«Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта»

Н.А. Бердяев

Вообще, тема пространственной организации бытия выступает одной из центральных тем мировой философии вообще, и русской в частности. Тема дорожного приключения весьма популярна и в литературе – читатели с удовольствием погружаются в мир путешественника, присоединяясь в своем воображении к дороге и таящимися на ней открытиям. Одна из этих дорожных историй – повесть «Тарантас» много обещает читателю, но дает гораздо меньше. На анонсированную «энциклопедию жизни русской глубинки» она, к сожалению, никак не тянет, заметки путешественников слишком поверхностны, нет здесь ни психологизма, ни хоть какой то историософии (это я вспоминаю «Русь тройку» из гораздо более значительного дорожного романа русской литературы). Нас ждут постоялые дворы, чай из самовара, матрасы с клопами, рассуждения главных героев о жизни в России, в которую крепко врос удачливый, хозяйственный купец Василий Иванович; и Европе, которой так восхищен образованный, возвышенный, но непрактичный Иван Васильевич. Какой то особенной оригинальности или хотя бы интересности в этих рассуждениях я не увидел. Немного добавляет в книгу колорит восточной Казани, улыбнуло жульничество местных торговцев, облапошивших наивного путешественника при покупке им стекляшек, выданных за жемчуг. Цыганский табор, опять же, был. И все равно не зацепило.

Несколько неожиданным оказался финал повести, создалось ощущение, что автору просто наскучило дорабатывать историю.

Подводя итог, все же посоветовал бы читателю, желающему ознакомиться с путевыми заметками этой эпохи, обратить свое внимание на дневники А.П. Чехова во время его поездки на Сахалин, или воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами В.И. Немировича-Данченко (про упоминавшийся ранее роман «Мертвые души» и говорить нечего). «Тарантас» оказался очень проходным произведением. К сожалению.

Да, книга огромная. И по объему, и по качеству. Советская («совейская») действительность показана откуда то сбоку, сзади, и вместе с тем не создает впечатление какого то извращения, сатиры, насмешки. «Не мы такие – жизнь такая», как гласит безысходная житейская родная мудрость. Роман состоит из четырех частей и эпилога и моя любимая часть – «Койко-место», первая его часть. Я люблю её по тем же причинам, по которым люблю «Записки из подполья» Достоевского. Я люблю ее за подпольного человека, у которого почти нет ничего настоящего (даже его имя, Гоша – производно не от Георгия, а от Григория), который противостоит миру внешнему с его рационализмом, нормой, его пониманием правильного. Этот человек противостоит социуму, организации, структуре, он вынужден обманывать, изворачиваться, мимикрировать. Думаю, что каждый, присмотревшись, увидит в себе это подполье пусть не в форме осознанного несогласия, внутренней эмиграции или тихого бунта, но хотя бы в виде паскудного желания казаться своим, желания понравиться, желания похвалы. Это подполье можно обнаружить в форме злорадства по поводу чужих неудач, озлобленности на близких, тайной зависти. Подпольный человек – это человек, потерявший Место в мире, провалившийся в подполье бытия, в область сумрачной онтологии или, как говорят современные гуманитарии – в область лиминальных, т.е. пограничных пространств. Мне трудно оценить это падение, я далек от того, чтобы мазать Гошу Цвибышева или безымянного героя Достоевского черной краской, во многом они согласны с моим даже не мировоззрением, а мироощущением. Этому есть много причин, например, я тоже прошел «общажный» этап в своей жизни и пусть он не был столь унизительным как у Гоши, но тоже готовил меня к приспособленчеству, юлению, выкручиванию. Как учила этому и необходимость жить с алкоголиком в детские годы, и работа в «дружном, крепком» коллективе в дальнейшем, и природная робость, и многое-многое другое.

С каким удивлением и восторгом следил я за мытарствами Гоши, удивляясь тому как он уворачивается от всеведущих вахтерш, кастелянш и комендантов. Как изощренно прокручивает его через себя механизм стройтреста, в котором он служит побегушником (меня всегда удивляло эта способность некоторых людей разбираться во внутриаппаратных хитросплетениях, их умение подбирать нужное время и необходимые слова для начальства, подсиживать, «топить» неугодных. Как то так сложилось, что сам я строил свою работу и отношения в коллективе формально, в буквальном следовании инструкции, поэтому вот этот византизм всегда удивлял меня). С интересом следил я за тем как Гоша оформляет прописку, посещая кабинеты военкома и начальника милиции, как он попадает и ведет себя в КГБ или как он выкраивает ужин в гостях у своих знакомых, как он переживает удовольствие от созерцания и унижение от понимания невозможности обладания красивых девушек. Это великолепно и, к сожалению, знакомо почти всем.

Нужно сказать, что вторая, большая часть романа, связанная с попыткой Гоши обрести голос и место в обществе, доказать раскольниковское «право имею», была мне менее интересной. Дело в том, что сам фон, на котором разворачивается его «выход в свет» совершенно неинтересен для меня: разоблачение культа личности, споры между сталинистами и антисталинистами, и (может быть я скажу кощунственную вещь) тема антисемитизма совершенно неинтересны мне. Ну нет в моем даже далеком окружении не то что антисемитов, но и вообще хоть кого либо, для кого эта тема была хоть сколь либо проблемой. Да и вообще, нет в моем окружении актуальной темы национализма, собственной исключительности по признаку крови. Я понимаю как важно было это в то время и в том месте, но в моем случае – это совершенно мимо. Но это не отменяет ни интересной истории, ни глубины, ни драматизма. Читать по прежнему увлекательно. И еще – я думаю, что подобный роман сложно закончить, слишком широк его размах, а поэтому я восхищаюсь автором, который смог так завершить его. Место Цвибышева обрело свою определенность, понятную координатность. Очень надеюсь достичь этого в своей жизни и я сам.

Как итог, онтологию горенштейновского «Места», как, вероятно, и мир Достоевского я понимаю как гностический мир, где сама материальность, космос, люди и тело представлены как зло, ад, источник страдания. Но это не мир беспросветной тьмы, в нем мелькают искры божественного, пусть лишь в форме покоя, обретенного Цвибышевым.

Пишу свой отзыв спустя два месяца после прочтения книги, так что какие то нюансы книги стерлись из памяти. Но не в нюансах дело, главное в этом романе, как мне показалось, — атмосфера, общий фон, антураж, ситуация междувременья, «серая зона» как говорят сегодня. Это атмосфера нарастающей неопределенности, причем неопределенности как то организованной («да – это бред, но бред последовательный», как говорил Гамлет). Атмосфера все же не гамлетовская, а кафкианская, связь «Жизни и времени…» с «Процессом» отмечена практически всеми читателями, мне же в голову пришли ассоциации с кафкианским «Голодарем». Действительно, Михаэл демонстрирует какую то почти ангельскую жизнь, он часто остается без еды, но голод не тяготит его. Молчание, уединение, звездное небо над головой, забота об урожае – вот чем наполнена жизнь Михаэла. Такое хайдеггеровское пастушество, бережное хранение бытия, молчаливое трудничество.

Что еще мне показалось важным в романе – это тема нормальности/ненормальности, общепринятого и особенного, большинства и меньшинства. С одной стороны Михаэл выпадает из круга «нормальных»: у него есть физический дефект в виде заячьей губы, у него нет хорошего образования, работы, какого то жизненного плана, он «цветной» в стране апартеида. С другой стороны, Михаэл невозмутим – его не затронуло всеобщее сумасшествие гражданской войны. Люди делят имущество, насилуют и убивают, грабят беспомощных. По всей стране выставлены блокпосты; владельцы имений, спасаясь бегством, бросили свои дома; преступники начинают объединяться в банды – и все это своего рода «нормальная» жизнь: «С волками жить – по волчьи выть», как говорит народная мудрость. Но жизнь Михаэла, вопреки его времени, не становится волчьей, и в этом он представляется мне более человечным человеком. Время от времени я вспоминаю глупости, которые совершил из желания быть таким как все, желания казаться лучше. И виню себя за это, есть какое то убожество в так называемой коммуникабельности.

Надо сказать, что совершенно ничего не знаю о гражданской войне в ЮАР и вообще, разрушение системы апартеида представлял себе как героическое одиночное заключение Нельсона Манделы, перед подвигом которого отступили господа в пробковых шлемах, добровольно отдав ему власть. Мои наивность и идеализм, конечно, не дотягивают до Михаэлевских, но тоже вполне себе. И грустно, и смешно.

Перекресток одной жизни, перекресток страны, перекресток истории. Все со всем связано, а с другой стороны никто ни от кого и ни от чего не зависит. Строит маленькая девочка Таня планы на жизнь, мечтает, надеется. Хорошая девочка – честная, смелая, решительная. При этом не слащаво-сахарная, со своими недостатками, где то наивная, где то нелепая, забавная. И вообще, подростки в книге замечательные, как только эта страна созидала таких людей? Так вот, строят они планы, влюбляются, борются за свою правду, но скоро все закончится. И хоть война еще не пришла, тревога уже чувствуется.

Меня всегда удивляла эта милитаризация советской жизни тридцатых. Общество готовится к войне, мальчики интересуются тактико-техническими характеристиками танков и самолетов, девочки записывают на медицинские курсы. ОСОАВИАХИМ, ДОСААФ, движение ворошиловских стрелков. Царит культ военной силы, передовицы газет заполнены новостями с Хасана и Халкин гола, образцом советского человека является майор Николаев – умелый танкист и политически грамотный офицер, красавец мужчина. Война – дело молодых, и молодая советская страна живет этой силой, игрой мускулов, красотой бронетанковых колонн и военно-морской романтикой.

Еще один нюанс этой книги, как говорится, актуальный сегодня – действие книги происходит на Украине, как я понял, в ее центральной части. Время от времени всплывают в книге моменты, иллюстрирующие отношение автора к миру русского, советского, западноукраинского. Конечно, я изучал в школе историю и знал о событиях, связанных с пактом Молотова-Риббентропа, с противостоянием советской власти в западной части Украины, слышал многочисленные байки-истории о «западэнцах», но никогда по настоящему не воспринимал это всерьез. Все советские люди воспринимались мной как одна дружная семья. Но вот, даже в советской книге что то да проскакивало. Не знаю, может это мне просто показалось, а может быть и нет. Прочитайте и решите сами.

Язык книги живой, повествование не утомительное, сюжет интересный. Читаешь и словно возвращаешься в свой выпускной класс, переживаешь свое прощание с детством, свое взросление, первую любовь…Хорошая книга. Не так много хороших книг о взрослении, и это одна из них. Приступаю к ее второй части.

Идеи этой книги – самые близкие и понятные мне. Смысл жизни, конечно, недоступен нам, но избрать свой жизненный путь мы должны, и путь, выбранный Торо кажется мне самым очевидным и ясным, стоит только подумать о нем.

Мне очень импонирует обращение Торо к читателю. Его книга адресована не уверенному в себе человеку не богачу, любящему свое богатство, не самодовольному обывателю. Его читатель – это вечно сетующий на жизнь неудачник, тот, кто все время жалуется на жизнь, ищет виновных, собирает сплетни, тот кто мелочен и мелок. Я понимаю, такой человек не читает книг (по крайней мере таких книг как «Уолден»), и никого не исправишь Словом, каждый должен сам прожить и впитать в себя соль земли, но и молчать об этом страшно, ведь жизнь коротка и хочется оставить знание о своем ценном опыте для других.

Это книга о свободе. Не о юридической свободе (дрянь какая), не о свободе как вседозволенности, а о свободе как избавлении от обременений, цепей, которые мы вешаем на себя сами. Мне очень понятны рассуждения автора об обременительности собственности: как легко приобрести дом, ферму, хозяйство, и как тяжело избавиться от этого барахла. Да, именно барахла, захламляющего нашу жизнь. Такая жизнь превращается в рытье могилы, она тратится на борьбу за что то избыточное, ненужное (я как то слышал историю жизненного финала человека со смертельным диагнозом. Он знал, что жить ему оставались считанные дни, и тратил их на мелочное сутяжничество с рабочими на даче. Человек не рефлексирует над своей жизнью, и живет «как живут другие». Вот положено ругаться с работягами за каждую копейку, значит буду ругаться и неважно, что скоро все для него, в том числе и дача, и деньги закончится). Человек забалтывает все самое важное в жизни, откладывает на потом, не хочет вспоминать об этом, заполняя свое существование мелочной рутиной. Самое ценное в жизни бесплатно или недорого: воздух, небо, солнце, вода озера, выращенные овощи, чай у костра, крепкий сон, и т.д. И я совсем равнодушен к роскоши. Или даже так, роскошь отталкивает меня. Никогда не был богат, но даже не представляю, что бы богатство могло мне дать. Еда, дом, возможность отдохнуть как мне нравится у меня есть. Изменился ли бы мой образ жизни, если бы на меня неожиданно свалились миллионы? Думаю, что нет, меня и так по большому счету все устраивает. Эта позиция довольствования малым близка и Торо. Дом, необходимая утварь, огород – что еще нужно для жизни? Книги, конечно. Но они не так дороги как материальные блага (а в наш век информации так вообще бесплатны. Читаю, развиваюсь, радуюсь жизни).

В своей жизни я в какой то степени также стараюсь выстроить пространство свободы: отказываюсь от обременительной работы, от радости общения с «дружным коллективом», начальственного поучения, ничего не значащих дежурных поздравлений с каким нибудь международным женским днем. Стараюсь не ввязываться в хвастовство по поводу достижений, в осуждение оступившегося, в сплетни. Стараюсь быть аккуратным в еде, избегаю излишек, дорогих вещей, абонементу в спортзал предпочитаю пробежки в парке. Выбираю самостоятельные путешествия, стараюсь узнавать мир не с парадной стороны. Принимаю и люблю всякое время года и любую погоду. Главное отличие моей жизненной позиции от позиции Торо, как я понимаю, это отношение к семье. Торо был безбрачен и жил буквально сам по себе и для себя. Я женат и у меня есть сын. Это и счастье для меня, и в известной степени ограничение. Стараюсь понять это и принять. Жизнь – сложная штука, и у Торо есть чему поучиться.

П.С. «Смотритель ливней и снежных бурь» – вот наивысшее предназначение мирского человека для меня!

Напряженно, тревожно. Распад мира все нарастает, покрывая еще не тьмою, но сумерками яркое беззаботное детство. Силы зла поднимают свою голову: на смену запутавшимся по жизни трудным подросткам приходят совсем уже серьезные беды: живодеры, ставшие нормой извращения в детском интернате, рэкет. Потихоньку все сваливается в какую то беспросветную дыру, безысходность, безнадегу, и мы чувствуем, что даже лето, которое будет длиться и длиться, все же когда то закончится. И если раньше все было просто и понятно: вот добро, а вот зло, будь честным, смелым, принципиальным, и мир признает твою правоту; ты прав, а значит ты победишь, то теперь правила изменились. Многие ситуации не имеют единственно правильного решения: выбор дружбы приведет к смерти, а месть за отца сделает несчастными его ни в чем не повинных детей. И могущественные силы в лице Гурского совсем не обязательно придут на помощь слабому, сейчас они скорее сторонние наблюдатели, экспериментаторы, обитатели серой зоны вне конфликта добра и зла.

Очень атмосферными мне показались Бугры они напомнили заросли реки Кендуакскеаг в Дерри, где такая же компания подростков обретала свой мир, прячась от окружающего кошмара. Игры и смех детей в Буграх менял что то во Вселенной, как и клятва, данная детьми в Дерри привели в конце концов к гибели зла, терроризировавшего город. Как всегда у Крапивина сила мальчишеского слова сильнее всех сил и правил. Так и у Кинга, зло выискивало детей поодиночке, а когда клуб неудачников собирался, он был непобедим. Писал ранее и снова повторюсь: для меня мир Великого Кристалла, мир Темной Башни, мир Дерри, Град обреченный – это один мир. С большой любовью погружаюсь в него снова и снова.

