Сопоставление с итоговым романом Булгакова напрашивается. Но если у классика накал чувств был высочайший, у В. Орлова всё как-то приземлённее, повседневнее, ближе к привычному. К тому же произведение задумано как первое в ряду: «Альтист Данилов» — «Аптекарь» — «Шеврикука»...

Городской романс, городская «фэнтези»... — все эти появившиеся позже термины, намекающие на некую серийность, длительность действа. Продолжения следуют...

Совсем иначе — у Булгакова. Герои отдаются под защиту тёмных сил от безысходности. У Орлова же вся эта «демонология» — одомашнена. Начатый «Мастером и Маргаритой» ряд литературных работ российской словесности образовал на закате советской эры особую комфортную литературную среду, где потустороннее вполне подчиняется героям. Да и сами они оказываются разжалованными демонами, низвергнутыми из высших сфер в столь несовершенную советскую действительность...

Редчайший случай, — в «производственный» роман о передовых представителях советского рабочего класса включена мистическая новелла! Но это, скорее, ранний отголосок Никитина-фантаста. Писатель продолжал пробовать свои силы, — в предвкушении тех времён, когда можно будет обратиться к излюбленным темам...

Сюжет, вполне достойный пера Яна Флеминга, если бы действие не происходило в коммунистическом будущем. На фоне всеобщей благости в сердце южноамериканских джунглей поселяется супертеррорист, начинающий шантажировать всё человечество. Похищающий гениальных учёных и красавиц...

Но как выкорчевать сей сорняк в мире, позабывшем о дрязгах минувшего?

Приём, неожиданный для украинского автора, дебютировавшего в романной форме в 1963 году именно вот таким фантастическим опусом. Впрочем, — произведение очень «харьковское»: тут и седой, но нестареющий Госпром на фоне научно-фантастических достижений техники грядущего, и новые открытия харьковского Физтеха 21в. Однако главное — во всёпобеждающей любви двух харьковчан...

Самое досадное, что произведение так ни разу и не было переиздано и не включалось ни в один авторский сборник, ни в одну антологию украинской фантастики. Осталось как бы незаметным. Быть может, именно поэтому автор вновь обратился к фантастике лишь через десятилетие.

Хотя мир «летучих баллонов» Г. Дж. Уэллса и не оказался истинным пророчеством грядущих войн, произведение всё же осталось приоткрытой дверью в озарения, посетившие одного из великих визионеров ХХ века. Уэллс одним из первых наглядно показал хрупкость казавшегося таким незыблемым бытия — в мире надвигающихся Великих перемен. Это ощущение стало ещё более отчетливым оттого, что показано в восприятии «маленького человека», — с изрядной мудростью сумевшего уцелеть во всех уготованных ему переделках. И вернувшегося к родному дому.

Развёрнутые «попаданские» циклы со временем приобретают, кроме свойств «производственного романа», ещё и отчётливые черты «семейной саги». Вот и главный герой «Азовской альтернативы» решился, наконец, обзавестись семьёй, породнившись не с кем-нибудь, а с Богданом Хмельницким! В остальном перекройка карты Центральной и Южной Европы идёт полным ходом. Автор задался целью убедить-таки читателей в возможности достижения Украиной независимости века этак на три с половиной раньше, чем в «нашей» истории. И это, принимая во внимание беспокойного соседа не только с севера, но и не менее воинственных — с юга и запада.

Поэтому, кроме производственных и матримониальных планов, герою-попаданцу приходится создавать ещё и дипломатические прожэкеты. И успешно претворять их в жизнь! А уж потом — с весёлым пирком, — да и за свадебку!...

В 1970-х авторы советской фантастики нарушают запрет братьев Стругацких на вмешательство в историю, заявленный в новелле «Какими вы будете». (Помните, — один энтузиаст из далёкого будущего принялся отражать танковую атаку на Курской дуге...) Авторы военно-патриотической фантастики, и Мих. Слабошпицкий в т. ч., посылают своих героев на поля сражений Великой Отечественной не только с научно-экспедиционными целями, но и как раз для того, чтобы помочь предкам в отражении агрессии. Чтобы сделать решительный шаг к доблестным «попаданцам», оставалось совсем немного...

Начинается произведение вполне обычно. Главный герой общается с нестарым ещё отцом (пишущим скучнейший и графоманский, в восприятии сына, роман). Из беседы обнаруживается полнейшее взаимное непонимание. Конфликт поколений? Кризис возрастов? (Модные ещё тогда, в 1980-е, темы). Так бы это и можно было квалифицировать, не прибегни автор к неожиданному и вполне фантастическому приёму: отправлению сына во времена молодости отца, в год собственного же, — сына, — рождения...

«Мир одного дня» 1949 г. оказывается для героя тем самым зеркалом, в котором он разглядел ранее для себя невидимое...

Восприятие литературного первоисточника оказалось многократно усилено удачной экранизацией, опирающейся на отличный сценарий. В итоге литературное творение оказалось сложным художественным синтезом: литературной фантастики-приёма, сценарной разработки с филигранной расстановкой акцентов и — блестящей экранизации, — с явными признаками поэтики советского авторского малобюджетного художественного кинематографа.

Соединение поэтики раннего Алексея Толстого, сценарного мастерства Григория Горина и режиссёрского таланта Марка Захарова явило «Формулу любви».

Конечно, ретростилизации не получилось, да и цель такая не ставилась. Но всё же жаль нескольких штрихов литературного первоисточника, которые остались не воспроизведены в экранизации: главный герой в качестве воплощения сврей мечты у А. Н. Толстого выбрал женский персонаж с живописного полотна 18 ст., а вовсе не парковую статую (её оживление — это уже аллюзия совсем иного мифа, — о Пигмалионе). Бытовая достоверность «анимации» кадавра у классика заменена, увы, шарлатанскими потугами киношного «Джози».

