из величайших редакторов научной фантастики Горация Голда с супругой. Фил прямо-таки боготворил Голдов, и они прямо-таки боготворили его. Перед моими глазами разворачивалась самая настоящая магия взаимного восхищения среди профессионалов. Жаль, что это не может повториться сейчас, когда я в состоянии оценить по достоинству те яркие звезды научной фантастики. Однако, и тогда я сумела оценить, что все они были очень милыми, приятными людьми.

На следующее утро мы на пароме отправились через залив в округ Марин, вошли в зал суда и завершили развод Фила. На обратном пути мы взяли такси и поехали по мосту «Золотые ворота». Для меня все это было новым и волнующим, потому что я никогда нигде не бывала, не ездила никуда дальше Сэнфорда, где учились мои кузины. У Нэнси был влиятельный адвокат, который полагал, что вытащит из Фила десятки тысяч долларов. Когда же стало очевидно, что у Фила нет денег, судья назначил алименты для дочери Фила и Нэнси (Изы) в размере сотни долларов и стукнул молотком. Процесс завершился. В коридоре Нэнси стала выпрашивать у Фила еще хоть немного денег, но он не собирался ей ничего давать. Мне поневоле подумалось, что она нуждается в них, и несмотря на злость и горечь Фила, все это меня опечалило. Я открыла свою сумочку, вытащила двадцатидолларовую банкноту и вручила Нэнси. Это были все мои деньги, но ей же надо было содержать ребенка, а мне нет, по крайней мере, пока. Нэнси не привезла с собой Изу, а Фил хотел увидеться с дочерью, поэтому она согласилась встретиться с нами в зоопарке в Сан-Франциско на следующий день. Однако, так и не появилась. Мы прождали ее три часа, ходили там, смотрели на зверей, несколько раз подходили к входным воротам поглядеть, не там ли Нэнси. Позже она объяснила, что у нее не хватило денег на входной билет.

Вернувшись домой, мы возобновили традицию устраивать дружеские застольные посиделки с Тимом Пауэрсом и обсуждать множество всевозможных тем. Время от времени Фил брал три пенса, бросал их и читал гексаграммы в книге «Ицзин». Он говорил, что использовал этот метод, когда намечал сюжет «Человека в высоком замке», но это, возможно, была шутка. Когда один его приятель подарил ему книгу «The Plot Genie» (что-то вроде генератора сюжетных идей для писателей) и всерьез предложил использовать ее для создания сюжетов своих романов, Фил любезно принял подарок, но после ухода друга с негодованием отверг его предложение. Филу была свойственна некоторая непочтительность, и он любил рассказывать историю о том, как он пришел к пониманию дзен-буддизма. Он читал книгу о дзен-буддизме, когда внезапно на него нашло вдохновение, и он швырнул книгу через комнату. Суть в том, говорил он, что даже самый священный предмет не лучше мусора, а самая возвышенная личность не лучше какого-нибудь отщепенца, валяющегося в сточной канаве. И дело не столько в том, что великая личность не имеет ценности, сколько в том, что простой человек представляет собой величайшую ценность. Это подобно высказыванию Иисуса: «Все, что вы сделали людям, вы сделали мне».

Фил знакомил меня со многими великими писателями, и мне очень жаль, что в то время я ничего о них не знала. Единственное, что мне было известно о большинстве из них, это что они его друзья. Может, оно и лучше, что я не видела разницы, поскольку это побуждало меня относиться к знаменитым писателям и редакторам точно так же, как к обычному рабочему люду, и не слишком им навязываться. В течение семьдесят второго года Фил говорил каждому, с кем встречался: «Тебе надо прочитать «Больше, чем человек». Это был роман Теодора Старджона о сверходаренных детях, которые какое-то время живут отдельно, а потом встречаются и объединяются в некий симбиоз, чтобы противостоять враждебному миру. Я прочла этот шедевр между романами Филипа К. Дика, поэтому знала, кто такой Тед Старджон, когда он приехал к нам в гости. Этот скромный седовласый и седобородый мужчина сказал мне, что умеет надувать мыльные пузыри в форме листьев. Еще он предложил показать мне, как построить из кубиков трехмерную модель четырехмерного куба. Этот добрый, мягкий человек пережил Фила всего на несколько лет.

