А такие рассказы нивелируют сущность городских маргинальных элементов, ведь в них уже не работают клише окраинных «авторитетов», и им приходится сталкиваться с такими же элементами, но уже сельского разлива. Много я такого в своей жизни послушал, много почитал, пару раз и сталкивался, и могу сказать, что в принципе, Козлов немного причесал всю эту колхохную тему, сделал ее не такой шокирующей, как мог бы, всилу тематики сборника. Ан нет. Ну, приехали, выпили, потискали девок, получили, и домой. Я не застал таких вот прямолинейных поездок на картошку (или что там еще собирали), но вот судя по рассказам предыдущего поколения, впечатлений можно было поймать очень много, и не всегда негативных. Очень много романтических историй начиналось как раз там, где заканчивался мнимый контроль. А все остальное — это как послушать песни Сектора Газа, будучи школьником двадцатых годов. Удивиться, сделать на ютубе обзор на все это и забыть. А вот для некоторых рассказ будет наверное ностальгией. По крайней мере, легким флером той поры, причем вполне достойно изданной.

У многих школьников-середнячков вполне мог оказаться такой вот друг. С виду очень удобный, важный, властный, но на деле сливающийся при первой же возможности. Он потребитель, нахватавшийся где-то довольно странных понятий о жизни и часто так и не адаптирующийся к социуму, оставаясь в рядах тех, кто выпивают за доминошными столами, и стреляющими мелочь у продуктовых магазинов. Впрочем, рассказ «Друг» — это некая демо-версия сюжетной линии одного из колоритных персонажей «Могилевской трилогии» — Быры. Он прописан еще только легкими мазками, но уже вызывает отталкивающую неприязнь, но и интерес, как же такие люди повседневно живут. Так, через повествование главного героя, эти стилевые отрывистые фразы мы понемногу начинаем узнавать этого самого мерзкого Быру, и думать ,что нашим детям не удасться столкнуться с такими, но это, разумеется, неизбежно...

В свое время, задолго до dvd-коллекций, задолго до торрентов и онлайн-кинотеатров, частные видеосалоны были местами, где за мелкий прайс,молодежь могла причаститься к западному кинематографу, безобразно переведенному, но от того еще более востребованному, в формате vhs. В этом рассказе Козлов решил немного отодвинуть назад монотонное описание рабочих районов из википедии под медленно проплывающую картинку, но погрузил нас в смятение души героя, стоящего на пороге зрелости. Читается это, как сценарий артхаусного кинофильма, однако смысл подачи идеи здесь более глубокий, нежели просто унылый паренек решил поумничать и посмотреть Бергмана. Отчаяние и неприкаянность здесь граничат с тоской по ушедшему. А ведь такую тоску испытывал, наверное, каждый. к тому же ушедшее беззаботное детство здесь параллелит с умирающим многолетним советским строем, что в повседневности вызывает у людей панику, и они напуганы и растеряны. Собственно, поэтому в рассказе есть место и сксу, и насилию, и пространным размышлениям. А вот Бергман здесь лишний, это лишь антураж.

О, Сюзанна...

Дочитав очередной том «Темной Башни» я начал понимать тот замысел Кинга, что позволяет ему варьировать и включать в свой цикл отсылки к другим своим произведениям. на этот раз Кинг решил не оставлять читателя с носом. и завершил шестую книгу очень плавно, даже торжествующе для сил Алого Короля, на поверку выглядящих очень карикатурно.

Динамика книги очень разная, мы снова складываем паззлы из разных параллельных историй, а все потому, что благодаря наивной и простоватой Миа, и ее злодеяниям во благо своей беременности (своей ли?) ка-тет Роланда разделился, и путешествует по разным граням Луча. Мы окончательно поняли, что во множестве вселенных могут или не могут быть те или иные люди и события, а кока-кола вполне может называться как-то по другому. Но не суть. Каждая пара получает свое интересное приключение. Джейк и отец Каллаген появляются своевременно в том же мире, куда ушла рожать Миа-Сюзанна с Деттой впридачу, но позже, и их линия незначительна, ввиду того, что все разрешится (или нет?) в следующем томе, ну а Эдди и Роланд спасают участок с розой. Причем для любителя экшн и динамики именно Роланд и Эдди приносят ее в роман. Перестрелки с бандитами в духе старых боевиков, сделка с отвратительным букинистом, который, словно жук не спешит расставаться со своим добром, и наконец

У Алого Короля все же достаточно нелепые слуги, и Низкие люди, и вампиры — даже бандиты Баллазара были на порядок эффектнее и круче. Но роман хороший и непресный, мне понравилась его динамика, а полки моих шкафов теперь полны книг Кинга, что меня удивляет.

В рассказе «Горсть земляники» присутствует тот самый посыл добра и ностальгии, который, наверное и должен был составлять сборник КИФ-3. здесь читателю предлагается прочитать дивную смесь магического реализма и мистики деревенских быличек. Впрочем антураж получился все равно современным, но неспешным, спокойным. Интересно было увидеть довольно хорошо описанные жигулевские ландшафты, пока, собственно, не начался весь саспенс с околомистикой, и околобажовскими темами. Однако, все это рассматривается, словно наваждение, некий эффект погружения уставшего человека в какой-то полуреальный мир грез. А вот аромата и вкуса земляники ощутить не получилось, разве что прохладу ветра с реки...

Рассказ открывает сборник «Неизведанное рядом». О чем этот небольшой рассказ. Ну, как мне показалось, он о любви. Некоторый молодой человек в стиле повествования какого-нибудь Чака Паланика, от первого лица рассказывает о том, что сегодня его 3333 день рождения, и достаточно сухо рассказывает, почему. В сущности, этот рассказ очень напомнил мне недавнее произведение Ники Светлой «Мир падающих звезд» (в черновом варианте «33 инъекции»), правда с точностью до наоборот, здесь человека тяготит его здороовье и долголетие, вызванное некими пилюлями. Собственно, все эти потуги рассказать о социальном и материальном положении в капиталистическом мире будущего с сегрегацией тех, кто принимает пилюли, а кто нет, у главного героя получаются нудноваты, однако во второй половине рассказа, женское в авторе все же возобладало над социально-фантастическим и все закончилось хорошо.

Все же, несмотря на замысел, КИФ-3, как сборника «доброй» фантастики, Алексей Гергенов пошел своим путем, и свой рассказ он наполнил неким оммажем одновременно к двум жанрам гуманитарной фантастики, по которой тоскуют читатели, на два поколения взрослее меня. В первую очередь, это Рэй Брэдбери и его «Марсианские хроники» (классические новеллы) и советская фантастика в духе Стругацких, причем, в некотором роде «Улитка на склоне». Именно поэтому, в общую канву рассказов этот влился лаконично. Впрочем, немного о сюжете.

На Марсе происходит некая техногенно-экологическая катастрофа, и вкупе с начальством, эвакуируют и обычного инженера, который скорее своенравный и вольнодумный, нежели статичный и аморфный. Так, он находит свою любовь, с которой живет

беспокоясь за новых соседей, также как и раньше за предыдущих. Вот именно такой социальный подтекст, вкупе с небольшой ноткой конспирологии добавляет рассказу шарма. Единственно, что мешает при чтении — это отстутствие редакторской вычитки. В целом, автор с задачей конкурса справился, и оставил после финала не точку, а все же многоточие.