Лансароте – теплый, солнечный, дружелюбный остров. Да, его достопримечательности несколько «липовые», но турфирмам нужно что-то зарабатывать, а расслабленным туристам хоть чем-то занимать свое время. Хорошо, если ты молод, привлекателен и сексуален, но такие люди выбирают другие места для отдыха. Лансароте – местечко для тех, кому за сорок, кто потихоньку выходит в тираж, кто скучает в личной жизни, кто не имеет возможности радоваться плотскими удовольствиями у себя дома. Таковы главный герой романа – скучающий французский турист, его новый приятель – отставной бельгийский полицейский Руди, брошенный своей женой-мусульманкой, а также Пэм и Барбара – лесбиянки из Германии, которые не прочь разнообразить свою сексуальную жизнь. Их дружба будет недолгой, а секс не столь яркий как обещает романтика острова, но все же. Тихие радости недолгого европейского отпуска перед очередным этапом офисного рабства.

А еще мы узнаем о секте азраэлитов, считающих человечество результатом какого-то инопланетного эксперимента. Согласитесь, что то в этом есть. Давайте посмотрим на себя со стороны: вот они мы, рождаемся, взрослеем, заряжаемся энергией каких то идей, на что то надеемся, любим, расстаемся, страдаем, обманываемся насчет друзей, предаем и прощаем предательства, где то лицемерим, где то стараемся показаться лучше, чем мы есть. А потом наступает старость, подведение итогов, разочарование по поводу бесцельно прожитой жизни и растраченных впустую сил и понимание невозможности хоть что-то изменить в мироустройстве. Такие одинокие, бесцельные острова в океане жизни и вечности. Как, наверное, интересно и удивительно наблюдать за этим со стороны, снова и снова убеждаясь в человеческой глупости и беспомощности. Потрясающее развлечение придумали инопланетяне.

Пройдут годы, но я никогда не забуду Кинга. Я познакомился с ним в девяностых. Вот прямо сейчас передо мной картина темного холодного зимнего вечера и я, маленький мальчик, упрашивающий сотрудницу библиотеки разрешить мне взять «Темную половину» (ну правда, родители уже разрешают мне читать книги этого автора). Или вечер осени, когда мама принесла мне двухтомник «Оно» издательства «Кэндимен» – к этой книге я обращаюсь время от времени, чтобы осмыслить что-то в своей жизни через воспоминание о детстве, о дружбе. Или вот: я, семнадцатилетний абитуриент, живу в чужом городе и в ожидании очередного экзамена купил «Бессонницу», а еще впервые попробовал пиво. Мне понравилось и пиво, и книга. А вот в университет я тогда не поступил. В общем, вы поняли, этот автор многое значит для меня, но тем неприятнее мне сталкиваться с его неудачами или даже откровенными провалами. Отправной точкой для меня стал «Почти как «бьюик». Далее «Мобильник», «Под куполом», «Возрождение», «Институт», трилогия Билла Ходжсона. «Fairy tale», к сожалению, продолжает этот список. Для доброй сказки эта история слишком кровава, все же Бастинда исчезла, испарившись от воды, людоед так никого и не съел, а деревянные солдаты Урфина Джюса не размозжили никому головы своими кулачищами. Здесь же на арене замка льется кровь узников, бьющихся за жизнь, а злой карлик бьет ножом большого кузнечика только потому, что то «просто насекомое». Но история не тянет на мрачную гофманскую сказку, зло лишено таинственности, зловещности, оно беспомощно, образ Гогмагога вторичен и лишь намекает на возможность опасности с которой мы так и не сталкиваемся. Отрицательные герои пердят, мерзко хихикают, обжираются и т.п., что снижает градус их инфернальности (ну не может таинственное нечто портить воздух и ругаться матом). Еще один минус – герои-помощники Чарли. Несмотря на свои характерные черты (отсутствующий рот или уши) эти героини слились для меня в один образ. Помню только их какую-то слащавость, приторность, сюсюканье с главным героем. В общем, на добрых фей не тянут, на настоящих друзей не похожи.

Не лишен роман своих достоинств. Некоторым читателям не понравился слишком уж идеализированный образ главного героя, очень уж он не по годам рассудительный, альтруистичный, принципиальный. Мне же, наоборот, нравятся такие герои – цельные личности, идеалисты, борцы за справедливость. Чарли заслуживает уважения как сын своего отца, не бросивший его в трудную минуту, как неравнодушный человек, который помог калеке, как готовый положить жизнь ради настоящего друга, пусть даже этим другом будет старая собака. Мне нравятся такие герои!

А еще атмосфера мира и времени, подернутых порчей, распадом. Как мы знаем, мир сдвинулся с места, Темная башня рушится и автору удалось передать ощущение надвигающегося небытия. Тайна старого сарая; существо, стучащее в дверь; румпельштильцхен с пистолетом; каменые ступени, ведущие в темноту; заброшенный город; тяжелые, неподъемные ворота; нечто в колодце, чье имя нельзя называть…Повторюсь, атмосфера книги неплохая.

Прощаюсь с этой книгой навсегда, я больше не вернусь к ней. Вы же, читатели, попробуйте, может быть вы поверите в этот мир сказки.

И все же довлеет над нами магия имени. Если бы автором рассказа был какой нибудь ноунейм, мы бы прошли мимо него, совершенно не заметив, а прочитав – плюнули и тотчас забыли. Но нет, имя Короля делает свое дело и мы высасываем из пальца достоинства рассказа, пытаясь поверить, что великий и ужасный все еще тот, что наши воспоминания из детства, когда чтение Кинга рождало замечательное чувство причастности к миру зловещего, таинственного, жуткого, где в итоге все же добро победит зло, все еще ждет нас. Но нет, нет и нет. Рассказ вымученный, история повторяется в какой уже раз, его герои – плачущие дети, потерявшие родителей и молодой неопытный коп, встречались ранее уже не раз. Зло, исходящее от нашей, руками человека созданной техники– Кинг застрял в его осмыслении на уровне все тех же грузовиков, автомобилей, ну, максимум, мобильников, хотя реальная жизнь предлагает нам куда более страшные создания рук человека: компьютерные вирусы, искусственный интеллект, фастфуд, вивисекцию, пластическую хирургию и т.п. Единственное, что понравилось мне в рассказе (надо же хоть для самого себя объяснить зачем я читаю это) – это описание опыта впервые в жизни напивающегося ребенка. Постепенное помутнение сознания, идиотские шутки, разговор с самим собой – вспомнил и себя на его месте. Улыбнулся, действительно смешно. Хоть за это спасибо, мистер Кинг.

«Вечный жемчуг» завершает трилогию детства, мальчишества и настоящей дружбы. Завершает её как и положено детской счастливой летней истории – радостно, с ощущением вечного солнечного дня, силы и беззаботности. Даже по крапивинским меркам в книге много дурашества, мальчишеского притворства, игры, шалопайства. Главные герои – всё те же дети-обормоты, дети – заговорщики, космические хулиганы, над которыми не властны ни злоба, ни зависть, ни несправедливость окружающего мира. Жизнь пронизана волшебством, оно таится в самых простых вещах: в жемчуге, способном вечно поддерживать свет маяка; в веревочке с необычным узлом, перед которым бессильна вся сила разбегающихся галактик; в якоре, намертво вросшем в планету; в железном шиповнике с концами до центра Земли. Возникающие трудности решаются легко, здесь нет безвыходных ситуаций, перед силой мальчишеского братства бессильно само мироздание. Пытаюсь вспомнить и не могу – было ли в моей жизни такое братство?

Жалко, что все истории когда-либо заканчиваются, жалко, что уходит лето, детство и все меньше и меньше в жизни чуда. А вы, Владислав Петрович, – настоящий волшебник, искренно, по-доброму завидую тем, кто был знаком с вами лично. Мало в моей жизни добрых, светлых людей.

Как ценитель жанра хоррора, раз за разом разочаровываюсь в прочитанных книгах, но бережно храню в себе память о кинговских или лавкрафтовских вещах. Далекую память из детства, конечно же. Роман «Элементали» был рекомендован в подборке «Лучшие произведения в жанре хоррор», что, честно говоря, заставило загрустить: все же, несмотря на его достоинства, книга не дотягивает до уровня лучших, если сравнивать с другими жанрами. Видимо, создать по-настоящему страшную, инфернальную, мистическую, тревожную вещь действительно трудно, слишком уж мы циничны и избалованны.

Что понравилось – странноватые герои, связанные семейно-дружескими связями и, кажется, каким то древним проклятием. Богачи, живущие в замкнутом мирке семейных тайн, таинственных ритуалов, загадок. Чернокожая служанка Одесса, особняки на берегу Мексиканского залива, прогулки среди дюн, пышные похороны, склепы, составляют антураж южной готики. Чувствуется, что над героями книги довлеет рок, судьба, паутина, которая все больше и больше затягивает героев. Это создает атмосферу сонного головокружения, солнечного морока, миража, фантастичности, рожденных и загадкой семейного проклятия, и таинственным морем, и жаром солнца Флориды и раскаленного песка, и выпитыми коктейлями.

Темп романа свалился с ровного, неторопливого повествования в бешенный финал. Закончилось все неожиданно быстро. К сожалению, инфернальная сущность элементалей осталась нераскрытой, роман остался на уровне их феноменологического описания и не дошел до их сущностного определения. Я так и не понял намерений этих существ и как они связаны с тайнами семей Сэвидж и МакКреев, но, каюсь, читал книгу между дел, поэтому, вероятно, что то и упустил. Помню песок, приобретающий разные формы, просачивающийся в щели дома, засыпающий обжитые пространства. Песок, солнце, море, невысокие кустарники, кактусы, смерть и бегство. А вот почему этот дом, зачем туда так рвалась Индия, что нужно от людей злой сущности, – не помню.

Удивительно, что Автор вернулся к истории горнистов спустя целых семь лет. Казалось бы, проходная история, не самые яркие герои, но нет, продолжение получилось очень даже уместным. Мир Виталика и Братика стал менее сказочным, добрым. По уютным, изящным улочкам словно средневекового города патрулируют гвардейцы, жизнь устроена как воплощение причинно-следственной необходимости, глобальной целесообразности всего, высчитанной с помощью некоего Белого кристалла в далекой древности ученым мужем. И с тех пор алгоритм не давал сбоев. Правит миром некий Канцлер – воплощение Порядка и Разума, своего рода спинозистская Субстанция, тождество мысли бытия. Ну так что, остается только бросить вызов ему и воплощаемому им порядку и победить его. Интересно же, а что будет дальше?

П.С.: Достаточно пафосными показались слова о мальчишках, на плечи которых ложатся судьбы тех, кто стал жертвой игр политиков (не дословно, но смысл такой). То ли мальчишки попадались Автору сознательные, то ли он идеализирует их, но мой опыт общения с миром двенадцатилетних открывает мне их другими.

Повесть хорошая!

Если бы у рассказа не было продолжения, можно было представить все его события как сон, случившийся с немолодым уже Сергеем Витальевичем. Встреча с мальчишками, теми самыми далекими горнистами, заброшенными в наш мир то ли из далекого (пятьсот лет) прошлого, то ли из какой-то параллельной реальности (но мы то знаем, что мир Витальки и Братика – это одна из граней Великого Кристалла). А дальше, как и обычно у Крапивина – неловкое знакомство, взаимная симпатия, казалось бы проваленная миссия по возвращению домой, встреча с «чудовищем», рыжий котенок. И тихая грусть в финале рассказа…Было ли все это или только приснилось, или это лишь несбыточные мечты, грёзы ушедшей молодости, детства. Хорошо, что у истории есть продолжение, оно продолжит знакомить нас с героями, раскроет мир братьев и, что греха таить, добавит смысла в неяркую жизнь Сергея Витальевича.

Петербург, осень, смерть, Достоевский, отец, сын, бесовщина. Человек из далекой южноафриканской земли, наш современник, пишет о далекой, холодной, мрачной северной столице России XIX века. Главный герой пытается разобраться в обстоятельствах гибели своего пасынка, а на самом деле – в себе самом. Приходится как то проживать жизнь, хлопотать о жилье, разбираться с полицией, долгами перед кредиторами, женой в Дрездене, но все это как-будто в вакууме, как будто весь мир лишь декорация. Все не имеет значения, кроме душевной тревоги. Как можно жить, когда есть мокрая, голодная собака, привязанная к водосточной трубе, когда есть грязный, вонючий шпион, приставленный к тебе, когда есть всёпонимающая Матрена, когда есть нечаевское искушение власти, силы, упоение от тайны? Как жить одному, когда всё одно и все едины и все за всех в ответе? Что такое творчество как не преступление перед Богом? Что такое человек как не обезьяна Бога? Куда от всего этого деться? И желчь, желчь во рту, противное ощущение несовершенства. Как итог, настоящая литература, чудо. Тревожное, но чудо!

Казалось бы, развитие должно способствовать увеличению счастья, наполнению жизни смыслом и созиданием, но нет, постепенно, незаметно мир сваливается в яму, глубину которой лишь подчеркивают случающиеся время от времени кризисы: религиозные, ядерные, нефтяные. К 2027 году, в котором разворачивается действие романа, общество разделилось на богатых и бедных, средний класс как его основа, как представитель «нормальной жизни» исчез. В этом мире исчезает традиционная религия, на смену ей идут неоязыческие, нью-эйдж, экологические культы Викки, матери-земли, женской богини. Люди не верят в прогресс, технологии, светлое будущее. Время – иллюзия, будущего нет, все растворяется в вечном круговороте сансары, в котором все мы реинкарнацируемся вновь и вновь. В этом мире исчезает и сексуальность. Секс слишком обременителен, слишком интимен, чтобы впускать его в свою жизнь. Люди приватизировали мир, выбросили большие Смыслы, подчинив свое существование обустройству индивидуального комфорта.

Возникли новые формы терроризма. Теперь это насилие, которое ничего не требует, не выдвигает ультиматумов, не потрясает лозунгами. Теракты и их видеосъёмка совершаются буднично, как будто отрешенно, как некая неизбежная данность вроде плохой погоды или рекламных пауз по ТВ. Конечно, у спецслужб свои планы на это, и вроде бы есть какая то гипотеза, объясняющая преступный замысел, но мы же знаем, плохую погоду не победить, а реклама – двигатель торговли. Кстати, отец главного героя, болезнь которого и послужила началом событий романа как раз бывший высокопоставленный службист, немощь которого только подчеркивает неспособность старого, грозного, мускулистого мира противостоять этой новой, неуловимой, неоформленной, вне-идеологичной угрозе.

На фоне глобального заката Европы перед нами разворачивается история отдельного человека – типичного героя уэльбековских романов: белого европейца, фрустрирующего гетеросексуала в ожидании старости и (придется смириться и с этим) смерти. Как и глобальный мир, отдельная жизнь тоже, скорее, представляет собой крах надежд и сожаление из-за невозможности что-либо изменить. Но это дарует главному герою какую-то высшую жизненную мудрость, благодаря которой он вновь обретает близость и теплые чувства с казалось бы совершенно чужой уже женой. Что тут сказать? Человек уходит, а мир остается, и, может быть, ощущение кризиса возрастное. Когда ты молод и полон сил, вся неустроенность мира воспринимается как нечто несущественное, назойливо, мелочно-ненужное. Впереди вся жизнь. Когда ты понимаешь, что все главное в жизни позади и финал уже хоть отдаленно, но виден, у нас остается два возможных варианта: принять это с трезвым холодным спокойствием или сопротивляться, цепляться за привычный жизненный уклад. Кстати, приготовление к смерти главного героя в «Уничтожить» неизбежно вызывает ассоциации с великой повестью великого русского писателя «Смерть Ивана Ильича». И по форме, и по существу это умирание описано авторами по-разному (экзистенциально-феноменологически у Толстого и эпикурейско-стоически у Уэльбека), и то, как это делает французский автор, тоже достойно высокой оценки.