Джордж Клейтон Джонсон тоже приезжал к нам в гости, но тот вечер оказался подобен «Сумеречной зоне». Он привез с собой жену и дочь, и не успели мы и глазом моргнуть, как он снял с себя штаны и вручил их дочке, приказав зашить дырку на джинсах. Все бы ничего, но Джордж был без нижнего белья. После того, как он опять надел штаны, мы отправились поужинать в один модный ресторан. Я думала, что провалюсь сквозь землю от стыда, слушая непристойности, которыми сыпал Джордж, пока мы ждали наш заказ. Фил взял острый нож, который был подан на разделочной доске вместе с неразрезанной буханкой хлеба, и стал постукивать им по другой руке. Не знаю, как мы сумели пережить тот вечер, не прибегнув к насилию, но как-то все же сумели. Мне в жизни не было так стыдно.

Харлан Эллисон

В первый раз я встретилась с Харланом Эллисоном, когда мы были на Международном съезде по научной фантастике в Лос-Анджелесе. До того времени съезды по научной фантастике больше походили на семейные сборища, но этот стал началом превращения их в бизнес по зарабатыванию денег. Мне никогда прежде не приходилось присутствовать на таком событии, поэтому не с чем было сравнить, но Норман Спинрад горько сетовал на коммерциализацию съезда. Эллисон и Спинрад были близкими друзьями, но между ними произошел очень горячий и ожесточенный спор в вестибюле гостиницы. Эллисон объявил несколько лет спустя, что страдал от биполярного расстройства и не сознавал, как низко себя ведет по отношению к своим друзьям. Во второй раз я встретила Харлана Эллисона на конференции в Калифорнийском университете Фуллертона, где он неприятно высказался о моей беременности.

Я начала больше узнавать о научной фантастике, когда доктор Уиллис Макнелли нанял Фила в качестве выступающего гостя на свои лекции по научной фантастике, которые читал в Калифорнийском университете в Фуллертоне. Прежний колледж, он недавно получил статус университета и был одним из первых центров высшего образования, всерьез воспринимавших научную фантастику. Фил отдал в дар несколько своих рукописей и коллекционных журналов в специальное собрание университетской библиотеки, взяв за них символическую плату. Мы очень нуждались в деньгах, но Фил не хотел, чтобы его наследство оказалось в руках частных коллекционеров. Он считал, что филологам важно иметь доступ к этим вещам. Доктор Макнелли попросил Фила взглянуть на рукопись одного обещающего молодого студента и, таким образом, мы оба прочли роман «Доктор Аддер» К.У. Джетера. Это произведение было слишком сексуально-провокационным, чтобы его опубликовали в США, но, в конце концов, Филу при помощи своих связей удалось добиться его опубликования в Англии. Полагаю, что он очень похож на роман Томаса Пинчона «Выкрикивается лот 49», и это вызывает у меня неприятные ощущения.

Первое издание романа Пинчона (1966 год)

https://fantlab.ru/work44960

Еще один студент, точнее, студентка, Нина Петруньо, пришла к нам домой брать интервью у Фила для диссертации, которую писала. Я уже пригласила в тот вечер на ужин своего отца, и Фил боялся, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако, вечер прошел хорошо, и Нина, в результате, вышла замуж за моего отца. Мама неожиданно оставила папу и подала на развод, а Нина тоже на тот момент разводилась.

Наши с Филом отношения были бурными, но близкими и нежными, и вскоре мы переехали в другую квартиру, где не было привидений. Какое-то время жизнь казалась нормальной, и большую часть времени мы либо смотрели Уотергейтские слушания, либо работали над «Помутнением». Мы не ощущали никаких потусторонних сил. Фил получил роялти от французских переводов своих романов, и мы потратили деньги на покупку собственной мебели. И, наконец, провели телефон приблизительно за месяц до рождения нашего сына.

Когда малыш был еще совсем маленьким, Фил принял участие в конференции в Калифорнийском университете Фуллертона наряду с несколькими другими писателями, включая Харлана Эллисона. Обсуждение с аудиторией становилось довольно жарким и бурным, и Эллисон начал орать на публику. Малыш беспокойно извивался у меня на коленях, поэтому я поднялась и вручила его Филу. Аудитория издала коллективный вздох, бурная дискуссия стихла, и Кристофер счастливо заулыбался, играя с папиной бородой. Несколько друзей сказали мне, что это был блестящий ход, но в тот момент я ни о чем таким не думала. Просто действовала на наитию.

Когда нашему малышу исполнилось три недели, французская съемочная группа повезла Фила в Диснейлэнд и сняла его катающимся на аттракционе «Чаепитие у Безумного Шляпника», при этом он обсуждал глубокие философские и метафизические вопросы. У интеллигенции того времени было противоречивое отношение к видению Уолтом Диснеем будущего, которое было сделано из дешевого пластика, но обещало чудеса. Диснеевское «воображательство» включало аниматронные фигуры, которые напоминали андроидов и умных роботов из научной фантастики, и его футуристические площадки уносили людей в космос и в общество будущего. Мне очень хотелось тоже поехать, но это было невозможно. Я чувствовала себя запертой в четырех стенах, потому что никуда не выходила после приезда из роддома в нашим сынишкой, не считая походов в магазин за продуктами. Не было и речи о том, чтобы взять с собой новорожденного малыша, а надежной няни нам найти не удалось. В отличие от «ВВС», французская съемочная группа проявила пленку до прохождения через службу безопасности аэропорта, поэтому рентгеновский аппарат ее не засветил.

