------------------------------------------------------ -----------------------------------------------

А.Твардовский

***
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня -
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память -
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава -
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам — отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье -
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно -
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, -

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот — еще под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, — счастье свое, -
В память воина-брата,
Что погиб за нее.


О.Берггольц

***
Весной сорок второго года множество ленинградцев
носило на груди жетон — ласточку с письмом в клюве.

Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна -
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.

Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».

Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.

…Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!

Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень — к роднику.

Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?

Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?

Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны…

О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было,- даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне…


Р. Рождественский

БАЛЛАДА О КРАСКАХ

Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим,
словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать веселою была:
«Я от солнышка сыночка родила...»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным,
будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была черна!..»
В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
поклонились маме в пояс.
И ушли.
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и черный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
воевали до победы.
Мать ждала.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось...
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.


В.Высоцкий

Братские могилы

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.

Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.

А в Вечном огне виден вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.

У братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?..



Л. Корнилов

МАРЕСЬЕВ

Растворяясь в мирской суете,
Вы забыли, наверно, забыли,
Как по снегу от стёртых локтей
Отрастали багряные крылья.

И росли они смерти на зло.
И тянули на взлёт небывало.
И крылатая кровь на крыло
Истребителя вновь поднимала.

И качала героя страна,
Воспевавшая подвиг и братство.
Было время, когда ордена
Почитались несметным богатством.

И Победа солдатам клялась,
Что о них никогда не забудет.
Но меняются время и власть…
Не меняются русские люди.

И никто русский дух не собьёт.
Нашу память никто не оглушит.
Возвышает маресьевский взлёт
Непокорную русскую душу.

И Россия навечно в долгу
У героя такого размаха.
И враги тот полёт на снегу
Озирают с восторгом и страхом.

Для бессмертия нет слова «был».
Снова лётчика крылья разбудят.
Он, конечно, простил тех, кто сбил.
Но простит ли он тех, кто забудет?

------------------------------------------------------ ----------


Вечная память павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!

Вечная слава героям!

Живите и будьте достойны памяти всех погибших.

С Праздником!

Порой в интернете находишь то, что уже было давно, и о чём даже и не знал.

Хотя имеет непосредственное отношение к мероприятию, прошедшему два года тому назад, http://fantlab.ru/blogarticle18900 в феврале 2012г.

Материал в "Фамильных ценностях" http://family-values.ru/ о том замечательном вечере:

------------------------------------------------------ -----------------------------------------------

Два слова о выдающемся российском поэте-переводчике Анатолие Гелескуле.

Надо ли говорить о том, какое значение имеет хороший перевод: сравните, например, «Фауста» Пастернака и «Фауста» других русских поэтов, мы даже и не помним, что «Вы снова здесь, изменчивые тени/ меня тревожившие с давних пор...» — это не совсем Гете, а в значительной степени Борис Пастернак.

Переводы же испанской литературы в нашей стране имеют давнюю традицию – еще Екатерина Великая переводила на русский «Злоключения Дон Кихота», а испанцев и португальцев 14-19 веков любили переводить в русском Серебряном веке.

В Театральном музее имени А.А.Бахрушина (в цикле вечеров, посвященных Испании) состоялся вечер памяти известнейшего поэта-переводчика, эссеиста, знатока испанской и польской поэзии Анатолия Михайловича Гелескула.

И это камерное выступление тех, кто его знал, кто помнил – взволновало присутствующих в зале.

Гелескул в юности писал стихи и поэмы. Но почему-то отказался от этой стези в дальнейшем.

Может быть, не нашел поддержки у своих друзей , как говорил на вечере писатель Рудольф Баландин (по его собственному признанию выступившему в роли «злого гения»), может, проявлял излишнюю требовательность к себе. Стихи ушли, пришли переводы, и к переводческой деятельности Гелескул относился как к предназначению. Поэтому его переводы Гарсиа Лорки и сопоставимы с переводами Цветаевой(в исполнении чтецов звучат как два равновеликих шедевра). Он живописал природу Гренады и Андалусии прозрачным языком Тютчева и Фета, создавая у читателя ощущение присутствия в этой далекой стране.

Лунная заводь реки

под крутизною размытой.

Сонный затон тишины

под отголоском-ракитой.

(«Вариация»)

Сумрачный вяз обернулся

песней с немыми словами.

