Прежде чем начинать читать этот роман, нужно уяснить для себя две вещи. Первая — необходимо понять, как воспринимать это произведение — как некоторый магический реализм с отсылками к поп-культуре 70-90-х с легким шармом Уэлша\Паланика\Лимонова (???), либо как некий социальный драматический экскурс в жизнь отдельно взятых молодых людей из Бруклина, с примесью уличной культуры и большим музыкальным багажом, который всенепременно надо слушать при прочтении, чтобы погрузиться в атмосферу авторской задумки. На самом деле нет)

«Одиссея памяти»... есть особый сорт людей, который любит оглядываться на жизни других, чтобы иногда успокаивать себя — «вот я то что, тут вон что у людей творилось». Наверное, стоит именно так понять Летема, который создал «Бастион одиночества», как некий сплав судеб, где каждый персонаж неслучаен, но, по-своему, трагичен. При этом тонкость аллюзий, отсылок и скрытых смыслов настолько неочевидна для обывателя, что он наверняка либо прочитает роман, как нечто пошлое, либо не дочитает вовсе, потому что, надо сказать, произведение достаточно нудноватое.

Но, все же, стоит ознакомиться с этим произвдением по нескольким причинам. Автор, намеренно окутывая читателя в завесу печали, одиночества, и неприкаянности героев, рассказывает нам, на самом деле, историю Бруклина, как района, пережившего несколько перерождений, от времено «Банд Нью-Йорка», через призму мультикультурного Вавилона всех этих обветшалых улиц, к некоторому мнимому Ренессансу с фальшивыми ресторанами «под Европу» и снобами, которые даже не знают соседей.

И, конечно, музыка. В книге ее много, и нарочито подробно отсылая нас к тому или иному исполнителю, для каждого, взявшего книгу в руки, проводится экскурсия в стиль. соприкасающийся со звуком. Музыка улиц 70-х, 80-х, 90-х — взлеты и падения, через которые проходят люди под эти самые ритмы, а в итоге — все те же пыльные пластинки, которые можно продать, купить новые, или потратить вырученное на минутные удовольствия. А вообще, там даже Брайан Ино есть, а это уже зарождение независимой электроники.

Неслучайны и отсылки к комиксам. Жуткая жизнь немногих белых детей в районе агрессивных уличных банд приводит их к тому, что они замыкаются в выдуманном мире супергероев, а кто-то становится ими по-настоящему. Аллегория, безумие, вещества — что происходит на страницах книги, когда мы видим воочию Аэромена и его ипостаси, проявляющиеся не просто так — а через некий артефакт — кольцо, делающее аллюзию уже на«Властелин Колец» и «Хоббита», упоминающиеся в романе вскользь, но отдающие тот архетип всемогущества при помощи какого-то символа.

А еще здесь много написано про дружбу и самопожертвование. Но ведь супергерои так себя и ведут. При всевозможном упоминании «Марвел», главный герой в своем отчуждении — это персонаж DC — более взрослой и мрачной вселенной, именно поэтому роман взял себе это имя — «Бастион Одиночества» — тайное обиталище-крепость Супермена. Но для чего? если вспомнить, то в этой крепости Супермен поставил огромный памятник своим родителям.

Конфликт отцов и детей также пронизывает текст насквозь. Знаменитый художник и знаменитый музыкант — родители двух друзей, и их исчезнувшие матери — вот трагичная предпосылка для грядущей беды. Это одиночество взрослых, которые не могут помочь своим детям, но заведомо слабее их, дети им пытаются помочь снова обрести себя среди этих недобрых улиц. Отцы все равно этого не поймут, а сыновья не обретут покоя.

А еще некоторые фанаты Хита Лэджера считают, что этот роман любимый у этого почившего слишком рано актера, но он упоминает о «Бастионе...» в одном из интервью, только в контексте того, что и сам он проживал в Бруклине. А еще кто-то заметит, что его трагичный джокер тоже вписывается в одиночество мультивселенной Дин-стрит.

А прочитать роман стоит, наверное... Или просто послушать музыку

Il Principe Gelato

Впервые эту миниатюрную сказку прочитал в детстве и она мне очень понравилась своим социальным подтекстом. В этом плане она очень здорово перекликается с одним из рассказов Людвига Ежи Керна о псе Фердинанде — «Тележучок». Вся суть этой социально-психологической (смешной и иронической) сказки в том, что очень близко нашим любителям микрозаймов. И если сейчас агент кредитора будет звонить до упаду и угрожать-увещевать, то в давние годы агенты были не в меру суровее и давили на совесть неплательщиков более рьяно. Социалистически настроенные герои Родари (а таких в его римских фантазиях много), помножают свои взрывные бунтарские характеры на характер чисто итальянский. И вот нежданно во взятом в кредит холодильнике, за который, конечно же, нечем платить, появляются инопланетяне, которые любят холод, а их величина позволяет сделать экспансию на Землю практически безболезненной для самих землян. Ну, и конечно, финал сказки несколько бравурный — с креативным подходом к рекламе и оплате по счету. В общем, «марсиане помогут», а тем не менее...

Эпопея с прочтением произведений Иванова продолжается, и, свой черед настал и для «Пищеблока».

Писатель определенно сделал коммерчески выгодное произведение, чему и способствует уже второй вышедший сезон сериала (я не смотрел, но удивлен, как можно эту историю растянуть на такую длительность). И сам роман написан великолепно, как и все, что я читал у Иванова, а что-то и перечитывал. Однако, почему-то, от начала и до конца прочтения я чувствовал некоторое ощущение дежа-вю. Дело в том. что у меня есть еще один автор, которого я иногда перечитываю — это мало кому (или я ошибаюсь) известная Ирина Денежкина. Сейчас она пишет сценарии для сериалов, а лет двадцать назад номинировалась на премию «Нацбест» с примерно похожим произведением про бритоголового мальчика в очках Валерочку, который, судя по рассказу «Нацбест», имел реального прототипа), и его приключения в лагере.

«Пищеблок» начинается очень бодро — со страшилок, которые черно-красной нитью вплетаются в канву повествования, раскрывая нам персонажей, причем довольно ярких и запоминающихся — это различные пионеры и вожатые образца Олимпиада-80. Что ж, среди этой веселой мишуры, вырисовывается не только мрачноватый мальчик Валера (в очках), но и вожатый Игорь Александрович, модный и молодежный, но, разумеется мечтатель и философ. Я нечаянно вспоминаю про Виктора Рахманина из хоррор-повести Успенского про пионерские страшилки «Красная рука, Черная простыня, Зеленые пальцы» с его доводами и злоключениями.

Иванов пишет талантливо, ради мрачной истории о вампирах он даже сменил локации с любимого Урала в Самарскую область, чтобы погрузить нас в страшный мир советского детства, и вызвать ностальгию у тех, кто полюбил эту эстетику сейчас. Однако, будучи взрослым человеком, он опять же забывается, и пионеры нарочито пластмассово грубят и подкалывают друг друга. Несмотря на обилие редкого фольклорного детского компонента, почему-то культура повседневности лагеря выглядит ненастоящей, хотя и интересной. Чтобы понять про быт и сленг пионеров того времени, наверное стоит почитать Козлова с его «Гопниками»\«Школой», но мы четаем не реалистичную автобиографию, а печальную и захватывающую сказку про те времена, где многие были, а многие только узнали про все это. Вампиры в романе — все та же ширма, которая карикатурно показывает нам советский идеализм через призму существ, использующих фетиш пионерии для маскировки. В то же время, бунтари-молодежь и дети до уровня уставших от советского несколько не дотягивают. зато есть драматизм и любовь, и финал, печальный, но внушающий надежду на будущее. А это уже Крапивин.

Кстати самое чуждое слово в романе — это

И, в целом, это было чудесно. Буквально недавно пересматривал эти комиксы (все еще комиксы, а не графические новеллы) от «Эгмонт» (в бумажном варианте у меня две первые части, а следующие пришлось рассматривать с экрана). Интрига и экшн-составляющая с неплохой классической отрисовкой, все же продолжает радовать также, как и в середине 90-х. История поиска Атлантиды, вкупе с небольшой долей конспирологии и фантастических мотивов позволили сделать еще одну увлекательную историю об Индиане Джонсе, не вторичную, но, возможно под глубоким влиянием «Ковчега завета». Интересный сюжет, поверхностный экскурс в исторические эпохи, и знакомство с артефактами — вот тот небольшой торный путь, что все еще продолжает романтизировать археологию и смежные науки. Можно и древнюю редкость описать и параллельно проучить какого-нибудь врага, и зачет параллельно поставить юноше, вовремя подвернувшемуся ,чтобы спасти любимого профессора. Можно сказать, что так все и есть на самом деле. И это радует.

