Продолжаю знакомство с серией «Из наследия» издательства «Современник». В очередном томе представлены произведения русского писателя первой половины XX века Ильи Дмитриевича Сургучёва — повесть «Губернатор» и дюжина рассказов.

Имя Сургучёва мне совершенно ничего не говорило. Я, конечно, небольшой знаток истории российской литературы, но, мне кажется, и более осведомлённые в предмете люди могли бы затрудниться с ответом на вопрос, что же это за автор такой. Оказалось, Илья Дмитриевич имел судьбу извилистую и противоречивую, что выбросила его из числа писателей упоминаемых и издаваемых на Родине. Я не вправе судить его убеждения и поступки, которые к тому же могли быть как реальными, так и измышленными. Но своё впечатление о книге сформулирую.

Заглавное произведение сборника — трагедия «Губернатор». Написана она в начале прошлого века под патронажем Горького, взявшего тогда «шефство» над молодым писателем-ставропольцем. Прежде, чем говорить о чём-то другом, хочу сказать об авторском слоге. Как по мне, он просто блестящий. У Сургучёва есть всё, что определяет явление классической русской литературы. Его текст: а) очень красив, наполнен всеми стилистическими приёмами и характеристиками, которые отвечают за богатство письменной речи; б) свеж, так как изобилует неизбитыми сравнениями, эпитетами, метафорами, описаниями, одно из которых, о ночи, настолько прекрасно, что я его для себя сохранил; в) драматичен, я бы даже сказал слегка по-женски драматичен, и придаёт дополнительную возбуждённость повествованию.

За этими плюсами можно простить некоторые недостатки сюжета, если они таковыми, конечно, являются. Мне показалось, что несколько сцен и даже сюжетных ходов имеют очень опосредованную связь с генеральной линией и выглядят в теле повести не очень естественно. В частности, это кое-какие разговоры второстепенных персонажей, а также отдельно оформленные описательные вставки о быте того времени.

Я думаю, основная идея, заложенная Ильёй Дмитриевичем в произведение — это страх переосмысления прожитой жизни накануне её завершения, причём переданный через переживания человека, занимающего высокий пост государственной исполнительной власти. Не секрет, что власть — это тяжёлая ноша, она может быть, и часто бывает, губительной для души. Невозможно управлять чем бы то ни было без жёсткости и хватки. В конце концов, добрым словом шурупы не заворачиваются, необходима отвёртка. Главный герой повести за свою жизнь поднакопил грехов, и теперь старается сгладить их последствия хотя бы внутри себя. В первую очередь, восстановив отношения со своей дочерью, точнее, ребёнком, рождённым женой от любовника. Губернатор, которому автор не дал даже имени, не может, конечно, исправить причинённое им зло, но сами попытки облегчают его сердце перед кончиной.

Рассказы подчёркивают мастерство Ильи Дмитриевича, как писателя. Они свидетельствуют о наблюдательности и способности умело передать подмеченное в прозе. Я бы особенно выделил мастерски написанный рассказ «Еленучча» о первой подростковой влюблённости итальянской девчонки в приезжего русского, трогательный до крайности, а также невероятно щемящий «Путь звёздный» о любви и доброте.

Ей-богу, эту книгу стоило прочесть!

Начну издалека. Когда несколько месяцев назад я читал книгу монгольского писателя Пурэва Жамбына «Гром» о пути в революцию молодого бедняка-скотовода, у меня было странное ощущение, будто бы один я во всём белом свете читаю её. Будто никто и никогда не разделит со мною ведение об этом произведении. И мне было жаль, потому что книга неплохая. При чтении изданной в полутора тысячах экземпляров «В башне из лобной кости» меня вновь посетило это чувство. Но в этот раз я ему порадовался.

Сначала мне хотелось отреагировать на прочитанное в довольно грубой форме. Я решил, что «Башня...» написана кем-то из тех, кому было 25-30 лет на рубеже 90-х и 00-х; написана тем, чьё мировосприятие как раз и сформировали эти самые годы, и в ком прискорбные искажения тех лет закостенели и стали психологической доминантой навсегда. Однако, я ошибся. Автор романа — уже пожилая дама, начавшая свой литературный путь задолго до «перекидывания» (термин из романа) нашей империи из одной формы в другую. Как-то нехорошо грубить немолодой женщине, тем более заочно. (Отзыв написал в 2022 году. В 2023 Ольга Андреевна Кучкина умерла.) Поэтому я выскажу то же самое негативное мнение, но мягче.

Как мне показалось, текст чрезмерно раздут. Он очень-очень водянистый, насыщенный нескончаемыми перечислениями, сравнениями, аллитерациями. Его тяжело читать. Каждые пять-семь страниц хочется откинуться назад и сделать передышку. Более того, в целом непонятно ради чего вода. Передача настроения и эмоций? Нет, они в этой жиже растворяются и блёкнут. Ради оживления подачи сюжета? Нет, сюжет тоже теряется в словесном потоке. Может быть, автор, будучи публицистом и тележурналистом в не-писательской жизни, устала от сухости текста, и ей очень хотелось разлиться полною рекою речи? Не знаю. Может, и так.

У меня сложилось впечатление, что при всей декларируемой любви к правде и бессребреничестве автор, она же главная героиня, уж слишком привязана к вещам. Особенно к таким, которыми можно было в нулевые кичиться: БМВ, шмотки из Европы, шоколад из Швейцарии. Это всё настолько устарело, что ничего кроме гримасы на лице лично у меня не вызывает. Россия в романе — «наше болото», «распяленная медвежья шкура» и ещё три-четыре уничижительных, презрительных характеристики. Что же, «люди с хорошими лицами» знамениты множеством вещей, но очень редко любовью к Родине.

Ещё один странный момент. В романе интерпретируется биография советского писателя Богомолова, автора «Момента истины». В определённый момент в реальности гуляли слухи, впрочем, насколько я понял, не нашедшие подтверждения, будто бы вся жизнь Богомолова — это обман, и он на самом деле не воевал, не служил, не был, ни числился. Так вот, если это о нём, то зачем превращать писателя в художника, зачем прятать других реально существовавших и существующих по сию пору людей за легко проницаемыми псевдонимами? Зачем делать вид, что ты пишешь не про тех, о ком пишешь?! Из опасения попасть под статью о клевете что ли?

В общем, несмотря на то, что сам по себе русский язык добавляет положительных качеств любой книге, на нём написанной, эту книгу читать я бы не советовал.

Пожалуй, подсобрать минимальные 2500 знаков про это произведение мне будет непросто. Потому что всю его суть можно выразить двумя словами: занятная книжица.

Не претендуя на какую-либо художественную ценность, «Восьмой детектив» определённо претендует на изобретательность. Таким образом, с моей точки зрения, роман Алекса Павези — это по своей природе литературное упражнение, а не литература в чистом виде.

Гвоздём замысла произведения является попытка подвести математический базис под детектив, как литературный метод. Ну, это любопытно: множества-подмножества, спектр взаимодействий группы «жертва-подозреваемый-виновник-детектив», возможности совпадений членов этой группы и перетекания из одной роли в другую… Но в конце у меня возник вопрос: ну, и? Что я должен вынести из этих выкладок? Признаюсь, я так и не догадался. Так, разминка для ума. Потому что даже мне, математическому идиоту, интуитивно были понятны все эти расклады, выданные за откровение.

При этом сами рассказы, про помощи которых иллюстрировалась принадлежность к тому или иному виду детектива, ну, как бы так немного вторичны. И сами по себе увлечь не могут. Впрочем, если я прав в том, что это просто упражнение для ума писателя, то авторский умысел таким и был. Концовка разве что по-настоящему неожиданная, хотя и не цепляющая душевные струны.

Кстати, на обложке написано: «Агата Кристи сняла бы шляпу». Ага, непременно. Агата Кристи, мастер не только замысловатого, непредсказуемого сюжета, но и постановки глубоких морально-этических вопросов, сняла бы шляпу перед детскими кубиками, сложенными в идеальную, но бессмысленную пирамидку? Это вряд ли.

Хотя, конечно, у «Восьмого детектива» есть и позитивные качества. Не предлагая событийного содержания для главного героя и его интервьюера или, наоборот, главной героини и её интервьюируемого, Павези нагнетает напряжение через диалог между персонажами, и это ему удаётся неплохо, по моему мнению. Ну и постоянные несоответствия, обнаруживаемые героиней в рассказах героя, тоже были по-настоящему загадочны. А то, что оба персонажа друг другу всю дорогу лгали, это Алексом Павези и не скрывалось. Было интересно попробовать угадать, зачем они это делали.

Хотя Алекс Павези на своём сайте представляет себя, как «автора детективных романов», на том же сайте его библиография состоит только из одного романа. А было бы интересно узнать, способен ли он написать что-нибудь, так сказать, в мейнстриме, то есть просто интересное произведение. Хотя бы даже и обычный детектив, без дополнительных усложнений.

PS Самая большая загадка книги в том, что на британском рынке она называется «Eight Detectives», а на американском рынке — «The Eighth Detective». Почему так, остаётся тайной!

После предыдущего прочитанного мною сильнейшего произведения, украшающего современную российскую литературу, большинство других книг в моих глазах выглядели бы бледновато. Чтобы не портить впечатления о, возможно, какой-то хорошей книге, я взял роман, который заведомо не мог мне понравиться.

А заведомо не могла мне понравиться работа какой-нибудь современной молодой англоязычной писательницы. Сколько бы я их ни избегал, сколько бы ни зарекался брать в руки, они каким-то волшебным образом проникают в мой список чтения. Сарра Перри, Розамунд Лаптон, Диана Сеттерфилд, Эрин Моргенштерн, Дейзи Джонсон, Нина Стиббе и вот теперь Виктория Шваб. Они пишут в разных манерах и на разные темы, но их всех объединяют две черты: безусловное следование политической и социальной конъюнктуре и неизбывная унылость.

«Незримая жизнь Адди Ларю» является квинтэссенцией присущих этому типу литературы свойств. Возьмём персонажей. Всё, конечно, зависит от угла зрения. Одного и того же человека те, кто его знает и любит назовут «не от мира сего», а кто недолюбливает, запросто назовёт «[РКН]нутым». Лично я по отношению к героям романа Шваб склоняюсь ко второму варианту. Одна живёт три века, так и не обретя выразительности и характера, оставаясь бледной, как моль, а второй в тридцать лет всё не знает, куда ему податься. Хорошо хоть от родителей съехал и имеет работу. Нет, душевная маета в определённой степени присуща нам всем, но при этом необязательно бродить по своей жизни потерянным оленёнком.

Главный отрицательный персонаж типа дьявол. Типа — потому что до конца непонятно, кто это или что это. Но, разумеется, в человеческом обличье это зеленоглазый брюнет, безупречно одетый, красивый сумрачной красотою, столь притягательной для женщин. Дьявол он или нет, он охотится за душами, обладает неограниченным могуществом и бессмертием. Итак, это чуждая сущность, жившая вечно, видевшая всё на свете десятки тысяч раз, включая самых разных мужчин и женщин. И что же происходит? Он влюбляется в свою жертву. Он занимается с нею сексом. Он ревнует её. Так, может, он никакой не дух тьмы? Ведь у него не должно быть ни тела, ни телесных устремлений. И вообще, почему «он»?

Что касается актуальной повесточки, то две её грани подсвечены ярким светом. Во-первых, абсолютно все герои, о чьей половой ориентации автор сочла необходимым нам сообщить, гомосексуальны или бисексуальны. Кроме дьявола, что очень иронично, на мой взгляд. И, во-вторых, в книге, особенно в первой её половине, звучит пронзительная песнь феминизма. Так что претензий к «Незримой жизни...» со стороны западного истеблишмента и публики быть не могло. Ну, как говорится в старом анекдоте, «вот и прекрасно».

Сюжет очень прост и непритязателен. Он реализован через короткие описания отдельно взятых ситуаций с постоянными экскурсами в прошлое. Не понравилось, что ближе к финалу, когда преждевременно иссяк драматический заряд, автор на ровном месте придумала новую вводную, к которой ранее в книге не было никаких предпосылок.

В какой-то мере роман выручает неплохой слог. Виктория Шваб — писатель, а не любитель-графоман. Но всё же текст получился в итоге избыточным (635 страниц с очень низкой плотностью изложения) и унылым, унылым, унылым...

Эта книга настолько пропитана любовью, что, кажется, сожми пальцами, и она потечёт из-под обложки в ладонь, как вода из губки в ванной.

Михаил Александрович Тарковский написал трёхчастный роман о России, какой я видел её собственными глазами на протяжении долгих лет. Той самой России за Уралом, в которой, как нам несколько лет назад сообщил Президент страны, на необозримой, такой огромной, что трудно даже представить, территории проживают 12 миллионов человек. У автора, писавшего роман в 2007-11 годах, упоминается число 16 миллионов.

Уникальные детали биографии Тарковского, позволили ему до самой глубины, до корешка изучить эту землю и людей, живущих на ней, и полюбить навсегда. Описания природы в исполнении Михаила Александровича обладают волшебно-гипнотическим действием, когда природные явления, реки, горы, деревья обретают индивидуальность и голос, и обращаются к самой душе читателя. Особенно здорово то, что при чтении ты сопоставляешь этот вихрь эмоций, переживаний, страхов и надежд с тем, что пережил сам. И когда у главного героя захватывает дух при виде с Трассы (именно с большой буквы) на поросшие лиственницами сопки между Биробиджаном и Читой, у меня захватывает дух тоже. Я вспоминаю, как стоял в расстёгнутом пуховике и сланцах на холодном и зыбком январском рассвете, глядя от своего домика на Кутурчинский хребет, и мне казалось, что в мою грудь воткнуты две огромные трубы. В одну из них любовь вливается, а в другую отдаётся. Причём с таким напором, что того и гляди разорвёт на части, если не отвести глаз, не вернуться в тёплый и тёмный дом с остывающей печкой и немного спёртым воздухом помещения, в котором спали люди.

Любовь к Родине всегда имеет щемящий оттенок, потому что ты не только любишь её, но и беспокоишься за неё одновременно как за мать, жену и ребёнка. Тарковский передаёт эту томительную любовь несказанно точно. И, что является оригинальным творческим решением, через «праворукие» автомобили. И в самом деле, с середины 90-х до настоящего времени автомобили с правым расположением руля являются одним из непременных символов Сибири и Дальнего Востока. А их перегон из Владивостока или Находки стал национальным мифом со своими чудовищами и героями, их повергающими. Тойота-Креста из названия романа — больше чем машина. А, точнее, совсем не машина. Это друг, женщина, альтер-эго, Полярная звезда, Иггдрасиль. Это почти всё в жизни главного героя. И у Тарковского она наделена голосом тоже. И снова можно сопереживать, опираясь на собственный опыт. У меня был праворульный «Филдер» 2003 года, я проехал на нём без малого сто тысяч, и в нём ломалось только то, что ломал я сам. Да что там говорить, и сейчас одна из машин в моей семье с правым рулём. Маленький, юркий «Джимник», созданный для «грязевых ванн» и лесных дорог, которые в Сибири тянутся и тянутся и неизвестно, куда ведут. Допускаю, что к Богу.

Героем романа является «перегон» и «водила» Женя Барковец. И вокруг него, как планеты вокруг Солнца, вращаются другие персонажи: женщины, братья, друзья, случайные попутчики. Михаил Александрович по-настоящему вдохнул жизнь в каждого из них, превратив в образы так хорошо узнаваемые, что, по-моему, некоторых из них я встречал! Взаимодействия этих персонажей захватывают читателя силой эмоции и напряжением. И снова любовь выступает сюжетным стержнем. И снова она сопровождается чувством саднящим, будто заноза. Да не в пальце, а в сердце. Почему-то одно из непременных условий любви между мужчиной и женщиной — это время от времени мучить друг друга то тех пор, пока связующая нить либо не намозолится до состояния каната, либо не лопнет. У главного героя канаты вить не получается. Он хороший русский мужик, не ангел и не святой, но по-коренному правильный. Читая «Тойоту-Кресту», я мысленно просил автора: пожалуйста, не угробь своего героя. Можешь сделать его несчастным, можешь убить, но, очень прошу, не сломай его!

Такие книги не рекомендуют. Я всегда говорю, что они найдут тебя сами, когда время придёт. Как это произошло со мною; внешне по чистой случайности, но я в случайности не верю. А если вдруг не находят, то, значит, тебе и не надо.

Роман «Писательница», написанный Сергеем Фëдоровичем Буданцевым в 1933-36гг., не публиковался при его жизни. К сожалению, Буданцев был репрессирован, и погиб на одном из приисков государства в государстве — титанического Дальстроя. Так что «Писательницу» можно рассматривать, как итог его творческого развития.

Роман исследует «нового человека» эпохи, образцового строителя социализма, фигуру, на плечах которой, как на трëх мифических китах, будет стоять весь светлый мир будущего.

Чтобы подсветить его качества, Буданцев изображает нового человека на фоне и в восприятии безымянной писательницы — пожилой, «старорежимной» женщины, не очень понимающей ни самих новых людей, ни их идеалы. Редакция направила еë на комбайновый завод в одном из южных городов для написания серии очерков о заводских работниках. Там она и встречает Павлушина — начальника цеха по работе с отходами производства. Она изучает его, учится у него, погружается в его жизнь.

Но, как мне показалось, новый человек Павлушин не слишком увлекающий собою персонаж. Его судьба вызывает сочувствие, но не он сам. Возможно, текущая конъюнктура совсем иная, и там, где современники Павлушина видели стойкого, непреклонного и одержимого работой подвижника, я вижу грубого и жестокого сухаря. Да, он эффективен в работе, но не в состоянии обеспечить не то что счастье, но хотя бы спокойную жизнь близким людям.

Поразительно, но гораздо большее сочувствие вызывают его сбившиеся с пути старшие дети — ушедшая из дому в поисках самостоятельности дочь и спутавшийся с неряшливой сорокалетней тëткой юный сын. Их неурядицы, конечно, не идут в сравнение с трагедиями, пережитыми отцом, но метание душ говорит о том, что они не зачерствели и ищут, ищут чего-то.

Остальные заводчане яркими индивидуальностями, по-моему, не обладают. Остаётся только сама писательница, вернëмся к ней. Хотя автор называет еë в тексте «старая» и даже «старуха», я предполагаю, что ей нет ещё и шестидесяти. Просто мир строящегося социализма — это мир молодых, особенно если учитывать, что рубеж, отделивший молодое будущее от старого прошлого, сам ещë нов. Но Буданцев любит свою писательницу, он хочет, чтобы она, по-современному говоря, интегрировалась в наступившую реальность. Поэтому немолодая женщина, в первых главах романа трогательно пугавшаяся на заводе грузовиков и маневровых паровозов, в финале признаëтся Павлушину: «Я зачерпнула молодости. Это равносильно для меня началу творческой жизни». И, верная своему слову, забывает о литературных неудачах, преследовавших еë, и берëтся писать пьесу, которая наверняка будет доброжелательно принята публикой. Кто-кто, а писательница не отличается чëрствостью характера.