Роман прекрасен и я желаю автору тех самых жизненных сил, спокойствия, твердости духа, невозмутимости перед лицом надвигающегося конца. Я слышал, что «Уничтожить», возможно, последний его роман. Но я надеюсь и буду ждать новых вещей от него. Его оптика, язык, легкость в описании мне важны и нужны.

П.С. Уэльбек чем-то напоминает мне Романа Сенчина: их творчество, темы, герои ровно-постоянны, только у Сенчина настроение книг более опустошенное, бесприютное, а у француза оно наполнено легкой грустью, меланхолией, ресентиментом. И то, и другое состояние мне понятно и близко, с удивительным чувством обращаюсь в него, бережно храню его сокровища.

Эх, где вы, святые девяностые…серые питерские подворотни, мрачное осеннее небо, Апрашка, челноки с клетчатыми сумками, цыгане с золотыми зубами, разборки с ментами. И немного жаль их, кто как Илья попал в водоворот тех событий, и немного завидуешь им, они дышали каким то особым воздухом, надежда слышалась в неказистом русском роке и виделась в иностранной пачке сигарет и баночке Пепси. Страна сбросила с себя застойное оцепенение и, ошалевшая от перестроечных процессов начала новую, свободную жизнь.

Петербургский текст русской литературы пополнился новой главой. К Петербургу Пушкина, Гоголя, Достоевского, Белого, добавился Петербург Стогoffa. С его улиц исчезли призраки и химеры, уже не гуляют по нему носы майоров и не лихорадит от фантастически соблазнительных идей студентов-раскольников. Теперь это город грязных мятых долларов, неуютных баров с дешевым алкоголем, город клубов с набыченными охранниками и пьяными финскими секс-туристами. По своей провинциальной наивности я представлял себе жизнь питерской богемы все же несколько другой: томные художницы, выставки, застольные споры с полусумасшедшими философами, секс в парадных, групповухи…А у Ильи все как то буднично. Ну пили, пили, ну «делали секс» (дурацкое какое выражение, как будто «делали дело»). Без огонька как-то что-ли.

Выпадает из общего целого завершающая часть романа, в которой герой отправляется в Малайзию. Внезапно выясняется, что у героя есть бывшая жена, что у него есть ребенок, по которому он очень скучает, что он переживает уходящую молодость и сожалеет о неготовности завязать с выпивкой и бесприютно-скитальческой жизнью. Экзотическая страна, успешный модный гуру, веселая датчанка, и я – без роду, без племени, никому не нужный, тоже везде чужой и нелюбимый. Эта часть понравилась мне больше всего. Ну конечно, где мы острее всего понимаем свою бренность? В дороге, в дороге, в дороге…

Не знаю как насчет лучшего произведения о девяностых, у меня, обитателя депрессивного шахтерского городка, та эпоха была несколько иной. Без налета этой вот журналистской меланхоличности. Прямее и грубее. Как по мне, эту эпоху лучше показал Балабанов. Но, все же, испытываю некоторую ностальгию по тому времени, и для себя полагаю книжку хоть и не замечательной, но вполне годной. Как говорится, по Сеньке и шапка.

Можно ли описать словами жизнь? Жизнь целого космоса, целого мира который и есть человек? Можно ли ответить самому себя на вопрос, для чего все это? Зачем дано мне это время, зачем это место, эти люди рядом со мной? Зачем мне память обо всем, о плохом и хорошем? И зачем вообще нужно плохое и хорошее? Можно ли осознать состояние трансгрессии? Мистический опыт? Феноменологию мифа? Как могу я, циничный и «всезнающий» разум понять это? Вечность, круговорот времени, множественные личности моего «Я», его мужские и женские архетипы, возвращение в детство, блуждание по бесконечному Городу, встречу с непознаваемыми сущностями, знакомыми с детства и забытыми во взрослой жизни? Как понять этот переход через войну, старость, грузную телесность, заботы и хлопоты, одиночество, единственного друга – стареющего рыжего кота к Тряпичному и Песочному зайцу, симпатичным мальчику и девочке, в которых узнаешь самого себя, к молодости, легкости в теле и упругости в мышцах, к «Томасу Манну», к собаке Макаке…

Как можно оценить исповедь человека, мудрость которого превосходит все мои убогие попытки понять этот мир? Кто я такой, чтобы хоть как-то измерить ЭТО? Раскрытие души, обнажение глубин своего «Я», таких глубин, о которых мы забыли, став взрослыми, о которых мы боимся думать, цепляясь за сиюминутные делишки, пытаясь забыть голос мира, бытия, того, что автор назвал Синим Треугольником. Конец близится и вопрос только кто уйдет первым – автор или кот Макс, вскрикнувший однажды во время микроинсульта человеческим голосом. Как принять то, что книга была написана в 2001, а автор ушел из жизни в 2020. Долгие девятнадцать лет Синий Треугольник ждет своего часа в ящике стола, долгие девятнадцать лет снятся все те же унылые серо-коричневые сны, долгие девятнадцать лет заяц с грустным видом сидит на подоконнике, долгие девятнадцать лет нет ни выходов в море, ни купания в речке, ни покорения горных вершин, а есть только все нарастающая усталость, дряхлость, тяжесть в теле.

Но мы, я и автор верим, в конце концов (какое то завершение у всего этого цикла все же должно быть) все мы встретим Своих: маму, Ерошку, Еську, Серафиму, зайцев, кота, Макаку, каравеллу, Город, – все то, чем мы так дорожим.

П.С. и кошку, убитую отчимом, мы тоже, конечно, встретим. И все будет хорошо!

П.П.С. а почему именно Синий Треугольник? Прочитал, что в нацистских концлагерях была своя система опознавательных знаков. Так вот, синий треугольник означал, что его обладатель является эмигрантом. Не знаю, вкладывал ли Владислав Петрович этот смысл, но, согласитесь, к повести он подходит. Жизнь как эмиграция, тоска по дому, детству, счастью…

П.П.С. Лучшее, что я читал у Крапивина и вообще, одна из лучших книг!

Всему свое место и время, и книгам тоже, поэтому читать «Дочь Монтесумы» нужно в юношестве, когда еще веришь в любовь и торжество добра над злом. Я же, так получилось, пропустил роман в свои юношеские годы и добрался до него лишь в зрелом возрасте, искушенный и разного рода литературой, и с уже кое-каким жизненным опытом, в том числе путешествием по тем самым местам, о которых идет речь в книге. Довелось побывать и на руинах Теночтитлана в Мехико, и в Теотиуакане, и увидеть издалека Попакатепель. Восхищенный культурой и историей мезоамериканской цивилизации, я прочел немало серьезных книг и прослушал ряд интересных лекций по этой теме, поэтому «индейская» часть книги Хаггарда показалась мне несколько наивной, упрощенной. Хотя…скорее всего я не прав, сказав об упрощении, ведь ко времени написания книги (1893) серьезных исследований по цивилизациям Центральной Америки не было, и общее понимание этих культур было простым (чего стоит мысль Энгельса об отсутствии государства у народов этой культуры).

И с художественной стороны к роману есть претензии, герои получились несколько картонными и шаблонными. Главный герой романа – рыцарь без страха и упрека, ведомый в путь чувством долга перед словом, данным родителю, а также надеждой спасти, то есть быть достойным принцессы, то есть соседской девушки Лили. Индейцы изображены в руссоистском духе как благородные дикари, прямодушные, наивные в своей открытой чувственности, несколько отрешенные от земной жизни верные слуги своих суровых богов. Насколько благороден и спокойно-мужественен Куатемок, как величава и преданна прекрасная Отоми – само воплощение Женственности, идеал романтической героини, и как мелочно-ничтожны конкистадоры, ослепленные золотом и похотью.

Бросилась в глаза культивируемая автором тема англо-испанского противостояния. Излишне нарочитой выглядит разница между скромными, но порядочными, верными своему слову и делу англичанами и коварными, заносчивыми, жадными и жестокими испанцами (в книге есть сцена избиения населения Теночтитлана испанцами, но в научной литературе я встречал мнение о том, что истребление захваченных городов вообще не было свойственно испанцам и жителей Теночтитлана вырезали союзники испанцев тласкаланцы, ненавидевшие ацтеков). Интересно, что роман, а именно британская его часть, содержит в себе автобиографические мотивы, так автор романа Генри Хаггард тоже вырос в небольшой деревушке, тоже был влюблен в соседскую девушку Лили, так же был нежеланным женихом, и по этой причине получил назначение в далекую Африку. Как написал один из биографов Хаггарда, его юность – это «история типичного младшего сына викторианского джентри — мечтательного, меланхоличного, не заботящегося о карьере, грезящего о том свете, который когда-нибудь озарит его жизнь». Очень похоже на историю взросления главного героя книги. Кстати, несмотря на минусы романа, вот этот вот колорит сельской Англии – скромный, неспешный, туманный, преисполненный какого-то особого британского достоинства, очень уж откликается в моем сердце, поэтому за эту часть романа ставлю ему плюс.

Как итог – книгу стоит прочитать мечтательным юношам, чтобы полюбить или хотя бы заинтересоваться удивительным миром Мезоамерики, раскрыть который в большей степени им помогут книги других авторов. Кстати, юноши, пошарьте на книжных полках своих бабушек и дедушек, очень высока вероятность того, что книжку вы там найдете, очень уж она была популярна у нас в свое время.

С недавнего времени открыл для себя мемуарную литературу и, что удивительно, оказывается, мемуары мемуарам рознь. Что я имею в виду? Поясню: есть дневники такого рода, что автор писал их, скажем так, только для себя: фиксировал мысли, переживал, мучился, стараясь сохранить, запечатлеть время и бытие для себя, возможно, и не рассчитывая что кто-то когда-то прочтет их и поймет написанное. Своего рода феноменологический акт интроспекции, переоткрытия самого себя. Особенно интересны такие дневники, в которых мы обнаруживаем противоречивую, не плоскую однозначную личность. К таким мемуарам я отношу, например, «Мартиролог» Тарковского (действительно, не вяжется с одной стороны Автор, Творец, каким был Андрей Арсеньевич и его переживания по поводу недостроенной дачи и вечной нехватки денег) или дневники Георгия Буркова, в которых приоткрывается для нас сложная и во-многом трагическая фигура (за образом пьяненького советского непутевого мужичка, каким он был на экране, скрывается личность рефлексирующая, остро переживающая несовершенство мира). Другой тип мемуаров – рассказ о себя для читателя, что, к сожалению, таит в себе опасность ненайденной автором смелости раскрыться, вывернуть себя наизнанку, поделиться глубоко личным, тревожащим самого себя. В этом случае автор так и остается «на сцене», в образе, в маске. Такая, своего рода, «Малая земля» Брежнева. В этом отношении я воспринимаю «Повесть о жизни» не как личный дневник, а скорее, как автобиографическое художественное произведение.

Собственно говоря, для этого есть и формальные поводы, например, автор опускает в книге весьма значимые эпизоды из собственной жизни – женитьбу, рождение сына, знакомство и отношения со второй женой (герой его мемуаров в эти годы переживает первую влюбленность, нежные, романтические чувства). Биографы, уверен, найдут множество иных иносказаний, умалчиваний и т.п. Но это и не важно. Константин Георгиевич обращается к нам, читателям, делится своими размышлениями, и нам не стоит воспринимать повествование как личный дневник. Это, конечно, может разочаровать читателя. Но в остальном – книга великолепна. Если рассматривать ее именно с художественной точки зрения, то мы увидим и замечательный русский язык, и богатый сюжет, и интересные наблюдения. Действительно, книга охватывает лишь первую треть жизни героя, но чего в ней только не было – и жизнь, и смерть, и тяжелый труд, и война, и путешествия, и лишения…То ли это свойство определенного типа людей вбирать от жизни столь многое, то ли это признак времени, порождать на сломе эпох многие события, но я, оглядываясь на свою жизнь (которая в сравнении со многими, подавляющим большинством из моего окружения, не такая уж и простая, «обыденная»), вынужден признать ее размеренность, однобокость что ли.

Книгу читал целиком и сразу и, наверное, не стоило этого делать, так как тест все же немаленький и в какой то момент (скажем так, третья четверть книги) стало немного скучно. Дело еще и в том, что эта часть книги посвящена первым годам советской власти и югу страны: Одессе, Кавказу, а во мне почему-то вызывают отторжение и эта эпоха (даже из курса истории, ну никак не структурируется у меня это время), и южно-русский, одесский (ох уж этот бесконечный назойливый одесский юморок), кавказский (гостеприимный прям настолько, что «щас зарэжу») колорит. Так что эта часть для меня мимо. А вот первая половина книги: прощание с отцом, учеба в Киеве, работа кондуктором, служба санитаром, и завершающая ее часть, открытие Мещеры, красоты русской природы, встреча с миром – травой, воздухом, ветром, водами реки, пением птиц, – вот это для меня стало по-настоящему ценным и прекрасным. Обязательно посещу эту самую Мещеру, хочу погулять по ней один, в тишине, ранней осенью.

Никого не оставят равнодушным страницы, где мы вместе с героем хороним отца, ухаживаем за раненными солдатами в санитарном поезде, наблюдаем за медленным старением матери и прогрессирующей слепотой сестры, пытаемся спасти от пневмонии замерзающего в поезде беспризорника. А еще здесь есть странная и страшная история ночи в гостинице, подобная истории известной как «арзамасский ужас» Толстого. Таинственный номер в гостинице, недобрые предчувствия, ночь, сорок минут четвертого, нечто, вторгающееся в привычную жизнь словно из ниоткуда. Не буду раскрывать всего, прочитайте сами и этот фрагмент, и историю Толстого, – это того безусловно стоит. И если для Толстого этот опыт стал поворотным в жизни, той самой экзистенциальной пограничной ситуацией, перевернувшей его привычную жизнь, то Паустовский объяснил происходящее через участие милиции, рационально, но, все же, как мне показалось, сам он, в глубине души чувствует мистическую, бессознательно-злую сущность случившегося с ним.

В общем, подводя итог, всем нам суждено не просто существовать в этом мире, но как-то осмыслить, понять жизнь. И в этом отношении полезно обращаться к опыту осмысления других, тем более так тонко чувствующих и много повидавших людей как Константин Георгиевич Паустовский. Поэтому, обязательно читать, наблюдать, стараться понять. Жить – одним словом.

Очень теплая, добрая, уютная книга. Что может быть лучше, чем вновь оказаться беззаботным мальчишкой в разгар теплого лета (если вы вполне себе солидный мужчина) или юной, влюбленной и любимой девятнадцатилетней студенткой (если вы уже взрослая, прости Господи, женщина)? И Владислав Петрович дарит нам возможность вновь окунуться в эти счастливые дни. «Земной» мир книги, как я и написал выше, очень уютный, домашний: действие происходит в небольшом уральском городке на берегу судоходной реки, Юля работает в тихой библиотеке, живет у хорошей хозяйки в небольшой пристройке, в окна которой смотрят гроздья рябины. Так и хочется побывать у нее в гостях. Замечательным получился Фаддейка – непосредственный такой, ответственный, честный, смешной. Даже не знаю, возможна ли дружба маленького мальчика и вполне уже взрослой девушки, как говорится, по-настоящему? Наверно возможна, если жизнь сведет их вот так, в состоянии некоторого «отрыва» от обычной жизни, что и случилось с Юлей. А еще, наверное, ей приятно чувствовать себя взрослой, умной и рассудительной рядом с мальчишкой. В общем, хорошими получились эти герои!