Обращение к литературной классике требует известной эстетской изощрённости в деталях, до которой не желают подниматься постановщики. Такая досадная «недоделка» произошла и со сравнительно недавней экранизацией «Барышни-крестьянки». Но здесь уже виноват упадок экологии, — первозданных пейзажей пушкинской поры уж не сыскать... И от парков барских усадеб сохранилось мало.

Но всё же магический синтез двух литературных шедевров с профессиональной постановкой в исполнении великих актёров — состоялся...

Ну вот «альтернатившики» добрались и до Харькова. Правда, не в «нашей» истории, и не в параллельной, а — в «кальке». Это — в одном из бесчисленных вариантов, где храбрые «засланцы» из нашего мира могут творить всё, что пожелают и смогут. Хотя бы — прикончить артиллерийского офицера Бонапарта...

На этот раз задача поскромнее: переломить ход боёв за Харьков в 1942 г.

Харьков... Город, который в «нашей» истории так и не стал городом-героем, — несмотря на всю ожесточённость боёв вокруг него. Несмотря на все успехи «радиоминной войны». — Слишком много Красная Армия натерпелась здесь сокрушительных поражений. А что, если сделать хотя бы одним поражением меньше?

Юрий Валин развивает собственную тему и концепцию межмировых хроностранствий. И главную героиню он выбрал безошибочно: решительную натуральную блондинку Катю. Красавицу и мастерицу боевых единоборств. Казалось бы, — успех обеспечен. Так оно и есть. Но лишь отчасти. Загадка Харькова так и осталась нераскрытой, — несмотря на все вариантные победы над эсэсовской нечистью.

В одном из семинаров харьковского объединения военно-альтернативной истории «Железный Капут» подробно обсуждалась тема связанных с Харьковом альтернатив Великой Отечественной. И все единодушно пришли к выводу: шансов изменить что-либо без «опережающей информации» из будущего, во-время переданной командованию Красной Армии, не было.

Но это, как известно, некорректное решение альтисторической задачи. Как, скажем, уничтожение (очень кстати) гитлеровского фельдмаршала, переигравшего красных командиров.

Впрочем, для авторов новых российских альтернативок преград нет: историю можно корректировать и «некорректно». Пусть и без шансов что-либо изменить к лучшему в нашем, лучшем из миров...

Небезинтересный обзор альтернативно-исторических произведений англо-американской фантастики на тему победившего нацизма. Автором сделана попытка обнаружить принципиальные различия в подходе к альтистории Второй мировой у западных и российских фантастов. Они определяются тем, что идеи нацизма рождены цивилизацией Запада, в то время как для российского массового сознания нацизм — фактор внешний...

Эпиграфом к произведению, думается, не случайно выбраны строки из романа Юрия Тынянова «Смерть Вазир Мухтара». Возможно, в похожей стилистике мог бы описать альтернативную историю и сам классик русской литературы. Обращение к услугам эпистолярного жанра позволяет запечатлеть альтернативные события отстранённо, но и убедительно. Сам автор руководствуется следующим соображением, — стоит талантливо описать событие, никогда в истории не бывшее, и оно возникнет в истории.

Краткая повесть о событиях альтистории России, связанных с частично удавшимся переворотом 14 декабря 1825 г., дана в отрывках из писем. Д. Клугер явно тяготеет к усложнённой, но и эстетически убедительной литературной форме: повествование ведётся от лица А. С. Грибоедова, якобы дожившего в «этой» истории до 1835 г. и успевшего написать трагедию в пяти актах «Петрополис». Альтернативные события кажутся достоверными именно потому, что отражены отстранённо, — посредством доверенных бумаге впечатлений мнимых свидетелей небывалых в «нашей» истории событий.

Статья посвящена «межжанровым» («поджанровым») литературным формам: историческому триллеру и криптобиографическому детективу (квазибиографии). Автор показывает, как произведения нового, ранее не существовавшего поджанра фантастической литературы получаются, в том числе, и из сослагательной подстановки на место классического Великого Сыщика известных «нашей» истории выдающихся и великих личностей. Большое удовольствие статья доставляет как подробное и аргументированное описание техники создания целого нового направления фантастической беллетристики.

В этом произведении, добротно сделанном, как и всё, сработанное М. Нахмансоном-Ахмановым, с наибольшим интересом воспринимаются явные биографические параллели: главный герой во многом, похоже, «списан» с автора. Да и в само название «профессии» глав. героя, — «Крысолов», — автором вложено несколько смыслов.

Не раз в авторской интонации проскальзывают саркастические нотки, — по отношению к ситуации 1990-х, — новом времени «крыс и крысоловов», неоднократно приходившем в Россию (достаточно вспомнить повесть А. Грина с тем же названием, — «Крысолов»). Но если у довоенного классика ведущим художественным приёмом является символизм, у Ахманова всё облачено в одежды детектива и триллера, — с элементами мистики и фантастики.

Эта тема «ловли крыс» проскальзывает и в других произведениях автора, — как видно, обстоятельства, заставившие писателя покинуть науку и заняться литературным ремеслом, не забываются...

Герои романа играют с историей и в историю, подбрасывая в масс-медиа искусно сделанные фальшивки, -начиная с невинной шутки с виртуальным кандидатом, проходящим в парламент. Но, по мере роста «творческих» аппетитов, размах фальсификаций и подлогов растёт, рушатся, одно за другим, самые фундаментальные верования и доктрины, и вот уже, — после очередной профессиональной подтасовки истории Второй мировой, — на центр Москвы обрушивается ядерный фугас, доставленный израильским мстителем. Ткань истории столь стремительно ветшает, что приходится изобретать машину времени, — дабы вернуть всё на круги своя... Произведение, где автор использует наработанные в НФ ходы и приёмы не для создания очередной «альтернативки», но — для доказательства опасности тотального разрушения фундаментальных культурных ценностей.