А вот эта новелла проводит две параллели между героем взрослым и героем совсем юным через призму красивой девушки брата и самого брата, то, как воспринимался его образ подростком, слышащим и наблюдающим, воспринимающим его как пример, не всегда положительный. Разумеется, весь этот мир Могилевской трилогии строится на нескольких постулатах — выпивка, мечты о сексе, нигилизм. Собственно, в итоге, переосмысление всего этого приходит к герою рассказа только по прошествии лет, через инициацию трагедией —

и через призму увиденной давней девушки брата —

Так, что, в принципе в такой вот грубоватой форме автор попробовал рассказать о становлении героя — его мечтах, возможно наивных и слишком прямолинейных, которые к среднему возрасту стали сонмом противоречий и разочарования. И этот легкий флер грусти по ушедшим годам и привлекает в произведениях Владимира Козлова

В целом, этот рассказ в цикле «Гопники» и показывает становление Владимира Козлова, как создателя своего собственного повествовательного стиля. Здесь нигилизм подростка с городской окраины Могилева граничит с той необъятной тоской, что постигла большинстволюдей на закате советской эпохи и что нещадно эксплуатировалось трендами еще пару лет назад. Безысходность и замкнутый круг без надежды на будущее, вот что ощущает паренек в самом самом начале очередных каникул, и он точно знает, что и в следующем году будет то же самое...

Второй роман (скорее повесть) из легендарной «Могилевской трилогии» В.Козлова, наверное верными шагами шел к тому, что писатель делает сейчас. В нем меньше откровенности, по сравнению с «Гопниками», но все еще пристутствует много сцен, которые теперь, наверняка, были бы цензурированы. Однако, в начале-середине нулевых белорусский писатель был на слуху, и читался одинаково, как снобами-эстетами, так и футбольными хулиганами, повсеместно выкладываясь на тематических сайтах, самым полным из которых оказался вполне себе информативный портал КиндерНекромантик для металлистов.

Интерес футбольной аудитории к «Школе» вполне понятен, герои повести в начале повествования активно ходили на матчи «Днепр-Могилев», хотя и недолго. Они презирают колхозность, ощущают, что скоро наступит время перемен, слушают одновременно «Ласковый май» и «Кино», но многие не справляются с перестройкой собственных личностей в сторону отхода от улично-районной романтики, чего не скажешь о главном герое, целью которого, все же, помимо поступления в ВУЗ, было обретение настоящей любви.

Собственно, это обретение проходит через обычный сексуальный опыт, а становление героя, в основном реализуется через алкоголь, однако, он более зрелый и интересный персонаж, нежели его окружение, отголоски подобного типа людей я еще застал в середине 90-х, когда был школьником — эти люди до седин все еще пытаются доказать, что они те же «генералы песчаных карьеров», вращаясь в среде себе подобных, но в целом, благодаря алкоголю, значительно поубавив свои ряды уже к нулевым.

Этнограф и филолог, безусловно,найдут в книге для себя также немало интересного — как то — белорусские диалектизмы, слова дворового жаргона конца 80-х годов, детали свадебного и похоронного обряда и ряд суеверий.

В целом, ранний Козлов очень искренний и интересный писатель, и перечитывать его занятно именно благодаря ненавязчивому и неспешному стилю повествования.

Мне кажется, что третий роман из «Могилевской трилогии» Владимира Козлова получился самым лайтовым, хотя общие черты есть, безусловно во всех трех произведениях. Нейтрального типа паренек переезжает в Могилев в район, который среди молодежи носит название «Рабочий». И вот начинаются суровые школьные будни середины 80-х годов, охватывая 1985-1986 гг. Стиль Козлова неповторим и прямолинеен. Герои говорят на смеси белорусского диалекта с дворовыми жаргонизмами, щедро и нарочито разбавляя этот сленг матом и «пацанскими» приколами. Однако, разумеется, в отличие от предыдущих романов главный герой чуть помладше. именно поэтому пьет он совсем немного, только учится курить, не вступает в половые связи с кем бы то ни было, даже почти не дерется. Но, невольный читатель четко видит в «Дневнике пацана с окраины» внутренний мир ребят того времени — увлечения, заботы, мечты — причем как материальные, так и духовные. И в этом смысле романтический финал романа вселяет надежду на будущее.

А вот и еще один удивительный бестиарий, на сей раз дебютная работа Э. Б. Хадспета, который впервые в истории бестиариев попытался представить нам не просто описания фантастических созданий, но и показать нам их структуру, возможные антропологические особенности, но не забывая, что все эти существа все же не люди, хотя в его чудесной книге есть некоторые влияние деэволюционных трудов, этакие идеи о регрессе человечества и удивительных утерянных звеньях.

Но, чтобы не мудрствовать перед потенциальной публикой, Хадспет представил нам иллюстрацию к миру кунтскамер и карнавальных шатров — это середина-конец XIX века, когда процветали коллекции с диковинками и поддельные чудовища, как и рассказы о встречах с кракенами и морскими змеями. Ощущение истосковавшегося по миру сказок человечества, автор попытался показать через образ своего альтер-эго — доктора Спенсера Блэка, анатома, физиолога и мечтателя, который, впрочем прошел недолгий путь от непонятого учеоного до безумца, хотя безумие, наряду с пристрастием к морфиюи опиатам в те годы не было редкостью. Что ж, книга вышла недурной, но и несколько неполной, если учитывать отдельные физиологические особенности мифических чудовищ, а уж коли мы говорим о них как о животных, то в атласе полностью (за исключением собственно крылатой девицы отсутствует описание половой системы. Впрочем, в этом и кроется секрет и неразрывность атласа и предваряющих его дневников и биографии, а для более пытливых искателей есть еще и мультимедийный раздел с доп. материалами. Однако, определенно, книга не для детей.

На самом деле из этой истории можно было сделать что-то интересное. Прошло 12 лет после путешествия Туда и Обратно, и хоббит Бильбо (кстати) Торбинс скучает, поедая окороки (почему-то именно их, да), пока к нему не наведывается некоторый скухрик по имени Изурмо и история стала приобретать неожиданные повороты, причем от главы к главе все таинственнее и таинственнее. Собственно, можете и сами прочитать, потому, что это действительно стоит прочитать, дабы понять замысел авторов, а тут их целых два. Иначе можно было бы просто сказать, что книга так себе (мягко говоря).

Предполагаю, что в мире Средиземья никому не нужны все вот эти скухрики и нахрамультики. Почему? А потому, что канонический мир Толкина достаточно хорошо проработан, и если бы кому-то захотелось (а захотелось много-кому) — то достаточно было просто придумать сюжет и идти по новым тропам, благо их много. И вот именно сюжет и губит книжку. Не спорю, авторам хотелось написать хорошую детскую книгу, но к сожалению, как таковой детской книги не получилось, как не получилось и вольного (или невольного) продолжения «Хоббита». Однако, книга эта выходила в бумажном издании вполне себе «толкинистской» серии, так что уж редакторы то ее точно читали перед выпуском. Но книга достаточно скучная, как и короткая.