(«Последняя песня»)

На тропе отвесной

ночь вонзила звезды

в черный круп небесный.

(«Песня всадника»)

Как пишет в своей рецензии на его последнюю книгу «Огни в океане» один из самых известных переводчиков с испанского, поэт и эссеист Наталья Ванханен: « Его переводы « доносят до нас ...дух времени, запах и звук минувших веков. Он так говорит с нами...языком монаха-кармелита, мистика и мученика... что, кажется, он знал всех этих людей и они рассказали ему обо всем самом главном.». А поскольку мода на все испанское у нас как была, так , видимо, никогда не проходила, недавно вышедшую книгу избранных переводов «Огни в океане» весьма непросто достать.

А те, кто когда-нибудь слушал лекции вдовы Гелескула — Натальи Родионовны Малиновской (переводчик, эссеист, доцент кафедры МГУ) о западноевропейской литературе средневековья и эпохе возрождения — не забудет их никогда. Конечно, в те далекие времена (было это больше двадцати лет назад) мне казалось, что рассказ о грозном сонме скандинавских Богов, сумевших пронести сквозь мрак столетий античную культуру непреклонных книжниках, служителях церкви да и само путешествие Данте по девяти кругам ада служит лишь обрамлением рассказа о вечной, всепреодолевающей любви.

Своеобразным продолжением встречи с ней стал вечер памяти Анатолия Гелескула в Театральном музее им. Бахрушина.

Для меня стало совершенно ясно, что без Натальи Родионовны не было бы сборников переводов Гелескула последних лет: Анатолий Михайлович со слуха запоминал прочитанное стихотворение и переводил, не имея перед глазами текста, а Наталье Родионовне приходилось записывать и править стихи под диктовку.

Их дом был подлинным культурным центром.

Подруга Натальи Родионовны — поэт и переводчик Наталья Ванханен, неизменно восторгающаяся эрудицией Гелескула, вспомнила удивительные вечера на даче Гелескула и Малиновской в Загорянке, когда, торопясь на последнюю электричку, хозяева и гости не успевали наговориться. Кстати, сам Гелескул написал предисловие к двум ее поэтическим книгам «Дневной месяц» и «Зима империи», где отмечал точность ее метафор, лаконизм поэтической фразы.

Ванханен отметила также свойственное переводчику неподражаемое чувство юмора. В последние дни своей жизни Анатолий Михайлович как-то сказал, что придумал другой конец «Гамлета»: «Вокруг гора трупов, вдруг входит призрак и говорит: « Я пошутил». Кажется, в нем самом и впрямь было что-то от мужества испанского шкипера, в ночной тьме ориентирующегося лишь на световые сигналы – те самые «Огни в океане» (перевод 16-ти поэтов, от Кеведо до Лорки и малоизвестного в нашей стране португальца Фернандо Пессоа, т.е. поэзия почти за 400 лет. Каждая стихотворная подборка сопровождается небольшим биографическим эссе, написанным Гелесуколм).

К ассоциациям, восходящим к Шекспиру, как будто призывал прозвучавший в начале вечера отрывок из «Ромео и Джульетты» Прокофьева, исполненный преподавателем Московской консерватории «Анной Трушкиной . актерами театра «Сопричастность,.(- засл. арт. РФ Натальей Кулинкиной и Юлией Киршиной) был показан отрывок из пьесы «Кровавая свадьба» Гарсиа Лорки. Она была специально переведена для театра Анатолием Гелескулом и Натальей Малиновской в 2001 году по просьбе народной актрисы Российской Федерации Светланы Николаевны Мизери, игравшей роль матери в этом спектакле . Великолепно передавала музыкальную и изысканную живописную стихию неподражаемых переводов Анатолия Гелескула заслуженный деятель культуры Аделина Королева. Во время исполнения Натальей Горленко романса на стихотворение Гарсиа Лорки «Это правда» («Трудно, как это трудно любить тебя и не плакать») у слушателей захватывало дыхание.

Огромное количество переводов Гелескула с польского (среди них Болеслав Лесьмян, Леопольд Стафф, Юлиан Тувим) и с испанского (Гарсиа Лорка, Хуан Рамон Хименес) и португальского (Фернандо Пессоа) языка было прочитано поэтом Михаилом Ларионовым. Кстати, впервые он познакомился с его переводами случайно, прочитав в каком-то «толстом» журнале перевод стихотворения Фернандо Пессоа «Один на один»и потом стал целенаправленно их искать. А вот свое собственное стихотворение, о котором вспомнил незадолго до смерти Гелескул, Михаил Ларионов позволил себе прочитать лишь после окончания вечера.