Одно из немногих произведений «про попаданцев», где автор основательно озаботился бытовой достоверностью: героиня, очутившись в 1941-м, не теряется и, первым делом, выходит замуж, налаживает дела с престижной профессией (становится сотрудницей НКВД), устраивает быт, а там и за прогрессорство принимается. И это всё — за каких-нибудь три месяца до 22 июня 1941-го! Михаил Львович Гуткин относится к своей питомице с изрядной нежностью, а потому ей всё легко сходит с рук, в чём действенную помощь оказывает основательное знание самбо и прочих боевых искусств начала 21 в. И непременные встречи и беседы с товарищами Сталиным и Берией здесь происходят в высшей степени непринуждённо и естественно. Без всякой натуги, характерной для иных «попаданских боевиков».

По множеству сюжетных подробностей роман можно рассматривать как своеобразное пособие по успешному внедрению наших современников и современниц в 1941-й. А уж по части детального описания совершенно секретного советского делопроизводства произведению нет равных...

Сочинители «попаданских альтернативок», быть может, и сами того не подозревая, воспроизводят стилистику популярной советской военной прозы 1930-х — 1950-х минувшего столетия. Прямо хоть включай в серии параллельные тексты литературных первоисточников: «Первый удар» Шпанова, «Далеко на Востоке» Павленко, и проч.

Удивительным в этом произведении представляется почти волшебная недоговоренность. Произведение вроде бы теперь можно «задним числом» отнести к теме Контакта, однако ж во времена написания таковая тема ещё не была развита. Вспоминается повесть В. Я. Брюсова, — «Гора Звезды». И там тоже ранняя трактовка одностороннего Контакта, и — та же недоговоренность, без избыточной рационализации, характерной для позднейшей НФ, когда складываются устойчивые штампы, не изжитые до сих пор. У Джека Лондона на первом плане — также романтическая экзотика. Первопроходцы НФ оставляли простор для читательских домыслов и выбора трактовок, — то, что было, увы, утрачено в последующие десятилетия, — с формированием мифологии инопланетных пришельцев и проч. ...

Эту работу можно бы считать лучшим, на сегодняшний день, очерком творчества уникального — по популярности на Западе — «русскоязычного» автора Андрея Куркова. Со знанием дела приведены подробности литературного развития писателя и его блестящей, без преувеличения, карьеры. Но , увы, — искренне сочувствующий критик слишком увлекся подробнейшим пересказом произведений, из-за чего статья получилась едва ли не самой длинной в «Энциклопедии». Непропорционально длинной, — на фоне других авторов и для энциклопедического издания. Возможно, — это заготовка для будущей книги о популяроном авторе? Но и тогда столь назойливое изложение сюжетов — в ущерб восприятию самого рецензируемого автора.

Сериал-коллаж получает своё дальнейшее развитие. Не удержались-таки авторы от церемонии награждения главных героев высокими правительственными наградами. Пожалуй, — первый случай столь массового и одновременного награждения «попаданцев». Вообще — «эта» параллельная реальность приняла героев сравнительно ласково, — все их начинания пока увенчиваются успехом. И товарищи Сталин и Берия «здесь» куда как понимающие и сочувствующие...

Попытка создать образ реальности, лучшей, чем «наша» вроде бы начинает удаваться. Однако, в истории 20 столетия, — реальной и состоявшейся, — завязано столько роковых узлов, что даже значительным коллективам «форумчан» потребуется неопределённо долгое время, чтобы их распутать (или — разрубить)...

Несмотря на то, что критик назвал произведение «гимном фатализму в исполнении автора альтисторического жанра», Л. Э. Тилтон всё же добилась основательных изменений древнеримской истории, радикально расчистив арену исторического действа от ключевых персонажей. «Война гладиатора», — по драматизму облечённого в форму античного диалога действия, — сопоставима разве что с пьесами Вильяма Шекспира. В результате Римская республика спасена от посягательств нового императора, и Рим избежал очередной гражданской войны... Своеобразный «улучшенный вариант» античной истории.

Лев Николаич Толстой, как известно, фантастику не писал. За что теперь и поплатился, оказываясь невольным соавтором смелых до лихости Н-Ф поделок «а-ля рюсс». Этот американский акцент в русской классике тщательно сохранён переводчиком (замечательный металл назван грозниум, — вместо русского:грозний). Грозниум, — очевидно, для сугубых любителей «развесистый клюквиум».

Впрочем, то ли ещё случается в чащобах альтернативной классики... С лёгкой руки постмодерниста Тимофея Алёшкина Л. Н. Толстой уже сочинил роман «Преступление и наказание». А потому, наверное, и пошли слухи: в среде североамериканских интеллектуалов особым успехом пользуется великий русский писатель — Толстоевски!

Похоже, автор в очередной раз свернул на тупиковую тропу «войн во времени». Все эти спецназы, ведущие схватки за историю... Её и менять-то сеголдня не надо, — достаточно грамотно сфальсифицировать.

А вот над чем автор наверняка не задумывался, так это над тем, каким же это образом Россию будущего можно будет спасти от натовского нашествия путём разрушения республиканского Рима. И как в этом случае вообще появится Государство Российское, — «Третий Рим»... Впрочем, способ вполне радикальный: не будет России, — не будет и агрессии НАТО против неё.

А в остальном — бойко сделанное масскультовое произведение, — исторический боевик с яркими и многочисленными сценами насилия и грабежа и всяческих надругательств. Хорош и «попаданец»: очутившись гол и бос в античной эпохе, сумел-таки завоевать авторитет у вождей как провидец и командир. Но куда ж он теперь будет возвращаться, в какую-такую Россию? Любопытно будет узнать...

Есть, пожалуй, некие «абсолютные» литературные приёмы, создающие иным произведениям ореол непреходящей притягательности. Рассказ Дансейни — из этого ряда. (Так и напрашивается сравнение с уэллсовской «Дверью в стене». Или — с его же «Хрустальным яйцом»). Для создания требуемого эффекта читательского «соприсутствия» и «сопричастности» авторам требуется изрядное мастерство и умение оставить недоговоренность, — предоставив, тем самым, читателю право этического выбора.