У господина Шикова есть определенный шарм. Принимая во мнимание разноплановость его творчества, столь же разностороннего, сколько и интересного, время от времени читаю что-то из его новелл. Отрывистые диалоги, антураж восточноевропейской действительности, где внезапная повседневность перемежается с волшебством обретения суперспособностей. Чуть-чуть приправить отголосками «Бойцовского клуба», и вот она — недлинная новелла, где ОБЫЧНЫЙ парень с ОБЫЧНЫМИ потребностями становится вершителем и созидателем свой судьбы. Это интересно и своевременно, мне понравилось, вполне можно сделать из этого и полноценную повесть.

Какой же восторг, господа) Ну, на самом деле нет, и когда я дарил эту книгу своей жене, мягко говоря восторженно относящейся к подобным книжкам, именно ее я и хотел порадовать. Однако, при всей красочности издания, в ней уже нет того шарма, которым очаровывали книги-энциклопедии середины нулевых. Ну, нет же, неубедительно. Мифологичности и этнографичности здесь нет, зато есть много того, что может понравиться ребятишкам. Феи, их крылышки, их местообитание с завуалированным описанием бабочек, но не более того — это стопроцентно книга именно для маленьких девочек, но не издание, посвященное ожившей мифологии. Да и сами рисунки, мягко говоря, не завлекательны. Однако тот ореол волшебства, который хотел показать автор здесь есть, да и сам посыл издания — книга для младшего возраста ясен — это книга о феях и для их любителей. Если отбросить мифологичность и прочую научность — хорошее детское издание для девочек)

Если брать во внимание французскую современную детективную прозу за более чем тридцатилетний период, то первым на ум придет Жан-Кристоф Гранже, но наступает какой-то момент, когда обычные таинственные истории с главным героем-алкоголиком становятся пресноватыми, тогда авторы начинают подмешивать в крепленое вино французского детектива затхлые нотки того самого «де садовского» саспенса, который придает повествованию некоторую изюминку. Что ж — вот перед нами и «Тарантул». Собственно, когда в этой книге упоминается тарантул, как тотем героя-палача-судьи, то чаще всего читатель натыкается на слово «липкое» или «паутина», чтобы обличить потаенное безумие жаждущего возмездия человека. Однако, тарантул не паутинный паук, зато безжалостный и коварный охотник.

Из главного героя Ришара Лафарга Тьери Жонке сделал не охотника, а жертву. Исполненный жаждой мести, Лафарг смог отомстить единственным доступным ему способом —

Может быть именно поэтому при экранизации книги, чтобы сделать темперамент главного героя пожестче, его отождествили с испанцем и Антонио Бандерас довел образ до совершенства ума, граничащего с психопатией.

Извлечение четвертого.

На деле, роман «Волки Кальи» получился очень разноплановым, и будет весьма интересен тем, кто ценит легкую интригу и экшн спагетти-вестернов. Герои Ка-тета шли, все еще впечатленные событиями предыдущего повествования, когда сюжет приобретает несколько вольный поворот и неожиданное испытание, избежать которого стрелки не могут, в силу своего рыцарства и обетов почившего королевства Гилеад. Собственно, в этом и смысл спагетти-вестерна. В неком городке опасное положение и случайно (в случае с ка-тетом — предопределенно) встреченные ганслингеры помогают наивным и простодушным горожанам отстоять свое.

Как в любом спагетти-вестерне персонажи также клишированнны, и здесь не стоить брюзжать о том, что все заежженно, стиль данного вида вестернов именно такой. Однако, «Волки Кальи» — часть «Темной Башни», поэтому путешествия сквозь миры и рассуждения на главную тему — Роза, Башня, Ка, здесь неизбежны.

Неожиданно, в какой-то момент, читатель понимает, что основная тема книги — это извлечение очередного мистера из Америки — и здесь на свет появляется знакомый читателям Кинга Отец Каллагэн, очередной раз подчеркивая мультивселенность миров Кинга.

Очень интересно продолжается история двух букинистов из Нью-Йорка, о чем любители книг почитают с удовольствием, ну, и конечно, ввиду изначальной пародийности и клишированности спагетти-вестернов, в книге появляются нарочитые заимствования.

Город Калья стоит на границе Тьмы, а значит цель стрелков близка.

Признаюсь, что Анджелу Картер я не читал, однако, предполагаю, что стилистика в ее произведениях была похожа на «Красное». Что мне понравилось с первых строк — это эмбиент описаний окружающего мира, где читатель невольно ощущает границу между бедной деревушкой и лесом, где таятся опасности времени мертвых, поздней осени. И, вменсте с тем, легкий флер европейского фольклора в том самом неоготическом оформлении, что был когда-то популярен и в кинематографе начала нулевых не смог скрыть уже узнаваемого для меня стиля автора. В первую очередь — это диалоги. Отрывистые, хлесткие фразы, вместе с тем достаточно ироничные, словно связывающие воедино эпизоды произведения, но и разряжающие слишком серьезную атмосферу. Та история, что рассказал нам автор, как по мне, вполне достойна внимания, рассказанная по-новому история девочки, отданной лесу, без налета пошлого пафоса и излишней серьезности, зато именно та, которую можно рассказать на ночь повзрослевшим детям

Среди рассказов Юрия Коваля «Белозубка», наверное, является одним из самых волшебных. Атмосфера таежного быта, где через призму полусна, герой ткет канву уже не реалистичного повествования, а целой сказки, где героями становятся удивительные животные — землеройки. Следующим же утром по первому снегу герой уходит к горе Мартай, оставляя царство мелких зверюшек до весны. Все это очень ярко и волшебно сплетается в единый ритм рассказа, где любая мелочь завораживает

Мне вспомнился собственный опыт подобной истории. В маленькой зимушке на Хамар-Дабане послышалось шуршание, и из-за тлеющей печи на свет горящей свечи вылезла из своего укромного жилища полевка, и целый вечер радовала нас своим непринужденных блужданием и хождением в полумраке. Когда наступила глубокая зимняя ночь. я очнулся от того, что маленькая мышь спит на моем колене... И это тоже было сказочно. на следующий день я рассказал об этом своим друзьям, памятуя и о царстве героев Коваля под Гнилым бревном, распевающих свои уютные песенки.

И еще один рассказ о доброте и печали. В один из дней альтер-эго Юрия Коваля приобрел сиженого клеста, из тех, кто уже долгое время провел в неволе. Все было хорошо в этой дружбе человека и птицы — совместное пение, музыкальные композиции под гитары. и вот наступает момент расставания, клест Капитан Клюквин выпущен на волю, оставляя в душе человека грусть и кисти рябины, развешанные под потолком.

В этом рассказе очень красочно и атмосферно описано проживание героя, в котором угадывается сам автор, на дачном участке, на котором нет ни дома, ни сада. Чтобы ему не было скучно, его дядюшка приводит замечательного и смышленного пса, который не просто грозен и лохмат, но и чудесным образом поедает картошку, словно яблоки. Именно этот эпитет и проходит красной нитью через все повествование. Читатель неожиданно начинает ощущать таинственную прохладу летних садов, которая со временем возвращается к осенней печали, где картофель так похож на антоновку. Это очень трогательное и интересное, мимолетное произведение, которое, тем не менее, остается в душе легким тлеющим огоньком, грустью ушедшего лета и эхом надвигающегося сентября.