Сны Бальдра...

На самом деле, не переставая, восхищаться творчеством Джеральда Брома, все больше вижу в нем самом остатки того самого хтонического, первобытного и примордиального более, чем в любом другом авторе темного фэнтези. Создавая свои причудливые иллюстрации, он неразрывно соединяет их с текстом. Ведь именно так и притягивают читателя и Туве Янссон и Экзюпери — без аутентичных авторских рисунков магии при прочтении не произойдет. А она безусловно есть. Судя по всему, в чем-то повторяя путь «Потерянных богов», автор захотел показать нам историю еще одного неудачника, но с более менее счастливым, «рождественским» финалом. Может быть поэтому в книге остаются пасхалки-имена, чтобы напомнить нам о прошлом.

Джесс «Крампуса» — это скальд давних саг ,который ведет нас по пути йольских мистерий, проложенных по выжженным светом неоновых фонарей американских городков, где даже в захолустье не осталось ничего святого и волшебного. Но вот достаточно пары взмахов кисти, и вот он — Крампус уже скачет по заснеженным пустошам, а Санта-Клаус вовсе не так прост, как он мнится столпившимся в супермаркетах простакам.

Но, чтобы понять мистерию. необходимо в нее погрузиться, и вот тут Бром начинает ерничать уже над Гейманом и Кингом, при этом не оскорбляя их величия, он тпросто рассказывает древние сказки на свой лад, и знаете, очень и очень неплохо, по крайней мере у меня возникло совершенно мало вопросов к этнографической и магически-реалистичной составляющей. Здесь создаются новые магия и мифология с большой тоской по ушедшему европейскому прошлому, и, прорастая на старых кострищах индейских типи, новые боги и герои сражаются на просторах Северной Америки, с долей юмора, отсылкой к старым вестернам, сквернословием, а еще парой запыленных книг с картинками.

У меня эта сказка Родари вызывает столько воспоминаний о детстве, что сегодня перечитал ее снова, буквально в обеденный перерыв. Поистине, это самая чудесная утопия для детей, когда-либо написанной. В этом плане сразу вспоминается еще одно произведение такого рода — «Шел по городу волшебник» Юрия Томина. Ну ведь правда?) Планета, где каждый день новогодний, есть можно все, что угодно, хоть землю — а оно будет вкусным и съедобным. Любые игрушки — самого хорошего качества и ценности бесплатны, а все за людей делают роботы. Такое обычно характерно для того общества, где есть социалистический строй и определенная прослойка населения, которой не всегда на что-то хватает. Но, разумеется, посыл остается совершенно иным — ни волшебные спички у Томина, ни целая планета новогодних елок ничто перед желанием светлого и прекрасного будущего, которое строят сегодняшние пятиклассники, мечтающие и желающие блага не только для себя. В первую очередь, Марко Милани, юный ворчун из Тестаччо в Риме вспоминает о родном городе и районе и всенепременно сохраняет свою непоколебимую идентичность даже в условиях нереального и соблазняющего его союзническими отношениями мир пришельцев, которые, впрочем тоже не сильно доверяют землянам)))

Прошло несколько лет, и Николай возвращается на Черное море, где участвует в экспедиции по вводу в эксплуатацию подводного дома «Садко», где он выступает уже в виде опытного аквалангиста. Читатель знакомится с бытом и спецификой жизни в подводном доме, его обитателями и экспериментами, которые там производятся. Рисунки Беломлинского украшают повесть и делают ее забавнее, но сам текст уже сквозит опытом прожитых лет и легкой грустью, по крайней мере, мне так показалось. а еще в конце книги есть небольшой очерк с реальными фотографиями всех экспедиций Сахарнова, в которых пришлось поучаствовать и его литературному герою. И это очень здорово и интересно.

Во второй подводной повести Николай отправляется на дальний Восток, чтобы сделать иллюстрации для научной книги о морепродуктах. Здесь он знакомится с молодыми водолазами, по-настоящему суровыми и мужественными людьми, и опускается на дно Тихого океана, наблюдая за сложнейшей работой — ловлей трепангов. В «Трепанголовах» еще больше ощущается атмосфера, схожая с Юрием Ковалем — одинокая ветренная романтика, пропитанная морским воздухом, размышления и тоска по дому, месту, куда приятно возвращаться.

Что может захватить более, нежели хороший и интересный рассказ. С самого раннего детства читал и перечитывал издание 1972 года с повестями Святослава Сахарнова о подводных приключениях в Тихом Океане и на Черном море. Эти, простые, написанные в виде дневников, рассказы об экспедиционном быте людей, западали в сердце также, как и волшебство слова Коваля, прочитанного примерно в том же возрасте. Путешествие на «Тригле», небольшом моторном боте, которую безоговорочно назвали шхуной, в компании столь же разношерстной, сколько и интересной, молодого художника Николая захватывает сразу. Экспедиция эта была палеонтологической, молодые ученые искали отпечатки древних морских животных, параллельно попадая в курьезные ситуации и, вместе с главным героем, юный читатель мог узнать кое что и о морском быте, и о названиях животных, да и вообще о многом, что может пригодиться для рассказов будущим поколениям. Из всех трех повестей, «Тригла» кажется самой летней, самой прогулочной и веселой.

Маленькие девочки вырастают, но где-то в глубине души, они все еще маленькие девочки.

В юности мне очень нравилась книга «Девочка, которая любила Тома Гордона», пожалуй это был первый психологический триллер Кинга, мною прочитанный. Вся эта тематика самокопания, вообще очень способствует времяпровождению с книгой в одиночестве осенних ночей. И чуть позже я познакомился с историей Джесси. И, конечно, сопоставил ее с историей Триши. «Игра Джералда», в этом ключе, судя по всему, была пробой пера. Длинное повествование, где, собственно ужасу и survival-части уделено слишком мало времени, и все персонажи, как галлюцинапции, так и реальные угрозы вроде

или

это статисты, фон для личных и глубинных переживаний взрослой женщины со своими скелетами в шкафу. Это бесконечные разговоры с подругами и своими альтер-эго в полубессознательном состоянии, это заморачивание в том, что именно она — причина смерти своего мужа, это неодолимо-неотвратимое возвращение в тот памятный день солнечного затмения, когда произошло что-то, по ее мнению неправильное, но и не без ее (опять же) вины. ВИНА и САМОКОПАНИЕ — вот два ключевых столпа произведения, и, может быть, именно поэтому история Триши, написанная на пару лет позже, смотрится динамичнее, и живее. Девочке сопереживаешь, и пугаешься вместе с ней мрачного леса, а вот чтение «Игры...» превращает нас в соглядатаев, подглядывающих, и судачащих потом обо всем увиденном. Неслучайно, завершающие главы — это письмо, в котором рассказывается о том, как бы умело ситуацию скрыть. Что ж, Джесси победила всех своих фантомов, и излечилась, а вот лунному человеку времени уделено все же очень и очень мало, как по мне, персонаж этот на удивление интересен и самобытен, только Кинг мог такого описать. Хотя, мне кажется, своим романом писатель несколько поиздевался над женской психологической тематикой в общем и частном. И, тем не менее, роман, как и его экранизация стоит времени, на него потраченного.