Порталы к Недостижимому, Ирреальному, Волшебно-идеальному способно создавать только искусство. Вооружённое мощным оружием символизма. А Лорд Дансейни им владел вполне.

У произведений «попаданского» направления есть два, примерно равных, крыла. Машущих не в такт. Одно направление сопровождается созданием тех или иных «рукотворных» альтернативок. Другое — «войнами во времени». Только сейчас стало вполне понятно, — этот сериал Конторовича — из второго направления. Впрочем, оба направления — суть бесконечная сюжетная игра, — в разном тематическом оформлении.

Однако, сторонники и любители «войн во времени» выбирают не столько стезю альтернативной истории, сколько схватки, — либо за сохранение «статус кво», либо — за уничтожение супостата на корню: чтобы, так сказать, и следа его во времени не осталось... Этакая фант-пропаганда средствами фант-боевика. (А ещё — отражение методики современных информационно-пропагандистских войн, продолжающих «холодную»). Спецназ Свободы» — есть уже такой сериал и в США, — там, конечно же, сражаются «хронокоммандос» из США и СССР, пытаясь стереть друг друга из истории...

Самое печальное, что у «войн во времени» нет быстрого и яркого завершения, как у мастеров «альтернативок». Диверсанты и контрразведчики на машинах времени (или без оных) готовы путешествовать в бурное минувшее сколь угодно многократно, совершая там чудесные подвиги и благополучно возвращаясь восвояси. Вот эта «дурная бесконечность» — самое слабое место творений на тему «войны во времени». Эти боевые действия длятся, пока не надоест автору (или, чаще — читателям)...

Ключом к названию книги служит сентенция из вымышленной «Книги еды» некоего Садовникова, — стихийного диссидента из СССР 1950-х: согласно воззрениям этого ключевого персонажа романа, все люди делятся на «садовников» и «лесников». Садовники — носители созидательного начала, — те, кто стремится мир обустроить и улучшить.

Вся интрига с почти волшебными перемещениями во времени понадобилась автору, чтобы донести через главного героя необходимость осознания своей принадлежности либо к устроителям окружающей жизни, либо — к разрушителям. Есть и третья позиция, — нейтральная: ни то-ни сё. Но как остаться равнодушным, если схватка разрушительных и устроительных начал не прекращается? Автор оставил своих героев на полуразвитии интриги. С одной стороны — вроде бы «хэппи энд», а с другой — новое начало. Но уже другого романа...

В том «Замок Брасс»-2 включено любопытное эссе некоего литературоведа, укрывшегося за псевдонимом В. Реликтов: «Мастер муляжного цеха». Здесь со знанием дела разоблачается «кухня» создания произведений мастера «Новой Волны» — т. н. «фэнтезийных» циклов.

«Тяп-ляп — романы» четырёх основных циклов «фэнтези», выполненные Муркоком, иной раз созданы для эпатажа публики, а иной раз — ради забавной литературной игры, где имена героев произведений несут подспудный смысл, понятный только при внимательном прочтении знающими контекст творчества мэтра «Новой Волны», — включая и его увлечение рок-культурой.

С освоением творческих методов Муркока приходит и понимание того, почему на русском до сих пор не издано ни одного сколь-нибудь полного С/С автора. Российские издатели тяготеют к полиграфической монументальности (пухлые тома в твёрдых обложках), в то время как многие произведения фантаста создавались для дешёвых массовых изданий (карманный формат с броской «психоделической» мягкой обложкой).

Муркок давно отошёл от «фэнтезийных» циклов своей молодости, что и естественно: для классика авангардистской фантастики характерна частая смена направлений и интересов. Между тем, издатели на русском языке наштамповали псевдомонументальные тома «Героической фэнтези», — в различных сериях, оставив без внимания блестяще ироничные и саркастические романы, быть может, и лишённые поверхностной притягательности интриги «фэнтези». Например, — «Хроники Пьята-Пятницкого». Похоже, жанр «истинного Муркока» — вовсе не «Эпос Меча и Посоха», но — весьма актуальные и злободневные произведения на темы альтернативной истории (распространяя её на весь временной диапазон). Есть «альтернативка» и в «Хрониках замка Брасс», но здесь она сдобрена изрядной долей канонических штампов «героической фэнтези».

Спустя сорок лет «после Ефремова» авторы нового поколения НФ начинают игры в «разрушение запретов» классика фантастики. Так, И. А. Ефремов установил т. н. «порог Роба», — цивилизации, не справившиеся с внутренними проблемами, в Космос выйти не могут из-за банальной причины своей гибели.

Автор «Тёмного пламени» попытался переиначить этот запрет классика на свой лад: а могут ли выйти в дальний Космос цивилизации, способные на убийство себе подобных? Ответ — положительный! Со всеми вытекающими последствиями, — в виде скуки «Звёздных войн», и проч. Ясно, что этот приём использован для привлечения читателей. Но как далеко от заветов классика! Невозможно представить себе И. А. Ефремова, пишущего очередной «космический боевик», хотя писатель и не был чужд увлечения яркими образцами «космической оперы» (вроде «Звёздных королей» Э. Гамильтона, — перевод романа остался в архиве Ефремова).

Удастся ли вот такое «переписывание» классики? На этот вопрос может ответить только книжный рынок. Соблазнятся ли читатели 21 века?...

И ещё. Следует отдать должное автору за хронологически вдумчивую аналитику текстов И. А. Ефремова, представленную в авторском послесловии. По крайней мере, это свидетельствует о том, что автор прилагал изрядные усилия к новому «переоткрытию» классика.

Как бы то ни было, автор может вполне претендовать на первенство в открытии межавторского цикла Мир «Великого Кольца».

Что было бы... если бы садовод Иван Мичурин отправился по заданию советского правительства за океан, — на предоставленном ему специальном суперплоту, куда водружена, — вместе с почвенным слоем, — экспериментальная плодоносная флора. Дабы обезопасить путешествие от враждебных посягательств, плот с садовым комплексом эскортирует советская субмарина, а на борту имеется патрульный гидроплан...

