облако тэгов
10. На стр. 6–8 напечатано интервью, которое сотрудники журнала “Nowa Fantastyka” взяли у польского (живущего во Франции) художника ВОЙЦЕХА СЮДМАКА и называется оно:
Мацей Паровский: В интервью для нашего журнала ты не раз говорил, что, будучи художником, книжной иллюстрацией не интересуешься. Однако для «Дюны» ты делаешь и обложки, и иллюстрации. Почему ты изменил свое отношение к этому?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Не изменил. Но почувствовал, что должен поучаствовать в воспитании внука и внучки. Когда моей дочери исполнилось четырнадцать лет, ее заинтересовала эта книга. Она знала всех героев и действующих лиц, составила себе даже схему всего происходившего. Фильм она посмотрела позже, но была им разочарована, поскольку в своем воображении выстроила более богатый и необычный мир, чем мир Линча. А что касается книжной иллюстрации, мои работы вот уже многие годы появляются на обложках книг; мой агент продает их тем, кто проявляет к ним интерес. Приходили люди, которые благодарили меня, поскольку воспитывались на них. Например, покупали Бодлера, потому что их внимание привлекла обложка.
Мой внук – впечатлительный парнишка, который, если пойдет по следам матери, начнет читать книги. Мне хотелось бы, чтобы он в ходе чтения смотрел на мои рисунки и думал: «Ага, вот как дедушка это себе представляет». Не хочу, чтобы его фантазия оказалась заблокированной кинопредставлением. Некогда Дисней создал «Фантазию» к музыке Бетховена. Вроде бы и хорошо, но замораживает воображение. Потому что «Пасторальная симфония» — это лес, где ветки трутся друг о друга, слышен лесной шум, где есть тайна. А ребенок, увидевший в фильме скачущих фавнов или кентавров, уже от них не избавится. Моя задача – пробудить воображение, открыть его к восприятию искусства. И кроме этого, мне нравится придавать наглядную форму мудрому и богатому миру Фрэнка Герберта.
Мацей Паровский: Ты читал «Дюну» в молодости?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Я открыл для себя «Дюну», когда мне исполнилось вдвое больше лет, чем моей дочери. Меня привлекал тогда весь блок фантастической литературы, начиная с Жюля Верна. Но я предпочел бы не говорить, что это НФ-произведение, потому что это гигант мировой литературы.
Мацей Паровский: Это попросту бесит! Когда нечто является шедевром, оно тут же перестает быть фантастикой.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Ну хорошо, это НФ и литературная классика. Но я боюсь этикеток. Тут недавно я беседовал с журналистом, у которого сослуживица хотела взять почитать «Дюну», но отказалась от этого намерения, когда узнала, что это НФ, потому что не любит этот жанр. Мне хотелось бы также противопоставить себя этикетке, согласно которой НФ – это только летающие тарелки. Во Франции, в мире, по-прежнему судят о ней столь же мелко.
Мацей Паровский: Это драма, которая касается также твоего художественного мастерства…
ВУЙЦЕХ СЮДМАК: Только здесь. Кстати говоря, ведь на этих картинах не написано, что они делались для «Дюны». Они могут стать совершенно автономными произведениями. Так, как это случилось с картинами ГЮСТАВА ДОРЕ. Думаю, что ваша роль – в показе разницы, чтобы не злоупотреблять названием «научная фантастика». Это литература творческого воображения, то есть того наиценнейшего, что мы имеем и без чего ничего не сделаем. Некогда были сказки и мифы, а теперь есть литература воображения. Роль родителей состоит в том, чтобы выбрать великие произведения; чтобы ребенок получил развитие и стал вторым профессором Вольщаном, великим изобретателем или гениальным биохимиком. Без мотора воображения нет прогресса, что видно на примере французских врачей. Они заучивают на память определенные формулы – смотрят на болезнь с чисто математической точки зрения.
Ежи Жимовский: Действуют в соответствии с алгоритмом.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Именно так. Пичкают лекарствами по схеме. Я борюсь с этим. Не хочу, чтобы кто-нибудь в моей семье был роботом. Думаю, что мы вносим в мир нечто важное, необходимое. Пусть несмело, неуклюже, но поначалу все делают ошибки.
