Лапина З. Г. . Учение об управлении государством в Средневековом Китае. Москва. Наука. Главная редакция восточной литературы .МГУ. 1985г. 384с.илл. твердый переплет, обычный формат.

Историки, занимающиеся историей Китая, чаще всего идут по пути её иллюстрирования. Очень много работ, которые показывают политическую историю, масса тех, кто показывает причудливые культы и обычаи этого народа. Это интересно, конечно, но как мы поймём эту цивилизацию, если будем изучать отдельные, небольшие курьёзы?

Есть и другие вещи. Чтобы понять чужую культуру, нужно вникнуть в саму её суть, понять тот язык, через который они реализуют свои представления об окружающем. В конце концов, недаром учёные тратят многие годы на лингвистическую подготовку. Хорошие традиции, заложенные в языкознании продолжились и в советские годы – несмотря на многие и многие репрессии в отношении известных учёных. Традиции до сих пор живы в нашей синологии – большое спасибо тем, кто выдерживал её все эти годы.

Может быть, именно поэтому книга Зинаиды Лапиной получилась такой… немарксистской? Казалось бы, всё на месте, и ссылочки на Первоисточники, и обязательная лёгкая критика «буржуазной» историографии… Однако, прекрасно зная, что дальше первой главы цензор эту муть читать не будет, Лапина писала уже своё. Она не стала фантазировать насчёт феодальной системы, не впала в рассуждение об эксплуатации крестьянства и классовой борьбе.

В центре исследования – трактат XI в., экзаменационное сочинение, написанное чиновником Ли Гоу, которое именуется «План обогащения государства, план усиления армии, план успокоения народа». Большая часть учёных даже сер. 80-х, в которых была написана книга, просто повыдёргивали бы из трактата цитат, разбавив Марксом, и написали бы пафосное сочинение об усиливающейся феодальной эксплуатации и прогрессивности Ли Гоу. Однако Лапина не такова. Её интересует причудливая вязь иероглифов, тот смысл, который в них вкладывал автор.

В современном китайском языке понятие «цзин цзи» означает экономику, и примерно совпадает с западным. Часто его экстраполируют и на прошлое. Однако, как это часто бывает, биномом «цзин цзи» просто обозначили то, что не имело прямого аналога в сознании конфуцианца. В средневековых текстах это понятие содержит в себе целый комплекс различных понятий.

Главное для конфуцианца – семья. Чжин Гоу – государство – это большая семья. Тай Цзу – глава семьи. Тот, кто является проводником воли Неба, носитель благой силы Дэ. Он должен держаться «цзин цзи». Это не просто «экономика». Это целый образ мыслей. «Цзин цзи» — это стремление к бережливости. Бережливость ведёт благородного мужа к совершенствованию. Благородный уж будет всё делать для процветания других, и использовать своё богатство во благо. Низкий человек будет копить богатства и обирать окружающих. Либо безудержно тратить всё на бездумные развлечения. Это неприемлемо для

Конфуцианца. Он должен стремится к совершенству во всём. Если все будут на своих местах, а благо будет распределятся по справедливости, когда каждый будет помогать каждому – тогда наступит гармония в обществе.

Сразу становится ясно, что Ли Гоу, конечно, идеалист. Он пишет о том, как должно быть, и многие слова из его трактата так и просятся на цитаты. Однако он верить в Дао, в путь, ведущий к совершенству, верит, что люди осознают и поймут цену идеалам Кун-цзы.

В целом, книга Лапиной представляет из себя суховатое источниковедение, с подробным лингвистическим анализом. Стороннему читателю лучше вообще не стоит браться за эту книгу – мне, знакомому с Китаем только по университетскому курсу и паре обобщающих рбот, пришлось тяжело. Однако если вы готовы к сложностям восприятия – пожалуйста. В любом случае, понимать китайскую культуру вы будете чуть-чуть лучше.

История исламской цивилизации – это история экспансии, здесь него скрывать. Расширение «дар ал-ислам» всегда являлось одной из главных целей образованной и военной элиты, и они стремились к выполнению этой святой миссии. Однако этим вовсе не ограничивается дух религии Полумесяца. Ислам знал свой расцвет, Золотой век, когда росли города, процветала торговля и ремёсла, когда учёные, писатели и теологи расширяли горизонты видимого мира, и их имена с трепетом уважения повторялись в каждом просвещенном уголке Афразии.