Возможно, чтобы отобразить манеру писательницы, Буданцев сделал свой текст очень обильным и витиеватым. При этом речь в романе идёт от третьего лица, а не от первого. Внутренние монологи и рассуждения состоят из длиннейших предложений и складываются в огромные абзацы. Это делает процесс чтения довольно сложным делом. Часто приходится возвращаться по тексту обратно, потому что мозг, привыкший к современной простоте, забывает, с чего всë началось.

«Писательница» и другие произведения Сергея Фëдоровича составляют интересный пласт отечественной литературы, возникшей на стыке эпох. Ранняя Советская проза по-прежнему способна привлечь и увлечь читателя своей искренностью и самобытностью.

В очередном томе замечательной серии «Из наследия» опубликованы два романа и несколько рассказов одного из первых советских романистов Сергея Фёдоровича Буданцева.

Сборник открывается романом «Саранча» (1925-27гг.). Учитывая, что с момента его написания и выхода в свет скоро будет уже сто лет, думаю, произведение вполне можно считать представителем классической литературы. Это тем более верно, если принять во внимание, что его эмоциональный фон, композиция, языковое содержание и так далее наследуют образцам русской литературы конца XIX-начала XX века.

«Саранча» представляет собою производственный роман с элементами криминальной истории и любовной драмы. В первую очередь, я думаю, его ценность сегодня заключается в том, что Сергей Фёдорович создал яркую и достоверную картинку эпохи. Дело происходит в Средней Азии. Советской власти нет ещё и пяти лет. На огромных степных просторах этих коммунистов-то раз и обчёлся! В основном люди растеряны и удручены. Вокруг невероятная нищета и разруха, в которых жулики и проходимцы стараются урвать себе, что получится.

Первая коллизия сопряжена с борьбой главного героя, возвращенца из Персии, ставшего директором Хлопкоочистительного завода №2, с нашествием саранчи. При этом (коллизия №2), преступная группа крадёт государственные деньги, выданные на покупку ядов и техники, и имитирует утопление баржи с закупленным на Каспии. А жена протагониста (коллизия №3) платонически влюбляется в одного из преступников и совершает неразумные поступки.

Сначала о хорошем. Язык произведения очень богат. Я не знаю точно, но мне кажется, что если проанализировать словарный запас Буданцева, то он превысит среднее значение. Что опять-таки классифицирует роман, как «классику» в привычном её понимании. В описательных фрагментах это особенно заметно. Причём взгляд Сергея Фёдоровича замечает детали, которые редко попадают в фокус. Он мастерски умеет создать настроение или атмосферу места действия, красочно и убедительно описать сами действия.

Но, как мне показалось, в романе нет ни одного по-настоящему убедительного персонажа. Главный герой мужествен и прям, хотя склонен к рефлексии, но в его жизненность верится с трудом. Он как будто бы не совсем настоящий, а слегка похож на заводную игрушку. Преступники обладают яркими фигурами и чёрточками, но не цельным характером. Как и супруга главного героя, которая к тому же горазда совершать вроде бы не очень мотивированные сюжетом поступки. А ещё почему-то во всём произведении нет ни одного физически привлекательного персонажа.

Таким образом, хотя «Саранчу», на мой взгляд, нельзя отнести к числу произведений, ставших вехами развития российской литературы, роман, тем не менее, является представителем плодородного слоя, обеспечивающего отечественной словесности постоянную всхожесть новых колосьев. Он есть часть массы (без всякого негативного смысла), которая рано или поздно достигает критического значения и рождает гениев. За это творчество Сергея Фёдоровича Буданцева заслуживает большого уважения!

Бытует мнение, что наиболее ярко талант писателя виден в малой форме. Дескать, крупную форму при наличии времени, усидчивости и некоторого дарования наполнить смысловым и эмоциональным содержанием проще. А вот попробуйте втиснуть то же самое в полтора-два десятка страниц! Наверное, это спорное мнение. Но доля истины в нём, как мне кажется, имеется.

В случае с Дэном Симмонсом этот принцип точно работает. Чёртова дюжина рассказов, включённых в сборник «Молитвы разбитому камню», совершенно очевидно демонстрирует, что американец по-настоящему владеет не только техническими аспектами писательства, но и волшебством, которое помещает в текст душу.

Когда я в первый раз взял в руки книгу и полистал её, то обратил внимание, что каждый рассказ предваряется авторским пояснением на пару страниц, из чего он вырос. Я ещё подумал: «Ну, надо же! Точно как Харлан Эллисон, который любил перед каждым рассказом вставить комментарий почти одного с ним объёма». И что я вижу! Оказывается, именно Эллисон открыл миру Дэна Симмонса. Во всяком случае, он сам так говорит в предисловии ко всему сборнику. По его словам, на одном из семинаров для начинающих авторов он случайно выхватил для анализа из огромной стопки рассказов именно рассказ Симмонса и сразу понял, что встретил от природы одарённого человека, который обречён стать успешным писателем.

Я не Эллисон и профан в литературном анализе, но готов свидетельствовать: уже тот самый первый рассказ, «Стикс течёт вспять», хоть и ранний (все рассказы сборника написаны в 80-х), демонстрирует уверенную, размашистую руку, выдающую чёткий, детализированный текст и легко узнаваемый стиль. Мне очень-очень нравится манера Дэна Симмонса.

Из 13 рассказов три получились особенно сильными, на мой взгляд. Очевидно, лучше всего удались писателю те, которые касались вопросов, волновавших Дэна Симмонса, как человека. Рассказ «Электронный билет во Вьетнамленд», истерический и психопатический, становится до смерти страшным, когда читатель осознаёт, что же на самом деле происходит. Момент, когда Симмонс позволяет зажечься лампочке в голове у читателя — одно из острейших переживаний, которые можно получить в процессе чтения. Рассказ «Могильники Айверсона» будоражит болезненные воспоминания американцев о трагедиях гражданской войны. Тема возмездия, поднятая в нём, одна из самых широко эксплуатируемых в художественной литературе. По ходу развития сюжета, так сказать, по дороге к возмездию, Симмонс написал небольшой и замечательный отрывок военной прозы.

Про третий рассказ под названием «Гибель кентавра», вершину сборника, скажу, что редко доводится читать что-то сопоставимое по силе горечи на такой небольшой объём. Симмонс бьёт своих персонажей наотмашь. И к тому же совсем несправедливо! Или всё-таки справедливо? Особенно остро, мне кажется, рассказ воспримут учителя. Да и вообще, люди, которые когда-либо несли ответственность за других. Знаете, в чём заключалась гибель кентавра? В том, что он выжил.

Отличный сборник отличных рассказов прекрасного писателя.

Вынужден признаться, что с творчеством Чарльза Диккенса, одного из видных классических писателей Британии, я знаком чрезвычайно плохо. Если не считать прочтённого в нежном возрасте «Оливера Твиста», из которого я помню сейчас только главных героев и общую канву, наследие англичанина для меня terra incognita. Могу показаться бездушным чудовищем, но я вообще холоден к английскому романтизму и игнорирую его, ни разу не взяв в руки ни любую из Бронте, ни Джейн Остин, ни Томаса Гарди. И всё же, вот он, увесистый том «Жизни Дэвида Копперфилда, рассказанной им самим», и я его с большим удовольствием читаю.

Обычно мы, читатели, говорим что-то о качестве языка, стройности замысла, рельефности героев, разбираем эти параметры, видя недостатки или не замечая их. Но как анализировать книгу, в которой все её компоненты исполнены совершенно образцово? Мало того, что автор — признанный мастер, фигура всемирного масштаба в литературе, так ведь «Дэвид К.» ещё и написан им в расцвете сил и потенциала и более всего любим создателем среди всех его прочих работ!

В силу этих причин считаю лишённым всякого смысла что-то писать о литературных достоинствах романа. Они очевидны, проверены 170 годами и осыпаны похвалами миллионов людей по всему свету. Поэтому расскажу немного о другом.

Лично меня более всего поразило то, что, за вычетом каких-то реалий начала и середины XIX века, создаётся впечатление, будто «Дэвид К.» мог быть написан вчера. Это совершенно современный рассказ о людях, которое тоже могли бы сойти за наших современников если не по внешнему виду, то по характерам, манерам и привычкам. Чёрточки, зорко подсмотренные и перенесённые в текст книги Диккенсом, я вижу в своих близких. Я вижу их в зеркале, в конце концов. Универсальность романа, его свобода от устаревания, конечно, восхищает меня. Это очень редкий феномен.

А ещё, роман ни в один из моментов не скучен. Так или иначе, каждый из нас подсознательно морщится, глядя на толстую книгу без картинок. Чего тут скрывать? Это же, поди, такая тягомотина, да? Опять эти рассуждения и описания, уснуть можно! Так вот, если не брать клинические случаи, когда люди в силу каких-то собственных качеств принципиально отторгают рассуждения и описания, то таковые в «Дэвиде К.» уснуть не дадут никому! Я читал книгу, преимущественно сидя в машине на парковке утром перед работой, и каждый следующий день я старался приезжать ещё раньше, чтобы у меня было больше времени на чтение.

А ещё, я люблю, когда книга кончается медленно. Как эта! Столько сюжетных нитей надо сплести воедино, столько счетов закрыть, что последняя сотня страниц — это, по сути, уже эпилог. Когда на такой большой дистанции сживаешься с действующими лицами, не хочется расставаться с ними на бегу, и роман Чарльза Диккенса с удовольствием позволяет попрощаться с героями обстоятельно.

Я вряд ли брошусь сейчас глотать английский романтизм, но прочесть «Дэвида К.» было, как прикоснуться к чему-то свежему и поразительно красивому.

Так, чтобы сразу задать тон дальнейшим мыслям: книга «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке» — это самая лучшая по совокупности характеристик биография из прочитанных мною до настоящего момента. Попытаюсь объяснить, почему это так.

Во-первых, объект исследования. Это могучий советский писатель, мой самый знаменитый и харизматичный однофамилец, Олег Михайлович Куваев. Его талант, Божий дар, его яркий и сложный характер, трагическая, но славная судьба сами по себе не являлись гарантом качества биографической книги. Разве мало примеров, когда у биографов на выходе появляются не то полубоги, не то неживые камни вместо людей? Сколько угодно! И всё же, настолько выделяющаяся на общем фоне фигура делает работу биографа перспективнее хотя бы в том смысле, что объект выдаёт большое количество фактажа. Олег Куваев был настоящим нон-конформистом, причём не поверхностным, с подвёрнутыми брючками и розовой прядкой, а подлинным, который собственными руками сгрёб свою жизнь с конвейера судеб, и прожил её по-своему. Не всегда счастливо, не всегда гладко, но так, как он сам считал нужным.

Во-вторых, книга написана в творческом тандеме дальневосточным публицистом-прозаиком и западнорусским учёным-литературоведом. Получилась на редкость удачная связка. Как я догадываюсь, один отвечал за красоту и логичность изложения, а также историческую составляющую, а второй — за аналитическую работу, выделение смыслов и изложение их в популярной форме, доступной для образованного человека, но не учёного. Конечно, я могу ошибаться. Мне представляется, соавторы достигли в работе над биографией синергии, так что не только их сильнейшие качества были подчеркнуты, но и сумма усилий превзошла вклад каждого по отдельности. И, самое главное, мне кажется, что Василий Авченко и Алексей Коровашко симпатизируют своему герою, не созданному ими, как литературный персонаж, но умело и бережно помещённому в свет рампы.

Из этого вытекает в-третьих. Авторы очень деликатны, рассказывая об Олеге Куваеве. И геологический быт, и писательская работа, да и в целом существование талантливого человека поощряют некоторые излишества и пороки. Преследуя цель говорить правду, авторы биографии не обходят стороной не самые приглядные обстоятельства жизни Олега Куваева, но не копаются в них, не трясут грязными тряпками, смакуя подробности. Мне кажется, пошловато говорить, «как это принято сейчас», но, чёрт возьми, именно так сейчас и принято! Тем приятнее, что авторы биографии не опустились до этого скотства. Более того, настолько же деликатно они обошлись и с самой эпохой, которой принадлежал Куваев.

Далее, хочу отметить блестящий разбор литературного наследия писателя. Тут вам и интент-анализ рассказов и повестей, их социокультурная основа, их историческое обоснование, подоплёка сюжетов. Хотите понятной и увлекательной стратиграфии романов? Пожалуйста! Читать главы, посвящённые этим вопросам, было не менее интересно, чем главы о жизни замечательного русского литератора.

И, наконец, эмоциональность. Текст «Повести о нерегламентированном человеке» нерегламентированно человечный. Это хорошая книга о любви. К народу, стране, творчеству, земле. Любви к мятущемуся человеку, который не дожил и до 41.

Книга тронула меня до самой глубины души.

«Замечательное» со всех сторон произведение. Его опубликовало издательство с милым, домашним названием «Клуб семейного досуга». Уже на первых страницах семейный досуг «скрашивается» сценой ограбления и убийства, а также избиения и изнасилования ребёнка. Причём, не единственного до финала романа.

У меня сложилось впечатление, что автор «Последнего кита» одержим естественными отправлениями человеческого организма. Книга коротка — всего 300 страниц крупным шрифтом. Но на этот объём приходится десятка полтора эпизодов, где персонажи обоняли запах мочи. Если бы я знал заранее, что столкнусь с таким явлением, я бы эти эпизоды посчитал. Время от времени Яну Мак-Гвайру хотелось немного разнообразить свой текст, и тогда действующие лица слышали запах дерьма. В одном особом случае, описываемый аромат был охарактеризован как «запах промежности». Будто этого было недостаточно, окружающая среда тоже приходила на помощь автору. Даже ветер (морской, замечу) приносил с собою запах фекалий, а иногда экскрементов. Однако вершиной «Кита...», его несомненной кульминацией, стала сцена дефекации главного героя, измученного опиумной ломкой, во время которой он «раздвигает половинки своей истерзанной и красной задницы» и «выпускает струю зелёной слизи». Как и положено в хорошей литературе, силы природы не остаются в стороне от страданий персонажа: «Холодный воздух больно покусывает его за яички». Заметьте, воздух снисходителен. Он не грызёт его за яйца, а всего лишь покусывает.

Впору удивиться, зачем я вообще взялся читать эту хрень? А ответ прост. Аннотация обещала «дух приключений романов Джека Лондона», а также «образность и глубину «Моби Дика» Германа Мелвилла». Полярные широты в литературе — моя большая слабость. Вот я и купился!

Но в этой [РКН]дской аннотации нет ни единого слова правды. К примеру, китобой «держит путь на Антарктику» (так в книге!!!). Серьёзно? Из британского Халла прямо на Антарктику?! Люди, отвечавшие за издание, не видят разницы между Арктикой и Антарктикой. «На судне происходят загадочные события» — нет. «Члены команды ведут войну друг с другом» — нет. «Герой N опасается за своё будущее на борту корабля» — нет. И всё в том же духе.

Да что там говорить! Даже имя романа — враньё. Какой последний кит?! Оригинал называется 'The North Water'. Да, речь до определённого момента идёт о промысле китов, но никакого кита, который имел бы хоть какое-то значение для сюжета, в книге нет. Их и добыто было, если я правильно запомнил эту второстепенную деталь, всего два или три.

Впрочем, довольно ныть. А что там с сюжетом и его исполнением? Замысел интересный, и при должной реализации роман мог бы стать удачным. Но, с моей точки зрения, Мак-Гвайр просто в силу имеющегося дарования не способен был это сделать. Где-то он отяготил повествование излишними сценами, а где-то оставил дыры. Есть случаи подтягивания решения под ответ. Однако, герои, а, точнее, протагонист и антагонист получились рельефными и убедительными, и только это хотя бы отчасти оправдывает провальную затею.

Думаю, читать «Последнего кита» не нужно. Лучше пойти картошку пожарить или дрова наколоть. Да даже в Остина на телефоне поиграть, и то будет полезнее.

Во время чтения «Отдела» я, не посмотрев на год написания, сравнивал этот роман с «Петровыми в гриппе и вокруг него», пытаясь разглядеть динамику развития Алексея Борисовича Сальникова, как писателя. Мне казалось, что таковая динамика отрицательная, но, уже закончив чтение, я узнал, что «Отдел» был написан _раньше_ «Петровых». То есть динамика-таки положительная! Что же, это хорошо.

«Отдел» свидетельствует, что А.Б. Сальников прекрасно излагает на русском языке. Любо дорого посмотреть. Текст чудесно простой для восприятия, но, в то же время, насыщен разнообразными наблюдениями, ёмкими описания, яркими деталями. То есть всем тем, что уже более трёх веков делает российскую литературу российской литературой — уникальным и несравненным явлением в масштабе общечеловеческой культуры. Наверное, сегодня книг, которые бы стоило читать именно ради их вербальной составляющей слишком мало, чтобы не обращать на них внимания. Хотя, почему «сегодня»? Их всегда было не так уж много. А обе работы Алексея Борисовича, которые я уже успел прочитать, входят в их число.

При этом, к сожалению, «Отделу», с моей точки зрения, присущ один недостаток, часто встречающийся в произведениях, выходящих за грань чистого реализма в пространство гротеска. Замах-то на рубль, или даже на десять, а удар — на копейку. «Отдел» вплоть до финала является по-настоящему интересным. События романа держат в напряжении и постоянном любопытстве. Книгу трудно отложить; я, к примеру, прочитал её 440 страниц за два дня! Правда, в эти два дня у меня было много свободного времени. И вот, когда действие подбирается уже к кульминации, ты ждёшь парадоксального, блестящего объяснения, а получаешь смятый, несерьёзный комок нелепых событий, слипшийся и невкусный. Жаль, что Алексей Борисович придумал именно такое завершение этой истории.

На обложке книги приведены разные толкования сути произведения. Мне ни одно из них не показалось по-настоящему правдивым. Я бы предположил, что «Отдел» исследует абсурдное в повседневности. Получается, что в нашу жизнь можно впихнуть какие-то дикие, странные, страшные, нелепые вещи, и мы их обязательно примем — если вообще заметим! — и нам покажется, что так было всегда.

А вообще, я надеюсь, что Сальников напишет ещё много удачных романов, ведь, по-моему, в отличие от многих других авторов, работающих с чем-то вроде пост-пост-постмодернизма, он создаёт свои тексты искренне. В том смысле, что не пытается ничего и никого имитировать, не выступает в качестве деконструктора классической традиции и не видит своей целью шокировать аудиторию. Это не может не привлекать. На сегодня у него есть ещё несколько опубликованных позже «Отдела» и «Петровых...» романов, и мне бы хотелось их прочесть.

«Тень ветра» по своей природе является образцом широко распространённого художественного приёма по сакрализации литературы, процесса писательства, чтения и обладания написанным. Надо сказать, вполне добротным образцом, несмотря на то, что, возбуждённый высоким реноме произведения, я ожидал от него чего-то большего нежели нарочито неоготического, композиционно простого и откровенно поверхностного триллера.

Карлос Руис Сафон на самом деле отличный рассказчик, он прекрасно, если можно так выразиться, излагает свою историю. Где нужно, поставит драматический акцент, где нужно — добавит холодного саспенса, а где-то встроит в ткань повествования мораль. Это несколько компенсирует имеющиеся, на мой взгляд, сюжетные проблемы.