Алицья Тарковская: Я читала в иностранной периодике, что упадок НФ-литературы, падение ее популярности проистекает из того, что все, предсказанное ее творцами, уже является нашим уделом. Научную фантастику отсылают в архив.
Ежи Жимовский: Предпринимаются попытки предсказать склонность людей к совершению преступлений, изучая записи ритмов мозговой деятельности. Привет от Филипа Дика.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: И не единственный. Искусство в своих худших версиях, то есть предлагающее концепцию, кроме которой ничего нет, ведет к психическим заболеваниям.
Ежи Жимовский: В интервью 1993 года ты рассказывал, как уходил от абстракции в культуристские упражнения. И это факт, что в твоих работах есть нечто из того, что можно назвать культом тела.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: В студенчестве мне нужны были хорошие оценки, какая-то стипендия, поскольку у меня ведь и гроша не было. Профессор был нашим богом – мы должны были его уважать, а у него не хватало ума или там такта, чтобы уважать студентов. Ну что тут можно было сделать? Попросту сбежать в это, показать телесное развитие, противопоставить себя своей массой и силой.
Мацей Паровский: И у тебя до сих пор с этим неурядицы, а сироты от абстракционизма докучают тебе как могут, потому что ты не один из них, не признаваешь их дефиниции и салонную иерархию. Это борьба за царствующий на рынке вкус – отсюда эти неустанные шпильки, которые он отпускают не только тебе, но также, например, МИТОРАЮ и ОЛЬБИНЬСКОМУ.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: У меня проблемы, потому что я игнорировал тренды. Но некоторые вещи стабилизируются спустя 20–30 лет. Так было во Франции – мои работы там теперь все выше и выше котируются. Почему? Потому что мир уже усвоил это видение и люди чувствуют себя более свободными. Но лидера всегда ругают – я специально не использую слово «авангард», поскольку оно ничего не значит.
Ежи Жимовский: С этим раскладыванием по полочкам тоже проблема. Мы недавно напечатали у себя в журнале эссе критикессы Гражины Гаевской. Она писала, что критика должна найти общую платформу для достижения соглашения с фантастикой, что стороны должны договориться. И одновременно с этим она исключила из НФ роман «Возможность острова» Уэльбека, который «Нова Фантастыка» взяла под свою опеку. Она назвала его произведением «постмодернистской литературы, использующей средства научной фантастики».
Мацей Паровский: В художественном, политическом, научном, правоохранительном, медицинском обществах обязательным является правило исключения: следует сузить круг допущенных в общество, что принесет больше выгоды тем, кто в нем останется.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Первые рисунки в пещерах Ласко, где человек был маленьким, а животные преувеличенно большими, уже были фантастикой.
Мацей Паровский: Ты обладаешь великолепной художественной техникой, но тебе потребовалось вдохновение в виде «Дюны». Собственно ты сейчас должен беспрестанно работать над «Дюной» Толкином, Жюлем Верном… Почему ты еще занимаешься живописью?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Работа – это моя жизнь. Я чувствую себя несчастным, если не работаю. Встаю рано утром и иду набрасывать первые эскизы. Сейчас – самый продуктивный этап в моей жизни и я, хоть и занимаюсь проектом в Велюне, скульптурой, не прекращаю работы над живописными картинами. Должен сказать, что что у меня множество замыслов, ящики переполнены набросками. Вот уже долгое время меня преследует художественный образ со сфинксом, и он все более явственно кристаллизуется. Это моя обязанность.
Алицья Тарковская: Художник наделен миссией творения.
Ежи Жимовский: Одержимость?
ВУЙЦЕХ СЮДМАК: Скорее миссия. Внутренний огонь. Сколько буду жить, столько буду и работать.
Мацей Паровский: То есть это огонь фантазии, воображения или огонь высокого мастерства, ищущего приложения?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Легкость рисования — это результат усилия. Напряженная работа ведет к виртуозности. Мы становимся более ловкими, более умелыми; расстояние между мозгом и рукой укорачивается. ЛЕОНАРДО, МИКЕЛАНДЖЕЛО — посмотри их рисунки, они поначалу несмелые и схематичные… РЕМБРАНДТ – совершенно другой человек, который умел настолько сокращать расстояние между мозгом и рукой, что это становилось чуть ли не электрокардиограммой.
