Мне кажется перед нами очередная неудавшаяся исповедь, превратившаяся в обиженное выплескивание беспомощной раздражительности; очередная попытка свести счеты со своей страной, народом, ее населяющим, а по-большому счету, со своими неудачами, нереализованными планами, несбывшимися надеждами, ушедшим детством, постаревшими родителями. «Семейная» часть романа замечательная – истории про братьев, сказки мамы, мальчишеские игры. Из всего этого могла получиться и «Жизнь мальчишки», и кинговское «Тело», и крапивинские истории, но…Автор начал разбираться в своих экзистенциальных проблемах через обвинение в них России-матушки с ее вечной неустроенностью и расхристанным бытием. Вылезли на белый свет и дважды судимый президент – хамло и тупость ( а так же его двойники – уж куда без них),и тотальный контроль спецслужб, и какие то прекраснодушные оппозиционеры-акционисты, и Великая стена, выстроенная Россией с целью отгородиться от всего мира. Что за клюква! — хочется крикнуть мне. Ну почему все такое картонное и нелепое? Ну когда-нибудь уже нужно повзрослеть и понять, что мир не черно-белый. Ну где хоть какая то сложность, неоднозначость героев, полифония, если хотите? Это же наивно и беспомощно. Ну расскажите вы семейную историю, выговоритесь, разберитесь со своим бессознательным – зачем вы беретесь за обличение зла и переустройство мира? Вроде как благое дело связать свою жизнь воедино, найти тот самый центр тяжести, и завершить историю, начатую мамой, возможно, воплощается в предательство того, что было для мамы дорого: родной земли, истории, гордости за народ. Словно бы и нет ничего святого, только выливаемая грязь, самобичевание, бередение общих ран. Могла бы быть настоящая, честная история про взросление, к которой хотелось бы возвращаться всем, рефлексирующим о своем становлении личностью, а оказалась очередная агитка а-ля Быков-Сорокин, которую очень скоро забудут. Жалко.

Каюсь, я узнал об авторе только в момент решения нобелевского комитета о присуждении премии. Даже шанса что я забыл его не было – услышав однажды, это имя вряд ли забудешь. А вот фильмов его друга – режиссера Белы Тарр я хоть и не смотрел, но хотя бы слышал о них. Ну что ж, вот и хороший повод убить двух зайцев – прочитать книгу нобелевского лауреата и посмотреть фильм по его сценарию от весьма андеграундного режиссера. Выбор пал на «Сатанинское танго», заинтриговал семичасовой хронометраж фильма, но начал я с чтения романа. Надо сказать, что чтение оказалось мучительным, и не по причине тяжести тех тем и сюжетов, которые подняты в нем. Нет, роман буквально тяжело читать, складывать буквы в слова, слова в предложения, продираться через их невнятицу, разгоняя неспешность и пытаясь визуализировать зыбкость героев, безликих и словно потусторонних. Происходящее абсолютно не выстраивалось в картинку в моей голове, я часто терял нить повествование, путался во времени происходящего. Объяснение этому вроде бы есть: чтение книги повторяет движения танго – шаг вперед, два назад, но вот копаться, рефлексировать, отступать назад было для меня совершенно утомительно. Дочитывал роман исключительно для галочки.

А вот с фильмом дело обстояло лучше – картинка его превосходна в своей серости и безысходности. Мир, оставленный Богом – так бы я определил происходящее на экране. Фильм, как анонсируется, почти буквально воспроизводит сюжет книги, благодаря чему разрозненные фрагменты прочитанного, оставшиеся в памяти, стали выстраиваться в цельную картину. Украденные деньги, пьяные танцы, замученный кот, колокольня. Повествование очень медитативное, грязь, дождь и животные натуралистичны, герои отталкивающие, заунывная мелодия вновь и вновь возвращается, зацикливая безнадегу и происходящий кошмар.

Как итог, экранизацию я оценил гораздо выше книги и дело здесь совсем не в ее легкости. Очень уж сложно было попасть в мир слова Ласло Краснахоркаи и очень легко получилось проникнуться происходящим на экране. Книгу перечитывать не буду категорически, фильм же обязательно пересмотрю как нибудь. Когда состояние души будет соответствующим – апокалиптическим.

Читать роман, к сожалению, неинтересно. Автобиографическая история о молодости, студенчестве, богемных тусовках, Петербурге. В основном сюжет вращается вокруг любовных похождений, которые, чтобы быть честными, все же выписаны достаточно целомудренно. Мне не хватило в романе какой-то метафизичности что ли, петербургской чертовщины-дьявольщины. Замах был большим – какое-то тайное общество, вставшее на совиную тропу добрых дел, избравшее своей целью не зарабатывание денег (что было естественно для девяностых, в которых разворачиваются основные события книги), а бескорыстное служение разумному, доброму, вечному, попытки понять сущность и воплотить в жизнь Истину, Добро и Красоту. Веллеровский майор Звягин накрутил и навертел бы здесь многое, питерские гуманитарии с горем пополам поучаствовали в жизни одинокой девушки и нищего поэта, истории которых разрешились, в общем то, самым очевидным образом. А вот в финал романа стал для меня неожиданным (я ничего не знал об общественно-политической позиции Павла Крусанова) – в серый дождливый Петербург ворвалась крымская весна, засияло солнце, запахло цветами. Чем все это закончится – непонятно, главный герой в окопах Донбасса, куда его завела все та же совиная тропа добрых, незаметных подвигов. Пусть все будет хорошо!

Авантюрный сюжет романа разворачивается во всеми нами любимом Петербурге со всеми его культурными артефактами, на которых паразитируют массы гидов, культурологов, реставраторов, антикваров и прочих беспокойных душ. В романе есть место жуликоватым проходимцам, забавным провокациям, тайным обществам, разделенной и неразделенной любви, сбывшимся и несбывшимся надеждам. Читается все это легко, погружает нас в молодость с ее безбашенностью, легкостью и некоторой безответственностью, конечно же. Главный герой романа — сам Петербург, величественный и благородный, который вынужден хоть как то мириться с нами, маленькими и грешными Акакиями Акакиевичами, вторгающимися в него со своими делишками и страстишками. Как ты не перестраивай его, а корабль этот по-прежнему покоряет и влюбляет в себя людей определенного типа, честных и романтичных. В копилке «петербургского текста» русской литературы очередное прибавление, довольно достойное.

Ничего не могу поделать с собой — столько восторженных отзывов и история, оставившая меня совершенно равнодушным. Не знаю, может быть дело в возрасте, я уже давно не «юноша пылкий», может в темпераменте (не помню, чтобы так сильно переворачивало меня от любви), может в общей моей скептично-циничной жизненной установке, а может быть дело в том, что роман все же «женский», а потому сентиментальный, слезливый. В общем, если хочется прикоснуться к чему то «светлому и доброму», то повесть должна понравиться. Если же ваша жизнь — это борьба за выживание, у вас малооплачиваемая работа, вы не реализовались как специалист или мучаетесь от непосильной ипотеки, то проблемы, поднятые в повести, могут показаться надуманными. Но на то она и молодость — совершать глупые ошибки и осуждать нас, скучных, пожилых циников. Око за око, как говорится.

Тяжело читать о том, что ждет каждого из нас — о подведении итогов жизни, которая, как видимо, в большинстве случаев (всегда) ощущается как прожитая напрасно. События «Декамерона» Боккаччо разворачивались на фоне бушующей чумы, события «Нашего Декамерона...» происходят в удушающие застойные семидесятые, которые, конечно, дали миру яркие дарования и таланты, но в целом затянули в болото безнадеги и невостребованности многих людей. Лицемерие, фальшь общественной жизни порождают алкоголизм, беспорядочные половые приключения, разного рода приспособленчество и компромиссы с собственной совестью. Роман об этом окружающем бесновании, калейдоскопе уродцев и невозможности выбраться из этого. Многие сюжеты книги напрочь вылетели из головы, о ней осталось лишь общее ощущение. Слушал ее в исполнении Клюквина, и усталый голос артиста замечательно попал в атмосферу романа, рождая в душе меланхолично-тревожное ощущение тленности нашего бытия.

Весьма своеобразное произведение – своего рода эссе, собрание впечатлений, размышлений, обрывков памяти и фактов из истории рабства, шелкопрядения, ловли сельди, борхесовских рассказов. Все сплетается в нестройное, но какое-то по-британски домашнее, уютное, ламповое повествование, хотя картина восточного побережья Англии, вдоль которого движется рассказчик, вышла весьма меланхоличной, уныло-пустой, заброшенной. Нет больше старой-доброй Англии, нам попадаются лишь брошенные артефакты той славной эпохи, как кольца Сатурна опоясывающие новый, во-многом чужой, непонятный и даже враждебный мир. Повезло мне читать книгу в таком же пешем путешествии, правда, по берегу Балтийского моря. Как то совпал общий настрой автора с моим отрешенным состоянием, и возраст наш тоже совпал, «земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», ну или у безлюдного морского побережья, как в нашем случае. В общем, как совет – книга весьма атмосферная, и читать ее нужно в определенном, слегка меланхоличном состоянии. В ситуации кризиса среднего возраста, например.

Великолепная книга, которая поднимает множество глубоких и сложных тем: Запад и Восток, рациональность и поэтико-мистичность, город и пустыня, карьера и призвание, свобода и порядок, факт и интерпретация, истина и ложь, и многие-многие другие. Главный герой — такой типичный «лишний человек» из девяностых, в молодости подающий надежды, но к зрелости, уже понятно, так и не ставший сколь либо значащим, — поэт, еле сводящий концы с концами. Обочина жизни, кризис среднего возраста, как вдруг, неожиданно появившийся из студенческой молодости друг, приятель скорее, который предлагает почти фантастическое, сказочно-экзотическое предложение, — делать с подстрочника переводы стихов тамошнего царька, смешного лидера нации, сатрапа, каким он видится из Москвы. Вначале все видится именно так: бедный, но гордый, образованный, либеральный, «за все хорошее против всего плохого» европеец едет в бывшую колонию нести «бремя белого человека», посмотреть, как то укрепиться в своих демократических ожиданиях, столкнувшись с азиатским варварством, а может быть как то облагородить его, поддержав протестные силы в стране.

Вообще этот друг-приятель по имени Касымов получился очень колоритным. В далекие уже времена он учился в МГИМО, отправленный туда отцом-бывшим номенклатурным советским чиновником. Как водится, вдали от отца и строгих нравов родины юноша может позволить себе большее — тусовки с богемой, пьянки, романы с русскими красавицами. Но прошли годы, и теперь он — чиновник на идеологическом фронте молодой среднеазиатской республики, верный сын коштырского народа, примерный отец и муж двух жен. Образ этого приятеля узнаваем, этакий балагур-весельчак, любимец женщин, друг и брат всем на свете, модник, — каждый, у кого в знакомых есть подобного рода персонаж, узнает его. Автор точно уловил этот восточный типаж — такая радушность и любезность, улыбка на лице, в которых так трудно разобраться, искренние они или наигранные. Мы, будучи просвещенными критически мыслящими скептиками, догадываемся, что его восхищение Народным Вожатым (так здесь именуют главу государства по фамилии Гулимов) фальшиво, но невозможно не поверить в искренность Касымова, когда он говорит о нем — герое, который остановил кровавую гражданскую войну, поставил заслон исламистам, дал народу Коштырбастана мир и спокойствие, защиту семьи, детства, материнства и старости. И неправ Печегин, критикующий власть Народного Вожатого, — он мыслит ее через европейские рациональные схемы, усвоенные из уроков политогогии, примитивно разделивших живую плоть народной жизни на демократии, авторитаризмы и тоталитаризмы. Нет, жизнь гораздо сложнее и что работает в европах, совсем не работает в бескрайних степях Средней Азии. Власть здесь — не менеджер, поставленный каким то бестолковым, срежессированным голосованием на выборах, власть здесь священна, сакральна, спязана-повязана с самой жизнью, кровью, историей коштырского народа, с великим Чингисханом, железным Тимуром, с памятью предков. И понять это можно только отбросив этот дешевый, всеразъедающий европейский скепсис, унылую иронию и беспомощность, напитавшись южным солнцем, терпким коньяком, ароматами фруктов, специй, жареного мяса, влюбившись в страстных восточных красавиц. Здесь настоящая жизнь, а не ее западное подобие, симулякр, офисное рабство. Как быстро происходит это обольщение, как легко неудачник Печегин начинает ощущать заслуженность популярности, признания у местных читателей, обожания местных женщин. Как быстро очаровывает его магия загадочного, всепонимающего Востока...Вообще, в романе много двусмысленностей, намеков, полутонов, игры смыслов. Ни в чем нельзя быть уверенным окончательно, где правда, где вымысел, а где ложь? Изменила ли подруга Печегина с Касымовым или это всего лишь пьяные домыслы? Топит ли своих политических оппонентов Гулиев в соляных озерах или это очередные «городские фэнтези»? Поди разберись.

Автор классно пишет о восточном мире, ненавязчиво рисуя его многовековой традиционный уклад: молчаливую пустыню, невозмутимые лица простых жителей, восточный базар, неторопливые беседы под алкоголь, обеденные ритуалы. Словно сам попадаешь на эти улочки, вдыхаешь этот теплый, пряный от специй воздух.

Интересной мне показалась тема о природе власти, ее связи с языком, через который Народный Вожатый в своих стихах выражает подлинные смыслы истории, жизни и смерти, судьбы. И опять же, и здесь мы сталкиваемся с этой неуловимостью и ощущением подвоха, когда встает вопрос об авторстве этих стихов. Гулимов или незаметный-неприметный аксакал, пожертвовавший своим Я, во имя народа? Как и во всем романе, вопрос так и подвисает в воздухе без ответа.

Финал романа подтверждает мысль о несовпадении Запада и Востока. Зря думает просвещенный европеец «оцивилизовать», научить человека другой культуры категорическому императиву, верховенству прав и свобод, неприкосновенности частной жизни и т.п. Все это здесь совершенно чуждо, непонятно, а по большому счету, никому не нужно. Поиграли в свое время в строительство коммунизма и хватит. «Тугульды — ульды», как говорят коштыры, «пришел — ушел». Дюны движутся, а пустыня остается, события проходят, меняются лица, а жизнь остается неизменной. Восточная мудрость побеждает западный рацио. Книга классная. Очень жаль, что жизнь автора оборвалась так трагично.

«Долгая прогулка» — это ну ооочень беспомощное произведение. В ней нет ни идеи, ни ярких героев, ни запоминающейся атмосферы, ни интересных диалогов. Простить его можно только лишь молодостью автора, но ведь молодость автора не обязывает нас полюбить его. Восторги по поводу этой книги могу лишь обьяснить некой ностальгией, которая захватила ее читателей после просмотра экранизации («ах, какое было время, как писал Король в те славные годы, не то, что сейчас...»). Вся книга пронизана брызгами юношеского тестостерона, бесконечными попытками выяснить кто из них круче, ором про «мать твою», и кто кого трахал, и т.п., что воспринимается поклонниками повести как некая правда о тинейджерах, честный голос простых ребят с окраин. Примитивно и плоско, как по мне.

Я совсем не ханжа и есть у того же Кинга истории про путешествие гораздо интересней — это и «Тело», и «Темная башня», и «Талисман». Ну а «Оно» — вообще лучшая книга о подростках, дружбе, страхах детства, непонимании взрослыми, и т.п. Значения Кинга я совсем не умаляю, но эта повесть — давайте будем честны, никакая.

Хочется все таки вынести из прочитанного хоть какой то урок. Пусть этим уроком будет напоминание нам о том, что все мы часть какой то игры, шоу, спектакля и очень важно сохранить то честное, искреннее, что дано нам в молодости; не поддаться всеобщему искушения понравиться, быть лучшей белкой в колесе, не стать обольщенным властью, деньгами, славой. Пусть книга напоминает нам о лучшем времени нашей жизни, о том, что, увы, никогда уже не повторится с нами.

Действие романа происходит в знаменательную эпоху — старый мир рухнул, а новый еще не возник. Вокруг творится какой то хаос, все словно замерло в ожидании каких то свершений, и они скоро произойдут (расстрел Белого дома). В такие переломные времена, как и после шторма, на божий свет всегда поднимались из темных глубин странные диковинные рыбы — так и в этом романе из неприметно-незаметной каморки мастера сцены третьестепенного театра явился главный герой романа, некто Некрич. Вечно голодный, безденежный, потрепанный, но полный какой то жизненной энергии с каким то животным чутьем ко всему происходящему. Сложно описать его, не понятно, что о нем правда, а что выдумка, заведомые ожидания о герое (например, что он не вернет занятые деньги), раз за разом не оправдывались. Да и вообще, как выяснилось в конце романа, рассказчик, от лица которого идет повествование оказался ненадежным, и многое из того, что он рассказывал, оказалось какими то его фантазиями, обрывками памяти, играми разума. В общем, все очень зыбко и неопределенно.

Герой Некрич — конечно же, типичный плут, трикстер, балансирующий на грани, всегда ускользающий, путающий карты. У него нет какого-либо злого умысла, но нет у него и благих намерений, это не плут типа Чичикова — у него была какая то цель, пусть и очень приземленная, но потенциально его ждало духовное возрождение и преображение, у Некрича, как мне показалось, нет никакой цели, желание материального благополучия у него такое себе, между прочим (матримониальный брак с небедной немочкой, кажется, все же не цель, а очередная игра в их бесконечной серии), а вот оснований для духовного возрождения что-то не очень видно (а по-гоголевски, оно и невозможно на бездуховном Западе).

Книга написана живо, интересно, события развиваются стремительно, классно представлена атмосфера девяностых с их видеосалонами, братками, баксами, полулюбительскими казино-стриптизами, преклонением перед всем «заграничным», с махинациями по поводу доставшейся от бабушек московской недвижимости. Ценителям той эпохи должно понравиться.

Как итог, книга — рекомендация всем нам держаться подальше от таких легких по жизни и поверхностных с другими шутах-игроках. Если, конечно, вы не хотите стать частью чьей то игры.

Нескромно, наверное, писать автобиографическую книгу. Это оправдано, если автор прожил какую то уникальную, наполненную исключительными событиями жизнь, был очевидцем значительных событий. Или как в случае «Похороните меня за плинтусом» — рассказывая о себе, рассказывал о больших людях, всеми нами любимых Санаеве, Быкове.

Можно ли сказать, что эта известность оправдывает книгу Алехина? Безусловно, он интересный человек, музыкант, поэт, репер, книгоиздатель, актер кино, но большей частью он герой молодежи, которая, к сожалению, реп слушает, а вот книг не читает.

Мне в общем то понравилось. Дело в том, что я тоже примерно из того времени и из тех мест, так что эпоха доживания Советского союза в рабоче-пролетарском, шахтерском краю с его суровыми нравами мне очень знакома. Да и вообще, всем нам знакомы эти истории из детского сада, дворовые гопники, первые опыты с сигаретами и алкоголем – эти темы общие для всех. Очень откровенен автор на тему возникновения интереса к теме сексуальности — вот тут некоторые вещи были где то на грани табу.

Кстати, книгу я не прочел, возможно, это было бы скучновато, зато прослушал ее в исполнении самого Евгения, так что авторский голос и интонации добавляли к атмосфере интимности, приватности.

Как я понял, автобиография Евгения Алехина – своего рода попытка осмыслить прожитое, разобраться в себе, ухватить ускользающее время, перебрать свою память, вспомнить что-то важное из детства, — вырваться из повседневной текучки дней (panta rei), замахнуться, одним словом, на Вечность. И дело это, все же, не такое уж и бессмысленное. Хочется на это надеяться.

Повесть понравилась меньше, чем «Звездолет...». Не было той ламповости, обаяния детства, а тема доблестных кадетов, курсантов, покорителей космоса, вся такая бравадно-оптимистичная (пусть даже этот оптимизм напускной) цепляет уже не так чтобы сильно меня, взрослого дядьку. Центральная коллизия повести в общем то понятна — как примирить два разных мира, два различных мировоззрения? Есть ли единая, правильная картина мира и понимание истории? Или все мы лишь гости, пытающиеся хоть как то гармонизировать окружающий нас хаос. Буду рад продолжению повестей, может, что то путное из этого и получится у такого мастера как Веркин.

Повесть замечательная, такая, типично веркинская, почти крапивинская. Почти – потому что Веркин, на мой взгляд, использует несколько иную, отличную от крапивинской оптику. Крапивин — он свой для героев-мальчишек, в его мире все черно-белое, добро и зло четко разделены, противопоставлены друг другу и вступают друг с другом в бой, который завершается победой или поражением. Веркин описывает происходящее отстраненно, даже безэмоционально, не вдаваясь в объяснения причинно-следственных связей. Такая, своего рода, «смерть автора», который выступает не великим демиургом художественного мира, а его незаметным хронистом-описателем. В повести нет моральных и каких-либо иных оценок, нет плохих и хороших, героев и злодеев. Происходящее лишено своей однозначности, мы так и не получим ответа кем были Анна и Марк, какова их миссия, почему они могут быть такими жестокими? И эта недосказанность великолепна, она порождает в душе читателя ощущение от встречи с чем то возвышенным, бесконечно превосходящим всем нам привычные концепты и принципы, с чем то трансцендентным. И любое объяснение того, чем оно было только разрушили бы магию этой встречи.

Ну и, конечно, много теплых слов сказано об атмосфере книги, особенно, от тех, чье детство также пришлось на семидесятые-восьмидесятые (и в этом обращении повесть встраивается в тот ряд, в котором соседствуют ранние кинговские повести, «Оно», где стоят «Очень странные дела», «Гостья из будущего, опять же, крапивинские книги). Великолепная феноменология детства с его тревогами, радостями, предощущением праздника и чуда, загадки, игры. В этом мире нет интернета, соцсетей, мобильников – все очень родное, уютное, по-советски бедненькое, но благородно-честное. И какое то отдаленное ощущение, что скоро придет осень и этот мир – мир лета, детства, пришельцев, Советский союз — исчезнет. Легкая грусть, меланхолия, ностальгия. Превосходно!

Узнал об авторе из ЖЖ, где его презентовали как смелого, яркого, антипутинского, либерального писателя, а значит, каждый приличный человек должен обязательно что нибудь у него прочесть и, наверное, встать на колени, покаяться, искупить вину, и т.д. – хотя бы символически В общем, «Шабатон» не скучная книжка, события развиваются динамично, герои запоминаются (особенно телеведущая-вамп, соблазняющая все в округе), но атмосфера, тема, идея обретения героем-евреем правды о своем прошлом, поиск исторической достоверности, вообще, шире — тема еврейства меня волнует в очень незначительной степени (вообще, за всю свою уже некороткую жизнь, я много слышал, читал, смотрел, но ни разу в живую не сталкивался с антисионизмом и вообще какой либо акцентуации на еврейской теме (вполне возможно, что у нас в Сибири эта тема действительно не так остра)). Попытки разобраться со своим прошлым, узнать на чьей стороне были мои предки – красные они или белые, герои-революционеры или кровавые палачи, приличные люди или те, грех которых отложил свой отпечаток на их потомках, — тема достаточно интригующая, загадочная, готичная. Много всплывает скелетов в шкафу, семейных тайн (в том числе связанных с обрезанием крайней плоти), и т.п. Попытка главного героя разобраться в этой истории заносит его в Испанию, Францию, а оттуда куда то к Днепру, к Бобруйску, Киеву, Жашкову и Гуляйполю, к Бабьему яру и Змиевской балке, к бывшему Екатеринославу, к Трудолюбовке, что, понятно, в наших условиях делает повествование неоднозначным вдвойне. Видимо, у автора есть однозначный ответ кто прав, кто виноват в том что было и стало, у меня же этого ответа нет. А так, в целом, нескучная, местами анекдотичная книжка.

Повесть классная, но, как говорится, для своего времени. Я прочел ее прилично взрослым человеком и, конечно, стоит признать, что книге не хватает некой мифопоэтичности или философичности, некой магии, все же героями книги являются эвенки с их самобытной картиной мира, шаманизмом, верой в духов, священные места – можно было погрузить в этот мир глубже. Кроме того, я сугубо городской человек (к сожалению) и понять, визуализировать жизнь таежного кочевника для меня было непросто, может быть, если бы я прочел книгу подростком, моего богатого воображения хватило бы на большее. В общем, прочитав книгу, я понял, что теперь моя литература – это не описание чего-либо, а скорее литература-разговор, размышление, столкновение идей. Федор Михайлович в общем, вы правильно поняли.

Отлично прописаны герои повести – о повествователе, альтер эго самого автора мы узнаем лишь походя, вскользь, подробности его жизни мы так и не узнаем (видимо, о них можно узнать в прошлых частях тетралогии), но вживание в его образ, его понимание – происходят. Колоритны эвенки – старая Лангара с ее сурово-негуманным отношением к жизни, и ее муж Карарбах – несколько придавленный судьбой, с какой то своей житейской мудростью, когда ушли все мечты, планы, высокие ожидания и осталась только «голая жизнь» — горячая жирная оленина, лепешка, чай, трубка табака, залатанные штаны.

Вообще, интересно, мы воспринимаем через призму современного, «научно-критически-мыслящего», постмодернистского субъекта жизненный уклад эвенков, их понимание пространства и времени, собственности, мира детства и т.п. И это кажется чем-то невозможным, нерациональным, непрагматичным. Да даже мировоззрение главного героя – такого советского интеллигента, геодезиста, верящего в истины Просвещения, разумного устройства мира, логичности и причинно-следственной взаимообусловленности всего и вся, – как это не похоже на наш мир с его ипотеками, финансовыми кризисами, геополитикой. Честно говоря, завидую этим людям и с радостью променял бы комфорт современной жизни на ясность и простоту их мира. А может это всего лишь наивные представления ленивого городского жителя, который уже не способен мыслить ясно и отчетливо, ведь как говорила Лангара, – сытый ленится думать, охотиться, жить. Ведь жизнь – это борьба, о чем и рассказывает нам этот замечательный роман советского писателя.

Роман очень-очень хороший! Главный герой – врач, симпатичный, успешный и глубоко несчастный человек. Илья потерял семью – жену и, самое страшное, – своего маленького сына. Вообще, как то понять Илью Руднева сможет в первую очередь мужчина, муж и отец. Я читал женские отзывы на роман и чаще всего они осуждали его за бесхребетность, алкоголизм, инфантилизм. Мне же он вполне понятен – это живой человек, а не набор штампов и даже алкоголь в его жизни кажется мне вынужденной и, хочется надеяться, временной мерой. Есть в романе и другие мужчины – сводный брат главного героя по имени Заза – балагур и весельчак; отец Федор – сосед главного героя, отец многочисленного семейства и священнослужитель, замотанный борьбой с церковной бюрократией. В общем, мужские образы удались. А вот женские персонажи как раз показывают свою второстепенность – это и бывшая жена главного героя, запутавшаяся в жизни и тронутая душевным недугом Саша; и новая подруга, медсестра Маша – так и не ставшая его надежной спутницей; и вечно ворчливая, сварливая жена отца Федора Ольга. В общем, скорее всего это мужской роман, который рисует и мужскую идиллию – отец и сын на рыбалке как высшая ценность, а все остальное не важно.

Как вы уже поняли, тема романа – утрата семьи, близких, борьба жизни и смерти, – очень тревожная и неприятная тема. Ткань повествования пронизана каким то едва уловимым инобытием, налетом таинственного, мистического, образуя то, что называется магическим реализмом. Есть в книге щекочущая нервы деревенская хтонь: заброшенная деревенька, пепелище, зловещая избушка в лесу, священный камень…Чем то мне это напомнило тексты Эдуарда Веркина, хотя здесь, конечно же, атмосфера более мрачная. Инобытие предстает перед нами в разных формах, в том числе и в главном – в отношении отца и сына, коими и оказываются главные антагонисты романа.

Как итог, книга получилась живой и интересной, — кинговской, в хорошем смысле этого слова . Язык книги очень кинематографичный, из нее получился бы весьма классный триллер. Автор молодец!

История романа практически не откладывается в голове, переплетаясь с другими историями этого автора: борьба разведок; переодевания; побег из тюрьмы; начальник контрразведки с умными проницательными глазами; герои, владеющие искусством ниндзя; некие паранормальные способности; патриотичное самурайское служение японцев и тупая варварская жестокость советских гбистов. Понимаю, что кому то снова и снова нравится погружаться в этот мир, узнавать знакомые ходы и героев, но если вы не из их числа и знакомы с творчеством автора, — ничего нового в книге вы не найдете. Если не читали его ранее, то вполне себе развлекательный шпионский роман для отпуска.

Вообще, книге, сюжет которой связан со Второй мировой, борьбой с нацизмом, я как то бессознательно завышаю оценку, завышая свои ожидания от нее. Очень уж большая важная тема. Надо сказать, что ничего лучше советской литературы – Василь Быкова, Гроссмана, Астафьева, Некрасова, Богомолова, Слепухина, я на эту тему не читал, и, скорее всего, думаю, что ничего лучше просто нет (рад буду ошибиться. Неужели, например, польская литература не выдала чего либо мощного о событиях, так перепахавших историю этой страны? Единственный роман-исключение, известный мне – это «Благоволительницы» Джонатана Литтела). Почему я обращаюсь к иностранным авторам на тему войны? Дело в том, что наша советская литература писала о советском человеке, его истории и горе столкновения с нацистским злом. Зарубежная литература часто предлагает читателю взглянуть на ситуацию изнутри: из мира самого нацизма, или со стороны оккупированных народов. «Человек из кафе…» сочетает в себе и то, и другое: главный герой – немецкий журналист, пишущий о событиях Олимпиады 1936 г., и в то же время он чувствует себя крайне чужим в своей родной стране, он не принимает антиеврейской кампании, сжигание книг, нарастающей милитаризации. А еще у него рушится брак и он испытывает сильные чувства к чужой женщине.

Раз уж речь зашла о женщинах, несколько слов о супруге главного героя: мне понравился ее образ – она совсем не фанатичная нацистка, она убежденная государственница, искренне верящая в фюрера, который дал немецкому народу работу, уверенность в завтрашнем дне и гордость за свою страну; а также она ревностная католичка, верная священному долгу жены и христианина. Две стороны личности, которые сталкиваются в новом государстве, перемалывающем христианские добродетели смирения, непротивления злу силою и братской любви.

Перейду к неудачам романа, которые делают его проходным произведением. В казалось бы серьезном романе зачем то нужной стала «шпионская» история, на которую наложилась еще и история романтическая. В нее никак не получается поверить, все выглядит каким то наивно-слащавым, чуть ли не джеймсбондовским. Еще чем то неправдоподобным представляется зацикленность журналиста на Джесси Оуэнсе, который вот-вот станет триумфатором игр, выставив тем самым в идиотском виде учение нацистов о превосходстве арийской расы, его увлечение «негритянской» музыкой. Может я чего то не знаю, может это было чем то исключительным для того времени? Возможно, но современному читателю по-настоящему проникнуться величием этого, мне кажется, сложно. И еще, я не понял что значило эссе героя-журналиста, названное им «У меня есть мечта». К чему нужна была эта отсылка к Мартин Лютер Кингу? Как указание на то, что борьба против расовой дискриминации продолжилась и после Второй мировой? Хотелось бы, чтобы у Кинга не похищали его мечты.