Роберт Хайнлайн

Фил был приятно взволнован и, в то же время, напуган, когда получил письмо от Роберта Хайнлайна, который просил встретиться с ним на церемонии вручения премии «Небьюла». Даже я, плохо разбирающаяся в научной фантастике, понимала, что это будет сродни встрече с Богом. Известный как «декан писателей-фантастов», Роберт Хайнлайн был в высшей степени авторитетной фигурой. Фил был так взбудоражен, что разболелся и не смог присутствовать на церемонии, поэтому мне пришлось поехать вместо него. По существу, он боялся, потому что сделал несколько импровизированных замечаний о Хайнлайне на Национальном Общественном радио. После подписания книг для поклонников в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, владелец магазина уговорил его быть гостем программы Майка Ходела «25-й час», шок-шоу о научной фантастике на KPFK-FM. Программа шла поздно вечером, как следует из ее названия, и Фил заметил, что Хайнлайн живет в крепости, окруженной электрифицированным забором. Действительно, ходили слухи о том, что Хайнлайн отгородился от всего мира. Когда я навестила Хайнлайнов в их доме на Хаф-Мун-Бэй вскоре после смерти Фила, то увидела, что это правда. Ну, это была не совсем крепость, но дом окружала стена из бетонных блоков, увенчанная металлическими остриями и проволокой под напряжением, а подъездную дорожку перегораживали железные ворота. Я нажала кнопку звонка и сообщила, кто я, а они нажали кнопку в доме, которая активировала электрический мотор, открывший для меня ворота. Роберт Хайнлайн когда-то хвастался, что отказался впустить представителей налоговой службы, потому что они пришли без предварительной договоренности. Боялся же Фил того, что сболтнул, будто Хайнлайн — опасный радикал правого толка, поэтому, если Хайнайн это слышал или слышал об этом, то мог обидеться. Сомневаюсь, что кто-нибудь воспринял эти слова Фила всерьез, поскольку в той же программе он заявил, что является автором телефонного справочника Лос-Анджелеса.

Я договорилась со своей школьной подругой Сэнди Нельсон, чтобы она побыла с Филом и нашим малышом, пока я буду на церемонии. Мне повезло иметь такую подругу, и я часто думаю о ней с тех пор, как потеряла с ней связь в семидесятых. Я пыталась найти ее, но имя у нее такое распространенное, что задача оказалась невыполнимой. Брюс Макалистер и его жена отвезли меня на церемонию вручения премии «Небьюла» и представили Гарри Гаррисону и его супруге. По роману Гаррисона «Подвиньтесь, подвиньтесь!» сняли фильм «Зеленый сойлент», так что он был известен за пределами мира научно-фантастической литературы. В конце концов, сам Чарльтон Хесстон снялся в главной роли. Гаррисон, однако, был обычным человеком с налетом гениальности. Я почти не видела его, потому что он спешил на встречу с прессой. Мне никогда не забыть момента, когда он выскочил из дверей своего гостиничного номера, в то время как мы подходили к нему по коридору. Меня напугало его внезапное появление, а он принял мою реакцию за благоговейный трепет поклонницы. На самом деле я испугалась, что он налетит на меня. Он был очень высокий и крепко скроенный, как футбольный полузащитник. Гаррисон стал быстро объяснять, что ему надо срочно идти вниз, поэтому я отступила в сторону, давая ему дорогу. Он явно обрадовался, что я не потребовала его внимания. Должно быть, ему часто приходилось «отбиваться» от восторженных поклонников.

На банкете должен был держать речь Рэй Бредбери, но вместо речи он прочел вслух длинное стихотворение собственного сочинения. Стихотворение было не только длинным, но и плохим, но поскольку сам он был приятным человеком и известным писателем, то все вежливо слушали. И все же его проза, которая включает «Марсианские хроники», гораздо лучше его поэзии.