На поверку эта «ироничная альтернативка» оказывается постмодернистским «букетом» мотивов и тем: здесь и пародия на «шпионский» роман, и парафраз «Плавучего острова» Ж. Г. Верна, и даже, так сказать, — эзотерическая эротика, — с участием самого альтернативного Ивана Мичурина... Собственно тема альтистории развития не получает, зато наличествует тема нескончаемого трансокеанского странствия, — с разнообразными сюжетными уловками и аттракционами. В том числе, — и с весьма любвеобильным экипажем на борту плавучего садового комплекса (любопытно, что одна из украинских рецензий романа так и называлась: «Про сады и зады»)...

Зная обыкновение автора возвращаться к своим сюжетам, — следует ожидать продолжения.

В этом произведении автор выступил как нечаянный пророк: за восемь месяцев до действительных событий предсказал отравление президента Украины (в романе президент отравлен в 2011-м, в то время как «реале» — в 2004). К эффекту сбывшегося пророчества А. Курков пришёл, последовательно руководствуясь логикой жестокого и чёрного абсурда, доминирующего в политической жизни (не только Украины). Всвязи с точным художественным «попаданием» автору даже пришлось выступить с небольшой лекцией-пояснением перед заинтересованными слушателями из СБУ (украинский аналог ФСБ). Вообще же творческий метод А. Куркова, — своеобразное соревнование в абсурдизме с политической реальностью, — находит постоянный выход в его произведениях. Аналогов этой методике в украинской литературе нет. Наверное, в этом одна из причин популярности писателся в Европе. Брэнд А. Куркова «Русскоязычный писатель №1 в Европе» вполне соответствует действительности.

Андрей Курков, — как мастер журналистской эссеистики, — умеет предлагать неожиданные версии и трактовки жизни героев своих публицистических произведений. Так и здесь возникает образ нынешнего президента Украины, упорно и трудолюбиво «работавшего над собой» в то время, когда «оранжевые» наслаждались властью. Усердная и успешная учёба в столь солидном возрасте (президент отпраздновал шестидесятилетний юбилей) свидетельствует о незаурядных волевых качествах политического персонажа, — что бы там ни говорили его многочисленные оппоненты. Но опять же, возвращаясь к творчеству А. Куркова, хочется отметить его искусство точных парадоксальных характеристик и — точных прогнозов развития политических ситуаций. Думается, автор этого эссе, — как успешный политический аналитик, — ещё не вполне реализован. Будет интересно проследить за развитием этого дара, тем более, что Курков вполне востребован как постоянный корреспондент многих известных зарубежных изданий.

А. П. Бердника интересовала условная модель поведения вульгарного обывателя, наделённого фантастическим всемогуществом. Схожие идеи воплотили и братья Стругацкие (достаточно напомнить «Понедельник...» и «Хищные вещи века»).

Украинский фантаст смело облёк свои идеи в форму сценария кинокомедии, куда вошли бы и сказочно-фольклорные мотивы, и элементы антиутопии-предупреждения. Произведение оказалось опубликовано единственный раз, хотя, несомненно, заслуживает переиздания. Сюжет Олеся Бердника в начале 21 в. приобрёл неожиданную актуальность и воспринимается ныне как метафора бездумного потребительского увлечения доступными сверх-технологиями, — ведущего прямиком к катастрофе...

Ранние произведения и публикации Юрия Никитина ещё ждут своих пытливых библиографов. До сих пор с точностью не известно, какое же произведение автора увидело свет самым первым. Сам автор не вёл скрупулёзного учёта публикаций. Для молодого писателя главным был сам факт публикации, Ю. Никитин даже разработал психологически выверенную собственную систему рассылки текстов своих пороизведений в редакции журналов и газет, — по всему Союзу. Друзей и коллег (тоже в те годы начинающих авторов) он наставлял в том смысле, что гостя в дальних краях напечатают скорее, чем, — при прочих равных условиях, — местного автора, — из простой редакторской вежливости и литературного гостеприимства. Этот психологический приём, кстати, оказался удивительно точным, — и подтверждением тому — десятки ранних публикаций Ю. Никитина, рассеянных в периодике всего Союза...

По моим данным, «Адрес на письме» — вторая по счёту публикация ныне известного фантаста. Первая увидела свет в переводе на украинский.

У современных опусов «про попаданцев» были, несомненно, предшественники. Начало темы было несмелым (напомним о жёстких цензурных рамках). Но это было НАЧАЛО.

Так и с повестью Сергея Абрамова. Теперь на неё ссылаются признанные мастера «альтернативок», так что впору составлять антологию «Начало», где экспонировать советские «прото-альтернативки» читателям 21 века. В массиве советской фантастики 1980-х отыщется не один десяток фант. произведений т. н. военно-патриотической тематики, где наши современники смело вступают в бой с супостатами минувших эпох. Приём межвременного переноса повторяется настойчиво, и явно главное стремление авторов — столкнуть времена в критические моменты истории. Российские и украинские авторы начала 21 в. руководствуются тем же стремлением, — достоверно смоделировать поведение героев в ситуациях критического выбора.

Начало 20 в. — целый клубок событий, определивших во многом судьбы России в 20 веке: русско-японская война, революция 1905 г., попытки радикального реформирования, убийство Столыпина... С дистанции в столетие Глеб Дойников взялся за самое критическое звено: русско-японское военное столкновение, завершившееся гибелью русской эскадры при Цусиме. А что, если переиграть, — используя все инструменты военно-прикладного моделирования операций, — наработанные на интернет-форумах и прочих «тусовках» фанатиков морских сражений? Переиграть русско-японскую с противоположным (не только для России) результатом.

Автор усиливает свои позиции подробнейшим описанием «кухни» создания военных альтернативок. Можно с полным уважением отнестись в завсегдатаям форумов военно-альтернативной истории. С логикой моделирования не поспоришь... Как-то исподволь родилось целое направление «альтернативки», — со своим изощрённым инструментарием и вновь обретённой ловкостью литературных воплощений острых сюжетов.