К слову, как и всегда у Кинга, в романе есть взаимные пересечения с еще одним унылым произведением автора —

На самом деле, очень сложно было прочитать этот небольшой, в общем-то рассказ. И, наверное, в первую очередь, потому что он в большей степени психологический, нежели фантастический, и, во многом, выдерживая стилистику сборника, как такового, он не смог расправить крылья в должной мере. На обычном примере семьи снобов, очень правдоподобно (даже сериально) показанной через поведение статичных героев и до странности заежженного непонимания (тоже статичного) между будущими свекровью и невесткой, за которыми наблюдает душа в ожидании воплощения, за порядковым номером и предназначением (строго по номенлатуре канцелярии небес (?)) нам подается то, как из-за глупости людской не получается великого. И, наконец, мы понимаем, что конфликт модернизма и якобы патриархального может привести к тому, что не рождается в итоге человек, могущий сделать что-то полезное для всех. А все из-за старухи-матери с псевдоаристократическими взглядами. И действительно, такое сплошь и рядом. Угнетенные невестки, которые слушают Би-2, но не знают об опере, что вовсе не является показателем дурного тона или несоответствия пассии. Так ведь не бывает, по итогу)))? Но нет, все раздувается до уровня вселенской катастрофы в духе «Брюса Всемогущего». А на деле. было бы достаточно всего лишь немного изменить финал, потому что осадок безысходности остается именно в духе сериального послевкусия, но не надежда на светлое будущее.

«С самой своей смерти в 1937 году Лавкрафт начал стремительно превращаться в культовую личность.У него и тогда уже был круг учеников, подражавших учителю и работавших вместе с ним». Эдмунд Уилсон, «Сказки о чудесах и нелепостях» 24 ноября 1945 г.

Взяв с полки заветный том под редакцией Роберта М. Прайса, который на сегодняшний день является одним из крупнейших издателей произведений легендарного Г.Ф. Лавкрафта, я поспешил уйти от пытливых глаз посетителей нашей скромной книжной лавки… С обложки книги на меня взирал грозный неспящий Ктулху, исполненный подражателем Гигера настолько аляповато, насколько может быть магом человек, вырезавший магические знаки из бульварной газеты. Тем не менее, добротного качества обложка скрывала под своей рельефной завесой на ослепительно белых листах бумаги, вдвое повышающих стоимость тома, двадцать восемь новелл лавкрафтианского хоррора, как обещал нам издатель. Двадцать восемь ключей от Бездны, двадцать восемь ступеней на безжизненное плато Ленг, а быть может двадцать восемь таинственных знаков, позволяющих увидеть Сновидческий мир? Все это ожидал увидеть мой внутренний мир на страницах сборника. В оригинале он носит имя «Аколиты Ктулху», достаточно непонятное для русскоязычного читателя название, что, все же, воспроизвелось в игривой форме в аннотации от издательства. Но в их интерпретации слово «аколит» несло значение ученика, ученика самого Г.Ф.Л., который скрывался под литерами непроизносимого имени в своих письмах. Однако истинное значение понятия «аколит» несколько глубже, это последователь, спутник, если так можно выразится адепт культа Ктулху, но не иномирового спящего и одновременно неспящего Бога, а одного из самых значимых творцов минувшего столетия.

Оформление книги было выдержано в популярном стиле изданий произведений Нила Геймана, которому пророчат судьбу нового Стивена Кинга, он же стоит и во главе списка «аколитов», однако сам он представил на суд читателя лишь короткую новеллу, исполненную саркастических американизмов, колких подробностей и нечестивых замечаний, которые как раз и претили проанглийскому консерватору Лавкрафту.

В самом издании при глубоком изучении обнаруживается сонм опечаток, которые говорят лишь о главном и одновременно самом страшном значении фолианта – спекулятивных изысканий ради скорой выгоды. Дорогое издание пестрит наспех сделанной работой корректоров, которые позволили измарать чистейшие листы поделкой.

Вернемся в мир сборника «Культ Ктулху». На страницах рядом с маститыми Борхесом и Гейманом приютились совершенно неизвестные русскому читателю, авторы, чьи рассказы датированы первой половиной XX века, но они лишь косвенно приглашают нас за завесу мистической тайны. Быть может наиболее значимым для поклонника творчества джентльмена из Провиденса станет интересная литературоведческая статья, которая прелюбопытна и написана хорошим языком.

Испытывая трепет, я поставил фолиант на полку, предоставив будущим читателям ознакомиться с этим сборником, чтобы открыть для себя тайные миры Лавкрафта, стать сетевым почитателем тентаклеобразных монстров, не отражающих и капли миров Мастера, а быть может отвратить от потаенных эстетически изысканных новелл профана. Это неизвестно лично мне, но рок Судьбы наверняка оставит этот сборник в небытие.

'А вот простой, казалось бы, августовский день. Среди молочно-белого тумана, перекликаясь в завесах тяжелого и влажного воздуха можно заблудиться, а можно и созорничать. И вот тогда незначительный эпизод внезапно связывает что-то тревожное, почти трагичное. Но, автор ведет нас, успокаивая себя ,мальчишку, взрослых мужиков, и возможно — овцу. Но, без шуток, страшная августовская гроза в сумерках еще не убраных картофельных полей, в тоске неприкаянных бесконечных равнин и перелесков, среди страха и непонимания, которые превращаются в суеверное, архаическое, фольклорное — это тот самый русский заветный хтонизм. И вот тогда, чтобы спасти себя от страха на ум приходит утро, молочно-белый туман, и голос в сыром воздухе, который уже через пару минут станет новой быличкой или сказкой.

А есть у Коваля и ряд рассказов, которые выбиваются из общей стилистики лубочно-таежно-романтического. Скорее, они похожи на что-то распутинско-шукшинское. Впрочем, все равно, они «ковалиные». Знатоки творчества Коваля поймут, почему герой этого микрорассказа оказался один в рыбоохранной конторе, и откуда у него с собой была нельма и штурвал, но именно этот дневниковый шарж раскрывает нам что-то, что иногда роднит допустим Крапивина с Лондоном. Крапивинские мальчики, рано или поздно, вырастают, и, иногда, их душу наполняет случайная лиричность и внезапная романтика, причем под незатейливую песенку.

Впервые прочитал этот рассказ в подшивке старого журнала «Мурзилки», еще отцовского, с достаточно забавными иллюстрациями, показывающими лабаз этаким мансийским стилем, а Проньку-моториста уж совсем охламоном. Но, в этой ситуации вполне можно понять и страх молодого парня перед медведицей, и его одиночество, и дурной азарт, который терзал его практически год. теперь, сравнивая произведение с различными иллюстрациями, будучи взрослым человеком, все больше проникаешься ситуацией. Я уж не знаю, почему так получилось, но сто (100) банок сгущенки, не считая трех пудов муки, да впридачу мешка компота, да ящика масле — оставленные в тайге — это сильно, при том, что в следующем году на поиск алмазной трубки выделят столько же. Но не буду считать чужой припас. Дело в смекалке лесных зверей. И коваль снова, в свойственном ему стиле, неспешно рассказывает нам, как звери старались в лабаз проникнуть, а что было потом, лучше прочитать.

Из всех моих книг Коваля, «Кепка с карасями» 1974 года самая любимая, потому что иллюстрирована талантливым и внимательным к деталям Н.Устиновым, немного мрачновато и таинственно. «Лабаз» в этих иллюстрациях показывается нам более тревожным, а когда парень сам себе кричит на разные голоса, так и вовсе начинаешь ему сопереживать. В то же время стиль рассказчика пленяет еще больше, и ты засыпаешь под пение ветра в соснах.

Не мудрствуя лукаво, скажу, что в этом году в моей жизни неодолимо много Иванова. Здесь и недавние экранизации, и перечитанные классические, и открытые новые произведения.

Могу сказать, что в действительности, именно в этих объемных, но легко читаемых романах мне и открывается тот Другой Урал, что грезился мне из далеких забайкальских земель, и потом чаялся в дреме Урала Среднего.

С самого начала «Золото Бунта» увлекает весенним половодьем в мир, где неразрывно сплетены мир оборотный, потусторонний, и мир профанный, обыденный. Здесь среди корявых неуютных деревьев проблескивает свет, или это самородки сияют нездешним огнем? А еще глубокой реченькой течет дивная русская речь, диалектная, интересная, родная, и чужая одновременно, выдающая уральское, потаенное, незнакомое непривычному к ней человеку.