Собственно, для тех, кто смотрел кинофильм «Ловец снов» 2003 года, и читал до этого первоисточник, ясно видна та незавершенность киношедевра по сравнению с замыслом атора романа. Да, это произведение об инопланетном вторжении. Но именно вторжение здесь — лишь аккумулирующее действо для тог, чтобы показать самих людей. Фильм во многом инспирирован именно четверкой друзей, которых судьба распорядила ожидать своего «особенного часа». На самом деле, мы видим чудесным образом сплетенную интригу, которая в итоге раскрывает сам замысел.

В очередной раз мы убеждаемся, что Вселенная Кинга — это гигантский мир, неоднократно переплетающийся параллельными мирами и мирами-близнецами с разными судьбами, иногда одинаковыми антагонистами, но всегда имеющими определенную группу людей, которые что-то «осознают», «чувствуют».

1. Мир, как место. Дерри — определенно тот отстойник. о котором говорилось еще в «Оно». И если Пеннивайз приходил в этот город циклично, чтобы утолить свой голод и снова залечь в спячку, всевозможные беды не уходили из этого городка, а лишь притягивались, при этом совершенно неосознанно даже для злого (или вражеского) разума, или психопата. Мистер Грей, не менее чужеродный организм чем Оно, в тот момент, когда видит надпись

2. Человечность и нечеловеческое. По сути для того, чтобы показать нечеловеческое в человеке, достаточно внести в произведение нечеловека, и тогда все дурные поступки человека станут еще более неприятными. Можно ли разменять жизни невинных люжей ради долга? Безусловно, да. Это прямым текстом декларирует Курц в «Ловце снов» — одиозный лидер, «босс», которого нужно воспринимать, как некого опекающего своих людей «отца», но всегда готового разменять их жизни ради победы.

И рядом мистер Грей — существо без человеческих эмоций, который с каждым часом своего пребывания на земле становится все более «человечным», познавая мир, подобно марсианам в «Войне миров» — от бекона и до убийства.

Есть и Андерхилл (кстати не знакома ли нам эта фамилия еше во Властелине Колец? Я теперь не Бэггинс, я дескать Подхолмс) Может ли военный переступить через приказы ради человечности в себе.

3. Ну, и конечно, четверка друзей. Для них пятый друг в компании с годами стал своего рода хорошим воспоминанием, но в повседневности они забыли о нем, также как и любой взрослый из Дерри. Катализатором были только их совместные посиделки в охотничьем домике, где они снова и снова вспоминали о былом, на самом деле заглушая собственные страхи и неудачи, суицидальные мысли и алкоголизм. Кстати, Кингу всегда удается подобное, посеять смятение в героях и вызвать то же и у читателя...

роман, безусловно затянутей «Оно», но он и вызывает интерес, затягивает, как и фильм. Но, памятуя о мирах Кинга, разве не мог это быть другой. параллельный «Ловец снов»?)))

Туве Янссон в цикле «Дитя-невидимка», по сути, отобразила ряд философских и психологических вопросов, но, разумеется через призму своих персонажей. Единственное, что пробивается красной нитью во всех этих историях — это какое-то осеннее одиночество, тоска неприкаянности, но, вместе с тем с надеждой на светлое будущее. Хемули в мире Янссон — это обыватели, они всегда радостны какой-то придурковатой веселостью, они сварливые снобы, и в целом вызывают отторжение. Но ,как и среди любого народца, среди них всегда находятся некие отщепенцы, которые всегда находят место в сказках о муми-троллях. Оставаясь хемулями, они вроде бы меняются. Не сказать чтобы к лучшему, но какие-то изменения в них происходят. Вот и в этой истории один хемуль тянул свою лямку проверяльщика билетов в луна-парке, пока не отошел от дел. А по сути — весь смысл жизни его и был в тесном контакте с детьми. Так мечта о тихой старости вскоре, опять же после катаклизма, переросла в обновление и возрождение, когда с новыми силами он готов был творить и создавать что-то для других. Собственно и хемулем он быть перестал, в глазах сородичей он так и остался чудаком. А вот теперь сделайте ретроспективу на еще одну притчу, но на этот раз Оскара Уайльда «Великан-Эгоист», и тогда все станет ясно. радость и умиротворение может придти к кому-то только через определенное самопожертвование и самоотречение. Эгоизм и замкнутость лишь съедают последние остатки всего хорошего, что есть в личности. Ну, а дети, на самом деле, как оказалось. любят не только шалости и шум, но и тайны и тишину.

В целом, когда мы говорим о Лавкрафте, то подразумеваем определенную эстетику. В первую очередь, это эпитеты, всевозможные метафоры и сложносоставные предложения, которые вкупе образуют интересную и захватывающую дух атмосферу. Но, стоит только кому-то взяться за собственные произведения, инспирированные творчеством ГФЛ, что-то идет не так, и получается совершенно не то. В данном случае, мы видим довольно интересную идею совместить шпионский детектив, конспирологию и мифы Лавкрафта. Что из этого вышло по итогу — достаточно скучная и нудная вещь. В этом ключе гораздо более интересны псевдонаучные книги фон Кранца или фон Паля (предполагаю авторы наши соотечественники). Но, возможно, виной всему и перевод. Во всяком случае, трагизм холодной (или еще более холодной) войны мне прочувствовать не удалось.

Иногда находишь раритеты в неожиданных местах, среди стопок уже старых, отправленных в распродажу за полцены книг о медицине и бездарных фантастов. Бережно листаешь страницы, вспоминаешь. Здесь 1997 год перекликается с уже и сейчас минувшим 2012. Тогда, в 2012, уже известный и знаменитый, Илья Стогоff, ностальгирует по 90-м, когда никому неизвестный Илья Стогов считался вымышленным персонажем.

Книга лаконична и вкусна, как старое, десятилетней выдержки вино, о котором так много ностальгирует главный герой, погрязший в игре на два фронта, но потерявший ту искру, что вела его вперед. Идеалисты, революционеры — где сейчас встретишь такого левака?

Нигде... Как не встретишь и не разочарованного своими стремлениями на пороге зрелости человека из ТЕХ времен. Все получилось по-другому, хотя и не без интересных моментов.

Можно почитать и поностальгировать, пока те, кто писал подобные книги, нагуливают щеки и бродят по православным храмам в поисках спасения души, отданной в свое время, взамен на вдохновение, хитро улыбающимся демонам в черных кожаных плащах

Наверное, для сноба, подобные «Фактотуму» произведения выглядят отвратительными, для эстета контркультуры — слишком попсовыми. Как бы то ни было, Буковски и его произведения — это чтиво для отдыха. Помнится, его «В моем супе печенье в форме зверюшек», я прочитал лет в 14, и меня впечатлило то буйство слов при простоте построения предложений и всего повествовательного ряда. Все же, допинг в виде алкоголя при написании произведений позволяет раскрывать особый шарм потомка сознания, когда автор перескакивает с легкостью перышка с темы на тему, оставаясь в канве своего основного повествования. Это, с позволения сказать, «пьяный базар», в данном случае некий ренессанс воспоминаний, как же жилось и пьнствовалось г-ну Буковски в юные годы. На войну он идти не сподобился, к учебе не приспособлен, с родителями у него отношения напряженные, да и писанину его никто не хочет печатать. но зато он приобретает опыт работы в миллионах совершенно разных мест, будучи этим самым фактотумом, выпивает и общается со множеством людей, многие из которых по сути своей от БуковскиЧинаски не отличаются. Автор привирает, герой привирает, по сути предлагая нам то, что в медицине называют «вранье алкоголика» (или нет, я точно и не помню). И вот где-то к середине книги, это примерно там, где

мы понимаем что не все его воспоминания — реальность, возможно какие-то из них часть пьяного бреда. Тем не менее, подобное чтиво интересно для тех, кто не хочет сильно философствовать, а руке лень тянуться за томиком Х.С. Томпсона или Уэлша, Буковски несколько более разбавленный вариант этого сорта пива.