Мацей Паровский: А что служит для тебя эмоциональным вызовом? Вокруг чего кристаллизуется тот зрительный образ, который ты переносишь на холст, как взрывается очередной акт творения?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: В детстве я лежал на снегу и смотрел на звезды. Вот тогда я и ощутил величие космоса. И немного страх, дрожь по коже – этакую горячку из космоса. Возможно это и есть та самая энергия, и пока она существует, я по-прежнему нахожу в себе ту самую страсть, которая меня захлестывала, когда мне было шестнадцать лет. Может быть, это еще не выгорело.
Мацей Паровский: Многие не хотят признавать важности фантастики – ее значения, фундаментальной роли в культуре. Руки опускаются, когда читаешь то, что пишут о тебе и о жанре салонные дамочки. Какой была бы твоя живопись, если бы ты разминулся с фантастикой?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Фантастической, иной она попросту не могла быть.
Мацей Паровский: Если хочешь докопаться до тайн, если хочешь познать истину, нужно заниматься фантазией, а не мертвой натурой и хеппенингом?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Я предлагал музыкантам написать симфонию к проекту “1500”. Год 1500-й был воспринят людьми, как переломный момент тысячелетия. ДЮРЕР тогда обратил внимание на то, что с неба падают кресты, потому что на одежде у людей кресты выжигались. Это падала космическая пыль, которая осаждалась на одежде, и люди это воспринимали как некий знак свыше. Невероятно. Затем появился гигантский смерч, всех поразивший. В эту эпоху жил также АЛЬТДОРФЕР, который написал первое космическое видение Земли – битву, наблюдаемую из космоса. Там написаны Земля, Луна, Солнце – невероятный перелом. Изменился взгляд на искусство, потому что человек сумел увидеть, что кроме обыденности существует космос. АЛЬТДОРФЕР был вообще-то бездарным художником, но вот это вот его видение – нечто незабываемое. Научная фантастика – обязательный элемент. Если бы врачи читали эту литературу, они больше разбирались бы в невысказанных беспокойствах пациентов или проявлениях болезней. Нужно открыть свой ум к восприятию всего этого.
Мацей Паровский: У тебя был совместный проект с Вольщаном: встреча двух совершенно разных воображений и творческих инстинктов. Затем увеличенное изображение твоих картин проецировалось на храм в Фивах. Это было такое мультимедийное и междисциплинарное предприятие – соединение науки, искусства, религии… Ты планируешь продолжения работы в том же духе?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Разумеется. Проект «Миру мир – Вечная Любовь» в Велюне. Это первый во Второй мировой войне город, подвергшийся авиационной бомбардировке. Я говорю об этом людям, а они спрашивают – откуда возьмутся деньги? Я объясняю, что Велюнь достаточно натерпелся, нельзя же заставлять этих людей еще и деньги платить. Но их умы наглухо закрыты. Надо их открыть и придать им столько смелости, чтобы они сказали миру: «Послушайте, это случилось здесь, в этом городе, и у нас есть скульптура, которая говорит о гармонии и Вольщан, который способен об этом рассказать”. Это принесет пользу нашим детям, они больше будут смотреть в небо.
Ежи Жимовский: МËБИУС создал визуальный образ «Пятого элемента», ГИГЕР – «Чужого». А вот твое имя до сих пор не связано ни с каким из фильмов. Ты не чувствуешь потребности в этом?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Это меня ограничило бы. Каждая картина – некий мир, и мне не хотелось бы, чтобы ко мне прицепилась этикетка создателя какого-то единственного мира. «Дюна» — это совершенно другое, это опора, которая время от времени нуждается в ремонте.
Мацей Паровский: А есть ли какая-нибудь другая книга, настолько важная, что ты смог бы для нее это сделать – согласиться на этикетку?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Разумеется, я вижу здесь, на этом месте, Библию – она уже меня вдохновила. Особенно «Книга Иезекииля», пророка, вдохновленного Богом. Он видел себя на поле, усыпанном человеческими костями, которые начали вдруг двигаться, сближаться, срастаться; и вот на них растет плоть, и кожа покрывает ее сверху. Невероятное видение; такую вот нарисовал я картину. Художники могут показать то, чего не покажет никакое устройство – сконденсированное космическое видение. И тут-то и есть моя роль. Зачем мне цепляться за фильм?