Еще один недостаток романа – его скомканный финал. Не успев связаться и драматизироваться (я бы подобрал такое слово. По настоящему не успеваешь проникнуться симпатией и сочувствием главному герою, персонажи так и остаются кем то сторонними), события обрываются. Никто не выиграл и не проиграл, не наступает тот самый катарсис как разрешение некой драмы. Финал банально плохой. Во всех смыслах.

В общем и целом, подводя итог, к сожалению, признал бы роман неудачным. Порекомендовать его можно, наверное, тем, кто чувствует себя несвободным в своей стране, живет ощущением борьбы с «кровавым» режимом, любит чувствовать себя «нетаким» и ждет наступления счастливого будущего. Наверное, им приятно будет потешить свое «Я» причастностью к этой истории.

«….Нельзя доверять мнению человека, который еще не опохмелился»

В. Ерофеев

Мои отношения с алкоголем тоже не всегда были ровными, хотя до лирического героя романа мне очень-очень далеко. Но, тем не менее, это пьяно-похмельное желание чтобы тебя пожалели, тоска по искренней любви, дружбе, — мне очень знакомы. Вообще, медицинско-позитивистское объяснение тяги к алкоголю как вызванное физиологическими потребностями вследствие привыкания к нему, мне кажется каким то плоским. Понятно, что рефлексирующему человеку в этой жизни сложно остаться трезвым – и я ни к чему не призываю, напротив, понимаю тупиковость этого пути. Алкоголь в молодости сближает людей, укрепляет их дружбу. В зрелом возрасте он дает одиночество, повод посмотреть назад, задуматься. В общем – это не столько про веселье, сколько про «невыносимую тяжесть бытия».

Главный герой романа одинок, хотя и окружен людьми. Читаешь, и буквально чувствуешь этот огонь, жгущий главного героя – выпей, выпей, выпей скорее! Наверное, его можно назвать тем самым хрестоматийным «лишним человеком» русской литературы. Может быть в нем и нет печоринско-онегинского благородства, но есть та самая неприкаянность, бездомность, непонятость, с которыми он и бегает в поисках друзей, любви, вдохновения. И невозможность что либо сделать, хоть что то изменить в своей жизни, достучаться до Другого и приводят его к тому самому финалу. Жалко только, что и он ничего не изменит.

Справедливости ради надо сказать, что в общем то положение главного героя не так уж трагично, многие живут гораздо хуже: он физически здоров, у него есть хотя бы приятели-собутыльники, у него есть определенная литературная известность и признание, у него есть женщина, для которой он важен. Многие люди лишены и этого и как то живут, не спиваются. Возможно, что спиться талантливому человеку проще, чем обывателю. Да еще если все происходит в Петербурге. Думаю, если бы я жил в городе на Неве, то со своим вечным самокопанием и самоуничижением спился бы. Хотя, возможно, я просто драматизирую и Питер здесь совсем ни при чем.

В общем, роман имеет право на существование, но все же в жанре алколитературы можно найти что нибудь и помощнее (битники, Венечка Ерофеев, Хемингуэй).

Очень пресный и скучный…романом даже не хочется называть – так, документальная хроника с вставками Лорана Бине о себе, месте и роли вымысла в искусстве, «смерти автора» и т.п. Ничего они не добавляют к рассказанному, а сюжет этот мы прекрасно знаем и без этой книги, с «Историей гестапо» Деларю знакомы очень многие – та книга вышла отличной. Хотя автору было куда идти – показать размах и безумие нацизма, рациональную, хорошо организованную машину на службе чистого сумасшествия, какого то инфернального кровавого культа. По итогу же получилась история Гейдриха из «Википедии», пересказанная своими словами.

Как положительное, все же выделю историю и образы национальных героев Чехии – Яна Кубиша и Йозефа Габчика. Они получились достаточно человеческими, чтобы симпатизировать и восхищаться ими. Слава героям – партизанам, отдавшим свою жизнь в борьбе с нацизмом!

Так и не понял причины популярности романа – он не обладает какой то высокой художественной ценностью, стилистической изощренностью, рассказанная история достаточно известна. Сравнивать эту книгу с «Благоволительницами» просто нелепо – вот там эстетика зла выражена блестяще. В общем, значение Гонкуровской премии после знакомства с ее лауреатом в виде романа «HHhH» для меня стало невысоким.

«Время понятное, время простое, что называем мы — время застоя.

Брежнева время — кирпич на кирпич, время другое, но тоже Ильич.

Крупный мужчина, но, в общем, приятный, но иногда говорил он невнятно —

с кем не бывает, коль челюсть вставная, но это мелочь, что в жизни бывает.

Но, подкузьмил он Хрущёву однажды — стал он Генсеком (хотел быть им каждый),

только не каждый смог сделать бы так, чтобы народ не тревожить никак:

без потрясений, жить радостней стали; в общем, стабильность застоем назвали;

время спокойной, размеренной жизни, но в развитОм как бы социализме»

Жоржич

Для меня погружение в историю цикла «Аристономия» – своего рода продолжение долгого пути, истории страны, семьи и меня самого, самой жизни. Очень понятное и близкое мне повествование. В него буквально интересно погружаться, нас ждут яркие герои, сюжетные повороты, благородство и предательство – это, конечно, плюс цикла. Но и минус тоже –легкость и комфортность истории означают ее поверхностность, угодливость массовому читателю. Понятно, что несмотря на «философские» измышления, попытки осмыслить, систематизировать, классифицировать разного рода явления – аристономичность, старение, проект счастливой России, типологии спутников жизни – история эта развлекательная. Это не Толстой, не Пастернак, не Трифонов, не Маканин. И еще – это насквозь идеологическая литература, в которой автор сводит счеты с государством, в которое, как ему кажется, нет места благородному мужу. Это он делает и на страницах цикла «История Российского государства», и здесь, в масштабе отдельных семей и личностей. Пусть это останется на его совести, история всех рассудит.

По поводу самого романа – мы знакомимся с очередным новым главным героем, на этот раз это сын Клобукова и пасынок Рогачова. По сути это все тот же Антон Клобуков – рефлексирующий, неуверенный в себе, честный и благородный. Есть и другие ситуации, которые уже были ранее и которые повторяются вновь, например, знакомство Марка с семьей Насти (Бляхина-младшего) как знакомство Марата с семьей Бляхина-старшего в прошлой книге. Та же самая Настя – во многом, ее образ напоминает образ Маши (тоже девочки из обеспеченной статусной советской семьи совписателя) в прошлой книге, из которой, как выяснилось, не выросло ничего хорошего (кстати, сюжет о Маше и любовнике ее мамы – ну, это все таки перебор даже для беллетристики). И вот, мы, читатели, удивились – как же могла вырасти такая чудесная девушка как Настя в такой семье? Давайте не будем торопиться: думаю, следующая книга цикла вполне может поставить все на свои места – Настя окажется дрянью, какой-нибудь интердевочкой или что то вроде того.

Атмосфера застойных семидесятых, тусовка золотой молодежи, писательская кухня — показались хорошо схваченной, да это и неудивительно, ведь это время студенческой молодости автора и круг людей и профессий, хорошо знакомый ему. Тотальный цинизм, никто ни во что не верит, кругом профанация, лицемерие, все озабочены только борьбой за пайку. И как при всем при этом могли рождаться и жить идеалисты, романтики, люди Света?

История с сотрудником КГБ, конечно, придавливает. Но опять же, ну сколько можно то, вот хоть бы ради того, чтобы отойти от черно-белой картины мира, хотя бы из какого-то желания оригинальности сделал бы автор кгбшника, ну пусть не благородным, но хотя бы человечным, искренне-патриотичным (ведь были и такие в их рядах)? Но нет, все то же самое, как и всегда ранее – мелкий бес, жуликоватый, подленький. Инициалы еще – С.С., эсэсовец, в общем. Гпушники, мгбшники, комитетчики – все они у автора одним миром мазаны. Можно было бы как то и разнообразить, сделать более сложным их образ.

Что еще показалось мне знакомым? День рождения Насти, поход к ней Марка – вообще, вся история знакомства простого паренька с дочкой богатых родителей напомнила фильм «Курьер». Но история бедного, но воспитанного мальчика мне очень хорошо знакома, так что было интересно и любопытно прочесть.

Вложенный в основную историю сюжет о принцессе показался лишним, неинтересным. В прошлом томе история Сиднея Рейли смотрелась органичней. Наверное, для чего то она была нужна, а может быть, автор просто пристроил кусок текста, который не удалось развить во что то большее. Есть в романе и традиционный раздел «теории», автором которой в этот раз будет малосимпатичный сотрудник спецслужб, предлагающий два противоположных, но оба возможных пути развития страны. Осмысление опыта Испании и Чили прилагается.

В общем и целом, книга понравилась, поклонникам цикла будет приятно вновь окунуться в знакомые сюжетные ходы. Буду ждать новый роман, впереди нас ждет интересная эпоха – перестройка, демократизация, гласность. Вот будет простор для автора рассказать нам, где мы свернули не туда.

П.С. Знаю, что завышаю оценку произведению, но очень люблю семейные саги, советскую онтологию, молодость.

Общее мнение, что литературоведческие изыскания иноагента Быкова гораздо ценнее его литературного творчества, не говоря уже о его «философско-проповеднических» вещаниях. Мне сложно оценить поэзию Быкова, в этом виде творчества я абсолютно ничего не понимаю. Кое что из его прозы я читал-слушал, и в общем то мне даже нравилось, хотя со временем большая часть из прочитанного забывалась, стиралась из памяти. Становилось понятно, что это все таки игра, местячковое веселье – в Литературе с большой буквы ему все же нет места.

Известно о его особом отношении к творчеству Стругацких,в котором он усматривает некий посыл – мы находимся на новом витке эволюции, на смену человеку идут людены, сверхлюди, отбросившие «человеческое, слишком человеческое». Быков интерпретирует мировую историю как борьбу Традиции и Модерна, при этом его симпатии однозначно на стороне Прогресса, Современности, науки, тотального экспериментирования. Мне это чем то напоминает делезианскую философию с ее акцентуацией активного в противовес реактивному, философию высвобожденного Желания, актуализирующую разные формы и соединения нашего Бессознательного, порождающую сложные машины, гибриды, киборги. И все это весело и оптимистично: «Время, вперед!»

«Далекая радуга» является завершением Цикла Полудня, в которой АБС показывали нам противоречия, вызванные вмешательством любопытного, открыто-наивного, оптимистичного вмешательства человека в природу и реакции Мироздания на это вмешательство, отменяющее эти планы. Так, трагично, но вместе с тем не безнадежно (дети то спаслись) заканчивалась «Далекая радуга». От нее у меня остались все же светлые воспоминания, ощущение жизни, которая побеждает вопреки всему.

«Дуга» продолжает эту историю. Катастрофа прошла, но все остались живы. Изменилось ли что то? Заметили ли обитатели Радуги что случилось? О да, заметили. Атмосфера повести тягучая, медлительная, серая, меланхоличная. Трагедии вроде как и не случилось, все остались живы, но никакой радости по этому поводу нет. Всюду царит какая то растерянность, беспомощность. Даже всезнающий Камилл стал каким то придавленным. У Горбовского опустились руки, здесь он вообще как будто между прочим, как некий статист. Нет веселой болтовни Робика и Тани. Нет детей с их надеждами и упрямством. Есть какие то попытки объяснить роль КОМКОНа, но в чем их проблема (да, выясняется что их несколько) выскользнуло из моего внимания. И вообще, общий сюжет и даже содержание диалогов героев «Далекой Радуги» я помню пусть и в общих чертах спустя долгое время после прочтения. Чего то примечательного из событий, каких то содержательных диалогов в «Дуге» я не могу вспомнить спустя неделю. Опустошенность – вот то ощущение, которое осталось у меня после прочтения повести. В общем, конечно, создать запоминающуюся атмосферу тоже нужно суметь, поэтому буду считать это плюсом, но сюжет, диалоги, раскрытие характеров героев – скорее неудачны.

Даны в повести и некоторые размышления о сути катастрофы. Прогресс, активно-деятельное преобразование мира создает некие дуги, напряжения сущего, грозящие прорывом. Так, автор поминает в качестве дуги Курск в августе 2024, который «кое что объясняет даже 300 лет спустя». И вообще, автор не удержался и засунул таки в повесть «украинские» моменты, что, на мой взгляд, совсем уж отказывает повести на сколь было долгую прописку среди читательского внимания.

П.С. Представляю, что сказал бы автор, прочитав мой отзыв (конечно, он его не прочитает). Серость и безграмотность взялась судить о нем, проводнике Прогресса, тонко чувствующем ход истории. Пусть будет так, на многое я не претендую, но обманывать себя тоже не могу: повесть мне не понравилась. Пусть будет так, что я не дорос до нее. Попытки вставить актуалочку принижают масштаб замысла о судьбах человечества. Что уж там объяснил вам Курск 2024го? Какой уж там прогресс вы увидели во всем этом? Что бы там не думал о себе господин Быков, уверен, уже через 2 года мало кто вспомнит эту повесть.

День за днем бегут года —

Зори новых поколений.

Но никто и никогда

Не забудет имя: Ленин.

Ленин всегда живой,

Ленин всегда с тобой

В горе, в надежде и радости.

Ленин в твоей весне,

В каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!

В давний час, в суровой мгле,

На заре Советской власти,

Он сказал, что на земле

Мы построим людям счастье.

Мы за Партией идем,

Славя Родину делами,

И на всем пути большом

В каждом деле Ленин с нами.

Ленин всегда живой,

Ленин всегда с тобой

В горе, в надежде и радости.

Ленин в твоей весне,

В каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!

Лев Ошанин, 1955 г.

К сожалению, книга мне не очень понравилась, наверное, ожидания были слишком завышенными. Подкупало, что в книге мы узнаем нового Ленина, не бронзового, героического, монументального, а живого, рыжего, с хитринкой в глазах. Но, все же, сказать, что книга предложила нам взгляд на Ленина, было бы все же преувеличением. Были и более радикальные его образы, навскидку мне вспомнился трикстерный Ильич В «Анна Каренина, самка» Александра Никонова. Кажется, что высокие оценки книги от читателей вызваны тем, что места жизни Ленина обставлены штрихами, заметками от очевидца этих мест и местечек, какими то географическими, гастрономическими, общекультурными и прочими обстоятельствами. Вот, например, я узнал, что Ленин был заядлым велосипедистом, и тут же многостраничное описание велокультуры в Швейцарии или Мюнхене, – все это, конечно, создает атмосферу присутствия и свидетельства мест, лиц и событий.

Многие вопросы так и остались для меня нераскрытыми. Все таки неясно, как юноша Ульянов пришел к революционерам. Ну вот буквально, вот школьник с отличным аттестатом, вот он студент Казанского университета, а вот бац – и участник студенческих волнений, долой Царя! Кто повлиял на него? Какие книги он читал? Почему такая неприязнь к государству, в котором его семья занимала все же весьма и весьма достойное положение? Непонятной для меня остается и история победы большевистской революции: вроде бы небольшая группа, лидеры которой находятся в эмиграции, вот приезд их вождя в Петроград, но как и почему целая страна пала перед ними? Непонятно. Нет, читать читаю, а в голове не укладывается. Опять же я, конечно, знал о резко ухудшившимся состоянии здоровья Ленина после покушения, но все равно я так до конца и не понял как и чем болел Ленин? Почему болезнь прогрессировала так быстро? Вот совсем недавно этот человек ломает существующую систему, запускает новый проект, решает дела поистине мирового значения, вот он полон сил и энергии, и вот как то внезапно, очень быстро он уже полубезумный, прикованный к коляске, потерявший память человек. Очень странно и непонятно.

В общем то, книга, конечно же, совсем не плоха. Не знаю только, интересна ли она миллениалам. Для читателей, которым за 40, возможно, интересно было бы взглянуть на Ильича с новой стороны, а вот молодежи…Что есть этот Ленин, что нет. Теперь о нем не слышно даже на уровне идеологии, что уж говорить о какой то общенародной памяти, истории.

А вообще личность, конечно, фантастическая. Надо же, бросить вызов всему и вся, да еще и победить во всем этом, удивительно.

Ну а образ космической пыли и света от звезд – это да, хорошо написано. Все мы лишь пыль.

«И, однако, оно растет, растет громадно… Это уже не отдельные бугорки мечутся вдали… Одна сплошная чудовищная волна обхватывает весь круг небосклона.

Она летит, летит на нас! Морозным вихрем несется она, крутится тьмой кромешной. Всё задрожало вокруг — а там, в этой налетающей громаде, и треск, и гром, и тысячегортанный, железный лай…

Га! Какой рев и вой! Это земля завыла от страха…

Конец ей! Конец всему!

Мальчик пискнул еще раз… Я хотел было ухватиться за товарищей, но мы уже все раздавлены, погребены, потоплены, унесены той, как чернила черной, льдистой, грохочущей волной!

Темнота… темнота вечная!»

Иван Тургенев «Конец света»

Когда то мне нравилась эта повесть. Да что там говорить, когда то мне нравилось все, вышедшее из под пера АБС, все казалось умным и важным. Сейчас мое отношение к повести более сдержанное. Центральная идея книги в общем то понятна: передовой край науки, самопожертвование, противостояние природы и цивилизации, порядка и стихии, земного и космического, близкого и далекого. Мир Полудня – это, конечно, тот мир, в котором хотелось бы жить и работать, но Далекая Радуга стала приговором этому миру, обнаружив его какую-то искусственность. Все таки герои этого мира выглядят слишком «советскими» – несколько идеализированными физиками и лириками, строителями коммунизма, рыцарями науки без страха и упрека. Природа, стихия, хаос сметают хрупкий мир колонии землян. Какой-то особенной нравственной дилеммы, противоречия, на мой взгляд нет. Все в общем то понятно, спасть надо детей. Их и спасают.

К недостаткам повести я бы отнес самого загадочного ее героя – Камилла. Понятно, что авторы пытались найти образ некоего «сверхчеловека», субъекта будущего – непонятного, сингулярного, номадического. Он появляется из ниоткуда, он переживает смерть, он предсказывает будущее, он гармоничен в своем одиночестве…Но сам образ получился чуть ли не комичным: зачем нужен этот дурацкий белый шлем? Круглые немигающие глаза – что это? Взгляд шамана? «Поза, убитого выстрелом в затылок», какое то проговаривание через загадки, неясноти. В каком то разборе повести я прочел, что Камилл – последний из подопытных, соединивших в себе человека и машину, по-нашему – киборг. Может быть, авторам не хватило пространства раскрыть эту загадку, разъяснить, что значил этот эксперимент по созданию чертовой дюжины, в чем суть его смертей и воскрешений, но в дошедшем до нас виде эта фигура представляется мне скорее неудачной.

Увидел на ютуб лекцию по поводу личности Камилла от одного эпатажного украинского гхм, мыслителя. Ну что ж, попробую послушать, может более прозорливый читатель – автор курсов по личностному развитию вычитал в повести нечто большее, чем я. А еще приступаю к чтению вольного продолжения повести от небезызвестного иноагента-«прогрессора» Быкова. Как я понимаю, автор мыслит себя неким духовным наследником, продолжателем «модернистской» линии мироощущения АБС. Ну что ж, братья все же были гуманистами (Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным), а вот Быков, по моему, человек недобрый. Буду читать, сравнивать.

Крутыми тропинками в горы,

Вдоль быстрых и медленных рек,

Минуя большие озёра,

Весёлый шагал человек.

Четырнадцать лет ему было,

И нёс он дорожный мешок,

А в нём полотенце и мыло

Да белый зубной порошок.

Он встретить в пути не боялся

Ни змей, ни быков, ни собак,

А если встречал, то смеялся

И сам приговаривал так:

«Я вышел из комнаты тесной,

И весело дышится мне.

Всё видеть, всё знать интересно,

И вот я хожу по стране».

С. Михалков

Мне, как человеку абсолютно равнодушному к историям про «попаданцев» было неожиданно приятно познакомиться с замечательным циклом «Квинт Лициний». История покоряет своей честностью, дружелюбностью к читателю, в нее я погрузился с головой, примеряя на себя все, что произошло с Андреем Воробьевым и мечтая о подобном опыте. О достоинствах романов цикла за авторством Михаила Королюка говорить не буду, с ними понятно. Конечно, расстраивало, что эта увлекательная история закончилась на половине пути, ведь узел личных и мировых проблем, участником которых стал Андрей затягивался и держал в напряжении читателя. Хотелось узнать, что будет дальше, доберется ли родной КГБ или их ЦРУ до информатора, какие катастрофы главный герой будет способен предотвратить, как решатся перипетии его личной жизни. Хотелось соотносить его поступки со своими: а что бы я сделал на его месте? Что бы я изменил в своей жизни, жизни страны и мира?

Продолжение цикла за авторством Валерия Большакова я встретил скептически, но уже первые страницы с их романтикой пионерско-комсомольских походов, посиделок у костра, наивной влюбленности, – затягивают, создают атмосферу оставшегося в прошлом светлого и доброго советского мира. Любовная тема романа, образы девушек (коих у главного героя насчитывается уже не менее четырех) – весьма волнующи. Все они по-своему хороши и кого же из них выбрать – задача посложнее многих международных.

Тема холодной войны и противостояния сверхдержав тоже хороша – мы оказываемся и в Большом доме на Литейном, и в кабинете Леонида Ильича, и готовим в преемники Юрия Владимировича, и встречаемся в закулисье со Збигневом, Мадлен и Сэмуэлем, спасаем Альдо Моро и предотвращаем сбитие над территорией СССР «Боинга». Вот за это я люблю этот цикл, за возможность окунуться в мир большой политики, в узловые точки мировой истории, увидеть их изнутри, почувствовать себя их участником, стать часть, мелким фрагментом, из которых и ткется ткань всемирной истории.

Возвращение к истории было классным, но я бы не стал преждевременно радоваться и обнадеживаться, будущее цикла под вопросом. Дело в том, что, насколько я понял, Валерий Большаков дописывал роман, значительная часть которого создана самим Королюком. Если же перу Большакова принадлежит завершающая часть работы с историей захвата в заложники и «чудесного» освобождения из плена отца Андрея (эта часть выбивается из общего хода книги), – то именно она показалась мне самой киношно-боевиковой и глупой. Хочется надеяться, что я ошибаюсь и все будет хорошо: история продолжится и, кто знает, даже СССР будет спасен. Жду с нетерпением.

„Древние, наблюдая явления природы — громы, молнии, затмения луны и солнца, приходили в ужас и полагали, что причиной того — боги. Они не понимали, что нет в мире ничего, кроме них, что было бы наделено божественной природой“ (Демокрит)

Как отцу маленького еще ребенка мне бы тоже хотелось отвести беду от журавлят, сделать мир таким, чтобы молнии были где-то вдалеке и не омрачали эту маленькую драгоценную жизнь. Читал в далеком-далеком детстве и отождествлял себя с Журкой: такая же любовь к книгам, наивность, жажда справедливости, вера в какие то светлые идеалы. И дедушка тоже такой провинциальный интеллигент с домашней библиотекой. Читаю сейчас, уже взрослым дядей, отцом мальчугана, которому только предстоит войти в возраст Журавленка, поэтому ставлю себя на место Юркиного отца: а как мне стоит поступить на его месте? Кто прав? Что делать, когда ты ответственен за семью, но нет сил что то изменить? Крапивин стоит за детскую честность, искренность, мир взрослых для него фальшивый, лицемерный. В детстве мне казалось, что так оно и есть, а сейчас, повзрослев, понимаешь, что не все так просто. В общем, замечательно быть молодым, сильным и здоровым, проблема только в том, что по-настоящему понимаешь это, когда детство, молодость, беззаботность уже позади. Но крапивинские книги по-прежнему читаю, очень люблю их и с нетерпением жду, когда познакомлю с ними своего сына. Учат они хорошим вещам!

Книга напоминает нам, что наша взрослая серьезность, наши заботы и дела не могут быть оправданием невниманием к ребенку, именно здесь, в нем и таится настоящая жизнь, формируется целый мир, мир детства, дверь в который и приоткрывает для нас Крапивин. Мушкетеры, индейцы, рыцари, космонавты, честность и дружба, борьба с подлостью – у меня и ностальгия, и тоска, и тревога в отношении всего этого.

Не до конца понятна для меня осталась история Капрала. Что это был за человек? Что значило его отношение к Юрке? Искреннее желание помочь, затаившееся в глубине души раскаяние или какая-то хитрость, подлость, «подстава»? Неожиданно появившись в трудный для Юрки момент жизни и вроде как посочувствовав ему, он исчезает, так и не раскрыв себя для читателей.

Вообще, шпана показана еще, как это говорилось, трудновоспитуемой (но все же воспитуемой), достаточно безобидной. Это шпана, которая еще боится не то что милиции, а просто взрослых, обывателей. Уже скоро мы увидим на улицах городов другую молодежь, гопинков, унюхавшихся клеем, с ножом в кармане, готовых запинать беззащитного, издеваться над другим просто из своего садизма. Хочется надеяться, что Владислава Петровича окружали хорошие дети и преданные ученики.

История с Валериком…наверное, это самое правильное, подлинно христианское разрешение этой проблемы – простить того, кто чуть не стал причиной трагедии твоей семьи, причем стал ею не сознательно, не по какой то важной причине, а просто так, по своему безделью, глупости, по своей черной природе. Наверное, это так, но для меня, боюсь, оно недостижимо. Сил и благородства прощать таких вот Валериков у меня нет, и сам недавно попав в неприятную историю с нехорошим человеком злорадствую тому, как она разрешилась, наказав его. Чем меньше в мире плохих людей – тем он лучше, и добро должно быть с кулаками, и нужно уметь ставить на место всякую дрянь. В общем, нужно Юрке окрепнуть и физически, впереди его ждут сложные и для него, и для страны времена, сила ему понадобится.

В общем, книги Крапивина для меня – это возвращение в детство, а потому только наивысшая оценка. Читаю и перечитываю.

Я прочитал только первый роман трилогии, читать дальше не буду. Взял книгу на заметку давно, сам образ Чонкина был для меня нарицательным – эдакий нелепый недотепа, наивный и смешной, Иванушка-дурачок в новом обличье. Образ претендует на некоторую архетипичность, но в своей жизни я подобных людей не встречаю, уж слишком трудна наша жизнь для такого вот наивно-придурошного бытия. Время от времени я слышал что-то о романе, знал, что есть экранизация книги, все планировал прочесть-посмотреть, но все как-то откладывалось. По итогу, с прочтением я явно опоздал, роман оказался явлением конъюнктурным и волна интереса к разоблачению-очернению советско-российской действительности (по крайней мере в среде самой российской публики) позади (не удивлюсь, что читающая публика в среде наших близких «друзей» наоборот, с удовольствием будет окунаться и окунаться в эти священные помои). Для своего времени книга, наверное, требовала известного мужества автора – обличать неприглядные места советской действительности и ее славной истории было все еще не самым безопасным делом, но одной лишь смелостью автора все простить и принять нельзя. Советская жизнь показана как затертый штамп, – тут и трусливый вороватый председатель колхоза, и туповатый командир, и беспринципный чекист. Досталось от писателя и русской деревенской жизни, которая показана как грязное, пьяное, вонючее место, с тупыми, забитыми скотами, его населяющими. Может быть, на момент написания и были эти образы чем то новым, нелепым, а потому смешным, но после всей той антисоветчины, в которой я вырос, они вызывают лишь досаду и раздражение. Где то перешел автор эту грань между сатирой как средством от болезни и злой ненавистью к стране, истории, простым людям, горю надвигающейся войны. Я не знаю, может быть и делал это автор из искренних гуманных побуждений, но воспользовались этим нехорошие, злые люди.

Как своеобразное продолжение этой «Чонкинианы» я воспринимаю «ЖД» Быкова – все тот же сюжет об армейской машине, застрявшей где-то в глубинке Руси-матушки, все то же издевательство коммунистов/хазар-варягов над бедным-несчастным коренным народом, все та же распутица, бездорожье и русский космос.

Роман удостоен многочисленных наград, и после прочтения становится понятно почему: тема Вьетнамской войны, видимо, до сих пор волнует американское общество и запрос на ее художественное осмысление имеет место быть. Интересно, что история рассказана не с позиции американских солдат, а со стороны вьетнамцев, которые всегда выступали в классических фильмах об этих событиях («Цельнометаллическая оболочка». «Апокалипсис сегодня», «Взвод» или «Форрест Гамп») просто как безликая масса, мяукающая что то мелодично-нечленораздельное на своем языке. И вот вьетнамец обрел голос, даже не один, а как минимум два, ведь главный герой – двойной агент Вьетконга на службе у высокопоставленного генерала южного Вьетнама, а кроме того – он незаконнорожденный сын вьетнамки и католического священника (Господи, как жалко этого мальчика, которого дразнят «ублюдком» и обделяют новогодними подарками родственники), а кроме того – эмигрант, оторванный от родной земли, а кроме того – его лучшие друзья находятся по разные стороны фронта. Жизнь главного героя, как вы поняли, полна двусмысленностей и противоречий.

В романе обозначена болезненная для Индокитая, да и шире – всей Азии, Африки и Латинской Америки, тема колониализма: Вьетнам пережил и французскую колонизацию, и американскую интервенцию, и давление со стороны Китая, и настойчивую опеку СССР. Страна, как и герой находится в обретение своего пути, своей идентичности (я не знаток истории Вьетнама, надеюсь, все в этом плане у них сейчас хорошо).

Самая интересная часть – первая треть романа, бегство из Сайгона, которому вот вот грозит капитуляция. Суматоха, паника, крушение самолета – все написано очень ярко и кинематографично.

Конъюнктурные причины высокой оценки романа понятны, а вот художественные не совсем. Описание войны не дотягивает до картины войны у Астафьева, Гроссмана или Некрасова. Тема двойного сознания героя – очень интересная, глубокая, сложная тема, к сожалению, даже не приближается до анализа глубин, того самого «подполья» героев Достоевского. Еще раз повторюсь, к глубокому сожалению, потому что при должном мастерстве эту тему можно было развернуть даже не на уровне «подполья», а на уровне «лабиринта» (ведь мы имеем дело с двойным шпионом), через раскрытие диалектики родины-чужбины, правды-неправды, свободы-безопасности, и т.д.