А еще в издании 2000 года очень интересные примечания к главам, в виде мини-энциклопедии

Читая романы из цикла «Темная Башня», каждый раз открываешь для себя разные грани этого мира, который дорог ,в первую очередь, и своему автору. Мне кажется, что в этой эпопее, достаточно протяженной по срокам написания, Кинг всецело создал свой собственный «склад памяти», где часто мелькают те миры и персонажи, что рано или поздно встречаются нам и в других книгах. И, как мне кажется, если намеки на это были в первых трех «башнях», то к четвертому тому, они стали настолько же явными, насколько и неизвестными тому, кто не знаком с ними, и кому это только предстоит. Ведь недаром инопланетному существу из «Ловца снов» совершенно ничего не говорило имя Пеннивайза, намалеванное в Дерри. Возможно я не стану первооткрывателем, но разве

В этом же томе мы, наконец-то увидим, чем закончилась история с поехавшим поездом Блейном, что было, на мой взгляд, увлекательно, и в конечном итоге поймем, что приехали в Канзас, но не простой, и совершенно не тот, что знаком нью-йоркцам, а

В то же время очень увлекательно читать рассказ Стрелка о своей истории любви, печальной и романтичной, но и горестной и обреченной. Это чудесный оммаж к вестернам, а так как мир «сдвинулся», то все это вывернуто через призму кинговского фэнтези. Читать эту часть безусловно стоит, потому что интересно, куда же приведет тропа луча своих героев. Ну, и конечно же бесконечное количество отсылок к старому кинематограф, на этот раз к экранизациям Фрэнка Баума. Мне понравилось, честно...

В канве любви к русскому хтонизму, рассказ Евгения Шикова кажется несколько миролюбивым, а положительный финал все же возвращает нас к архетипу классической русской сказки. Добро побеждает.

Ну, а пока — городской парень приезжает в деревню за грибами. Встречает девушку, знакомится с ней, оставляет у нее сумку — в принципе вся первая часть рассказа показывает его как малохольного. И в принципе, подобное не должно удивлять. несмотря на вполне себе современный антураж рассказа, его структура — это архетип героя. Герой идет в лес, по ту сторону привычного мира, неважно по какой причине, главное — это то, что он проходит незримый обряд инициации. Болото — эта бесконечно хтоническая бездна и там он встречает также малохольное в чем-то существо, которое безмолвно играет с ним в кошки-мышки. Но именно в момент отчаяния герой проходит некий обряд инициации. Он получает заряд воли к борьбе, пусть даже не всегда и методами богатыря из сказок. И в финале, он обретает покой, но и дарует его всем тем, кто находился в смятении. Мне рассказ очень понравился, будем читать и другие.

А вот этот рассказ получился вполне уютным. Уильям Кингстон попытался показать нам атмосферу увеселительного заведения, где собираются и бывалые моряки, и обыватели, чтобы рассказать и послушать интересные истории и бывальщины. Один из посетителей читает всем заметку о морском змее, увиденном в путешествии, автор описывает все его особенности, кроме хвоста, которого он так и не увидел. И вот тогда основной герой произведений Кингстона, капитан Джонатан, начинает рассказывать невероятные байки в стиле барона Мюнгхаузена, и об оставленной жене-туземке, и о путешествии на Южный полюс, и о виденных им русалках, подогревая интерес к самой сути беседы — увиденном им морском змее — постоянно делая реалистичные аллюзии и на кита Ионы, и на древнегреческие мифы о Сцилле и Харибде, не без самодовольства проецируя их на себя. В целом, рассказ для 1848 года получился весьма увлекательным, в чем-то авантюрным, но всецело атмосферным. ну, и про хвост там тоже рассказывается (весьма алхимически по антуражу)

В данном отрывке из произведения «Многосказочный паша» капитана Марриета, невольному читателю представляется удивительный рассказ о том, как волею судеб на корабле оказываются неожиданные родственники, и когда корабль начинает преследовать некое существо,

пожирая методично членов команды, богатый старик вверяет свое имущество купцу, который, как ни странно оказывается мужем его племянницы. Поистине чисто французские страсти на фоне чудовищного гурмана. По итогу

Собственно этакий оммаж к сказкам «Тысячи и одной ночи». Хочешь верь, а хочешь нет. Однако в контексте самого сборника, посвященного морским чудовищам, он вполне уместен.

Что ж, господин Честертон, хотя и говорит о том, что не пишет в этой статье с издевкой, навая все же на редкость ироничный мини-трактат, опубликованный в 1934 году в его авторской колонке в Illustrated London News. При все своей харизматичной трактовке проблемы Морского змея и озернызх чудовищ, он, в первую очередь, критикует тех, кто в свое время с успехом наживался на подобных сенсациях, все более отдаляя настоящих энтузиастов от истины. Впрочем подобных примеров в сборнике «Из глубины глубин» можно найти предостаточно.

И, тем не менее, отчитывая нерадивых коллег по перу, Честертон всецело дает нам понять, что некое абстрактное чудовище вполне допустимо в наших реалиях, и, несомненно, это животное имеет мало общего с тем, что постоянно хотят прикрутить к мифологическим образам.

Что ж, в конце ноября пристало перечитывать осенние произведения. «В конце ноября» — параллельная повесть, написанная в ключе сюжета «Папа и море», в то время, когда все семейство муми-троллей уезжает жить на одинокий остров с маяком, в их опустевший дом приходят по-настоящему одинокие зверюшки, собравшиеся вместе, но каждый — застывший в глубинах своей тоски. Многие литературоведы отмечают, что тоска, красной нитью пролегающая через всю повесть — это переживания самой Туве Янссон, также живущей на острове, и потерявшей в одночасье своих родителей. Но именно в тоске ноябрьской повести проявляется огонек надежды, точно также, как и в «Папа и море», каждый герой сам проживает свои трудности, но лишь вместе герои находят некоторое умиротворение, хотя и остаются каждый при своих мыслях и чаяниях. Дядька Скрут мечтающий о собеседнике на старости лет, Хемуль, имеющий лодку, но никогда не отправляющийся в ней по морю, Хомса Тофт, который тайком живет в этой лодке, но не имеет мамы, которая бы о нем заботилась, Снусмумрик, в течении всего цикла при первой же возможности уходящий куда-то, но осознающий, что все равно ему есть куда вернуться, Фильфьонка, так любящая порядок, но не умеющая навести его в своей душе и так далее. В общем, современным любителям прикладной психологии произведение бы понравилось. Но мы то ценим в муми-троллях именно то спокойстивие, которое дарят нам эти сказки. Для того, чтобы оценить то, что имеешь, надо потерять или же отправиться в далекий путь. именно поэтому, каждому стоит прочитать «В конце ноября», для того, чтобы понять, насколько дороги могут быть предыдущие книги.