Обещанная атором третья часть трилогии стала и апофеозом реконструированной альтистории ХХ ст. «Эхо» Анти-Цусимы звучит в грандиозных океанских сражениях у атолла Мидуэй, где флот США одолевают соединённые силы Японии и России...

Созданные на пике советского книжно-кооперативного движения, сборники и прочие книги серий «Румбы фантастики» и «Школа Ефремова» продемонстрировали поразительную по тем временам скорость и оперативность издания, — невозможную всего каких-нибудь лет пять до этого. Энтузиазм многочисленных авторов — участников Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов соединился с хваткой сноровкой комсомольских предпринимателей, весьма кстати пустивших в издательский оборот огромные запасы дефицитнейшей по тем временам бумаги. Результат оказался налицо: за пять лет выпустили фантастики больше, чем вся «Молодая гвардия» за четверь века прежде. С распространением проблем не было, — безотказно действовала сеть КЛФ.

Состав сборников серии «РФ» и «ШЕ» весьма интересен в том смысле, что здесь причудливо соединены под одной обложкой и дебютанты, и редакционные мэтры «Молодой гвардии», и молодые будущие классики. Многие авторы сборников ВТО МПФ после СССР составят «стартовую обойму» независимой российской фантастики...

«Брэнд» (торговая марка) «Школа Ефремова» сработал отлично: ныне значительная часть изданий серии «Румбы фантастики» оказалась по-просту ненаходима. О беспрецедентном коммерческом успехе и говорить не приходится: возникали даже идеи аренды морского круизного теплохода, — для проведения на его борту очередного семинара авторов Всесоюзного объединения молодых фантастов. И провели бы, — если бы не безвременная кончина СССР...

Составители и издатели серии точно учли неутолённый голод на фантастику у сотен тысяч её советских поклонников и любителей. Не учли только одного, — на смену кооперативной самодеятельности идёт куда более мощная волна частного книгоиздания. И все рекорды издания фантастики последних советских лет оказались легко побиты.

Впрочем, первой моделью нынешнего относительно вольного фантастического книгоиздания остаётся как раз серия «Румбы фантастики».

Круг публикаций у авторов опусов «про попаданцев» помаленьку расширяется. А вместе с этим меняется и отношение к самим «попаданцам». Автор уже позволяет себе изрядную расточительность. Это ж надо, — угробить почти всех пассажиров авиарейса... Ещё пару лет назад такое было немыслимо: авторы тряслись над каждым засланцем-вселенцем в минувшее. Как видно, автор не знал, что ему делать, если б выжили при аварийной посадке в 1941-м в с е пассажиры из 21 века. Робко как-то разворачиваются авторы с темой... Ну какая же «шарашка» всего из восьми попаданцев...

Между тем автор, быть может сам того и не подозревая, использует классическую форму почти античных диалогов: капитан госбезобасности — попаданец; тов. Сталин — попаданец. Диалоги составляют большую часть текста и временами несколько утомляют. Но это — издержки производства. А если по существу, — похоже, найдена идеальная литературная форма изложения для «альтернативки». Точнее, — для очередной параистории (параллельной истории)...

Следует отметить и проникновение в российскую «альтернативку» идей «южного варианта» нацистской экспансии (вместо «Барбароссы»). Тема ранее разрабатывалась историческими эссеистами в США и закреплена романом «Африка Рейх». Теперь есть и «наша шарашка».

Попаданчество на «Звёздном Мосту» было щедро представлено тремя сообщениями. Работа А. Логинова, например, вызвала оживлённое обсуждение в семинаре «Вируальная реальность». Отрасль «попаданцы-вселенцы-засланцы» пользуется растущим вниманием авторов и издателей. Не удивительна и награда фестиваля. К сожалению, редко эссе, посвящённые творческой «кухне» популярного направления, оформляются в виде связных текстов. Работа Дм. Казакова, скорее, исключение. Темы, связанные с попаданцами, пока не устоялись, потому, наверное, и интересны авторам и читателям. Канонизация, если и наступает, то скорее, ироническая, — вроде знаменитых «четырёх правил попаданца».

Остаётся выразить надежду, что усилия авторов по осмыслению темы, будут всё же отмечены публикациями в известных сборниках и хотя бы в периодике.

Отнесёмся снисходительно к ранней антиутопии автора. В год её первой публикации увидел свет только самый первый сборник фантастики Андрея Куркова. Но и в этом раннем опусе уже прослеживается внимание к социальному критицизму, — вместе с умением строить актуальную интригу. С тех пор этот рассказ включался в авторские сборники, по крайней мере, трижды. Но всё это в 1991-м ещё находилось в грядущем. Равно, как и будущая европейская слава автора, которая придёт по прошествии всего каких-нибудь пяти лет...

Горячий сторонник «красной утопии», Дм. Дудко настойчиво конструирует миры с доминирующим на всю планету СССР. Эти построения пока ещё ни разу не оформлены автором в произведении «крупной формы». Так что вот это небольшое произведение может служить, пожалуй, планом-конспектом будущей крупномасштабной «альтернативки». Героями её станут не только «камео» (аналоги известных «нашей» истории личностей), но и рядовые граждане несбывшегося мира, — ведущие упорную борьбу со всяческими империалистическими агентами...

Ну почему т.н. «оригинальные сценарии» воспринимаются как слабые адаптации давно известных зарубежных произведений-«блокбастеров», — как неуклюжее приспособление к нынешним российским условиям, — с зыбкой стабильностью и попытками «переплюнуть» Запад хотя бы в пределах МКАД. Вот и очередная разновидность Супермена-юниора под псевдонимом Чёрная Молния воспринимается, в лучшем случае, как реклама советского авто-«ретро»...

А герой, обретший нежданное могущество, оказывается персонажем одноразового применения.