...Сейчас всё забыто. В Мосуле провозглашён новый халиф, первый за последние сотню лет. Его адепты не несут в себе ничего, кроме уничтожения, ради слепой веры, «голого света», злого и жгучего. К чему, зачем, почему? Отчего достижения цивилизации, её великие имена, её открытия забыты и преданы анафеме? Новый халифат несёт в себе только зёрна абсолютного уничтожения, и, возможно, это знаменует окончательный закат Зелёного Знамени… Но культуру его нужно сохранить.

Для того, чтобы сохранить лучшее, что было в исламе, необходимо изучать его историю. В 90-е гг. определённым событием стала книга Исаака Фильштинского, «История арабов и Халифата». По сути, она представляет из себя курс лекций, который московский исламовед-культуролог прочитал в Институте Азии и Африки в 1992 году. Своей задачей он считал описание истории Халифата Аббасидов, который существовал со времени свержения Умаййадов (750 г.) и вплоть до 1517 г., пока Селим не захватил Египет, и не состоялась передачи регалий «амин ал-муминин» в руки турецкой династии.

Впрочем, обширную эпоху духовной власти Аббасидов Фильштинский рассматривает не через призму их политики. Его куда более интересует культура и наука, которая очень быстро выходила из-под контроля не только халифов, но и наиболее агрессивной части уммы. Му’тазилитский калам, рационалалистическое движение, развивавшееся в VIII веке, и получившее сперва поддержку власти, быстро зажил собственной жизнью. Именно его представители переводили на арабский греческих философов, изучали труды восточных учёных, творили свои собственные открытия. Этот многоголосый синтез и породил самую передовую научную мысль Средневековья, в сфере математики, астрономии, медицины, и многих прочих сферах знания. Фильштинский много пишет и о своём любимом предмете – литературе – которая также являлась продуктом синтеза жанров и направлений, порождающая оригинальные, красивые и интересные сюжеты.

Впрочем, Фильштинский не отделяет историю культуры от политической. Основу глав его книги составляет именно история Халифата – сложная, противоречивая. Очень кратко, но при этом ёмко и полно, автор поведал об особенностях правления каждого халифа Багдада, а позже – Каира. История культуры тесно связана с политическими потрясениями разных эпох, считает автор, и небезосновательно. Ряд политических решений раннего времени привёл к расцвету различных шиитских направлений, череда потрясений привела на трон в Каире династию Фатимидов, нагрянувшие с востока сельджуки своей мощью практически свели на нет власть багдадского халифа… Один правитель мог запретить то или иное направление в философии, и тогда его представители подвергались гонениям, другой – поддерживал их, открывал медресе и поддерживал светские науки. Всё зависело и от политической ситуации, которая никогда не была по настоящему спокойной.

В общем, эту книгу можно посоветовать любому, кто хочет узнать больше о «золотом веке» исламской цивилизации. Курс лекций написан в достаточно популярной манере, и его прочтение не составит труда даже тому, кто впервые слышит об этой эпохе. Главное – постичь эту цивилизацию, понять её, причём в первую очередь – самим мусульманам, уровень знаний которых о собственной истории порой чудовищно низок.

Семёнова Л.В. Салах ад-Дин и мамлюки в Египте. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1966. – 217 с.

В этой книге делается попытка привязать к средневековому Востоку марксистского понятия «феодализма». Несмотря ни на что, идеология была в нашей науке практически всесильна, слишком привлекательна и логична была схема, и все спорны моменты истории исследователям приходилось едва ли не насильно уминать в рамки теории формаций. Молодым исследователям казалось, что они идут единственно верным путём диалектического материализма, расшифровывая тайные смыслы мировой истории в готовые и истинно правильные научные схемы, как в три закона Ньютона.