Самая главная из них, как мне кажется, ставит под сомнение весь замысел. Если романы главного из присутствующих за кадром действующих лиц так хороши, а они, судя по всему, действительно хороши и искренне нравятся разбирающимся в литературе людям, то почему они расходятся в количестве, исчисляющимся единицами? Худо-бедно, небольшие тиражи всё равно бы раскупались, и, возможно, требовались бы дополнительные тиражи. Сафон же безапелляционно говорит читателю, что замечательные книги Хулиана Каракса никто не покупал. С чего бы такая привередливость всеядной публики?

И вторая сюжетная проблема: Сафону несколько раз приходилось искусственно превращать Даниеля, главного героя романа, в труса. Вроде бы не был этот юноша ни боязливым, ни пугливым, и мог бы действовать в ряде ситуаций совсем по-другому. Но это привело бы к преждевременному и более простому разрешению сюжетных коллизий, что, разумеется, никак не входило в планы каталанского писателя. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. Вот и приходилось заставлять Даниеля раз за разом оплакивать во внутренних монологах свою трусость. Как-то не совсем порядочно по отношению к персонажу.

Интереснее, чем основная линия романа, мне показалось оформление сцены. То есть город Барселона и социально-политическая обстановка в Испании в первое десятилетие после окончания гражданской войны и второй мировой войны. Для государства, судя по всему, последствия первой оказались куда больнее и сокрушительнее второй. Если подумать, так и должно быть, потому что вообще мало что может быть страшнее гражданской войны. В ней нет внешнего врага, и ненависть замыкается на самих себя. В качестве наследства катастрофы Испании досталась нищета, возникший класс нуворишей, «новых испанских», у которых поди и свои малиновые пиджаки были, сращение правоохранительных органов и преступности и огромное количество мрачных и постыдных тайн. И вот про жизнь Барселоны с 1945 по 1956 год читать было по-настоящему любопытно.

Я за последние пару лет как-то прикипел к испанским писателям, самым разным, от Х.К. Сомосы до Х. Мариаса. Возможно, я не назову К.Р. Сафона в числе наиболее понравившихся из них, но познакомиться с ним было здорово.

PS В популярной онлайн игре я поговорил с одним каталанцем: оказывается, есть масса каталанских писателей, пишущих или писавших в самых разных жанрах и манерах. Я составил списочек с именами и названиями, которые этот человек мне посоветовал, и полез в каталоги. Увы, из них на русский язык переведена мизерная часть, и ту нигде не найти!

Роман «Песнь тунгуса» вызвал у меня противоречивые чувства. Его первые две части, образчик сибирской таёжной прозы, были хороши, с моей точки зрения, и сюжетом, и текстовым исполнением. А вот третья часть — почти абстрактно пасторальная, и, в то же время, настроенчески безнадёжная, показалась мне не совсем от плоти остального произведения. Хотя — дело субъективное.

Если честно, я даже не знал, что таёжная проза до сих пор пишется. Невежда я, невежда! А она жива и здравствует. «Песнь тунгуса», рассказывающая о событиях на Баргузинском участке Байкальского заповедника, в первую очередь, будет интересна тем, кто немного знаком с этой страной и этим морем. Мне довелось побывать на трёх берегах Байкала — южном, западном и восточном, поэтому, читая, я с удовольствием представлял описываемые пейзажи, какими они запомнились мне.

Взять чистый лёд на байкальском Малом море, между устьем Сармы, логовом одноимённого ветра — губителя человеческих жизней, и Ольхоном, по которому скользит на коньках главный герой. Цвета глубокого индиго, с серебряной сетью трещин, бескрайний, страшный, зовущий. Или сокуи, облепившие с осени прибрежные скалы на Святом носу, далёком полуострове на пути главного героя домой.

Море, тайга, горы, населяющая их жизнь, растительная и животная, — эти картины Олег Николаевич предлагает читателю настолько живыми, что невозможно не восхищаться благородной и могучей, своенравной и неотразимой Сибирью. Ведь когда ты живёшь в ней, что для тебя условные райские острова? Так, баловство, и то надоедает быстро. Думаешь, зачем я здесь, когда в двух сотнях километров и трёх часах пути от дома есть долинка среди гор, над которой царит увенчанный белками до середины июля хребет? У этого хребта могут быть разные имена: Хамар-Дабан у главного героя «Песни...», Кутурчинское Белогорье у меня, Арадан, Сайлюгем… О.Н. Ермаков в своём романе рассказывает об одной сибирской стороне с любовью, относящейся ко всем остальным краям Сибири тоже.

И с любовью к её коренным жителям. Главного героя книги зовут Михаил Мальчакитов, и он — эвенк. Первые две части книги представляют из себя два отрезка его жизни, следующие в обратном хронологическом порядке. Сначала мы узнаём, в какой он попадает переплёт, как говорится, ни за что, ни про что. А во второй части следим за взрослением в окружающем мире — родном, близком и опасном лесном и враждебном городском.

Михаил становится символом естественности и простоты на фоне уже начавшей скользить в пропасть страны (по косвенным признакам можно понять, что действие происходит в 1985 году). Не идеалом человека, нет; он не свободен от некоторых пороков и дурных привычек, но очевидно является внутренне раскрепощённой личностью, стремящейся устроить свою жизнь так, как требуют его сердце и душа. Но преуспеет ли он в своём стремлении? Ведь его окружают люди, не обязательно плохие, но совсем с другими императивами.

О.Н. Ермаков населил свой роман изрядным количеством прочих ярких персонажей. В первую очередь, это новые Адам и Ева — совсем молодые ребята (он так вообще только из школы), живущие в Эдеме на вершине горы, по-другому называющемся пунктом противопожарного слежения. Надо ли третью часть «Песни...» трактовать, как надежду на рождение нового мира? Я не знаю.

Думаю, это произведение может понравиться читателям, которые любили советскую реалистическую литературу о земле и любят то, во что она эволюционировала.

На обложке роман «Мы — легион. Мы — Боб» охарактеризован, как «твёрдая научная фантастика». От себя добавлю: настолько твёрдая, что ей можно гвозди забивать.

Мне кажется, сегодня сегмент космических приключений в общем объёме фантастической литературы существенно сократился в размере. Мощный поток 60-80 гг. превратился в маленький ручеёк. Хорошо, что вовсе не пересох. «МЛ.МБ» ставит акцент именно на научную составляющую, правда для меня, как гуманитария, несколько подозрительную и, по-моему, очень неправдоподобную. А ведь хорошая научная фантастика должна быть немного похожа на приснопамятный журнал «Наука и техника».

В начале же роман немного позаигрывал с философией разума и бытия: главный герой, оплатив место в криокамере, по пробуждению обнаруживает, что тела-то у него нет, а он просто оцифрованный разум, физически не существующий. А сама Америка к 2133 году превратилась в какую-то жуткую теократию, изображённую, к сожалению, очень-очень схематично. Может ли Боб теперь считаться личностью? Может ли считаться живым? Обладает ли правом на самостоятельность? Неприкосновенен ли он? О, если бы эту тему разрабатывал Филип К. Дик! Какая мощнейшая книга могла бы получиться! Но Деннис Тейлор, конечно, не ровня американскому предшественнику, во всяком случае, пока. Поэтому «МЛ.МБ» стал чередой отдельных сцен, словно диафильм, без какой бы то ни было глубины. Просто веселуха в космосе.

Само по себе это не обязательно плохо. Роман очень легко читается, и за развитием действия следишь с интересом. Сюжетные линии расходятся веером, и ни одна из них не является скучной. Наоборот, как сейчас модно, бурный темп поддерживается за счёт мгновенно сменяющихся планов. Средняя глава состоит из 3-4 страниц, а часто и одной страницы. Также стоит отметить, что автор явно является фанатом «Звёздного пути», и книга содержит многочисленные отсылки к сюжету сериала, а часть имён и событий оттуда открыто перекочевала в неё.

Однако, читателю необходимо иметь в виду, что это лишь первая часть многочастной саги «Вселенная Боба», поэтому кульминации в книге нет. То есть, можно сказать, финала вообще нет. Просто после очередного эпизода написано — конец.

Если верить обложке, на сегодняшний день написано четыре романа о «Вселенной Боба». Переведены первые два, но, думаю, раз уж взялись, так всё переведут. Кто любит классическую фантастику, того приглашаю эту в общем неплохую книгу прочесть.

Сейчас немножко ерунды скажу, но не могу удержаться… Второй роман в оригинале называется «For We Are Many». Я невольно начал думать, как бы я перевёл название. Ну, там «Ибо нас тьмы» или «Нам несть числа». Но официальное русское название — «Потому что нас много». Скучно же!!! Шучу. Что ближе по смыслу, то и верно, но, ей-богу, полёт фантазии трудно прервать!

«Гномон» представляет из себя распухший, избыточный и путанный роман, разглядеть действие которого очень и очень непросто за плотной завесой малопонятной терминологии из философии, физики, математики и медицины. Хорошо, я посмотрел, что такое «продромальный», посмотрел «апокатастасис» и «катабасис» тоже посмотрел. Не забыл уточнить, что такое «ферритовая память». Ну, а про «нарратив» и «контрнарратив» я и так знал. Но ведь читателю рано или поздно надоест бесконечное мотание по поисковым системам. Он прекратит либо читать, либо понимать прочитанное. Или, может быть, «Гномон» написан для особенных, въедливых до экстремальности людей.

Тяжесть восприятия романа усугубляется разорванным сюжетом. Нет, каждый конкретный эпизод может быть понятен, и даже может встраиваться в локальную цепочку событий, но всё произведение, по моему ощущению, не цельное. Частенько мне приходилось останавливаться и напряжением мысли пытаться понять, что же всё-таки происходит-то? Для чего? Но, как ни странно при этом, в общем никаких неожиданностей не будет. То, что реальность, так сказать, не реальна я понял или, вернее, почувствовал уже к двадцатой странице.

Автор исследует в «Гномоне» феномен тотального массового контроля и его опасность для общества. В качестве примера взята Великобритания, где за всяким и каждым следит всевидящая Система, в любой ситуации подсказывая гражданину, как ему правильнее и безопаснее поступить. Система знает всё и обо всех. Она везде, и управляет всеми инфраструктурными и общественными процессами от расписания метро до прохождения диспансеризации. Писатель уверен, что это плохо. Но плохо не потому, что аморально, а плохо потому что Система уязвима, и ею могут воспользоваться корыстные или кровожадные люди. Что, конечно, благополучно и происходит. Здесь я, как отдельно взятый Максим Борисович, охотно соглашаюсь с автором. В абсолютном государственном контроле возможно не имеется ничего по-настоящему плохого, хорошего намного больше. Но рискнуть и ввести его нельзя. Нет такой системы, в которой умелые руки не отыщут прорехи. И раз уж вымышленная Великобритания на такой эксперимент решилась, вот можно посмотреть, к чему это привело. А ни к чему хорошему не привело.

Ещё можно отметить, что роман находится в русле политико-социальной повестки современного запада. ЛГБТИТД, правда, нет, но антирасистские смыслы, как их понимает западный истеблишмент, в «Гномон» заложены. Это самую малость раздражает. Хорошо хоть в книге спрос идёт с себя. Это вы унижали, убивали, эксплуатировали и грабили чернокожих. Вот и выпрашивайте прощение, но без экстраполяции вывода о вашей безусловной вине на остальной мир.

Персонажи, как мне кажется, очень и очень неглубокие. Так как непонятно до конца, кто чем занят и чего хочет, какое-то сочувствие им затруднено. Лично я только акуле сочувствовал. Есть там и такая загадочная сущность.

Если кто-то любит огромные, мудрёные социально-фантастические произведения, то смело берите «Гномон» и опровергайте моё мнение. А так, для меня самое яркое событие в книге произошло на странице 130, где сверхвлиятельный и сверхсостоятельный человек вдруг говорит: «Ну, вы кто куда, а я в Красноярск».

Состоялось моë запоздалое знакомство с творчеством Александра Дюма. Почему-то в моём читательском резюме сохранялось это белое пятно. В то же время, до начала чтения я уже был отягощëн стереотипами, касающимися авторского стиля француза: избыточно, многословно, скучно, претенциозно. Что же, стереотипы на то и стереотипы, чтобы зачастую быть основанными на коллективном опыте, однако всегда лучше составить своë мнение.

На первом этапе было важно не спутать, так сказать, Дюма-пэра и Дюма-фиса. Выбор пал на «Женскую войну» по причине относительной краткости и отсутствия принадлежности к какому-либо циклу. Могу сейчас заключить, что выбор оказался удачным. Книга мне понравилась.

Действие происходит в конце весны и в течение лета 1650 года. В этот год, как и в большинство других, во Франции кто-то с кем-то обязательно воевал. На относительно малом участке земли, ведь государство-то, по нашим стандартам, небольшое, сталкивались интересы нескольких партий. В «Женской войне» это борьба за власть между королевским домом в лице Анны Австрийской и принцессами крови, сделавшими ставку на своего малолетнего отпрыска. Впрочем, историческая подоплёка слишком сложна, требует изучения источников и в данный момент может быть проигнорирована. Мне в романе Дюма бросилась в глаза одна французская особенность: очень легко в войне происходила сдача. Ну, не получилась оборона, ничего страшного, тогда сдаëмся. В общем, такая тенденция сохранилась и до наших дней — что-то мне не доводилось слышать о французских «Домах Павлова»...

Вопреки моим ожиданиям текст вовсе не был скучным, да и громоздким тоже. Я бы сказал, наоборот, местами «Женская война» отдавала водевилем. Чтобы влюбиться, достаточно взгляда, поступки порывистые и спонтанные. Всё дамы «богатые и прехорошенькие», а мужчины — благородные красавцы или продувные бестии.

По форме роман является комедией положений ровно до финальной четверти. Планы героев постоянно попадают под удар при самых нелепых обстоятельствах и расстраиваются, приводя к построению новых планов, которым также будет не суждено воплотиться. Коллизии действующих лиц комичны: дворянин влюблëн в двух женщин, юная вдова переодета мужчиной в интересах революции, светская дама выдаëт своего молодого любовника за брата, обманывая любовника старого, и так далее. Повествование действительно живо и заставляет улыбнуться. За улыбкой можно не обращать внимания на кое-какие реалии того времени. Например, чтобы стать богатой вдовой к 20 годам, девушку должны были в 15-16 лет продать сановному сластолюбивому старику. Или на практику, когда жертвам насильственного рекрутирования не говорили ни за кого они наняты воевать, ни против кого. Держи пику или топор, противник вон там.

И ещë один важный момент. Речь в романе идёт о тончайшей прослойке французского общества. Про неë ещё с большей справедливостью можно было сказать «страшно далеко они от народа».

И вот от этого развесëлого действия «Женская война» в последней четверти качается в сторону не просто драмы, а настоящей трагедии с нешуточным обличением пороков роялистов и инсургентов. И то, что в начале казалось довольно милой взбалмошностью принцесс и герцогов превращается в злобу, одержимость и душегубство, лишающие и любви, и жизни ни в чëм не виноватых людей. Дюма удалось кардинально сменить регистр звучания своего романа. И те же самые персонажи, над которыми я посмеивался, стали вызывать искреннее сочувствие.

Хороша концовка произведения: мимо оплакивающих судьбу, потерявших любовь и вкус к жизни героев, в одном поезде едут развлекаться бывшие враги — королева, принцессы, их двор и свита, задорно обсуждая предстоящие увеселения. Очень сильная сцена.

Я не думаю, что в обозримом будущем вернусь к работам Александра Дюма, но о прочтении «Женской войны» не жалею. Более того, рекомендую эту книгу тем, кто хочет выбрать что-нибудь из огромного наследия писателя и не может определиться.

Роман Валерия Александровича Залотухи «Свечка» — настолько выстраданное, пропитанное писательской кровью и потом произведение, что ни чтение, ни, тем более, написание его не могли пройти безнаказанно. И я не иронизирую. Читая «Свечку», я заболел, что случается со мною нечасто. А автору завершение работы и сдача в набор, по-видимому, стоили жизни.

Мне ещё, наверное, не встречалось произведений, в которые бы писатель вложил столько себя. Это, может быть, объясняется периодом времени, затраченным Валерием Александровичем на написание. За такой длительный срок роман и автор, как два сообщающихся сосуда, уже в равной степени представляли писательскую душу.

То, что роман писался очень долго заметно с первого взгляда. Видно, что сцены дополнялись, видоизменялись и переписывались многократно. Об этом говорят мелкие стилистические отличия, которые повсеместно встречаются в тексте в рамках одной главы и даже одного эпизода. Так же, как если любой из нас будет дописывать письмо кому-нибудь спустя лет семь или восемь после отправления, это «новое» старое письмо будет отличаться от оригинального, потому что в течение жизни мы эволюционируем.

По сути, мы имеем дело с двумя, а то и с тремя разными книгами внутри одной. Но они, тем не менее, являются неотъемлемыми частями одного целого, будучи связанными не только сюжетом и действующими лицами, но и такой тонкой материей, как авторское послание. Без любой из этих частей/книг, авторское послание будет не настолько чётко сформулировано.

В целом, «Свечка» укладывается в категорию литературы, занятой богоискательством. Это настоящий эндемик российской литературной традиции. Все слышали про миф о загадочной русской душе, её исканиях, метаниях и мучениях, который на самом деле никакой не миф, а чистейшая правда. Богоискательская литература, а это существенная часть отечественной литературы, возможно даже, наибольшая её часть, условно делится на два вида в зависимости от фона. Этот самый фон может быть либо светлым, прекраснодушным, либо мрачным и беспросветным.

«Свечка» Залотухи относится ко второму виду. Фон, на котором душа то ли главного героя, то ли самого автора, мечется, пытаясь отыскать бога, — мрачнее не бывает. Действие происходит в 1997-2000 годах. Чудовищное, мерзкое, гнилое время в истории страны. По колено, по пояс, по горло в непролазной грязи, как метафорической, так и самой что ни на есть буквальной живут люди, или ломаются, или умирают — это кому как повезёт. Автор считает, что виною такого людоедского времени, когда все доброе и человечное в человеке целенаправленно вытравливалось, являлся советский период. Я могу частично не соглашаться с Валерием Александровичем, но, в сущности, какая разница? Главное, как ухитриться, чтобы грязь не прилипала.

Герои «Свечки», а их для тысячасемисотстраничного романа не так много, не просто персонажи. Для автора они, очевидно, стали живыми людьми, которые не слишком хотят повиноваться его воле, словно бы обретя свою собственную. Залотуха населил свой главный труд яркими, характерными фигурами, которые, будучи классно выписанными, и привлекают, и отталкивают в равной степени мощно. И запомнятся, я уверен, надолго.

«Свечка» — явление в российской литературе середины прошлого десятилетия. Дело всей жизни конкретного автора, подведение её итога, в общем-то. Читать этот роман — далеко не развлечение, но в том и ценность.

24 декабря 2016 года умер Ричард Адамс, английский писатель. Я узнал об этом только следующей весной, случайно наткнувшись на короткую заметку на сайте «Известий». Для меня это оказалась очень грустная новость. Я был «знаком» с Адамсом с 1991 года, когда в перерыве между семестрами на первом курсе взял в библиотеке небесного цвета книгу со слегка эротической картинкой на обложке. Именно картинка сначала и привлекла моё внимание. Как выяснилось, сделанный выбор определил мою дальнейшую судьбу.