Вечер памяти Гелескула пришелся на день рождения, даже юбилей, поэта и переводчика Юрия Ефремова (познакомившегося с Анатолием Гелескулом благодаря работавшему во второй школе известному поэту, публицисту и переводчику Анатолию Якобсону). Он буквально светился от одного воспоминания об этом, благородном и мудром, столь важном для него человеке. А из выступления Рудольфа Баландина(сокурсника Анатолия Михайловича по геолого-разведывательному институту), присутствующие с удивлением узнали, что выдающийся переводчик когда-то был подающим большие надежды молодым геологом (лучший ученик на курсе, он даже получил именную стипендию Вернадского). По мнению Рудольфа Баландина, Анатолий Гелескул был истинным интеллигентом, то есть человеком, имеющим безграничные духовные и ограниченные материальные потребности.

Быть может, это бесценное качество в конечном итоге помогло Гелескулу преодолеть долгий путь к читателю. Пятнадцать лет он не мог напечатать свои переводы. Ездил в экспедиции с тетрадками стихов, посылал свои переводы в журналы. Большинство из них вовсе не отвечало, а некоторые, как будто проявляя к ним интерес, принимали перевод «Цыганского Романсеро» Гарсиа Лорки за его собственные стихи и называли их чуждыми действительности..

Последние двадцать лет, поскольку переводы почти не выходили, Гелескула угнетало чувство собственной невостребованности. Кстати, вышедшая в Питере в издательстве Ивана Лимбаха антология Гелескула «Среди печальных бурь...» четыре года ждала своего часа.

И о том, что Анатолию Михайловичу не удалось полностью перевести собрание испанских народных баллад «романсеро» Наталья Родионовна бесконечно жалеет. Несмотря на бесспорный талант составителя, воистину умевшего прилагать «жемчужину к жемчужине», в издательстве «Зеркало» (впоследствии разорившееся) вышла лишь часть подготовленных им книг. Но зато другие книги — Болеслава Лесьмяна, Ильдефонса Галчинского, Франческа Петрарки — до сих пор лежат без движения.

В Театральном музее имени А.А.Бахрушина Наталья Родионовна выступила в роли чтицы, рассказчицы и ведущей. Народу собралось, прямо скажем, немного. Не больше, чем могло бы собраться в вагончике метро. Так, по словам Арсения Тарковского, которые нередко вспоминал Гелескул, провожали в последний путь весной 1966 года Анну Ахматову. Но сейчас, как мне кажется, другие времена. Поэтому транслировать такой вечер для всех, у кого есть чувство языка , интерес к зарубежной литературе просто необходимо.

Саша Гордон. 25 февраля 2012года. Специально для «ФЦ»

( источник — http://family-values.ru/professional/dva_... )

https://www.evensi.com/-/109417192

послесловие к этому изданию готовил А.М. Гелескул, о чем я уже писал http://fantlab.ru/blogarticle17748 в декабре 2011 года.

Вечер прошёл в замечательной атмосфере: смотрели видеоматериалы с О. Рожанской, интервью, читали её стихи, просто вспоминали эту замечательную поэтессу, жизнь которой была такой короткой и яркой, и оборвалась так трагично.
А стихи — стихи остались с нами.
Поэзия Ольги Рожанской нестандартна, многослойна и глубока, выходит из ряда, запоминается с первого прочтения.
Вот несколько стихотворений. что особо легли на сердце:

______________________________________________________ _____________

***
– Перевозчик, перевозчик,
Отвези меня туда,
Где растёт плакучий хвощик
У бездонного пруда.

«И зачем я, старый дурень,
В перевозчики пошёл?
Свод небесный был лазурен,
Ночью в нём светился Вол.

А теперь изнанку видел,
Оба берега сравнил;
Сей, крутой, возненавидел,
Ровный, тот – не полюбил.

Стонут, блеют: перевозчик!
Перевозчик, нам туда !
Или им Харон извозчик?
Или время – не вода?

Или я веслом не щупал
Всё смывающий поток?
Видел: память, словно щука,
Злобно щерила роток».