Удивительный все же автор Владислав Крапивин! Чего только нет в его книгах: и суровый реализм, и технофантастика, и триллер-хоррор, и сказка. А в этом произведении мы знакомимся с созданным им фэнтезийным миром: Марс, итты, осажденный город, песчаттные волки, умирающий король. На гранях Великого Кристалла всему есть свое место! И как связаны эти миры…Обычный сорванец Земли выступает наследным владыкой древнего государства; оружие, грозящее уничтожить человечество, возможно, уже уничтожило цивилизацию прошлого, о чем нам напоминают заброшенные башни; звонок по неработающему телефону запускает события в «реальной» жизни. Мир — война, детство — взросление, своё-чужое, – роман связывает для нас множество историй и событий, с которыми интересно знакомиться и приятно узнавать. И с удовольствием почитал бы еще о крапивинском Марсе и иттах. При всей моей нелюбви к жанру фэнтизи у него эта история получилась убедительной.

П.С. А какой шикарный финал книги! Мальчик, девушка, верный друг из других миров, лето, солнце, вся жизнь впереди…

Великолепная книга! Очень правильное сочетание составляющих единое целое фантастических элементов (путешествия во времени, покорение космоса), гуманитарной, социальной проблематики (беспризорные дети, терроризм, распад государства, дружба, любовь к животным), триллера-хоррора (инфернальное зло, маньяк-садист, слуга-карлик, пытки), религиозно-философской составляющей (вера, культ корабликов, размышления о природе Добра и Зла, законов Мироздания). Читается легко, интересно, и вместе с тем никакого ощущения халтуры или хотя бы несерьезности. Хоть книга и написана в тяжелый для страны 1993 год, но вызывает состояние спокойствия, неумолимой победы добра над злом, веру в торжество Правды.

Традиционная для Крапивина история взрослого и ребенка предстала здесь в неожиданном виде встречи одного и того же человека в разных возрастах. И здесь, на мой взгляд, важна не только фантастическая составляющая (что же будет со мной, взрослым, если что то случится со мной – ребенком), но и экзистенциальная. Кто такой я? Вот этот вот Петька-петушок – я ли это? Или этот вот толстый увалень Питвик – хотел бы я стать таким? Тема несбывшихся надежд, упущенных возможностей. Интересно, какой бы я дал совет сам себе четырнадцатилетнему…И услышал бы я сам себя взрослого четырнадцатилетним? Очень сомнительно, ведь столько раз зарекался делать или не делать что-либо и столько раз срывался. В общем, интересный опыт, необычые переживания, разговор с самим собой – есть что осмыслить.

Зловещим и по-настоящему жутким получился образ главного злодея. Тема массовых убийств, маньяков-садистов стала, можно сказать уверенно, –популярной в конце восьмидесятых-начале девяностых в связи с именами, которые не хочется и вспоминать. Но, что интересно, Владислав Петрович, во-многом, переосмыслил образ этих людей, которые, в большинстве своем были и есть малообразованные, социально отчужденные особи с задержками и отклонениями в психическом развитии. Здесь же злодей иной: артистичный, утонченный, рафинированный. Это зло особого, эстетского рода, зло, имеющее под собой своего рода идейную основу. Да, мир диалектичен и гармония требует единства и борьбы противоположностей, и Феликс Антуан Полоз верный слуга темной стороны Мироздания. И описан он классно, так и представляется вживую это вытянутое лицо, крупные зубы, локоны парика, слуга-горбун. Фальшь, уродство, ненастоящесть, искажение. И как точно автор находит ремесло столь ужасному существу – руководитель детского хора: и величественно, и трагично, и возвышенно, а в целом ¬ – прямое попадание в образ слуги Дьявола.

До слез трогательна в повести тема мамы, ее любви, памяти о ней, ее поисков. Мама, рельсы уходящие вдаль, тяжелое детство – Господи, благослови душу раба твоего Владислава! Читая этот, постоянный для автора сюжет матери и ребенка я понимаю сколь мелочны и незначительны проблемы денег, недостаточного жизненного комфорта, моды и т.п. в сравнении с этой вечной и всепобеждающей темой! Как же велик, замечателен, и по-хорошему человечен Автор, из книги в книгу напоминающий мне, что значит быть Человеком! В очередной раз, спасибо вам, Владислав Петрович!

Как и многим читателям роман дался мне непросто: что то сопротивлялось чтению, откладывал его время от времени, терял линию повествования. Конечно, ждал интриги, чудес…Какой то ясной линии повествования у меня в голове не осталось, лишь общее настроение книги – тревожность пожилого писателя, легкость проводника Сашки, жизненная мудрость Генриетты Глебовны. Роман не о приключениях, он о другом ¬ – о времени, старении, о жизненных итогах, о надежде на будущее, воплощенной в мальчишках и девчонках с их искренностью, честностью, чувством справедливого. А вообще, путь героев через Пустыню напомнил мне путь Роланда из Гилеада. По-моему, это была одна и та же пустыня, или какая-то ее инкарнация на гранях Великого Кристалла. Стрелок и Писатель, Сашка и Джейк, Чиба и Ыш. Да, для меня миры Темной башни и Кристалла – это один мир. Воспринимаю их как единое целое.

«Говорят, книги человека портят…»

Катерина – главная героиня повести «Хозяйка»

Очень странная повесть, конечно. Знаете, что она мне напомнила? Фильмы Линча. Такая же тягучая, мрачная, иллюзорно-зыбкая, болезненно-сновидческая. Как и в фильмах Линча инфернальное соседствует с обыденным: так, герой повести, свернув с центральной улицы попадает в странный дом с его привратником – плохо говорящим на русском и что-то скрывающим дворником-татариным. Словно исчезает куда-то шумный деловой Петербург и мы оказываемся в пустом, тревожном Твин Пиксе. А еще там есть старушка на антресолях, что то выглядывающая и бормочущая на своем, полубредовом. Что то вроде женщины с поленом. Ну и главные жильцы – старик Мурин, человек, видимо, с деньгами и еще какой-то тайной силой над, собственно, вторым жильцом, «любушкой» Катериной (ну а это мне напомнило, разумеется, «Синий Бархат» и героев, которых исполняют Деннис Хоппер и Изабелла Росселлини. А сам Василий Ордынов – герой Кайла Маклахлена из этого же фильма).

События повести в какой-то момент проваливаются в сон, грезу, время растягивается в тысячелетия, нить бытия рвется, всё заполняется тревогами и страданиями. В бреду появляется фигура какой-то куклы изводящей главного героя своим преследованием; пробуждение ото сна сопровождается припадком Мурина, его искаженным лицом, пеной изо рта. А потом его припадок оборачивается хитрым прищуром и громогласным смехом – а не было ли все это инсценировкой, бесовским наваждением? Сложно понять что происходит, а что только чудится, где белый вигвам, а где черный, где Купер, а где Боб.

Единственный рациональный и понятный субъект повести – чиновник Ярослав Ильич, вносящий хоть какой-то порядок в происходящее (а стало быть, он напомнил мне шерифа Трумэна). Благодаря ему и получится съехать с квартиры, да и события получат хоть какое-то объяснение. Это будет объяснение, конечно же, поверхностное, и вся тайна так и останется сокрытой, но всё же.

Хоть и прочитана критиками Катерина как страдающая пленница, мне она показалась не столь простой. С одной стороны она пленница-страдалица, но ведь повесть называется «Хозяйка», а значит не столь она и несвободна. И все ее явления Ордынову сопровождаются каким то помрачением рассудка, околобредовым состоянием и словно похмельем. Разговор с ней, попытка доискаться правды ни к чему не приводит, на все вопросы хозяйка отвечает что-то бессодержательное: любовь, люба, любушка, радость моя, голубушка, ненаглядная, и т.п. И кажется мне, что всё это неспроста, и за всей этой красотой и беззащитностью тоже скрывается бесовщина и тьма.

Жуткая повесть. В смысле, до жути интересная.

БОльшая часть отзывов о «Сказках…», которые мне встретились, показались сдержанно-осуждающими: пропала, дескать, крапивинская легкость, вера в добро, чистота, ясность, на смену им пришли темы государственного насилия, тайных методов работы спецслужб, и даже намеки на гомопедофилию. Да, время накладывает свои отпечатки и 1991 год был далеко не самым светлым и добрым. Но, мне роман понравился как раз обращением к этой серо-неприглядной позднесоветской обыденности, которая и узнается мною (я сам застал эти годы мальчишкой) и одновременно к сказочности, что дает мне возможность представить эту реальность в параллельном отношении к иным граням Кристалла, а также укрепляет мою веру, что есть другой мир – более определенный в отношении Истины, Добра и Красоты, – так, наверное, я бы его охарактеризовал.

Первое ощущения от прочтения – книга действительно оправдывает свою «сказочность». Если «Гуси…» были фантастикой, социальной антиутопией с элементами триллера, а «Белый шарик…» показался мне своего рода философской притчей, то «Сказки…» таят в себе волшебство, магию, превращения; в них появляются шкыдлы и чуки, напоминающие то ли кикимор, то ли домашних эльфов; в романе звучит тема свободного мальчишеского полета на самодельных крыльях. И даже фантастическая составляющая романа – те самые инопланетяне, воспринимаются как что то фольклорное, как легенды-байки этих мест. Уютно-сказочное состояние, как по мне.

Очевидно, что художник Волынов – альтер эго самого Крапивина. И мне интересно, я почти уверен, что в жизни Крапивина тоже состоялась гбшная тема. Конечно, не могли пройти бдительные органы мимо альтернативной пионерии детско-юношеской организации, которой была «Каравелла». Насколько все это было реально: вербовка, предложение об информировании о настроениях в среде своих коллег, ну и все прочее? Знаю, что Владислав Петрович оставил нам и свои мемуары, и просто отдельные истории и зарисовки из своей жизни, но, по-моему, этой стороны они все же не касаются. А было бы, конечно, интересно узнать. Думаю, немало было соображений у советского партийно-номенклатурного и чекистского аппарата на его счет.

И еще: мне очень понравилась атмосфера похода в романе: заброшенная улица, ржавые останки экскаваторов, гипсовые статуи физкультурниц и шахтеров, болото, туман, безлюдные места. Зона. Мне это напомнило чем то путешествие отряда из «Града обреченного», и я очень люблю эту атмосферу дороги, тайны, пустоши. Хочется возвращаться туда снова и снова и переживать все заново. С нетерпением берусь за следующий роман цикла.

Я думал, ничто не способно превзойти такой роман цикла как «Гуси гуси, га га га» и, к счастью, ошибся. «Белый шарик …» стал более близким мне, родным. Действие проходит в провинциальном сибирском городке, и сам я из похожих мест. Чем то понятным, «своим» для меня стало время действия романа – первые, тяжелые послевоенные годы. Хоть я не имею никакого отношения к этому времени, но почему-то близко для меня это послевоенное бытие, восстановления после большой беды, скромная, небогатая жизнь, вынужденная экономия, и вместе с тем желание помочь другому, поделиться с нуждающимся. Опять же, очень трогательными стали для меня семейные отношения мамы, Стасика и сестренки. Какое чудо, что жизнь победила смерть! Хочется верить, что после пережитого малышка будет сильной, здоровой и все в ее жизни будет хорошо.

Понятной темой для меня стала тема алкоголизма в семье с его деградацией, хамством, унижением. Как много горя принес он. Иногда задаю себе страшный вопрос: возможно ли такое падение со мной? И, встретив такого персонажа, как отчим Юлий Генрихович, встряхиваюсь и говорю сам себе: нет, так низко упасть я не смогу.

Тема с подростковым насилием тоже понятна, видимо, всем нам. Задаюсь себе вопросом: к чему это? Зачем унижать слабого, беззащитного? От безделья это все или есть какие то другие причины? И почему мир устроен так, что не работают никакие уроки, никакие примеры добра, мужества, честности и по-прежнему появляются эти чичи? Неразумно, страшно, мерзко от этого.

Великолепна линия перевоплощения практически бессмертной совершенной звездной сущности в обычного мальчугана. Вечное и земное сошлись в одном. Как принято говорить в философии: «микрокосмос и макрокосмос совпадают», и я согласен с этим: бесконечность звезды не превосходит бесконечности человеческой жизни с ее надеждами, мечтаниями, памятью. И какой мощный финал романа: блестящая научная биография Якова Михайловича Скицына, дети-койво, Дорога, дом с крыльцом и желтое окно. С ними и жить не страшно!

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал…

А.С. Пушкин

Если бы я прочел повесть, не зная имени автора, я бы предположил, что автор, конечно же, Гоголь. Все же Достоевский прославлен в большей степени как мастер выворачивания наружу духовной изнанки человека, рассмотрения бесконечных пластов и оттенков душевной организации, темной стороны всего, что казалось внятным, ясным, рациональным – всего того, что сам он назвал «подпольем». История Голядкина, в большей степени, фантасмагорична, бредово-иллюзорна, сказочно-зыбка. В ней слышны отзвуки гоголевского, гофманского, кафкианского мира. Голядкин-младший – эдакий мелкий бес, пакостничающий и жульничающий исподтишка в высоких чиновничьих кабинетах холодного Петербурга (и это, конечно, Гоголь); страшное и мистическое соседствует с обыденным, повседневным: в служебные хлопоты по поводу милости Андрея Филипповича и хозяйственные споры с немкой врывается зловещий заговор, некие недоброжелатели, воплощенные впоследствии в образе доппельгангера, – и все это в конце концов обернется небытием, безумием, каретой и казенной квартирой с прислугой (гофманские сюжеты). Голядкин старший пытается как то разрешить ситуацию с появлением двойника рациональным способом, объясниться с ним, вернуть на место пошатнувшийся порядок, но каждый раз злая сущность ускользает от него, окружающие не замечают двойничества и обмана (здесь есть что-то кафкианское, что-то от неуловимых хозяев «Замка»). Как же все переплетено в культуре, как же все взаимосвязано.

А вообще, хочу сказать спасибо Петербургу. Как много таинственного, волнующего, тревожного таит он в себе! Какие мощные силы пробуждает он: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Житинский, Битов, Балабанов, Горчев и многие-многие другие. Читая «Двойника», во мне просыпались смутные воспоминания моего посещения этого города: зима, пронизывающий ветер, фонари, яркий проспект и неуютные подворотни, каналы, каменные величественные и неприветливые здания, темный Михайловский замок…Мои воспоминания и текст автора соединились в моем воображении и породили удивительное впечатление от текста как чего то личного, понятного только мне. Очень необычное ощущение.

«Спокойствие, только спокойствие», – как говаривал один очень мудрый мужчина с пропеллером. Не торопитесь пачкать его (пропеллер) чем-то нехорошим. Да, минусы романа очевидны. Да, все скомкано, сваляно, брошено в одну кучу. Да, сюжет нелеп, а персонажи картонны. Да, ходы с предательством мы встречали уже не раз, и не два. И тему тайного всемирного закулисья тоже. Не раз, и не два. Да, в романе считывается актуальная повестка: Китай, метро-бункер, шпионы-разведки, частные армии, конец света. Всё это понятно. Но, но, но…Хитрый Борис Шалвович, как мне кажется, показывает нам, читателям, незаметную такую фигу, прищуривается при этом и немножко так улыбается в свои небритости. Надо разобраться. А дело в том, что вся эта нелепица – всего лишь попытка «стать писателем» старого верного слуги одного благородного мужа. При этом попытка уже не первая, и о прошлой сам рассказчик вспоминает как о провальной. А что ждать нам от второй попытки? Правды, красоты, убедительности? Навряд ли. Откуда взяться таланту рассказчика у бывшего вышибалы-якудзы, покорителя сердец тетушек-кумушек? Где взяться мудрости у пусть и хорошего, но далеко не глубоко рефлексивного человека? Нет ли у него, самурая по духу и простолюдина по происхождению, глубокого желания подвига, славы, ощущения себя спасителем? Не без этого, я думаю. Отсюда и рассказ: где то подвела память, где то захотелось приукрасить, где то погеройствовать… Простим ему это, мало кто из нас способен даже на этот уровень. А в общем то, не так уж все и плохо. Чтобы отвлечься от унылых будней, такие истории и такие герои в самый раз.

У каждого путешествия есть своя тайная цель, о которой не знает и сам путешественник.