Я тогда ещё не говорил на английском языке в буквальном значении глагола «говорить». Я прочитал «Майю» (а это была «Майя»), поняв лишь общую сюжетную канву и уловив волшебную атмосферу произведения. Но эта книга заложила критически важную основу моего словарного запаса. Великолепный, несравненный английский язык Ричарда Адамса позволил мне впитать часть его света, усвоить его, как усваивают свет растения. И в дальнейшем изучении английского языка Ричард Адамс будто бы поддерживал меня и помогал мне.

Написана «Майя» замечательным, в моём понимании, образом, то есть со сложными, долгими предложениями, широчайшим вокабуляром, и представляет восхитительную смесь туго закрученного сюжета с авторскими рассуждениями на различные темы и красивым описаниями. В романе речь идёт о любви, предательстве и дружбе, войне и отваге, низости и благородстве, а также о том, что величие человеческого духа вызывает восхищение большее, чем внешний облик.

Любовь у Адамса – явление многогранное. Она горит для Майи и свечою в тёмном подвале, и яркой кометой в небе, сопровождая героиню на всём её опасном пути. Любовь заставляет перебарывать страх, встречать опасности лицом, любовь заставляет жертвовать, стоически принимать страдания. Любовь учит прощать. Она является мотором романа, и это мощнейший мотор, а иначе как бы сдвинул он с места и разогнал до высокой скорости огромную, более чем тысячестраничную махину? И любовь, конечно, побеждает ненависть.

Отмечу, что книга написана до того, как современный век наложил огромное количество ограничений на западных писателей. При разгуле толерантности, наблюдаемом нами сегодня, она никогда не была бы опубликована. Или автор вместе с издательством за неё были бы прокляты и растоптаны как медиа, так и публикой.

В 2013 году восхищение Ричардом Адамсом и потребность, почти болезненная, сделать что-то для спокойствия собственной души заставили меня за 8 месяцев и один день перевести «Майю» на русский язык. Это был тяжёлый труд, иногда изматывающий, иногда мучающий невозможностью достойно переломить авторский текст в перевод, но, в то же время, бесконечно радостный.

Я испытывал физическое наслаждение, работая с языком романа. «Майя» в моём переводе насчитывает 2 млн 600 тыс. знаков. Это много, очень много, но я помню каждый эпизод, любую из сцен. Разве что некоторые из них запомнились ярче, благодаря ключевому значению для произведения в целом. Я переводил книгу, сидя на круглой синей табуретке перед домашним компьютером, переводил в терминалах аэропортов, переводил в 4 утра на Подзаплотовском участке хакасского государственного заповедника, пока супруга пряталась в скрадке, чтобы сфотографировать брачные танцы тетеревов. Я, как в одной песне, переводил роман пьяный и голый, скорчившись на постели в гостиничном номере на какой-то бессчётной Парковой улице в Москве, я переводил её даже на работе, пусть и в нерабочее время. Поставив последнюю точку, я захотел то ли разрыдаться, то ли расхохотаться. Меня разрывала на части бушующая внутри эмоция.

Мой перевод прочитан только двумя людьми. Я вышел на литагента автора, получил разрешение на поиск русского издателя и даже начал писать синопсис. Однако написать синопсис для меня оказалось задачей труднее самого перевода. А потом я увидел, что книга вышла в переводе другого специалиста. Что же, мне было немного больно, но, во-первых, сам виноват, а, во-вторых, может быть, другой перевод гораздо сильнее моего. Хотя заставить себя прочесть его я не смог.

Ещё до начала работы я, зная концовку романа, думал: ну, зачем мистер Адамс даровал героине покой и простое домашнее счастье? Это означает конец, отсутствие продолжения, а мне хотелось ещё. Но потом я понял, насколько Ричард Адамс был прав. Всего должно быть в меру. Писатель не может быть конвейером. Библиография Адамса не очень длинна, но это библиография Мастера.

Ричард Адамс умер. Тем не менее, пробуждённые им к жизни миры пережили создателя и по-прежнему ждут гостей. Будем счастливы этим.

Лично для меня, интереснейшее явление в современной русской литературе — Евгений Германович Водолазкин. Почему-то мне трудно относиться к его работам в рамках шкалы «нравится — не нравится». Из прочитанных мною книг писателя, только «Лавр» мне именно понравился. И то, допускаю, главным образом, потому что я его понял, хотя и не до конца.

Роман «Оправдание Острова» для меня оказался очень трудным текстом для понимания. Я не полностью уверен, что Остров можно считать олицетворением России. Ведь в произведении один раз встречается слово «Россия» и один раз «по-русски». То есть, получается, это не тождественные явления, раз автор в романе их различает? Что имеет ключевое значение для расшифровки замысла.

Сам роман представляет из себя имитацию летописи вымышленного государства Остров, на протяжении истории которого с ним происходит много всего разного, в основном плохого и горького. Что, разумеется, закаляет страну, поскольку испытания посылаются ровно в той мере, в какой испытуемый может их выдержать. И эти испытания видятся удивительно знакомыми и по форме, и по содержанию. В общем, Остров — это всё-таки Россия. Но Россия совсем не из нашего мира. Она превращена в капсулу, небольшой аквариум с прозрачными стенами, в котором жизненные процессы представлены в концентрированном виде и наблюдаются изблизи.

Летопись России или всё-таки Острова сопровождается комментариями князя и княжны, которые то властвуют в державе, то уступают, либо лишаются власти. Они по меркам обычных людей почти вечны, к современному дню им по 347 лет. Они мудры, непорочны и праведны, но в то же время не лишены человеческих эмоций. Скорее всего, их двуединость является объединяющим началом Острова, а, может быть, его святым духом. Недаром, когда происходит акт оправдания Острова, вместо трёх необходимых для этого праведников, хватает и двух, потому что с ними незримо присутствует третий. И это понятно кто!

Оправдание в данном романе, как я для себя решил, не акт прощения, и не противоположность признанию виновности. Ни Остров, ни гипотетически представляемая им страна, не нуждаются в прикладного рода оправдании. Они выше этих категорий и неподсудны людям. Потому что божественны. Только на Острове Бог судит своих созданий своим же судом и находит дальнейшее существование их и всего мира оправданным. Вот в чём смысл Оправдания Острова, на мой взгляд.

Как всегда у Е.Г. Водолазкина к мастерству исполнения, как мне кажется, не придраться ни в чём. Евгений Германович потрясающий стилист. Я всегда получаю огромное удовольствие, читая его тексты, даже в отрыве от содержания, если можно так выразиться. Я очень рад, что существуют писатели, настолько ласково, но властно обращающиеся с русским языком.

«Оправдание Острова» будет интересно поклонникам творчества ЕГВ, а также тем, кто любит метафоричные книги с очень большим простором для интерпретации авторского посыла читателю.

Каждое следующее прочитанное мною произведение Хосе Карлоса Сомосы я меряю по «Пещере идей», и, к сожалению, они и близко не дотягивают до неё. Так же произошло и с «Соблазном». Это хорошая книга, местами даже отличная. Для многих других писателей она могла бы стать вершиною творчества. Но не для Сомосы, потому что он написал кое-что гораздо лучше!

В «Соблазне», как и в любом другом тексте ХКС, в первую очередь бросается в глаза глубина интеллекта писателя вне контекста литературного творчества. Он не просто писатель, он — писатель-психолог. Всегда лучше иметь две или более области, в которых ты компетентен. К примеру, быть специалистом в иностранных языках и физиком-ядерщиком значительно лучше, чем быть каждым из них по отдельности. Квалификация ХКС, как психолога, позволяет ему придумывать свежие, парадоксальные сюжетные ходы и ландшафты. В «Соблазне» введено понятие «псином», то есть глубоко скрытый от сознания каркас личности, на который надстраиваются все его реакции, склонности, зоны чувствительности, совокупно называющиеся «филия». Таковых филий у Сомосы 58. Чтобы было понятнее: я бы у Сомосы относился к филии «Беспокойство». Всю жизнь я стараюсь избегать тревоги и беспокойства, но, в то же время, упорно стремлюсь оказаться в такой ситуации, где обязательно буду испытывать именно эти два переживания. Люди, которые в крайней степени подвержены влиянию своей филии, становятся маньяками. Которых и ловит главная героиня романа Диана Бланко.

Она — «наживка», то есть специфическим образом тренированный агент, чья задача — инициативно привлечь к себе и нейтрализовать злодея за счёт активации психологических воздействий на его филию. Это достигается позами, одеждой, казалось бы бессмысленными словами и так далее. ХКС использует творческое наследие Шекспира, который в своих пьесах якобы нарисовал все возможные человеческие филии. Главная героиня яркая, красивая девушка, но!..

Я понимаю, почему мужчины так любят писать от первого лица женщин или, к примеру, играть за женские персонажи в компьютерных играх. Я сам, бывало, писал стихи от женского имени. Это приятно делать, так как ты получаешь способность полностью управлять чем-то, что ты жаждешь, вожделеешь, но очень редко или никогда не контролируешь. Обретается возможность формировать женское поведение и ответы на воздействия именно так, как хотят твои эго и либидо. Такая игра действительно доставляет удовольствие. Но она чертовски сложна. На выходе будет часто получаться мужчина, говорящий о себе в женском роде. Я не утверждаю, что ХКС провалился в создании именно женского в своей героине, но много раз мне казалось, что женщина не могла или не захотела бы так реагировать и ни за что не приняла бы тех решений, которые автор заставил её принять.

Впрочем, это не мешает наслаждаться на редкость замысловатой фантазией испанца. По мере продвижения по тексту я проходил через стадии: «Да это же просто», «Гм, странно», «А как тогда?», «Вообще непонятно», «А, вот оно в чём дело!», «Постойте-ка», «Чего-чего?!». Как по мне, так автор даже решил сюжет слишком изобретательно. Почти сверх меры, но таков его выбор.

О том, что не понравилось. Чрезмерная жестокость. В литературе о маньяках, очевидно, были уже упомянуты все пытки и мучения, которые только в состоянии исторгнуть человеческое безумие. Поэтому писателям приходится изощряться и изобретать совсем уже какие-то запредельные гадости. Это раз. Второе: Сомоса в определённом аспекте подвержен махровым стереотипам. В «Соблазне» проститутка — украинка, психопаты-убийцы — тоже украинцы, уличные бандиты — румын и чех (между собой они говорят на «своём» языке, очевидно чешско-румынском), тупой охранник — Василий (либо русский, либо другой славянин). В творчестве ХКС хотелось бы не встречать штампов.

Перевод ещё не очень. Любой переводчик обязан знать, что Caucasoide по-испански, или Caucasian по-английски, крайне редко означает собственно «кавказец». Просто исходя из контекста книги, как можно было допустить такой ляп в профессиональном переводе?! Да и название снова не переведено, а придумано. Бессмысленности этому акту самоуправства добавляет то обстоятельство, что исходное название El Cebo, то есть «Наживка», — термин, многократно использованный в переводе. Тогда зачем???

Итого. Интересный и напряжённый триллер о ловле маньяков: стремительный, качественный, необычный и легко читающийся. Но далеко-далеко не «Пещера идей».

Первая часть дилогии «Птичий короб» под названием — кхм — «Птичий короб» показалась мне произведением слабым. Причём слабым не по ограниченности достоинств конкретного романа, а по ограниченности потенциала автора. Субъективно, конечно, но тем не менее. Были ли какие-нибудь основания предполагать, что вторая часть окажется сильнее? Нет, их не было. Но любопытство, curiosity, что лишило носов уже множество Варвар и killed не меньшее количество cats, накрыло меня. Так что пошёл я искать часть вторую — «Мэлори».

В Красноярске работают 25 филиалов городской сети библиотек, несколько филиалов сети краевой молодёжной библиотеки, плюс огромные фонды краевой научной библиотеки. Роман «Мэлори» нашёлся в одном-единственном филиале, к тому же довольно далеко расположенном от моих привычных маршрутов.

Что же, по прочтении могу сказать, что надо всё-таки прислушиваться к голосу разума. Вторая часть если и сильнее первой, то незначительно. На мой взгляд, вся дилогия — это иллюстрация того, что совершенно любой человек может написать книгу, если ему достанет трудолюбия и целеустремлённости. Главное — писать и не останавливаться, пока не допишешь.

Какие у меня претензии к роману? Для начала, оставим сюжет в стороне, и посмотрим на мир. Так вот, этот мир категорически неправдоподобен. Не может такая конструкция возникнуть ни при каких, даже самых фантастических обстоятельствах. Люди, которые не открывают глаза за пределами своих жилищ, вынужденные проводить всю жизнь взаперти, за полгода и без всяких «тварей» друг друга порешат, не говоря уже о том, что невозможно десяток лет жить на старых консервах, вообще ничего не производя.

Природа тварей и причины их появления не разъяснены вообще. Просто взялись откуда-то. Ладно, пускай. Но ведь читателю интересно, что они такое. А иначе ради чего огород городить? Я в рецензии на первую книгу написал, что было бы здорово, если бы тварей вообще никаких не было, а источником безумия были бы сами люди, но нет, твари всё-таки физически существуют. А с идеей «твари внутри» Малерман опять только слегка позаигрывал в одном из эпизодов.

Логика не всегда на месте в «Мэлори», как мне показалось. Ребёнка с рождения до 16 лет лупят за каждое проявление любознательности, контролируют каждый шаг, не дают читать, только дрессируют, дрессируют, дрессируют. Из него вырастет изобретатель? Если верить Малерману, то да, вырастет. Да ладно изобретательство. Двое детей живут с матерью, не видя ни единого другого человека на протяжении десятилетия. Они говорить-то хоть смогут по-человечески?

Опять же, живут маленькие брат и сестра. Один из них обладает не просто секретом, а сногсшибательной тайной, способной перевернуть всю жизнь. Как долго, вы думаете, девочка сможет хранить всё в себе, не сказав ни маме, ни братику? По Малерману — больше 10 лет.

Сюжетные ходы тоже один другого краше. Злодеи похищают Мэлори. Но не убивают её, а бросают в яму, откуда она легко выбирается и устремляется разрушать их планы. О, кстати, а какие планы? Да кто же их знает? Я, к примеру, так и не понял. Нет никаких видимых планов.

Подводя итог, скажу: не стоило, видимо, тратить три дня на потребление романа Джоша Малермана. Но по иному любопытство было не унять.

Почему книга, которая в оригинале называется «Долгожитель, который вышел в окно и исчез», в русском переводе стала «Сто лет и чемодан денег в придачу»? У меня нет ответа на этот вопрос и нет даже уверенного предположения, по какой причине в переводной литературе явление волюнтаристского переиначивания названий имеет место. Могу только допустить, что в этом так или иначе замешан коммерческий интерес, потому что он везде замешан. Ну, да ладно.

Книга позиционируется, как смешная, и на этот раз я готов с аннотацией согласиться. Действительно, несколько раз за время чтения я разражался смехом вслух. Особенно в первой половине «Ста лет…». Но стоит отметить, что в произведении комический эффект достигается преимущественно лингвистическими средствами. То есть смешно написано, а не смешно замыслено. Это не плохо и не хорошо, а просто факт.

Сюжет раскрывается в двух плоскостях. Одна — это современность, в которой главный герой сбегает из дома престарелых и попадает в разные передряги, а вторая — история его жизни от рождения в 1905 году до современности. И мы видим, что главный герой, зашвыриваемый судьбой во многие страны на разных континентах, был той самой личностью, что определила ход всей мировой истории XX века. Он всегда оказывался в нужное время в нужном месте и не терялся.

Разумеется, этот роман нельзя назвать ни историческим, и ни даже альтернативно историческим. Всё таки принадлежность к жанру комедии не подразумевает достоверности фактов и событий. Но, повторюсь, написано действительно смешно.

Так как большинство важных событий XX века так или иначе касались СССР, в книге есть и Сталин, и Берия, и деятели более позднего времени вплоть до Брежнева. Обычно я довольно болезненно отношусь к, так скажем, творческой интерпретации истории Российского государства, но в романе Юнассона как-то это всё легко проскочило. Ну, переврал и переиначил, да и пускай. Читатель же с самого начала понимает и принимает, что «Сто лет...» это гротеск.

Что меня больше задело, так это ванильный до крайней степени финал произведения. Как-то, с моей точки зрения, не предполагал подобный сюжет всеобщего хэппи-энда. Но то — дело хозяйское, то есть писательское.

Благодаря лёгкому и непринуждённому языку читается роман очень быстро. Чувство провисания имеется только в последней трети книги, где, как мне показалось, автор не смог удержать набранный темп. Действующие лица не потребовали глубокой проработки. Опять-таки, не того типа произведение, чтобы погружать читателя в глубины душевных терзаний героев.

Резюме. Может, и не самый блестящий сатирический роман, но определённых достоинств у него не отнимешь — смешно и занимательно.

Для меня чтение книги Георгия Михайловича Садовникова «Спаситель океана» было попыткой войти в одну и ту же реку дважды. Или в океан, если отталкиваться от названия произведения. Эту книжку, скорее всего, купили родители, когда мне было семь или восемь. А, может, и меньше, ведь мы с изданием 1974 года ровесники.

Я рано начал читать, и «Спасителя океана» прочёл больше сорока лет назад. Что я обнаружил? Захватывающую историю о слесаре-водопроводчике, рассказывавшем про свои приключения благодарным слушателям в лице ребят подведомственного ему двора, воспринятую мною буквально. Как говорится, за чистую монету. И про участие слесаря в похождениях мушкетёров, и про путешествия под водой, и про ожившие игрушки… Удовольствие от чтения, как от процесса, а также дурная привычка совмещения принятия пищи духовной и насущной, привели к тому, что странички книги измялись и покрылись цветными пятнами, а обложка потёрлась и растрепалась.

Взяв её в руки теперь, я был охвачен даже какой-то робостью. Словно мне предстояло увидеться с кем-то, кого я когда-то любил, но не видел много-много лет, о ком я почти забыл, сохранив только смутные, но волнующие воспоминания. А вдруг этот кто-то уже не тот? А вдруг я уже совсем не тот?!

Частично эти опасения оправдались. Я, конечно, уже не кареглазый мальчик, который на всех фотографиях выглядел так, словно вот-вот расплачется. Но зато если в детстве «Спаситель океана» отвечал лишь одному критерию — «интересно» — то теперь я увидел, что он и полезен. Читая книгу раньше, я не замечал, что меня исподволь учили хорошему. Не натаскивая, без давления, Георгий Михайлович писал, как поступать правильно, а как делать не надо, потому что это недостойно хорошего человека.

Персонаж, через которого автор доносил свои мысли до юных читателей — это тот самый молодой слесарь-водопроводчик, выдумщик и фантазёр, благородный рыцарь Базиль (Василий, на самом деле) Тихонович Аксёнушкин. Как магнит, он притягивал к себе дворовых ребят, погружая в вымышленные, фантастические миры, придуманные для них буквально на ходу. Да так, что те оторваться от своего ненаглядного водопроводчика не могли. И он сам, любя детей, ради них откладывал все свои слесарные дела.