Впрочем, мы немного не с того начали. Речь у нас о вполне конкретном исследовании вполне конкретного места и времени. Смотрим: XII – начало XVI века, Египет. Династия шиитов Фатимидов рухнула, на её престол в Каире взошёл курд Салах-ад-Дин Йусуф ибн Аййуб. В середине XIII века Аййубиды, как называли эту династию, также оказались сметены Муиззом Айбеком, мамлюком – половцем из наших степей, и эта власть продержалась вплоть до завоевания Египта армией османских турок. Период далеко не самый простой, множество источников, большая часть из которых даже не переведена на европейские языки. И тем не менее, молодой учёный Лидия Семёнова, выпускница питерского истфака, берётся за эту нелёгкую в высшей степени эпоху. Почему?

Потому что здесь легче всего найти пресловутый феодализм – вернее сказать, нечто, на него похожее. Один из учителей Семёновой, Сергей Певзнер в конце 50-х публиковал статью о существующем аналоге европейского лена в мусульманских странах – «икта», представляющем собой наделение государственной землёй или доходами с неё служилого человека. Икта, по мнению Певзнера, представлял собой продукт нормального общественного развития, и являлся наследственны феодом, ведущим постепенно к раздробленности и феодальной эксплуатации крестьян.

Семёнова тоже тщательно пытается упаковать материал в рамки теории феодализма. Впрочем, не особо получается – экономическая система средневекового Египта на феодализм не похожа, и автор полностью отдаёт себе в этом отчёт. В Египте икта — ненаследственное владение, с которого, впрочем, мукта (его держатель), собирал весь положенный харадж, ушр’ и джизью до последнего дирхема. В принципе, это можно считать одним из новшеств Салах-ад-Дина в обеспечении своей немаленькой армии, однако – вряд ли элементом нарождающейся феодальной системы, особенно если учесть их частые учёты и перераспределения. Впрочем, отбирать их не разрешалось. При мамлюках система икта тоже не приблизилась к феодализму ни на шаг – наоборот, контроль со стороны государства усилился. Пожалуй, относительно независимыми от государства, и наследственными, были вакфы – земли, которые передавали из госфонда мечетям, медресе, религиозным организациям, мусульманским и христианским – чаще всего новь, однако известны факты и покупки земли в этот статус. В XIV-XV вв. структура собственности усложнилась – появились «ризки» — земли, даваемые чаще всего отставным мамлюкам или их семьям, неотчуждаемые и не облагаемые налогами, и росла доля «мулька» – возможно, полный аналог частной собственности, подвергающейся купле-продаже, и защищенной маликитским законодательством на юридическом уровне.

Отдельная глава посвящена городской жизни в Египте. Цехов и гильдий в них, конечно, не сложилось, но купечество с ремесленниками были относительно свободны в своих предприятиях. Впрочем, государство имело возможность монополизировать доходное производство, а иногда – и попросту запретить тот или иной вид деятельности. Это неудивительно, ведь очень многие ремесленники работали именно на государство, и делало свои товары на заказ чиновникам. Так что далековато городу было до зарождения «капиталистических» отношений…

…И на фоне всего этого многообразия данных тем паче удивительным служит утверждение Семёновой, что феодализм таким образом укреплялся, эксплуатация росла и государство теряло свою монополию на власть. Фактически автор проигнорировала многое из проанализированного материала, показывающего многообразие общественных отношений, которые были намного шире всех и вся схем. Но, несмотря на псевдомарксистские купюры, в книге изучен уникальный материал, который нигде в русской историографии просто не найти, да и в зарубежной – трудновато. Но эта книжка – только не для тех, кто первый раз решил приобщится к истории Востока. Исследование практически целиком социально-экономического характера, и требует предварительной подготовки к ней.

Большинство людей, достаточно отдалёно знакомых с историей Средних веков, и, кстати, историей вообще, ищут какие-то столпы, основания, на которых можно делать широкие обобщения. Так делали достаточно часто. Примеров – несть числа, можно хотя бы вспомнить хрестоматийные «зарубы» на тему «феодализма», когда локальную, жёсткую систему общественных отношений экстраполировали на всю человеческую цивилизацию.