Мацей Паровский: Помогал ли ты когда-нибудь своему воображению каким-либо зельем; принял нечто, и пришли видения?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Никогда, единственным чем-то в этом роде можно было бы назвать тот снег, на который я некогда ложился. Я ужасно боюсь побуждающих средств. На первом своем парижском этапе – а это была эра LSD – я видел людей, которые употребляли это вещество и выгорели. То же самое было с ВИТКАЦИЕМ. Он не запускался вглубь, лишь искажал зеркальное отражение. Раз такой портрет, раз другой – там не было истории, только видение, результат деформированным наркотиком наблюдений. Опасность в том, что наркотики могут открыть, что в глубине ничего нет. Я всегда был очень чувствительным к лекарствам, не могу крутиться на карусели и вина могу лишь немного выпить, потому что у меня сильно кружится голова.
Мацей Паровский: С течением лет изменилась технология. Мы окружены образами, которые способны даже профаны сформировать. В нынешнем мире роль художника изменяется. Он должен иметь стратегию – поле, на котором можно окопаться, беговую дорожку, на которой не даст себя догнать.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Техника, к сожалению, обедняет. Доказательством этого могут служить мои и моих коллег картины, которые крадутся и перерабатываются компьютером для удовлетворения потребностей периодических изданий. Ведь то, что в картине прекрасное – ее аутентичность, ее стиль. На выклейке «Дюны» видно при увеличении, какой краской, каким образом это сделано. Переходя к снимкам, мы лишаемся всего этого – нашей души. Разумеется, мы можем конструировать программы, позволяющие писать в стиле ЛЕОНАРДО, ВАН ГОГА, но это жуткий регресс. Я не буду бороться с технологией, но она никогда не передаст богатства человека, величия его духа, ведь там все неопределенное, неповторимое, недосказанное. В нашем хаотичном, взбудораженном мире коммерции существует нездоровая тенденция к вытеснению людей с жизненным опытом молодежью. Это воистину нездоровая тенденция, потому что при ликвидации их потенциала, общество само себя обедняет. Мы научились благодаря компьютерам собирать информацию, но этого мало – теперь нам нужно ее обрабатывать, а опыт – это вообще нечто иное. Развитие информатики приведет к тому, что в обществе возродится уважение к старшему поколению.
Мацей Паровский: На твоем рисунке Дон Кихот несет на спине собственную ветряную мельницу. Это отчасти автопортрет – метафора человека, который сам тащит и своих демонов, и свое богатство. Сейчас что-либо изменилось?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Я никогда не входил ни в какие группы, не старался в академии нравиться учителю, как делали некоторые другие. Я делал то, что должен был делать, но учитель всегда меня критиковал, потому что это было ему чуждым. И я шел на тренировку в клуб. Я не боролся там, где бороться не стоило. Дон Кихот, который идет своей дорогой со своей ветряной мельницей на спине. Я не сражаюсь с тем, чего не могу победить. Нет смысла бороться с технологией, нужно ее использовать. Как в айкидо – борьбе без борьбы – использовать силу противника против него самого. Это стратегия художника, не воина.
Мацей Паровский: Как использовать энергию противников фантастики против них самих?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Научная фантастика должна завоевывать уважение к себе, передавая наследство человеческого воображения. Даже в области технологии нет ведь перескоков, есть мудрое развитие. Давайте представим себе, что ЛЕОНАРДО на последнем этапе его жизни запретили заниматься художественной деятельности. К счастью, французский король пригласил его к себе и обеспечил ему возможность работать. Ведь если бы он не поделился своей мудростью, не передал ее, не случилось бы многих картин.
Ежи Жимовский: А у тебя есть ученики?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: К сожалению, у меня нет педагогических способностей. Мой учитель ТУНИН был чудесным человеком, который любил учеников и спрашивал у них: «Чем тебе помочь? Что тебе показать?» Он показывал нам все – как сделать себе этюдник, как вложить в него только что сделанный этюд, чтобы краска не размазалась. Он был как отец. Такие люди, которые обладают большим опытом в научной фантастике, должны стать для молодых творцов отцами, а не соперниками.