Помните песню «Куда уходит детство» Леонида Петровича Дербенёва? Её замечательный текст отлично подходит к «Спасителю океана». В книге наступил день, когда событие реальной жизни затмило невероятные приключения Базиля Тихоновича — человек ступил на Луну. И Аксёнушкин, воплощённое детство, ушёл, потому что дети, которых он опекал и воспитывал, стали взрослыми. Ушёл «к ребятам по соседству, таким же, как и я».

Но мальчик Вася, юный рассказчик, которому где-то в его придуманном мире уже должно быть за семьдесят, я уверен, до сих пор вспоминает с благодарностью слесаря-водопроводчика Аксёнушкина, настраивавшего краны и трубы, не забывая настраивать и детские сердца.

Среди жителей сайта наверняка есть много родителей. Купите эту книжку вашим детям. Она хорошая.

Роман «Кожа для барабана», вернув меня в относительно ранний период творчества Артуро Переса-Реверте, позволил снова загореться его работами после знакомства с очень неудачным, с моей точки зрения, «Терпеливым снайпером».

«Барабан...» по своему строю, по-моему, является типическим для АПР детективом, где детективная составляющая не является ни стержнем, ни главной движущей силой произведения. Процесс разрешения загадки настолько явно служит всего лишь инструментом обнажения моральной и духовной стороны происходящего, что, условно говоря, нет никакой разницы, кто там кого убил, по какой причине и убил ли вообще.

А сама суть произведения заключается, насколько я смог разобрать авторский замысел, в противостоянии долга и совести. (Сейчас, когда печатал это предложение, случайно написал «противосостояние». Опечатку удалил, но это очень подходящее слово, пусть и не существующее в словаре русского языка.) Раз уж в «Барабане...» есть положительный главный герой, ему придётся как-то достойно примирять долг и совесть. Наблюдать за тем, как мужественный Лоренсо Куарт выкручивается из этой коллизии, конечно, интересно.

Действующие лица романа являются самыми тщательно выписанными, если сравнивать с другими прочитанными мною работами АПР. Они словно представляют из себя планеты, вращающиеся вокруг светила, — храма Пресвятой Богородицы, слезами орошённой — и находятся в гравитационных взаимоотношениях друг с другом с перигелиями и афелиями. Астрономическая тема возникла у меня в голове не просто так: одна из ключевых фигур увлекается созерцанием звёзд. Как в Солнечной системе удалённые от звезды планеты критически важны для баланса всей конструкции, так и у АПР второстепенные персонажи значимы и изображены в деталях, добавляя произведению основательности и достоверности.

Особо хочу отметить троицу мелких севильских жуликов, находящихся на службе у чуть менее мелкого жулика, в свою очередь служащего акуле бизнеса. Как ни удивительно, ни о ком писатель не пишет в этой книге с большей симпатией, чем о них. Толстый лжеадвокат с добрым сердцем и чувством ответственности за своих подельников, потрёпанный бывший тореадор и боксёр с отбитой головой и увядшая певица, чей миг славы давно прошёл, тщетно ожидающая «смуглого мужчину с зелёными глазами»... Не знаю, мне кажется, АПР при явной неприязни к официальной, бюрократической Испании, столь заметной во всех его текстах, воссоздал в этих людях то, что дорого ему в родной Испании улиц. Только они ни разу не отступили от своего слова, не совершили ни одного нечестного действия и не предали исповедуемые ими принципы. Ну, и остались в итоге ни с чем, но не сломленными. Блестяще!

Также нельзя обойти поднятый Пересом-Реверте вопрос веры и безверия. А, точнее, парадокс, когда в вере бога нет, а в безверии — есть. Это не новый парадокс, но писатель за счёт своего мастерства изобразил его на по-настоящему драматическом фоне, когда читатель волей-неволей вынужден думать над этим. Что там себе читатель надумает, дело личное. Но сам факт размышлений полезен для всех.

Если подумать, пару мелочных придирок к «Барабану...» я мог бы найти, но не хочется этого делать. Отличная книга!

Коротенький роман Александра Валентиновича Амфитеатрова «Отравленная совесть» входит в том серии «Из наследия», в которой читателю предлагаются малоизвестные на сегодняшний день авторы российской литературы прошлого. Сейчас имена этих писателей не на слуху среднего читателя вроде меня. А когда-то они были весьма громкими и хорошо узнаваемыми. Тот же А.В. Амфитеатров в начале прошлого века имел собрание сочинений на без малого 40 томов!

«Отравленная совесть» выросла из нескольких этюдов и ранней повести. Основной вопрос, который волнует Александра Валентиновича, таков — может ли преступление быть оправдано какими бы то ни было обстоятельствами или понятие «справедливое» преступление не имеет ни права на существование, ни реального смысла.

Главная героиня произведения, дама средних лет, попадает в лапы шантажиста, требующего от неё нехорошего за возврат любовных писем. Скрепя сердце, несчастная женщина соглашается на нехорошее, но подлец, как это водится у шантажистов, и не думает возвращать ей письма, надеясь ещё не раз принудить жертву к сотрудничеству. Взбешённая леди, сама не желая того, лишает злодея жизни и остаётся вне подозрений сыска.

Никто не знает, что она — преступница. Кроме неё самой. Этого оказывается достаточно, чтобы отравить не только её совесть, но и всё её существование. Автор описывает муки бедной дамы, вместе с нею тщетно пытаясь найти выход из морального тупика. Разве не заслуживал негодяй своего конца? Однозначно заслуживал. Можно ли оправдать его убийство? С точки зрения автора и его героини, безусловно нельзя.

Русские классики несравненны в живописании болезненного и трудного копания в себе. Можно иронизировать, но это наглядно свидетельствует, что наши предки обладали глубиной — было в чём покопаться! Конкретно «Отравленная совесть» также весьма драматична по звучанию. Вроде бы в романе не так много живого действия, но персонажи берут на себя задачу обеспечения накала своими репликами и монологами. Хороша любвеобильная подруга-мачеха главной героини. Поразительно распутная фигура была бы даже для нашего времени. И главный отрицательный герой тоже харизматичный.

Кстати, ещё одна черта, проявляющаяся в некоторых классических текстах, присутствует в романе А.В. Амфитеатрова: это склонность к манифестам. Тот же шантажист, будто бы отлынивая от насилия, считает необходимым выступить перед ненавидящей его дамой с целой речью, раскрывающей его мировоззрение и объясняющей императивы, словно с кафедры перед большой аудиторией.

Кроме романа, в сборник включены два десятка рассказов, характеризующих писателя, как мастера короткой формы наряду с крупной. Жанровые сценки на несколько страниц фонарём выхватывают различные уголки человеческой души. Особенно хорош рассказ «Кельнерша», кто прочтёт — не пожалеет.

Этот том — весьма интересное чтение для тех, кто испытывает хотя бы периодическую тягу к классическим текстам.

Роман Нины Стиббе «Человек у руля» в рекомендациях на обложке обозначен, как «смешной» и даже как «уморительный». За все 380 страниц текста я рассмеялся только один раз. И то, совершенно не там, где смех предполагался автором. Просто в одном из эпизодов забавно наложились друг на друга реалии Англии и Красноярска. Конечно, можно сделать вывод, что я не понимаю юмора. Что же, возможно, и так. Но, в таком случае, чтобы оценить юмор Стиббе необходимо находить его в бесконечных попытках двух девочек, которым на начало романа 9 и 11 лет, подложить свою маму под всех встречаемых ими на пути мужчин.

Сама по себе сюжетная завязка произведения перспективна в плане комедийности. Развод богача и аристократической дамы (Он изменил жене с мужчиной. Привет, конъюнктура!), переселение её с детьми в деревню и связанные с этим события: знакомство и взаимодействие с поселянами, попытки обжиться на новом месте и просто бытовые происшествия. Дети, опасаясь, что от непрактичной, сидящей на таблетках, странноватой мамы их заберут в детский дом, решают, что без хозяина в доме никак, и начинают искать ей нового мужа. Могло бы быть смешно. Но смешно не получилось из-за доминирующего вектора «Человека у руля» — всё через секс.

В теории, даже если девочки столь юного возраста могут знать о сексе в целом и о его технологическом аспекте, логическая цепочка должна быть такая: любовь — брак — секс. А у Стиббе очерёдность обратная: секс — брак — любовь. А, может, и вовсе без любви, про неё речи не идёт. От этого веет не то что бы взрослостью, а настоящим цинизмом так-то. Из двух дочерей и родительницы самой психологически незрелой является, похоже, последняя. А дочки-то да, манипуляторы эффективные. Ведь маму в постель с посторонними они ухитряются отправлять регулярно. Впрочем, безрезультатно в плане ловли хозяина в дом. Вместо этого они втравливают мать в отношения с мошенником и обманщиком, который её разоряет. Может быть, если бы Стиббе написала нормальную драму, это получился бы неплохой роман. А так на выходе мы имеем совершенно несмешной текст с претензией на весёлость.

Кстати, и разрешается сюжет, на мой взгляд, неестественно. Типичный deus ex machina. На последних 20 страницах из каких-то неведомых уголков английской глубинки немотивированно появляется подходящий, как долька паззла, мужчина, уверенно встающий у обозначенного в заголовке книги руля.

Исходя из вышеизложенного, я не могу признать действующих лиц качественными. Они не убедительные. Да, писательница снабдила некоторых из них яркими чертами и даже своеобразными характерами. Но превратить роман в тот тип произведения, который автор, судя по всему, задумала, они не в состоянии.

Резюме. Произведение, как мне кажется, откровенно слабое.

Если автор произведения на русском языке на обложке книги не обозначен, как положено — имя, отчество, фамилия, — а представлен только по имени, более того, в уменьшительно-ласкательном его варианте, лично у меня доверие к такой книге падает. Я начинаю думать, что это либо какая-то дребедень от «коуча» или «психолога», либо писанина на уровне фанатского творчества. Роман «Царь велел тебя повесить», созданный Леной Элтанг, по счастью, ни то, ни другое.

«Царь...», являющийся горьким плачем человека о растраченном времени, а также отпущенных, сбежавших, исчезнувших, ушедших людях и воспоминаниях, набирает обороты постепенно. Сначала мне казалось: идея классная, исполнение хорошее, но всё же кто-то не то что бы с большим талантом, но, так скажем, с набитой рукою, мог выжать из повествования сок погуще. Однако ближе к финалу текст приобрёл симфоническую мощь. К чёрту надежды на лучшее, к чёрту веру в будущее, только обречённость и неотвратимость воздаяния за все грехи, мнимые или подлинные, гирями висящие на ногах! Может, Элтанг и не живёт на Родине уже больше 30 лет, но, цитируя её собственного персонажа, «русский язык — это её лимфа», а сама она — продолжатель и наследник традиций русской словесности.

В какой-то момент писательница стала вонзать в плоть романа иглы кратких, ёмких аксиом. Возможно, они работают не для всех, но меня пронимают. Не буду приводить примеры. Чего зря перепечатывать их вне контекста? Один из самых ошеломительных абзацев выведен на заднюю обложку, правда, лишь первая его часть, в то время как вторая в концентрированном виде содержит идею романа и даже, в каком-то смысле, провидение.

Мне понравилось, как Элтанг создала ключевых персонажей. Мне кажется, автор ставила целью вызвать у читателя сочувствие к ним, и это ей превосходно удалось. Несмотря на то что при более близком рассмотрении все главные действующие лица оказываются не такими уж достойными людьми. Особенно, стержневая фигура — Константин. Может быть, если ты совершаешь плохие поступки, не замечая, что они плохие, вина к тебе и не липнет?

Что можно вынести из «Царя...»? Что нельзя быть счастливым с отсечёнными корнями. Сорвавшись с одного берега и пристав к другому, ты всегда будешь на чужбине, как бы усердно ты ни старался делать вид, что дома. Я не знаю, закладывала ли этот смысл сама Элтанг, но так я интерпретирую её текст. Кстати, опять же преднамеренно или случайно, но автор осветила кое-какие тёмные углы прибалтийских народов.

За эмоциональной нагрузкой я почти не обращал внимания на сюжет. Он имеет доминантой детективную составляющую. Правда, мне она показалась чрезмерно запутанной. Временами я вообще не мог связать события друг с другом. Что, скорее, характеризует меня, а не роман.

А ещё мне понравилось полное отсутствие сносок. Их нет ни по персоналиям, ни по локациям, ни по цитатам. Если тебя что-то заинтересовало, дорогой читатель, будь добр, ищи необходимые сведения сам. По-моему, так интереснее.

Итого. Автор могла себя назвать на обложке хоть Ленусиком, книге это никак не помешало бы стать чудесным исследованием человеческой души и её терзаний. Мне кажется, книга придётся по душе большинству читателей.

Я заинтересовался наследием американского писателя Генри Джеймса, всю свою творческую жизнь прожившего в Англии, встретив его в качестве действующего лица в одной из остросюжетных современных книг. Разумеется, Джеймс книжный и Джеймс настоящий — это два разных Джеймса, но семя любопытства уже взошло.

Выбор пал на роман «Трофеи Пойнтона», потому что он невелик объёмом и для знакомства с автором вполне подойдёт. И ещё, потому что он опубликован в серии «Квадрат» издательства «Текст», а в этой серии вышло немало заслуживающих внимания работ.

Что же, чтение было полезным. Джеймс считается одним из сильнейших американцев конца XIX — начала XX века, и я могу понять, почему. Это писатель в традиционном понимании слова, то есть человек в высшей степени профессионально владеющий литературным языком, как инструментом создания произведения искусства. Джеймс пишет очень сложными, тщательно сконструированными предложениями, которые до самой последней чёрточки раскрывают авторский замысел. Писатель не рискует разрешать читателю что-то додумывать самостоятельно, он всё поясняет сам до мельчайших деталей. Лично я люблю такую манеру. Так сказать, концентрированная классика. Некоторые, я думаю, найдут её громоздкой и устаревшей.

Сюжет романа заключается в борьбе немолодой женщины за коллекцию ценной мебели и элементов декора, оставшуюся в родовом гнезде после кончины её мужа. В Англии того периода закон был прост: всё забирает сын, а маме вручается ключик от сельского коттеджа и назначается маленькая рента, чтобы не голодала. И всё, адьос.

Этот сюжет реализован при помощи трёх с половиной персонажей: собственно мамы, сына, молодой компаньонки мамы и большую часть времени остающейся за кадром ужасной невесты сына. Персонажи в смысле проработки исполнены Джеймсом замечательно, особенно maman, как называл её отпрыск. Мы видим всю их подноготную и очень подробно. Что самое ценное: если вдуматься, то ни одного из них невозможно оценивать только по чёрно-белой шкале, они привлекательно неоднозначные. Но лично у меня постоянно присутствовала озадаченность по поводу конкретных действий. Каждый из них предпринимал все возможные усилия не для разрешения, а для усложнения диспозиции. И всё из самых лучших побуждений, заметьте! Возможно, дело в том, что английские джентльмены и леди в 1897 году и российский мужчина первой четверти XXI века скроены по немного различающимся лекалам. Во всяком случае, мне иногда хотелось воскликнуть: «Ну что ты всё носишь в себе?! Скажи, проговори!» Но это, скорее, во мне проблема.

И ещё, я не смог определить для себя, как расценить финал произведения. То есть, какая была генеральная идея у автора, завершившего роман именно таким, довольно неожиданным, образом. Может быть, что одержимость порочна и пагубна?

Я пока не планирую читать что-то ещё у Генри Джеймса, но не сожалею, что расширил свой читательский кругозор, познакомившись с ним. Советую «Трофеи Пойнтона» тем, кто любит классический стиль.

«Птичий короб» Джоша Малермана — это простой по содержанию роман ужасов. Он прост до такой степени, что в нём на 320 страниц почти совсем нет внесюжетных элементов. Ни размышлений, ни описаний, ни нагрузки для ума. «Короб...» представляет из себя лишь текст, в котором что-то происходит. Это не означает, что книга не интересная, наоборот, я приезжал на работу пораньше и читал её, сидя в машине на парковке: сто страниц в час — легко! Однако, она вряд ли сможет чем-то по-настоящему зацепить или оставить глубокий след.

Завязка романа в следующем: сначала в России, а потом и в мире распространилась эпидемия безумия, когда люди внезапно нападали на всех, кому не посчастливилось быть поблизости, и убивали их самыми жестокими способами. Такими, к примеру, как отъедение лица, распиловка циркуляркой или порубка топором. Вот, раньше бывало, опишет писатель ходящее растение со стрекалом и со страху описаться можно, а сейчас пока в деле «болгарка» не присутствует — не проймёшь... Ну да ладно. Что было причиной сумасшествия, достоверно не определили, но вроде бы свихнувшиеся люди перед тем, как лишиться рассудка кого-то или что-то видели. Поэтому оставшиеся в живых стали завязывать себе глаза, забивать окна одеялами и почти полностью исключили пребывание на улице. Старый мир рухнул, возник какой-то новый.

С достоверностью нового мира, на мой взгляд, у Малермана возникли проблемы. Хотя даже не так, у Малермана механизмы нового мира вообще не представлены. Пускай речь в «Коробе...» идёт об очень обособленной и маленькой группе, но всё же хотелось более подробной картины жизни после катастрофы. А так, персонажи сидят в доме, да подозрительно косятся друг на друга. И глубина проработки действующих лиц оставляет желать лучшего. Они просто распределены по шаблонам: умница, истеричка, хороший парень, баба-яга-против, подозрительный тип и так далее.

Имеется второй план повествования — главная героиня с детьми вслепую спускается на лодке по реке. Как житель региона Сибири с массой сплавных рек говорю: сплав в представлении Малермана выглядит крайне неправдоподобно. Понятно, что это художественный вымысел и ключевой элемент сюжета, вокруг которого смонтирован весь роман, но тут, по-моему, фантазия — гммм — вышла из берегов. (Как и в одном из эпизодов, когда сразу после родов роженица вешается на собственной пуповине, выйдя в окно чердака. Если это не лютая дичь, то что тогда лютая дичь?!)

Ещё один важный момент. Если меня спросить: вот ты прочёл книгу, скажи, а что же вызвало катаклизм-то? Боюсь, я лишь смогу ответить: «Да хрен его знает». То ли вторжение инопланетян или существ из параллельных измерений, то ли неведомые мутанты, то ли ещё что-то. Какие-то твари, которых никто из живых не видел. В один из моментов второстепенный персонаж вдруг предположил: «А, может быть, эти твари — мы сами, люди?» Но подтверждения эта остроумная и изящная гипотеза, к сожалению, не нашла. Жаль, ведь будь оно так, в «Коробе...» могло появиться какое-никакое философское содержание.

В общем, в книге столько недостатков, что я непременно буду читать продолжение! Возможно, оно даст ответы.

Короткий роман в письмах Клайва Стейплза Льюиса «Письма Баламута» входит в подборки литературы, рекомендованной к чтению для православных верующих. Сам Льюис, конечно, не был православным, а был последователем Англиканской церкви. Однако морально-этическое содержание «Баламута...» универсально, изложено в очень легко воспринимаемой форме и концентрированном виде, что делает книгу интересной и очень душеполезной не только для религиозных людей, но и для тех, кто себя к таковым не причисляет.