Мартин Бубер

Для меня нет книг более близких, родных, чем книги Крапивина. Я вырос на них, да и сам во-многом был таким же крапивинским мальчиком, и сам, хочется надеяться, стараюсь сохранить в себе ту установку на добро, честность и прямоту, которым эти книги меня учили. Можно, конечно, критиковать «Крик петуха» за его несамостоятельность, какую-то промежуточность в цикле «В глубине Великого Кристалла». В сравнении с предыдущими книгами здесь меньше событий, напряжения, драматизма. Герои – новые, и встреченные нами ранее, появляются, присаживаются к костру, знакомятся. Дороги приводят нас в одно место, веревочки свиваются в один узелок. Возникает ощущение, что мир готовится к какому то масштабному сражению, великой битве. Немного тревожное ощущение. Башня, кристалл Яшка, галактика Гельки Травушкина, предводитель кочевников Юр Танка и уже знакомые нам Цезарь и Витька Мохов встречаются здесь, на дороге, следуя некому Року, судьбе, своему предназначению. И крик петуха: чистый, ясный, звонкий. Я понял его как голос силы, жизни, победы всего живого над безжизненным. Пусть будет так, пусть этот крик отгоняет тьму и зло, пробуждая детей койво и всех нас к новому дню, светлому и счастливому. С надеждой на это приступаю к следующему роману цикла.

Начинается все прям по-фандорински: труп непримечательного жильца съемной квартиры, мужчины в очках золотой оправы, дворник, соседи, небольшой бордельчик, денежные долги и ссуды – у всех в шкафу скелетики, все что-то недоговаривают. Убедительно и споро заработал механизм следствия: и околоточный постарался, и городничий подсуетился, и урядник как следует допросил свидетелей, и медик провел необходимые экспертизы, и судебный следователь бумаги подмахнул, и прокурор уже речь заготовил…А вот дальше сюжет поворачивается в область политического сыска, деятельности охранных отделений, провокации, тайных агентов. Еще недавно всесильный начальник Департамента полиции сдает свои дела и приоткрывает лишь краешек тайных государственных дел, а вся, казалось бы, очевидная картина следствия рассыпается. Таким же непонятым (по крайней мере для меня) остается и символ ключа в романе: он появляется то тут, то там, намекает на что-то, интригует, подмигивает, обещает нам открыть любую тайну, любой замок. А что остается в итоге? В остатке то что? Кто убил-с, как говаривал еще один деятель сыска? Узнаете (нет) сами. В любом случае, роман добротный, читается с интересом и рекомендуется всем тем, кто интересуется историей революционного движения, деятельностью уголовной и политической полиции рубежа 19-начала 20 веков, тем, кто ценит Музей истории политической полиции, что располагается по адресу Санкт-Петербург, ул. Гороховая, д.2, всем тем, кто верит, что истина где то рядом. От меня оценка 8, я как раз из этих любителей-ценителей!

Федор Михайлович написал эту повесть, испытывая крайнюю нужду в деньгах, будучи в Семипалатинске. Так и представляю себе: холодно, голодно, чаек жидкий, Мария Дмитриевна волнует ум и сердце солдата линейного батальона, а тут, на тебе – и жизнь, и слезы, и любовь! Ну, если бы это был не он, чье творчество обессмертило его, то, возможно, мы и не прочитали бы эту вещь. Сгинула бы она, как и многие другие попытки оставить свой след (подзаработать) в литературе. Конечно, мы ценим Достоевского не за легкость, шуточки и водевили. Хотя, почему бы и нет. Что-то гоголевское есть в этой повести: провинциальное общество, тетушки-кумушки, сплетни, женишки-невестушки. И, конечно, фантастическая фигура Франкенштейна, киборга, искусственно-фальшивого, полуживого-полумертвого, полурусско-полуфранцузского дядюшки в его погоне за красотой и молодостью. Нелепые герои, нелепые ситуации, конфузливо, неловко, гротескно, карикатурно. Так и лезет в голову слово «кукрыниксы», хотя причём здесь они? Фук, пшик, бульк! Ку-кры-ник-сыыыыыыыы….

…И вот будет вечер зимний,

И вот пройдёт много лет,

И вот в самолёт реактивный

Мама возьмет билет.

И в день моего рожденья

Тот самолёт прилетит.

И выйдет оттуда мама,

И мама меня простит

Э. Мошковская

В романе Кинга «Институт» сюжет протекает в правительственном учреждении, где проводятся эксперименты над детьми. Грубый, убогий, топорный роман. Неинтересный, лишенный хоть какой-нибудь идеи, паразитирующий на крови, страхе, жажде экшена. И хоть уровень фантастичности в «Институте» выше, чем в «Заставе на якорном поле», но в мир «Заставы» я верю, а в «Институт» нет. Командор написал великий роман. В нем нет перестрелок и крови, а издевательства в нем терпят крах перед силой воли и честным мальчишеским упрямством (вспомните эпизод с садовыми тролликами и Ёжики). Это роман о любви, о ребенке, о маме, о предательстве, о дружбе. Главное для меня в нем – любовь ребенка и мамы, самая сильная на свете, которая разрывает пространство и время, которая оказывается сильнее всех препятствий, сильнее каких-то социальных правил, норм, соображений безопасности, которые почему-то, устроены вопреки ей. Что может быть мучительней преждевременного расставания ребенка и мамы? Господи, я вспоминаю как рыдал в детстве над песенкой мамонтенка из мультфильма, да и сейчас у меня в глазах щиплет от воспоминания о ней. Ужасно, страшно. Апокалипсис детства, предательство и обман. Мир не может быть таким. Да будет так, чтобы в конце концов на этих бесконечных гранях бесконечного Кристалла все потерянные встретились, все плачущие утешились, все обманутые были вознаграждены за свои страдания. Да будет так, чтобы мамы и дети были вместе в мире и дружбе. Да будет так!

В этой небольшой повести автор напоминает нам, что жизнь – всего лишь тлен, «суета сует и томление духа». Мирная, идиллическая жизнь двух аккуратных, внимательных друг к другу старосветских помещиков с ее хлопотами по поводу кушаний, посиделок с кошкой, укладываний на печи, прогулками по лесу и всего лишь формальными нагоняями приказчика – всего лишь сон, иллюзия, пыль. Скоро придет смерть и ничего этого не будет. За тихим уютным фасадом всех поджидает небытие и забвение. А наследник – дальний-дальний, совсем неродной и неблизкий вконец промотает и лес, и сад, и дом. И останутся только две заросшие могилки, которые тоже когда-нибудь да и сгинут в этом круговороте жизни и смерти. А что делать? Как быть? А ничего и не поделаешь, давай, хлопочи по части вареников к ужину. Живи пока живется, придет и твое время. Покойтесь с миром Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. Покойся с миром и ты, Николай Васильевич.

О, как же я хочу,

Не чуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись —

Другого счастья нет —

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

О. Мандельштам

Второй роман из цикла «В глубине Великого Кристалла» динамичнее, драматичнее и остросюжетнее первого. Удивительно, как в далеком 1989 году автор предсказал столь многое: ленивое отупляющее общество потребления, тотальный контроль через некие «индексы» (аналогичный нашим фобиям о всеобщем чипировании), политика исключения из правового поля маргинальных групп (как говорят современные социальные философы – «бан-оптикон», то есть исключение из оптики «ненормальных»: мигрантов, душевнобольных, когда-то чернокожих и геев, а сейчас уже в какой то мере белый и гетеросексуальный подпадает под этот самый бан). Еще очень удивила оригинальная находка автора об организации наказания в таком обществе. Есть только одно наказание – смертная казнь, которая приводится в исполнение через выбор универсальной машиной. Вероятность выбора зависит от тяжести совершенного проступка. Идея такого наказания, на мой взгляд, продолжает идеи Бентама и Фуко о тотальной, всевидящей власти, невидимой для абсолютно прозрачного для нее сообщества граждан. Никто не знает алгоритмов работы машины, но все знают, что за любое нарушение они будут включены в группу, над которой навис карающий меч Фемиды, от чего не спасут никакие крючкотворы юристы и правозащитники. Механизм работает, утверждая режим «нормальности», люди соблюдают правила, работают, выплачивают ипотеки, смотрят развлекательные сериалы, строят планы на отпуск у моря. «Нормальная жизнь», как говорим мы. «Все как у людей», как говорит мой отец. Тупик, страшно, и точно не то, о чем мечталось в детстве. Именно дети в произведениях Крапивина предстают самым точным индикатором честности, ясности. Там нет фальши, лицемерия, поэтому именно встреча с детьми переворачивает жизнь Корнелия. Да, эта история, думаю, подсказана автору историей Януша Корчака – великого и, не побоюсь этого, святого человека.

Мне очень понравился образ Рибалтера в романе, его язвительность, цинизм, карьеризм – все на деле оказывается лишь маской, страхом перед жизнью, желанием остаться незамеченным. Сбросить эту маску ему пришлось по воле случая, который он сам же и запустил. Герой, в каком то смысле еще более трагичный, чем Корнелий.

П.С. Чудесна мечта ребят – тоже хочется верить, что есть где-то те волшебные луга, на которых царят мир и гармония, где меня ждут только хорошие люди, где нет страдания и смерти.

В какой то момент я увлекся чтением мемуаров, воспоминаний. Видимо, средний возраст и попытка ответить самому себе на вопросы: кто я, зачем все это и почему? Обратиться к опыту других, более великих, мудрых, глубоких людей в таком деле весьма не бесполезно. Так я познакомился с воспоминаниями Тарковского, Буркова, Киплинга и тех других, кого не могу сразу вспомнить.

Воспоминания выдающегося историка, большого специалиста по древнерусскому искусству Дмитрия Сергеевича Лихачева попались мне на волне моего интереса к Соловкам, где мне посчастливилось побывать. Соловки – это особое место, какое-то сказочно-таинственное, своё, родное, словно возвратившее меня в далекое-далекое детство, которое, к слову, прошло совсем в других местах. Соловки, по признанию автора, стали его главным жизненным опытом. Это и лагерь, и спасение от расстрела, и последующие поездки туда, где уже именитый ученый наблюдал за реставрационными работами и проводил время в прогулках по архипелагу, предаваясь воспоминаниям о прошлом…Или страницы, посвященные блокаде. Это тоже нужно читать. Страшно. Страшно, но понятно, что тех, кто прошел через нее сломить, подавить, обмануть уже невозможно. И Дмитрий Сергеевич был именно таким человеком. Удивительная жизн . В очередной раз поражаюсь, как много дано одним, и как мало другим. Под «дано» я не подразумеваю какую то судьбу, удачу. Нет, просто жизнь прошла у одних осмысленно и насыщенно, у других тихо, но гармонично, у третьих – тихо, но беспокойно-мелочно, и так далее. Так вот, жизнь Дмитрия Сергеевича была широкой, масштабной, преисполненной значением и силой. Жизнь как подвиг. Жизнь как служение. Именно так – служение! Я иногда задаю себе вопрос: что во мне, русского по национальности, действительно русского? Моя кровь? Явно недостаточно, ведь нерусский по крови Пушкин – самый русский из всех нас. Мой язык? Да он как бы не ахти какой, чисто служебный, корявый. Выразить хоть какую-то чуть более сложную мысль, чем мысль о семье-деньгах-работе мне катастрофически трудно. И вроде бы понимание проблемы есть, и даже какое то целостное видение, а вот облечь это в слова не могу. О русской культуре, об ее истоках, началах, – об этом я не знаю практически ничего. Да, «Слово о полку Игореве» я читал, но прошло как-то мимо меня. Древнерусские храмы, архитектура…Да, впечатляет, но как какой-то лубок, забава для глазеющего туриста. Чем то по-настоящему родным, близким она для меня не становится. В общем, такой вот я Иван, родства не помнящий. Но не таким был Дмитрий Сергеевич, причем был им в условиях гораздо более сложных, чем мои. И не находил себе оправданий не думать, не заниматься этим, поэтому и думал, и делал.

Опять же, не буду вымучивать из себя многословия, которое будет и корявым, и ненужным, ограничусь тихой, но честной благодарностью человеку, посвятившего себя нашей истории и памяти. Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич!

«Детские книги, которые не стоит перечитывать во взрослом возрасте, незачем было читать и в детстве»

Клайв Льюис

Что сказать, на гранях Великого Кристалла мне выпало жить в мире, где искренность воспринимается как слабость, где дружба сводится к скучным пятничным пьянкам, где любовь измеряется деньгами и выносится на публичные шоу, где стыдно быть добрым, где не принято помогать слабому, где господствует культ силы, а достоинством считается хитрость и изворотливость, именуемые удачливостью. Но знаю, есть и другие грани, и другие миры. С этим и живу.

«Выстрел с монитора», как известно, первый роман из цикла о Великом Кристалле. Мое знакомство с творчеством этого уральского писателя случилось вполне по-крапивински, летом, у бабушки как раз на Урале, где среди детских книг моей мамы я наткнулся на сборник повестей «Бегство рогатых викингов», «Белый щенок ищет хозяина» и «Брат, которому семь». В общем, как бы это правильно сказать…не крапивинские книги стали частью моей жизни, а скорее я стал частью жизни крапивинских книг. Крапивинский мир стал моим миром, а эти ребята, те самые «крапивинские мальчики» стали моими лучшими друзьями.

Итак, о самой книге. Я люблю ее за то, что эта история – так называемое «роад муви», приключение, случившееся в дороге. Лучше даже так – в Дороге! Павлик отправился в путь, он один, насторожен к окружающим и озабочен чем-то глубоко личным. Встреча с незнакомцем, тактичным и внимательным, знакомство с миром Реттерхальма, с Галькой, боевыми мониторами, учением о Великом Кристалле мадам Валентины, временными петлями, детьми койво, командорами. Реальность и фантастика переплетены в этой истории очень гармонично: «нездешний» Реттерхальм похож на наш прибалтийский город, а «такой как и все мы» Павлик Находкин обладает особыми способностями, выдавая в нем койво – ребенка вне границ этого мира. Сама история повести вполне цельна – завершается и путь Павлика, и драма Галиена. И эта же завершенная история намекает нам на большое продолжение, на новые драмы и испытания. В мире Кристалла есть что-то и величественное – мироздание, пространство, время, бесконечность, и хрупкое – дружба, честность, искренность детей, которые легко разрушить, но которые, в свою очередь, отчаянно противостоят этому разрушению, злу и несправедливости мира. И ничего нет сильнее этой детской дружбы, честности, веры в свою правоту, мальчишеского упрямства. Как велико это чудо, когда сила любви, тревога за сестру, желание быть дома перенесли героя во времени, когда дорога закончилась домом со светлым окном на втором этаже. Хочется надеяться, что Дом ждет каждого в конце Пути, что в итоге все грани Кристалла, образуя общую единую плоскость, сведут вместе всех хороших людей и будет мир, где не будет зла.

В завершении хотел бы сказать, что считаю все книги Командора причастными миру Великого Кристалла. Выделение отдельных произведений, образующих цикл, важно скорее для литературоведов, для меня, читателя, – крапивинский мир един, его герои постоянны, добро и зло в нем понятны и однозначны, он живет по одним законам, движим одними силами и наполнен общим смыслом.

П.С. Спасибо вам, Владислав Петрович, вы многое сделали для меня. Надеюсь, сейчас вы в лучшем мире и, кто знает, может мы еще встретимся на Дороге.

Только 10!

«Случай на станции Скалба»…какое вкусное, интригующее название. Случай – он таит в себе загадку, намекает нам на что-то великое, рожденное из пустого, банального, незаметного. Случай – он может произойти с каждым, поэтому присмотритесь к нему, вглядитесь, может быть эта история – история про вас. Зачин у повести интересный: морячок видит из тамбура проходящего поезда как в него целится из пистолета какой то подросток на маленькой, темной станции. Ррраз, поезд уехал, а станция осталась. Случай, мгновение, то ли было, то ли нет…но что же будет дальше? Куда заведет нас эта история?