Тупиковый путь сценарного творчества, а ведь есть примеры поразительно удачных реализаций вполне фантастических сюжетов на «советской почве». Вспомнить хотя бы «Зеркало для героя», где и сценарий можно рассматривать как самостоятельное и полноценное литературное произведение.

Комментаторы «Аниары» отмечают наличие немалого массива заимствований в поэме, — автор, прежде всего, использует словотворчество из самых разных европейских языков, в т. ч. и славянской группы. По-видимому, только шведского оказалось слишком мало для выражения обуревавших автора идей и чувств. «Аниара» переведена в мире на пару десятков языков, так что это произведение наверняка можно отнести к разновидности «прото-сетевой литературы», — в восприятие произведения сделали свой вклад немало профессионалов от литературы.

Конечно же, перевод на русский стимулирован самим фактом присуждения Нобелевской, как то, кстати, уже произошло и с научной фантастикой Доррис Лессинг, — оперативно переведены, в т. ч. и на русский, и изданы обширные циклы её фантастики.

Поэзия и фантастика — две родственные стихии, часто и та, и другая весьма сложны в постижении. А богатство ассоциаций зависит не только от автора, но и от читателя. К слову, иные поэты считают, — если у их творений есть хотя бы ОДИН читатель, произведение уже достигло своей цели, а автор выполнил свою миссию...

Российские антологии, посвящённые альтистории, настолько редки, что критиковать их составителей как-то не хочется. Тем более, Владислав Гончаров стоит у истоков специального альтисторического составительства в России и уже имеет определённые в этом заслуги.

В англо-американской традиции составления антологий «сослагательной истории» принято разделять художественные и «нехудожественные» произведения. К последним относятся небеллетристические произведения, по содержательности иной раз не уступающие признанной классике альтернативки. Их авторы — как правило, профессиональные историки, стремящиеся в форме альтисторического очерка представить волнующую их тему и «узловой момент».

Российские составители чаще всего пытаются совместить оба потока в одном сборнике, — такое происходит, скорей всего, от недостатка материалов и очевидного стремления представить тему как можно разносторонней. К тому же нет и «русскоязычной» традиции интеллектуальной альтисторической очеркистики, она только торопливо создаётся (конец 20-нач. 21 ст.) Англо-американцы опередили нас в этом почти на столетие.

Так что ничего удивительного в том, что яркая символико-метафорическая повесть Д. Клугера (давшая название антологии) помещена под одной обложкой с «модельно-игровым» произведением С. Переслегина и его же статьёй.

К сожалению, подобные антологии «у нас» не образуют выразительные составительские ряды, как то происходит, например, в издательской реальности США и Великобритании. Вот и сама серия «Имперский генштаб» уже закрыта. Составителям не в чем продемонстрировать своё искусство. В этом и состоит главная и досадная подробность. А уж недостатки оформления обложки, — с изрядной лубочностью и схематичностью, — уходят на второй план.

Когда-то, сорок лет назад, нашёлся составитель, рискнувший собрать в антологии произведения, отвергнутые редакторами. Получились ныне хрестоматийно известные «Запретные видения», а их составитель — Харлан Эллисон, вошёл, благодаря этому смелому поступку, в энциклопедии фантастики.

Произведения, «выламывающиеся» из привычного и уже надоевшего, и определили потенциал НФ к развитию. Но остались ли пространства «Новых запретных видений» сегодня?

Возможно, из-за полнейшего отсутствия цензуры, ныне собрать материал для подобных издательских сенсаций уже и не удастся...

Остаётся уповать на пресловутый «неформат»...

Одно из произведений, открывших тему «хроноклазма», — ещё во времена, когда и самого этого термина не было. Затерянное на страницах старой периодики в 1910-м, заново было открыто и опубликовано в новой ред. перевода Евг. Брандисом в 1970 г. Продлись редакторская и составительская деятельность Брандиса подольше, — возможно, произведение и вошло бы в антологию прото-альтернативной фантастики. Эта жемчужина старинной фантастики ещё ждёт своего нового переоткрывателя.

Североамериканский знаток альтистории обратил внимание на «многие аллюзии» этого произведения П. Крусанова с романом В. В. Набокова «Ада», — единственным, пожалуй, у классика романом с явными н.-ф. и альтернативно-историческими мотивами: те же мистические границы загадочного государства «Амероссия», странствия из одного пространства-реальности в другое, и мн. др. А у Крусанова — тоже реверансы в сторону североамериканской альтистории, — с победившим Югом, — что, впрочем, не помешало освобождению североамериканских негров, через семь лет после подписания Грантом капитуляции, — несколько запоздалой «вольной», когда рабы уже успели уйти в диаспору по всему миру. Вот эта общность прозы двух русских авторов — явный симптом возвращения российской, — не всегда изящной, — словесности к пути естественного развития, не скованного цензурой и догмами идеологии.

В остальном аллюзии, очевидные для заокеанской образованной публики, по-видимому, в новинку для современной России. Возможно, для того, чтобы соспоставить творчество этих двух писателей, и понадобилось сверхпространство альтернативной истории...

В романах-сериалах «про попаданцев» уже нарабатываются типовые приёмы: очутиться следует уже не в «родном» прошлом, но непременно — в параллельной реальности. — С параллельной же историей. Как и в означенном произведении. Тут и спросу меньше, и можно позволить себе известные вольности. Да и с точки зрения читательской занятнее: скажем, обнаружить самодержца Николая Первого — царём-Освободителем куда как неожиданно, особенно в отсутствие декабристского восстания. Словом, — некий облегчённый вариант российской истории, где и «прогрессировать» империю не в пример легче, чем в «нашем» кромешном варианте...

Волей-неволей поверишь в успешность всех начинаний героя, -всего-то за каких-нибудь полтора года пребывания в «параистории» исхитрившегося заложить оружейный заводик в Сестрорецке. А там, глядишь, и до серийного выпуска «калашей» — рукой подать... И сразу за Отечество, пусть и параллельное, становится спокойно...