В общем и целом, ознакомиться с романом можно хотя бы по причине экзотичности автора и темы. Ну и потому, что нам, видимо, уже в недолгом времени тоже придется столкнуться с феноменом людей на две родины и две правды.

Повесть понравится ностальгирующим по советским временам, причем не в глянцевой их ипостаси с вечно молодыми и красивыми Шуриком и Ниной, эскимо по 15 копеек, КВНом, изобильными, чистыми и аккуратными колхозами, мудрыми отцами-командирами и т.п., а в той, где прокуренные мужики в мохеровых шарфах бьются в очередях за водку-андроповку, где черная «Волга» является не просто средством передвижения, где есть место блату, уравниловке, товарному дефициту. Главный персонаж книги, писатель Рахлин похож на героя фильма «Прохиндиада, или бег на месте» Сан Саныча Любомудрова – все такой же деляга, устроитель жизни, хлопотун-помогала. Ну, может быть, чуть посолиднее, как никак он автор 11 романов о людях героических профессий, член Союза писателей, награжденный многочисленными ведомственными наградами (например, медалью «За развитие нефтегазовых месторождений Сибири», врученную за роман о бакинских нефтедобытчиках). Повесть очень смешная и грустная одновременно, в ней соединились и жажда славы и подлинное величие, и честность и конформизм, и помпезная номенклатурная тусовка и трагедия маленького человека). Посмеяться или пожалеть Рахлина с его борьбой за благоустройство одной-единственной жизни, уготованной ему в мире позднего Союза, с выписыванием ордерков на жилье, путевок в санатории, талонов на гарнитуры? При этом не стоит забывать, что родина достаточно щедро платила «инженерам человеческих душ». Понятно ведь, что в условиях рынка книги Рахлина вряд ли издавались (про то, читали бы их или нет я даже не говорю, это и так понятно. Книги о хлеборобах и шахтерах хорошо издавались в Союзе, но их также никто не читал, стояли себе и пылились на полках библиотек). И тем не менее, труд писателя (странно говорить об искусстве, творчестве, литературе в категории труда) высоко оценивался и вознаграждался по меркам того мира. Это, как мне кажется, и была та ловушка, в которую попадали многие плюс минус талантливые души. Помню, как меня удивил «Мартиролог» Тарковского. Подлинное величие его гения несомненно, и в то же время дневник полон сетований на неустроенность жизни, нехватку денег, невозможность найти стройматериалы для дачи, убедить начальство Союзкино выделить деньги на фильм, и т.п. Великое и смешное где то рядом, и в случае режиссера его творчество, конечно, оправдывает всю «суету сует», а вот Рахлины ушли и будто бы их и не было – этих книг никто и никогда не откроет. А Войновичу спасибо, я люблю окунаться в эту атмосферу советской нелепицы.

Очень смешная, и очень грустная повесть. Автор соединил в ней и армейку с ее своеобразной жизнью, и позднесоветскую безнадегу с ее неустроенностью и дефицитом, и далекий, богом забытый поселок на жд станции «Кирзавод», название которого уже не сулит ничего хорошего, и спившихся селян, и невзрачную, полудикую мать-одиночку. Вышло весьма колоритно, ценители светской онтлогии неустроенности должны оценить по достоинству. Армейская удаль-лихость, желание младшего сержанта Алтынника пофорсить, ожидание скорого дембеля и вольной жизни сменяется сельско-пьяной хтонью, низвержением солдатика в ад отдельно взятого сельского домишка, итогом которого стала пьяная свадьба с ряжеными мужиками и заблеванным снегом, и рождение ребенка, привязавшего горе-любовника к этому аду. Как в американских хоррорах, вы помните, герои пропустили нужный поворот и свернули не туда. Так и здесь, нужно было проехать станцию «Кирзавод», тем более интуиция подсказывала…В итоге все, что казалось нелепым фарсом стало самой жизнью – детей уже трое (четвертый вот-вот родится), в семье царит жена, которая унижает и поколачивает мужа. А сам, в прошлом младший лейтенант Алтынник, так и не посетил Третьяковки, так и не поступил в институт, так и не стал инженером. Сейчас он сторож на далекой железнодорожной станции – никчемный и нищий. Осталось только спиться и умереть где-нибудь под забором.

В общем, как говорится, «первым делом, первым делом самолеты (Алтынник служил в ВВС), а уж девушки (и тем более женщины с детьми) потом». Будьте внимательны, не впускайте в свою жизнь неправильных людей!

Роман понравится любителям магического реализма, гоголевщины, чертовщины-бесовщины. Любопытно еще и потому, что действие романа протекает не в привычных декорациях Петербурга, а в темной, глухой, зимней сибирской провинции. Город Томск – таинственный, мистический, с прекрасным университетом и замечательными студентами, профессурой с одной стороны, и беглыми каторжниками, трущобами татарской слободы, буйными купеческими пьянками в публичных домах – с другой. Такое ощущение, что здесь царит вечная ночь, зима, метель, а река Томь так не похожа на широкие, теплые реки центральной России своей загадочностью, какой то потусторонностью, инфернальностью.

И вот в эти глухие языческие края забросила судьба молодого учителя – восторженного идеалиста, трагического любовника и просвещенного книжника. И тут то схватила его эта сибирская хтонь, олицетворением которой стал некий Человек – то ли сказочник, то ли кабацкий бард, то ли переодетый сибирский шаман, а в общем, как и сказано в названии книги – фавн, дух тайги, сибирской природы, насылающий на главного героя наваждения, соблазнительные образы, кошмары. Герой романа то падает в обмороки, то заболевает простудой и горячкой, то перебирает с водкой, отчего явь и кривь сменяются местами, наслаиваются друг на друга, обманывают нас. Все смешивается в дикой, необузданной кутерьме: градоначальник, чиновники, трактирщики, студенты. Все распадается в этом хаосе, обнаруживая неподвластность сибирской языческой страны свету европейского Просвещения, отблески которого доносятся до нас в образе ясной, светлой, чистой и уютной Польши, откуда и уехал наш учитель, отвергнутый чудесной панночкой.

В общем, роман я посоветовал бы прочесть всем любителям темного магического реализма, таинственной Сибири, Твин Пикса, Гоголя. Правильно было бы сделать это в зимнее время года, когда на улице темно, а дома тепло и уютно, под кружечку-другую темного томского пива. Весьма атмосферное чтиво!

Многие сравнивают книгу с «Приглашением на казнь», мои первые ассоциации были с крапивинскими «Гуси-гуси, га га га». Антиутопии одного порядка, в том смысле что все «анти» выражено не через ужасы и прямое насилие, а неярко, штрихами, намеками. За дружелюбным фасадом скрывается иррациональная машина наказания, за комфортным прогулочным двориком тюрьмы – неумолимая, удушающая атмосфера клетки. Бессмыслие наказания по жребию в «Гусях..» и возмездие за любовный акт в романе Данилова. Вежливый персонал тюрьмы, хлопотливые участливые служители культа – все чисто, аккуратно, стерильно. Удобно, но невозможно для того, чтобы остаться человеком.

Интересной показалась тема исключения героя из жизни, как постепенно из его памяти стираются обстоятельства «нормального», подменяясь ежевечерними возлияниями и чтением ленты в соцсетях (да, это про многих из нас), как вычеркиваются воспоминания о главном герое из памяти матери, для которой взрослый мужчина заменяется в памяти маленьким послушным мальчиком и памяти жены, в которой постепенно нарастает отчуждение, холодность, напряженность, неопределенность жизни кота Шредингера: муж жив или мертв, мы вместе или порознь, я свободна или нет? Злость, пустота, одиночество.

Ну и финал романа, конечно, набоковский – главный герой просто вышел и…ничего не случилось. Такое буддийское освобождение. Путь, но куда? Что там за этой чертой, что ждет его, да и всех нас? Прочитать книгу стоит, чтобы хотя бы в очередной раз вспомнить условность всей нашей жизни.

Вечная проблема между жаждой свободы и необходимостью безопасности. Наверное, каждый решает для себя сам, каков баланс между ними. Свободен ли ты у себя дома? Чувствуешь ли ты себя защищенным со стороны государства? Жизнь – не математика и точно отмерить эту границу невозможно. Проклятая диалектика жизни катком прошла по судьбам многих людей. Как мне кажется, художественные достоинства книги не столь высоки, сколько желание автора выразить свою гражданскую позицию. Не знаю, но мне кажется, что сопереживание «революционерам» в нашем обществе не велико, и это проблема не столько общества, сколько людей, занятых протестом. Все больше становится понятно (может быть, это возрастное), что жизнь устраивается посредством тяжелой работы, труда, а не бунта без созидательной программы.

Мистифицирование-демонизирование власти в лице Зимнего прокурора – хорошая идея, но тоже не до конца реализованная. А так, усилить бы эту линию, – получилось бы что то макабрическое, уродливо-кафкианское, темное, что вызывает интерес, брезгливость, отторжение.

В общем, книга ни в коей мере не приблизилась к «Бесам» Достоевского, герои блеклые и невыразительные, а, главное, – отсутствует какая либо мощная идея за всей этой деятельностью. Не повезло книге и со временем написания-издания: проблема сопротивления власти, борьбы за либеральные ценности, ФБК и прочее быстро ушло на десятый план в связи с событиями 2022 года. Прочитал, и забыл.

После прочтения романа у меня сложилось впечатление, что понятие человеческой падали сегодня, в сравнении с миром «Ночных дорог» значительно расширилось, охватило все большие социальные группы и, что страшнее, стало романтизироваться, популяризироваться, стало частью общественного идеала, культивируемого масс медиа, всякого рода блогерами, инстасамками и т.п. То, что описывается как дно двадцатых годов двадцатого века в наше время может показаться чем то даже наивным, безобидным, нелепым. В общем, книга не ужасает, не оскорбляет (вдруг у кого то есть желание ужаснуться и оскорбиться при прочтении). В чем то герой романа похож на благородного рыцаря: ночные улицы, надежный автомобиль, старые друзья, случайные знакомые, галантность в отношении бордельной девицы, дружелюбность в отношении жуликоватого типа. А еще я люблю «Таксиста» Скорсезе, поэтому и книга, и романтика ночной дороги мне близки

Непросто писать рецензию на такое произведение. Масштаб его –бесконечность, время его – вечность. В этом романе сводится воедино большое и малое, историческое и вневременное. В нем увязаны и судьбы отдельного человека – маленького, незаметного железнодорожника в киргизских степях, и судьба страны, победившей фашизм, и судьба всего человечества, столкнувшегося с инопланетной и, что уж тут скажешь, более разумной, более чуткой, более правильной – одним словом более мудрой организацией жизни. Всё везде и всё во всём! И как классно автор соединил в романе и никому не ведомый буранный полустанок и объект передовой науки и техники – космодром, за которым стоит целая половина человечества. Боранлы буранный получился великолепным – читаешь и словно становишься частью его жизни, он представляется таким родным, дорогим, словно это и есть твой дом. Как честно живут здесь люди, как замечательно дружили и заботились друг о друге семьи Казангапа и Едигея. Хочется верить, что хоть где то еще сохранились такие отношения между людьми.

На каком-то совершенно нерефлексируемом уровне автор показал взаимоотношения человека и животного. Это и подаренный лучшим другом как фундамент будущей семейной жизни, выращенный с любовью, смешной в своей вязанной попонке верблюжонок, ставший со временем грозным Каранаром; и лиса, пришедшая откуда то из степей, словно предчувствующая и скорый взлет ракет, и те перемены, которые ждут в скором времени всех живущих на планете. Единство всего живого – вот что прочитываю я в этом романе.

Еще одна из тем романа – тема отношений между поколениями, проблема отцов и детей: насмешка над старым патриархальным укладом жизни и несбывшиеся надежды в отношении детей. Как трогательно автор описывает родительскую заботу, любовь, переживание за будущее сына Казангапа – Сабиджана, которого отправляют учиться семьей и соседями, и как со временем вся эта любовь, внимание и забота исчезают, превращаются в его глупое, конечно, стеснение малообразованных родителей, его безразличие, отчужденность.

Очень мощно звучит в романе тема войны и мира: в прошлом главных героев пройденная война, ранение, геройство. Здесь мы встречаемся и с предательством героев (история Абуталипа), и связанные с ним репрессии, издевательства кабинетной сволочи над партизаном. Очень трогательно автор описывает бережное и какое то наивно-торжественное отношение фронтовиков к медалям, которые надеваются по важным жизненным случаям и придают событиям какую-то возвышенность, значимость. В каком-то смысле это очень удивительно для меня – война не дошла напрямую до Средней Азии и я, кстати говоря, не знаю, касались ли человеконенавистнические идеи Гитлера казахов, узбеков, киргизов. Возможно, при иных раскладах, война не затронула бы эти народы. Но в нашей истории она не обошла их стороной и они встали с нами плечом к плечу на борьбу с фашизмом, и стали надежными боевыми товарищами русского народа в этой, поистине Отечественной войне. Несмотря на разные языки, культуры, традиции и, уверен, противоречия и непонимания по многим вопросам, – у нас общая история и общая память.

Ну и о памяти… как же невозможно монументально показана в книге связь времен! Прошлое, настоящее и будущее соединились в этом дольше века длящемся дне. Прошлое представлено удивительными киргизскими мифами, прежде всего, конечно же, это история матери и сына, превращенного в манкурта – телесную бездушную оболочку. Казалось бы дикость и варварство степных кочевников, ужас, но нет – мы видим как манкурты незаметно, без принуждения и насилия, появляются среди нас, трансформируются посредством пропаганды, растлевающей цивилизации с ее пороками, посредством денег, жажды карьеры, популярности, славы и т.д. Удивительно и потрясающе!

И еще, какие это завораживающие строки, отбивающие части романа на смысловые куски: «Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток…А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства – Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей. В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана…А поезда шли с востока на запад и с запада на восток…». И пространство и время, и пустыня и бескрайний космос, и природа и цивилизация, и жизнь человека и жизнь всего человечества – всё есть в этом романе!

Живет такой человек – Константин Зарубин. Видимо, это хороший, честный, искренний, верящий в добро человек. Да, живет он в благословенной Швеции, но та страна, в которой он родился и вырос все не отпускает его, маячит на фоне комфортной и стильной хюгге-жизни как что-то серое, мрачное, опасное. Как болячка: одергиваешь себя, а руки сами тянутся к ней. Совершенно не думаю, что Константин прагматично эксплуатирует, видимо, популярную на своей новой родине тему bad Russians. Думаю, это искренняя попытка разобраться в себя самом, в своем прошлом, с судьбой, памятью, детством и т.п. Так вот, в романе автор обращается к изумительной теме встречи с Книгой. Той Книгой, которая уносила тебя далеко-далеко, туда, где было море и паруса, загадочные убийства и гениальный сыщик, неизвестный космос и отважные астронавты. В нашем случае это такая несоветская фантастика в неприветливом советском мире. Да, это тот самый опыт переживания встречи с чем-то удивительным, который испытывали все мы, дети того времени, когда принято еще было ходить в библиотеки и верить в светлое будущее. Это опыт встречи с Книгой, которая создавала свою особую атмосферу, куда хотелось поскорее сбежать, укрыться от всего того тоскливо-серого и безнадежного, что царило вокруг.

Это волшебное ощущение замечательно передано в первой трети романа. Она читается буквально взахлеб, здесь есть и таинственность, и тревожность от столкновения с неизведанным, и ощущение загадки, какого-то заговора, ключ от разоблачения которого у тебя вот-вот будет в руках, но каждый раз он внезапно теряется, исчезает, пропадает, буквально обрушивая жизнь того, кто познакомился с ней.

А вот дальше стало хуже. Честно говоря, я путался, терялся, пытался понять, что происходит, но все же полной ясности и понимания происходящего у меня не получилось. Поток сознания, поток текста наслаивался, наслаивался, перескакивал с места и времени, плутал и запутывал. Почему именно эти люди стали частью эксперимента? Как они встретились? Как устроены отношения меду ними? Что это: воплощения одной сущности в разных личностях или реально разные люди? Не все мне, к сожалению, стало понятно, но и, каюсь, читал не то чтобы совсем внимательно.

Книга намекает на какой то беспредельный, инфернальный ужас (встреча с ним и была сюжетом одной из повестей л-х писателей), а именно ужас от открытия собственной индивидуальной безосновности, оторванности, утраты смысла жизни, связи с единым, космосом, Богом, с бытием, если помянуть Хайдеггера. Нас преследует ужас от ощущения того, что твоя собственная жизнь, воспоминания, планы, мечты, переживания – все это результат чьего то чужого плана, замысла, а скорее всего случайного действа. Вот есть мы здесь и сейчас, «мыслим, следовательно, существуем», а что за этим? А что дальше? А что раньше? Все, что было – куда все это девается? Тот ли я, кто был вон тем ребенком на фото? Тот ли я, что натворил вот это? И где я – настоящий? Рушится проект Человек, оголяется, секуляризируется, развенчивает свои предрассудки, стереотипы, заблуждения, а что остается в итоге? Есть ли у всего этого хоть какой-то смысл. Автор не дает ответа, да и правильно делает, ведь любой ответ здесь будет нечестным. Мощная тема!

Опять же, повторюсь, роман пропитан этим бесконечным бессильным раздражением благодушного интеллигента по поводу ФСБ, несвободы, рабского сознания, безликости моей страны и людей, преданных ей. Хорошие русские где-то там, где царит студенческая беззаботность, необременительная подработка в финском книжном магазине, свободная любовь, прогулки на велосипеде, евро, кафешки. А здесь, оглянись, читатель, – скотный двор. В общем, не отпускает Константина родина, не получается у него успокоиться, стать сытым самодовольным буржуа, вот и пишет свою ПЛП.

Константин, будьте честными до конца, попробуйте понять и другую сторону. Остаюсь вашим читателем.

Америка девяностых для меня – что-то вроде земного рая; мир, где все богаты, счастливы и сексуальны. Ну, вы поняли, я рос в голодные перестроечные годы и с упоением смотрел голливудские фильмы этой эпохи. Все такое солнечное, беззаботное, деловое. Роман переворачивает это представление об Америке девяностых: на протяжении всей книги где-то вдалеке маячит угроза финансового кризиса, невыплаченных кредитов, безденежья. Даже формально началом семейного распада послужил внезапный, преждевременный выход на пенсию отца семейства, в результате которого он недополучил ее значительную часть. В той или иной мере с финансовыми проблемами сталкиваются все герои романа, и даже если денег много, сами они не добавляют счастья героям (Дениз или Генри).

Из всех героев ближе всего мне показался Чип – такой же, как я, бездельник – гуманитарий, начитанный, критически мыслящий, рефлексивный, бла-бла-бла, и абсолютно не приспособленный к реальной жизни. Нью Йорк, какие то эфемерные проекты в Голливуде, стартапы, и мыльные пузыри балтийской демократии в противоположность крепкой, инженерно-технической работе отца семейства где то в глубине «настоящей» Америки. Вообще, образ получился колоритным, особенно прикольно было, когда его идейная чепуха об угнетенных группах, феминизме, раскрепощении личности и прочем таком переросла в сексуальные отношения со студенткой, что академическая общественность восприняла не столь восторженно как теоретизирование об этом. И вообще, зацикленность Чипа на сексе, это постоянное съезжание его внимания в область фантазий о нем, неспособность сосредоточиться на действительно важных в данный момент вещах, выглядит как настоящая мания и как определенная степень личностного разлада.

На протяжении книги нас ждет много событий, лейтмотивом всей истории служит ответ на вопрос, сможет ли семья собраться на Рождество? Финал все расставил по своим местам. Чуда, конечно, не случилось, но все же примирение произошло. Несмотря ни на что, семья показалась мне дружной, настоящей. В ней много проблем, недопонимания, но нет в ней какого – то лютого треша, издевательств, беснований. Семья собирается на Рождество – что может быть добрее? Неожиданно, вопреки уже всему к празднику приезжает непутевый Чип. Блудный сын, побитый и несчастный, здесь, в доме родителей он обретает спокойствие и домашнее тепло.

Роман лишен какой то интриги, лихих поворотов, драматичности. Все обыденно, тривиально, но следить за повествованием все равно интересно. Часто ставил себя на место героев романа: а как бы поступил на их месте я? А правильно ли я проживаю свою жизнь? Не скрывается ли за видимым фасадом моего благополучия какой – то изъян, угроза ему?

После романа еще более тревожной становится мысль о старости. Как так – ты молод, и пусть ты беден, но все проблемы переносятся легко, все еще впереди, главное, что ты полон сил! А старость – всегда бессилие, беспомощность, опущенные руки, дряхление и деградация. Как быть, что делать? Быть вместе, держаться друг друга, – такой ответ дает роман. Вроде бы банально, бесхитростно, но такой ответ придает мне сил!

Роман затягивает. Роуд муви словно погружает читателя в сон: вязкий, зыбкий, тревожный. Автор великолепно работает над атмосферой какой-то смутной тревоги. Это не страх, который вызван чем то определенным, который имеет в себе ясную причину, вызван чем то безобразным, омерзительным (так работает большинство фильмов ужасов). Тревога – явление иное. Она рождается из озарения или переживания того, что привычный мир скрывает в себе пустоту, ничто, небытие. Все, что кажется определённым и понятным обнаруживается как лишенное своей основы. Сущее выворачивается наизнанку, словно бессознательное раскрывает для нас свое содержание.

Роман Поляринова выражает это тревожное ощущение. В мире книги случилось ужасное, словно знаки грядущего Апокалипсиса явились кадавры – невинные дети, превратившиеся в соляной столп; юг России захватывает экологическая катастрофа, засуха, растущие солончаки; страна пережила межнациональные конфликты, ее территории незаметно заселяются китайцами. Но этот Апокалипсис не похож на киношный, в нем нет показных смертей, нет и супергероя и плана по спасению человечества. Люди приспособились к новым условиям, все происходящее рутинизировалось, обжилось. Где то кадавры стали частью привычного ландшафта, где то затерялись в болотах, где то стали частью религиозного шоу со всем сопутствующим – фриковатыми культами, продажей мортуальных фенечек, использованием соли, из которой они состоят, в пищу.

Автор отлично стирает грань между вымыслом и реальностью: мир, в котором происходит действие романа узнаваем, понятен. Это все те же шиномонтажки, заправки, закусочные, хрущевки, чинуши, либертота. В сюжет вплетены мокументари-материалы: новостная лента, интернет-переписка, фрагменты и рецензии на книги, что придает миру полноты, жизни. Вот так живешь-живешь, строишь планы, надеешься на что то, потом бац, – и оказываешься на изоляции, выходишь на улицу с повязкой на лице, забываешь, когда последний раз был в кино. Мир проваливается куда то и мы то ли не замечаем, то ли привыкаем к этому.

Многим роман напомнил «Дорогу» Маккормака. Ничего не могу сказать об этом, ее я не читал. Мне же «Кадавры» напомнили «Пикник на обочине» – своим переплетением привычного и фантастического, обращением к детям как жертвам неправильной жизни. Только «Пикник…» еще предполагал надежду, «Кадавры» оставляют после себя ощущение пустоты, беспомощности. Мне он чем то напомнил вечный сюжет русской классической литературы: какое то заснеженное поле, бескрайняя дорога, вокруг ни души. Куда едешь? Зачем? Читаешь и наполняешься этой атмосферой пути-дороги из ниоткуда в никуда.

П.С. Знаю, что в планах автора было написать дилогию. Часть «Юг» мне понравилась, очень надеюсь, что будет продолжение, тот самый «Север»!

Злое, конечно же, произведение. Недоброе. Мне встречались споры о том, действительно ли была такой война для рядового Астафьева В.П. или это способ поквитаться с советским прошлым, но сам я с трудом представляю себе Виктора Петровича угодничающим и желающим понравиться хоть кому то. Оттого и тяжело читать какой была война для простого Ваньки: в грязи, голоде, болезнях, смерти. Никакого геройства и пафоса – тяжелая, муторная лямка, избавиться от которой невозможно. И комиссарская чванливость, политиканство, тыловая бравада с другой стороны. Впрочем, все как всегда: кому война, а кому и мать родна.

Язык произведения, конечно, исключительный – живой, простой, непосредственный. Словно попадаешь в эту языковую среду, напитываешься этими солдатскими разговорами, пересудами, этими «у бар бороды не бывает». Словно сам становишься младшим командиром с его переживаниями по поводу обойденных наград. Язык не плавный, а шершавый, где то резкий, чувствуется в нем какая то земляная, нутряная, простонародная мощь. Абсолютно другой мир для меня, читаю, и словно путешествую, попадаю в эти окопы и грязь, к этим людям.

Вообще, представляю себе как сложно писать о войне. Как можно уместить в слова все переживания, страхи, ужасы от смерти, которая всегда где то рядом. Все мы слышали не раз суждения о том, как не любят вспоминать войну фронтовики. Мне кажется, что это нежелание вспоминать зачастую оказывается невозможностью вспомнить: ну не может психика хранить в себе эту память, поэтому, как ни старайся – в воспоминаниях ветеранов только какие то обрывочные, зачастую будничные фрагменты. Оттого и ценна книга Астафьева, так живо, без прикрас и ложных умствований воссоздающая воспоминания простого советского солдата и великого русского писателя Виктора Петровича Астафьева.

Повесть теплая, добрая. Пусть и не хватает в ней традиционной крапивинской мальчишеской героики, но, может это и к лучшему. Главным антагонистом стало не вселенское зло, морское чудовище или оживший манекен, а местный торговец-перекупщик, превратившийся из буржуина в вождя туземного племени на далекой планете. Полеты на стульях, посиделки у костра, печеная картошка, мальчишеские приключения – всё как мы любим!

Моим любимцем стал Пим Копытыч – немного леший, немного неформальный ученый, тихо-мирно поживающий в своей уютной избушке с печкой и чаем. А еще он гонит самогонку и иногда прикладывается к ней. Опять же, не пьянства ради, а чтобы стало теплее и добрее в этом мире. В том мире, в котором я хотел бы жить.

Читая книги Кутзее особенно остро понимаешь, что другой человек – целая Вселенная, свой мир, неповторимый и вычурный. Я думаю, это справедливо для каждого человека, какой бы неприметной и скучной ни казалась его жизнь, просто не каждый (да что там «не каждый», практически никто) не может так пронзительно рассказать об этом. А Кутзее умеет! Казалось бы, где я, русский малообразованный обыватель, жизнь которого – борьба за кусок хлеба, и южноафриканский рафинированный интеллектуал, лауреат Букеровской и Нобелевской премий? А вот читаю и обнаруживаю что-то очень близкое и очень понятное мне. Все же во всех нас больше общего, чем отличий. Например, мне совершенно неблизка тема апартеида, сегрегации, расизма, которая проходит красной нитью в творчестве писателя. В моих краях проживают коренные народы Сибири, в моем окружении есть буряты, тувинцы, казахи, и, слава Богу, между нами нет никаких конфликтов. А вот детские переживания: отношения с родителями, одноклассниками, друзьями по спортивным играм – вот это все стало очень понятно и близко мне. Детство – это то время, когда все было настоящим. Чувства, эмоции, дружба, влюбленность, страх – все настоящее! И все общее для всех нас, поэтому, читая, мысленно возвращался в свое детство, переживал это ощущения единства меня и мира. А еще мне очень близка отстраненная, безэмоциональная манера письма этого автора. Особенно странной она выглядит в автобиографическом произведении – ты пишешь о самом себе, но это словно взгляд на себя со стороны. Какой он, этот я, в глазах некоего невидимого наблюдателя? Тревожно и удивительно! Как вы поняли, книга очень тронула меня. Расскажу немного о двух её наиболее запомнившихся фрагментах.

Первый касается описания переживания ребенком истории Второй мировой войны. Как восхитительно было читать о любви маленького мальчика к далекой России. Советские солдаты, танк Т-34, Сталин –вопреки проамериканской пропаганде ребенок почувствовал, что подлинная сила и правда стоят за Россией. И вот маленький мальчик листает географический атлас и вчитывается в названия русских рек – Волга, Лена, Енисей. А уже позже, как мы знаем, Кутзее полюбил русскую литературу. Да как полюбил? Прочитайте его «Осень в Петербурге» и вы почувствуете в какой мере он погружен в, как это принято называть, культурный код русской культуры. Как рождается эта любовь к чему-то далекому и непонятному? Почему посторонний человек способен тоньше и острее понять другую культуру? Почему я, дитя этой культуры, так неуклюж с ней? Удивительно.

Второй из особенно запомнившихся мне фрагментов, – это переживания молодого выпускника, связанные с противоположным полом. Вообще, интересно было прочитать о работе в сфере IT на заре ее становления. Удивительно, как молодой специалист с дипломом филолога попал из своего провинциального захолустья в столицу мира – холодный, отчужденный Лондон, в мир офисов с его люминисцентными лампами, неярким светом мониторов и пиликаньем телефонов. Так вот, в этом чужом мире юноша начинает свою сексуальную жизнь, и, как и многих, его ждут непонимание, неуверенность, стыд. Действительно, редко у кого этот первый опыт был, скажем так, положительным. Читал и невольно сравнивал со своей жизнью. Все же, как бы ни сложилась жизнь, кто бы ни был рядом с нами, каждый из нас остается навсегда одиноким – такой вывод я делаю из этой книги.

Как итог, книга, хоть и довольна разрозненная (например, третья ее часть, некие фрагменты из дневника, интервью, несколько выпадают из логики повествования), но все же замечательная. Она способна увлечь, погрузить нас в наше прошлое, в мир детства, первых шагов взрослой жизни, в далекие и щемящие сердце воспоминания. Будущий читатель, из этой книги ты узнаешь кое-что о другом человеке, и будь готов узнать что-то новое о себе самом.

Да уж, к сожалению, роман, как цельное произведение не получился. Вроде бы начало хорошее: есть главный герой – типичный русский интеллигент, неяркий, тихий, ковыряющийся в своем далеком и никому не понятном пространстве Веданты, ненужный этому миру, жаждущему денег и славы. Еще один «лишний человек», кои представляют собой золотое достояние русской литературы. И вот в жизни этого человека происходит поворот, связанный с его совершенно случайным вовлечением в политику. Никакой рефлексии подобно «Тварь я дрожащая или право имею» нет совершенно, к участию в протестных акциях героя подтолкнул его друг-хохмач, вполне возможно, чтобы просто выставить его в дураках и посмеяться над растяпой-коллегой.