А еще, безусловно, роман хранит еще одну большую тайну, тайну поиска себя в мире, где не остается ни друзей, а враги настолко хитры, что отчаяние почти овладевает человеком, превращая его в подобное затравленному зверю существо. Только вера в что-то светлое помогает не сойти с ума ни перед вогульскими мороками, ни перед коварством бурной реки, ни перед искушением, чем бы оно ни было. И именно поэтому, несмотря на открытое и неприкрытое во многом естество, «Золото бунта» целяет и уводит вниз по реке теснин, проводя умелой рукой там, где и опытный сплащик сто раз оглянется.

А еще бывал я и на Старой Утке, и в Сысерти, да и много еще где, бродил Чусовую, ходил по выветренным останцам ее берегов, там, где в скальниках глазницами невидящих взоров смотрит в спину давнее, и, безусловно, почувствовал то же, о чем пишет Иванов, любящий Чусовую, и нередко напоминающий о ней на страницах книг.

В неприкаянности сумерек необыкновенной серой ночи, которая, быть может, могла бы быть и серебряной, да что-то у нее не получилось, разговор течет сам собой — присказкой, уютом теплого костра, горячим глотком крепкой ухи, или приглашенным незримыми гостями. А быть может, кто-то придет незваным на этот огонек, растворенный седой неотвратимостью ночи. Так и героям повести лениво, нежданно явился редкий и интересный зверек, ожививший и сделавший ярче ленивую неспешность ночи. Все это оставляет в памяти приятные воспоминания о прочитанном, и, как ни странно возрождает в глубине сердца воспоминания собственные, растворившиеся в предрассветном тумане.

Совсем недавно у меня появился повод, чтобы вспомнить этот рассказ Юрия Иосифовича. По делам поисковой работы на местах сражений Гражданской войны, судьба занесла нас на обрывистый берег у села Никольск Кабанского района, и, в тот дождливый день мы, кубарем скатившись с песчаного обрыва прямо в деревню, зашли в местное сельпо (вот именно так, а не просто магазинчик современного типа) Здесь дело было не в антураже, где в обычной бревенчатой избе начала XX века в центре комнатки стоит печь, а вокруг, вперемешку, разлодены товары — от верхонок до каких-то уж совсем пестрых женских халатов, переложенных пачками махорки (от моли видимо) и красиво убранных консервных банок и коробок с различной снедью. Здесь смысл был заложен в том, что это место было культурно-досуговой площадкой, где бабушки, сидящие тут и там сразу же обсудили нас, а потом стали получше продавщицы советовать товары.

И вот, я вспомнил «Клеенку», красивую, с полевыми цветами, по энному отрезу в одни руки. И доброго дядьку зуя, который не только всем отделил от своего отреза по лишнему количеству ,но и приговаривал-присоветовал, заботился, чтобы не испортили, не прожгли. А вот и понимаешь, насколько неспешна и размеренна жизнь в деревне, где можно взять в сельпо любой товар под запись (в нашем случае очень сетовали, что мы так не можем), поговоритб о том и другом, а иногда просто восхититься цветочками, нарисованными на казенном полотне клеенки.

И все же — это удивительное мастерство волшебника, буквально в нескольких абзацах, неспешным, но вдохновенным словом рассказать о спрятанном в кувшине осеннем ветре. И не просто спрятать его под прочную тугую пробку, но, магически выверенным жестом поделиться невиданным, потаенным, скрытым у сердца памятным временем остывающих осенних полей, где запахи сплетаются со звуками, а то, что не успеет запечатлеть восторженный взор, то сохранит благодарная память сердца. И самое важное, поделиться этим с близкими людьми, подарив им частицу той радости, что захватывает дух, когда в лицо бьет неприкаянный осенний ветер, сбрасывающий последние листья с деревьев...

Раскрывая чудесный мир деревни Чистый Дор, Коваль через призму волшебства предвечерней поры чарующих лесов, аромата трав, свежести затерянных водоемов прокладывает читателю путь к заветному дяде Ване, о котором нам, вместе с рассказчиком прожужжал уши дядька Зуй, и вот, уже, разложив на полу зимовья ворох забайкальских карасей, все еще трепыхающихся и жаждущих ускакать в таинственное горное озеро, ты замираешь и ждешь, кгда тебе покажут тех, которых ты еще не видел, карасей белых. А солнце все движется к закату, самовар поставлен, и дымка растекается по невысоким холмам и сопкам. За это ощущение уюта и умиротворения, звонкой лесной тишины и неспешный просторечный говор в вечерних сумерках я и люблю Юрия Иосифовича и его новеллы.

Эта адаптация получилась достаточно интересной, несмотря на достаточно модернистскую отрисовку. В целом она и воспринимается, как быличка, рассказываемая случайным дедом случайному путнику. В то же время, «Цвет из иных миров» является одним из любимейших моих произведений у ГФЛ, и семья Гарднеров, как впрочем и их окружение всегда казались мне более милыми, и вызывающими сочувствие той белой, что приключилась с ними после падения метеорита. В отрисовке Стаффорда большая часть людей, кроме, быть может, рассказчика, изображена как некие реднеки, с грубыми чертами лица. Однако, уситывая то, что художник изначально карикатурист, все встает на свои места.

На самом деле, после прочтения «Крампуса» и «Похитителя детей», «Потерянные боги» кажутся несколько слабее. Однако, с первых же страниц, бром снова увлекает лаконичностью повествования. Во многом, роман получился стилистически похожим на творчество Геймана, а еще больше — на «Темную башню» С.Кинга. Но здесь я ни в коем случае не хочу сказать о вторичности. Роман потрясающий. Просто его структура — структура не темного фэнтези, а некого вестерна в антураже Чистилища.

Главный герой, молодой ганфайтер, становится после неурядиц и личных трагедий на путь поиска себя, поиска чего-то важного, опять же — ради чего-то очень важного. На его пути встают различные группировки с харизматичными лидерами, причем есть место и карьеристу с криминальным прошлым, есть и идейному вдохновителю (причем офицеру армии Конфедерации). Ну, и конечно же, здесь есть место и большим револьверам, и длинным плащам в стиле Уайета Эрпа. В общем, Бром написал этакий загробный вестрен.

Как и в других своих произведениях, автор противопоставляет мир потерянных дохристианских богов с миром победившего «единобожия», но собирает в загробном мире богов именно хтонических — здесь есть и Велес (во многом бог, связанный с миром мертвых, хотя Бром использует и его устаревшую семантику, как «Скотьего» бога»), и Хель (понятно, почему), и Сехмет (связанная с моровыми поветриями), и даже экзотический образ Ивабог (судя по всему, отображенная в апокрифическом образе Ева). Весь мир Чистилища — это противостояние, которое проходит в непрестанном сражении с демонами Ада,подкрепленном и злобой на Небеса, которые изгнали древних Богов вниз.

Главный герой должен пройти через испытания, чтобы, как и водится у Брома, финал был вовсе не таким, какой бывает в хороших сказках. Может быть именно поэтому читать его книги интересно, а персонажам начинаешь сопереживать.

В сущности, рассказ «Повелитель кольца» написан в классическом стиле, и, безусловно, в нем прослеживается тот легкий флер. что мы видим у Г.Ф. Лавкрафта или Э.А. По. Это мистическое вдохновение вотоском, его неизведанными тайнами и нечестивыми артефактами. Во многом — это и психологический триллер, правда не лишенный некой аристократической излишней чопорности, где даже такие жуткие подробности ,как попытка убийства одного из персонажей превращается в светский разговор. Но, безусловно рассказ интересный и не затянутый. В нем есть изюминка, раскрытая в названии, в этом смысле читатель только в завершении повествования понимает кто же на самом деле повелитель кольца.