Ежи Жимовский: О твоем творчестве говорят, что это фантастический реализм или гиперреализм. Но есть еще и такое определение, как неосимволизм.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Этот самый неосимволизм – моя обязанность. Картины БОСХА до сих пор волнуют людей, потому что он обладал богатым внутренним миром без каких-либо постоянных символов. Принятые символы его не устраивали, поэтому он неустанно их перерабатывал, они становились герметичными и очень личными. Наши символы выводятся из теневой сферы, недоступной нам. Это неустанная вибрация, в этой темной структуре рождается каждый раз нечто новое. Я не ищу новый символ, он сам рождается.
Ежи Жимовский: Случается ли так, что ты нарисуешь нечто или напишешь картину, а потом смотришь и думаешь: откуда это взялось?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Часто, хотя в принципе не хочу об этом думать. На втором этапе, когда я начинаю реализовывать эскиз, механизм срабатывает по новой, картина начинает дополняться новыми символами, и все это делается во все той же сфере тени. Тут нет логического объяснения. Это также ответ на технологию, потому что до этих сфер технология не дотянется.
Мацей Паровский: Я вот все пытаюсь понять, почему у нас столько противников? Так вот фантастика – это определенное состояние компетенции. Двоякое. Речь идет о некотором количестве произведений, символов, образов, которые нужно присвоить. Но, во-вторых, это акцептация существующей в художнике и зрителе сферы тени, неопределенности. И есть люди, которые ошибочно считают, что они взяли свою жизнь под абсолютный контроль. И они истерически обороняются перед этой сферой.
Ежи Жимовский: Здесь стоит вспомнить о «Волшебнике Земноморья» Урсулы Ле Гуин. Там главный герой воспринимает сферу тени как часть дара
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Это самое трудное, потому что не все люди понимают, что эта сфера находится в нас и по-разному дает о себе знать. Кто-то, обратившись к ней, напишет стихотворение, но это стихотворение окажется плохим. Кто-то напишет картины, которые покажут, что теневая сфера не стала его союзником, не говорит вместе с ним.
Мацей Паровский: А иногда его демаскирует.
Ежи Жимовский: Ты уехал из Польши, оставил за собой раздражавшую тебя ПНР. Вошел в круг теплой, пастельной средиземноморской культуры. А если бы ты остался, как это отразилось бы на твоем художественном творчестве? Не думал ли ты о том, что останься здесь, писал бы нечто подобное, например, БЕКСИНЬСКОМУ? Картины, отягощенные более густой тенью, разочарованием?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Вероятнее всего, я не стал бы художником, занялся бы чем-то другим – таким был бы ответ на здешние ограничения. Если бы не мог выражать себя своими средствами, искал бы гармонии где-нибудь в другом месте. Так или иначе, я уехал. Во мне живет восхищение миром. У меня был знакомый – он все посмотрел, всюду бывал, каждый год менял «ягуары». А когда умирал, сожалел, что вынужден покидать такой прекрасный мир. Меня тоже не покидает такая жажда прекрасного.
Ежи Жимовский: Тебе жаль чего-нибудь из того, что ты оставил здесь?
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Я жалею, что не мог быть дольше с родителями. Они подарили мне столько тепла – особенно мама. Я отправился в Варшаву, учиться, а она умерла сразу же после того, как я окончил Академию. Мне так жаль. Мама спрятала где-то рецепт того, как жить долго. Сама же жила коротко, 53 года. У нее был рак в мягкой форме, которого не заметили, поэтому не лечили. Но я думаю, что эта вот формула долгожительства – это любовь к людям. К тем, которые ушли, а были нам так дороги.
Мацей Паровский: Мы даже в теле старушки видим ту молодую женщину, которую любили, из под ее покрытого морщинами лица выглядывает лицо прежней, молодой, смеющейся, любимой мамы.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Герберт не без повода оснастил свою планету множеством песка. Когда он писал «Дюну» ученые изучали свойства кремния. Практически все современное строительство зиждется на силикатах, его химических соединениях, но он также входит в состав соединительной ткани, находящейся фактически во всех органах человека, и помогает в достижении долголетия.
Мацей Паровский: Ну еще и компьютеры на нем строят.
ВОЙЦЕХ СЮДМАК: Именно. И отсюда этот наркотик долголетия, добываемый непосредственно из песка. Герберт был мудрецом, поэтому его книга достойна широкого распространения. Это не легкое чтение, Герберт не использует дешевых приемов, он в одиночку вытесал огромный монумент – это достижение нужно объяснять людям.