В общем то мне понравилась и вторая часть романа, в которой герой вызывается спецслужбами для того, чтобы проинформировать о своей заграничной поездке. И ничего героического и драматичного в этой поездке не было – типичная научная командировка, но вот тут герой делает неожиданный ход, своего рода крик-заявление о себе, он пишет нетипичный отчет, в котором подробно описывает свои ощущения, чувства, мельчайшие бытовые подробности, – словом, совсем не то, что могло бы заинтересовать товарища майора. И Ауслендер объясняет это общечеловеческим желанием быть, остаться в памяти людей, не исчезнуть: пройдет еще совсем немного времени и все забудут его лекции, никто не будет читать его научных статей, никаких преданных учеников, которые вспоминали бы его он не оставит, а вот отчет о поездке точно останется в истории, сохранится в надежных архивах Лубянки. Вот уж, «что написано пером, не вырубишь топором». А значит, в какой то мере сохранится и личность Ивана Ауслендера, и мы сможем познакомиться с ней, с теми самыми переживаниями героя. Потрясающий ход. Ведь и наши отзывы на прочитанные книги – это в какой то мере попытка оставить «знак» о себе, зафиксировать свое Я в письменной речи. Чтобы помнили, так сказать. Это мне очень понятно.

А вот третья часть романа перечеркнула все. Что это? Научно-популярное изложение Веданты? Зачем это? Куда делся Ауслендер? Что с ним? Ау…Создается впечатление, что автор просто соединил в одно целое совершенно разнородные куски: историю лишнего человека, свои заметки о поездке по Европе, ну и свое понимание Веданты. Получилось нечто неживое, к сожалению.

Тема двойничества – одна из самых таинственных, мистических, тревожащих человека, недаром к ней обращались такие знатоки темной стороны жизни как Гоголь и Достоевский. Двойничество ¬ – это нарушение вселенского порядка, в котором нет места двум абсолютно одинаковым сущностям. Время не может течь вспять, а один и тот же объект занимать два места в пространстве. Кстати, своё отличие есть и у Тертуллиано Максимо Афонсо и Антониу Клара: последний родился на полчаса раньше, а значит претендует на «оригинальность», подлинность. Тертуллиано же, получается, всего лишь копия, напялившая для конспирации нелепую бороду. Как жить с этим дальше? Оказывается, и на этот вопрос есть ответ, ни Тертуллиано, ни Антониу не знают, но «Хаос – это порядок, который еще не расшифрован», а значит в отношении их действует какой-то высший скрытый механизм целесообразности, который приведет героев туда, где им место.

Тема женщины, измены, неверности, предательства также важна для понимания романа. Именно через нее будет разрублен гордиев узел, связавший воедино жизни героев. И вообще, мне показалось, что в отличие от экранизации книги, женщина показана как спасительница, как светлая сторона бытия, как тот, кто способен увести от беды, подарить тепло и мир. И хотя именно женщина приводит одного из героев к гибели, она это делает из правильных побуждений, из жажды разобраться, победить обман.

Возвращаясь к вопросу, почему тема двойничества интересует нас, можно сказать, что, наверное, в каждом из нас есть тот самый двойник, который знает о нас все: он осуждает нас, когда мы творим что-то неподобающее и доволен нами, когда мы сделали что-то приятное, он корит нас за несбывшиеся надежды и напоминает нам о наших утратах. А еще у нас есть удивительное чувство, что мы не случайны в этом мире, да и вообще, что весь мир – это мы, и когда не будет нас (хотя, по-настоящему, думаю, мы не можем представить себе мира, где нет нас), не будет никакого мира и жизни, а поэтому ощущение нашей исключительности отторгает тему чужого, иного, воплощенного в копии.

П.С.: забавным показался такой ход от автора: Тертуллиано обнаруживает своего двойника, при этом выясняется, что скорее сам Тертуллиано двойник Антониу (тот родился раньше). При этом Антониу, будучи копией Тертуллиано, актер по профессии, то есть создает, или опять же копирует разных героев. Тема перевоплощения актера, и, шире, магия кино, тоже важна для понимания романа. И еще, Тертуллиано по итогу романа становится двойником своего двойника, взяв его имя, жизнь и женщину. Удивительно.

Внезапная слепота, как какое-то проклятье, а затем неожиданное прозрение – это намекает на вселенскую, архетипическую историю подобно истории царя Эдипа или воскресшего Лазаря, но кульминации, катарсиса, увы, не случается. Внезапно начавшись история внезапно обрывается, а в промежутке между зрением, в состоянии белой слепоты мы узнали, что способны на грязь, кровь, скотство. Да только было ли это для кого-то тайной? Остались хоть какие-то иллюзии относительно человека после Холокоста? Конечно, нет. И в чем ценность именно этой книги? Подобный сюжет расчеловечивания встречался и ранее, причем более талантливо исполненный (мне на память пришли «Повелитель мух» Голдинга, «Благоволительницы» Литтела и «Превращение» Кафки). Что может быть интересным: что время действия – наши дни? что герои, лишенные имени, отождествляются с самими нами? что мы тоже хотели бы добавить на какое-то время хаоса в эту беспросветную серую жизнь? Возможно. А, может быть, история понравится тем, кто не читал Голдинга, Литтела и Кафку?

Тетралогия – подумать только, как это много, как это масштабно, да и писалось автором, хоть и с перерывами, почти тридцать лет. Целая жизнь, что ни говори, и герои становятся словно родными, переживаешь за них. А с другой стороны, оглянешься после прочтения и видишь только наброски, фрагменты к чему-то большему. Вот и война отгромыхала, и Таня прошла немецкие лагеря, и Семен уже гвардии майор, а дядя Саша так вообще генерал, а все кажется, что это только начало чего-то более важного. Еще не жизнь, а только приготовление к ней. Ну не хочется мириться с мыслью, что вот оно так. Да и сам автор не хотел оставить все как есть, только вот не успел…

Иногда нам кажется, что сложившийся уклад жизни будет с нами навсегда. Никуда не денется этот маршрут до работы, эти бессменные лица в новогоднем огоньке, этот очередной …дцатый сезон сериала сменится …дцать первым, и так далее. А потом с удивлением обнаруживаешь, что мир изменился. Теперь ты работаешь на удаленке и даже забыл какая заставка рабочего стола твоего офисного компьютера, на огоньке какие то новые, неизвестные тебе лица (вроде бы эту брюнетку ты где то видел, но не можешь вспомнить где…Бузова может быть? Нет, не Бузова, – со смехом подсказывает тебе племянник, – Чика Бамбина. Да вы чтооооо, – думаешь ты, – надо же, впервые слышу), и ты не можешь вспомнить какой сериал ты смотрел последним (что, что? «Настоящий детектив» – это 2014й? не может быть). Так вот, главное достоинство тетралогии, на мой взгляд, состоит в прослеженной эволюции героев романа: вот мы встречаемся с ними еще наивными, пылкими школьниками с горящими глазами, а вот они преисполненные праведного гнева защитники своей страны, а вот они уже усталые и разочаровавшиеся в Высшей справедливости потертые жизнью взрослые люди. Наверное, так и должно быть. Хочется, чтобы все у них было хорошо, хочется, чтобы все хорошо стало у тебя. Читая роман о взрослении, мы переживаем чью то жизнь, сравнивая ее со своей, удивляемся. Было бы хорошо, если бы я прочел тетралогию в свои юношеские годы, возможно, это спасло меня от некоторых ошибок. Но не жалею, что прочел уже взрослым, роман не пустой, не развлекательный, и, действительно, дает повод для надежды.

Действие очередного романа тетралогии происходит в Германии. О, это уже не та торжественно-мощная, великая, упивающаяся своими военными успехами Германия, всюду видны признаки грядущего конца: вместо настоящего кофе вам могут предложить только эрзац, чтобы приобрести билет на железнодорожном вокзале вам уже нужно сунуть небольшую взятку кассиру в виде нескольких сигарет, во все бОльших домах на полках можно увидеть фото молодых мужчин с траурной каймой. Война пришла туда, где она родилась. И вот, уже в святая святых нацистского государства, в его армии, военной разведке, в министерстве иностранных дел звучат осторожные голоса о необходимости спасаться. Спасаться не через тотальную мобилизацию и последний рывок на поле боя, о, нет. Спасаться через заговор, убийство главного паука, вампира, сосущего кровь миллионов и миллионов людей. Спасаться через хоть и унизительный по существу, но обставленный достойно мир с американцами и англичанами, ведь мы, заговорщики ¬– будущее той Германии, что спасет вас от красной угрозы, движущейся с востока. Да, обстоятельства покушения нам в общем то хорошо известны (как минимум, фильм «Операция «Валькирия» 2008 г. Большинство из нас видело), но читать об этом не менее интересно. Как «вкусно» автор описывает эту немецкую военную машину, этот Ordnung – многозначительные полковники и генералы, только вслушайтесь в их имена – фон Тресков, Шлабрендорф, Канарис, Роммель, фон Штауфенберг. Здесь нас ждут и прусская дисциплина, и устав, и верность присяге, и милитаризм, и презрение к грязным политикам, пропагандистской геббельсовщине – здесь есть все. Валькирия – дева-воительница над полем боя, бункер «Волчье логово» — зловещее темное место, земная обитель сатанинского зла – весь этот символизм всегда впечатлял меня.

Сменились главные герои тетралогии – в этой ее части мы не встретим ни Таню, ни Семена, ни дядю Вову. Главной героиней стала Людмила Земцова, Людхен. Девушке можно сказать повезло, в нацистском плену она попала в качестве домашней прислуги в семью профессора – искусствоведа, пожилую пару настоящих гуманистов, по своему заложников своей страны, ее политического режима. Появляется и новый герой – физик-ядерщик Эрих Дорнбергер. Читая о нем, я представлял его себе в образе Штирлица. Да, Эрих ученый, а не спецслужбист, но его выдержанность, спокойствие, внутренний стержень очень напоминали мне образ, великолепно воплощенный Вячеславом Тихоновым.

Книга понравилась мне. Что-то теплое, человеческое есть в ней – любовь, возникшая, вот уж, как говорится, когда ее совсем не ждешь. Война, чужая страны, совершенно разные люди…Хочется, чтобы все у них сложилось хорошо.

П.С.: внимательный читатель, а ты понял, почему роман назван «Сладостно и почетно»?

В полдень, когда солнце было высоко, когда жизнь только набирала свою силу вдруг наступила тьма. Война пришла на украинскую землю, немецкая военная машина покатилась на восток. Герои книги начинают новую для себя жизнь: кто то, как отчим Тани и ее жених – на фронте с его суровыми, но честными и понятными законами; кто то, как сама Таня и ее подруга Людмила – в оккупации, где все непонятно.

Честно говоря, я слабо представлял себе жизнь в оккупированном городе. Даже не задумывался над тем как она была организована и эта книга восполняет пробел. Автор пишет о чем знает не понаслышке (он тоже прошел оккупацию и угон на принудительные работы в Германию). Жизнь продолжается и в таких условиях: люди ищут возможность заработать, нужно жить, покупать продукты, дрова, нужно лечиться, учиться. Формируется своя теневая экономика, спекуляция, карточная система. Вместе с этим работает ресторан, куда Таня попадает теперь уже не с отчимом как в прошлой части тетралогии, а с образованным, лощеным, воспитанным, галантным немецким офицером. Офицеры флиртуют и ухаживают за девушками. Подруга Тани Людмила оказывается угнанной в Германию, где ее ждет невольничий рынок (автор хорошо описывает удивление от факта невольничьего рынка в 20 веке в высокоразвитой стране, давшей миру Бетховена, Гете, Канта, Гегеля), устраиваясь в конце концов на работу к интеллигентной немецкой семье. Но что мне показалось удивительным, так это описанная строптивость пленников, которые «выбирали» варианты с работой, отказывались от нее при нежелании. Честно говоря я полагал, что трудовой плен выглядел однозначнее: ты или работаешь там, где тебе укажут, либо концлагерь. Оказывается, некоторая мера независимости у пленника все же оставалась. А еще я вспомнил институтскую встречу с человеком, который рассказывал свою историю угона на принудительные работы в детстве. Что меня удивило, он практически ничего не помнил о своей жизни там. Помнил какую то ферму, животных, за которыми ухаживал. Словом, ничего сверхординарного с ним не случилось (и слава Богу, конечно). А мне казалось, что подобный опыт – как ожог, шрам на всю жизнь, трагедия…но нет, как говорится, жизнь продолжается в любых условиях.

В романе появляется партизанское подполье – эта часть прописана тоже без излишней героики и пафоса, да и откуда ему взяться? Партизанское движение разрозненно, не координируется из центра, чем заняться конкретно – не понятно. А еще в романе появляется нетипичный для советской литературы персонаж – эмигрант «первой волны», человек, несогласный с красным большевистским движением, но тем не менее остающийся патриотом своей страны, России. И эта часть романа тоже автобиографична, в свое время такие же русские эмигранты помогли семье Слепухина бежать из немецкого плена в Бельгию.

Что еще: в книге появились жовто-блакитные коллаборанты, полицаи, активно желающие угодить новым господам. А сегодня им ставят памятники. А памятники их противников сносят. По моему, тьма над нами снова сгущается.

Мне сложно было увлечься этим романом хотя бы потому, что я так и не смог визуализировать этот бетонный остров: ограждения, дорожные щиты, три пересекающиеся автострады, виадуки, пространство между ними, покрытое зарослями и заваленное брошенными ржавыми авто, высокая насыпь. Вроде бы остров должен быть глубоко внизу, вдали от магистрали (именно поэтому главный герой не может самостоятельно выбраться из него), и в то же время мы читаем, что он встретился глазами с пассажиром проезжающего автобуса (то есть, оказывается, расстояние не такое уж и большое и если даже ему невозможно выбраться самому, то показать знаки о помощи можно). Причем, герой делает эти знаки, но они какие то ненужно избыточные и бесполезные – он поджег бензин, он мучился, когда писал текст о помощи на каком то придорожном щите. Повторюсь, если у него получилось встретиться глазами с пассажиром проезжающего автобуса, ему достаточно было просто размахивать руками и кто-то да заметил бы и остановился. Зачем и почему осталось для меня загадкой. Еще из непонятного: герой встречает на острове странную компанию и вроде бы попадает в зависимость от них. И в то же время мы видим как аккуратны и деликатны «дикари» – они не отобрали ни деньги главного героя, ни покусились на его вино. Наоборот, они прикладывают усилия, чтобы заработать их. Ну да ладно, может быть, я просто недопонял что то. Перейдем к плюсам.

Достоинством книги я назвал бы не его язык или ту самую атмосферу, в которую с удовольствием погружаешься, а, скорее, ситуацию, в которую помещает нас Баллард. Тихая размеренная жизнь, уютное кресло «Ягуара», шум шин, приятные воспоминания о вечерах, проведенных с любовницей сменяются заброшенностью в, как это принято называть, лиминальное, пограничное пространство, социологическое «не-место», – которое мы даже не заметим. В повседневной жизни, наш взгляд скользит по поверхности, вдоль и мимо этих пространств. Оглянувшись, мы обнаруживаем вместе с героем артефакты привычного мира: изъеденные ржавчиной остовы машин, сколоченные из фанерных щитов лачуги, сваленные пищевые отходы из ресторана. На окраинах ойкумены живет странная, непонятная, уродливая (в наших глазах) жизнь. Например, здесь живет девушка, которая время от времени приводит себя в порядок и выбирается в «наш» мир, в котором зарабатывает, оказывая сексуальные услуги порядочным буржуа, или преисполненный гигантской силой недоумок – выброшенный из нашего мира бывший цирковой акробат, испытывающий страх перед буквами, письмом, то есть языком, коммуникацией, сутью человеческого бытия. В каком то смысле эта странная жизнь более «живая», чем холодная, бетонно-стальная жизнь мегаполиса, его выхолощенной машинерии. Это отчужденный мир, избавившийся от прошлого, истории; мир, в котором исчезло представление о будущем; это мир без мечты, мир вечного «здесь и сейчас», мир, в котором нет места старости и болезни, мир вечно позитивных, энергичных, улыбающихся манекенов. Не зря так ценили творчество Балларда такие современные социальные мыслители как теоретик киберготики Ник Ланд и автор концепта «капиталистический реализм» Марк Фишер. Пусть книга Балларда – литература невысокого уровня, но она схватывает важные стороны нашего мира. Читать, особенно думерам.

Отстраненный стиль Кутзее, его мизантропия, меланхолия, картина опустошения, неспешное действие, происходящее в Богом забытой глубинке южноафриканского вельда (кстати, впервые услышал этот термин как раз у автора. Если бы не это, сам бы описал эти места как саванну) создает удивительное ощущение зыбкости жизни, ее неопределенности, сожаления по поводу ее …не знаю как сказать, нечестности, что ли. Ну, или бесчестья, поскольку иначе непонятно, почему роман назван именно так. Собственно, никакой особой «чести» в жизни профессора и не было, даже до «краха» она была грустной и нелепой: дамский угодник, выходящий в тираж, в постоянном поиске сексуальных приключений; лекции, прочитанные для самого себя, потому что студентам они не нужны, неинтересны. Нелепость и абсурд, конечно. Как и жизнь вообще.

В романе, как мне кажется, важна тема судьбы, предопределенности. Человек – совсем не хозяин своей жизни, мир и ход времени не изменить, не повернуть вспять и от своих корней никуда не деться, поэтому главный герой, такой себе лощеный профессор, академический лев, витающий в эмпиреях английской классической литературы оказывается там, где должен быть – в глухой провинции, в скромном жилище, рядом с овощными грядками, овцами и африканской хтонью. И утилизация умерших собак, расчищение мертвого, но не ради жизни, а ради очередного тлена – вот жизненный удел, скромное дело твоей жизни. Своего рода толстовское «опрощение», смирение перед бесконечностью и непознаваемостью жизни. Видимо, всем нам суждено пройти подобный путь «бесчестья».

Конечно, ужасы детства, они самые тревожные, все мы прошли через унижение, разного рода подростковый трэш, озлобленность, поэтому тема «Гадкого мальчишки» всем нам понятна. Ты взрослеешь, а страхи из детства время от времени всплывают в твоей взрослой жизни. И в этом с Кингом я согласен. Проблема рассказа в том, что эта тема была реализована автором гораздо интереснее в более ранних работах: «Оно», «Иногда они возвращаются», «Лангольеры», и др. Есть такой термин – «фландеризация», от имени героя «Симпсонов» Неда Фландерса, суть которого заключается в карикатуризации изначального образа, что служит знаком вырождения и образа, и произведения в целом. Так вот, с гадкими мальчишками Кинга и произошел подобный процесс, вы только присмотритесь как он выглядит: у него рыжие морковные волосы, пухлый живот, «дряблые малышечьи груди», полосатый свитер, нелепая кепка с пропеллером, он ревет как осел нелепые ругательства , шутит про задницы и минеты. И он сеет смерть. Карикатура, гипертрофированное зло в детском обличье, пародия на инфернальное. Нет, не зацепило, Генри Бауэрс или Патрик Хокстеттер были гораздо более страшными, а встреча с детскими страхами в «Оно» в разы более сюрреалистичной и тревожной. Боюсь, что фландеризация победила самого Короля.

«Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта»

Н.А. Бердяев

Вообще, тема пространственной организации бытия выступает одной из центральных тем мировой философии вообще, и русской в частности. Тема дорожного приключения весьма популярна и в литературе – читатели с удовольствием погружаются в мир путешественника, присоединяясь в своем воображении к дороге и таящимися на ней открытиям. Одна из этих дорожных историй – повесть «Тарантас» много обещает читателю, но дает гораздо меньше. На анонсированную «энциклопедию жизни русской глубинки» она, к сожалению, никак не тянет, заметки путешественников слишком поверхностны, нет здесь ни психологизма, ни хоть какой то историософии (это я вспоминаю «Русь тройку» из гораздо более значительного дорожного романа русской литературы). Нас ждут постоялые дворы, чай из самовара, матрасы с клопами, рассуждения главных героев о жизни в России, в которую крепко врос удачливый, хозяйственный купец Василий Иванович; и Европе, которой так восхищен образованный, возвышенный, но непрактичный Иван Васильевич. Какой то особенной оригинальности или хотя бы интересности в этих рассуждениях я не увидел. Немного добавляет в книгу колорит восточной Казани, улыбнуло жульничество местных торговцев, облапошивших наивного путешественника при покупке им стекляшек, выданных за жемчуг. Цыганский табор, опять же, был. И все равно не зацепило.

Несколько неожиданным оказался финал повести, создалось ощущение, что автору просто наскучило дорабатывать историю.

Подводя итог, все же посоветовал бы читателю, желающему ознакомиться с путевыми заметками этой эпохи, обратить свое внимание на дневники А.П. Чехова во время его поездки на Сахалин, или воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами В.И. Немировича-Данченко (про упоминавшийся ранее роман «Мертвые души» и говорить нечего). «Тарантас» оказался очень проходным произведением. К сожалению.

Да, книга огромная. И по объему, и по качеству. Советская («совейская») действительность показана откуда то сбоку, сзади, и вместе с тем не создает впечатление какого то извращения, сатиры, насмешки. «Не мы такие – жизнь такая», как гласит безысходная житейская родная мудрость. Роман состоит из четырех частей и эпилога и моя любимая часть – «Койко-место», первая его часть. Я люблю её по тем же причинам, по которым люблю «Записки из подполья» Достоевского. Я люблю ее за подпольного человека, у которого почти нет ничего настоящего (даже его имя, Гоша – производно не от Георгия, а от Григория), который противостоит миру внешнему с его рационализмом, нормой, его пониманием правильного. Этот человек противостоит социуму, организации, структуре, он вынужден обманывать, изворачиваться, мимикрировать. Думаю, что каждый, присмотревшись, увидит в себе это подполье пусть не в форме осознанного несогласия, внутренней эмиграции или тихого бунта, но хотя бы в виде паскудного желания казаться своим, желания понравиться, желания похвалы. Это подполье можно обнаружить в форме злорадства по поводу чужих неудач, озлобленности на близких, тайной зависти. Подпольный человек – это человек, потерявший Место в мире, провалившийся в подполье бытия, в область сумрачной онтологии или, как говорят современные гуманитарии – в область лиминальных, т.е. пограничных пространств. Мне трудно оценить это падение, я далек от того, чтобы мазать Гошу Цвибышева или безымянного героя Достоевского черной краской, во многом они согласны с моим даже не мировоззрением, а мироощущением. Этому есть много причин, например, я тоже прошел «общажный» этап в своей жизни и пусть он не был столь унизительным как у Гоши, но тоже готовил меня к приспособленчеству, юлению, выкручиванию. Как учила этому и необходимость жить с алкоголиком в детские годы, и работа в «дружном, крепком» коллективе в дальнейшем, и природная робость, и многое-многое другое.

С каким удивлением и восторгом следил я за мытарствами Гоши, удивляясь тому как он уворачивается от всеведущих вахтерш, кастелянш и комендантов. Как изощренно прокручивает его через себя механизм стройтреста, в котором он служит побегушником (меня всегда удивляло эта способность некоторых людей разбираться во внутриаппаратных хитросплетениях, их умение подбирать нужное время и необходимые слова для начальства, подсиживать, «топить» неугодных. Как то так сложилось, что сам я строил свою работу и отношения в коллективе формально, в буквальном следовании инструкции, поэтому вот этот византизм всегда удивлял меня). С интересом следил я за тем как Гоша оформляет прописку, посещая кабинеты военкома и начальника милиции, как он попадает и ведет себя в КГБ или как он выкраивает ужин в гостях у своих знакомых, как он переживает удовольствие от созерцания и унижение от понимания невозможности обладания красивых девушек. Это великолепно и, к сожалению, знакомо почти всем.

Нужно сказать, что вторая, большая часть романа, связанная с попыткой Гоши обрести голос и место в обществе, доказать раскольниковское «право имею», была мне менее интересной. Дело в том, что сам фон, на котором разворачивается его «выход в свет» совершенно неинтересен для меня: разоблачение культа личности, споры между сталинистами и антисталинистами, и (может быть я скажу кощунственную вещь) тема антисемитизма совершенно неинтересны мне. Ну нет в моем даже далеком окружении не то что антисемитов, но и вообще хоть кого либо, для кого эта тема была хоть сколь либо проблемой. Да и вообще, нет в моем окружении актуальной темы национализма, собственной исключительности по признаку крови. Я понимаю как важно было это в то время и в том месте, но в моем случае – это совершенно мимо. Но это не отменяет ни интересной истории, ни глубины, ни драматизма. Читать по прежнему увлекательно. И еще – я думаю, что подобный роман сложно закончить, слишком широк его размах, а поэтому я восхищаюсь автором, который смог так завершить его. Место Цвибышева обрело свою определенность, понятную координатность. Очень надеюсь достичь этого в своей жизни и я сам.

Как итог, онтологию горенштейновского «Места», как, вероятно, и мир Достоевского я понимаю как гностический мир, где сама материальность, космос, люди и тело представлены как зло, ад, источник страдания. Но это не мир беспросветной тьмы, в нем мелькают искры божественного, пусть лишь в форме покоя, обретенного Цвибышевым.

Пишу свой отзыв спустя два месяца после прочтения книги, так что какие то нюансы книги стерлись из памяти. Но не в нюансах дело, главное в этом романе, как мне показалось, — атмосфера, общий фон, антураж, ситуация междувременья, «серая зона» как говорят сегодня. Это атмосфера нарастающей неопределенности, причем неопределенности как то организованной («да – это бред, но бред последовательный», как говорил Гамлет). Атмосфера все же не гамлетовская, а кафкианская, связь «Жизни и времени…» с «Процессом» отмечена практически всеми читателями, мне же в голову пришли ассоциации с кафкианским «Голодарем». Действительно, Михаэл демонстрирует какую то почти ангельскую жизнь, он часто остается без еды, но голод не тяготит его. Молчание, уединение, звездное небо над головой, забота об урожае – вот чем наполнена жизнь Михаэла. Такое хайдеггеровское пастушество, бережное хранение бытия, молчаливое трудничество.

Что еще мне показалось важным в романе – это тема нормальности/ненормальности, общепринятого и особенного, большинства и меньшинства. С одной стороны Михаэл выпадает из круга «нормальных»: у него есть физический дефект в виде заячьей губы, у него нет хорошего образования, работы, какого то жизненного плана, он «цветной» в стране апартеида. С другой стороны, Михаэл невозмутим – его не затронуло всеобщее сумасшествие гражданской войны. Люди делят имущество, насилуют и убивают, грабят беспомощных. По всей стране выставлены блокпосты; владельцы имений, спасаясь бегством, бросили свои дома; преступники начинают объединяться в банды – и все это своего рода «нормальная» жизнь: «С волками жить – по волчьи выть», как говорит народная мудрость. Но жизнь Михаэла, вопреки его времени, не становится волчьей, и в этом он представляется мне более человечным человеком. Время от времени я вспоминаю глупости, которые совершил из желания быть таким как все, желания казаться лучше. И виню себя за это, есть какое то убожество в так называемой коммуникабельности.

Надо сказать, что совершенно ничего не знаю о гражданской войне в ЮАР и вообще, разрушение системы апартеида представлял себе как героическое одиночное заключение Нельсона Манделы, перед подвигом которого отступили господа в пробковых шлемах, добровольно отдав ему власть. Мои наивность и идеализм, конечно, не дотягивают до Михаэлевских, но тоже вполне себе. И грустно, и смешно.

Перекресток одной жизни, перекресток страны, перекресток истории. Все со всем связано, а с другой стороны никто ни от кого и ни от чего не зависит. Строит маленькая девочка Таня планы на жизнь, мечтает, надеется. Хорошая девочка – честная, смелая, решительная. При этом не слащаво-сахарная, со своими недостатками, где то наивная, где то нелепая, забавная. И вообще, подростки в книге замечательные, как только эта страна созидала таких людей? Так вот, строят они планы, влюбляются, борются за свою правду, но скоро все закончится. И хоть война еще не пришла, тревога уже чувствуется.

Меня всегда удивляла эта милитаризация советской жизни тридцатых. Общество готовится к войне, мальчики интересуются тактико-техническими характеристиками танков и самолетов, девочки записывают на медицинские курсы. ОСОАВИАХИМ, ДОСААФ, движение ворошиловских стрелков. Царит культ военной силы, передовицы газет заполнены новостями с Хасана и Халкин гола, образцом советского человека является майор Николаев – умелый танкист и политически грамотный офицер, красавец мужчина. Война – дело молодых, и молодая советская страна живет этой силой, игрой мускулов, красотой бронетанковых колонн и военно-морской романтикой.

Еще один нюанс этой книги, как говорится, актуальный сегодня – действие книги происходит на Украине, как я понял, в ее центральной части. Время от времени всплывают в книге моменты, иллюстрирующие отношение автора к миру русского, советского, западноукраинского. Конечно, я изучал в школе историю и знал о событиях, связанных с пактом Молотова-Риббентропа, с противостоянием советской власти в западной части Украины, слышал многочисленные байки-истории о «западэнцах», но никогда по настоящему не воспринимал это всерьез. Все советские люди воспринимались мной как одна дружная семья. Но вот, даже в советской книге что то да проскакивало. Не знаю, может это мне просто показалось, а может быть и нет. Прочитайте и решите сами.

Язык книги живой, повествование не утомительное, сюжет интересный. Читаешь и словно возвращаешься в свой выпускной класс, переживаешь свое прощание с детством, свое взросление, первую любовь…Хорошая книга. Не так много хороших книг о взрослении, и это одна из них. Приступаю к ее второй части.

Идеи этой книги – самые близкие и понятные мне. Смысл жизни, конечно, недоступен нам, но избрать свой жизненный путь мы должны, и путь, выбранный Торо кажется мне самым очевидным и ясным, стоит только подумать о нем.

Мне очень импонирует обращение Торо к читателю. Его книга адресована не уверенному в себе человеку не богачу, любящему свое богатство, не самодовольному обывателю. Его читатель – это вечно сетующий на жизнь неудачник, тот, кто все время жалуется на жизнь, ищет виновных, собирает сплетни, тот кто мелочен и мелок. Я понимаю, такой человек не читает книг (по крайней мере таких книг как «Уолден»), и никого не исправишь Словом, каждый должен сам прожить и впитать в себя соль земли, но и молчать об этом страшно, ведь жизнь коротка и хочется оставить знание о своем ценном опыте для других.

Это книга о свободе. Не о юридической свободе (дрянь какая), не о свободе как вседозволенности, а о свободе как избавлении от обременений, цепей, которые мы вешаем на себя сами. Мне очень понятны рассуждения автора об обременительности собственности: как легко приобрести дом, ферму, хозяйство, и как тяжело избавиться от этого барахла. Да, именно барахла, захламляющего нашу жизнь. Такая жизнь превращается в рытье могилы, она тратится на борьбу за что то избыточное, ненужное (я как то слышал историю жизненного финала человека со смертельным диагнозом. Он знал, что жить ему оставались считанные дни, и тратил их на мелочное сутяжничество с рабочими на даче. Человек не рефлексирует над своей жизнью, и живет «как живут другие». Вот положено ругаться с работягами за каждую копейку, значит буду ругаться и неважно, что скоро все для него, в том числе и дача, и деньги закончится). Человек забалтывает все самое важное в жизни, откладывает на потом, не хочет вспоминать об этом, заполняя свое существование мелочной рутиной. Самое ценное в жизни бесплатно или недорого: воздух, небо, солнце, вода озера, выращенные овощи, чай у костра, крепкий сон, и т.д. И я совсем равнодушен к роскоши. Или даже так, роскошь отталкивает меня. Никогда не был богат, но даже не представляю, что бы богатство могло мне дать. Еда, дом, возможность отдохнуть как мне нравится у меня есть. Изменился ли бы мой образ жизни, если бы на меня неожиданно свалились миллионы? Думаю, что нет, меня и так по большому счету все устраивает. Эта позиция довольствования малым близка и Торо. Дом, необходимая утварь, огород – что еще нужно для жизни? Книги, конечно. Но они не так дороги как материальные блага (а в наш век информации так вообще бесплатны. Читаю, развиваюсь, радуюсь жизни).