А вот дальше история (по крайней мере для меня) свернула с пути интриги и загадки на путь унылых гормональных подростковых разборок относительно того, кто более крут, где поднять денег на шмотки из «Березки», и кому достанется красавица Алена (кто будет с ней «ходить», как говорили мы в те (середина восьмидесятых) годы). Началась долгая и нудная история движения револьвера из рук в руки. Когда же он наконец выстрелит?, – ждал я хоть какого-то развития событий. В общем, вы поняли, сюжет свернул в разбор отношений между подростками. А там, как вы понимаете, ни драматизма, ни психологизма, ни хоть какой-то метафизики. Гормоны да гормоны. Скалбинские страсти, они такие.

Что еще показалось мне слабым? В книге нет внятных, запоминающихся героев. Пожалуй, только девочка Алена, ее какая-то детская привлекательность, притягивающая к себе сверстников и взрослых мужчин. А вот остальные герои – Славка, Сергей Камушкин, Крыса, Солдат-Юдин, Градус, Глебов, Свинцов, Гарусов, – все эти герои безлики, их сложно отличить одного от другого, в них нет чего-то запоминающегося. С вами было такое: вы читаете книгу и не можете вспомнить, кто приходится мужем убитой: Иванов или Петров, Андрей или Алексей, Джон или Сэм, Себастьян или Стефан? Все смешивается в нечто безлико-неопределенное. Таковы и герои этой книги – они совершенно не герои.

Подводя итог: понятно, что честный, хороший, добротный писатель в середине восьмидесятых был обеспокоен кризисом советской идеологии, падением пионерско-комсомольского задора в среде молодежи, нарастанием потребительского отношения к жизни, ростом подростковой преступности. Но средства, которые он использовал как автор, были слишком гуманистичными, наивными, советскими в хорошем смысле этого слова. Здесь еще чувствуется вера в педагогику, в диалог поколений, в силу советской милиции, которая способна прийти и навести порядок. Совсем скоро все это рухнет, грохнет и покатится с шумом и гамом, похоронив под собой весь этот наивный идеализм. Придут другие герои, писатели и книги, а «Случай на станции Скалда» останется в библиосфере забытой, пыльной, беспомощной книжицей. От меня – 5, за хоть и грустный, но все же оптимизм автора.

«И никуда, никуда мне деться от этого…»

М. Рябинин «Остров детства»

Лёд под ногами…образ льда то и дело появляется в повести, символизирую саму жизнь, как нечто хрупкое, неустойчивое, вроде бы прозрачное и понятное (но на самом деле искажающее и преломляющее), разбивающееся на множество отдельных фрагментов, превращающееся в ускользающую в руках воду. Так и жизнь главного героя: вот только, казалось, она приобрела понятную и удобную форму, но ррраз – явившийся из далекой панкующей молодости друг (один мой приятель называет такие ситуации «взрывом из прошлого») крепко перетряхивает привычный уклад жизни, бередит старые раны, напоминая о несбывшихся мечтах, упущенных возможностях, ушедшей молодости и уходящей жизни. А что взамен? Диван из «Икеи», шоппинг, приготовление любимых блюд на ужин, «Туборг», сериал или спортивное шоу по ТВ. Мало это или достаточно для жизни? Для жизни, а не для выживания, существования. «Человек – это звучит гордо», но что подразумевает эта гордость? Бунт, протест, экзальтация, – которыми живет Димыч? Не уверен. Выплаченная ипотека, машина и новый Айфон? Тоже не уверен. Так что? Лёд, лёд, сплошной лёд трескается под ногами.

Как одна из альтернатив в повести показана фигура бескомпромиссного путешественника Дегтярева. Вот уж занятный тип, который не сидит дома, не разменивает свою жизнь на офисное рабство и кухонное пьянство доморощенных бунтарей-панков. Дегтярев выбирает иную жизнь: путешествия, активность, твердость, решительность. Как мне понравился его Новый год в Чухломе…Действительно, когда мой последний Новый год был таким волшебным? И вообще, когда в последний раз в моей жизни случалось Чудо? Замечательная личность! Но и здесь…зимняя рыбалка, подтаявший лёд, полынья – вот и нет с нами этого сверхчеловека. Таков уж Сенчин, за это его и ценю. От меня 7!

«Вначале было Слово, И Слово было у Бога, и Слово было Бог»

Евангелие от Иоанна

«Книга – учитель, книга — наставник.

Книга – близкий товарищ и друг.

Ум, как ручей, высыхает и старится,

Если выпустишь книгу из рук.

Книга – советчик, книга – разведчик,

Книга – активный борец и боец.

Книга — нетленная память и вечность,

Спутник планеты Земли, наконец»

В. Боков

Однажды, бесконечно далекие годы назад, меня ожидала очередная скучная ночная поездка на поезде. Чтобы хоть как то скрасить дорогу, я заглянул в книжный магазин, где среди книжных развалов макулатуры по скидке я наткнулся на совершенно для меня незнакомого автора Михаила Елизарова и его роман «Библиотекарь». Конечно, все дело в моем невежестве, автор и книга были имениты, на обложке значилось, что роман – победитель премии Русский Букер 2008, но в то время я был далек от того, чтобы внимательно следить за новинками литературы, а равно и знать каких-либо ее лауреатов. Эта поездка стала одной из самых запоминающихся для меня, дело в том, что я буквально провалился в мир этой книги – мир Широнинской читальни, громовское Семикнижие, ретросоветский универсум, в котором скучные, пыльные советские книги, прославляющие труд шахтеров и хлеборобов, породили ту гравитацию Смысла, тот Покров, который соединил, сохранил и защитил нашу Родину. Как это было удивительно открыть для себя, что книга с таким мощным посылом может быть такой легкой, веселой и по-хорошему бесшабашной. В общем, вы поняли, книга Елизарова подействовала на меня подобно громовской, осветила и перевернула что-то во мне, подарив искренние радость и счастье от буквального поедания текста. Дорога пролетела незаметно.

Говорить о достоинствах и недостатках книги даже не хочется – все это мне кажется мелочами, частностями на фоне поистине космологического замысла – увязать воедино великую православную и советскую историю и жизнь нашей страны с ее мелочным, рыночным, эгоистичным, бесславным настоящим. Бытие не ограничивается лишь физикой и материальными потребностями и какой бы ни была хаотичной наша жизнь, какие бы кризисы и неурядицы на нее не сваливались – теперь я знаю, где-то в бункере стойко несет свою вахту Библиотекарь, неустанно прядет он нить защитного Покрова, простертого над страной. От врагов видимых и невидимых. Он не умрет никогда. И зеленая лампа не погаснет.

Читаю и я! За книгу Счастья – только 10!

Тема Науки и образ советского ученого занимают особое место в советской литературе. На мой взгляд это можно объяснить тем, что светлый, дружный Советский союз на уровне идеи был замыслен как государство нового типа, устремленное в будущее бесклассовое гармоничное коммунистическое общество. Ученым в этом мире отводилась особая роль, они заменили собой прежнюю аристократию, голубую кровь – тех, кто творил историю на более ранних этапах человеческой истории. Но, к сожалению, всякий хороший замысел спотыкается «об овраги», не удалось остаться башней из слоновой кости и науке, которая, во многом, стала инструментом политики, манипулирования и даже репрессий. И речь идет не только о науках гуманитарных, которые за некоторым исключением (на мой взгляд, преимущественно в области наук о языке) деградировали, но и о науках естественных. Коллизиям в научной и околонаучной жизни, и не то чтобы духовным поискам, но хотя бы попыткой разобраться в обстоятельствах социальной жизни, отношениям с коллегами, женщинами молодого ученого и посвящен роман Александра Крона «Бессонница».

У обывателя вроде меня при слове «наука» возникают образы гениальных ученых – Галилея, Ньютона, Дарвина, Эйнштейна. В моем, опять же, обывательском понимании, наука есть что то вроде работы гения, одиночки, принципиально иного, «не такого как все» человека. Скорее всего, объективно, современная наука далека от такого образа и представляет собой сложный социальный институт. С этой стороны наука представлена и в романе – здесь есть место и собраниям сотрудников, и голосованиям, и интригам при защитах диссертаций или распределении мест в зарубежные командировки. И здесь, как и положено соцреалистическому роману, появляются молодые, честные, принципиальные талантливые аспиранты, и закосневшие номенклатурные товарищи с липовыми диссертациями, ставящие им палки в колеса. Есть в романе место любовному треугольнику и, если я правильно понял, коллизии с детьми, которые оказались детьми не того, на кого они были записаны  (но это не точно). И эти обстоятельства, и коллизии тоже показались мне несколько идеализированными.

В каком то смысле мне понравился образ жизни главного героя, таким я во-многом воспринимаю и себя: сознательное одиночество, скромное, но уютное жилье, недорогие, но интересные увлечения, прогулки, отказ от телевизора, домашний питомец – «нет ничего печальнее одиночества, но уединение необходимо, поэтому я жалею людей, которые его лишены и с подозрением отношусь к людям, которые в нем не нуждаются», – эти соображения главного героя мне очень понятны.

Так как говорить о романе в целом мне сложно, остановлюсь на некоторых моментах, чем-то запомнившихся. Так, например, меня «улыбнула» советская милитарная онтология: оказывается, для врача очень важным было воинское звание (главный герой у нас генерал-майор медицинской службы, между прочим), очень важным была генеральская шинель, воинская субординация при проведении хирургических операций. Удивила командировка главных героев в Париж: я неоднократно слышал байки артистов о том, какие скудные командировочные они получали в загранкомандировки в такие поездки и как приходилось им на всем экономить вплоть до приготовления еды в номере с помощью кипятильника, чтобы выкроить на джинсы, колготки или парфюмерию. Здесь же – вполне себе комфортные, даже сибаритские условия, коллеги живут в хорошем отеле, один из них даже в номере, в котором останавливался Гейне; они проводят свободное время в ресторанах, барах, заказывают себе напитки, посещают стрипбар, где знакомятся с женщинами. Достаточно уверенно ведут себя ученые, вы согласны?

Еще понравилась история егеря, который сопровождал на охоте каких-то важных номенклатурных товарищей. В их пренебрежительном отношении к «Володьке», который годится им в родители, в их бахвальстве, наборе закусок видно как далеко было в этом обществе от равенства и товарищества. Что особенно бесит меня, так это то, что в привилегированном отношении были те самые демагоги, которые и взывали к равенству и товариществу. Очень лицемерно и фальшиво, двойная мораль, и вообще двоемыслие, на мой взгляд, есть во – многом, характерная черта этого мира.

В романе встречаются любопытные метафоры, интересные сопоставления. Так, мне понравились имена «удачливый неудачник» и «неудачливый удачник». Действительно, мир диалектичен и, видимо, можно выиграть все битвы, но проиграть войну или, напротив, претерпевая лишения, неудачи, провалы тут и там – в конце концов оказаться победителем, быть счастливее чем те, кто был внешне более успешен, чем ты: «Тише едешь – дальше будешь, – как говорит народная мудрость. Жизнь и судьба героев романа – Олега и Павла, думаю, во-многом об этом.

Сложно сказать, кому может быть интересен этот роман в наши дни. Может быть, его стоило бы прочитать тем, кто безответно влюблен в женщину (именно в женщину, а не в молоденькую девушку). От меня оценка 7. Особо плохого в романе ничего нет, просто большая часть поднятых в нем проблем проходят мимо меня.

«Что делать нам с тобой, моя присяга,

где взять слова, чтоб рассказать о том,

как в сорок пятом нас встречала Прага

и как встречала в шестьдесят восьмом…»

Александр Твардовский

Сложно оценивать книги этого цикла – на большую, «серьезную» литературу вроде бы не тянет, стилистически слишком просто, слишком остросюжетно, но, как оборотная сторона – книги легко читаются, захватывают, героям сопереживаешь, ощущаешь удовольствие от его эпичности и цельности. Как бы то ни было, закончится «Семейный альбом» этим романом или нет, считаю его удачным, хотя, думаю, что вернусь когда-нибудь только к «Аристономии». Не знаю даже, там была надежда, дальше все больше и больше утверждалась идея, что они (надежды) напрасны. В любом случае советую читать цикл последовательно, ведь все события и персонажи вплетены в единый контекст, всё движется к одной цели, повествование приобретает не частный, а эпохальный масштаб.

Роман показался мне самым…нет, не сложным, правильнее будет сказать непростым из всего цикла. Многослойная структура романа, в котором сосуществуют несколько историй: Клобукова, Бляхиных, Марата Рогачова, Степняка-Кравчинского, Сиднея Рейли, японцев, вставка с размышлениями из клетчатой тетради – на этот раз о достойной старости; события романа забрасывают нас и в 19 век, и в годы Гражданской войны, и в Манчжурию, и в уже начинающую становиться душной Москву шестьдесят восьмого; оттепель сменяется заморозками.

Понравились часто сменяющие друг друга локации романа, особенно атмосферными для меня стали богемные посиделки кружка Гриваса, с их разъедающей рефлексией, кухонными протестами, намеками и полунамеками, обсуждением сам- и тамиздата. В завсегдатаях кружка узнавались культовые фигуры того времени. Кстати, интересно, кто был прототипом того рыжего, с которым Марат познакомился на даче и с которым Агата, видимо, обрела свое недолгое счастье? К сожалению, с историей диссидентского движения я практически не знаком. Очень запомнилась мне атмосфера «домашнего уюта» семьи Чумаков: такая решительная, циничная, беспринципная Антонина – жена Марата, ее папа – такой вальяжный советский писатель, мэтр соцреализма, «инженер человеческих душ», на книгах которого вырастали и учились граждане страны, строящие светлое будущее. Сколько там лицемерия, фальши, как жаль девочку, которая растет в этой семье. Жалко Марата, зачем он связался с этими людьми? Понятно, что сделать что то по настоящему важное в этой атмосфере ему, писателю, практически невозможно, но надежда обрести свою Маргариту – она ведь должна быть! Но нет, Антонина совершенно лишена женского тепла, доброты, искренности, а Агата…Что ж, Агата выбирает настоящего героя, Марат все правильно понял. Такое тихое отчаяние и одиночество все понимающего и не способного ничего изменить интеллигента.

Хоть «теоретическая» часть романа была посвящена теме старения, да и сам главный герой перевалил за свое семидесятилетие, для меня книга стала историей не старения, а смерти. Как было сказано в начале романа – смерть есть исход из любой ситуации. Она поставит точку всему, от нее никуда не деться. Вопрос в том, какой будет эта смерть. «Собачья смерть», в представлении буддистов – это смерть без придания осмысленности жизни, вне ее достойного завершения. Собачья смерть и собачья жизнь. Как их отделить друг от друга? Разве может быть жизнь достойной, а смерть собачьей, или, наоборот, собачья жизнь, завершаюшаяся несобачьей смертью? Какими были смерти в романе, были они собачьими или достойными? Степняк-Кравчинский попал под поезд в Лондоне. Неожиданно, нелепо. Сидней Рейли, как и положено шпиону, сгинул где то в застенках НКВД при весьма загадочных, не ясных до конца обстоятельствах. Японский офицер генерального штаба был казнен как шпион. Рыжий диссидент погиб во время акции против ввода войск в Чехословакию, которая (акция) так и осталась незамеченной иностранными туристами. Трагично и, скорее всего, напрасно. Учитель и ученик пожертвовали собой и самой главной книгой мудрости – что в этой смерти достойного или недостойного? Смерть все обессмысливает. Что бы там ни рассказали продажные женщины – никто и ничего не услышит. Так что тогда? Что нужно и что можно сказать к жизненному финалу? Кто тебя услышит? Кто вспомнит, сказанное тобой? Да и кому нужны эти слова? Нет ответа. Только семейный альбом напоминает нам о прожитых жизнях Клобуковых, Бляхиных, Рогачовых, Бердышеве, обитателях Трезориума, докторе Епифьевой и многих-многих других героях цикла.