Достаточно интересный рассказ, стилизованный под заметку для поднятия интереса к газете New York Daily Tribune. Как мне кажется, поимка морского змея ничем не отличалась от поимки любого другого морского животного, например кита, была она достаточно успешной и подробно описанной, однако немаловажную часть повествования занимают и подколки англичан, превознося молодую американскую нацию, как отважную и смелую. Что ж, вердикт остается вполне утешающим — змей пойман, отчет отправлен. Но история этой статьи не завершается после поставленной точки.

Этот рассказ-отчет вполне себе оказался мощным толчком для исследователей феномена морских криптидов, которые ссылались на описание морского чудовища, якобы пойманного китобойным судном. и, надо сказать, что это на момент конца XIX века были достаточно серьезные ученые, однако, как водится, слепая вера в правдивость написанного в газетах сделали свое дело, что, впрочем не помешало и другим авторам пробовать писать свои рассказы в виде отчетов, не мудрствуя лукаво предвосхищая начало стиля мокьюментари в литературе.

То, волшебство, что очаровывает в истории о Питере Пэне — это мотив никогда не увядающей молодости, то дыхание фэйри, что проникает в нас с каждым годом. Наверное, именно поэтому так запоминаются детские повести Памелы Треверс или Астрид Линдгрен. И когда современные писатели и режиссеры обращаются к давним полюбившимся сказкам, их феерическое волшебство возвращает нас в те годы, когда мечтать можно было всегда. Но возвращение в Неверлэнд может быть мрачным .как это получилось у Джеральда Брома, а может быть и таким — как в фильме «Крюк» и его новеллизации. Постаревший Питер, обрюзгший и отдалившийся от своих детей, внезапно обнаруживает. что он и есть тот самый сказочный герой, и ему приходится снова становиться тем рыцарем, что предвосхищает смерть неунывающим петушиным криком. И это интересно, даже перечитывая «Крюка», или пересматривая этот старый фильм, интересно и захватывающе до сих пор. И это и есть та самая магия сказок, ведь будучи постаревшим — ты можешь заново рассказать их своим детям

В моей памяти всегда сохраняются по теме армии два произведения — и оба они об неуставных отношениях — «Сто дней до приказа» Юрия Полякова, который мне довелось прочитать еще в журнальном варианте в «Юности», и «Кирза» Вадима Чекунова. Эти произведения четко показывают эволюцию внутренних отношений в армии — от заката советской эпохи и до начала 90-х. Ну, а Евгений Шиков показал нам армию уже начала 10-х годов 21 века. Незавидное такое времяпровождение — в атмосфере отупляющей скуки, настолько осязаемой, что она становится во главу угла всей культуры повседневности солдата. Впрочем, произведение по-настоящему психологическое. Всегда находится человек, который, вроде бы должен доставлять проблемы, или вызывать раздражение, но в этом микрокосмосе госпиталя большого армейского макрокосма, никому ни до чего нет дела, и, безусловно, что бы ни случилось — все закончится хорошо.

Удивительно, но этот рассказ чудесно бы вписался в концепт вселенной Метро 2033. Хотя, предполагаю, что у автора была совершенно другая задумка. Рассказ очень хороший, написан достаточно лаконично, и даже, несмотря на то, что очень короткий, претендует на философский и религиозный подтекст. Однако, как бы то ни было, в «Дебилке» прослеживается в первую очередь социальное и психологическое начало. Некий постапокалиптический ад еще не имеет место быть, а то ,что к нему привело, произошло совсем недавно, иначе отчего в котомках у довольно таки интеллигентных бандитов (ну не бандитов ,так себе, хабарщиков) все еще есть водка и картошка. Автор попытался показать нам предназначение людей, судьбоносность человека, его верность и преданность. Возможно, как бы жто грубо ни звучало — перефразирование Экзюпери — «мы в ответе за тех, кого приручили». Дебильная Света доверяет отчаявшемуся Андрею ,в жизни которогт ничего не поменялось после катастрофического события. Он просто продолжал свой путь одиночки, пока не нашел того, о ком можно заботиться. И еще неизвестно в итге, кто кому из этих двоих приносит большую пользу...

«Он снова здесь» — книга, несомненно, ставшая бестселлером в Германии. Несколько шокирующее для политкорректного общества оформление, заигрывание с запрещенными темами одновременно и пугает, и притягивает обывателя.

Сюжет довольно необычен. На зеленой лужайке неподалеку от места, где все закончилось в 1945 году, пробуждается Фюрер германского народа – Адольф Гитлер. Его голова, по странной случайности, болит, мундир слегка потрепан, он немного удивлен, но, благодаря своей харизматической внутренней воле быстро осваивается и, заведя несколько попутных знакомств, начинает свой Путь с самого начала.

В этой странной стране, где продолжаются гонения на стариков, когда-то носивших руны на петлицах и помнится страшная боль о Холокосте, немцы аморфны и их души отправлены в летаргический сон с помощью инфантилизма либеральных ценностей. Здесь турок может высмеивать любые национальные меньшинства с телеэкрана, ведь немцу это делать неприлично и жутко. Но вот появляется новый сатирик, который в принципе сам не понимает, что он сатирик, он просто излагает те же самые тезисы, что предлагал в 1933 году. И народу это нравится, причем всем – от евреев до турков, однако это не по душе НПД (новым национал-демократам Германии, которые подвергаются острому осмеянию со стороны остроумного комика, скрывающегося за пронзительным псевдонимом А.Г.) Так проходят дни и недели. Речи собирают миллионы просмотров на «Йутьюбе», либеральные СМИ выискивают промахи и нелицеприятные факты. Но итогом оказываются горизонты побед, перед которыми нас и оставляет автор книги в заключении. Можно выискивать злодеев среди никчемных подражателей, но стоит появиться истинному вдохновляющему оратору, и вот он уже завладевает душами миллионов, используя при этом все блага либерализма и демократии.

Книга хорошая и читается легко. Аналогии можно провести небольшие – мрачное пророчество Карела Чапека в «Войне с саламандрами», либо аналогичный ход Стюарта Хоума в книге «Медленная смерть», где юный бутбой с улицы становится вершителем в богемной жизни пустых людей.

Удивительно легко читаемое произведение, и вовсе не шокирующее своим содержанием.

Собственно — это рассказ о праве выбора, находчивости и расплате. «А судьи кто?» — спросит невольный спрашиватель. И получит все тот же безмолвный ответ. Судьи — победители. Какова бы ни была роль пастуха-коллаборациониста в повседневном приеме пищи «феодалов», он в самой меньшей степени думал о себе. он думал о том, как подольше сохранить жизнь своих товарищей, которые 22 года были безвольным стадом.

И да, благодаря

Но, как уже говорилось — по принципу «око за око», Пастуха оставляют жить, правда именно так, как он до этого не жил 22 года. А колонисты нарожали новых детей, и легенда о Короле, Королеве и Пастухе стала сказкой для малышей, вот только Пастух все еще оставался жив, неся на лице все ту же спасительную улыбку. И никакого гуманизма...