На протяжении почти всего банкета я гадала, кто же из присутствующих Роберт Хайнлайн. Мне никогда не доводилось видеть его фотографии. К счастью, он вышел на сцену получить премию от имени Артура Ч. Кларка (автора "Космической одиссеи"), который не смог присутствовать. Хайнлайн имел военную выправку и явно прекрасно чувствовал себя в черном смокинге с галстуком-«бабочкой», безупречно выглядящий, уверенно двигающийся, говорящий убедительно и весомо. Я бы восхитилась им, даже если б не знала, кто он. Должна добавить, что его жена Вирджиния (Джинни) производила такое же прекрасное впечатление, и они оба оказались заботливыми и душевными людьми. Таким образом, узнав, который из мужчин Роберт Хайнлайн, я после церемонии представилась. К моему приятному изумлению, он попросил, чтобы Фил подписал для него несколько книг. Он оказался горячим поклонником Филипа К. Дика. Я отправилась домой со стопкой романов Фила, почтовым адресом Хайнлайнов и приятным поручением.

Мы много переписывались с Хайнлайнами, и они даже одолжили нам две тысячи долларов, когда у нас возникли трудности с оплатой подоходного налога. Но фобии Фила не позволяли ему никуда ездить, поэтому мы так и не побывали у них в гостях. После смерти Фила я навестила их вместе с нашим сыном Кристофером. Роберт Хайнлайн сам спроектировал свой дом. Он был в форме восьмиугольника, поэтому вместо того, чтобы идти по центральному холлу, вам надо было проходить по кругу, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Еще у него был огромный полосатый кот, прямо как в его романе «Дверь в лето». Роберт (ему не нравилось, когда его называли Бобом) пожаловался, что хотел больше электрических розеток, но округ требовал разрешительную плату за каждую, и плата была чрезмерной, поэтому ему пришлось ограничиться минимумом. У Джинни Хайнлайн был домашний компьютер, что в 1982 году являлось редкостью. Вскоре после этого я приобрела для Кристофера «Commodore-64», но компьютер Джинни был одной из ранних версий «Apple». По сравнению с ним «Commodore» выглядел игрушкой. Фил никогда не хотел работать ни на компьютере, ни даже на электрической машинке. Он утверждал, что что-то более быстрое, чем ручная печатная машинка будет способствовать написанию большого количества «макулатуры» вместо меньших по объему, но гораздо более качественных произведений.

Норман Спинрад стал нашим постоянным гостем. Его роман «Железная мечта» имел большой успех, и Филу нравилось сравнивать его со своим романом «Человек в высоком замке». У них было схожее негативное отношение к нацистской психологии. В романе Спинрада Гитлер не получает власть, а становился успешным писателем. Но оба они, и Фил, и Норман, беспокоились из-за поднимающего свою уродливую голову неонацистского движения.

«Человек в высоком замке» стал поворотным пунктом как в жизни Фила, так и в его карьере. Его третья жена Энни поспорила с ним, что роман никогда не заработает ни на цента больше, чем те шестьсот долларов аванса, что заплатил ему издатель. Фил рассказывал, жена хотела, чтобы он бросил писать и стал бы работать с ней в ее мастерской по изготовлению ювелирных украшений. Он и в самом деле сделал несколько украшений из меди, но понимал, что его истинное призвание — сочинительство. Он считал, что Энн, которая была на несколько лет старше, обращается с ним как с непослушным ребенком. Сначала ему пришлось арендовать маленькую хижину дальше по дороге, потому что стук его пишущей машинки ее раздражал, а потом она захотела, чтоб он совсем бросил писать. Когда его роман получил премию «Хьюго» как лучший роман года и заработал больше денег, чем заплатил издатель, он решил уйти от нее. Это обещало стать непростым делом, потому что у них была трехлетняя дочь Лора, и у Энн было трое дочерей от первого брака. С другой стороны, Фил очень хотел сына, а Энн недавно сделала аборт. Он знал, что она никогда не подарит ему сына, потому что твердо решила больше не рожать. Их разрыв повлек за собой много гнева и горечи с обеих сторон.

На первых порах он попросился пожить у своего друга и соавтора Рэя Нельсона, а потом снял дом в Сан-Рафаэле, куда и переехала к нему Нэнси. Поначалу она отказывалась выходить за Фила, но когда забеременела, согласилась. Брак вскоре распался, и Нэнси ушла от него, забрав с собой дочь Изу. Фил связался с дурной компанией, позволял своим новым друзьям и знакомым жить у него в доме, который казался таким пустым после ухода жены и ребенка. Тот период его жизни стал фоном для «Помутнения» и подтвердил его многие невротические страхи. Один из наших любимых плакатов гласил: «То, что я параноик, вовсе не означает, что ты нормальный». А вот любимый девиз Фила: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

Про упрощенное судопроизводство по принципу "не глядя под одну гребенку" в 1943 году

Про торговлю на черном рынке продуктовыми карточками в 1944 г.

Про частный приработок сотрудников советской торговли, примерно конец 1960-х