Книга Айрин Хант была мною прочитана впервые в журналах «Пионер» и «Костер» (там журнальный вариант повести был выпущен под названием «Беглецы» с великолепными иллюстрациями. А вот буквально недавно, в подарок на день рождения, я получил то самое единственное издание 1978 года, и прочитал его в утренние непогодные часы начала августа. Что ж, тематика Великой депрессии и невеселой жизни детей в 20-30-е годы не могла не выпускаться в Советском союзе и не быть принятой подростками. В принципе, даже сегодняшние молодые любители литературы смогут найти аналогии, например, с одним из сезонов «Американской истории ужасов». Впрочем, у Хант больше общего с произведением Януша Корчака «Маленький бизнесмен», которая тоже мне очень нравилась. Ребята бегут на запад и на Юг США, чтобы попытаться выжить среди нищеты и голода страны, погрязшей в безработице. талант старшего брата Джоша и обаяние маленького Джоя помогают им на пути, да и встреченные взрослые, во многом, позволяют думать, что еще не все потеряно. Конец повести вселяет очень большие надежды и требует продолжения, но... Как говорится ,проще додумать все хорошее, нежели прочитать вторую часть «Президента каменного острова»)

В действительности, совсем недавно нашел в закромах эту книгу, которая была подарена мне в детстве бабушкой. Несмотря на то, что написана она очень давно, затеи и задачи в ней занимательны, наверное, наравне с Перельманом, чья «Занимательная физика» мне тоже очень и очень нравилась, ввиду того, что я гуманитарий. Более всего в издании были интересны различные обманы зрения и опыты, которые можно было повторить без каких-то дополнительных приспособлений, либо с минимальным их участием. На волне популярности занимательной науки, предполагаю, что есть и более современные переиздания, однако моя книга 1989 года практически в идеальном состоянии, и, думаю будет интересна детям в будущем.

Очень редкий рассказ Коваля, который был опубликован в журнале «Мурзилка». В нем чувствуется поступь раннего автора, где начало очень похоже на «Сиротскую зиму», неспешно вовлекая нас в беду главного героя — он заблудился, и не может выйти к своей избушке на Долганихе. Но, как и бывает в тайге, внезапность и сиюминутность новой опасности меняет темп рассказа, заставляя сердце бьиться сильнее. Но Коваль снова своим уютным напевным повествованием успокаивает читателя, и, где шуткой, где иронией продолжает показывать нам то, как можно бороться с лесным пожаром. Так, обычно, бывалый человек спустя много лет рассказывает в натопленной избе о страшном в тайге, но приукрашает свой рассказ шуткой, чтобы не тяготить собеседника.

В общем, не знаю точно, сходится ли текстовый отрывок в графическом «Эльфийском клинке» с тем, что я прочитал на author.today, но, как ни крути, произведение стало словно воспоминанием о былом. Отдыхающие в Срединном княжестве герои в мифриловой броне все также бранятся, не унывают, пьют пиво и, одновременно, рассуждают о Высоком, о магии, о роли Назгулов в будущих битвах с могущественным Западом. Интрига, конечно, присутствует, и она во многом стала походить сюжетно на шпионский роман в духе «Последнего кольценосца», но в достаточно сыром виде. Текст продолжает топографически перекликаться с переводом «Хранителей» Муравьева, но влияние компьютерных игр по Средиземью превратило Кольцо Тьмы в очередной фэнтези мир, где есть место «изучению» магии, а в тонкий мир может проникнуть, в принципе, любой гном. Вояжи в Мордор продолжаются, и в них уже нет того благоговения перед темной страной, а Ородруин все также извергается от количества брошенных в него артефактов.

И еще очень изменился Олмер. В нем совсем не осталось шарма, зато появилась какая-то едкая постирония. Ну, а в целом — все тот же стиль, и никакого «мы назовем его Хьёрвард»

В детстве мне очень нравилась эта книга, и опять же, по причине ее атмосферы. В целом, на моей памяти это вторая книга, которая затрагивает время Великой депрессии в Америке, еще можно вспомнить «Недобрый ветер», причем, самое интересное, что у Корчака произведение получилось более мягким, быть может, потому, что в США он никогда не бывал. Зато, очень тонко чувствуя душу ребенка, он сумел создать мир отдельного класса в американской школе с характерными персонажами, на фоне некоторых из них даже главный герой повести, Джек Фултон, несколько блекнет.

Сейчас какой-нибудь коуч-тренер взял бы эту книгу как пособие для обучения детей финансовой грамотности. И вправду, Корчак мастерски рассказывает нам о калькуляции, банкротстве, кредитах, ведении финансовых бумаг, как если бы написал пособие для детей по экономике. Но Кочак все же педагог и психолог и для него важнее было показать внутренний мир героев, переживания совсем юного мальчика из небогатой семьи о столь важных делах, которые многим не под силу.

Когда Джек организовывает лотерею — мне вспомнилась «Республика ШКИД» с ее лотереей-аллегри. Но, думается, что это все лишь совпадения, потому что в остальном повесть очень хороша и интересна, и все заканчивается достаточно оптимистично, быть может потому, что великий писатель сделал незнакомых ему американских детей именно такими, какими он их видел ежедневно у себя на родине.

Рассказы Рэя Брэдбери — это именно те истории, что запоминаются в раннем детстве, и остаются любимыми, также как и переводы, зачастую тебе нравится именно тот, что тронул в первый раз. Удивительно выбивающийся из общего контекста рассказов сборника «Р — значит ракета», изданного в советском варианте в 1973 году, с интересным оформлением в стиле издательства «Детская литература» для юных мечтателей.

«Ревун» — это грустный и одновременно вселяющий надежду, гимн одиночеству, порожденному бесконечно долгой жизнью отдельно взятого существа, пронзающего ночь песнью отчаяния и обреченности. Всему свой срок, и всему свое место, именно поэтому тоска обреченного на одинокие скитания реликтового монстра так пронзает сердце читателя. Идея рассказа, насколько мне помнится, пришла Рэю Брэдбери во время прогулки с женой по берегу, любуясь видами, он поразился неуместности на берегу ржавого каркаса от американских горок.

И вот именно эта неуместность и тоска морского исполина, поднимающегося долгое время к зову маяка, все еще надеясь встретить своего сородича, обреченность крика в тумане, промозглость безлюдных просторов и бесконечное одиночество и поражают при чтении.

Кстати, в сборнике 1973 года среди великолепных иллюстраций Ромадина именно «Ревун» представляется как-то странновато, монстр изображен смесью гаттерии и игуаны, что в принципе должно было намекнуть, что именно эти существа остаются последними потомками древних ящеров.

Один из немногих сатирических фэнтези-романов, который я перечитывал не один раз. В советское время польский юмор (или вариации на его тему) очень ценились и, собственно, перед нами один из последних виражей подобного рода произведений в редком и интересном фантастическом антураже. В целом, когда я читал этот роман в первый раз, мне почему-то очень часто вспоминался фильм «Дежа вю», причем главный герой «Агента низа», так или иначе мне представлялся этаким Ежи Штуром. Хотя, надо сказать, что не все в этом романе так уж и сатирично, во многом автор хотел показать что-то завуалированное, как в давней «Войне с саламандрами», но уже с польским колоритом. Социальная сатира в антураже этакого шпионского мефистофелевского романа. Причем, в этом произведении главный герой заведомо слабоват, и как связующее звено в извечном противостоянии добра и зла и комизмом этакого местечкового Швейка, безусловно доставляет удовольствие читателю .Вот только теперь «Агент низа» будет все же винтажным полузабытым шедевром, немного устаревшим, но не ставшим уксусом, как плохое вино.

«Томасина» — очень хорошая книга, книга достаточно известная и не раз экранизированная, даже в советское время под названием «Безумная Лори». И, в то же время — это не совсем детская книга, потому что в ней много говорится о смерти, но много и о любви, о милосердии и сострадании, а также об искуплении. Все эти христианские мотивы, тесно переплетенные с поистине языческим, примордиальным подтекстом, несомненно в своем дуализме показывающем нам шотландскую своенравную культуру, где очень свято чтят обычаи и традиции не просто рассказывают нам историю одной кошки, но и предоставляют читателю право на очищение через чтение. Болезнь, как испытание, и смерть и возрождение, как урок для пустоты и равнодушия. Во многом, очарование этого произведения и в его простоте. Так звучит старинный валлийский напев лесной знахарки «Хобхан-хобхан, гор-и-ого», успокаивающий и исцеляющий. Этот текст, безусловно, рекомендован к прочтению детям и взрослым.