П.С. «Своим» в этой серии книг для меня стал, конечно же, Антон. В большей степени ассоциировал себя с ним, он мне понятен и знаком. Самым же близким – Иннокентий Бах, его христианская кротость, самопожертвование, подлинная любовь к ближнему без всяких «но» и оговорок – для меня это недостижимая, к сожалению, вершина человеческого духа.

П.П.С. Надеюсь, что точка в этом замечательном цикле еще не поставлена. За роман и весь «альбом» в целом – 10!

Эээх, надоть бы кой чо сказать и про эту наичудеснейшую историйку. Дело то в том, чо все мои потуги читать барина Сорокина оборачивались конфузиею. Ну никак не радовали душу мою историйки про любовь Марины, голубое сало, норму, Теллурию. Да чаво судить и рядить, весьма расхваленные истории про опричников осударевых и Кремль сахарный меня совсем никак не увлекли. Ну не мой это писатель – голова сорочья, решил я сам для себя! Тем и дорога моему сердцу эта книжица, кою открыл я совершенно случайным образом. Наткнулся на нее и пропал на весь вечер, с головою провалился в этот удивительный, сказочный мир, где везет настоящий русский дохтур Гарин вакцину в село, пораженное эпидемиею. Ох и удивителен тот мир, вся дичь наша русская тут наизнанку вывернута: тутова вам и великаны, и карлики, и витаминдеры имеются; чай да водка соседствуют с пирамидками, что посильней пейотля будут; на столе с самоваром рядом стоит голограмма с государем императором, слоненок игрушечный ходит, мотает хоботом и поет «Лав ми тендер». А вот верстовых столбиков как не было, так и нет, дураки и дороги-с, никуда не денешься, стало быть, пропадать путникам в пути. Оченно уж этот мир мне понравился, да и вообще, история эта вышла быдто образец Великой Русской Литературы (именно так, все с большой буквы), здесь тебе и дорога и путники, и снег и метель, и ночь и звезды, и хозяин и работник, и дух и тело, и жизнь и смерть, – все имеется. Пушкин, Толстой, Соллогуб, Блок, (чаво ж тута перечислять, всех то я не читал, не привелося), вот таперича к ним и Сорокин добавился. Вписал имя то свое в великую Традицию и в Историю, вот и вся недолга. Кстати, очень уж я ждал продолжения этой истории, а вот дождался и опплевался, «Доктор Гарин» супротив «Метели» вышел дрянь дрянью и присоединился к вышеупомянутым «Теллуриям» и «Нормам». Стало быть, есть что то особое в ненастье в пути, где и борются порядок и хаос, подлинное и мнимое, светлое и темное, а токмо так, видимо, и свершается духовное преображение героя. Или его духовная гибель. В этом то и назидание нам, читателям.

От меня писателю низкий поклон, глубочайшее признание и 10 баллов!

С момента окончания чтения и до написания отзыва у меня прошел месяц. Как выяснилось – это вполне достаточно для того, чтобы забыть значительную часть из прочитанного.

Начну сразу с минусов:

Во-первых, главный герой получился слишком уж правильным. Да, одинокий, да, тяготится прошлым, но нет в нем болезненного «надрыва» как, например, у типичного кинговского героя. Проблемы героя просты и банальны: бросила баба, неуверен в себе, а еще он ведущий никчемной передачи на областном телевидении. Сравнить все с тем же кинговским «Оно»: там возвращение в прошлое, в детство по-настоящему тревожно, а встреча с Бауэрсом не менее ужасна чем с Пеннивайзом. Здесь же Вован Солидол с чекушкой и полупьяной подружкой комичен и нелеп, так что весь потенциал детских страхов пропадает.

Во-вторых, любовная история вышла какой-то историей с сайта знакомств: школьная подруга, а сейчас стриптизерша в отставке: ее чудесные волосы, крутые бедра, страстные губы, ее сто раз упомянутая попка – все было сладким-сладким, приторным и, конечно, снижало градус ужасного вот именно этой своей обыденностью и слащавостью.

В-третьих, ЗЛО вышло недостаточно инфернальным. Сам главный злодей, конечно, хорош. Вот он узнаваем нашему читателю, и от этого пугающ, очень атмосферно представлено его бытие где-то рядом, по соседству, в маленьком салоне фото, например. Но вот его секта – честно говоря мотивы ее существования я не уловил, в какой-то момент я запутался в истории с пропавшими девочками, поэтому стало неинтересно разбираться зачем и куда они пропадают и почему главному герою так важно разобраться с этим. Не скелеты, одним словом, а так – картонные скелетики.

В общем, несмотря на всю мою критику, хочу ответственно заявить: отечественного автора хоррора нужно ценить и лелеять, очень уж редкий это зверь. Мы читаем эту литературу, чтобы заглянуть в ту часть самих себя, которую наша память вытесняет: травмирующее детство, смерть, обман, нечто непостижимое разуму. Поэтому, работайте, братья! Пишите, и, надеюсь, из тонн этой руды еще выйдет наша, родная хтонь. Максиму творческих успехов!

«…вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…»

Ф.М. Достоевский, «Преступление и наказание»

Я слышал отзыв Дмитрия Быкова об этой книге, он оценил ее крайне низко. И помимо него мне попадались негативные рецензии на нее. А вот я ее можно сказать полюбил (да, конечно, я читатель попроще, чем Дмитрий Львович), при этом гораздо более популярная работа этого автора «Похороните меня за плинтусом» хоть и оставила приятное впечатление, но не более. Чем же зацепили меня «Хроники...»?

Во-первых, меня волнует и будоражит эпоха, в которой разворачивается сюжет. Межвременье, крушение идеалов, конец советских и становление новых, хищных, рыночно-бандитских общественных отношений. На смену миру привычному, с его культом гуманизма («Человек – это звучит гордо!») пришел мир «Барракуд, Лещей и Карпов», то есть новых хозяев жизни – наглых, злых, беспринципных и их кормовой базы – лохов, фраеров, додиков-ботаников, коими были подавляющее число жителей этой огромной страны, в один момент оказавшиеся в ней словно иностранцами. Дядя Володя – отчим главного героя (в котором угадывается вы сами знаете кто) в совсем недавнем прошлом влиятельный директор издательства, а сегодня – мелкий деляга в поисках скромных заказов, художники – совсем недавно уважаемые члены Союза художников, Творцы, Мастера, вечерами на кухнях поливающие «совок» грязью под водочку, сегодня – сгрудившиеся у тротуара полуголодные «маляры» в ожидании загулявшего клиента, молодой ученый, научный сотрудник какого-нибудь НИИ (о, как мы восхищались этим Шуриком и Сашей Приваловым) сегодня продает барахло в пригородных электричках. Как жить во всем этом, как быть? Вот уж воистину экзистенциальная ситуация. Сколько же жизней были сломлены, перемолоты, переварены, выплюнуты и сгинули в этих событиях? Да и до сих пор последствия этих движений ощущаются нами.

Во-вторых, мне очень нравятся истории взросления, обретения себя. Как то приятно думать, представлять себе мир, в котором все еще впереди, ты словно приобретаешь новый шанс пережить жизнь, исправить что-то в собственных ошибках. Время детства – особое в жизни каждого человека, и расставание с ним – тоже экзистенциальное, сакральное, переходное, а оттого тревожное. Видно, как трудно дается Раздолбаю взросление, как сложно ему вылезти из-под того самого «плинтуса». Интересно было наблюдать за тем, как Раздолбай самосознает себя в этом мире, вопрошает о взрослой жизни и прежде всего о красивых девушках, о Боге, о деньгах. Да, тема денег здесь раскрыта очень хорошо и эта тема действительно очень важна для понимания Раздолбая (проблема денег понятна, наверное, большинству из нас, мне так точно, потому что сам я тоже и застал эти переходные времена, и сам был умным, начитанным, приличным, порядочным ребенком из бедной семьи). Каково это, все понимать и не быть способным ничего сделать? Очень волнующая, в чем-то унизительная (если этих денег мало), в чем-то головокружительная (если их много) тема. Особенно показательна сцена в ресторане, где Раздолбай реально потерян, растерян, обескуражен: он не может решить, что является бОльшим чудом: способность фокусника непостижимым образом угадывать карты или то, с какой легкостью его друг Мартин расплачивается за ужин в ресторане суммой, которая равняется месячному бюджету его семьи. Вообще, Мартин играет в этой истории особую роль, которая, надеюсь, раскроется в продолжении этого романа (хотя надежд на то, что она будет написана все меньше и меньше).

Ну и в – третьих, в романе обозначена вечная тема отношений Мужчины и Женщины (Юноши и Девушки, применительно к возрасту героев книги) и здесь она обозначена все с тех же новых, пока еще непонятных, пришедших на смену традиционных «товарищеских» позиций: противоположностью наивного, инфантильного, рефлексивного Раздолбая выступают твердо стоящие на ногах, трезво смотрящие на жизнь, меркантильные, циничные девушки. На смену тому самому светлому, доброму описанию отношений между молодыми людьми разных полов в советской культуре (на ум приходят «Студенты» Трифонова и фильмы шестидесятых) пришли отношения «купли-продажи», в которых каждый сам за себя. Само испытание главного героя, по поводу которого был заключен спор на балу у Воланда касается именно этих отношений, через которые и будет дан ответ на главный вопрос Раздолбая: кто я в этом мире? Барракуда я или Лещ? Тварь я дрожащая или право имею? Найдет ли он ответ на него? Встретит ли свою Соню Мармеладову? Обретет ли свое спасение? Надеюсь, что еще узнаем (Павел, если вдруг вы каким-то образом прочитаете мой отзыв, знайте, мы ждем ответа!!!).

От меня 9! Отлично, затягивает, хотим ещё!

«Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,

Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев,

И синий вол, исполненный очей,

С ними золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый»

А. Хвостенко

Нет, ну нельзя же оценивать книгу только по финалу! Вот он стал для меня обескураживающим, неожиданным, потрясающе трогательным. Финал воодушевляет, дает нам спокойствие, надежду, что все не напрасно, все найдёт свое искупление, оправдание, что всему свое время и место. Финал прошлой книги был совершенно противоположным, опустошающим и обессмысливающим. Спасибо, что в это раз все завершилось именно так. Но к основной части романа есть поводы придраться. Так, например, роман представился мне не совсем самостоятельным произведением. Даже в контексте семейной саги он выглядит скорее промежуточным, приуготовительным к последующим, более важным событиям. Как доказательство этому служат лишь обозначенная линия Бляхина (который приобрел характер какого то вампира или даже плесени-паразита, въевшегося в тело жертвы — Клобукова). Пока не понятна жизнеспособность отношений Антона и Юстины, они тоже только-только отмечены. Собирает свою силу союз Санина и Самурая. И опять же, его решающая роль, как мне видится, ждет нас впереди. Очередная типология человеческих типов не показалась какой-то оригинальной, в существенных чертах повторяя педагогическую типологию Трезориума. Функционал этой типологии, в сравнении с опять же прошлым, комичен – героиня применяет ее с целью свести друг с другом людей, ищущих себе пару. Надеюсь, в дальнейшем развитии саги все это получит свое развитие как и личность самой медвежатницы: одинокая женщина, горбунья, проницательный психолог, доктор, бессребреница. Удивительным образом два теоретика человеческих душ (Клобуков и Епифьева) нашли друг друга. Надеюсь, здесь есть какой то подвох (я, кстати, почувствовал его, предположив, что в качестве идеальной пары для Антона она предлагает саму себя. Все вышло не так, но какое то подозрение в ее отношении у меня все же осталось).

Что понравилось в романе: встреча Антона и Иннокентия Баха (вот уж кому я искренне рад!), христианское прощение, победившее раскаяние предательства. Очень понравились истории в истории, рассказы из Древнего Рима, об авиакатастрофе и, особенно, история о староверах. Умеет же Акунин создавать такие необычные, интересные, жутко-таинственные мирки. Втянулся. Захотелось полноценной истории об этом месте и его обитателях. Понравился союз Санина и Самурая. Настоящий, мужской, опасный, справедливый. Тоже вполне тянет на самостоятельную историю. О достоинствах финала вновь повторяться не буду.

От меня 8. Очень-очень хорошо!

«Вот такая, блин, вечная молодость»

Сергей «Чиж» Чиграков

Ночь, улица, ларёк, бутылка…Роман добротный, что тут сказать. Колоритные, по своему понятные мне, в каком то смысле близкие мне герои книги (ну что поделать, я тоже имею отношение к этой эпохе, пусть в те годы я был чуть помладше Индуса, Серого, Афганца, Челло. И скучаю по тем временам, и ненавижу их, не хотел бы, чтобы наши дети прошли через них. Времена ужасные, а люди попадались как бриллианты в навозной куче. Например, Челло. Такие персонажи как он – умные, ироничные, тихие, вообще симпатичны мне. Даже его алкоголизм мне понятен: как сказал мне примерно в те годы один товарищ – в этой жизни невозможно быть порядочным человеком и не пить. Такая вот грусть-тоска, безнадега, «особая миссия», «русский путь» и так далее.

Самыми яркими сценами книги для меня стали сама находка Ильича. Честно сказать, читая книгу, я вначале подумал, что Серый нашел что то из кинговских «Томминоккеров» и нас ждет мистико-фантастический поворот, но автор нашел как меня удивить. Никогда бы не подумал, что артефакты советской власти оберегались таким образом. Или это только фантазии автора? Интересно. Статуя вождя и кусок цветмета, от великого до смешного всего один шаг.

Финал Челло тоже вышел запоминающимся. Не смерть Ивана Ильича, конечно, но уходил философ долго и мучительно. А вот пьянка героев вышла достаточно пресной. Думаю, в жизни многих из нас были алкотрипы позабористей.

Ах, да, кстати, при всей ее невысокой социальной ответственности, мне очень понравилась Надя Клюква. Есть что то в девочках девяностых такое бесшабашно-безбашенное, распутное, яркое. Это еще не гламурные кисо, не потреб…и, не современные асексуальные тинейджерши, а живые такие, со своими недостатками бабёшки. Понимаю Серого, залип он, конечно, серьезно, но ничего, повзрослеет и, дай Бог, забудет ее.

Кстати, девяностые Волкова показались мне не такими уж страшными, в общем то жизнь в Средневолжске продолжалась и реальную хтонь мы так и не увидели. Чувствовалась возможность трэшака, но он так и не наступил (не, ну я этому только рад, роман не свалился в чернуху, остался на грани, как надо). Лишь Ильич, конечно, низвергнутый из под земли и глядящий на черный город – это, конечно, эпично. Так и тянет сказать: «Какую же страну мы прос..ли».

Оценка 8

»...Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная

любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни

скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими

невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том

великом спокойствии “равнодушной” природы; они говорят также о вечном

примирении и о жизни бесконечной…»

Тургенев И.С. «Отцы и дети»

Мне попались отзывы, которые ставят эту книгу как лучшую из цикла. Я же оценил ее скромнее: для меня «Семейный альбом» — прежде всего семейная, личная, в чем то даже интимная история. «Трезориум», в свою очередь, переносит нас на войну, отрывает родных друг от друга, поэтому в грохоте взрывов и калейдоскопе солдат-сержантов-офицеров этот тихий, родной голос, каким для меня стал голос Антона, — пропадает.

Сложно представить себе: вот идет война, кто-то, движимый голосом совести не может оставаться в стороне и идет на фронт, кто-то бежит из осажденной крепости к своим, кто-то, наоборот, закрывается внутри гетто в свою крепость. Жизнь бесконечно разнообразна в своих проявлениях. Настолько разнообразна, кстати, что не совсем понятно, для чего здесь, например, история Тани? Чтобы мы почувствовали мимолетное явление Любви? Чтобы понять как эфемерно-хрупка наша жизнь, наше счастье? Ну, пусть будет так, хотя, я все же надеялся, что Автор хоть когда-нибудь пронесет сию чашу мимо Клобуковых.