Также повезло и достаточно известным в своё время католическим мыслителям – Адальберону Ланскому и Герарду Камбрейскому. Их сочинения о Tripartitio стали для многих поколений историков идеальной социологической схемой всего Средневековья, вписывающуюся не только в концепции «феодализма», но и отвечающему космологическим построениям Жоржа Дюмезиля. Стоит, пожалуй, напомнить, что Tripartitio – система, разделяющая общество на три «ordines» — «oratores» — молящихся, «bellatores» — воюющих и «laboratories» — трудящихся. Но – как было на самом деле? Есть ли нечто такое, что остаётся в подсознании общества, заставляет вновь и вновь строить свою жизнь вокруг священного числа «три»? Но… Дюби марксист. То есть – материалист. И понятие «коллективного бессознательного» его мало трогает. Интересный поворот для тех, кто знает школу «Анналов» по Ле Гоффу, не так ли? Между тем – разделение на oratores, bellatores и laboratories созрело не на пустом месте. Если это не психологически зревшая в умах конструкция – то что?

Рассмотрим поподробнее. Место действия – Северная Франция, время – XI – XIII вв. Методология? Во французской историографии это именуется histoire-probleme («проблемная история»), объект – по сути, идеология становления истинной христианской королевской власти как помазанника, то есть – отчасти продолжение линии исследования Марка Блока и его «Les rois thaumaturges». В принципе, и интерпретация проблемы у француза лежит в схожей области, в области политическо-социальной идеологии – как части «новой политической истории», «истории идей».

Может быть, сами церковники сотворили подробный конструкт? Да, Дюби пишет об этом достаточно много. Идеально сбалансированное общество не раз всплывает в сочинениях теологов самых разных мастей – идеи, близкие идеям ordines. Иногда их два, а иногда – и три. Естественно, для монахов, корпевших над нравоучительными трактатами, куда важнее было доказать, что их, духовный ordines стоит неизмеримо выше. Но монашество, как показывает развитие мысли тех времён, терпит поражение в борьбе за умы. По мнению Дюби, место главного «виновника» закрепления Tripartitio занимает именно королевская власть.

Скажу ещё раз поднадоевшую уже сентенцию: Дюби – марксист. И культура для него, прежде всего – часть идеологии, насаждаемой классом эксплуататоров… Помните его знаменитую цитату: «феодализм – это средневековый менталитет»? В данном случае я бы поменял слова местами. Исходя из этого, можно сказать, что для Дюби Tripartitio – очередное звено в борьбе за влияние в опасном мире расцветающего феодального строя. X – XI вв. – время «феодальной революции», образование средневекового социального строя во всей красе, и создание системы ordines призывало людей к упорядочиванию, к порядку. В особенности – королевская власть, ведь французский король выступал как Помазанник, стоящий над всей системой… Невероятную выгоду эта система имела и для феодалов – ведь она чётко и логично обосновывала массам крестьян, почему они должны кормить эти бесчисленные орды то ли воинов, то ли разбойников, периодически развлекающихся грабежами и грызней.

Дюби, нужно сказать, в своих построениях очень убедителен – он очень подробно и глубоко рассматривает источники своего времени, касается и популярного «Elucidarium» Гонория Августодунского (XII в.), автобиографии Гвиберта Ножанского и аббата Сугерия, другие источники. Однако, стараясь осмыслить материал, анализируемый Дюби, поневоле приходишь к выводу, что идеологической составляющей здесь дело не ограничивается. В сочинениях представленных авторов – кстати, не только французских, но и англосаксонских – система ordines представлена очень по разному. Конечно, это можно списать на поиски путей формирования идеологии, но… Если бы идея о разделении общества на структурные единицы было бы идеологическим, строго говоря – наносным (впрочем, здесь Дюби на этом вовсе не настаивает), то оно не продержалось бы несколько столетий. Не проявлялось бы снова и снова, в разных вариациях, в разных текстах. Значит, где-то в уголках душ присутствовала эта идея – идея о чётком и объяснимом делении мира, делающим его спокойным, устойчивым и постоянным? Безусловно, это – вопрос. Проблема mentalite человека средневековья слишком зыбка…

Но Дюби всё же пытался найти истоки Tripartitio – правда, исключительно во Франции, не залезая далеко ни за её границы (сделав, впрочем, исключение для Англии времён Альфреда Великого), ни уходя глубоко в прошлое. Занятно, однако, что в рамках Каролингского Ренессанса подобные идеи не высказывались – ни Алкуином, ни Рабаном Мавром, ни Павлом Орозием никем иным. Отчего? Потому что Император Запада не нуждался тогда в подобных подпорках? Потому что круг каролингской «интеллигенции» был закрыт от светских проблем, и не занимался тварным? Или Tripartitio действительно ещё не созрело? Нужно исследовать, изучать опыт других регионов и стран. Возможно, компаративистика сможет дать внятный ответ…

В результате – очень сильная книга, тщательно и дотошно проработанная, честно и открыто выставляющая сам механизм работы историка. Вопрос о соотношении идеологии и, скажем так, «устремлений народа» — тема невероятно сложная и открытая, и Жорж Дюби подпёр её весьма внушительным, едва ли не «замковым» камнем.