Масса альтисторических возможностей утрачена из-за того, что Германия и Россия (СССР) в «нашей» реальности в ХХ в. так и не стали союзниками, а бывший генсек КПСС был провозглашён «лучшим немцем года» лишь накануне распада СССР.

Автор разрабатывает редкую для «альтернативки» тему Континентального блока мировых держав (мечта евразийцев всех времён и народов!). В не менее редкой, увы, ныне литературной форме произведения — «без попаданцев». Здесь Континентальный блок — коммунистический, а потому — самый монолитный и устойчивый. Без сомнительных попыток объявить союзниками коммунистов и нацистов, хотя и этот вариант приводит к парадоксальным результатам, зафиксированным уже если-исторической фантастикой.

Вся сложность создания подобного рода произведений, — в придании тексту об альтернативной реальности убедительности. Поэтому к месту использован приём «экскурсанта по альтистории», — здесь его функции в 1984 г. АИ с успехом выполняет ветеран и историк, — писатель из Австралии, автор «Континентальной войны», — путешествующий по отгороженному местным вариантом «железного занавеса» Новому миру. По всей видимости, это путешествие ещё продолжится...

Если попытаться определить жанр этого четырёхтомного сериала, — самым точным, пожалуй, будет: «альтисторическая сказка». Все признаки сказочного сюжета: волшебные предметы, сообщающие герою известное всемогущество, невиданное богатство, руку и сердце иноземной принцессы, и проч.

Впечатление сказочности лишь усиливает галактический антураж, — фантастическое наследие древних сверхцивилизаций, мгновенные перебросы на сверхдальние расстояния, и т. п.

Можно только догадываться, что подвигло автора отправить героя из обжитой уже реальности альтисторического боевика в действительность «другой оперы», — космобевика. Но, впрочем, и то, и другое, одинаково принадлежит стихии сказки. И действует тут всеобщее правило: «не любо, — не слушай, а врать не мешай»...

В итоге развития вполне сказочного сюжета получился вполне же предсказуемый глобальный «Русский Мир», — раскинувшийся настолько широко и привольно, насколько это возможно было автору вообразить. Складывается впечатление, что автор первоначально намеревался пойти «другим путём», — тут и нестыковки вариантов названий, и даже обложка четвёртого тома, сделанная будто бы для совсем другого произведения. Скорей всего, автору и самому хотелось поскорей узреть результаты подвижнических усилий своего героя. Что и удалось к концу четвёртого тома.

Весь пафос «попаданчества» укладывается в ёмкую формулу: «если бы я был...» Именно такой зголовок имеет изданная ещё в 1976 г. в США антология, составленная десятью историческими фантазиями. Как поступить, очутившись на месте того или иного исторического персонажа в переломный момент его жизни и деятельности? Для того и существует историческая «если-логика». Правильно и во-время заданные «если-вопросы» питают сегодня интерес к альтернативке.

Нельзя сказать, что Г. Романов ступил на непроторенную дорогу. До него аналогичный сюжет уже использовали Игорь Андреев, — «Воспоминания о неслучившемся» (2003) и Владимир Коваленко («Крылья Империи»), — 2009.

Андреев обошёлся без приёма «попаданец», но в обоих сюжетах Екатерина Вторая гибнет. Этот вариант, — «Россия без Екатерины Великой», — стал популярен на фоне публицистического разоблачения мифов о «золотом веке Екатерины» (см., например, — книгу Буровского).

Используя идею «попаданца», можно из любого персонажа сделать великого человека и национального героя, что уже сделано, к примеру, с Николаем Вторым. Так, и из Петра Третьего при желании можно сотворить ещё одного Петра Великого. Но не много ли получится на весь 18 век?..

Как ни странно, тема Спартака (победителя) в альтернативке особым вниманием у авторов не пользуется. Если считать цикл А. Валентинова, это — второе обращение к теме. Но если у мэтра альтернативки и криптоистории внимание сосредоточено на философии истории и её Роке, — роман Поротникова — первая попытка послать в штрафбат... то бишь, — в гладиаторскую школу к Спартаку, — очередного «попаданца». По всей видимости, с самыми решительными намерениями: довести дело вождя до победного конца. «Рим должен быть разрушен!»

Сравнительно недавно в переводе на украинский опубликовано любопытное произведение Лоис Тилтон, — писательницы из США, — альтернативка «Война Гладиатора», — в редкой ныне литературной форме античного диалога.

Беседуют Крикс и Варрон, — бывший гладиатор с римским историком. В «этой» истории Крикс уцелел, как уцелела и Римская республика. Это произведение названо «гимном фатализму», ибо несмотря на сожжение Рима и гибель всех основных действующих лиц: Спартака, Юлия Цезаря, Помпея и Красса, — «ничего не изменилось». Это, так сказать, «нулевой вариант», — наименее интересный в альтистории.

Вариант с «попаданцем» запрограммирован на радикальное позитивное (для Спартака) решение, которое и воспоследует с неизбежностью. Судя по названию сериала, довольно нескоро.

Но эхом звучит в эпохах клич болельщиков: «Спартак!!...»

Сборники этой серии являются памятниками госиздания фантастики в ГДР и — усилиям антолгиста Эрика Симона. Именно в «Световых годах» была опубликована библиография изданной в ГДР фантастики (соавторы — Олаф Шпиттель и Эрик Симон). Всего в ГДР успело выйти шесть антологий, седьмая увидела свет в 1999-м, когда ГДР уже прекратила существование. Эрик Симон получил в том же году немецко-австрийскую премию имени Курда Лассвица — именно за издание этого заключительного сборника. Как говорится, — рискнул и выиграл!

Художественное оформление сборников было беспрецедентно: супера имели двустороннюю (!) цветную печать, превратившись, скорее, в постеры; цветными и чёрно-белыми иллюстрациями щедро насыщался текст. Словом, во многих отношениях издания остаются непревзойдёнными.