Вообще, истории о закрытых учебных заведениях или детских коллективах (Гарри Поттер, Vita Nostra, сюжеты о наставниках Стругацких, командорах Крапивина, история пушкинского лицея) очень волнующие для меня. Мне всегда хотелось верить, что можно создать такое особое место, где все будет устроено правильным образом, где все будут своими, где не придется мириться и играть в дипломатию, где все будет по-честному, где будет достигнуто «родство душ», где нет издевательств, насилия, бахвальства, где с тобой занимаются люди, влюбленные в свое дело, а не «выпускники педагогических вузов». Именно из этих соображений с детства со мной Крапивин. Святой человек!

Что касается меня, то я отношусь к педагогической теории «Трезориума» скептически. Я не верю в идею талантливости каждого человека. К сожалению, добро и зло разлиты в мире в какой-то пропорции и избавиться от них невозможно. Сколько раз разум пытался «проверить алгеброй гармонию», создать какую-то «научно-обоснованную» теорию человеческой личности и как каждый раз этого оказывается недостаточным и даже до смешного нелепым. Кстати, это касается не только педагогики, но и других «наук о человеке»: психологии, истории, политологии, криминологии. Очень жаль, но мне кажется, что есть дети, изначально устроенные для дисгармонии и задача педагогики – уметь отделить зерна от плевел, а задача общества – создать условия для развития тех, кто к этому развитию способен. Как говорит народная мудрость: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами», истории Клобуковых и Бляхиных тому подтверждение.

Интересно, кстати, Акунин сам назвал этот проект «первым серьезным романом». Так вот, насколько он объективен в оценке «серьезности» этой литературы? И как он измеряет эту «серьезность»? Да, я согласен, что книги серии «Семейный альбом» серьезнее «Жанров», цикла о Фандорине или романов из истории российского государства, но, все же, это книги для легкого, необременительного чтения, без каких то стилистических, жанровых экспериментов, без экспериментов с формой. Как сам автор относится к своему творчеству, каким он видит свое место в литературе? Тем более это интересно, учитывая его гражданскую позицию.

Ну а финал романа… Эх, «русские мальчики», откуда же вы беретесь? Если бы права была теория эволюции, то вы должны были уже исчезнуть, но нет…Как некий укор всем нам появляетесь вы. Пусть не в жизни (не могу сказать, что вы встречались мне в реальной жизни, не уверен в этом), но хоть на страницах книг. Неспокойно как то от этого.

А так, конечно, страшно от того, в какой мир мы приводим детей, что мы можем им дать, почему мы творим то, что творим и не можем организовать жизнь как то иначе.

Моя оценка 9, немного завышаю её, но все же.

«Жаль только – жить в эту пору прекрасную.

Уж не придется – ни мне, ни тебе»

Н.А. Некрасов, «Железная дорога»

Третий роман цикла несколько отличается от двух предыдущих. Во-первых, на роль главного героя выведен чекист Бляхин, цепляющийся за жизнь в набирающем обороты механизме репрессий. Подлость, хитрость, какая то животная сущность Бляхина предстали с новым размахом. Но это не столь важно, с ним то все уже понятно. Если не потрясла, то все же окунула меня (не знаю куда... в грязь, помои, холодную отрезвляющую воду, в «правду жизни») книга, приоткрыв двери в кабинеты службы по борьбе с врагами народа. Вот они то оказались по-настоящему страшными, автор представляет нам галерею уродов, абсолютных циников, карьеристов, маньяков, движимых не то что какой то идеей, но, создается впечатление, что своими садистскими, примитивными желаниями власти, наслаждением от унижения беззащитного, культивированием бесстыдства. Механизм работает, и пусть нет настоящих врагов, — это совсем не значит, что «дело сделано». Наоборот, как известно из трудов товарища Сталина, по мере строительства социализма нарастает противодействие ему со стороны внешних и внутренних сил, а это значит, что органы не должны терять бдительности, поэтому прекраснодушная маниловщина идеалистов «Счастливой России» ни более, ни менее, а суть террористическая, реакционная, вредительская деятельность сродни боевому крылу партии эсеров, наводящая ужас на простых советских граждан.

Второе отличие этого романа заключается в том, что из нее пропали размышления «из клетчатой тетради». Да и вообще, Антона мне здесь совершенно не хватало. Да и то, что было с ним, с Миррой, с детьми…Очень – очень жаль, что все сложилось именно так. На смену клетчатой тетради пришло научно-фантастическое повествование из материалов следствия. Произведение это, как принято говорить – «теплое», «ламповое», напоминает чем то Стругацких, в нем есть детективная история, ощущается смутное предчувствие какой то беды, видны тучи, сгустившиеся над безоблачным миром. Это произведение я тоже прочел бы с удовольствием, жаль, что оно внезапно обрывается, тем более, его автор заверяет Бляхина, что у него очень много идей и сюжетных ходов для развития. Было бы интересно.

Наверное, стоит сказать про центральную идею романа – идею о том, какая она, счастливая Россия, хотя сам я ответить на этот вопрос не могу. Понятно, на чьей стороне симпатии автора. Для него Россия – мир несвободы, существующий только посредством раболепия, страха, насилия. Думаю, что во-многом, в рассуждениях автора об ордынском влиянии на политическую культуру, о характере петровских реформ и т.п. не лишены здравого смысла. Я тоже согласен, что такой личности как Клобуков (хотел сказать о его интеллигентности, честности, совестливости, но вспомнил, что автор предложил нам более ёмкое понятия – аристономической личности) непросто. Но, видимо, зачем то устроил Господь этот мир таким, что такой человек рождается в этой экстремальной среде. И сам автор, да и другие наши «инженеры человеческих душ» — Достоевский, Толстой, Булгаков, да практически все сильные авторы прошли через эту среду. Не знаю, я встречал журналистские, правозащитные обсуждения проблем с правами личности в тех самых странах Запада, но более глубокого, художественного или даже духовно-философского осмысления этой проблемы «с той стороны» мне не попадалось. Опять же, вполне возможно, и даже скорее всего, это не случилось просто потому, что я не слишком интересуюсь этой темой. Вообще, есть ли подобного рода поиск «счастливой» Америки, Великобритании, старушки Европы и т.д.? Или же некий идеал западными странами найден и дело только в его техническом воплощении? Тот самый кантианский проект просвещенной Европы, может быть? Или же гармония этого либерального рая покоится на армии заокеанского Левиафана? Сложно дать ответ на этот вопрос.

Подводя итог, у меня возникло ощущение, что история Антона рассказана и в дальнейшем нас ждет встреча с его сыном. Надеюсь ошибиться, хотелось бы, чтобы Антон еще оказался нужным и полезным Истории. Ему, как человеку долга, аристоному, необходимо придать своей жизни высокий смысл. Немного завышаю оценку роману, но понимаю, что воспринимать роман нужно в контексте всей семейной саги, а она пока, и очень надеюсь, что и дальше, – великолепна! От меня 9!

П.С. Очень надеюсь, что Иннокентий Бах встретит финал своего земного пути по-христиански, смиренно и спокойно.

«Самый сложный вопрос для меня – вопрос семейный»

Один из моих давних студенческих приятелей, на тот момент молодой яппи, политикан,

несчастливый в любви

Что сказать, второй роман цикла «Семейный альбом» для меня не уронил планки первого романа. При этом, проецируя на себя, признаю, что тема любви является более тяжелой, чем тема совершенной личности аристонома. Встать на путь саморазвития, избрать свой путь, миссию, посвятить свою жизнь Делу всей жизни – это все же держать ответ только перед самим собой. Переживать свои неудачи сложно, но можно. Алкоголь, к примеру, в помощь. Переживать за любимого человека – Господи, как это тяжело, как дать ему частичку своих сил, как уберечь его от бед…Легко возлюбить дальнего своего, и как тяжело ближнего. Для автора, как мне кажется, эта тема так же представляется сложнее первой, недаром главное его детище – Эраст Фандорин по жизни идет одиночкой. Да и сам Акунин – информация о его личной жизни крайне скудна: женат вторым браком, детей нет…Большой вопрос, есть ли в его жизни та самая «Настоящая настоящая любовь». Думаю что нет, зато есть богатый материал для рефлексии по этому поводу, итоги которого тоже нашли свое место на страницах романа.

Ну да ладно, по поводу книги непосредствено: чудесно показана эпоха (этот всеобщий энтузиазм, первомай, эта вера в светлое будущее – с одной стороны; и кремлевское закулисье – уже начавшее свое шевеление, выплетающее из себя паутину начало кровавых репрессий, борьба с заговорами, инакомыслием, шпиономания. Уже мелькает где то там вдалеке САМ, пока еще как один из лидеров одной из кремлевских групп, но уже скоро...Эх, а что было бы, если он проиграл. Жалко Рогачева и рогачевых, которые посвятили свою жизнь борьбе во имя Светлого будущего, а сами будут съедены бляхиными (уверен, что в третьем романе цикла случится что то подобное). Яркие и запоминающиеся образы героев. Какая замечательная Мирра! И еще понравилась тихая и уютная сожительница Бляхина – несмотря на свою приземленность, тоже хорошая женщина, нашла в себе силы ответить «нет» подлецу. Надеюсь с ней и ее ребенком все будет хорошо. Очень рад был снова встретиться с Иннокентием Бахом, его понимание мира как то даже созвучно моему мироощущению. Тихое служение Господу, молитва за сирых и убогих, переживание всеобщей травли и подлинного величия, которое и может быть только таким – униженным, поруганным и оплёванным. Спасибо автору за радость от встречи с ним. И, конечно, Антон Клобуков. Жалко, вот вот было обрел он тихое, светлое счастье, чудесную девушку – энергичную, смелую, честную. Но, понимаю, что закончиться на этом сага не может, а значит не дано ему прожить эту спокойную радостную жизнь вместе с любимым человеком. Тяжело. Тревожно.

Понимаю недостатки романа, и все же от меня 10! Понимаю, что молодого читателя (а именно он наше будущее, мы же не забываем об этом) практически невозможно побудить прочесть «Анну Каренину», «Госпожу Бовари» или «Любовь во время чумы», ну так есть хоть какая то надежда, что он может увлечься этим, более легким, увлекательным и развлекательным, но вместе с тем очень важным и нужным романом. Надеюсь на это и рекомендую его молодым читателям.

«Чтоб ты жил в эпоху перемен»

якобы Конфуций, пожелание врагу

Может быть, первая серьезная (по словам самого автора) книга и не дотягивает по уровню своей художественной силы до «Тихого Дона» или «Хождения по мукам», но имеет свои достоинства и красоту, о которых я и пытаюсь поговорить. А их, на мой взгляд, предостаточно: автор не обманул (не обманулся) – роман действительно серьезный, философская ее часть (из клетчатой тетради) совсем не лишняя и не обременительная, книгу банально интересно читать, сюжет захватывающий, места действия атмосферны – я словно сам оказывался и в голодно-холодном Петрограде, и в тихой, сытой, спокойной Швейцарии и, конечно, в суматошно-транзитном Севастополе. Персонажи книги яркие, характерные, каждый из них олицетворяет какой-то тип и каждый из них по – своему убедителен, по-своему прав. Хороши и мужские, и женские герои (куда смотрел Антон, когда с ним рядом были Паша и Эльза, я не понимаю). Эх, да что там скрывать, читая книгу, я часто ловил себя на мысли о том, насколько я похож на главного героя романа с его недостатками: горячность и вера в свои убеждения, возвышенность устремлений, альтруизм, сосуществуют вместе с желанием осмыслить жизнь, разобраться во взглядах другого, понять его. Как и Антон, я не раз менял свою точку зрения, мучился, переживал, обзывал себя дураком. Не раз меня обманывали. Не знаю, но без этого, по-моему, еще хуже: зачастую за твердой убежденностью в собственной правоте кроется тупость, ограниченность, эгоизм. Это не относится к таким героям книги-антиподам Клобукова как Бердышев или Рогачов, убежденность этих людей как раз осмысленная, выстраданная. Просто жизнь настолько сложна, что не умещается в манихейскую дуальность добра и зла. В общем, следить за внешними и внутренними обстоятельствами жизни Клобукова и нужно, и хочется, хоть и подсказывает мне мой внутренний голос, что счастья ему не видать. Жалко, конечно. Что бы выбрал я на его месте? Наверное, учебу в Швейцарии и дальнейшую эмиграцию в США. С профессией врача сложно остаться бесполезным для общества, так что нашел бы Антон где реализовать свой аристономический потенциал. В общем, кому много дано, с того и спрос большой. А все же жалко…

Ранее мне встречалось несколько снисходительное отношение к философской части романа. Автора упрекают за поверхностность, банальность проведенного анализа. Пожалуй, не соглашусь с этим. Пусть ничего принципиально нового в понимании совершенного человека автор и не привносит, но то, что делает он, — выполнено убедительно. Очень уместны примеры кандидатов на аристонома (например, Максим Максимович или Пьер Безухов), лишенные какой-либо из его обязательных черт. Стоит подумать над тем, является ли аристономом Фандорин? Да, наверное, автор сотворил свой идеальный проект. Идеален ли он для меня? Скорее да, чем нет. Хотя, очевидно, что аристоному не хватает человечности, тепла. Об этом, как я понимаю, следующая книга из цикла. К ней я с нетерпением и приступаю.

П.С. Отдельное спасибо за Бляхина. Тип и узнаваемый, и, к сожалению, вечный. Как таким можно быть, я не знаю, но даже с каким то удовольствием окуналсяв эту мерзость, встречаясь с ним на страницах романа.

Спонтанно решил написать рецензию на одну из любимых у Пелевина книг – «Омон Ра» и только в процессе написания понял, что на дворе 12 апреля. Вот так так! Банально, наверное, но скажу от себя, что ранний Пелевин был и точнее, и нужнее, чем поздний. Мне кажется, что Виктор Олегович состарился, но не повзрослел, исчезла какая то легкость в текстах. Маты, цинизм, которые раньше воспринимались как нечто естественное, в текстах позднего Пелевина звучат как мерзкое стариковское подхихикиванье. Ну да ладно, перейдем к «Омону». Космос, модельки летательных аппаратов, военное училище, дружба, капитан Ландратов, строительство светлого будущего – все это создает с одной стороны реалистично-узнаваемую (для тех, конечно, кто застал советскую эпоху), а с другой – мистическую, таинственную атмосферу книги, в которая и жутковата, и оттого привлекательна. Скажите мне, дети 60-80х, ну кто из вас не хотел в детстве стать героем и примером для всех? Кто не мечтал о Подвиге, о жертве собою ради…Ради чего? Да хоть чего, хоть Родины, хоть коммунизма, хоть светлой памяти Ленина? Так уж были мы воспитаны. Ну, или изуродованы – тут уж как кто воспринимает это, красота – она в глазах смотрящего. Сам для себя даже не знаю как относиться к тому, о чем повествует книга. С одной стороны все понятно – уродство советского строя, казенный патриотизм, юные герои как жертвы нового культа, серость и безнадега, и невкусный куриный суп со звездочками. С другой стороны, при чтении у меня возникает смутная тревога от того, что мир сытого довольства, в котором мы живем сейчас – это мир лишенный каких-либо героев совершенно, это мир, променявший мечту о Великом на машину в кредит и новый айфон, на лайки в соцсетях. И уродства этого мира тоже не менее отвратительны. И жертвы, принесенные на заклание Идее, ставшие топливом, энергией советской онтологии так и остались жертвами, только уже онтологии новой — рыночной или даже рыночно-постмодернистской, в которой ее статус низведен до презираемой роли офисного планктона, расходующего свою жизнь в протирании штанов на офисных креслах, или ипотечника, пожертвовавшего своею жизнь ради квадратных метров. Эх, Омон, Омон, как же сложилась твоя судьба в дальнейшем, надеюсь, ты жив и счастлив. 10 из 10