В своей жизни я в какой то степени также стараюсь выстроить пространство свободы: отказываюсь от обременительной работы, от радости общения с «дружным коллективом», начальственного поучения, ничего не значащих дежурных поздравлений с каким нибудь международным женским днем. Стараюсь не ввязываться в хвастовство по поводу достижений, в осуждение оступившегося, в сплетни. Стараюсь быть аккуратным в еде, избегаю излишек, дорогих вещей, абонементу в спортзал предпочитаю пробежки в парке. Выбираю самостоятельные путешествия, стараюсь узнавать мир не с парадной стороны. Принимаю и люблю всякое время года и любую погоду. Главное отличие моей жизненной позиции от позиции Торо, как я понимаю, это отношение к семье. Торо был безбрачен и жил буквально сам по себе и для себя. Я женат и у меня есть сын. Это и счастье для меня, и в известной степени ограничение. Стараюсь понять это и принять. Жизнь – сложная штука, и у Торо есть чему поучиться.

П.С. «Смотритель ливней и снежных бурь» – вот наивысшее предназначение мирского человека для меня!

Напряженно, тревожно. Распад мира все нарастает, покрывая еще не тьмою, но сумерками яркое беззаботное детство. Силы зла поднимают свою голову: на смену запутавшимся по жизни трудным подросткам приходят совсем уже серьезные беды: живодеры, ставшие нормой извращения в детском интернате, рэкет. Потихоньку все сваливается в какую то беспросветную дыру, безысходность, безнадегу, и мы чувствуем, что даже лето, которое будет длиться и длиться, все же когда то закончится. И если раньше все было просто и понятно: вот добро, а вот зло, будь честным, смелым, принципиальным, и мир признает твою правоту; ты прав, а значит ты победишь, то теперь правила изменились. Многие ситуации не имеют единственно правильного решения: выбор дружбы приведет к смерти, а месть за отца сделает несчастными его ни в чем не повинных детей. И могущественные силы в лице Гурского совсем не обязательно придут на помощь слабому, сейчас они скорее сторонние наблюдатели, экспериментаторы, обитатели серой зоны вне конфликта добра и зла.

Очень атмосферными мне показались Бугры они напомнили заросли реки Кендуакскеаг в Дерри, где такая же компания подростков обретала свой мир, прячась от окружающего кошмара. Игры и смех детей в Буграх менял что то во Вселенной, как и клятва, данная детьми в Дерри привели в конце концов к гибели зла, терроризировавшего город. Как всегда у Крапивина сила мальчишеского слова сильнее всех сил и правил. Так и у Кинга, зло выискивало детей поодиночке, а когда клуб неудачников собирался, он был непобедим. Писал ранее и снова повторюсь: для меня мир Великого Кристалла, мир Темной Башни, мир Дерри, Град обреченный – это один мир. С большой любовью погружаюсь в него снова и снова.

Лансароте – теплый, солнечный, дружелюбный остров. Да, его достопримечательности несколько «липовые», но турфирмам нужно что-то зарабатывать, а расслабленным туристам хоть чем-то занимать свое время. Хорошо, если ты молод, привлекателен и сексуален, но такие люди выбирают другие места для отдыха. Лансароте – местечко для тех, кому за сорок, кто потихоньку выходит в тираж, кто скучает в личной жизни, кто не имеет возможности радоваться плотскими удовольствиями у себя дома. Таковы главный герой романа – скучающий французский турист, его новый приятель – отставной бельгийский полицейский Руди, брошенный своей женой-мусульманкой, а также Пэм и Барбара – лесбиянки из Германии, которые не прочь разнообразить свою сексуальную жизнь. Их дружба будет недолгой, а секс не столь яркий как обещает романтика острова, но все же. Тихие радости недолгого европейского отпуска перед очередным этапом офисного рабства.

А еще мы узнаем о секте азраэлитов, считающих человечество результатом какого-то инопланетного эксперимента. Согласитесь, что то в этом есть. Давайте посмотрим на себя со стороны: вот они мы, рождаемся, взрослеем, заряжаемся энергией каких то идей, на что то надеемся, любим, расстаемся, страдаем, обманываемся насчет друзей, предаем и прощаем предательства, где то лицемерим, где то стараемся показаться лучше, чем мы есть. А потом наступает старость, подведение итогов, разочарование по поводу бесцельно прожитой жизни и растраченных впустую сил и понимание невозможности хоть что-то изменить в мироустройстве. Такие одинокие, бесцельные острова в океане жизни и вечности. Как, наверное, интересно и удивительно наблюдать за этим со стороны, снова и снова убеждаясь в человеческой глупости и беспомощности. Потрясающее развлечение придумали инопланетяне.

Пройдут годы, но я никогда не забуду Кинга. Я познакомился с ним в девяностых. Вот прямо сейчас передо мной картина темного холодного зимнего вечера и я, маленький мальчик, упрашивающий сотрудницу библиотеки разрешить мне взять «Темную половину» (ну правда, родители уже разрешают мне читать книги этого автора). Или вечер осени, когда мама принесла мне двухтомник «Оно» издательства «Кэндимен» – к этой книге я обращаюсь время от времени, чтобы осмыслить что-то в своей жизни через воспоминание о детстве, о дружбе. Или вот: я, семнадцатилетний абитуриент, живу в чужом городе и в ожидании очередного экзамена купил «Бессонницу», а еще впервые попробовал пиво. Мне понравилось и пиво, и книга. А вот в университет я тогда не поступил. В общем, вы поняли, этот автор многое значит для меня, но тем неприятнее мне сталкиваться с его неудачами или даже откровенными провалами. Отправной точкой для меня стал «Почти как «бьюик». Далее «Мобильник», «Под куполом», «Возрождение», «Институт», трилогия Билла Ходжсона. «Fairy tale», к сожалению, продолжает этот список. Для доброй сказки эта история слишком кровава, все же Бастинда исчезла, испарившись от воды, людоед так никого и не съел, а деревянные солдаты Урфина Джюса не размозжили никому головы своими кулачищами. Здесь же на арене замка льется кровь узников, бьющихся за жизнь, а злой карлик бьет ножом большого кузнечика только потому, что то «просто насекомое». Но история не тянет на мрачную гофманскую сказку, зло лишено таинственности, зловещности, оно беспомощно, образ Гогмагога вторичен и лишь намекает на возможность опасности с которой мы так и не сталкиваемся. Отрицательные герои пердят, мерзко хихикают, обжираются и т.п., что снижает градус их инфернальности (ну не может таинственное нечто портить воздух и ругаться матом). Еще один минус – герои-помощники Чарли. Несмотря на свои характерные черты (отсутствующий рот или уши) эти героини слились для меня в один образ. Помню только их какую-то слащавость, приторность, сюсюканье с главным героем. В общем, на добрых фей не тянут, на настоящих друзей не похожи.

Не лишен роман своих достоинств. Некоторым читателям не понравился слишком уж идеализированный образ главного героя, очень уж он не по годам рассудительный, альтруистичный, принципиальный. Мне же, наоборот, нравятся такие герои – цельные личности, идеалисты, борцы за справедливость. Чарли заслуживает уважения как сын своего отца, не бросивший его в трудную минуту, как неравнодушный человек, который помог калеке, как готовый положить жизнь ради настоящего друга, пусть даже этим другом будет старая собака. Мне нравятся такие герои!

А еще атмосфера мира и времени, подернутых порчей, распадом. Как мы знаем, мир сдвинулся с места, Темная башня рушится и автору удалось передать ощущение надвигающегося небытия. Тайна старого сарая; существо, стучащее в дверь; румпельштильцхен с пистолетом; каменые ступени, ведущие в темноту; заброшенный город; тяжелые, неподъемные ворота; нечто в колодце, чье имя нельзя называть…Повторюсь, атмосфера книги неплохая.

Прощаюсь с этой книгой навсегда, я больше не вернусь к ней. Вы же, читатели, попробуйте, может быть вы поверите в этот мир сказки.

И все же довлеет над нами магия имени. Если бы автором рассказа был какой нибудь ноунейм, мы бы прошли мимо него, совершенно не заметив, а прочитав – плюнули и тотчас забыли. Но нет, имя Короля делает свое дело и мы высасываем из пальца достоинства рассказа, пытаясь поверить, что великий и ужасный все еще тот, что наши воспоминания из детства, когда чтение Кинга рождало замечательное чувство причастности к миру зловещего, таинственного, жуткого, где в итоге все же добро победит зло, все еще ждет нас. Но нет, нет и нет. Рассказ вымученный, история повторяется в какой уже раз, его герои – плачущие дети, потерявшие родителей и молодой неопытный коп, встречались ранее уже не раз. Зло, исходящее от нашей, руками человека созданной техники– Кинг застрял в его осмыслении на уровне все тех же грузовиков, автомобилей, ну, максимум, мобильников, хотя реальная жизнь предлагает нам куда более страшные создания рук человека: компьютерные вирусы, искусственный интеллект, фастфуд, вивисекцию, пластическую хирургию и т.п. Единственное, что понравилось мне в рассказе (надо же хоть для самого себя объяснить зачем я читаю это) – это описание опыта впервые в жизни напивающегося ребенка. Постепенное помутнение сознания, идиотские шутки, разговор с самим собой – вспомнил и себя на его месте. Улыбнулся, действительно смешно. Хоть за это спасибо, мистер Кинг.

«Вечный жемчуг» завершает трилогию детства, мальчишества и настоящей дружбы. Завершает её как и положено детской счастливой летней истории – радостно, с ощущением вечного солнечного дня, силы и беззаботности. Даже по крапивинским меркам в книге много дурашества, мальчишеского притворства, игры, шалопайства. Главные герои – всё те же дети-обормоты, дети – заговорщики, космические хулиганы, над которыми не властны ни злоба, ни зависть, ни несправедливость окружающего мира. Жизнь пронизана волшебством, оно таится в самых простых вещах: в жемчуге, способном вечно поддерживать свет маяка; в веревочке с необычным узлом, перед которым бессильна вся сила разбегающихся галактик; в якоре, намертво вросшем в планету; в железном шиповнике с концами до центра Земли. Возникающие трудности решаются легко, здесь нет безвыходных ситуаций, перед силой мальчишеского братства бессильно само мироздание. Пытаюсь вспомнить и не могу – было ли в моей жизни такое братство?

Жалко, что все истории когда-либо заканчиваются, жалко, что уходит лето, детство и все меньше и меньше в жизни чуда. А вы, Владислав Петрович, – настоящий волшебник, искренно, по-доброму завидую тем, кто был знаком с вами лично. Мало в моей жизни добрых, светлых людей.

Как ценитель жанра хоррора, раз за разом разочаровываюсь в прочитанных книгах, но бережно храню в себе память о кинговских или лавкрафтовских вещах. Далекую память из детства, конечно же. Роман «Элементали» был рекомендован в подборке «Лучшие произведения в жанре хоррор», что, честно говоря, заставило загрустить: все же, несмотря на его достоинства, книга не дотягивает до уровня лучших, если сравнивать с другими жанрами. Видимо, создать по-настоящему страшную, инфернальную, мистическую, тревожную вещь действительно трудно, слишком уж мы циничны и избалованны.

Что понравилось – странноватые герои, связанные семейно-дружескими связями и, кажется, каким то древним проклятием. Богачи, живущие в замкнутом мирке семейных тайн, таинственных ритуалов, загадок. Чернокожая служанка Одесса, особняки на берегу Мексиканского залива, прогулки среди дюн, пышные похороны, склепы, составляют антураж южной готики. Чувствуется, что над героями книги довлеет рок, судьба, паутина, которая все больше и больше затягивает героев. Это создает атмосферу сонного головокружения, солнечного морока, миража, фантастичности, рожденных и загадкой семейного проклятия, и таинственным морем, и жаром солнца Флориды и раскаленного песка, и выпитыми коктейлями.

Темп романа свалился с ровного, неторопливого повествования в бешенный финал. Закончилось все неожиданно быстро. К сожалению, инфернальная сущность элементалей осталась нераскрытой, роман остался на уровне их феноменологического описания и не дошел до их сущностного определения. Я так и не понял намерений этих существ и как они связаны с тайнами семей Сэвидж и МакКреев, но, каюсь, читал книгу между дел, поэтому, вероятно, что то и упустил. Помню песок, приобретающий разные формы, просачивающийся в щели дома, засыпающий обжитые пространства. Песок, солнце, море, невысокие кустарники, кактусы, смерть и бегство. А вот почему этот дом, зачем туда так рвалась Индия, что нужно от людей злой сущности, – не помню.

Удивительно, что Автор вернулся к истории горнистов спустя целых семь лет. Казалось бы, проходная история, не самые яркие герои, но нет, продолжение получилось очень даже уместным. Мир Виталика и Братика стал менее сказочным, добрым. По уютным, изящным улочкам словно средневекового города патрулируют гвардейцы, жизнь устроена как воплощение причинно-следственной необходимости, глобальной целесообразности всего, высчитанной с помощью некоего Белого кристалла в далекой древности ученым мужем. И с тех пор алгоритм не давал сбоев. Правит миром некий Канцлер – воплощение Порядка и Разума, своего рода спинозистская Субстанция, тождество мысли бытия. Ну так что, остается только бросить вызов ему и воплощаемому им порядку и победить его. Интересно же, а что будет дальше?

П.С.: Достаточно пафосными показались слова о мальчишках, на плечи которых ложатся судьбы тех, кто стал жертвой игр политиков (не дословно, но смысл такой). То ли мальчишки попадались Автору сознательные, то ли он идеализирует их, но мой опыт общения с миром двенадцатилетних открывает мне их другими.

Повесть хорошая!

Если бы у рассказа не было продолжения, можно было представить все его события как сон, случившийся с немолодым уже Сергеем Витальевичем. Встреча с мальчишками, теми самыми далекими горнистами, заброшенными в наш мир то ли из далекого (пятьсот лет) прошлого, то ли из какой-то параллельной реальности (но мы то знаем, что мир Витальки и Братика – это одна из граней Великого Кристалла). А дальше, как и обычно у Крапивина – неловкое знакомство, взаимная симпатия, казалось бы проваленная миссия по возвращению домой, встреча с «чудовищем», рыжий котенок. И тихая грусть в финале рассказа…Было ли все это или только приснилось, или это лишь несбыточные мечты, грёзы ушедшей молодости, детства. Хорошо, что у истории есть продолжение, оно продолжит знакомить нас с героями, раскроет мир братьев и, что греха таить, добавит смысла в неяркую жизнь Сергея Витальевича.

Петербург, осень, смерть, Достоевский, отец, сын, бесовщина. Человек из далекой южноафриканской земли, наш современник, пишет о далекой, холодной, мрачной северной столице России XIX века. Главный герой пытается разобраться в обстоятельствах гибели своего пасынка, а на самом деле – в себе самом. Приходится как то проживать жизнь, хлопотать о жилье, разбираться с полицией, долгами перед кредиторами, женой в Дрездене, но все это как-будто в вакууме, как будто весь мир лишь декорация. Все не имеет значения, кроме душевной тревоги. Как можно жить, когда есть мокрая, голодная собака, привязанная к водосточной трубе, когда есть грязный, вонючий шпион, приставленный к тебе, когда есть всёпонимающая Матрена, когда есть нечаевское искушение власти, силы, упоение от тайны? Как жить одному, когда всё одно и все едины и все за всех в ответе? Что такое творчество как не преступление перед Богом? Что такое человек как не обезьяна Бога? Куда от всего этого деться? И желчь, желчь во рту, противное ощущение несовершенства. Как итог, настоящая литература, чудо. Тревожное, но чудо!

Казалось бы, развитие должно способствовать увеличению счастья, наполнению жизни смыслом и созиданием, но нет, постепенно, незаметно мир сваливается в яму, глубину которой лишь подчеркивают случающиеся время от времени кризисы: религиозные, ядерные, нефтяные. К 2027 году, в котором разворачивается действие романа, общество разделилось на богатых и бедных, средний класс как его основа, как представитель «нормальной жизни» исчез. В этом мире исчезает традиционная религия, на смену ей идут неоязыческие, нью-эйдж, экологические культы Викки, матери-земли, женской богини. Люди не верят в прогресс, технологии, светлое будущее. Время – иллюзия, будущего нет, все растворяется в вечном круговороте сансары, в котором все мы реинкарнацируемся вновь и вновь. В этом мире исчезает и сексуальность. Секс слишком обременителен, слишком интимен, чтобы впускать его в свою жизнь. Люди приватизировали мир, выбросили большие Смыслы, подчинив свое существование обустройству индивидуального комфорта.

Возникли новые формы терроризма. Теперь это насилие, которое ничего не требует, не выдвигает ультиматумов, не потрясает лозунгами. Теракты и их видеосъёмка совершаются буднично, как будто отрешенно, как некая неизбежная данность вроде плохой погоды или рекламных пауз по ТВ. Конечно, у спецслужб свои планы на это, и вроде бы есть какая то гипотеза, объясняющая преступный замысел, но мы же знаем, плохую погоду не победить, а реклама – двигатель торговли. Кстати, отец главного героя, болезнь которого и послужила началом событий романа как раз бывший высокопоставленный службист, немощь которого только подчеркивает неспособность старого, грозного, мускулистого мира противостоять этой новой, неуловимой, неоформленной, вне-идеологичной угрозе.

На фоне глобального заката Европы перед нами разворачивается история отдельного человека – типичного героя уэльбековских романов: белого европейца, фрустрирующего гетеросексуала в ожидании старости и (придется смириться и с этим) смерти. Как и глобальный мир, отдельная жизнь тоже, скорее, представляет собой крах надежд и сожаление из-за невозможности что-либо изменить. Но это дарует главному герою какую-то высшую жизненную мудрость, благодаря которой он вновь обретает близость и теплые чувства с казалось бы совершенно чужой уже женой. Что тут сказать? Человек уходит, а мир остается, и, может быть, ощущение кризиса возрастное. Когда ты молод и полон сил, вся неустроенность мира воспринимается как нечто несущественное, назойливо, мелочно-ненужное. Впереди вся жизнь. Когда ты понимаешь, что все главное в жизни позади и финал уже хоть отдаленно, но виден, у нас остается два возможных варианта: принять это с трезвым холодным спокойствием или сопротивляться, цепляться за привычный жизненный уклад. Кстати, приготовление к смерти главного героя в «Уничтожить» неизбежно вызывает ассоциации с великой повестью великого русского писателя «Смерть Ивана Ильича». И по форме, и по существу это умирание описано авторами по-разному (экзистенциально-феноменологически у Толстого и эпикурейско-стоически у Уэльбека), и то, как это делает французский автор, тоже достойно высокой оценки.

Роман прекрасен и я желаю автору тех самых жизненных сил, спокойствия, твердости духа, невозмутимости перед лицом надвигающегося конца. Я слышал, что «Уничтожить», возможно, последний его роман. Но я надеюсь и буду ждать новых вещей от него. Его оптика, язык, легкость в описании мне важны и нужны.

П.С. Уэльбек чем-то напоминает мне Романа Сенчина: их творчество, темы, герои ровно-постоянны, только у Сенчина настроение книг более опустошенное, бесприютное, а у француза оно наполнено легкой грустью, меланхолией, ресентиментом. И то, и другое состояние мне понятно и близко, с удивительным чувством обращаюсь в него, бережно храню его сокровища.

Эх, где вы, святые девяностые…серые питерские подворотни, мрачное осеннее небо, Апрашка, челноки с клетчатыми сумками, цыгане с золотыми зубами, разборки с ментами. И немного жаль их, кто как Илья попал в водоворот тех событий, и немного завидуешь им, они дышали каким то особым воздухом, надежда слышалась в неказистом русском роке и виделась в иностранной пачке сигарет и баночке Пепси. Страна сбросила с себя застойное оцепенение и, ошалевшая от перестроечных процессов начала новую, свободную жизнь.

Петербургский текст русской литературы пополнился новой главой. К Петербургу Пушкина, Гоголя, Достоевского, Белого, добавился Петербург Стогoffa. С его улиц исчезли призраки и химеры, уже не гуляют по нему носы майоров и не лихорадит от фантастически соблазнительных идей студентов-раскольников. Теперь это город грязных мятых долларов, неуютных баров с дешевым алкоголем, город клубов с набыченными охранниками и пьяными финскими секс-туристами. По своей провинциальной наивности я представлял себе жизнь питерской богемы все же несколько другой: томные художницы, выставки, застольные споры с полусумасшедшими философами, секс в парадных, групповухи…А у Ильи все как то буднично. Ну пили, пили, ну «делали секс» (дурацкое какое выражение, как будто «делали дело»). Без огонька как-то что-ли.

Выпадает из общего целого завершающая часть романа, в которой герой отправляется в Малайзию. Внезапно выясняется, что у героя есть бывшая жена, что у него есть ребенок, по которому он очень скучает, что он переживает уходящую молодость и сожалеет о неготовности завязать с выпивкой и бесприютно-скитальческой жизнью. Экзотическая страна, успешный модный гуру, веселая датчанка, и я – без роду, без племени, никому не нужный, тоже везде чужой и нелюбимый. Эта часть понравилась мне больше всего. Ну конечно, где мы острее всего понимаем свою бренность? В дороге, в дороге, в дороге…

Не знаю как насчет лучшего произведения о девяностых, у меня, обитателя депрессивного шахтерского городка, та эпоха была несколько иной. Без налета этой вот журналистской меланхоличности. Прямее и грубее. Как по мне, эту эпоху лучше показал Балабанов. Но, все же, испытываю некоторую ностальгию по тому времени, и для себя полагаю книжку хоть и не замечательной, но вполне годной. Как говорится, по Сеньке и шапка.

Можно ли описать словами жизнь? Жизнь целого космоса, целого мира который и есть человек? Можно ли ответить самому себя на вопрос, для чего все это? Зачем дано мне это время, зачем это место, эти люди рядом со мной? Зачем мне память обо всем, о плохом и хорошем? И зачем вообще нужно плохое и хорошее? Можно ли осознать состояние трансгрессии? Мистический опыт? Феноменологию мифа? Как могу я, циничный и «всезнающий» разум понять это? Вечность, круговорот времени, множественные личности моего «Я», его мужские и женские архетипы, возвращение в детство, блуждание по бесконечному Городу, встречу с непознаваемыми сущностями, знакомыми с детства и забытыми во взрослой жизни? Как понять этот переход через войну, старость, грузную телесность, заботы и хлопоты, одиночество, единственного друга – стареющего рыжего кота к Тряпичному и Песочному зайцу, симпатичным мальчику и девочке, в которых узнаешь самого себя, к молодости, легкости в теле и упругости в мышцах, к «Томасу Манну», к собаке Макаке…

Как можно оценить исповедь человека, мудрость которого превосходит все мои убогие попытки понять этот мир? Кто я такой, чтобы хоть как-то измерить ЭТО? Раскрытие души, обнажение глубин своего «Я», таких глубин, о которых мы забыли, став взрослыми, о которых мы боимся думать, цепляясь за сиюминутные делишки, пытаясь забыть голос мира, бытия, того, что автор назвал Синим Треугольником. Конец близится и вопрос только кто уйдет первым – автор или кот Макс, вскрикнувший однажды во время микроинсульта человеческим голосом. Как принять то, что книга была написана в 2001, а автор ушел из жизни в 2020. Долгие девятнадцать лет Синий Треугольник ждет своего часа в ящике стола, долгие девятнадцать лет снятся все те же унылые серо-коричневые сны, долгие девятнадцать лет заяц с грустным видом сидит на подоконнике, долгие девятнадцать лет нет ни выходов в море, ни купания в речке, ни покорения горных вершин, а есть только все нарастающая усталость, дряхлость, тяжесть в теле.

Но мы, я и автор верим, в конце концов (какое то завершение у всего этого цикла все же должно быть) все мы встретим Своих: маму, Ерошку, Еську, Серафиму, зайцев, кота, Макаку, каравеллу, Город, – все то, чем мы так дорожим.

П.С. и кошку, убитую отчимом, мы тоже, конечно, встретим. И все будет хорошо!

П.П.С. а почему именно Синий Треугольник? Прочитал, что в нацистских концлагерях была своя система опознавательных знаков. Так вот, синий треугольник означал, что его обладатель является эмигрантом. Не знаю, вкладывал ли Владислав Петрович этот смысл, но, согласитесь, к повести он подходит. Жизнь как эмиграция, тоска по дому, детству, счастью…

П.П.С. Лучшее, что я читал у Крапивина и вообще, одна из лучших книг!

Всему свое место и время, и книгам тоже, поэтому читать «Дочь Монтесумы» нужно в юношестве, когда еще веришь в любовь и торжество добра над злом. Я же, так получилось, пропустил роман в свои юношеские годы и добрался до него лишь в зрелом возрасте, искушенный и разного рода литературой, и с уже кое-каким жизненным опытом, в том числе путешествием по тем самым местам, о которых идет речь в книге. Довелось побывать и на руинах Теночтитлана в Мехико, и в Теотиуакане, и увидеть издалека Попакатепель. Восхищенный культурой и историей мезоамериканской цивилизации, я прочел немало серьезных книг и прослушал ряд интересных лекций по этой теме, поэтому «индейская» часть книги Хаггарда показалась мне несколько наивной, упрощенной. Хотя…скорее всего я не прав, сказав об упрощении, ведь ко времени написания книги (1893) серьезных исследований по цивилизациям Центральной Америки не было, и общее понимание этих культур было простым (чего стоит мысль Энгельса об отсутствии государства у народов этой культуры).

И с художественной стороны к роману есть претензии, герои получились несколько картонными и шаблонными. Главный герой романа – рыцарь без страха и упрека, ведомый в путь чувством долга перед словом, данным родителю, а также надеждой спасти, то есть быть достойным принцессы, то есть соседской девушки Лили. Индейцы изображены в руссоистском духе как благородные дикари, прямодушные, наивные в своей открытой чувственности, несколько отрешенные от земной жизни верные слуги своих суровых богов. Насколько благороден и спокойно-мужественен Куатемок, как величава и преданна прекрасная Отоми – само воплощение Женственности, идеал романтической героини, и как мелочно-ничтожны конкистадоры, ослепленные золотом и похотью.

Бросилась в глаза культивируемая автором тема англо-испанского противостояния. Излишне нарочитой выглядит разница между скромными, но порядочными, верными своему слову и делу англичанами и коварными, заносчивыми, жадными и жестокими испанцами (в книге есть сцена избиения населения Теночтитлана испанцами, но в научной литературе я встречал мнение о том, что истребление захваченных городов вообще не было свойственно испанцам и жителей Теночтитлана вырезали союзники испанцев тласкаланцы, ненавидевшие ацтеков). Интересно, что роман, а именно британская его часть, содержит в себе автобиографические мотивы, так автор романа Генри Хаггард тоже вырос в небольшой деревушке, тоже был влюблен в соседскую девушку Лили, так же был нежеланным женихом, и по этой причине получил назначение в далекую Африку. Как написал один из биографов Хаггарда, его юность – это «история типичного младшего сына викторианского джентри — мечтательного, меланхоличного, не заботящегося о карьере, грезящего о том свете, который когда-нибудь озарит его жизнь». Очень похоже на историю взросления главного героя книги. Кстати, несмотря на минусы романа, вот этот вот колорит сельской Англии – скромный, неспешный, туманный, преисполненный какого-то особого британского достоинства, очень уж откликается в моем сердце, поэтому за эту часть романа ставлю ему плюс.

Как итог – книгу стоит прочитать мечтательным юношам, чтобы полюбить или хотя бы заинтересоваться удивительным миром Мезоамерики, раскрыть который в большей степени им помогут книги других авторов. Кстати, юноши, пошарьте на книжных полках своих бабушек и дедушек, очень высока вероятность того, что книжку вы там найдете, очень уж она была популярна у нас в свое время.

С недавнего времени открыл для себя мемуарную литературу и, что удивительно, оказывается, мемуары мемуарам рознь. Что я имею в виду? Поясню: есть дневники такого рода, что автор писал их, скажем так, только для себя: фиксировал мысли, переживал, мучился, стараясь сохранить, запечатлеть время и бытие для себя, возможно, и не рассчитывая что кто-то когда-то прочтет их и поймет написанное. Своего рода феноменологический акт интроспекции, переоткрытия самого себя. Особенно интересны такие дневники, в которых мы обнаруживаем противоречивую, не плоскую однозначную личность. К таким мемуарам я отношу, например, «Мартиролог» Тарковского (действительно, не вяжется с одной стороны Автор, Творец, каким был Андрей Арсеньевич и его переживания по поводу недостроенной дачи и вечной нехватки денег) или дневники Георгия Буркова, в которых приоткрывается для нас сложная и во-многом трагическая фигура (за образом пьяненького советского непутевого мужичка, каким он был на экране, скрывается личность рефлексирующая, остро переживающая несовершенство мира). Другой тип мемуаров – рассказ о себя для читателя, что, к сожалению, таит в себе опасность ненайденной автором смелости раскрыться, вывернуть себя наизнанку, поделиться глубоко личным, тревожащим самого себя. В этом случае автор так и остается «на сцене», в образе, в маске. Такая, своего рода, «Малая земля» Брежнева. В этом отношении я воспринимаю «Повесть о жизни» не как личный дневник, а скорее, как автобиографическое художественное произведение.

Собственно говоря, для этого есть и формальные поводы, например, автор опускает в книге весьма значимые эпизоды из собственной жизни – женитьбу, рождение сына, знакомство и отношения со второй женой (герой его мемуаров в эти годы переживает первую влюбленность, нежные, романтические чувства). Биографы, уверен, найдут множество иных иносказаний, умалчиваний и т.п. Но это и не важно. Константин Георгиевич обращается к нам, читателям, делится своими размышлениями, и нам не стоит воспринимать повествование как личный дневник. Это, конечно, может разочаровать читателя. Но в остальном – книга великолепна. Если рассматривать ее именно с художественной точки зрения, то мы увидим и замечательный русский язык, и богатый сюжет, и интересные наблюдения. Действительно, книга охватывает лишь первую треть жизни героя, но чего в ней только не было – и жизнь, и смерть, и тяжелый труд, и война, и путешествия, и лишения…То ли это свойство определенного типа людей вбирать от жизни столь многое, то ли это признак времени, порождать на сломе эпох многие события, но я, оглядываясь на свою жизнь (которая в сравнении со многими, подавляющим большинством из моего окружения, не такая уж и простая, «обыденная»), вынужден признать ее размеренность, однобокость что ли.