***
Время, зыбкая обитель,
Тина вечности на дне!
Только разум, наш водитель,
Дуги выставил вовне.

Он открыл, что бег кончает
Возле мельницы вода,
Где друг дружку исключают
«Нынче», «завтра» и «всегда».

Но пока двоякодышишь
Не поймёшь во тьме сырой:
То ли жабрами колышешь,
То ль ведёшь посылок строй?

И аршинный, как у цапли,
Брезжит Истины сустав.
Цоп! – и стряхивает капли,
На весу перелистав.


***

А.Я.
Как спелый виноград, могилы лопнут.
(Кончай базар! Вали на суд гурьбой.)
Как трубный глас похож на пятистопный
Ямб, из гробов влекущий за собой!

Надгробье треснет, как созревший плод,
(Меж "куф" и "бет" — разлом с неровным краем);
И выйдешь в мир, который станет раем,
Как в дверь входил — одним плечом вперед.


***

Не знают листья скуки бытия.
У ивы – лодки, а у липы – лапы.
Проходит жизнь, а в поле тихой сапой
Растёт трава, и каждый год – своя.

Как хорошо до старости дожить!
И лоб набить, и что-нибудь увидеть
Там, где едва ль с нас станет ненавидеть,
А, может быть, сумеем полюбить.

Кажется, время течёт избирательно. То пришпорит, сметая не только дни, но и целые месяцы, одним махом перескакивая из сезона в сезон; то затормозит, немыслимо растягивая часы и минуты.

Уже два года, как нет с нами Анатолия Михайловича, но кажется — всё было вчера.

А тот день, 25 ноября 2011 года, показался мне бесконечным.
Берег Яузы, дорога от метро к залу прощания, томительное ожидание начала церемонии, лица, глаза людей, близких, друзей и просто пришедших отдать дань уважения, речи выступавших, короткие и длинные...
И над всем этим — непередаваемое ощущение нереальности происходящего, какой-то неправильности, несуразности...
Я стоял у гроба, глядел на такое усталое и одновременно спокойное лицо и вспоминал слова Анатолия Михайловича, любившего и умевшего пошутить, и на мой вопрос о самочувствии неизменно отвечавшего: " ..хуже, чем раньше, но лучше, чем потом..."
И вот оно, это самое потом, ставшее сперва настоящим, а теперь уже и прошедшим.

Но есть близкие и друзья, есть множество благодарных читателей, любителей русского поэтического перевода, есть, наконец, братья наши меньшие, сохранившие на себе и несущие тепло его сердца и свет души......

Есть и будет — магия его языка, волшебство слова, открытая дверь в мир Красоты.

Есть и будет — благодарность за громадный труд жизни, за настоящую Поэзию, подаренную людям в переводах, сожаление о многом и многом несделанном, что могло бы быть сделано...

Есть и будет — светлая память о замечательном человеке, тонком, ранимом и беззащитном, отдавшем всё без остатка своему прекрасному призванию.

Время идёт и проходит.
Остаётся память и Поэзия.


Два года — как один день.
Любим и помним.
----------------------------------------------------
***
Отпылавшие листья с осинок
Облетают, кружась на ветру,
А в следах полумесяцы льдинок
Начинают синеть ввечеру.

Отлетела последняя птица.
Отблестела в закате крылом...
Не забыть бы любимые лица
Уходящих в зарю напролом.

Не забыть бы и краски, и звуки,
И горячие волны в крови.
Только память спасёт от разлуки.
Только память — бессмертье любви.


Глеб Еремеев

Щемящие сумерки позднего лета…

Вчера, в Бахрушинском http://www.gctm.ru/ , в 19.00 состоялась Премьера музыкально-поэтической программы "Щемящие сумерки позднего лета…" на стихи испанских поэтов в переводе Анатолия Гелескула.

http://www.gctm.ru/branches/gctm/events/b...

Исполнителем и главным действующим лицом был заслуженный артист РФ Саид Багов.

Два с половиной часа пролетели незаметно; присутствовавшие на вечере любители поэзии в полной мере насладились замечательными переводами из Лорки, Мачадо, Хименеса, Гарсиласо, Кеведо.

На мероприятии — как и на всех вечерах в Бахрушинском — царила дружеская, благожелательная атмосфера приобщения к настоящей поэзии .