А вот эта книга лежала в нашей классной библиотеке в начальной школе. В один прекрасный момент наша учительница предложила создать в классе библиотеку, чтобы читать на переменах и даже брать книги домой. Я даже помню ту девочку, что принесла «Бастера». Книга мне очень понравилась, более того, она очень вписывалась в популярную в начале-середине 90-х фильмотеку о животных. Все эти «Освободите Вилли», «Дорога домой», где подростки вели непостредственный контакт с животными в условиях дикой природы или дома, пробуждали бережное к ним отношение, тем более, что практически у всех дома были кошки или собаки. История Клинта Барлоу и спасенного им тюленя Бастера вполне вписывается в канву подростковой литературы, и, несомненно одновременно показывает нам быт людей, живущих на побережье — строгий и неприхотливый, где даже у детей есть свои обязанности. В целом, «Бастер, ко мне» очень хорошая книга, подходящая при заявленности, как подростковая, и для детей младшего возраста. Забота, дружба с животными и бережное отношение к природе — вот чему учит это произведение

К этой книге нужно относиться бережно, потому, что она хранит целый пласт детских воспоминаний. К 1990 году я прочитал довольно много рассказов Сетона-Томпсона, главным образом, чередуя их с повестями Пола Гэлико. Удивительно, но эти произведения трогают душу, позволяют в более легкой форме прикоснуться к миру природы, нежели например у Кэрвуда, Даррелла или Лондона. Животные, прорисованные не только мастерским словом писателя, но и его художественным пером остаются в памяти на долгие годы. И вот однажды, на лакированном советском столе магазина Дом Книги, теперь уже давно почившего, как и многие другие уютные книжные уголки моего города, в солнечном зале я увидел эту книгу. В целом, я ожидал еще несколько рассказов о животных, а получил целое приключение, удивительную, и, во многом, автобиографическую, повесть о том, как три мальчика жили в лесу, играя в индейцев. Написанная легким слогом, она оживляет в моей памяти снова и снова собственный туристический опыт, а тогда просто стала одной из настольных книг, наряду с твеновским Томом Сойером или кассилевским Кондуитом. Это именно то, что нужно читать мальчишкам. Ведь помимо приключений, зачастую там даются вполне дельные советы, как вести себя в лесу, или же определять растения, животных и птиц. И, самое главное — это очень интересная повесть, которую иногда хочется снова взять в руки и перечитать.

Рассказ послужил бы великолепным прологом к чему-то большому и эпическому, возможно чему-то подобному Хроникам Эрекозе Муркока. С первых же строк он погружает нас в мир Кочевий, окутывает атмосферой жизни существ (скорее всего в этом мире живут не совсем люди (?)), которые бесконечно следуют за светилом своего мира, которое прописано лентами Мебиуса. Табуированные правила, четко распределенное время, невообразимо продуманные законы социума, нарушаемые некими загадочными ночными, где каждое кочевье зависит от тех, кто прошел за солнцем впереди. По сути, перед глазами очень четко прорисовываются очертания бесконечных степей, ведь что в этом мире может успеть вырасти кроме травы и злаков, испещренных колеями, где по обочинам белеют кости предков. Мир бесконечного пути. Собственно для пролога к чему-то более глобальному — весьма интригующе. мы не разобрались как же выглядят все же жители этого мира, мы не знаем, кто такие ночные, мы ждем вывода на первый план главного героя, чтобы так искусно прописанная идея мира облексла свой микрокосмос, понять, что может случиться, если внезапно та крамольная мысль, что возгласом была отражена в конце, вдруг станет воплощенной явью. В общем, интрига в этом заделе есть.

В целом рассказ, в сравнении с другими из сборника «Неизведанное рядом», даже с «Замком», кажется несколько более грустным. Усталая женщина встречает на дороге мальчика, которому жалуется на судьбу, на что он дает ей не по-детски философские наставления, а чуть позже она узнает, что мальчик, явившийся ей

В целом, подобные сюжеты были и до этого рассказа, но здесь довольно неприятно представить себе главную героиню, сливающую элементы своей никчемной жизни на маленького мальчика со светящимися глазами. И вот даже если представить себе, что она осознала, что ей

все равно рутина и бытовые неурядицы встанут во главу угла. По сути, для этой самой Марины Сергеевны такой случай ровным счетом ничего и не значит, потому что все ее унылые повседневные хлопоты закрутят ее в водоворот рутины будней, и ей станет не до того. И даже упомянутая проблема отношений с сыном для этой женщины на втором месте, так что очень бы хотелось, чтобы на деле финал, прописанный автором воплотился в реальность, хотя в это и верится с трудом.

Идея рассказа весьма интересна, особенно в контексте социального или философского подтекста. Начало сюжета, выглядящее, как начало современного российского триллера, сменяется легким фантастическим флером о проблеме бессмертия, как выхода из многих проблем и печалей. Однако, автор призывает невольного читателя к полемике: а благом ли станет бессмертие для человека. Ответ на этот вопрос также можно найти в сравнительно небольшом рассказе. И, тем не менее, вольное переложение истории Пигмалиона, получилось несколько поспешным, и от того недостаточно атмосферным.

Рассказ, как соответствующий тематике сборника, предполагает «добрую», «оптимистическую» фантастику. Автор «Библейской рапсодии» предложил нам вариацию милосердия и человечности через призму христианской морали. Получилось немного наивно, и, возможно, начальная сцена с беседой архангелов даже излишняя, но, в целом, рассказ соответствует некоторому вектору, который прослеживался в советской фантастике. То есть, некие сверхсущества приходят к выводу, что

и,в конечном счете исследование и вообще познание гораздо важнее войн и социального неравенства. Во многом, если бы не было изначальной подоплеки с беседой ангелов, то было бы даже очень отлично, но очеловечивание христианских канонических посланцев Бога (я имею ввиду все эти беседы и наблюдение за смертными) наверное лишне не только в этом рассказе, но и вообще в любом.

Когда я прочитал эту космодесантную зарисовку, мне почему-то вспомнились несколько олдскульных аналогов в кинематографе — это фильм «Солдат» (1998) и затмивший его «Звездный десант (1997). В целом, то, что воспринимает сейчас под космодесантником средний читатель — это сверхвоин из вселенной «Вархаммер 40к», но именно вот такая небольшая зарисовка из жизни ветерана звзедных сражений и планетарных высадок приглашает нас во внутренний мир человека, который и улучшения биоинженерные получает только после ранений, это человек — муж и отец. Особенный ироничный стиль автора перекликается с тонкой психологической прорисовкой героя, без изысков, но все же достаточно жизненной. Безусловно, десантник этого мира более человек, нежели кибернетически улучшенная плоть.

И отдельное спасибо за «Четвёртый десантный имени Чинаски», улыбку Хоккинга думаю и так все восприняли с такой же улыбкой.

Вообще, в рассказе подкупило название. Это именно тот случай, когда в детстве ты хочешь почитать «Многорукий бог Далайна», думая, что это и вправду фэнтези. Так и здесь. Устроившись поудобнее, читатель воображает, что ему откроется что-то выживальческое, с налетом Джека Лондона, затем вчитывается, недоумевающе кривит губки, но сюжет все равно увлекает. В целом, рассказ, написанный в соавторстве, все равно выдает стиль Шикова — все эти интересные обороты и описания закатов над иными мирами. Это значительно сгладило впечатления от детективного ядра сюжета. Месть, андроиды, агенты, ну, и слизни, конечно. Горные слизни значительно сгладили концовку, скажу я вам.

Иногда литературное произведение может быть песней. И если бы кто-то решил сделать концептуальный менестрельский альбом по рассказу Евгения Шикова «Королева», то иные литературные вдохновители музыкантов смогли бы позавидовать — я в этом уверен.

Безусловным плюсом рассказа является его атмосфера. И, если учитывать, то, что «Королева» достаточно короткая новелла, ее очарование оставляет ощущение гулкой тишины после прочтения. В этот мир хочется вернуться. Мне очень понравился повествовательный тон автора. неспешным словом он проводит нас по берегам рек и равнинам королевства Бисмарк, рассказывает то, как славно и мирно принцесса шла к своей коронации и свадьбе с королем, а еще о верности и предательстве друзей и близких, где подвоха не ожидаешь от лучшего советника, а старый друг по играм вполен может оказаться не тем, кем всю жизнь считался. И это занимательно. Здесь есть место интриге, есть место ощущению живости мира, хранящего, наверняка множество историй, нерассказанных, но интересных.