А это еще одна социальная повесть Кассиля, на этот раз об осмыслении героизма. Написана она в 1938 году, когда степень напряжения в СССР от внешней угрозы уже была достаточно ощутима. Именно тогда у мальчишек появляется культ героев — молодая тогда еще военная авиация крепла, впереди было наиболее грандиозное воздушное сражение на Халхин-Голе, после которого статус летчиков только усилится, а сами воздушные герои вполне становились образцами для подражания.

В маленьком городке — мальчик, пятиклассник Геша Черемыш в новой школе сразу получил вопрос — не он ли брат героя? на что вполне внятно ответил «да». С этого момента его жизнь понеслась по нелегкому пути родственника знаменитого летчика. Собственно книжка то и не об этом — не о хвастовстве и не об обмане. Это книжка о мечте. Ведь сам — подтянутый, спортивный и начитанный мальчуган не осознавал, что становится примером для ребят не только потому что он брат другого Черемыша, а благодаря совей харизме. Финальная встреча с настоящим летчиков круто меняет его судьбу, позволяя двигаться вперед ,теперь уже следуя примеру брата названного.

Я читал, что основой для повести «Черемыш — брат героя» послужила реальная история. Повесть о брате героев находилась еще в задумке, когда к писателю пришел мальчик, и показал письма от четырех своих братьев-пограничников, служивших на разных концах страны. История оказалась настолько удивительной, что Кассиль начал писать об этом сюжете. Скоро ему удалось проверить информацию, и оказалось что таких братьев вовсе нет. Разыскав мальчика, Кассиль услышал историю, ставшую во многом основой для совершенно другой повести, «Черемыш — брат героя». Во многом сам летчик в повести также срисован с близкого друга писателя — летчика Чкалова.

В целом, вот еще одно автобиографическое произвдение в котором показан микрокосм советского крестьянства 30-х годов. Однако, предполагаю, что выпустить его в свет возможно стало именно лишь спустя десять лет после написания, когда о таких вещах вполен можно будет говорить. Неудачи, обреченность постылой жизни, самогонный отдых не от хорошей жизни, и, разумеется дети без детства — вот собственно антураж повести. А еще — надежда, на светлое будущее и на старую лошадь, которая быть может, родит в последний раз, и вот тогда все наладится. Но нет... Именно поэтому повесть и вызывает эмоции. Читатель вместе с героями тоже обреченно надеется на лучшее, но в определенный момент низвергается из мира мечтаний, простых, впрочем и житейских, в суровую реальность.

В детстве мне очень нравилось это произведение, в первую очередь, своим позитивным настроем. Я перечитывал ее каждое лето, в июне, когда большинство моих дворовых друзей уезжали в лагеря, среди тополиного пуха и немыслимой жары Восточной Сибири, мне почему-то казалось, что героев я знаю лично, а события произвдения происходят непременно в Иркутске, по ту сторону от моего берега Байкала. К тому же, Борька, любивший рисовать — явный Борис Чупрыгин, который мне знаком по иллюстрациям к бажовским сказам. Ну, а впрочем, это мои догадки) Главное, само произвдение. Ребята играют, придумывают, рыцарски сражаются с карикатурными хулиганами, придумывают себе тайное общество, которое разумеется не тимуровское, но вполне похоже на что-то подобное, что было и у меня. Книжные ребята, которые, одновременно, не прочь и погулять, любят тайны и приключения. А в целом, я удивляюсь, что за свою жизнь встретил только одного человека ,читавшего эту книгу.

Собственно, специально прочитал этот рассказ, чтобы понять. Если Ламли не удается написать внятные рассказы по мотивам Лавкрафта, то может быть в обычном хорроре ему удается? Ничего подобного) Рассказ No Sharks in the Med должен был погрузить читателя в атмосферу внезапного выживательного триллера, как казалось автору. Но нет... Довольно долгое вступление, показывающее нам главного героя, как слюнтяя, усугубляется еще и тем ,что антагонисты нам обозначены сразу же, практически с первых минут. Рассказ очень неспешно качает нас по волнам неинтересных описаний и диалогов (иногда довольно нелепых подколок), и все же ввергает в некое подобие экшна, которое, как впрочем всегда получается у Ламли завершается скомканным финалом. Возможно беда этих рассказов в том, что они изначально написаны для антологий...

В принципе, сатира этого небольшого рассказа Паланика очень злободневна. Те клише и рамки, что очень долго строились в современном обществе, в современных (особенно западных) реалиях внезапно разбиваются о некую новую форму построения социума, и собственно, капиталистический подход к культурному и социальному всегда встречает отклик у бунтующей молодежи. Так, главный герой «Холодного обзвона» от отчаяния неприятия его повседневной работы клиентами, идет на крайние меры, что в итоге приводит его к внезапно

Но Паланик и здесь остался при своем, сделав финал столь же ироничным, сколько и высмеивающим как клише, так и антиклише. Рассказ неплохой.

Вообще, для рассказа начала 70-х годов антураж вполне подходящий, ведь ярмарки со своими зловещими тайнами стали неотъемлемой частью американской культуры. Предполагаю, что Ламли осознанно, печатаясь для американского сборника, попытался включить туда знаковые популярные локации, и, судя по собственным его словам и неоднократной публикации рассказа, он пользовался успехом. Сам же Ламли гордится огромным количеством отсылок к Лавкрафту в этом произведении. Однако, уровень рассказа все же не дотягивает до того космического ужаса Древних, что канвой украшает каждый рассказ Лавкрафта и его друзей. Здесь имена Древних, и сам Ктулху — всего лишь антураж для основной идеи Ламли — соперничества между двумя братьями, и огромной осведомленности в культах у образованного меньшинства. Несомненно, Ламли в очередной раз злоупотребляет, и весьма неуклюже, эпитетами

но, в принципе, если бы в ярмарочном шатре была не статуэтка Ктулху, а допустим какой-то уродец-людоед — ничего бы не изменилось. Клише, которым следует автор снова сыграли с ним ту же шутку, упрощая сюжет до уровня бульварного рассказа ужасов на один раз. Наверное, это просто еще одно аколитическое произведение для коллекции, но не более...

Эта повесть Брайана Ламли уже заметно лучше ранних, однако и здесь он, вдохновленный Лавкрафтом излишне перестарался в своем аколитическом почитании. Итак, метеоролог Дэвид Лотон приезжает в северный город Нависсу, где, гостя у своего давнего друга-судьи знакомится с работами антрополога (что мне, как антропологу, очень понравилось) Бриджмена о культах Итаквы (который активно использовался, кстати, в рассказах Дерлетта, с которым Ламли был в переписке и считался его протеже). Неслучайности случайностей сводят Лотона с вдовой Бриджмена, которая в безутешности ищет своего пропавшего сына двадцати зим от роду. Ну, вот здесь и начинается увлекательный вроде бы рассказ, одновременно отсылающий нас и к Лавкрафту с огромным количеством нагнетаемой атмосферы, и к Джеку Лондону с его северными рассказами, и даже кое в чем «Плетеному человеку» 1973 года (не удивлюсь, если оказался прав ,потому что повесть Ламли писал примерно в то же время). Замысел очень хороший, и имеет свой, авторский шарм. Но, к сожалению, подобно тематике иномирового ветра, о которой столько говорится в повести, этот шарм выветривается к концу, очень смазанному, и поспешному, словно его писали лишь бы поскорее закончить.