При чтении писем у меня часто возникало ощущение, которое появляется, когда тебе объясняют фокусы. Ты думаешь, фокусник женщину пилит, а их там на самом деле две сидят в разных отсеках ящика! То есть с глаз спадает пелена, образовавшаяся из-за воздействия быта, повседневной рутины и невнимания к важным деталям, да и вообще, в результате привычки не смотреть по сторонам и не размышлять.

Правда, наверное, прежде чем начинать говорить о содержании, стоило в двух словах обрисовать фабулу. Бес-дядя в письмах даёт советы своему племяннику, как отвратить душу человека — «подопечного» этого самого племянника от света и привести его к вечной тьме. К работе начинающего искусителя у наставника постоянно появляются претензии и замечания, которые он с раздражением высказывает, сопровождая разнообразными поучениями и советами. Юмор английский: суховатый и сдержанный, но от того не менее смешной.

Писатель устами нечистого духа объясняет, по каким причинам каждый из нас всё дальше и дальше уходит от такого себя, каким нам самим было бы гораздо легче и приятнее жить. Для верующих беда в том, что они поддаются различным уловкам сил зла. Если читателя раздражает религия, если он или она ревностный атеист, всё равно «Письма Баламута» стоит прочесть, потому что понятия о плохом и хорошем есть даже у самых убеждённых атеистов и агностиков, и большинство из них всё же нацелены на хорошее. Ведь наедине с собой нет смысла демонстрировать свой цинизм, презрительно фыркая при слове «вера».

Клайв Стейплз Льюис поразительно доходчиво раскрывает ложную мотивацию, которая заставляет становиться жертвами пороков и вредных привычек, тем самым нанося ущерб не только нам самим, но и (в первую очередь!) нашим родным и близким людям. Ирония судьбы заключается в том, что, даже видя и осознавая ложность и пагубность пути, мы всё равно следуем бесовскому шепотку в ушах (Ну, или подчиняемся собственной слабости, если вы не верите в бесов).

Существует расхожее выражение: «Своего мозга нет, чужой не вставишь». Льюис даёт-таки возможность воспользоваться не своим, а его мозгом. Это редкий шанс с помощью писателя посмотреть на устройство мира глубже, чем мы это делаем обычно. Не стоит его упускать.

«Чёрные холмы» — это одновременно индейское название горного массива на территории США, в котором расположен знаменитый мемориал на горе Рашмор, и имя протагониста романа Дэна Симмонса. Ничего удивительного в таком имени нет, потому что главный герой — индеец лакота. Про индейцев читать, конечно, интересно с детства, но хотя в этой книге присутствуют священные трубки и некоторое количество снятых скальпов, она далека от приключенческой литературы.

К четвёртому прочитанному мною произведению американца я понял, в чём он по-настоящему силён, и чем мне нравится его авторская манера. Дэн Симмонс здорово умеет вызывать щемящее томление в сердце, тот особый род сопереживания действующему лицу, которое выражается не просто в сочувствии, а в возмущении несправедливостью судьбы по отношению к тем, кто, как нам кажется, не заслуживает града безжалостных ударов с её стороны. Таким был Крозье в «Терроре», таким был Джеймс в «Пятом сердце». Такой же фигурой является и Паха Сапа, «Чёрные холмы», в одноимённом романе. В этой черте Симмонса есть общее со Стивеном Кингом. У того несостоявшаяся, обречённая любовь в «Сердцах в Атлантиде» и принесённая в жертву любовь в «11.22.63» вызывают такую же точно сердечную боль.

Жизнь Паха Сапа выпала на трагическое время для коренного народа Америки — последняя треть XIX века и первая треть XX века. Он стал свидетелем окончательного крушения уклада индейских племён и превращения его в подобие лубочной картинки с грустной изнанкой, во вторичный элемент быта американского государства. К тому же, щедро сдобренный унижениями на расовой почве. Наделённый особыми возможностями, то ли даром, то ли проклятием провидения, Чёрные холмы в какой-то момент осознаёт себя избранным воздать «пожирателям жирных кусков» (так индейцы называли белых по очень логичной причине).

Однако, избранный не может быть счастливым, избранного закаляют страдания. Хочешь быть опорой рода? Утрать родовую святыню. Хочешь любви? Пожалуйста, но она умрёт совсем молодой. Одарённый и любящий сын? Да-да, но в Европе его ждёт война и «испанка». Месть пожирателям за всё, что они натворили? Сначала поспорь со своим разумом и душой.

Симмонс умело натягивает струну эмоционального накала так сильно, что, кажется, она вот-вот лопнет, но писатель ухитряется поворачивать колок ещё на пол-оборота, и струна звучит всё выше. Удивительно!

Меня немного смутили два момента. Автор включил в текст несколько эротических сцен. Даже не сцен, а воспоминаний персонажа. По моему мнению, они чрезмерно детальны и вообще избыточны, выбиваются из настроения «Чёрных холмов». Кроме того, мне показались излишними и неестественными пасторальные видения главного героя в финале произведения. Всё равно что сахар к текиле вместо соли — не к месту совсем. Хотя, насколько я знаю, некоторые с сахаром её тоже пьют.

Резюме: очень сильный полуисторический, полуромантический роман, написанный в миноре. Мне кажется, он является несомненной творческой удачей Дэна Симмонса. А моей удачей было его прочесть.

В моём представлении исторический роман — это не просто литературное произведение, рассказывающее о событиях близкого или далёкого прошлого. Необходимо, чтобы и автор не был современником этих событий, а рассматривал их в преломлении прошедшего времени. С этой точки зрения, например, «Война и мир» — это исторический роман, а «Анна Каренина» — нет.

«Чердак дядюшки Франсуа», написанный Евгенией Иосифовной Яхниной в первой половине 70-х годов прошлого века с ориентиром на подростковую аудиторию, при таком подходе является исторической повестью. Он представляет интерес сразу в двух «исторических» аспектах.

Во-первых, время действия и сцена разворачивающихся событий. «Чердак...» рассказывает о Французской революции 1830 года, она же «Три славных июльских дня». Политическая обстановка, приведшая к смене монархических ветвей на престоле Франции, складывалась в течение предыдущих десятилетий. Какими бы ни были политические убеждения читателя (если они вообще у него есть), приходится согласиться, что условия жизни городского рабочего класса были тяжёлыми. Колоссальная безработица, крайне низкие доходы, отсутствие всяких перспектив — это краеугольные камни сложившейся революционной ситуации, приведшей к баррикадным боям и существенному количеству жертв. В книге Яхниной ситуация изложена в упрощённом, но ярком виде.

Сюжет включает в себя эпизоды из жизни двух парижских семей и ещё нескольких персонажей. Скрепляет его романтическая линия между дочерью французского революционера и молодым человеком, увлечённым борьбой за права народа. Все персонажи изображены в значительной степени условно, так как они, в первую очередь, призваны представлять наиболее распространённые типажи. Бросается в глаза театральность реплик, поступков и даже мыслей. То ли от того, что произведение всё-таки детское, то ли по причине индивидуальной писательской манеры Евгении Иосифовны, в «Чердаке...» шкала этической оценки действующих лиц очень короткая. Либо хороший, либо плохой.

Помимо политических проблем, в книге рассказывается и о социальных особенностях того времени. Например, об ограниченности гражданских прав женщин. Образцовая девушка по имени Люсиль, одна из героинь произведения, не могла открыть авторство своих стихов и песен, так как для женщины сочинять было неприлично. Ей пришлось заключить сделку с ещё одним клишированным персонажем — мелким, нищим дворянчиком, грезившим о славе и богатстве.

А, во-вторых, «Чердак дядюшки Франсуа», как книга, сам является интереснейшим историческим явлением. Это инструмент, при помощи которого образовательная система СССР формировала мировоззрение и расширяла кругозор советских школьников (например, моё и мой). Самое главное, советская детская литература всегда апеллировала к лучшим эмоциям: к чувству справедливости, честности, стойкости, верности. Я думаю, такие книги на ровном месте не писались. Скорее всего, в той или иной форме она была заказана государством. Стало быть, государство сочло целесообразным, чтобы подростки были отягощены сведениями о второй Французской революции! Таким виделось воспитание гармоничной личности…

Впрочем, «Чердак...», как мне кажется, несёт в себе и родовые недостатки заказной дидактической литературы. Он неглубок, во многих местах звучит натянуто и искусственно, особенно в диалогах, полон пафоса и схематичен. То есть говорить о каких-то выдающихся художественных достоинствах произведения, по-моему, не приходится.

Книга о путешествии барона Врангеля, попавшая мне в руки, была опубликована в 1948 году издательством «Главсевморпуть». По-моему, это всего второе на тот момент издание труда знаменитого полярного исследователя. С точки зрения этнографии, возможно, это самое важное произведение о народах Колымы за все времена.

Так сложилось, что первые десятилетия XIX века подарили Российской империи целую группу блестящих морских офицеров и путешественников, ставших её славой — Головнин, Лазарев, Беллинсгаузен, Крузенштерн. И Врангель — один из героев.

К моменту начала четырёхлетней экспедиции Фердинанд Петрович имел за плечами кругосветку, как и его правая рука — мичман Фёдор Фёдорович Матюшкин. Книга, представляющая из себя художественное описание Врангелем приключений и тягот экспедиции, включает также главы, принадлежащие перу его помощника.

Как и следовало ожидать от высокообразованных имперских офицеров (Царское село, оба!), излагать свои мысли на бумаге они умеют по-писательски. Читатели и критики последующих десятилетий с восхищением отмечали поразительную наблюдательность Врангеля и его способность передавать увиденное в занимательной форме.

Я бы хотел отметить ещё вот что: в авторе путевых заметок зримо проявляется фигура государственного деятеля. Пишет Врангель о северном завозе, и тут же предлагает способы повышения его эффективности. У него есть замечания по возможному улучшению экономики огромного края. Он предпринимает усилия, чтобы автохтонные народы как можно менее болезненно переживали вхождение в подданство империи.

Отсюда вытекает искреннее уважение, которое барон Врангель питает к местным народностям. Очень часто пришельцы в удалённые уголки мира могут относиться к аборигенам без ненависти, но избежать явного пренебрежения, снисходительности могут немногие. У Врангеля этого и в помине нет. Он к любому встреченному им в экспедиции относился так же, как относился бы к знакомцу, попавшемуся на улице Санкт-Петербурга. Это очень подкупает.

А прежде другого подкупает и в бароне Врангеле, и в мичмане Матюшкине бескорыстие. Ради чего они 4 года провели в адских условиях, нанося линии побережья на карты, пробиваясь сквозь торосы в поисках гипотетической северной земли, устраивая отношения с жителями Колымского края? Ради роста по службе? Нет, никаких должностей и постов по завершении работы не ожидалось. Ради денег? Нет, счёт в банке тоже не обрастал нулями. Врангель, правда, нужды не испытывал, а вот Матюшкин богачом точно не был. Ради славы? Нет, торить путь это не лицедействовать. Думаю, любовь к Родине и стремление во всём ей приносить благо двигало участниками похода. Любовь к Родине на бытовом уровне принято воспринимать с насмешечками, но её сила может одолеть всё, что угодно.

А теперь самое главное обстоятельство, повергнувшее меня в шок, просто бомба! На момент начала экспедиции барону Врангелю было 23, а Матюшкину — 20 лет. Вот так-то. Эти два молодых человека штурмовали задачу государственной важности, и с успехом решили её.

В общем, это потрясающая книга о великой стране, написанная прекрасным офицером, исследователем, руководителем.

«Бумажный мальчик» — хорошая книга: добрая, трогательная, совершенно без камня за пазухой. Читать её было приятно, особенно при том что в ней нет навязчивых конъюнктурных посылов. Она естественная. И очень-очень простая. Возможно, за исключением названия.

Оригинальное название романа — 'Paperboy', то есть «разносчик газет», каковым главный герой и являлся на протяжении действия. Переводчица же сочла предпочтительным перевести название буквально. Сначала я что-то там забухтел себе под нос, но по мере продвижения по сюжету признал её правоту. Во-первых, само повествование представляет собою текст, который главный герой набирает на бумаге при помощи пишущей машинки, а, во-вторых, таким образом подчёркивается хрупкость этого мальчика, его уязвимость перед другими.

Он уязвим, потому что очень сильно заикается. Ему ужасно трудно говорить с посторонними, в школе и даже с родителями. В 11 лет, когда подобные вещи ранят больнее всего. В 1959 году, когда разворачиваются события, методы лечения заикания, наверное, были менее эффективными, чем сегодня. Автор книги отметил, что она наполовину автобиографическая. Ему самому пришлось испытать то же самое, что испытывает его литературный персонаж.

Писатель здорово рисует картину резкого взросления мальчика в течение буквально одного летнего месяца. Паренёк совершает несколько приятных и не очень приятных открытий, касающихся его самого и его семьи, знакомится с миром взрослых, в котором бушуют пока непонятные для него страсти, обретает старшего друга и наставника, учится видеть и бороться с несправедливостью.

Могу отметить, что все смыслы читателю предлагаются на блюдечке с каёмочкой, совершенно не требуют какого-либо размышления. Это сделано настолько в легкоусвояемой форме, что большая часть из них в тот или иной момент проговаривалась буквально, типа, «важно то, что ты говоришь, а не то, как ты это говоришь» и так далее. Но если считать, что «Бумажный мальчик» — литература, скорее, подростковая, то не такой уж это недостаток.

Кстати, как мне показалось, многолетняя работа автора в качестве журналиста сказалась на стиле письма. Он тоже максимально упрощён. Но при этом совершенно не примитивен. Или возьмём персонажей. Большинство из них созданы при помощи очень лаконичных, но ярких мазков. Например, вот сидит женщина с ярко рыжими волосами, набравшаяся виски, с разошедшимися полами халата. И сразу понятно: она несчастна, не одна, но одинока и не знает, что ей делать.

Подводя итог, хотел бы сказать, что роман Винса Воутера — это книга, которая позволяет не забывать, что в жизни всё-таки больше хорошего, чем плохого.

Произведение Эрнста Юнгера «Стеклянные пчёлы», на мой взгляд, является эссе на тему общественной этики, завёрнутым в фантик художественного произведения. Наличие сюжета позволяет насытить текст живыми картинками, лишив свойственной подобной тематике сложности восприятия, в то же время в более легкоусвояемой форме предлагая изложенные в книге идеи.

Самой главной идеей «Пчёл...», как мне показалось, является зыбкость грани между подлинным и искусственным, как в плане техническом, так и в плане человеческих взаимоотношений. Более того, у меня создалось впечатление, что Эрнст Юнгер считает, будто народ в целом и конкретная личность в частности склонны при наличии выбора делать его в пользу искусственного. Этот тезис автор подтверждает тягой вымышленного немецкого социума после первой мировой войны к продукции деловой империи итальянского «волшебника», производящей многочисленные автоматы, снимающей фильмы с неотличимыми от людей роботами и так далее. При этом общество отказывается от глубины межчеловеческих взаимоотношений, становясь всё более плоским и даже двухмерным. Но сами люди этого не замечают, как раз в силу трудноразличимости настоящего и не настоящего. В качестве примера писатель использует в том числе и стеклянных пчёл — по-видимому, неких прообразов сегодняшних дронов. Чтобы их рассмотреть, надо брать особый бинокль, который, наверное, является метафорой интеллекта и проницательности.

Этими двумя качествами обладает главный герой романа — ротмистр Рихард. Бывший кавалерист, участник первой мировой войны. На его глазах сменилась эпоха. Людям стали не нужны горячо любимые Рихардом лошади, а вместе с кавалерией ушёл в небытие и целый свод моральных правил и сдержек. В итоге ротмистр почти нищ, презираем многими людьми, как бывший военный (что всегда говорит о глубочайшей болезни общества), безработный и потерянный. Его поддерживает на плаву лишь нежная любовь к супруге, ради которой он соглашается пройти собеседование для устройства на работу в ту самую деловую империю технологического бога. Правда, должность явно с душком.

Собеседование и занимает львиную долю объёма произведения. Чтобы было понятно, как это выглядит: первая фраза собеседования — целая глава, вторая фраза собеседования — ещё одна глава, пауза между второй и третьей фразами — ещё одна глава. Но, сразу говорю, произведение не ощущается ни медлительным, ни скучным. Возможно, дело лично в моём вкусе, я всегда отдаю приоритет стилю и настроению над фактическим действием, но, уверен, книга понравится многим читателям, которые просто ценят качественные книги.

Более того, читатель с более широким кругозором и более обширной эрудицией, нежели у меня, получит от «Пчёл...» гораздо больше удовольствия!

Я обратил внимание, что не читал в последние годы немецкую литературу, кроме нелюбимого мною Шлинка. Эрнст Юнгер — свидетельство того, что немецкая писательская школа — это ого-го! Надо просто найти хорошие книги.

PS А информация в аннотации — враньё. Торжества искусственного интеллекта нет (как нет и самого искусственного интеллекта в привычном понимании), развития виртуальной реальности нет, если не считать таковой кинематограф, утраты личной свободы и неподконтрольности тоже нет. Напротив, законодательство либерализовано. В общем, всё как всегда.

На сегодняшний день роман Уильяма Стайрона «И поджёг этот дом» мне кажется сильнейшим произведением середины XX века из написанных писателями США, которые мне довелось прочесть. В нём счастливым образом сплавились мощнейший, образный язык и сила вложенных в повествование эмоций и идей.

Я замечал, что если библиография автора не велика, а между выпущенными книгами проходит несколько лет, вероятность того, что они будут хороши, повышается. Простая логика: дольше зреет замысел, более тщательно и детально он реализовывается. У Стайрона не так много романов, зато ни один из них нельзя назвать проходным.

В основе «Дома...» лежит коллизия между двумя американцами, встретившимися на климатически райском итальянском побережье спустя 10-12 лет после войны. Точнее, коллизия одного из них с самим собой, в которой второй герой, скорее, играет роль катализатора и стихийной силы, заставляющей первого испытывать страдания и муки самоуничижения. Человек по имени Касс Кинсолвинг, с непростым детством, ветеран передовой, нищий художник, женатый на женщине слегка не от мира сего, с четырьмя детьми, он, как в песне «Агаты Кристи», «...пролетел все облака насквозь, но в небе не увидел никого». Это страшное открытие заставило его упрямо и методично убивать себя алкоголем, регулярно напиваясь до скотского состояния, в котором он выступал позорной игрушкой, нелепым и отвратительным паяцем, пляшущим под дудку Мейсона Флэгга, своей полной противоположности. Флэгг — богатый наследник, скучающий хлыщ, он наслаждается тем, что его боготворят как трущиеся вокруг него прихлебатели, так и глубоко и от души презираемые им итальянцы, которые видят в нём небожителя с кисельных берегов вечносчастливой Америки.

Мейсону Флэггу Кинсолвинг был нужен в качестве собеседника во время напыщенных, многословных, но пустых бесед на различные интеллектуальные темы, стимулировавших его эго. Морально уничтожая Кинсолвинга, тем не менее, в конечном итоге Флэгг способствует обретению тем мучительного катарсиса, позволившего ему ни хорошо, ни плохо, но продолжить нормальную жизнь. Касс даже возвращается на Родину, которую он яростно ненавидел за претенциозность, грацию слона в посудной лавке и зашкаливающее самомнение. Кстати, само выражение «...и поджёг этот дом», взятое из обращения настоятеля собора Святого Павла Джона Донна («...set this house on fire»), для англоязычного читателя также звучит, как императив, то есть «...подожги этот дом». Я думаю, Уильям Стайрон держал в уме данное обстоятельство и неспроста назвал свою книгу именно так.