Во многом «Общага-на-Крови» напомнила мне «Географа...» Этакая интерлюдия между пионерским вчера и суровым будущим 90-х годов. Гипотетическая «общага» — макрокосмический паноптикум из атмосферы студенчества, жизни в разноплановом и сложном коллективе и личных трагедий. Стены этого кирпичного здания видели многое, поэтому многолетний налет постояльцев не мог не сделать из этого умирающего советского архитектурного шедевра что-то живое и, подчас, демоническое.

Но, разумеется, пытливый читатель не увидит в романе (весьма коротком, кстати, я прочитал за день) ни мистики, ни чудовищ. Чудовищами на страницах жизненной пьесы становятся студенты. если математически представить каждого из них реальным человеком, то, на удивление, главный герой, имени которого мы так и не узнаем, он скроется для всех вокруг за прозвищем-номенклатурой — Отличник, окажется совсем юным парнем, лет 18, а его друзья, умудренные невзгодами и негативным отпытом — лет 21-23, не больше, ведь они видят в коменданте общаги — Ботве, старуху, а ведь ей всего 30 лет. И, тем не менее, опыт уже есть, учеба закончена, начинается летняя сессия, а значит настало время некоторых дионисийских мистерий, которые в Общаге заключаются в плотских утехах и чрезмерном возлиянии. Но хотел ли Иванов предаться воспоминаниям о личном студенческом опыте настолько радикально, чтобы показать нам уэлшевский подход к реализму. Нет, скорее, автор хотел рассказать нам притчу, где есть четыре человека, абсолютно разных, со своими минусами и плюсами, но объединенные заботой об Отличнике, пятом элементе, связывающем их, не дающем оказаться на самом дне жизненной рутины, словно вложившие в него лучшую часть своих душ. А он, ищущий, принимающий и отдающий любовь не плотскую, но духовную — очищает их. Однако, если обратиться к тем самым эпизодам книги, зачастую мы видим, что Общага отнюдь не дантов ад, а скорее, Чистилище, где путешествуя из комнаты в комнату после изгнания (из мнимого рая Общаги) герои очищаются, а Отличник, найдя и обретя любовь принимает на себя их грехи и прощает, что окончательно пленяет вечных жителей общежития в своем узилище, оставляя главного героя на пути через инициацию смерти и перерождения в лучшем мире, покоя и света, вечном общежитии.

В то же время, проводя аналогии с Темной Башней, мы чувствуем, что герои слишком гиперболизированы, нереальны в своей карикатурности, и следуя философии одной из героинь, мы предположим, что вся эта вселенная Общаги создана лишь волей писателя, а Отличник — его перо, перо творца.

Хотя, с другой стороны, это просто история общаги неизвестного, еще советского института, с социальным и психологическим подтекстом, и трагичным финалом. Разве нет?)

Этот графический роман стоял среди прочих на моей кни жной полке года четыре, прежде чем в этот апрельский вечер мне не пришло в голову обсудить со своей женой-художницей уже собственную адаптацию в графике моего цикла новелл. на кровать были вывалены все комиксы из 90-х, графические романы и фэнзины из нашей коллекции, коих оказалось достаточно, чтобы заполнить все пространство разнообразными вариациями книжек с картинками. Удивительно, но я не особый любитель такого рода произведений, но что уж поделать, как книги из серии 100 великих такое появляется в доме само))).

Мистическим образом, в тот же вечер я решил прочитать адаптацию Гуггенхайма\Малеева, и знаете, мне очень понравилось. В первую очередь цветовая гнетущая гамма, вкупе с реалистичными иллюстрациями, нагнетающими реальный саспенс. история тоже выбрана удачно. Практически лавкрафтиански\мэйченовский ужас неведомого и неизвестного. Страх, проникающий сквозь условности понятий современной психотерапии, отдающий смрадом древних камней, хранящих непроизносимые и нечестивые имена. В какой-то момент, я начал понимать, что та манера, которую начал в своем творчестве ГФЛ, манера повествования на страницах дневника или писем, была очень талантливо подхвачена Стивеном Кингом, манера переписки как изложения тех мыслей, которые сложно передать живыми словами. И в итоге, мы получаем почти детективную историю, но из тех ,что покроются пылью и никогда не будут раскрыты. Алекс Малеев очень творчески подошел к делу переложения сценарияя Гуггенхайма в графику, создав самобытных персонажей, антураж .практически кинематографически передающий эмоции героев и локации штата Мэн. В целом, очень и очень хорошая книга, что удивительным образом не юбыла мной прочитана ранее, хотя стояла всегда напротив моего рабочего местадолгие годы. Хотя... Это ведь мистика, не так ли?

Трудно поверить, но этот долгий путь, пройденный ровно за год завершен, занимая место почти в целую книжную полку. Кинг слишком долго думал и размышлял о Темной Башне, что практически сам стал Чайлдом Роландом, подобно легендарному Джону Р.Р. Толкину, на чьем надгробном камне красуется имя Берен. Но не слишком ли поспешен был автор, так легко расставаясь со своими героями, отдавая их трагическим уходам так мало места. Что ж, такова судьба единственного Первосмысла. Грааль находит лишь один.

Но, безусловно, самый толстый фолиант из серии имеет в себе много любопытных самоотсылок и пасхалок, мне лично очень понравилось то, как Кинг привел своих героев в гости к Дандело (о котором, впрочем, нам говорили навязчиво через каждые 5 страниц, и показали нам легкий намек на «Оно») «Бессонницу» я не читал пока, но господин Кинг ненавязчиво нам ее пересказал.

К слову ,Кинга в книге Кинга очень много. Он самоироничен, впрочем ведь это совсем другой Кинг (Ведь так?) В любом случае, герои и любят, и ненавидят его одинаково сильно.

Повторить триумф битвы в Калье Кингу удалось ровно настолько, чтобы подготовка к сражению со всеми этими тахинами и само сражение было легкой подводкой к

Ну, а долгожданная развязка с Мордредом получилась вовсе не такой, какой ее ждали. Но ,может не такой уж он и был плохой, каким его предрекали, только разве что ел все подряд.

Что меня и вправду опечалило в связи с Мордредом, так это то,

но не будем столь строги к уставшему от своей «Башни» Кингу. Концовка получилась философской, и даже ожидаемой, но она конечно разочарует некоторых.

Что ж, было интересно, и когда-нибудь я вернусь к этим книгам. Долгих дней и приятных ночей...

Среди военных и послевоенных произведений советских писателей редко можно найти что-то, что не просто вызвало определенные чувства, заставило прожить вместе с героями ужас войны, но повергло в шок, а потом умиротворило. Радий Погодин написал таких произведений достаточно, чтобы невольного читателя проняло до глубины души не боевыми действиями, но культурой повседневности и психологией героев. «Где леший живет» в этом плане достаточен для того, чтобы погрузиться в мир маленькой деревушки, прожить вместе с ее жителями долгие годы войны, и не просто прожить, а ПЕРЕЖИТЬ.

«Черника» показывает нам нечто другое. Сокрытое, потаенное, архетипичное. Здесь есть Война, Солдаты, а есть Матери, Жены и Дети, в сердцах которых тлеет надежда, что их оберегают и защищают. Жуткий психологизм рассказа именно в этом. Присущая Погодину притчевость выходит в финале в некое подобие сакральной ритуалистики.

Для главной героини есть муж, сражающийся на фронте, а тот человек,

- это кто-то другой, чужой, нездешний. Может быть именно поэтому настолько страшен финал,

И вот та смертная тоска и усталость, что пропитывает финальные строки все еще вселяет надежду, что настоящий муж-герой где-то там далеко с сотнями других защищает женщину и ее маленького спящего сына.

Каждый раз, когда сталкиваешься с упоминанием этого романа и личности почившего Э.Лимонова — всплывают два тэга — странный эротизм и афроамериканская маскулинность с этим связанная (в целом, думаю вы понимаете, что чаще эти два термина я слышал в более грубой форме). В целом, исходя из того, что всплывает именно это, то могу сказать, что, скорее всего роман этот злопыхавтелями не был прочитан, а если и прочитан, то это была лишь эта самая легендарная (!!!) сцена, хотя, чтобы найти ее, следует потрудиться, пролистывая данный фолиант.