Книгу читал целиком и сразу и, наверное, не стоило этого делать, так как тест все же немаленький и в какой то момент (скажем так, третья четверть книги) стало немного скучно. Дело еще и в том, что эта часть книги посвящена первым годам советской власти и югу страны: Одессе, Кавказу, а во мне почему-то вызывают отторжение и эта эпоха (даже из курса истории, ну никак не структурируется у меня это время), и южно-русский, одесский (ох уж этот бесконечный назойливый одесский юморок), кавказский (гостеприимный прям настолько, что «щас зарэжу») колорит. Так что эта часть для меня мимо. А вот первая половина книги: прощание с отцом, учеба в Киеве, работа кондуктором, служба санитаром, и завершающая ее часть, открытие Мещеры, красоты русской природы, встреча с миром – травой, воздухом, ветром, водами реки, пением птиц, – вот это для меня стало по-настоящему ценным и прекрасным. Обязательно посещу эту самую Мещеру, хочу погулять по ней один, в тишине, ранней осенью.

Никого не оставят равнодушным страницы, где мы вместе с героем хороним отца, ухаживаем за раненными солдатами в санитарном поезде, наблюдаем за медленным старением матери и прогрессирующей слепотой сестры, пытаемся спасти от пневмонии замерзающего в поезде беспризорника. А еще здесь есть странная и страшная история ночи в гостинице, подобная истории известной как «арзамасский ужас» Толстого. Таинственный номер в гостинице, недобрые предчувствия, ночь, сорок минут четвертого, нечто, вторгающееся в привычную жизнь словно из ниоткуда. Не буду раскрывать всего, прочитайте сами и этот фрагмент, и историю Толстого, – это того безусловно стоит. И если для Толстого этот опыт стал поворотным в жизни, той самой экзистенциальной пограничной ситуацией, перевернувшей его привычную жизнь, то Паустовский объяснил происходящее через участие милиции, рационально, но, все же, как мне показалось, сам он, в глубине души чувствует мистическую, бессознательно-злую сущность случившегося с ним.

В общем, подводя итог, всем нам суждено не просто существовать в этом мире, но как-то осмыслить, понять жизнь. И в этом отношении полезно обращаться к опыту осмысления других, тем более так тонко чувствующих и много повидавших людей как Константин Георгиевич Паустовский. Поэтому, обязательно читать, наблюдать, стараться понять. Жить – одним словом.

Очень теплая, добрая, уютная книга. Что может быть лучше, чем вновь оказаться беззаботным мальчишкой в разгар теплого лета (если вы вполне себе солидный мужчина) или юной, влюбленной и любимой девятнадцатилетней студенткой (если вы уже взрослая, прости Господи, женщина)? И Владислав Петрович дарит нам возможность вновь окунуться в эти счастливые дни. «Земной» мир книги, как я и написал выше, очень уютный, домашний: действие происходит в небольшом уральском городке на берегу судоходной реки, Юля работает в тихой библиотеке, живет у хорошей хозяйки в небольшой пристройке, в окна которой смотрят гроздья рябины. Так и хочется побывать у нее в гостях. Замечательным получился Фаддейка – непосредственный такой, ответственный, честный, смешной. Даже не знаю, возможна ли дружба маленького мальчика и вполне уже взрослой девушки, как говорится, по-настоящему? Наверно возможна, если жизнь сведет их вот так, в состоянии некоторого «отрыва» от обычной жизни, что и случилось с Юлей. А еще, наверное, ей приятно чувствовать себя взрослой, умной и рассудительной рядом с мальчишкой. В общем, хорошими получились эти герои!

Удивительный все же автор Владислав Крапивин! Чего только нет в его книгах: и суровый реализм, и технофантастика, и триллер-хоррор, и сказка. А в этом произведении мы знакомимся с созданным им фэнтезийным миром: Марс, итты, осажденный город, песчаттные волки, умирающий король. На гранях Великого Кристалла всему есть свое место! И как связаны эти миры…Обычный сорванец Земли выступает наследным владыкой древнего государства; оружие, грозящее уничтожить человечество, возможно, уже уничтожило цивилизацию прошлого, о чем нам напоминают заброшенные башни; звонок по неработающему телефону запускает события в «реальной» жизни. Мир — война, детство — взросление, своё-чужое, – роман связывает для нас множество историй и событий, с которыми интересно знакомиться и приятно узнавать. И с удовольствием почитал бы еще о крапивинском Марсе и иттах. При всей моей нелюбви к жанру фэнтизи у него эта история получилась убедительной.

П.С. А какой шикарный финал книги! Мальчик, девушка, верный друг из других миров, лето, солнце, вся жизнь впереди…

Великолепная книга! Очень правильное сочетание составляющих единое целое фантастических элементов (путешествия во времени, покорение космоса), гуманитарной, социальной проблематики (беспризорные дети, терроризм, распад государства, дружба, любовь к животным), триллера-хоррора (инфернальное зло, маньяк-садист, слуга-карлик, пытки), религиозно-философской составляющей (вера, культ корабликов, размышления о природе Добра и Зла, законов Мироздания). Читается легко, интересно, и вместе с тем никакого ощущения халтуры или хотя бы несерьезности. Хоть книга и написана в тяжелый для страны 1993 год, но вызывает состояние спокойствия, неумолимой победы добра над злом, веру в торжество Правды.

Традиционная для Крапивина история взрослого и ребенка предстала здесь в неожиданном виде встречи одного и того же человека в разных возрастах. И здесь, на мой взгляд, важна не только фантастическая составляющая (что же будет со мной, взрослым, если что то случится со мной – ребенком), но и экзистенциальная. Кто такой я? Вот этот вот Петька-петушок – я ли это? Или этот вот толстый увалень Питвик – хотел бы я стать таким? Тема несбывшихся надежд, упущенных возможностей. Интересно, какой бы я дал совет сам себе четырнадцатилетнему…И услышал бы я сам себя взрослого четырнадцатилетним? Очень сомнительно, ведь столько раз зарекался делать или не делать что-либо и столько раз срывался. В общем, интересный опыт, необычые переживания, разговор с самим собой – есть что осмыслить.

Зловещим и по-настоящему жутким получился образ главного злодея. Тема массовых убийств, маньяков-садистов стала, можно сказать уверенно, –популярной в конце восьмидесятых-начале девяностых в связи с именами, которые не хочется и вспоминать. Но, что интересно, Владислав Петрович, во-многом, переосмыслил образ этих людей, которые, в большинстве своем были и есть малообразованные, социально отчужденные особи с задержками и отклонениями в психическом развитии. Здесь же злодей иной: артистичный, утонченный, рафинированный. Это зло особого, эстетского рода, зло, имеющее под собой своего рода идейную основу. Да, мир диалектичен и гармония требует единства и борьбы противоположностей, и Феликс Антуан Полоз верный слуга темной стороны Мироздания. И описан он классно, так и представляется вживую это вытянутое лицо, крупные зубы, локоны парика, слуга-горбун. Фальшь, уродство, ненастоящесть, искажение. И как точно автор находит ремесло столь ужасному существу – руководитель детского хора: и величественно, и трагично, и возвышенно, а в целом ¬ – прямое попадание в образ слуги Дьявола.

До слез трогательна в повести тема мамы, ее любви, памяти о ней, ее поисков. Мама, рельсы уходящие вдаль, тяжелое детство – Господи, благослови душу раба твоего Владислава! Читая этот, постоянный для автора сюжет матери и ребенка я понимаю сколь мелочны и незначительны проблемы денег, недостаточного жизненного комфорта, моды и т.п. в сравнении с этой вечной и всепобеждающей темой! Как же велик, замечателен, и по-хорошему человечен Автор, из книги в книгу напоминающий мне, что значит быть Человеком! В очередной раз, спасибо вам, Владислав Петрович!

Как и многим читателям роман дался мне непросто: что то сопротивлялось чтению, откладывал его время от времени, терял линию повествования. Конечно, ждал интриги, чудес…Какой то ясной линии повествования у меня в голове не осталось, лишь общее настроение книги – тревожность пожилого писателя, легкость проводника Сашки, жизненная мудрость Генриетты Глебовны. Роман не о приключениях, он о другом ¬ – о времени, старении, о жизненных итогах, о надежде на будущее, воплощенной в мальчишках и девчонках с их искренностью, честностью, чувством справедливого. А вообще, путь героев через Пустыню напомнил мне путь Роланда из Гилеада. По-моему, это была одна и та же пустыня, или какая-то ее инкарнация на гранях Великого Кристалла. Стрелок и Писатель, Сашка и Джейк, Чиба и Ыш. Да, для меня миры Темной башни и Кристалла – это один мир. Воспринимаю их как единое целое.

«Говорят, книги человека портят…»

Катерина – главная героиня повести «Хозяйка»

Очень странная повесть, конечно. Знаете, что она мне напомнила? Фильмы Линча. Такая же тягучая, мрачная, иллюзорно-зыбкая, болезненно-сновидческая. Как и в фильмах Линча инфернальное соседствует с обыденным: так, герой повести, свернув с центральной улицы попадает в странный дом с его привратником – плохо говорящим на русском и что-то скрывающим дворником-татариным. Словно исчезает куда-то шумный деловой Петербург и мы оказываемся в пустом, тревожном Твин Пиксе. А еще там есть старушка на антресолях, что то выглядывающая и бормочущая на своем, полубредовом. Что то вроде женщины с поленом. Ну и главные жильцы – старик Мурин, человек, видимо, с деньгами и еще какой-то тайной силой над, собственно, вторым жильцом, «любушкой» Катериной (ну а это мне напомнило, разумеется, «Синий Бархат» и героев, которых исполняют Деннис Хоппер и Изабелла Росселлини. А сам Василий Ордынов – герой Кайла Маклахлена из этого же фильма).

События повести в какой-то момент проваливаются в сон, грезу, время растягивается в тысячелетия, нить бытия рвется, всё заполняется тревогами и страданиями. В бреду появляется фигура какой-то куклы изводящей главного героя своим преследованием; пробуждение ото сна сопровождается припадком Мурина, его искаженным лицом, пеной изо рта. А потом его припадок оборачивается хитрым прищуром и громогласным смехом – а не было ли все это инсценировкой, бесовским наваждением? Сложно понять что происходит, а что только чудится, где белый вигвам, а где черный, где Купер, а где Боб.

Единственный рациональный и понятный субъект повести – чиновник Ярослав Ильич, вносящий хоть какой-то порядок в происходящее (а стало быть, он напомнил мне шерифа Трумэна). Благодаря ему и получится съехать с квартиры, да и события получат хоть какое-то объяснение. Это будет объяснение, конечно же, поверхностное, и вся тайна так и останется сокрытой, но всё же.

Хоть и прочитана критиками Катерина как страдающая пленница, мне она показалась не столь простой. С одной стороны она пленница-страдалица, но ведь повесть называется «Хозяйка», а значит не столь она и несвободна. И все ее явления Ордынову сопровождаются каким то помрачением рассудка, околобредовым состоянием и словно похмельем. Разговор с ней, попытка доискаться правды ни к чему не приводит, на все вопросы хозяйка отвечает что-то бессодержательное: любовь, люба, любушка, радость моя, голубушка, ненаглядная, и т.п. И кажется мне, что всё это неспроста, и за всей этой красотой и беззащитностью тоже скрывается бесовщина и тьма.

Жуткая повесть. В смысле, до жути интересная.

БОльшая часть отзывов о «Сказках…», которые мне встретились, показались сдержанно-осуждающими: пропала, дескать, крапивинская легкость, вера в добро, чистота, ясность, на смену им пришли темы государственного насилия, тайных методов работы спецслужб, и даже намеки на гомопедофилию. Да, время накладывает свои отпечатки и 1991 год был далеко не самым светлым и добрым. Но, мне роман понравился как раз обращением к этой серо-неприглядной позднесоветской обыденности, которая и узнается мною (я сам застал эти годы мальчишкой) и одновременно к сказочности, что дает мне возможность представить эту реальность в параллельном отношении к иным граням Кристалла, а также укрепляет мою веру, что есть другой мир – более определенный в отношении Истины, Добра и Красоты, – так, наверное, я бы его охарактеризовал.

Первое ощущения от прочтения – книга действительно оправдывает свою «сказочность». Если «Гуси…» были фантастикой, социальной антиутопией с элементами триллера, а «Белый шарик…» показался мне своего рода философской притчей, то «Сказки…» таят в себе волшебство, магию, превращения; в них появляются шкыдлы и чуки, напоминающие то ли кикимор, то ли домашних эльфов; в романе звучит тема свободного мальчишеского полета на самодельных крыльях. И даже фантастическая составляющая романа – те самые инопланетяне, воспринимаются как что то фольклорное, как легенды-байки этих мест. Уютно-сказочное состояние, как по мне.

Очевидно, что художник Волынов – альтер эго самого Крапивина. И мне интересно, я почти уверен, что в жизни Крапивина тоже состоялась гбшная тема. Конечно, не могли пройти бдительные органы мимо альтернативной пионерии детско-юношеской организации, которой была «Каравелла». Насколько все это было реально: вербовка, предложение об информировании о настроениях в среде своих коллег, ну и все прочее? Знаю, что Владислав Петрович оставил нам и свои мемуары, и просто отдельные истории и зарисовки из своей жизни, но, по-моему, этой стороны они все же не касаются. А было бы, конечно, интересно узнать. Думаю, немало было соображений у советского партийно-номенклатурного и чекистского аппарата на его счет.

И еще: мне очень понравилась атмосфера похода в романе: заброшенная улица, ржавые останки экскаваторов, гипсовые статуи физкультурниц и шахтеров, болото, туман, безлюдные места. Зона. Мне это напомнило чем то путешествие отряда из «Града обреченного», и я очень люблю эту атмосферу дороги, тайны, пустоши. Хочется возвращаться туда снова и снова и переживать все заново. С нетерпением берусь за следующий роман цикла.

Я думал, ничто не способно превзойти такой роман цикла как «Гуси гуси, га га га» и, к счастью, ошибся. «Белый шарик …» стал более близким мне, родным. Действие проходит в провинциальном сибирском городке, и сам я из похожих мест. Чем то понятным, «своим» для меня стало время действия романа – первые, тяжелые послевоенные годы. Хоть я не имею никакого отношения к этому времени, но почему-то близко для меня это послевоенное бытие, восстановления после большой беды, скромная, небогатая жизнь, вынужденная экономия, и вместе с тем желание помочь другому, поделиться с нуждающимся. Опять же, очень трогательными стали для меня семейные отношения мамы, Стасика и сестренки. Какое чудо, что жизнь победила смерть! Хочется верить, что после пережитого малышка будет сильной, здоровой и все в ее жизни будет хорошо.

Понятной темой для меня стала тема алкоголизма в семье с его деградацией, хамством, унижением. Как много горя принес он. Иногда задаю себе страшный вопрос: возможно ли такое падение со мной? И, встретив такого персонажа, как отчим Юлий Генрихович, встряхиваюсь и говорю сам себе: нет, так низко упасть я не смогу.

Тема с подростковым насилием тоже понятна, видимо, всем нам. Задаюсь себе вопросом: к чему это? Зачем унижать слабого, беззащитного? От безделья это все или есть какие то другие причины? И почему мир устроен так, что не работают никакие уроки, никакие примеры добра, мужества, честности и по-прежнему появляются эти чичи? Неразумно, страшно, мерзко от этого.

Великолепна линия перевоплощения практически бессмертной совершенной звездной сущности в обычного мальчугана. Вечное и земное сошлись в одном. Как принято говорить в философии: «микрокосмос и макрокосмос совпадают», и я согласен с этим: бесконечность звезды не превосходит бесконечности человеческой жизни с ее надеждами, мечтаниями, памятью. И какой мощный финал романа: блестящая научная биография Якова Михайловича Скицына, дети-койво, Дорога, дом с крыльцом и желтое окно. С ними и жить не страшно!

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал…

А.С. Пушкин

Если бы я прочел повесть, не зная имени автора, я бы предположил, что автор, конечно же, Гоголь. Все же Достоевский прославлен в большей степени как мастер выворачивания наружу духовной изнанки человека, рассмотрения бесконечных пластов и оттенков душевной организации, темной стороны всего, что казалось внятным, ясным, рациональным – всего того, что сам он назвал «подпольем». История Голядкина, в большей степени, фантасмагорична, бредово-иллюзорна, сказочно-зыбка. В ней слышны отзвуки гоголевского, гофманского, кафкианского мира. Голядкин-младший – эдакий мелкий бес, пакостничающий и жульничающий исподтишка в высоких чиновничьих кабинетах холодного Петербурга (и это, конечно, Гоголь); страшное и мистическое соседствует с обыденным, повседневным: в служебные хлопоты по поводу милости Андрея Филипповича и хозяйственные споры с немкой врывается зловещий заговор, некие недоброжелатели, воплощенные впоследствии в образе доппельгангера, – и все это в конце концов обернется небытием, безумием, каретой и казенной квартирой с прислугой (гофманские сюжеты). Голядкин старший пытается как то разрешить ситуацию с появлением двойника рациональным способом, объясниться с ним, вернуть на место пошатнувшийся порядок, но каждый раз злая сущность ускользает от него, окружающие не замечают двойничества и обмана (здесь есть что-то кафкианское, что-то от неуловимых хозяев «Замка»). Как же все переплетено в культуре, как же все взаимосвязано.

А вообще, хочу сказать спасибо Петербургу. Как много таинственного, волнующего, тревожного таит он в себе! Какие мощные силы пробуждает он: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Житинский, Битов, Балабанов, Горчев и многие-многие другие. Читая «Двойника», во мне просыпались смутные воспоминания моего посещения этого города: зима, пронизывающий ветер, фонари, яркий проспект и неуютные подворотни, каналы, каменные величественные и неприветливые здания, темный Михайловский замок…Мои воспоминания и текст автора соединились в моем воображении и породили удивительное впечатление от текста как чего то личного, понятного только мне. Очень необычное ощущение.

«Спокойствие, только спокойствие», – как говаривал один очень мудрый мужчина с пропеллером. Не торопитесь пачкать его (пропеллер) чем-то нехорошим. Да, минусы романа очевидны. Да, все скомкано, сваляно, брошено в одну кучу. Да, сюжет нелеп, а персонажи картонны. Да, ходы с предательством мы встречали уже не раз, и не два. И тему тайного всемирного закулисья тоже. Не раз, и не два. Да, в романе считывается актуальная повестка: Китай, метро-бункер, шпионы-разведки, частные армии, конец света. Всё это понятно. Но, но, но…Хитрый Борис Шалвович, как мне кажется, показывает нам, читателям, незаметную такую фигу, прищуривается при этом и немножко так улыбается в свои небритости. Надо разобраться. А дело в том, что вся эта нелепица – всего лишь попытка «стать писателем» старого верного слуги одного благородного мужа. При этом попытка уже не первая, и о прошлой сам рассказчик вспоминает как о провальной. А что ждать нам от второй попытки? Правды, красоты, убедительности? Навряд ли. Откуда взяться таланту рассказчика у бывшего вышибалы-якудзы, покорителя сердец тетушек-кумушек? Где взяться мудрости у пусть и хорошего, но далеко не глубоко рефлексивного человека? Нет ли у него, самурая по духу и простолюдина по происхождению, глубокого желания подвига, славы, ощущения себя спасителем? Не без этого, я думаю. Отсюда и рассказ: где то подвела память, где то захотелось приукрасить, где то погеройствовать… Простим ему это, мало кто из нас способен даже на этот уровень. А в общем то, не так уж все и плохо. Чтобы отвлечься от унылых будней, такие истории и такие герои в самый раз.

У каждого путешествия есть своя тайная цель, о которой не знает и сам путешественник.

Мартин Бубер

Для меня нет книг более близких, родных, чем книги Крапивина. Я вырос на них, да и сам во-многом был таким же крапивинским мальчиком, и сам, хочется надеяться, стараюсь сохранить в себе ту установку на добро, честность и прямоту, которым эти книги меня учили. Можно, конечно, критиковать «Крик петуха» за его несамостоятельность, какую-то промежуточность в цикле «В глубине Великого Кристалла». В сравнении с предыдущими книгами здесь меньше событий, напряжения, драматизма. Герои – новые, и встреченные нами ранее, появляются, присаживаются к костру, знакомятся. Дороги приводят нас в одно место, веревочки свиваются в один узелок. Возникает ощущение, что мир готовится к какому то масштабному сражению, великой битве. Немного тревожное ощущение. Башня, кристалл Яшка, галактика Гельки Травушкина, предводитель кочевников Юр Танка и уже знакомые нам Цезарь и Витька Мохов встречаются здесь, на дороге, следуя некому Року, судьбе, своему предназначению. И крик петуха: чистый, ясный, звонкий. Я понял его как голос силы, жизни, победы всего живого над безжизненным. Пусть будет так, пусть этот крик отгоняет тьму и зло, пробуждая детей койво и всех нас к новому дню, светлому и счастливому. С надеждой на это приступаю к следующему роману цикла.

Начинается все прям по-фандорински: труп непримечательного жильца съемной квартиры, мужчины в очках золотой оправы, дворник, соседи, небольшой бордельчик, денежные долги и ссуды – у всех в шкафу скелетики, все что-то недоговаривают. Убедительно и споро заработал механизм следствия: и околоточный постарался, и городничий подсуетился, и урядник как следует допросил свидетелей, и медик провел необходимые экспертизы, и судебный следователь бумаги подмахнул, и прокурор уже речь заготовил…А вот дальше сюжет поворачивается в область политического сыска, деятельности охранных отделений, провокации, тайных агентов. Еще недавно всесильный начальник Департамента полиции сдает свои дела и приоткрывает лишь краешек тайных государственных дел, а вся, казалось бы, очевидная картина следствия рассыпается. Таким же непонятым (по крайней мере для меня) остается и символ ключа в романе: он появляется то тут, то там, намекает на что-то, интригует, подмигивает, обещает нам открыть любую тайну, любой замок. А что остается в итоге? В остатке то что? Кто убил-с, как говаривал еще один деятель сыска? Узнаете (нет) сами. В любом случае, роман добротный, читается с интересом и рекомендуется всем тем, кто интересуется историей революционного движения, деятельностью уголовной и политической полиции рубежа 19-начала 20 веков, тем, кто ценит Музей истории политической полиции, что располагается по адресу Санкт-Петербург, ул. Гороховая, д.2, всем тем, кто верит, что истина где то рядом. От меня оценка 8, я как раз из этих любителей-ценителей!

Федор Михайлович написал эту повесть, испытывая крайнюю нужду в деньгах, будучи в Семипалатинске. Так и представляю себе: холодно, голодно, чаек жидкий, Мария Дмитриевна волнует ум и сердце солдата линейного батальона, а тут, на тебе – и жизнь, и слезы, и любовь! Ну, если бы это был не он, чье творчество обессмертило его, то, возможно, мы и не прочитали бы эту вещь. Сгинула бы она, как и многие другие попытки оставить свой след (подзаработать) в литературе. Конечно, мы ценим Достоевского не за легкость, шуточки и водевили. Хотя, почему бы и нет. Что-то гоголевское есть в этой повести: провинциальное общество, тетушки-кумушки, сплетни, женишки-невестушки. И, конечно, фантастическая фигура Франкенштейна, киборга, искусственно-фальшивого, полуживого-полумертвого, полурусско-полуфранцузского дядюшки в его погоне за красотой и молодостью. Нелепые герои, нелепые ситуации, конфузливо, неловко, гротескно, карикатурно. Так и лезет в голову слово «кукрыниксы», хотя причём здесь они? Фук, пшик, бульк! Ку-кры-ник-сыыыыыыыы….

…И вот будет вечер зимний,

И вот пройдёт много лет,

И вот в самолёт реактивный

Мама возьмет билет.

И в день моего рожденья

Тот самолёт прилетит.

И выйдет оттуда мама,

И мама меня простит

Э. Мошковская

В романе Кинга «Институт» сюжет протекает в правительственном учреждении, где проводятся эксперименты над детьми. Грубый, убогий, топорный роман. Неинтересный, лишенный хоть какой-нибудь идеи, паразитирующий на крови, страхе, жажде экшена. И хоть уровень фантастичности в «Институте» выше, чем в «Заставе на якорном поле», но в мир «Заставы» я верю, а в «Институт» нет. Командор написал великий роман. В нем нет перестрелок и крови, а издевательства в нем терпят крах перед силой воли и честным мальчишеским упрямством (вспомните эпизод с садовыми тролликами и Ёжики). Это роман о любви, о ребенке, о маме, о предательстве, о дружбе. Главное для меня в нем – любовь ребенка и мамы, самая сильная на свете, которая разрывает пространство и время, которая оказывается сильнее всех препятствий, сильнее каких-то социальных правил, норм, соображений безопасности, которые почему-то, устроены вопреки ей. Что может быть мучительней преждевременного расставания ребенка и мамы? Господи, я вспоминаю как рыдал в детстве над песенкой мамонтенка из мультфильма, да и сейчас у меня в глазах щиплет от воспоминания о ней. Ужасно, страшно. Апокалипсис детства, предательство и обман. Мир не может быть таким. Да будет так, чтобы в конце концов на этих бесконечных гранях бесконечного Кристалла все потерянные встретились, все плачущие утешились, все обманутые были вознаграждены за свои страдания. Да будет так, чтобы мамы и дети были вместе в мире и дружбе. Да будет так!

В этой небольшой повести автор напоминает нам, что жизнь – всего лишь тлен, «суета сует и томление духа». Мирная, идиллическая жизнь двух аккуратных, внимательных друг к другу старосветских помещиков с ее хлопотами по поводу кушаний, посиделок с кошкой, укладываний на печи, прогулками по лесу и всего лишь формальными нагоняями приказчика – всего лишь сон, иллюзия, пыль. Скоро придет смерть и ничего этого не будет. За тихим уютным фасадом всех поджидает небытие и забвение. А наследник – дальний-дальний, совсем неродной и неблизкий вконец промотает и лес, и сад, и дом. И останутся только две заросшие могилки, которые тоже когда-нибудь да и сгинут в этом круговороте жизни и смерти. А что делать? Как быть? А ничего и не поделаешь, давай, хлопочи по части вареников к ужину. Живи пока живется, придет и твое время. Покойтесь с миром Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. Покойся с миром и ты, Николай Васильевич.

О, как же я хочу,

Не чуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись —

Другого счастья нет —

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

О. Мандельштам

Второй роман из цикла «В глубине Великого Кристалла» динамичнее, драматичнее и остросюжетнее первого. Удивительно, как в далеком 1989 году автор предсказал столь многое: ленивое отупляющее общество потребления, тотальный контроль через некие «индексы» (аналогичный нашим фобиям о всеобщем чипировании), политика исключения из правового поля маргинальных групп (как говорят современные социальные философы – «бан-оптикон», то есть исключение из оптики «ненормальных»: мигрантов, душевнобольных, когда-то чернокожих и геев, а сейчас уже в какой то мере белый и гетеросексуальный подпадает под этот самый бан). Еще очень удивила оригинальная находка автора об организации наказания в таком обществе. Есть только одно наказание – смертная казнь, которая приводится в исполнение через выбор универсальной машиной. Вероятность выбора зависит от тяжести совершенного проступка. Идея такого наказания, на мой взгляд, продолжает идеи Бентама и Фуко о тотальной, всевидящей власти, невидимой для абсолютно прозрачного для нее сообщества граждан. Никто не знает алгоритмов работы машины, но все знают, что за любое нарушение они будут включены в группу, над которой навис карающий меч Фемиды, от чего не спасут никакие крючкотворы юристы и правозащитники. Механизм работает, утверждая режим «нормальности», люди соблюдают правила, работают, выплачивают ипотеки, смотрят развлекательные сериалы, строят планы на отпуск у моря. «Нормальная жизнь», как говорим мы. «Все как у людей», как говорит мой отец. Тупик, страшно, и точно не то, о чем мечталось в детстве. Именно дети в произведениях Крапивина предстают самым точным индикатором честности, ясности. Там нет фальши, лицемерия, поэтому именно встреча с детьми переворачивает жизнь Корнелия. Да, эта история, думаю, подсказана автору историей Януша Корчака – великого и, не побоюсь этого, святого человека.

Мне очень понравился образ Рибалтера в романе, его язвительность, цинизм, карьеризм – все на деле оказывается лишь маской, страхом перед жизнью, желанием остаться незамеченным. Сбросить эту маску ему пришлось по воле случая, который он сам же и запустил. Герой, в каком то смысле еще более трагичный, чем Корнелий.

П.С. Чудесна мечта ребят – тоже хочется верить, что есть где-то те волшебные луга, на которых царят мир и гармония, где меня ждут только хорошие люди, где нет страдания и смерти.

В какой то момент я увлекся чтением мемуаров, воспоминаний. Видимо, средний возраст и попытка ответить самому себе на вопросы: кто я, зачем все это и почему? Обратиться к опыту других, более великих, мудрых, глубоких людей в таком деле весьма не бесполезно. Так я познакомился с воспоминаниями Тарковского, Буркова, Киплинга и тех других, кого не могу сразу вспомнить.

Воспоминания выдающегося историка, большого специалиста по древнерусскому искусству Дмитрия Сергеевича Лихачева попались мне на волне моего интереса к Соловкам, где мне посчастливилось побывать. Соловки – это особое место, какое-то сказочно-таинственное, своё, родное, словно возвратившее меня в далекое-далекое детство, которое, к слову, прошло совсем в других местах. Соловки, по признанию автора, стали его главным жизненным опытом. Это и лагерь, и спасение от расстрела, и последующие поездки туда, где уже именитый ученый наблюдал за реставрационными работами и проводил время в прогулках по архипелагу, предаваясь воспоминаниям о прошлом…Или страницы, посвященные блокаде. Это тоже нужно читать. Страшно. Страшно, но понятно, что тех, кто прошел через нее сломить, подавить, обмануть уже невозможно. И Дмитрий Сергеевич был именно таким человеком. Удивительная жизн . В очередной раз поражаюсь, как много дано одним, и как мало другим. Под «дано» я не подразумеваю какую то судьбу, удачу. Нет, просто жизнь прошла у одних осмысленно и насыщенно, у других тихо, но гармонично, у третьих – тихо, но беспокойно-мелочно, и так далее. Так вот, жизнь Дмитрия Сергеевича была широкой, масштабной, преисполненной значением и силой. Жизнь как подвиг. Жизнь как служение. Именно так – служение! Я иногда задаю себе вопрос: что во мне, русского по национальности, действительно русского? Моя кровь? Явно недостаточно, ведь нерусский по крови Пушкин – самый русский из всех нас. Мой язык? Да он как бы не ахти какой, чисто служебный, корявый. Выразить хоть какую-то чуть более сложную мысль, чем мысль о семье-деньгах-работе мне катастрофически трудно. И вроде бы понимание проблемы есть, и даже какое то целостное видение, а вот облечь это в слова не могу. О русской культуре, об ее истоках, началах, – об этом я не знаю практически ничего. Да, «Слово о полку Игореве» я читал, но прошло как-то мимо меня. Древнерусские храмы, архитектура…Да, впечатляет, но как какой-то лубок, забава для глазеющего туриста. Чем то по-настоящему родным, близким она для меня не становится. В общем, такой вот я Иван, родства не помнящий. Но не таким был Дмитрий Сергеевич, причем был им в условиях гораздо более сложных, чем мои. И не находил себе оправданий не думать, не заниматься этим, поэтому и думал, и делал.