Писательский стиль Стайрона отличается способностью словно наводить микроскоп на персонажей второго плана, делая их настолько яркими, что в каком-нибудь ином произведении они легко бы затмили главных героев. Несчастная, спивающаяся мать Флэгга, совершенно потрясающий карабинер-философ Луиджи, отец рассказчика, тоскующий об ушедшей Америке, сам рассказчик и другие — автор предлагает целую галерею запоминающихся образов.

Текст удивительно плотный, красивейший. Те, кто ищет в книге качество речи, получат от прочтения настоящее удовольствие. Разве только необходимо иметь в виду, что событийная часть произведения очень сильно нагружена, если не сказать перегружена.

Итого: прекрасный образец высокохудожественной, качественной литературы о человечности и бесчеловечности, о пустоте и поиске пути и смысла. Как мне показалось, роман очень многое роднит с классической русской прозой рубежа XIX-XX веков.

Завершает сборник произведений античной литературы от издательства «Слово» роман древнеримского автора Апулея «Метаморфозы», известный и под вторым названием «Золотой осёл». Текст дошёл до нашего времени практически в полном виде, что не может не радовать, потому что «Золотой осёл» очень смешной. Во всяком случае, в большей своей части.

Главный герой по имени Луций — молодой человек, отправившийся по некоторой надобности в другой город. Там он становится жертвой тяги к сверхъестественному и, благодаря ошибке своей любовницы, служанки колдуньи, превращается в осла. Причём не по интеллектуальному потенциалу, а в прямом смысле. То есть превращается в зверя.

Непарнокопытного новичка животного мира тут же захватывает водоворот событий и опасных приключений, на фоне которых читатель наблюдает картины мира и обычаи жизни в древнем для нас обществе. Что бросается в глаза прежде всего: человек прошлого и человек нынешнего едва ли чем-то сильно различаются. Ими правят те же самые императивы, они подвластны тем же самым эмоциям, они одинаково изворотливы и хитры, лучшие представители равно благородны и бескорыстны.

У меня после прочтения романа Апулея возникла мысль, что если переместить рядового квирита из II века в сегодняшний день и дать ему необходимое время на адаптацию, то уже через пару недель он вполне себе сможет работать в офисе.

Луций-осёл сталкивается с самыми разными типажами: разбойниками, прекрасными девами, жрецами, трудящимися, склочниками и развратниками. При этом автор придумывает массу комичных ситуаций, которые очень ярко демонстрируют пороки и добродетели персонажей. Так сказать, природу человека через призму восприятия осла.

Апулей стал одним из первых авторов (а, может, и первым), кто применил стилистический приём включения в повествование отдельных новелл, вложенных в уста тех или иных действующих лиц. К примеру, полоумная старуха, прислужница в вертепе грабителей, рассказывает пленнице легенду о любви Амура и Психеи — сюжет, который будет обыгрываться во множестве более поздних литературных произведений. «Метаморфозы» послужили инкубатором сразу нескольких сюжетов, которые писатели других эпох охотно заимствовали.

Ближе к финалу роман приобретает серьёзное звучание, становясь по своей сути прославлением верховной богини Изиды, горячим последователем которой был сам Апулей. Жизнь Луция, в начале романа хорошего молодого парня, пускай и повесы, меняется круто и бесповоротно.

Удивительно и волнующе читать строки, написанные 18 веков назад. Ещё более удивительно и волнующе узнавать в них знакомые черты современности. Бонусом идёт возможность существенно расширить свой кругозор в части реалий Римской империи.

Оказывается, до нашего времени дошла лишь малая часть сочинения древнеримского автора Петрония под современным названием «Сатирикон». Скорее всего, сохранившиеся фрагменты — это не более 1/6 от полного объёма произведения. Тем не менее, отрывки представляют значительный интерес, как свидетельство быта и нравов Римской империи позднего периода.

Сюжет представляет из себя приключения римского мелкого жулика и проходимца в компании «братца» и ещё нескольких персонажей. Видимо, в утраченном начале произведения этот мошенник с дружками совершил какую-то большую аферу, которая затем вскрылась, в результате чего главному герою с «братцем» и сообщником пришлось давать дёру, дабы не лишиться живота своего. Ставим первую зарубку: в империи было много обманщиков.

Самый длинный эпизод «Сатирикона» посвящён пребыванию пройдох на ужине римского нувориша. Мы видим, что нравы были в римском обществе те ещё. Кичливость, роскошь, излишества, больное самомнение, пустословие и злословие, алчность, зависть, чревоугодие — ничего не пропустил я? — всё это хозяин и гости вечеринки продемонстрировали во всей полноте и яркости. Да как можно столько жрать и пить?! Неудивительно, что одной из важных тем, обсуждаемых на банкете, стала проблема сохранения здорового стула. Это, наверное, не просто, если питаться всякими невероятными изысками в количествах, превышающих возможности человеческого пищеварения. Ставим вторую зарубку: римские граждане, кто побогаче, имели привычку переедать.

Нельзя обойти стороной и половой вопрос. В трёх словах: все трахали всех. Я бы не поверил, решил, что злые наветы, но «Сатирикон» написал современник всех этих безобразий. Нерон как раз царствовал… Наверное, понятно, почему «братец» главного героя заключён в кавычки? Самое часто встречающееся существительное в тексте — «поцелуй», самый частый глагол — «целовать». Казалось бы, голубиная любовь, но нет, корень похожий, а смысл совсем другой. Впрочем, главный герой был универсален.

Из всех бед, постигших его в романе, самой горькой и даже опасной для жизни стала внезапная невозможность поддерживать рабочий орган в исправном состоянии. Перестал стоять, ну что же ты будешь делать! Из-за этого римские матроны, обманутые в ожиданиях, начали его попросту избивать, всячески понося при этом. Пришлось обращаться к старым колдуньям, чтобы они вернули главному герою свет в окошко. Ставим третью зарубку: бытовая мораль не была в большой чести.

Финал «Сатирикона», так же как его начало, не сохранился, поэтому узнать, как воздала судьба главному герою за его усилия, невозможно.

В общем, если верить Петронию, а оснований не верить ему нет, Римская империя времён Нерона была настоящим гнездом разврата и распущенности. На коротком промежутке времени это может быть весело и бодряще, но в исторической перспективе подобное кончается плохо, что история древнего Рима и доказала. Хотя забывать, что роман, согласно своему названию, глубоко сатирический тоже не стоит.

Второе произведение из сборника античной литературы в собрании «Библиотеки зарубежной классики» написано вымершим в настоящее время методом пасторали. Главными героями по канону, очевидно, «Дафнисом и Хлоей» и сформированному, являются пастух и пастушка. Они настолько чисты и непорочны, что кульминацией произведения является наконец-то совершившийся полноценный половой акт между ними. А до этого в невинности своей они два года просто лежали рядом голые, целовались и мучились от томления и непонимания, что же надо делать дальше.

Сюжетные ходы очень условны и чем-то напоминают сегодняшний Болливуд: обнаружились два подброшенных младенца, мальчик был вскормлен козой, а девочка — овцой. Их размеренно тёкшая жизнь в приёмных крестьянских семьях, полная благородным физическим трудом, прерывалась то злою зимою (даже не подозревал, что на острове Лесбос бывают такие суровые зимы со снегом и морозами), то набегами городских мажоров-хулиганов, тщившихся взять в полон прекрасную девушку или не менее прекрасного юношу с целями исключительно оргиастическими.

В отличие от некоторых других текстов, роли греческих богов в «ДиХ» являются значимыми. Нимфы насылают необходимые сны персонажам, Пан и Эрот являют людям свою волю, которой те, разумеется, не смеют перечить. Правда, в любом случае, боги желают главным героям произведения только добра.

В финале, благодаря заранее оставленным настоящими родителями знакам, чудесные молодые люди признаются детьми знатных и богатых родителей, конечно. Все пируют и счастливы. На то и пастораль.

Могу допустить, что именно своей каноничностью роман «Дафнис и Хлоя» ценен для истории литературы. Он, как я понял, создал литературный метод, который благополучно существовал на протяжении многих столетий. Наибольшей популярности пасторали достигли во времена Средневековья и Возрождения, и дошедший до нас полный список «Дафниса и Хлои» пользовался большущим успехом.

Я не хочу принизить работу, которая пережила 800 лет и переживёт ещё больше, но считаю возможным отметить, что в современной информационной и художественной среде воспринимать текст «ДиХ» с подразумеваемой им серьёзностью трудно. Как по мне, практически невозможно. Не знаю, как выразить свою мысль, разве что дурацкой фразой «сейчас так не пишут». Поэтому роман воспринимается, как некоторого рода шутка или игра. Думаю, моральный скепсис, которым мы все болеем, такое уж сегодня время, не позволяет принимать историю античного автора Лонга за чистую монету. Жаль, на самом-то деле...

Генератор случайных чисел, при помощи которого я продвигаюсь по стотомному собранию «Библиотеки зарубежной классики» издательства «Слово», выкинул мне том №4, включающий в себя четыре произведения античной прозы. Первым идёт роман «Левкиппа и Клитофонт».

Это мой первый опыт чтения памятников древней литературы. И что я увидел? Я увидел колкое произведение, явно высмеивающее клише любовно-приключенческой литературы того времени. Здесь необходимо иметь в виду, что, несмотря на почтенный возраст романа Ахилла Татия (II век), действие, разворачивающееся на страницах «ЛиК», отстоит от нас дальше ещё на несколько столетий. Во всяком случае, я так понял, потому что греческие государства, по которым фатум бросает героев, существовали задолго до начала новой эры.

Сюжет романа состоит из нескончаемых ударов судьбы-злодейки, которая не даёт влюблённым молодым людям обрести покой и счастье. В промежутках между бедами автор вставляет различные размышления морально-этического свойства или байки о редких зверях из загадочной Африки. Многочисленные смерти и чудесные воскрешения персонажей, причём, что важно, происходящие без вмешательства богов Олимпийцев, а исключительно силою обстоятельств или человеческой хитрости, и в самом деле даются автором с неприкрытой иронией. Постоянное колебание маятника между положениями «Всё пропало» и «Мы спасены» заставляет читателя ухмыляться.

Прекрасен спор главного героя и его друга о том, кого интереснее любить, девушек или юношей. На каждый довод «за» оппонентом приводятся контраргументы, на каждое возражение даётся опровержение его. Очень сильно напоминает сегодняшние комиксы типа «10 причин, почему собака лучше мужа» и тому подобные. Всего, кажется, пара страниц, причём не сюжетных, а, так сказать, интерлюдии, но в память врезается. Я получил искреннее удовольствие от юмора автора.

Также в «Левкиппе...» есть чудесный фрагмент судебного детектива. Выступления сторон на судилище по пафосу и убедительности, пожалуй, могут заткнуть за пояс многие более современные образцы.

Персонажи романа, правда, не очень выпукло прописаны. Мы узнаём их только поверхностно. Их внутренние переживания и вообще их человеческая суть остаётся скрыта от нас. Левкиппа занята умираниями и обороной девственности, а Клитофонт — попытками выбраться из бесчисленных передряг. Кстати, речь в произведении ведётся от первого лица, что было для меня неожиданным. Зато это позволило автору вложить в уста главного героя несколько уморительных фраз типа: «Он наносил мне уже третий удар, когда по неосторожности расшиб свою руку о мои зубы, поранив при этом пальцы. […] Так мои зубы отомстили за оскорблённый нос».

В общем, для знакомства с античной литературой «ЛиК» подходит очень хорошо, так как не пугает чуждостью и не отторгает сложностью. Напротив, очень напоминает бодрую комическую оперетту.

Наверное, с тех пор, как я после двадцатилетнего перерыва снова начал читать, ещё ни одна из книг не вызывала у меня такого разнонаправленного отклика. Я даже не знаю, какое сравнение подобрать, чтобы проиллюстрировать раздрай, творящийся внутри меня по окончании чтения романа Александра Павловича Чудакова. Надо подумать. А, вот! Это, примерно, как знать, что самые приятные и волнующие парфюмерные ароматы когда-то добывались из естественных выделений цивет.

С одной стороны, текст произведения — это ответ, почему литература, написанная на русском языке, является сильнейшей в мире. Потому что сам русский язык по богатству средств и способов выражения не имеет себе равных. Когда за этот материал берётся мастер слова, а Александр Павлович, блестящий советский филолог и литературовед, без сомнения был одним из этих мастеров, чтение получившегося продукта может доставлять вполне себе физическое наслаждение. «Ложится мгла на старые ступени» написан самым что ни на есть русским языком. Возможно, в романе присутствуют какие-то композиционные неровности (наверняка, преднамеренные), но язык, язык! Ах, как счастлив тот, кто умеет так говорить на нём.

Произведение, охватывающее почти столетие истории страны с конца XIX по конец XX века, наполнено и значительным количеством смешных и даже уморительных эпизодов. Возможно, чтобы в них толком въехать необходимо иметь опыт проживания в СССР, но, думаю, когда подлинно смешно, то понятно всем. У меня в процессе продвижения по книге время от времени возникало ощущение, что я читаю Сергея Довлатова. Я не имею в виду, что Чудаков имитировал своего современника-предшественника, но манера этих двух писателей в представлении юмористического, как мне показалось, очень близка. Просматривается, что за большей частью улыбок стоят слёзы.

Ну, а теперь к тому, что в итоге заставляет меня считать это произведение категорически мне не созвучным. Я при выборе книги для чтения не обратил внимания, что в аннотации приведён комплиментарный отзыв из «Новой газеты». А это, в моём случае, чёрная метка для капитана Сильвера — жжёт ладонь. Но отступать было поздно, взятые в библиотеке книги я всегда дочитываю до конца. Мои опасения оправдались. Если выражаться языком современных мемов, то я бы определил роман «Ложится мгла...», как одного из первых представителей движения под условным названием «Сейчас пили бы Баварское». Ну, знаете, это про то, что «закидали трупами», Зоя Космодемьянская сожгла курятник, Матросов был не Матросов, добрые немцы давали дрова музею Чехова… В пяти словах — дегероизация и девальвация истории страны. Об этом в тексте есть прямое упоминание (борьба с «мифологией»), чудовищно! Такова почва, из которой растут и черпают питательные вещества «Коли из Уренгоя», да не отдельными колосками, а целыми нивами. Сам по себе роман Александра Чудакова, может, и не является сильно разрушительным, но любые воздействия имеют накопительный эффект.

Человеку со сформированным мировоззрением можно прочесть «Ложится мгла...». Покажется ли роман идеологически чуждым или нет, читатель с критическим мышлением решит для себя сам. И, в любом случае, удовольствие от авторского профессионализма точно получит.

Произведение финского писателя Мартти Ларни имеет подзаголовок «роман-памфлет». Я так давно не встречал этого термина, что полез в словарь освежить знания. В общем, памфлет — злободневная общественно-политическая сатира обличительного содержания. Наверное этим объясняется то, что за время чтения романа «Прекрасная свинарка» я смеялся ровно один раз, но многократно хмыкал, думая про себя: как тонко подмечено и как остроумно сказано!

Книга от первого лица рассказывает об американке литовского происхождения, почти всю свою жизнь проведшей в Финляндии, Минне Карлссон-Кананен. Эта целеустремлённейшая дама превратила себя в самую богатую предпринимательницу своей страны. Её острый ум видит, а ещё более острый язык с безжалостной честностью говорит о глупости, жадности, лености и других пороках, которые присущи всем, но преимущественно мужчинам. Однако, я бы не сказал, что в романе сформулирована какая бы то ни было феминистская повестка. Иногда сатира — это просто сатира. И хорошо!

А вообще, на мой взгляд, сказывается, то, что роман написан мужчиной. Если бы текст был написан женщиной, главная героиня вряд ли была бы столь радикальной. Мужчина, пишущий от лица женщины, частенько, по-моему, склонен создавать какой-то лично для него притягательный образ. Знаю по себе, какими магнетическими могут быть жёсткие женские типажи. Ларни создал Минну Карлссон-Кананен именно такой — сталь и кулак. Ну, и красавицей ещё. Писать о дурнушке, наверное, не так приятно. На её фоне мужчины блёкнут и выглядят мелкими. Да она и сама такими их считает. Половой инстинкт, потребность в поощрении, склонность к алкоголю: таков в её представлении исчерпывающий список составляющих любого мужчины. Учитывая название, я всё ждал, когда же в сюжете появится свинарник. Ан-нет, не в свинарнике дело. Свинья — аллегория мужчины, а женщина в таком случае — свинарка, которая вынуждена ухаживать за животным.

И всё же, радикальность Минны не стоит принимать за чистую монету. Это тоже сатирический приём автора, позволивший ему не быть однобоким в обличении общественных привычек. Например, нельзя не отметить, что первоначальный капитал, позволивший героине сполна воспользоваться собственным умом и решительностью на пути к строительству деловой империи «Карлссон», был добыт-таки благодаря демонстрации вторичных половых признаков. В последней же главе романа 54-летняя Минна, ощутив «на душе непонятную грусть», с сомнением задаётся вопросом, а, может, ей действительно не хватает мужчины рядом. Таким образом, как мне кажется, автор подчёркивает бесполезность крайних убеждений.

Пока писал предыдущий абзац, поймал себя на мысли, что за деревьями не вижу леса. Книга, в первую очередь, вообще не о взаимоотношениях полов. Просто этот аспект наиболее заметен. Объектом сатиры являются бездельничающие или глупые чиновники, жадные и не менее глупые дельцы, преклонение перед иностранным и неприятие всего иностранного, привычка «культурных и научных деятелей» к иждивенчеству, раздутые самомнения и стадный инстинкт. Жаль, что на основной посыл «Прекрасной свинарки» мною потрачен всего один короткий абзац. Кстати, неумение выделять главное — тоже объект сатиры у Ларни.

Я не собирался читать «Помпеи» с такой скоростью, но уж больно динамичное действие в этом произведении. Раз-раз-раз, и — конец! Вообще, это скорее хорошо, чем плохо, так что я не жалуюсь.

Напротив, именно в захватывающем сюжете и заключается самое значимое достоинство романа. Все мои познания об извержении Везувия, погубившем римский город Помпеи и ещё несколько городов, были получены при просмотре картины Карла Павловича Брюллова «Последний день Помпеи». Прочтение книги Роберта Харриса как таковых исторических знаний мне не добавило, но позволило получить удовольствие от приключений героев. Этих приключений было с лихвой по всем возможным моделям: борьба с собой, борьба с врагами, борьба с обстоятельствами, да ещё имелись элементы детектива. Роман представляет собою такой плотный поток событий, что в нём нет ни пузырька, ни отмели, чтобы сказать, что действие где-то провисает.