Военная история всегда будет популярна среди любителей. Кровавые битвы, красота оружия, большая политика – всё это действительно интересно, действительно привлекает взор. Мы воспринимаем сражение, войну как одно из самых захватывающих и интересных событий истории. Недаром огромным спросом пользуются энциклопедии о великих сражениях, каталоги оружия и доспехов, военные мемуары… И реконструкторское движение приобрело в наше время огромный размах – вспомнить хотя бы Грюнвальдский фестиваль 2010 года. Поэтому книги о военном искусстве всегда будут пользоваться спросом.

Эта книга является памятью моего студенческого увлечения военной историей. Конечно, перед глазами нынче встали иные проблемы, однако интерес – остался. Лет в 19 эта книга кажется шедевром исторической мысли, теперь же возникают определённые вопросы.

Сперва должен сказать, что она небезынтересна. Издание неплохо иллюстрировано. репродукции и фотографии выполнены достаточно качественно, хоть местами – и зернисто (первые были взяты из европейских изданий Osprey). Здесь ярко и доступно показывается ход знаменитых сражений Средневековья, иногда даже – с цитатами из источников, немало сведений о вооружении и амуниции воинов. Но!

Во первых – взглянем на список литературы. Выглядит он внушительно, ничего не скажешь. Однако из содержания книги ясно, что минимум половина, а скорее всего – намного больше, не пускалось в ход во время работы. Использовался Делюбрюк, это точно, Разин, Девриз, Дюпюи, фон Винклер, вроде бы – Перруа, Кесслер, Мишо. Но что делает, например, в списке сочинение Петра Бицилли о средневековой культуре? Что оттуда было взято? Или причём здесь «Песнь о Нибелунгах» — хоть убейте, не могу понять, что Жарков взял из её текста. А книга Михневича о иезуитах? Тоже мне не ясно.

Во вторых. Книга позиционируется, как работа, показывающая эволюцию тактик использования пехоты, в противовес рыцарской коннице. Конечно, толкового анализа здесь мы не увидим – такого как, например, у Эварта Окшотта. Основное – это описание сражений, в исходе которых пехтура сыграла более или менее важную роль – Хафрс-фьорд (872), Куртрэ (1302), Баннокберн (1314), Лаупене (1339), и ещё с десяток других. Единственная цель Жаркова – показать, что не только конницей была жива эпоха средневековья, но и пехота играла большую роль в военном деле. При этом он, в общем-то, забывает о том, что каждому времени и каждому региону соответствует своя специфика, свои индивидуальные особенности. Не было линейного развития военного дела — по крайней мере, до конца XV в., когда начали серьёзно и целенаправленно совершенствовать оружие для пехоты.

Другой недостаток. Повествование вообще не разбивается на части и параграфы, текст един и неделим, что делает чтение несколько неудобным. Между описаниями битв следует краткий рассказ о значении сего события, и перескока к следующей, быть может, совсем иной теме. Книжка лишена структуры как класса – единый текст выливает на читателя огромное количество информации, не давая ему ни передышки, ни времени для размышлений.

Конечно, человеку «в теме» здесь искать нечего. Ну а в целом – ничего. Написано живенько, хотя и без огонька, информации достаточно много. Другое дело, что Жарков, мягко говоря, нетворчески подошёл к делу, и скомпилировал работы других авторов – часто весьма слабо соблюдая последовательность и равномерность этих кусков. Для любителя, впрочем, совсем неплохая компиляция, который позволит несведущему человеку, начавшему увлекаться военным делом, приобрести базовые знания. Так что – рекомендую только новичкам на бурном и тёмном поле исторической науки.

Небольшой блог в ЖЖ — http://alisterorm.livejournal.com/