Собственно, приглашаю прочитать «Рожденный от ветра» самостоятельно, потому что он наверное лучшее произведение у Ламли, ну а предостерегаю я от пары вещей:

А вот еще одно знаковое произведение в подростковой литературе нашей страны. Время после Октябрьской революции и Гражданской войны оставило свой след не только в судьбах взрослых людей, но и в целом поколении детей и подростков, ставших беспризорниками и малолетними преступниками. На плечи педагогов, зачастую не имеющих опыта работы с такими категориями граждан молодой советской республики легла большая задача — воспитать из этой, по сути аморфной массы настоящих людей. Здесь мы видим огромный опыт Макаренко, который описал свой труд в «Педагогической поэме». Однако, уникальность «Республики ШКИД» в том, что книга написана именно воспитанниками школы имени Достоевского. В этом произведении без прикрас показана жизнь юных хулиганов, которые , впрочем находили место и творчеству, и изложению мыслей, и каким-то затеям. Впрочем, как известно, после ухода тех, кто был зачинателями славных традиций ШКИДы, все закончилось не очень хорошо, потому что уже некому было эти традиции прививать, однако, как некоторый исторический документ, прослойку воспитательной работы и культуры повседневности «дефективных» подростков — «Республика ШКИД» очень интересна, кроме того, она и написана живым и интересным повествовательным стилем, способным увлечь читателя, а это уже о многом говорит. Если сравнивать повесть с тем же «Кондуитом» или «Поэмой» Макаренко — она заметно выигрывает, но и оставляет некоторый осадок, но ведь ради эмоций и впечатлений книги и читаются.

Ну, и, наверное, стоит сказать пару слов о повести «Будьте готовы, Ваше высочество!» Эта повесть, как и две предыдущие из сборника «Три страны, которых нет на карте», завершает путешествие Кассиля по выдуманным странам, показывая их с совершенно разных сторон. В «Кондуите» мы видим становление главного героя, исходя из личного опыта автора, в «Мальчишках» отдаем дань памяти Гайдару и созданному им институту «тимуровцев», опять же через призму кассилевского стиля, ну а здесь, в повести о мальчике-принце из далекой страны (с вымышленным названием, но вполне в реалиях того времени) — попытку объяснить юному читателю реалии «холодной» войны. Всесоюзный лагерь Артек, как и сейчас, в принципе, был мерилом лучших детей, которые дружат и оздоравливаются среди таких же лучших. Но, как и бывает в реалиях жизни кто-то приезжает в лагерь, потмоу что он «особенный», благодаря протекции высокопоставленных родителей (Гелик Пафнулин), кто-то по путевке, заслужив ее честным трудом (Тоня Пашухина), но некоторое расслоение советского вроде бы безклассового общества все равно видно, и автор ставит это потаенной проблемой, внезапно выведя на первый план внезапного принца, низвергнувшего это мнимое разделение своим простым нравом, и даже наивностью, и оказавшегося таким же простым пареньком. Но не все так гладко может быть у Кассиля. Разумееется, его герой должен пройти некую инициацию, чтобы понять для чего он живет на этом свете. Поэтому беседы с народовольцем-поэтом Тонгаором Байрангом, или же создание детских законов для Джунгахоры — все это становление героя. Однако еще большим становлением героя наверняка должно было стать то, что лишь в сказках герои побеждают всегда и везде. Принцу назначили регента, проамериканского (мерихьянгского) дядю, ни один из его законов не был издан, ну а сам он навсегда должен был понять, когда станет королем,окажется ли то, чему он научился в СССР полезным в его повседневности. В целом, более слабая повесть Кассиля, нежели другие, но и небезынтересная.

И вправду, стоит только раскрыть эту повесть Кассиля на любой странице, как нам становится виден замысел автора — увековечить творчество Аркадия Гайдара, отдать ему своеобразную дань памяти, но своим, кассилевским словом. Возможно, если взять «Дорогие мои мальчишки», как образец для подражания, то ребятам герои маленького волжского города Затонск будут слегка посимпатичнее Тимура и его команды. Можно сказать, что гайдаровские герои посуровее что ли... Но синегорцы в то же время и не светлые одухотворенные мечтатели Крапивина. Тень Гайдара все также стоит перед взором читателя, и ребята, еще вчера мечтающие и читающие книжки, сегодня вполне могут ринуться в бой. Возможно, сказка о Синегории, обрамленная в условия Великой Отечественной, покажется некоторым сегодня слишком жестокой и беспощадной, но ведь и раньше самопожертвование и смелость стояли во главе угла детской литературы. Может быть, именно поэтому те поколения были психологически крепче нынешних. Но с другой стороны, каждая такая повесть давала ощущение мечты, товарищества и сопереживания. И самое главное, несмотря на все невзгоды реальной жизни, синегорцы остались верны своей тайне, а это, на мой взгляд очень важно.

Этот рассказ является наиболее редким для русскоязычного читателя мифов Ктулху, и, собственно представляет из себя раннее творчество брайана ламли, который во главу угла своих произведений ставит не человека против невероятных и омерзительных древних божеств, а самих существ, и их адептов. Какова бы ни была трагичной судьба героев лавкрафта, чаще всего, они пусть даже иногда пассивно, противостоят этой неотвратимой и злой силе. Но современные писатели ничуть не понимают посыл самого ГФЛ и продолжают нам навязывать стилистику ктулхианы.

Что до рассказа, то он слабоват, и несколько наивен. Какими бы ни были цели сумасшедших в клинике, главный герой им просто потворствует с самого начала, и даже его жажда писать книгу отходит на второй план, лишь бы угодить безумцу. Сам же безумец хочет вызвать нелепое (ужасное и омерзительное) божество из потустороннего мира лишь бы только покарать злого санитара. Ну, в общем-то, и все. Из всех невообразимых эпитетов подражания ГФЛ Ламли часто использует только слово «омерзительный», впрочем его Йибб-Тстлл и вправду такой.

Ересь Хоруса породило множество сомнений и недоверия, даже внутри столь сплоченных и верных своим братьям легионов, таких, как Гвардия Ворона. Собственно, именно в «Вергельде» мы наконец и видим Коракса настоящего, того, что прошел сквозь отчаяние и сомнения, которые боролись в нем с самого Истваана V, получив кровавый и жестокий исход на Яранте III. Усиленная генетическая память хранила в примархе миллионы воспоминаний и предзнаменований, что настораживали и навевали смятение в душе Корвуса Коракса. ему почти начинало казаться, что его судьба неотрывно связана с тем, что привело к Ереси. Были ли эти мысли еретическими? Скорее всего мы просто увидели предопределенность в этом долгом пути отчаяния, когда память о словах, сказанных отдельными, казалось бы сиюминутными персонажами сплелась с собственными деяниями Коракса. То, что делается с добрыми намерениями очень часто приводит к печальному итогу. И вот итогом этого стало

Мы видим, что предсмертная умешка колдуна Натракина на Константиксе II была не иронией умирающего еретика. Коракс и вправду, обладая знаниями о генетическом семени и экспериментах сам приходит к выводу, что

В общем, Гэв Торп остался верен себе, и создал произведение с несчастливым и обреченным концом, где Ворон все же успел прокричать «Nevermore!»