На самом деле, если сравнивать с другими произведениями Лимонова, то «Эдичка» покажется этаким копированием стиля Буковски с налетом набоковщины, и оммажем в сторону декаденства произведения «Эмигранты» Толстого. Ну, скучно ведь! На полкниги герой (возможно и не такой уж автобиографичный, как все вокруг говорят) разводит самое натуральное нытье. Ему не везет ни с деньгами, ни с женской любовью. Слоняясь там и сям, неприкаянным эмигрантом по улицам американского мегаполиса, непризнанный гений и поэт (как и Фактотум Буковски) ноет, пьет, флиртует с кем ни попадя, кокетничает и жеманно проводит свои унылые, опять же будни. Насколько этот роман пошлый — судить не критикам, а скорее мере готовности читать такое. Если взять того же Паланика (особенно позднего), то найдешь сцены и похлеще. А так, роман унылейший памятник той самой диссидентской прозе, впервые почувствоваших некую «свободу» экс-советских граждан интеллигентской наружности. И ничего более. А эпатаж — это так, чтоб не забывали и бесконечно перетрясали.

Вообще, как я понимаю, серия «Отрок» ограничилась одним только сборником «Дети Шерлока Холмса», где заглавная повесть в классическом милицейском детективном стиле соседствовала с различными рассказами от фантастики в стиле Ефремова и до фантастики, навеянной киносалонами, впрочем о повести.

Повесть получилась вполне себе кооперативная, герои не наивные пионеры, а вполне продуманные дети начала 90-х, бандиты хитроумные, но плакатные, а милиция оперативная и не лишенная чувства юмора с серьезным видом. О чем мы говорим, ну, в первую очередь о том, что концепт повести Гусев явно взял у Юрия Коваля с его трилогией о Куролесове, даже суровые милицейские чины настолько суровы, что и шутят с суровым выражением лица. Бандиты, как и Коваля мастерски ловятся при участии несовершеннолетних, а главный бандит укрывается на даче у Федюни (словно пресловутый Курочкин у Рашпиля). Диалектные и увлекательно описанные вставки от первого лица в виде дневника заметно улучшают повествовательную часть, но легкий флер «куролесовщины» витает над повестью до самого финала.

А вот эпизод с машинками в детстве мне очень нравился, целая коробка «моделек», как по мне очень здорово, я такое видел вживую лишь раз.

Оказывается после этой повести был открыт целый цикл, публиковавшийся в «Черном котенке», но это уже не так занимательно, наверное.

И все же мне захотелось перечитать рассказ, что дезориентировал меня в юном возрасте атмосферным названием, которым назван также и авторский сборник. Свет над тайгой, собственно, светит недолго, и незадачливые инопланетяне (высокоразвитая цивилизация с щупальцами) падают из таежных (хорошо описанных) чащ в теплое море, где начинают думать, как бы им починить корабль.Действие происходит в незапамятные времена, к слову. В качестве случайного эксперимента они создают

что вызывает тревогу и удивительную тягу к исследованиям у рыбаков-биологов (землян) в далеком будущем (20 веке).

Что ж, хотелось бы провести параллели с творчеством Ефремова в «Звездных кораблях». Но, к сожалению, слишком суховато для художественного произведения, хотя и не настолько мудрено, чтобы школьник-старшеклассник не понял сути рассказа. Скорее этакий журнальный вариант, включенный позже в сборник, думаю, что мог бы стать увлекательной иллюстрацией к урокам биологии в 8 классе, но, опять же, сухость повествования сделает его чтение немного затянутым

Рассказ прочел уже после того, как ознакомился с визуальной новеллой по этому произведению. Честно говоря, Дмитрий при написании сценария значительно улучшил и дополнил сюжет изначального произведения, а если учитывать промежуток между конкурсным рассказом «Зайчик» и визуальной новеллой «Tinny Bunny». Стиль рассказа все еще сырой и немного незрелый, что не помешало вызвать интерес у меня, как у читателя своим харизматичным повествованием, практически лавкрафтианским. Ведь здесь есть лес, странные существа с хтоническими пристрастиями, есть обряд инициации, который мы видим поступательно и неспешно. Здесь я не буду сранивать этот рассказ с игровой новеллой, возможно напишу о ней в авторской колонке, но следует отметить тот факт, что сам финал рассказа достаточно предсказуем, в отличие от визуальной новеллы, где к третьему эпизоду мы все еще не понимаем что же происходит с главным героем.

В рассказе бедный Антон лишь поступательно идет к

и все параллельные герои лишь еще более подогревают подозрение в этом. По сути, социальные и психологические факторы, школьный «буллинг» и внутренние переживания сделали творческого мальчика тем зайчиком, который внезапно примыкает к сонму первобытных хищников, и неважно есть ли они на самом деле, или это гротескные обрывки потаенного архетипа в сознании мальчика. В любом случае, рассказ «Зайчик» — отличное демо для увлекательной визуальной новеллы, которая все еще далека от завершения, и нагнетает саспенс гораздо больше своего предшественника. Однако, рассказ очень хорош и единственным конкурентом среди подобного творчества, для Дмитрия Мордаса, будет, наверное только Евгений Шиков со своим «Цап-Цап»

Знаете, своей мрачной реальностью Дубов иногда напоминает Альберта Лиханова, правда отодвинувшего временные рамки чуть подальше от конца Великой Отечественной. Его герои живут, главным образом, в Крыму, поэтому здесь виден четкий контраст между морем, как диковинным чудом для туристом, и морем в обыденности, повседжневности людей. Здесь очень четко прослеживается их социальное и культурное положение. В «Беглеце» — это некоторый пролетариат. У деда есть дети в селе, в добротном доме, и он себе живет на отшибе, а есть и более непутевые родственники, которые может и не родственники даже. Но все они в одной упряжке — обыденной рутине дорожных рабочих. Да, это очень и очень странно читать такое в советской литературе, но все же 80-е, все эти Чучела, и Президенты каменного острова (вторая часть меня просто поразила подлостью отдельных персонажей), остросоциальные темы были в почете, поэтому мои книги Дубова именно тех лет, хотя повесть написана гораздо раньше.

И вот на берег приезжает благополучная с виду семья, пара интеллигентов на новой машине, с красивыми советскими приспособлениями для комфортного отдыха. и вот тут люмпены начинают понимать, что тоже мечтают о прекрасном, при таком-то контрасте. Они дискутируют, делятся сокровенным, воспринимая столичного гостя, как полубожественного вершителя судеб, но и он жесток в своей критике, хотя ему, возможно, кажется, что справедлив. И вот, случайная и нелепая трагедия повернула все настолько неожиданно и криво, что многие вещи. творившиеся на этих страницах проживаешь-прочитываешь с негодованием. А мальчик — главный герой просто бежит прочь, осознавая, что его судьба может и хочет отличаться от судеб его родных. Впрочем. все это до поры... Все возвращается на круги своя, и надежда настолько тонка, насколько прекрасен тонкий луч заходящего солнца над морем...

Ирина Денежкина более двадцати лет назад была очень популярна среди тех, кто любил и читал Уэлша, Паланика, ну, или на худой конец сетевые дневники. Как раз сетевые дневники с каждодневными похождениями героев в реальной жизни и были тем социально-психологическим выплеском энергии, важным привлечением интереса к себе. И, заметьте, задолго до реалити шоу, и уж, тем более, до социальных сетей с блоггерством, доходящим до абсурда. Интернет по карточкам, обмен мп3 на дисках, субкультурные войны, и «отчеты» о них. Ну, а Денежкина — собственно, это лайтовые версии рассказов о культуре повседневности юных, где-то школьников, где-то студентов. В одном из рассказов, «Нацбест», читатель понимает, что во многом сюжеты новелл списаны с натуры. И это немаловажно. такое любили и ценили, и чтобы с матами и сленгом. Молодым не хватало бунтарского духа, они пели песни с корявыми текстами, дрались друг с другом из-за причесок и музыки, ну а девочки обсуждали их и хвастались, кто как и с кем. Но, тем не менее, эти молодые читали книжки, а не пересказы книжек, и даже смотрели артхаусные кинофильмы, а не их обзоры. Собственно «Дай мне!» — не лучший рассказ Ирины, он достаточно тороплив, и как раз напоминает девичий треп, но зато с культурологической точки зрения очень четко отражает культуру повседневности начала нулевых, а для кого-то это уже ностальгия.