Опять же, не буду вымучивать из себя многословия, которое будет и корявым, и ненужным, ограничусь тихой, но честной благодарностью человеку, посвятившего себя нашей истории и памяти. Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич!

«Детские книги, которые не стоит перечитывать во взрослом возрасте, незачем было читать и в детстве»

Клайв Льюис

Что сказать, на гранях Великого Кристалла мне выпало жить в мире, где искренность воспринимается как слабость, где дружба сводится к скучным пятничным пьянкам, где любовь измеряется деньгами и выносится на публичные шоу, где стыдно быть добрым, где не принято помогать слабому, где господствует культ силы, а достоинством считается хитрость и изворотливость, именуемые удачливостью. Но знаю, есть и другие грани, и другие миры. С этим и живу.

«Выстрел с монитора», как известно, первый роман из цикла о Великом Кристалле. Мое знакомство с творчеством этого уральского писателя случилось вполне по-крапивински, летом, у бабушки как раз на Урале, где среди детских книг моей мамы я наткнулся на сборник повестей «Бегство рогатых викингов», «Белый щенок ищет хозяина» и «Брат, которому семь». В общем, как бы это правильно сказать…не крапивинские книги стали частью моей жизни, а скорее я стал частью жизни крапивинских книг. Крапивинский мир стал моим миром, а эти ребята, те самые «крапивинские мальчики» стали моими лучшими друзьями.

Итак, о самой книге. Я люблю ее за то, что эта история – так называемое «роад муви», приключение, случившееся в дороге. Лучше даже так – в Дороге! Павлик отправился в путь, он один, насторожен к окружающим и озабочен чем-то глубоко личным. Встреча с незнакомцем, тактичным и внимательным, знакомство с миром Реттерхальма, с Галькой, боевыми мониторами, учением о Великом Кристалле мадам Валентины, временными петлями, детьми койво, командорами. Реальность и фантастика переплетены в этой истории очень гармонично: «нездешний» Реттерхальм похож на наш прибалтийский город, а «такой как и все мы» Павлик Находкин обладает особыми способностями, выдавая в нем койво – ребенка вне границ этого мира. Сама история повести вполне цельна – завершается и путь Павлика, и драма Галиена. И эта же завершенная история намекает нам на большое продолжение, на новые драмы и испытания. В мире Кристалла есть что-то и величественное – мироздание, пространство, время, бесконечность, и хрупкое – дружба, честность, искренность детей, которые легко разрушить, но которые, в свою очередь, отчаянно противостоят этому разрушению, злу и несправедливости мира. И ничего нет сильнее этой детской дружбы, честности, веры в свою правоту, мальчишеского упрямства. Как велико это чудо, когда сила любви, тревога за сестру, желание быть дома перенесли героя во времени, когда дорога закончилась домом со светлым окном на втором этаже. Хочется надеяться, что Дом ждет каждого в конце Пути, что в итоге все грани Кристалла, образуя общую единую плоскость, сведут вместе всех хороших людей и будет мир, где не будет зла.

В завершении хотел бы сказать, что считаю все книги Командора причастными миру Великого Кристалла. Выделение отдельных произведений, образующих цикл, важно скорее для литературоведов, для меня, читателя, – крапивинский мир един, его герои постоянны, добро и зло в нем понятны и однозначны, он живет по одним законам, движим одними силами и наполнен общим смыслом.

П.С. Спасибо вам, Владислав Петрович, вы многое сделали для меня. Надеюсь, сейчас вы в лучшем мире и, кто знает, может мы еще встретимся на Дороге.

Только 10!

«Случай на станции Скалба»…какое вкусное, интригующее название. Случай – он таит в себе загадку, намекает нам на что-то великое, рожденное из пустого, банального, незаметного. Случай – он может произойти с каждым, поэтому присмотритесь к нему, вглядитесь, может быть эта история – история про вас. Зачин у повести интересный: морячок видит из тамбура проходящего поезда как в него целится из пистолета какой то подросток на маленькой, темной станции. Ррраз, поезд уехал, а станция осталась. Случай, мгновение, то ли было, то ли нет…но что же будет дальше? Куда заведет нас эта история?

А вот дальше история (по крайней мере для меня) свернула с пути интриги и загадки на путь унылых гормональных подростковых разборок относительно того, кто более крут, где поднять денег на шмотки из «Березки», и кому достанется красавица Алена (кто будет с ней «ходить», как говорили мы в те (середина восьмидесятых) годы). Началась долгая и нудная история движения револьвера из рук в руки. Когда же он наконец выстрелит?, – ждал я хоть какого-то развития событий. В общем, вы поняли, сюжет свернул в разбор отношений между подростками. А там, как вы понимаете, ни драматизма, ни психологизма, ни хоть какой-то метафизики. Гормоны да гормоны. Скалбинские страсти, они такие.

Что еще показалось мне слабым? В книге нет внятных, запоминающихся героев. Пожалуй, только девочка Алена, ее какая-то детская привлекательность, притягивающая к себе сверстников и взрослых мужчин. А вот остальные герои – Славка, Сергей Камушкин, Крыса, Солдат-Юдин, Градус, Глебов, Свинцов, Гарусов, – все эти герои безлики, их сложно отличить одного от другого, в них нет чего-то запоминающегося. С вами было такое: вы читаете книгу и не можете вспомнить, кто приходится мужем убитой: Иванов или Петров, Андрей или Алексей, Джон или Сэм, Себастьян или Стефан? Все смешивается в нечто безлико-неопределенное. Таковы и герои этой книги – они совершенно не герои.

Подводя итог: понятно, что честный, хороший, добротный писатель в середине восьмидесятых был обеспокоен кризисом советской идеологии, падением пионерско-комсомольского задора в среде молодежи, нарастанием потребительского отношения к жизни, ростом подростковой преступности. Но средства, которые он использовал как автор, были слишком гуманистичными, наивными, советскими в хорошем смысле этого слова. Здесь еще чувствуется вера в педагогику, в диалог поколений, в силу советской милиции, которая способна прийти и навести порядок. Совсем скоро все это рухнет, грохнет и покатится с шумом и гамом, похоронив под собой весь этот наивный идеализм. Придут другие герои, писатели и книги, а «Случай на станции Скалда» останется в библиосфере забытой, пыльной, беспомощной книжицей. От меня – 5, за хоть и грустный, но все же оптимизм автора.

«И никуда, никуда мне деться от этого…»

М. Рябинин «Остров детства»

Лёд под ногами…образ льда то и дело появляется в повести, символизирую саму жизнь, как нечто хрупкое, неустойчивое, вроде бы прозрачное и понятное (но на самом деле искажающее и преломляющее), разбивающееся на множество отдельных фрагментов, превращающееся в ускользающую в руках воду. Так и жизнь главного героя: вот только, казалось, она приобрела понятную и удобную форму, но ррраз – явившийся из далекой панкующей молодости друг (один мой приятель называет такие ситуации «взрывом из прошлого») крепко перетряхивает привычный уклад жизни, бередит старые раны, напоминая о несбывшихся мечтах, упущенных возможностях, ушедшей молодости и уходящей жизни. А что взамен? Диван из «Икеи», шоппинг, приготовление любимых блюд на ужин, «Туборг», сериал или спортивное шоу по ТВ. Мало это или достаточно для жизни? Для жизни, а не для выживания, существования. «Человек – это звучит гордо», но что подразумевает эта гордость? Бунт, протест, экзальтация, – которыми живет Димыч? Не уверен. Выплаченная ипотека, машина и новый Айфон? Тоже не уверен. Так что? Лёд, лёд, сплошной лёд трескается под ногами.

Как одна из альтернатив в повести показана фигура бескомпромиссного путешественника Дегтярева. Вот уж занятный тип, который не сидит дома, не разменивает свою жизнь на офисное рабство и кухонное пьянство доморощенных бунтарей-панков. Дегтярев выбирает иную жизнь: путешествия, активность, твердость, решительность. Как мне понравился его Новый год в Чухломе…Действительно, когда мой последний Новый год был таким волшебным? И вообще, когда в последний раз в моей жизни случалось Чудо? Замечательная личность! Но и здесь…зимняя рыбалка, подтаявший лёд, полынья – вот и нет с нами этого сверхчеловека. Таков уж Сенчин, за это его и ценю. От меня 7!

«Вначале было Слово, И Слово было у Бога, и Слово было Бог»

Евангелие от Иоанна

«Книга – учитель, книга — наставник.

Книга – близкий товарищ и друг.

Ум, как ручей, высыхает и старится,

Если выпустишь книгу из рук.

Книга – советчик, книга – разведчик,

Книга – активный борец и боец.

Книга — нетленная память и вечность,

Спутник планеты Земли, наконец»

В. Боков

Однажды, бесконечно далекие годы назад, меня ожидала очередная скучная ночная поездка на поезде. Чтобы хоть как то скрасить дорогу, я заглянул в книжный магазин, где среди книжных развалов макулатуры по скидке я наткнулся на совершенно для меня незнакомого автора Михаила Елизарова и его роман «Библиотекарь». Конечно, все дело в моем невежестве, автор и книга были имениты, на обложке значилось, что роман – победитель премии Русский Букер 2008, но в то время я был далек от того, чтобы внимательно следить за новинками литературы, а равно и знать каких-либо ее лауреатов. Эта поездка стала одной из самых запоминающихся для меня, дело в том, что я буквально провалился в мир этой книги – мир Широнинской читальни, громовское Семикнижие, ретросоветский универсум, в котором скучные, пыльные советские книги, прославляющие труд шахтеров и хлеборобов, породили ту гравитацию Смысла, тот Покров, который соединил, сохранил и защитил нашу Родину. Как это было удивительно открыть для себя, что книга с таким мощным посылом может быть такой легкой, веселой и по-хорошему бесшабашной. В общем, вы поняли, книга Елизарова подействовала на меня подобно громовской, осветила и перевернула что-то во мне, подарив искренние радость и счастье от буквального поедания текста. Дорога пролетела незаметно.

Говорить о достоинствах и недостатках книги даже не хочется – все это мне кажется мелочами, частностями на фоне поистине космологического замысла – увязать воедино великую православную и советскую историю и жизнь нашей страны с ее мелочным, рыночным, эгоистичным, бесславным настоящим. Бытие не ограничивается лишь физикой и материальными потребностями и какой бы ни была хаотичной наша жизнь, какие бы кризисы и неурядицы на нее не сваливались – теперь я знаю, где-то в бункере стойко несет свою вахту Библиотекарь, неустанно прядет он нить защитного Покрова, простертого над страной. От врагов видимых и невидимых. Он не умрет никогда. И зеленая лампа не погаснет.

Читаю и я! За книгу Счастья – только 10!

Тема Науки и образ советского ученого занимают особое место в советской литературе. На мой взгляд это можно объяснить тем, что светлый, дружный Советский союз на уровне идеи был замыслен как государство нового типа, устремленное в будущее бесклассовое гармоничное коммунистическое общество. Ученым в этом мире отводилась особая роль, они заменили собой прежнюю аристократию, голубую кровь – тех, кто творил историю на более ранних этапах человеческой истории. Но, к сожалению, всякий хороший замысел спотыкается «об овраги», не удалось остаться башней из слоновой кости и науке, которая, во многом, стала инструментом политики, манипулирования и даже репрессий. И речь идет не только о науках гуманитарных, которые за некоторым исключением (на мой взгляд, преимущественно в области наук о языке) деградировали, но и о науках естественных. Коллизиям в научной и околонаучной жизни, и не то чтобы духовным поискам, но хотя бы попыткой разобраться в обстоятельствах социальной жизни, отношениям с коллегами, женщинами молодого ученого и посвящен роман Александра Крона «Бессонница».

У обывателя вроде меня при слове «наука» возникают образы гениальных ученых – Галилея, Ньютона, Дарвина, Эйнштейна. В моем, опять же, обывательском понимании, наука есть что то вроде работы гения, одиночки, принципиально иного, «не такого как все» человека. Скорее всего, объективно, современная наука далека от такого образа и представляет собой сложный социальный институт. С этой стороны наука представлена и в романе – здесь есть место и собраниям сотрудников, и голосованиям, и интригам при защитах диссертаций или распределении мест в зарубежные командировки. И здесь, как и положено соцреалистическому роману, появляются молодые, честные, принципиальные талантливые аспиранты, и закосневшие номенклатурные товарищи с липовыми диссертациями, ставящие им палки в колеса. Есть в романе место любовному треугольнику и, если я правильно понял, коллизии с детьми, которые оказались детьми не того, на кого они были записаны  (но это не точно). И эти обстоятельства, и коллизии тоже показались мне несколько идеализированными.

В каком то смысле мне понравился образ жизни главного героя, таким я во-многом воспринимаю и себя: сознательное одиночество, скромное, но уютное жилье, недорогие, но интересные увлечения, прогулки, отказ от телевизора, домашний питомец – «нет ничего печальнее одиночества, но уединение необходимо, поэтому я жалею людей, которые его лишены и с подозрением отношусь к людям, которые в нем не нуждаются», – эти соображения главного героя мне очень понятны.

Так как говорить о романе в целом мне сложно, остановлюсь на некоторых моментах, чем-то запомнившихся. Так, например, меня «улыбнула» советская милитарная онтология: оказывается, для врача очень важным было воинское звание (главный герой у нас генерал-майор медицинской службы, между прочим), очень важным была генеральская шинель, воинская субординация при проведении хирургических операций. Удивила командировка главных героев в Париж: я неоднократно слышал байки артистов о том, какие скудные командировочные они получали в загранкомандировки в такие поездки и как приходилось им на всем экономить вплоть до приготовления еды в номере с помощью кипятильника, чтобы выкроить на джинсы, колготки или парфюмерию. Здесь же – вполне себе комфортные, даже сибаритские условия, коллеги живут в хорошем отеле, один из них даже в номере, в котором останавливался Гейне; они проводят свободное время в ресторанах, барах, заказывают себе напитки, посещают стрипбар, где знакомятся с женщинами. Достаточно уверенно ведут себя ученые, вы согласны?

Еще понравилась история егеря, который сопровождал на охоте каких-то важных номенклатурных товарищей. В их пренебрежительном отношении к «Володьке», который годится им в родители, в их бахвальстве, наборе закусок видно как далеко было в этом обществе от равенства и товарищества. Что особенно бесит меня, так это то, что в привилегированном отношении были те самые демагоги, которые и взывали к равенству и товариществу. Очень лицемерно и фальшиво, двойная мораль, и вообще двоемыслие, на мой взгляд, есть во – многом, характерная черта этого мира.

В романе встречаются любопытные метафоры, интересные сопоставления. Так, мне понравились имена «удачливый неудачник» и «неудачливый удачник». Действительно, мир диалектичен и, видимо, можно выиграть все битвы, но проиграть войну или, напротив, претерпевая лишения, неудачи, провалы тут и там – в конце концов оказаться победителем, быть счастливее чем те, кто был внешне более успешен, чем ты: «Тише едешь – дальше будешь, – как говорит народная мудрость. Жизнь и судьба героев романа – Олега и Павла, думаю, во-многом об этом.

Сложно сказать, кому может быть интересен этот роман в наши дни. Может быть, его стоило бы прочитать тем, кто безответно влюблен в женщину (именно в женщину, а не в молоденькую девушку). От меня оценка 7. Особо плохого в романе ничего нет, просто большая часть поднятых в нем проблем проходят мимо меня.

«Что делать нам с тобой, моя присяга,

где взять слова, чтоб рассказать о том,

как в сорок пятом нас встречала Прага

и как встречала в шестьдесят восьмом…»

Александр Твардовский

Сложно оценивать книги этого цикла – на большую, «серьезную» литературу вроде бы не тянет, стилистически слишком просто, слишком остросюжетно, но, как оборотная сторона – книги легко читаются, захватывают, героям сопереживаешь, ощущаешь удовольствие от его эпичности и цельности. Как бы то ни было, закончится «Семейный альбом» этим романом или нет, считаю его удачным, хотя, думаю, что вернусь когда-нибудь только к «Аристономии». Не знаю даже, там была надежда, дальше все больше и больше утверждалась идея, что они (надежды) напрасны. В любом случае советую читать цикл последовательно, ведь все события и персонажи вплетены в единый контекст, всё движется к одной цели, повествование приобретает не частный, а эпохальный масштаб.

Роман показался мне самым…нет, не сложным, правильнее будет сказать непростым из всего цикла. Многослойная структура романа, в котором сосуществуют несколько историй: Клобукова, Бляхиных, Марата Рогачова, Степняка-Кравчинского, Сиднея Рейли, японцев, вставка с размышлениями из клетчатой тетради – на этот раз о достойной старости; события романа забрасывают нас и в 19 век, и в годы Гражданской войны, и в Манчжурию, и в уже начинающую становиться душной Москву шестьдесят восьмого; оттепель сменяется заморозками.

Понравились часто сменяющие друг друга локации романа, особенно атмосферными для меня стали богемные посиделки кружка Гриваса, с их разъедающей рефлексией, кухонными протестами, намеками и полунамеками, обсуждением сам- и тамиздата. В завсегдатаях кружка узнавались культовые фигуры того времени. Кстати, интересно, кто был прототипом того рыжего, с которым Марат познакомился на даче и с которым Агата, видимо, обрела свое недолгое счастье? К сожалению, с историей диссидентского движения я практически не знаком. Очень запомнилась мне атмосфера «домашнего уюта» семьи Чумаков: такая решительная, циничная, беспринципная Антонина – жена Марата, ее папа – такой вальяжный советский писатель, мэтр соцреализма, «инженер человеческих душ», на книгах которого вырастали и учились граждане страны, строящие светлое будущее. Сколько там лицемерия, фальши, как жаль девочку, которая растет в этой семье. Жалко Марата, зачем он связался с этими людьми? Понятно, что сделать что то по настоящему важное в этой атмосфере ему, писателю, практически невозможно, но надежда обрести свою Маргариту – она ведь должна быть! Но нет, Антонина совершенно лишена женского тепла, доброты, искренности, а Агата…Что ж, Агата выбирает настоящего героя, Марат все правильно понял. Такое тихое отчаяние и одиночество все понимающего и не способного ничего изменить интеллигента.

Хоть «теоретическая» часть романа была посвящена теме старения, да и сам главный герой перевалил за свое семидесятилетие, для меня книга стала историей не старения, а смерти. Как было сказано в начале романа – смерть есть исход из любой ситуации. Она поставит точку всему, от нее никуда не деться. Вопрос в том, какой будет эта смерть. «Собачья смерть», в представлении буддистов – это смерть без придания осмысленности жизни, вне ее достойного завершения. Собачья смерть и собачья жизнь. Как их отделить друг от друга? Разве может быть жизнь достойной, а смерть собачьей, или, наоборот, собачья жизнь, завершаюшаяся несобачьей смертью? Какими были смерти в романе, были они собачьими или достойными? Степняк-Кравчинский попал под поезд в Лондоне. Неожиданно, нелепо. Сидней Рейли, как и положено шпиону, сгинул где то в застенках НКВД при весьма загадочных, не ясных до конца обстоятельствах. Японский офицер генерального штаба был казнен как шпион. Рыжий диссидент погиб во время акции против ввода войск в Чехословакию, которая (акция) так и осталась незамеченной иностранными туристами. Трагично и, скорее всего, напрасно. Учитель и ученик пожертвовали собой и самой главной книгой мудрости – что в этой смерти достойного или недостойного? Смерть все обессмысливает. Что бы там ни рассказали продажные женщины – никто и ничего не услышит. Так что тогда? Что нужно и что можно сказать к жизненному финалу? Кто тебя услышит? Кто вспомнит, сказанное тобой? Да и кому нужны эти слова? Нет ответа. Только семейный альбом напоминает нам о прожитых жизнях Клобуковых, Бляхиных, Рогачовых, Бердышеве, обитателях Трезориума, докторе Епифьевой и многих-многих других героях цикла.

П.С. «Своим» в этой серии книг для меня стал, конечно же, Антон. В большей степени ассоциировал себя с ним, он мне понятен и знаком. Самым же близким – Иннокентий Бах, его христианская кротость, самопожертвование, подлинная любовь к ближнему без всяких «но» и оговорок – для меня это недостижимая, к сожалению, вершина человеческого духа.

П.П.С. Надеюсь, что точка в этом замечательном цикле еще не поставлена. За роман и весь «альбом» в целом – 10!

Эээх, надоть бы кой чо сказать и про эту наичудеснейшую историйку. Дело то в том, чо все мои потуги читать барина Сорокина оборачивались конфузиею. Ну никак не радовали душу мою историйки про любовь Марины, голубое сало, норму, Теллурию. Да чаво судить и рядить, весьма расхваленные истории про опричников осударевых и Кремль сахарный меня совсем никак не увлекли. Ну не мой это писатель – голова сорочья, решил я сам для себя! Тем и дорога моему сердцу эта книжица, кою открыл я совершенно случайным образом. Наткнулся на нее и пропал на весь вечер, с головою провалился в этот удивительный, сказочный мир, где везет настоящий русский дохтур Гарин вакцину в село, пораженное эпидемиею. Ох и удивителен тот мир, вся дичь наша русская тут наизнанку вывернута: тутова вам и великаны, и карлики, и витаминдеры имеются; чай да водка соседствуют с пирамидками, что посильней пейотля будут; на столе с самоваром рядом стоит голограмма с государем императором, слоненок игрушечный ходит, мотает хоботом и поет «Лав ми тендер». А вот верстовых столбиков как не было, так и нет, дураки и дороги-с, никуда не денешься, стало быть, пропадать путникам в пути. Оченно уж этот мир мне понравился, да и вообще, история эта вышла быдто образец Великой Русской Литературы (именно так, все с большой буквы), здесь тебе и дорога и путники, и снег и метель, и ночь и звезды, и хозяин и работник, и дух и тело, и жизнь и смерть, – все имеется. Пушкин, Толстой, Соллогуб, Блок, (чаво ж тута перечислять, всех то я не читал, не привелося), вот таперича к ним и Сорокин добавился. Вписал имя то свое в великую Традицию и в Историю, вот и вся недолга. Кстати, очень уж я ждал продолжения этой истории, а вот дождался и опплевался, «Доктор Гарин» супротив «Метели» вышел дрянь дрянью и присоединился к вышеупомянутым «Теллуриям» и «Нормам». Стало быть, есть что то особое в ненастье в пути, где и борются порядок и хаос, подлинное и мнимое, светлое и темное, а токмо так, видимо, и свершается духовное преображение героя. Или его духовная гибель. В этом то и назидание нам, читателям.

От меня писателю низкий поклон, глубочайшее признание и 10 баллов!

С момента окончания чтения и до написания отзыва у меня прошел месяц. Как выяснилось – это вполне достаточно для того, чтобы забыть значительную часть из прочитанного.

Начну сразу с минусов:

Во-первых, главный герой получился слишком уж правильным. Да, одинокий, да, тяготится прошлым, но нет в нем болезненного «надрыва» как, например, у типичного кинговского героя. Проблемы героя просты и банальны: бросила баба, неуверен в себе, а еще он ведущий никчемной передачи на областном телевидении. Сравнить все с тем же кинговским «Оно»: там возвращение в прошлое, в детство по-настоящему тревожно, а встреча с Бауэрсом не менее ужасна чем с Пеннивайзом. Здесь же Вован Солидол с чекушкой и полупьяной подружкой комичен и нелеп, так что весь потенциал детских страхов пропадает.

Во-вторых, любовная история вышла какой-то историей с сайта знакомств: школьная подруга, а сейчас стриптизерша в отставке: ее чудесные волосы, крутые бедра, страстные губы, ее сто раз упомянутая попка – все было сладким-сладким, приторным и, конечно, снижало градус ужасного вот именно этой своей обыденностью и слащавостью.

В-третьих, ЗЛО вышло недостаточно инфернальным. Сам главный злодей, конечно, хорош. Вот он узнаваем нашему читателю, и от этого пугающ, очень атмосферно представлено его бытие где-то рядом, по соседству, в маленьком салоне фото, например. Но вот его секта – честно говоря мотивы ее существования я не уловил, в какой-то момент я запутался в истории с пропавшими девочками, поэтому стало неинтересно разбираться зачем и куда они пропадают и почему главному герою так важно разобраться с этим. Не скелеты, одним словом, а так – картонные скелетики.

В общем, несмотря на всю мою критику, хочу ответственно заявить: отечественного автора хоррора нужно ценить и лелеять, очень уж редкий это зверь. Мы читаем эту литературу, чтобы заглянуть в ту часть самих себя, которую наша память вытесняет: травмирующее детство, смерть, обман, нечто непостижимое разуму. Поэтому, работайте, братья! Пишите, и, надеюсь, из тонн этой руды еще выйдет наша, родная хтонь. Максиму творческих успехов!

«…вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…»

Ф.М. Достоевский, «Преступление и наказание»

Я слышал отзыв Дмитрия Быкова об этой книге, он оценил ее крайне низко. И помимо него мне попадались негативные рецензии на нее. А вот я ее можно сказать полюбил (да, конечно, я читатель попроще, чем Дмитрий Львович), при этом гораздо более популярная работа этого автора «Похороните меня за плинтусом» хоть и оставила приятное впечатление, но не более. Чем же зацепили меня «Хроники...»?

Во-первых, меня волнует и будоражит эпоха, в которой разворачивается сюжет. Межвременье, крушение идеалов, конец советских и становление новых, хищных, рыночно-бандитских общественных отношений. На смену миру привычному, с его культом гуманизма («Человек – это звучит гордо!») пришел мир «Барракуд, Лещей и Карпов», то есть новых хозяев жизни – наглых, злых, беспринципных и их кормовой базы – лохов, фраеров, додиков-ботаников, коими были подавляющее число жителей этой огромной страны, в один момент оказавшиеся в ней словно иностранцами. Дядя Володя – отчим главного героя (в котором угадывается вы сами знаете кто) в совсем недавнем прошлом влиятельный директор издательства, а сегодня – мелкий деляга в поисках скромных заказов, художники – совсем недавно уважаемые члены Союза художников, Творцы, Мастера, вечерами на кухнях поливающие «совок» грязью под водочку, сегодня – сгрудившиеся у тротуара полуголодные «маляры» в ожидании загулявшего клиента, молодой ученый, научный сотрудник какого-нибудь НИИ (о, как мы восхищались этим Шуриком и Сашей Приваловым) сегодня продает барахло в пригородных электричках. Как жить во всем этом, как быть? Вот уж воистину экзистенциальная ситуация. Сколько же жизней были сломлены, перемолоты, переварены, выплюнуты и сгинули в этих событиях? Да и до сих пор последствия этих движений ощущаются нами.

Во-вторых, мне очень нравятся истории взросления, обретения себя. Как то приятно думать, представлять себе мир, в котором все еще впереди, ты словно приобретаешь новый шанс пережить жизнь, исправить что-то в собственных ошибках. Время детства – особое в жизни каждого человека, и расставание с ним – тоже экзистенциальное, сакральное, переходное, а оттого тревожное. Видно, как трудно дается Раздолбаю взросление, как сложно ему вылезти из-под того самого «плинтуса». Интересно было наблюдать за тем, как Раздолбай самосознает себя в этом мире, вопрошает о взрослой жизни и прежде всего о красивых девушках, о Боге, о деньгах. Да, тема денег здесь раскрыта очень хорошо и эта тема действительно очень важна для понимания Раздолбая (проблема денег понятна, наверное, большинству из нас, мне так точно, потому что сам я тоже и застал эти переходные времена, и сам был умным, начитанным, приличным, порядочным ребенком из бедной семьи). Каково это, все понимать и не быть способным ничего сделать? Очень волнующая, в чем-то унизительная (если этих денег мало), в чем-то головокружительная (если их много) тема. Особенно показательна сцена в ресторане, где Раздолбай реально потерян, растерян, обескуражен: он не может решить, что является бОльшим чудом: способность фокусника непостижимым образом угадывать карты или то, с какой легкостью его друг Мартин расплачивается за ужин в ресторане суммой, которая равняется месячному бюджету его семьи. Вообще, Мартин играет в этой истории особую роль, которая, надеюсь, раскроется в продолжении этого романа (хотя надежд на то, что она будет написана все меньше и меньше).

Ну и в – третьих, в романе обозначена вечная тема отношений Мужчины и Женщины (Юноши и Девушки, применительно к возрасту героев книги) и здесь она обозначена все с тех же новых, пока еще непонятных, пришедших на смену традиционных «товарищеских» позиций: противоположностью наивного, инфантильного, рефлексивного Раздолбая выступают твердо стоящие на ногах, трезво смотрящие на жизнь, меркантильные, циничные девушки. На смену тому самому светлому, доброму описанию отношений между молодыми людьми разных полов в советской культуре (на ум приходят «Студенты» Трифонова и фильмы шестидесятых) пришли отношения «купли-продажи», в которых каждый сам за себя. Само испытание главного героя, по поводу которого был заключен спор на балу у Воланда касается именно этих отношений, через которые и будет дан ответ на главный вопрос Раздолбая: кто я в этом мире? Барракуда я или Лещ? Тварь я дрожащая или право имею? Найдет ли он ответ на него? Встретит ли свою Соню Мармеладову? Обретет ли свое спасение? Надеюсь, что еще узнаем (Павел, если вдруг вы каким-то образом прочитаете мой отзыв, знайте, мы ждем ответа!!!).

От меня 9! Отлично, затягивает, хотим ещё!

«Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,

Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев,

И синий вол, исполненный очей,

С ними золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый»

А. Хвостенко

Нет, ну нельзя же оценивать книгу только по финалу! Вот он стал для меня обескураживающим, неожиданным, потрясающе трогательным. Финал воодушевляет, дает нам спокойствие, надежду, что все не напрасно, все найдёт свое искупление, оправдание, что всему свое время и место. Финал прошлой книги был совершенно противоположным, опустошающим и обессмысливающим. Спасибо, что в это раз все завершилось именно так. Но к основной части романа есть поводы придраться. Так, например, роман представился мне не совсем самостоятельным произведением. Даже в контексте семейной саги он выглядит скорее промежуточным, приуготовительным к последующим, более важным событиям. Как доказательство этому служат лишь обозначенная линия Бляхина (который приобрел характер какого то вампира или даже плесени-паразита, въевшегося в тело жертвы — Клобукова). Пока не понятна жизнеспособность отношений Антона и Юстины, они тоже только-только отмечены. Собирает свою силу союз Санина и Самурая. И опять же, его решающая роль, как мне видится, ждет нас впереди. Очередная типология человеческих типов не показалась какой-то оригинальной, в существенных чертах повторяя педагогическую типологию Трезориума. Функционал этой типологии, в сравнении с опять же прошлым, комичен – героиня применяет ее с целью свести друг с другом людей, ищущих себе пару. Надеюсь, в дальнейшем развитии саги все это получит свое развитие как и личность самой медвежатницы: одинокая женщина, горбунья, проницательный психолог, доктор, бессребреница. Удивительным образом два теоретика человеческих душ (Клобуков и Епифьева) нашли друг друга. Надеюсь, здесь есть какой то подвох (я, кстати, почувствовал его, предположив, что в качестве идеальной пары для Антона она предлагает саму себя. Все вышло не так, но какое то подозрение в ее отношении у меня все же осталось).

Что понравилось в романе: встреча Антона и Иннокентия Баха (вот уж кому я искренне рад!), христианское прощение, победившее раскаяние предательства. Очень понравились истории в истории, рассказы из Древнего Рима, об авиакатастрофе и, особенно, история о староверах. Умеет же Акунин создавать такие необычные, интересные, жутко-таинственные мирки. Втянулся. Захотелось полноценной истории об этом месте и его обитателях. Понравился союз Санина и Самурая. Настоящий, мужской, опасный, справедливый. Тоже вполне тянет на самостоятельную историю. О достоинствах финала вновь повторяться не буду.

От меня 8. Очень-очень хорошо!

«Вот такая, блин, вечная молодость»

Сергей «Чиж» Чиграков

Ночь, улица, ларёк, бутылка…Роман добротный, что тут сказать. Колоритные, по своему понятные мне, в каком то смысле близкие мне герои книги (ну что поделать, я тоже имею отношение к этой эпохе, пусть в те годы я был чуть помладше Индуса, Серого, Афганца, Челло. И скучаю по тем временам, и ненавижу их, не хотел бы, чтобы наши дети прошли через них. Времена ужасные, а люди попадались как бриллианты в навозной куче. Например, Челло. Такие персонажи как он – умные, ироничные, тихие, вообще симпатичны мне. Даже его алкоголизм мне понятен: как сказал мне примерно в те годы один товарищ – в этой жизни невозможно быть порядочным человеком и не пить. Такая вот грусть-тоска, безнадега, «особая миссия», «русский путь» и так далее.

Самыми яркими сценами книги для меня стали сама находка Ильича. Честно сказать, читая книгу, я вначале подумал, что Серый нашел что то из кинговских «Томминоккеров» и нас ждет мистико-фантастический поворот, но автор нашел как меня удивить. Никогда бы не подумал, что артефакты советской власти оберегались таким образом. Или это только фантазии автора? Интересно. Статуя вождя и кусок цветмета, от великого до смешного всего один шаг.

Финал Челло тоже вышел запоминающимся. Не смерть Ивана Ильича, конечно, но уходил философ долго и мучительно. А вот пьянка героев вышла достаточно пресной. Думаю, в жизни многих из нас были алкотрипы позабористей.

Ах, да, кстати, при всей ее невысокой социальной ответственности, мне очень понравилась Надя Клюква. Есть что то в девочках девяностых такое бесшабашно-безбашенное, распутное, яркое. Это еще не гламурные кисо, не потреб…и, не современные асексуальные тинейджерши, а живые такие, со своими недостатками бабёшки. Понимаю Серого, залип он, конечно, серьезно, но ничего, повзрослеет и, дай Бог, забудет ее.

Кстати, девяностые Волкова показались мне не такими уж страшными, в общем то жизнь в Средневолжске продолжалась и реальную хтонь мы так и не увидели. Чувствовалась возможность трэшака, но он так и не наступил (не, ну я этому только рад, роман не свалился в чернуху, остался на грани, как надо). Лишь Ильич, конечно, низвергнутый из под земли и глядящий на черный город – это, конечно, эпично. Так и тянет сказать: «Какую же страну мы прос..ли».

Оценка 8

»...Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная

любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни

скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими

невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том

великом спокойствии “равнодушной” природы; они говорят также о вечном

примирении и о жизни бесконечной…»

Тургенев И.С. «Отцы и дети»

Мне попались отзывы, которые ставят эту книгу как лучшую из цикла. Я же оценил ее скромнее: для меня «Семейный альбом» — прежде всего семейная, личная, в чем то даже интимная история. «Трезориум», в свою очередь, переносит нас на войну, отрывает родных друг от друга, поэтому в грохоте взрывов и калейдоскопе солдат-сержантов-офицеров этот тихий, родной голос, каким для меня стал голос Антона, — пропадает.

Сложно представить себе: вот идет война, кто-то, движимый голосом совести не может оставаться в стороне и идет на фронт, кто-то бежит из осажденной крепости к своим, кто-то, наоборот, закрывается внутри гетто в свою крепость. Жизнь бесконечно разнообразна в своих проявлениях. Настолько разнообразна, кстати, что не совсем понятно, для чего здесь, например, история Тани? Чтобы мы почувствовали мимолетное явление Любви? Чтобы понять как эфемерно-хрупка наша жизнь, наше счастье? Ну, пусть будет так, хотя, я все же надеялся, что Автор хоть когда-нибудь пронесет сию чашу мимо Клобуковых.

Вообще, истории о закрытых учебных заведениях или детских коллективах (Гарри Поттер, Vita Nostra, сюжеты о наставниках Стругацких, командорах Крапивина, история пушкинского лицея) очень волнующие для меня. Мне всегда хотелось верить, что можно создать такое особое место, где все будет устроено правильным образом, где все будут своими, где не придется мириться и играть в дипломатию, где все будет по-честному, где будет достигнуто «родство душ», где нет издевательств, насилия, бахвальства, где с тобой занимаются люди, влюбленные в свое дело, а не «выпускники педагогических вузов». Именно из этих соображений с детства со мной Крапивин. Святой человек!

Что касается меня, то я отношусь к педагогической теории «Трезориума» скептически. Я не верю в идею талантливости каждого человека. К сожалению, добро и зло разлиты в мире в какой-то пропорции и избавиться от них невозможно. Сколько раз разум пытался «проверить алгеброй гармонию», создать какую-то «научно-обоснованную» теорию человеческой личности и как каждый раз этого оказывается недостаточным и даже до смешного нелепым. Кстати, это касается не только педагогики, но и других «наук о человеке»: психологии, истории, политологии, криминологии. Очень жаль, но мне кажется, что есть дети, изначально устроенные для дисгармонии и задача педагогики – уметь отделить зерна от плевел, а задача общества – создать условия для развития тех, кто к этому развитию способен. Как говорит народная мудрость: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами», истории Клобуковых и Бляхиных тому подтверждение.

Интересно, кстати, Акунин сам назвал этот проект «первым серьезным романом». Так вот, насколько он объективен в оценке «серьезности» этой литературы? И как он измеряет эту «серьезность»? Да, я согласен, что книги серии «Семейный альбом» серьезнее «Жанров», цикла о Фандорине или романов из истории российского государства, но, все же, это книги для легкого, необременительного чтения, без каких то стилистических, жанровых экспериментов, без экспериментов с формой. Как сам автор относится к своему творчеству, каким он видит свое место в литературе? Тем более это интересно, учитывая его гражданскую позицию.

Ну а финал романа… Эх, «русские мальчики», откуда же вы беретесь? Если бы права была теория эволюции, то вы должны были уже исчезнуть, но нет…Как некий укор всем нам появляетесь вы. Пусть не в жизни (не могу сказать, что вы встречались мне в реальной жизни, не уверен в этом), но хоть на страницах книг. Неспокойно как то от этого.

А так, конечно, страшно от того, в какой мир мы приводим детей, что мы можем им дать, почему мы творим то, что творим и не можем организовать жизнь как то иначе.

Моя оценка 9, немного завышаю её, но все же.

«Жаль только – жить в эту пору прекрасную.

Уж не придется – ни мне, ни тебе»

Н.А. Некрасов, «Железная дорога»

Третий роман цикла несколько отличается от двух предыдущих. Во-первых, на роль главного героя выведен чекист Бляхин, цепляющийся за жизнь в набирающем обороты механизме репрессий. Подлость, хитрость, какая то животная сущность Бляхина предстали с новым размахом. Но это не столь важно, с ним то все уже понятно. Если не потрясла, то все же окунула меня (не знаю куда... в грязь, помои, холодную отрезвляющую воду, в «правду жизни») книга, приоткрыв двери в кабинеты службы по борьбе с врагами народа. Вот они то оказались по-настоящему страшными, автор представляет нам галерею уродов, абсолютных циников, карьеристов, маньяков, движимых не то что какой то идеей, но, создается впечатление, что своими садистскими, примитивными желаниями власти, наслаждением от унижения беззащитного, культивированием бесстыдства. Механизм работает, и пусть нет настоящих врагов, — это совсем не значит, что «дело сделано». Наоборот, как известно из трудов товарища Сталина, по мере строительства социализма нарастает противодействие ему со стороны внешних и внутренних сил, а это значит, что органы не должны терять бдительности, поэтому прекраснодушная маниловщина идеалистов «Счастливой России» ни более, ни менее, а суть террористическая, реакционная, вредительская деятельность сродни боевому крылу партии эсеров, наводящая ужас на простых советских граждан.

Второе отличие этого романа заключается в том, что из нее пропали размышления «из клетчатой тетради». Да и вообще, Антона мне здесь совершенно не хватало. Да и то, что было с ним, с Миррой, с детьми…Очень – очень жаль, что все сложилось именно так. На смену клетчатой тетради пришло научно-фантастическое повествование из материалов следствия. Произведение это, как принято говорить – «теплое», «ламповое», напоминает чем то Стругацких, в нем есть детективная история, ощущается смутное предчувствие какой то беды, видны тучи, сгустившиеся над безоблачным миром. Это произведение я тоже прочел бы с удовольствием, жаль, что оно внезапно обрывается, тем более, его автор заверяет Бляхина, что у него очень много идей и сюжетных ходов для развития. Было бы интересно.

Наверное, стоит сказать про центральную идею романа – идею о том, какая она, счастливая Россия, хотя сам я ответить на этот вопрос не могу. Понятно, на чьей стороне симпатии автора. Для него Россия – мир несвободы, существующий только посредством раболепия, страха, насилия. Думаю, что во-многом, в рассуждениях автора об ордынском влиянии на политическую культуру, о характере петровских реформ и т.п. не лишены здравого смысла. Я тоже согласен, что такой личности как Клобуков (хотел сказать о его интеллигентности, честности, совестливости, но вспомнил, что автор предложил нам более ёмкое понятия – аристономической личности) непросто. Но, видимо, зачем то устроил Господь этот мир таким, что такой человек рождается в этой экстремальной среде. И сам автор, да и другие наши «инженеры человеческих душ» — Достоевский, Толстой, Булгаков, да практически все сильные авторы прошли через эту среду. Не знаю, я встречал журналистские, правозащитные обсуждения проблем с правами личности в тех самых странах Запада, но более глубокого, художественного или даже духовно-философского осмысления этой проблемы «с той стороны» мне не попадалось. Опять же, вполне возможно, и даже скорее всего, это не случилось просто потому, что я не слишком интересуюсь этой темой. Вообще, есть ли подобного рода поиск «счастливой» Америки, Великобритании, старушки Европы и т.д.? Или же некий идеал западными странами найден и дело только в его техническом воплощении? Тот самый кантианский проект просвещенной Европы, может быть? Или же гармония этого либерального рая покоится на армии заокеанского Левиафана? Сложно дать ответ на этот вопрос.

Подводя итог, у меня возникло ощущение, что история Антона рассказана и в дальнейшем нас ждет встреча с его сыном. Надеюсь ошибиться, хотелось бы, чтобы Антон еще оказался нужным и полезным Истории. Ему, как человеку долга, аристоному, необходимо придать своей жизни высокий смысл. Немного завышаю оценку роману, но понимаю, что воспринимать роман нужно в контексте всей семейной саги, а она пока, и очень надеюсь, что и дальше, – великолепна! От меня 9!

П.С. Очень надеюсь, что Иннокентий Бах встретит финал своего земного пути по-христиански, смиренно и спокойно.

«Самый сложный вопрос для меня – вопрос семейный»

Один из моих давних студенческих приятелей, на тот момент молодой яппи, политикан,

несчастливый в любви

Что сказать, второй роман цикла «Семейный альбом» для меня не уронил планки первого романа. При этом, проецируя на себя, признаю, что тема любви является более тяжелой, чем тема совершенной личности аристонома. Встать на путь саморазвития, избрать свой путь, миссию, посвятить свою жизнь Делу всей жизни – это все же держать ответ только перед самим собой. Переживать свои неудачи сложно, но можно. Алкоголь, к примеру, в помощь. Переживать за любимого человека – Господи, как это тяжело, как дать ему частичку своих сил, как уберечь его от бед…Легко возлюбить дальнего своего, и как тяжело ближнего. Для автора, как мне кажется, эта тема так же представляется сложнее первой, недаром главное его детище – Эраст Фандорин по жизни идет одиночкой. Да и сам Акунин – информация о его личной жизни крайне скудна: женат вторым браком, детей нет…Большой вопрос, есть ли в его жизни та самая «Настоящая настоящая любовь». Думаю что нет, зато есть богатый материал для рефлексии по этому поводу, итоги которого тоже нашли свое место на страницах романа.

Ну да ладно, по поводу книги непосредствено: чудесно показана эпоха (этот всеобщий энтузиазм, первомай, эта вера в светлое будущее – с одной стороны; и кремлевское закулисье – уже начавшее свое шевеление, выплетающее из себя паутину начало кровавых репрессий, борьба с заговорами, инакомыслием, шпиономания. Уже мелькает где то там вдалеке САМ, пока еще как один из лидеров одной из кремлевских групп, но уже скоро...Эх, а что было бы, если он проиграл. Жалко Рогачева и рогачевых, которые посвятили свою жизнь борьбе во имя Светлого будущего, а сами будут съедены бляхиными (уверен, что в третьем романе цикла случится что то подобное). Яркие и запоминающиеся образы героев. Какая замечательная Мирра! И еще понравилась тихая и уютная сожительница Бляхина – несмотря на свою приземленность, тоже хорошая женщина, нашла в себе силы ответить «нет» подлецу. Надеюсь с ней и ее ребенком все будет хорошо. Очень рад был снова встретиться с Иннокентием Бахом, его понимание мира как то даже созвучно моему мироощущению. Тихое служение Господу, молитва за сирых и убогих, переживание всеобщей травли и подлинного величия, которое и может быть только таким – униженным, поруганным и оплёванным. Спасибо автору за радость от встречи с ним. И, конечно, Антон Клобуков. Жалко, вот вот было обрел он тихое, светлое счастье, чудесную девушку – энергичную, смелую, честную. Но, понимаю, что закончиться на этом сага не может, а значит не дано ему прожить эту спокойную радостную жизнь вместе с любимым человеком. Тяжело. Тревожно.

Понимаю недостатки романа, и все же от меня 10! Понимаю, что молодого читателя (а именно он наше будущее, мы же не забываем об этом) практически невозможно побудить прочесть «Анну Каренину», «Госпожу Бовари» или «Любовь во время чумы», ну так есть хоть какая то надежда, что он может увлечься этим, более легким, увлекательным и развлекательным, но вместе с тем очень важным и нужным романом. Надеюсь на это и рекомендую его молодым читателям.

«Чтоб ты жил в эпоху перемен»

якобы Конфуций, пожелание врагу

Может быть, первая серьезная (по словам самого автора) книга и не дотягивает по уровню своей художественной силы до «Тихого Дона» или «Хождения по мукам», но имеет свои достоинства и красоту, о которых я и пытаюсь поговорить. А их, на мой взгляд, предостаточно: автор не обманул (не обманулся) – роман действительно серьезный, философская ее часть (из клетчатой тетради) совсем не лишняя и не обременительная, книгу банально интересно читать, сюжет захватывающий, места действия атмосферны – я словно сам оказывался и в голодно-холодном Петрограде, и в тихой, сытой, спокойной Швейцарии и, конечно, в суматошно-транзитном Севастополе. Персонажи книги яркие, характерные, каждый из них олицетворяет какой-то тип и каждый из них по – своему убедителен, по-своему прав. Хороши и мужские, и женские герои (куда смотрел Антон, когда с ним рядом были Паша и Эльза, я не понимаю). Эх, да что там скрывать, читая книгу, я часто ловил себя на мысли о том, насколько я похож на главного героя романа с его недостатками: горячность и вера в свои убеждения, возвышенность устремлений, альтруизм, сосуществуют вместе с желанием осмыслить жизнь, разобраться во взглядах другого, понять его. Как и Антон, я не раз менял свою точку зрения, мучился, переживал, обзывал себя дураком. Не раз меня обманывали. Не знаю, но без этого, по-моему, еще хуже: зачастую за твердой убежденностью в собственной правоте кроется тупость, ограниченность, эгоизм. Это не относится к таким героям книги-антиподам Клобукова как Бердышев или Рогачов, убежденность этих людей как раз осмысленная, выстраданная. Просто жизнь настолько сложна, что не умещается в манихейскую дуальность добра и зла. В общем, следить за внешними и внутренними обстоятельствами жизни Клобукова и нужно, и хочется, хоть и подсказывает мне мой внутренний голос, что счастья ему не видать. Жалко, конечно. Что бы выбрал я на его месте? Наверное, учебу в Швейцарии и дальнейшую эмиграцию в США. С профессией врача сложно остаться бесполезным для общества, так что нашел бы Антон где реализовать свой аристономический потенциал. В общем, кому много дано, с того и спрос большой. А все же жалко…

Ранее мне встречалось несколько снисходительное отношение к философской части романа. Автора упрекают за поверхностность, банальность проведенного анализа. Пожалуй, не соглашусь с этим. Пусть ничего принципиально нового в понимании совершенного человека автор и не привносит, но то, что делает он, — выполнено убедительно. Очень уместны примеры кандидатов на аристонома (например, Максим Максимович или Пьер Безухов), лишенные какой-либо из его обязательных черт. Стоит подумать над тем, является ли аристономом Фандорин? Да, наверное, автор сотворил свой идеальный проект. Идеален ли он для меня? Скорее да, чем нет. Хотя, очевидно, что аристоному не хватает человечности, тепла. Об этом, как я понимаю, следующая книга из цикла. К ней я с нетерпением и приступаю.

П.С. Отдельное спасибо за Бляхина. Тип и узнаваемый, и, к сожалению, вечный. Как таким можно быть, я не знаю, но даже с каким то удовольствием окуналсяв эту мерзость, встречаясь с ним на страницах романа.

Спонтанно решил написать рецензию на одну из любимых у Пелевина книг – «Омон Ра» и только в процессе написания понял, что на дворе 12 апреля. Вот так так! Банально, наверное, но скажу от себя, что ранний Пелевин был и точнее, и нужнее, чем поздний. Мне кажется, что Виктор Олегович состарился, но не повзрослел, исчезла какая то легкость в текстах. Маты, цинизм, которые раньше воспринимались как нечто естественное, в текстах позднего Пелевина звучат как мерзкое стариковское подхихикиванье. Ну да ладно, перейдем к «Омону». Космос, модельки летательных аппаратов, военное училище, дружба, капитан Ландратов, строительство светлого будущего – все это создает с одной стороны реалистично-узнаваемую (для тех, конечно, кто застал советскую эпоху), а с другой – мистическую, таинственную атмосферу книги, в которая и жутковата, и оттого привлекательна. Скажите мне, дети 60-80х, ну кто из вас не хотел в детстве стать героем и примером для всех? Кто не мечтал о Подвиге, о жертве собою ради…Ради чего? Да хоть чего, хоть Родины, хоть коммунизма, хоть светлой памяти Ленина? Так уж были мы воспитаны. Ну, или изуродованы – тут уж как кто воспринимает это, красота – она в глазах смотрящего. Сам для себя даже не знаю как относиться к тому, о чем повествует книга. С одной стороны все понятно – уродство советского строя, казенный патриотизм, юные герои как жертвы нового культа, серость и безнадега, и невкусный куриный суп со звездочками. С другой стороны, при чтении у меня возникает смутная тревога от того, что мир сытого довольства, в котором мы живем сейчас – это мир лишенный каких-либо героев совершенно, это мир, променявший мечту о Великом на машину в кредит и новый айфон, на лайки в соцсетях. И уродства этого мира тоже не менее отвратительны. И жертвы, принесенные на заклание Идее, ставшие топливом, энергией советской онтологии так и остались жертвами, только уже онтологии новой — рыночной или даже рыночно-постмодернистской, в которой ее статус низведен до презираемой роли офисного планктона, расходующего свою жизнь в протирании штанов на офисных креслах, или ипотечника, пожертвовавшего своею жизнь ради квадратных метров. Эх, Омон, Омон, как же сложилась твоя судьба в дальнейшем, надеюсь, ты жив и счастлив. 10 из 10

Радует, что популярный в США жанр криминальной хроники приходит и к нам. Читать интересно, господин Ракитин умеет выбирать интересные дела, и, что особенно нравится мне, рисовать картину эпохи. Обстоятельства времени и места переданы великолепно, невозможно оторваться от описания перипетий партийно-чекистских чисток или скудного, холодно-пьяного быта советских тружеников. Если придираться и выискивать недостатки: стоило, наверное, глубже разобрать тему сексуальных меньшинств в СССР обстоятельнее. Думаю, нашлось бы много занятного, ведь об этой стороне жизни как то не принято было знать и говорить: В СССР, как известно, секса нет, а нетрадиционного и подавно. Но это так, придирки. Книга хорошая!

С этим существом я познакомился в далеком детстве. Уже сложно сказать сколько мне было тогда, лет 10-11, наверное, но Пеннивайз уверенно поселился во всех темных уголках ночной квартиры и неосвещенных подъездах моего дома. Вспоминаю свой детский страх перед темнотой подобный страху, который испытывал Билл, спускаясь в подвал родительского дома. Авторская идея о ЗЛЕ, которое преследует детей и остается непознанным и незамечаемым для взрослых показалась мне очень близкой (жизнь ребенка, как мне кажется, во-многом непонятна для взрослых, наверное, источник этого разногласия можно объяснить с позиции психоанализа). Сложно передать словами чувство, которое я испытал одним осенним вечером, когда с работы пришла мама и вручила мне подарок – двухтомник «ОНО» издательства КЭНДИМЭН со знакомыми по фильму картинками на обложке. Боже мой, я ведь и понятия тогда не имел, что эта книга существует в природе, что она переведена, что мне купят ее за, наверное, немаленькие для моей небогатой семьи деньги. До сих пор благодарен маме за этот подарок.

Уже только то, как начинается роман. Его эпиграф – тревожное стихотворение Йоргоса Сефериса. Оно божествено:

«Они начинают!

Совершенствуя форму,

Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,

Но пчела пролетает мимо,

И они утопают с плачем в перегное.

Можно назвать это плачем,

Что дрожа проплывает над ними,

А они увядают и гибнут».

Здесь всё: и рождение, и становление, и боль, и жалость, и умирание. Меня эти стихи, без преувеличения, потрясли.

Прочитал этот роман раза три, уже много позже подарил себе на тридцатипятилетие роман в новом переводе. Что сказать: я мог бы назвать себя человеком книжной культуры. Читаю я много, читаю разную литературу. Я понимаю, что Кинг вполне себе популярный писатель для массового читателя, что это далеко не Толстой и Достоевский, но…«Оно» я считаю лучшей книгой о детстве, о том времени, когда мы входим в этот большой, запутанный мир, о проблемах ребенка, об издевательстве над слабыми, об их играх, которые ценнее всех денег, которые придут им на смену, о дружбе, о первой влюбленности, о счастье каждого мгновения, о надеждах. Меня покорила атмосфера Дерри, она во-многом напоминала мне мой шахтерский городок из неуютных девяностых, меня влюбил в себя Клуб неудачников – как много я мечтал о таких друзьях! Как я понимаю их страх и унижение перед быдлокомпанией Бауэрса. Как мне понятно благоговение Бена Хэнкскома перед библиотекой с ее запахом книг, ощущением прохлады в ней... Для меня городская библиотека тоже стала моим вторым домом, местом, где я проводил время в читальном зале, прячась в его тиши от враждебного мира. Ну и, конечно, главное открытие автора – инфернальное зло, воплощенное во множестве образов, нечто настолько ужасное, что неподвластно для разума, мертвые огоньки, сводящие человека с ума, Ничто или хаос, явленные в привычном, рационально устроенном, но таком шатком миропорядке. Зло как возможность воплощения разных страхов – это по-настоящему сильная идея. И главное из его воплощений в образе клоуна – гениально. Клоун — ведь это действительно нечто нелепое и поэтому смешное. Но что, если за этой нелепостью скрывается темная, злая сила и иррациональный, непостижимый, но все же ум? И вот уже этот красный размалеванный рот, эти торчащие пакли волос, эти ужимки выражают ужасное. Кстати, наверное, вы согласитесь, что мир «Оно» и ряда других книг Кинга имеет точки соприкосновения с крапивинским миром, где дети так же держат оборону от надвигающихся сил зла. Так вот, знаменитая сцена с ожившим клоуном из «Голубятне на желтой поляне», с которой я познакомился еще до «Оно» — как же это цепляет, видимо, действительно есть что-то угрожающее в этом образе.

Еще одна важная для меня тема этой книги – отношение с прошлым, воспоминаниями, травмами детства. В этом контексте вторая часть книги изумительна: когда ты ребенок, тебе кажется, что все трудности и беды разрешимы, нужно только вырасти и стать свободным. И вот, герои выросли, а их проблемы остались с ними: Эдди все так же живет с опекающей его женщиной, у Беверли муж-тиран, Бен все так же одинок. Что это, судьба, карма? Оказывается, наше прошлое остается с нами, время-это дверь в одну сторону, прошлого не изменить. И как жить с этим, что делать со своей памятью? Особенно важен здесь образ Майка Хэнлона – бережного хранителя прошлого, обнаружившего в истории города свидетельства ужасных событий, единственного из клуба, кто остался в Дерри.

Очень удачным мне показалось описание индейского ритуала обкуривания дымом. Как все это можно объяснить: как реальный сакральный опыт, путешествие во времени или коллективную галлюцинацию, вызванную угарным газом? Автор сделал очень интересную отсылку к древним индейским легендам, обрядам. Впечатляет и прибытие Оно на еще доисторическую Землю: пришествие из космоса, которое напомнило мне падение и ниспровержение падшего ангела.

Невероятно ужасным и от этого классным (мы ведь в хорроре) стал образ Патрика – садиста, издевающегося над беспомощными животными, человека, живущего в мире собственных грез. Зло, творимое Генри, Белчем или Виктором Крисом понятно – оно тупое и агрессивное, примитивно-жестокое. Зло Патрика иное – тихое, незаметное, но от этого неумолимое, трудноуловимое. Думаю, если бы Патрик не стал жертвой своего солипсистского бога, из него получился бы тот самый кинговский маньяк, которого мы встречаем на страницах его книг.

И еще, мне очень нравится эпоха, во время которой разворачивается действие, особенно вторая его часть. Приятно вернуться в мир без смартфонов, тиктоков, ноутбуков, BLM, в мир американского пригорода, канала, идущего через город, канализации, водонапорной башни, заброшенного вокзала, дома на Нейболт стрит. Восьмидесятые – это время моего детства, которые во-многом ассоциируются с классическим геройским американским кино с его четким разделением добра и зла, хороших и плохих. Это время еще не знает всёразъедающей постмодернистской иронии, интертекстуальности, многослойности смыслов. Все просто и понятно: мы хорошие, они – плохие. Казалось бы, примитивно и плоско, но нет, именно в этом случае мне хочется этой однозначности, все же дети менее лицемерны и, по крайне мере, не обманывают по сами себя. Есть какая то тоска по этой определенности. Если вам за тридцать, думаю, вы понимаете меня.

Еще у меня есть довольно странная мысль: мне кажется, этот роман можно сделать безупречным, его нужно только немного исправить, например, убрать ту самую сцену с Беверли (да, я понял, что она была нужна как своего рода акт инициации, перехода из детства во взрослую жизнь, но лучше было бы сделать это каким то иным способом), переписать историю Черепахи: по моему она вышла слишком комичной, нелепой с этой историей про несварение и сотворение мира. Нужно что-то добавить в образ Стэна, мне кажется, он вышел каким то проходным, а его самоубийство, столь важное для понимания его как человека глубоко переживающего собственную вину, греховность, несовершенство, может быть неправильно истолковано просто как его минутная слабость. В общем, жаль, что не я автор этого романа, я смог бы сделать его чуть лучше ))

Похожая мысль у меня и в отношении фильма. Когда я узнал, что роман будет повторно экранизирован, а режиссером и сценаристом проекта будет Кэри Фукунага, по собственному признанию которого эта книга столь много значит для него, я был очень воодушевлен. Мне казалось, что фильм стоит снять не в голливудско-блокбастерной манере (как оно и получилось в итоге), а добавить в фильм что-то артхаусно-сюрреалистичное, по-настоящему безумное, создать атмосферу безысходности, удушья, беспомощности. К сожалению, моим ожиданиям не суждено было исполниться и экранизация Мускетти – одно из наибольших разочарований для меня.

Подводя итог вышесказанному – я благодарен автору за эту историю. Уверен, что вернусь к ней еще обязательно. Отчаянно завидую тем молодым людям и девушкам, кто еще только ждет встречи с Клубом. Моя оценка самая наивысшая, твердая 10! Безусловно.

Сложно было ассоциировать себя с главным героем — почтенным старцем и академиком, так что некой со-причастности не случилось. Очень люблю атмосферу того времени — застой, стабильность, трифондормидонтычи кругом, уже ничего не случится и чудо невозможно (нет). Люблю эту научную (околонаучную) тусовку, люблю пьянки в гостиничных номерах, таких женщин, как царица Тамара. Автору удалось создать такое необычное ощущение карнавала или даже маскарада — чувствуется какая то условность места и действия, недоговоренность, обман. Ну и , конечно, очень щемящая «история моей души» — попугай может стать ближе самого близкого человека. Борис, спасибо за повесть, моя оценка — 8.