Герои тоже получились разнообразными и яркими. Не все, но те, кто надо, получились. Самым выпуклым и правдоподобным, на мой взгляд, является образ нувориша-вольноотпущенника, сумевшего за счёт энергичности, деловой смётки и абсолютной беспринципности подмять под себя всю помпейскую аристократию. Мне кажется, в жизни я видел людей, которые легко могли бы послужить его прототипом. Вторая здорово слепленная Харрисом фигура — это префект Плиний, реально жившая историческая личность. Писатели нечасто используют в положительном контексте чиновников-военачальников, но здесь английский автор позволил себе и такой ход. Его Плиний — человек многое повидавший, усталый, но по-прежнему собранный и целеустремлённый, готовый брать на себя ответственность за трудные решения. Главный герой тоже хорош, смел, прям и всё такое. Но он является, по-моему, лишь третьим по масштабности действующим лицом романа. Остальные персонажи калибром помельче: девушка для небольшой романтической линии, не очень убедительный злодей и другие.

Наверняка в тексте много фактических исторических ошибок и ошибок, касающихся вулканических процессов, автор сам об этом предупредил, но так как я не погружён в историю Римской Империи, то их благополучно проглядел. Меня больше царапало периодическое использование совершенно не по-древнему звучащих выражений, любимых современными западными авторами: например, «грёбаный кусок дерьма», «яйца оторву» и так далее. Как мне думается, без вот этого вот всего прекрасно можно было обойтись, и книга хуже не стала бы.

Отдельно хочу отметить описание или, вернее, описания извержения Везувия. Роберт Харрис очень красочно изображает этот катаклизм. Ад, разыгравшийся на средиземноморском побережье, передан писателем в кинематографической манере. При желании, можно закрыть глаза и попытаться увидеть. Бывает, вон, на прииске дамбу на малой реке без проекта построят, и то её разрушение — катастрофа федерального масштаба с жертвами. А тут гибельное явление природы планетарного размаха.

В итоге, могу заключить, что «Помпеи» — отличная книга, чтобы скрасить пару вечеров увлекательным чтением. При этом кое-какое расширение кругозора прикладывается приятным бонусом.

На примере этой книги, состоящей из трёх небольших повестей, можно сделать вывод, что с помощью целеустремлённости и трудолюбия человек действительно способен многого достигнуть. Например, стать публикующимся писателем. Главное, начать дело и, несмотря ни на что, довести его до конца.

Макс Максимов — не профессиональный писатель, но у него есть сюжетные идеи и сила воли, чтобы эти идеи реализовать в форме литературного произведения. Однако, положив руку на сердце, высококачественный художественный продукт не получился. Как мне кажется, самый главный недостаток этого сборника — его текстовое исполнение. Язык повестей выдаёт дилетанта. Я не стараюсь принизить успех автора, просто факт есть факт. Изложение угловато и неуклюже, особенно в диалогах, многие из которых сконструированы очень искусственно. Плюс-минус подобным образом, могу предположить, выглядит пресловутое фанатское творчество по мотивам известных саг или фильмов. Чтобы это понять, достаточно прочесть дюжину страниц Максимова и без перерыва несколько страниц, скажем, Святослава Логинова, Андрея Лазарчука или другого авторитетного представителя жанра.

Сюжетные решения и созданная среда тоже не глубоки, и иногда мало чем обоснованы или оправданы. Вложенные моральные смыслы зачастую вызывают сомнения. Персонажи — проводники действия и только, очень слабо детализированные. Разве что в заключительной повести сборника «Когда идёт снег» есть, как мне кажется, что-то наподобие психологической проработки персонажа. Она, наверное, является самой сильной среди всех трёх. Кстати, тема объявленного человечеству апокалипсиса и ожидание его, использованная в первой повести «Вход в рай», с моей точки зрения, гораздо мощнее и более эмоционально отражена в трогательной повести Сергея Синякина «Время апокалипсиса». Ей работа Максимова, по-моему, сильно проигрывает. И вторая повесть, называющаяся «Укрытие», имеет очень много общего с одним из романов того же самого Сергея Синякина.

Все три повести «Апокалипсиса³» скроены по одинаковому лекалу: в основное действие вплетён ещё один уровень повествования, совершенно отличный от основного по содержанию и сначала непонятный, но в финале объясняющий загадку основного сюжета. Я не знаю, может, это конструктивное сходство имеет преднамеренный характер, но мне оно показалось однообразным.

Резюме: книгу, конечно, можно прочесть. В конце концов, динамика действия есть, неожиданные ходы есть, повести «проглатываются» легко и быстро. Но не стоит лелеять какие-то завышенные ожидания.

Если ради разнообразия начать изложение моих впечатлений с конца, то придётся сказать, что рекомендовать эту книгу мне некому. Интересующиеся греческой историей и мифологией найдут её профанацией, поклонники хорошего языка — дурно написанной, любители действия — скучной, а охочие до метафизики — спросят, зачем я их вообще сюда приплёл…

Первые подозрения, что впечатления будут так себе, закрались, когда, посмотрев технические сведения о книге, я увидел, что редактором выступил Максим Немцов. С моей точки зрения, он — посредственный переводчик, испортивший некоторые книги. В качестве примера можно привести роман Пола Остера «4 3 2 1». Насколько я помню, и другие пользователи неоднократно негативно отзывались о нём. Шаши Мартынова, переведшая «Дом имён», тоже далеко-далеко не Нора Галь, не Павел Грушко и не Ирина Волевич.

Мои опасения начали оправдываться на _первой_ же странице романа. Мартынова, Немцов и сам Колм хорошо постарались, чтобы чтение было, так сказать, эмоционально окрашенным. Выписал несколько примеров. Вот тот самый, с первой страницы: «...их тельца растеряны и отважны...» Неужели прямо тельца растеряны? Тельца отважны? Ну, кто бы мог подумать!

Я не возлагаю ответственность только на переводчицу или редактора. Исходный текст, это очевидно, тот ещё подарок. Количество несуразностей не так велико, как в некоторых других произведениях, но всё же существенно. «Вспомнила её молчанки и ярости...» Ярость во множественном числе! Редактор, переводчик, звоните 03, читателю плохо! «Но было что-то в её позе, в голосе, что намекнуло ему на зловещие подводные течения...» Ну, криво же звучит, караул просто. «Там есть присутствия, с какими я хотела бы соприкоснуться...» Дорогие помощники писателя, вы просто вслух эту фразу прочтите. Не тошнит? После такой п*******ы факт, что в тексте постоянно упоминаются рубашки, которых у греков не было, кажется сущей мелочью, что и огорчаться не стоит.

К сюжету. Плохо продуманная и плохо мотивированная возня. Колм взял несколько легенд и очень поверхностно переложил их в безыскусную, но одновременно напыщенную прозу. Глубины — ноль, а формулировки неестественно заковыристые, типа «растерянных и отважных телец». Персонажи, как субъекты действия, совершенно никчёмны. Их поступки отражают только желания автора; совершенно точно они не живут своей жизнью, на что частенько жалуются писатели, мол, их герои сами диктуют им свою волю. Сестричка говорит брату: «Иди, убей свою мать, отомсти за смерть отца». Тот отвечает: «О, точно! Пойду-ка заколю её». Как мне показалось, ряд эпизодов ничем не продиктован, несколько персонажей непонятно для чего введены. В произведении стопроцентно реалистическом зачем-то участвуют бродящие по коридорам духи. И стражники. Много стражников. Очень много стражников. Настолько много, что некоторые из них начинают исполнять несвойственные стражникам функции — сношаться с героями, например. Плюс ещё Колм забыл разъяснить одну загадку. Она так и повисла в воздухе «присутствием, с каким я хотел бы соприкоснуться»…

Что в итоге? Смотри первый абзац.

Паскаль Киньяр — большой мастер. Констатировать очевидное ни к чему, но хочется лично проговорить этот факт. Из трёх прочитанных мною произведений француза на сегодняшний день, «Американская оккупация» — самое пронзительное. Маленький по объёму роман поднимает несколько болезненных общечеловеческих проблем.

Первая из них: очень трудно взрослеть. А если в период перемен? А если жизненные ориентиры очень плохо различимы в тумане будущего? Мальчик и девочка, с детства росшие рядом, созревающие близкие друзья, даже больше, чем друзья, потому что отношения мужчины и женщины, если это не отношения коллег, не могут быть беспримесно дружескими, открывают для себя мир, который не совершенен. Многие, наверное, помнят подростковое ощущение, что всё не так, неправильно, должно быть по-другому, честнее, искреннее. Вот только для мальчика и девочки из этой книги всё вокруг неправильно по-разному. И это противоречие разобщает их, отталкивая друг от друга. Киньяр с наблюдательностью художника фиксирует, как трещинка между ними становится ямой, потом оврагом, а потом и пропастью. И снова, вспомните сами, когда гнёт неправильного становится невыносимым, хочется разрушать. В «Оккупации...» одарённый юноша-пианист разрушает себя алкоголем и наркотиками, героиня — отрицанием действительности, главный герой — отказом от таланта.

Вторая: хрупкость любви. На самом деле, что только любовью не называется, от товарно-денежных отношений до одержимости. Но двое героев книги озарены любовью-близостью душ и стремлением к познанию друг друга. Их чувство беззащитно перед множеством угроз. В первую очередь, исходящих от самих влюблённых. Например, они могут вдруг привыкнуть к любви, счесть её чем-то непременным и привычным. Могут устать уступать друг другу. Могут перестать принимать разницу между собой. Наверное, в крушении влюблённых в романе Киньяра виновата совокупность этих и других причин.

Третья проблема понятна из названия: это влияние чужой культуры и образа жизни на неготовых к такому влиянию. После окончания войны и до 1959 года во Франции стояло множество американских баз. Возле одной из них и происходит действие «Оккупации...». Взрослеющие дети вынимают из мусорных контейнеров базы пустые бутылки из-под напитков и смятые журналы. Для них — это символ того, что где-то есть мир лучше и ярче, чем во французском захолустье на берегу Луары. Им хочется попасть в этот мир, они мечтают, как вместе убегут туда. Однако более близкое знакомство с американцами показывает, что рая нет и ангелов нет, и надо приспосабливаться. Приспосабливаться унизительно и стыдно. Особенно для девушки.

Четвёртая — отношения родителей и детей. В романе Паскаля Киньяра оба героя сталкиваются с тем, что в определённый момент родители не хотят их слышать и не могут простить. У девушки вообще мать сбежала во время её младенчества, у юноши — холодна до патологии. Так чего удивляться, что в критические моменты, сталкиваясь с конфронтацией вместо понимания, молодые люди идут по пути разрушения, о чём я уже писал выше.

С моей точки зрения, «Американская оккупация» — это несомненный успех Паскаля Киньяра, как тонкого и чуткого писателя, способного зачаровать читателя своей прозой.

Роман о Болгарской принцессе Райне, завершающий сборник произведений Александра Фомича Вельтмана, очень короток, меньше ста страниц. Однако, мне представляется, что труда, времени и сил он потребовал от автора не меньше, а, может, и побольше, чем превышающие его по объёму книги.

В первую очередь, А.Ф. Вельтману потребовалось «перелопатить» колоссальное количество летописных документов. В отличие от других работ из сборника, «Райна...» является классическим историческим романом без примеси метафизики. Исторически реальные события, которые служат сюжетной основой, зачастую интерпретируются писателем иначе, нежели их интерпретировала современная ему наука. Причём дальнейшие исследования в ряде случаев подтвердили правоту Александра Фомича.

В фокусе повествования находится князь Новгородский и великий князь Киевский Святослав. Читатель видит этого полководца, совершающим походы в Болгарское царство, втянутым в сложную политическую авантюру Византии. Фигуры двигаются по доске, игра идёт на большие ставки. Личность Святослава очень масштабная, как в реальном мире, так и мире романа Вельтмана. Решительный, мужественный и справедливый князь заставляет уважать себя. Он неприхотлив и не алчен, его не интересует роскошь, он притягивает к себе мужественных людей. Князь стремится к добру и справедливости, как он их представляет. Не всегда при этом добро и справедливость торжествуют, так сказать, на короткой дистанции, но, в конечном итоге, Святослав является персонажем безусловно положительным.

Однако за эмоциональное наполнение романа всё-таки отвечает женский персонаж — конечно, Райна. Нет смысла отрицать, что по умолчанию женщине сопереживать легко. Особенно, если она оказывается в беспомощном, зависимом положении. Райна лишилась отца, братья далеко, её принуждают к браку с отвратительным ей человеком. Поэтому, когда в соответствии с каноном романтического исторического романа, несчастную девушку чудо спасает от горькой судьбы, этому, естественно, радуешься. Сама принцесса прописана довольно условно... Так, рдеет ланитами и волнуется персями... Но, в первую очередь, важна исполняемая ею в романе функция. Она — ось, вокруг которой вращается сюжет.

Немного жаль, что финал произведения я узнал из вступительной статьи. Вот любили советские литературоведы писать в своих предисловиях, чем дело кончится. Очевидно, считалось, что получение эстетического наслаждения от чтения заключается вовсе не в тайне кульминации, а в чём-то ином. Например, в удовольствии от качества текста или в восхищении исторической достоверностью.

Наверное, они были правы. Даже зная, что ждёт героев на последней странице, наслаждение от чтения романа замечательного русского писателя Александра Фомича Вельтмана я без сомнения получил.

Второй роман из сборника произведений Александра Фомича Вельтмана, носящий название «Светославич, вражий питомец», труднее для восприятия и понимания, чем первый. За четыре года, прошедшие между их написанием, из манеры писателя исчезла ирония и весёлость, заместившись мрачностью. При этом по природе рассматриваемое произведение можно также отнести к категории «славянское фэнтези». Только уже не «ироническое», а «славянское фэнтези ужасов». Соответствующее настроение создаётся с помощью использования автором глубоких познаний в области мифологии, в которой чего-чего, а уж нечистой силы хватает!

В «Светославиче...» огромное внимание уделяется исторической составляющей. Вельтман на основании имевшихся у него летописных и других документов перенёс действие своего романа на достоверную сцену эпохи. По этой сцене перемещаются действующие лица из славянских государств, русских княжеств, германских и скандинавских племён, то сходясь, то расходясь друг с другом. Переплетения интересов, конфликты сторон составляют не менее значимую часть, нежели личные переживания героев. И хотя герои сами по себе больше мотивированы делами сердечными, всё же вырваться из рамок общественных они не могут. Да и волшебные злые силы не дают им жить спокойно.

Интересно, что этот роман тоже представляется мне новаторским. В нём есть черты, свойственные литературе современной. Например, слияние планов без формально проведённого раздела. Да и вообще, текст композиционно сложен. Если честно, то временами я запутывался в происходящем и был вынужден возвращаться по сюжету назад, чтобы понять течение событий.

Иногда происшествия с разными людьми перехлёстывались и накладывались друг на друга, при этом щедро приправлялись метафизикой. Это, конечно, любопытно, но воспринимается только с приложением некоторых усилий. В романе необходимо «разбираться» во время чтения.

Кроме того, в эту работу Александра Фомича проникла эмоциональная размашистость. Очень много сцен выполнены в стиле повышенной яркости и драматизма. Гром и молнии, любовь и кровь писатель для романа не пожалел. Это, как мне кажется, именно родовой признак приключенческой литературы того периода.

Вельтмана многое роднит с Михаилом Николаевичем Загоскиным, его современником, также работавшим на поле исторической русской прозы, но без применения фантастических элементов. Наверное, если позволить сравнивать, работы Вельтмана являются более своеобразными. Но и тот, и другой, как мне представляется, сыграли значительную роль в становлении жанра в отечественной литературе. При этом сами оказались почти забытыми на 150 лет.

Хорошо, что нам даётся возможность расширить свой читательский кругозор, познакомившись с замечательными произведениями.

- Ты зачем взял книгу, написанную психотерапевтом? — насмешливо спросил меня Максим.

- А что, нельзя? Интересно стало, и фамилия у автора броская, — защищаясь, ответил мне Максим.

- Ты забыл, что тебя к экзамену по психологии не хотели допускать, потому что ты прогулял все лекции и семинары, и преподаватель не знала тебя в лицо? И не допустили бы, если бы за тебя твой завкафедры не заступилась.

- Это было 31 год назад!

- Ты изменился? Ты, кажется, считал, что препарировать душу аморально.

- А если и изменился? Разве не всё на свете течёт и изменяется? И вообще, не заставляй меня отвечать вопросом на вопрос, не выношу этого!

- Ладно, что разошёлся-то? Ну, и как почитал?

- Нормально почитал. Книга, как книга. Если у меня и есть к ней претензии, то они сугубо художественного плана. Само содержание интересно, как обычно бывает, когда классный профессионал рассказывает о сфере своей деятельности.

- Ты считаешь, Ялом классный профессионал?

- Я не компетентен в этом вопросе. Но так считают другие.

- Ах, другие так считают… Ладно, продолжай.

- Так вот, автор в этой книге, как мне показалось, постарался рассказать о психологии преодоления горя. И начал с истории о своей матери и её потере, правда, настолько грубо, что это меня шокировало. Было неприятно читать злые, уничижительные слова сына о матери, даже при том, что он позже развернул ситуацию на 180 градусов.

- Ты неженка, слюнтяй!

- Но в то же время, этим Ялом создал стержень, на который нанизал половину своей книги. Что понравилось — это видимое искреннее желание помочь пациентам преодолеть горе, связанное либо с потерей близкого человека, либо со скорой собственной кончиной. В американской среде труд автора и его коллег, очевидно имел большой успех, принеся облегчение множеству несчастных людей. И за то психотерапевтам спасибо. Тем более, они там жаловались, что управленческий аппарат здравоохранения занимается одной оптимизацией расходов, а не повышением эффективности психиатрической помощи. То есть положительные результаты достигались, как говорится, вопреки.

- Ещё что-нибудь добавишь?

- Конечно. Меня поразило, как открыто автор признаёт, что пациент его интересует лишь 60 минут приёма, а потом исчезает из разума доктора до времени следующего визита. Умом я понимаю, что иначе быть не может, но всё же в этом есть что-то отталкивающе торгашеское.

- Пациенты — его работа, но не его жизнь.

- Ты прав. И он прав. Хочу ещё сказать, что во второй половине книга превратилась в профессиональные байки с, видимо, вымышленным врачом и не менее вымышленными случаями из практики. Второй из них уж точно вымышлен, поскольку коты разговаривать не могут. Кажется, Ялому надо было добить объём. Первоначальная идея с преодолением горя размылась и исчезла из текста. А про смысл жизни вообще ничего не было. Появились грубые ошибки. Например, в одной из глав куратор называет доктора «юным иконоборцем», а пациентка не хочет этого же доктора расстраивать, потому что он — старый человек. А в общем, произведение заинтересовало меня, я раньше не читал такого.

- Оно тебе понравилась?

- Не знаю.

- Отвечай, оно тебе понравилась? Да или нет?

- Что ты пристал?! Неужели всегда необходимо оценочное суждение? Я не знаю, понравилось оно мне или нет. Отцепись!

- Ладно, ладно, не кипятись. Там в твоей книжке их ещё два. 830 страниц как никак. Успеешь сформировать своё, ха-ха, «оценочное суждение»… Текилу будешь? Я лимон порезал!

- Буду. Машу позвать?

- Не надо. Она одна, нас двое. Придушим с тобой друг друга.

- Ага. Ну, твоё здоровье, родной.

- Твоё здоровье. Психическое.