Фрагмент интервью опубликован: В каждой комнате и на окраинах Вселенной: [Ответы А. Громовой и братьев Стругацких на вопросы корреспондента журнала Д. Тарасенкова] // РТ (Радио. Телевидение) (М.). — 1966. — № 17. — С. 2.

https://fantlab.ru/work353556

Андрей Платонов "Юшка" — не фантастика

Впервые: РТ (Радио-Телевидение). 1966. № 17.

https://pda.coollib.net/b/613203-andrey-p...

*

РТ программы : иллюстрированный общественно-политический еженедельник / главный редактор: Б. Войтехов. — Москва : Тип. газеты "Правда", 1966-1967. — 28 см.

https://search.rsl.ru/ru/search#yf=1966&a...

*

Прим. Fremus: «Говорит и показывает Москва» — центральная советская еженедельная газета, издаваемая Государственным комитетом СССР по телевидению и радиовещанию. «Говорит и показывает Москва» — это отражение программ советского телерадиоэфира, которые смотрели и слушали все советские люди. В газете публиковалась подробная, аннотированная теле- и радиопрограмма на неделю с расписанием волновых каналов вещания, анонсы передач и культурных событий, интервью с артистами, режиссёрами, музыкантами и другими деятелями искусств. В газете всегда присутствовали отдельные страницы, посвещённые детским передачам, школьному и самообразованию, спорту и физкультуре, театральным и кино- премьерам, советам и развлечениям, включая новый комплект утренней гимнастики и развивающий кроссворд на последней странице.

  Появившись на свет 1 февраля 1925 года под именем "Новости Радио", еженедельник впоследствии несколько раз меняет своё название. В 1928-1967 он выходит под именами "Радиослушатель", "Говорит Москва", "Говорит СССР", "РАДИОПРОГРАММЫ", "ТЕЛЕВИДЕНИЕ и УКВ" и

авангардным   " РТ " , который к началу 1968 года транформируется в "ПРОГРАММЫ РАДИО и ТЕЛЕВИДЕНИЯ", плавно перешедшие к 1973 году в обновлённый еженедельник «ГОВОРИТ и ПОКАЗЫВАЕТ МОСКВА». А ещё через 18 лет, в связи с глобальными изменениями в стране еженедельник переименовывается в "Семь дней" , продолжая выходить с 1991 года под новым названием.

https://fremus.narod.ru/tv-radio.html#rt3

*

Журнал РТ Радио.Телевидение (или РТ-программы)

Общественно-политический иллюстрированный еженедельник

Москва Комитет по радиовещанию и телевидению при Совете министров СССР

Мягкая обложка, плотные страницы, очень большой формат 28,5*41 см, 16 с.

A3 — формат бумаги, определённый стандартом ISO 216, размером — 297×420 мм

*

*

Людмила Сёмова. Фотография в журнале «РТ-программы»

В основу статьи лег анализ полного архива журнала «РТ-программы»

1. Период после Великой Отечественной

войны в истории советской фотографии

изучен слабо. За гранью внимания исследователей пока остается как творчество

выдающихся мастеров 1950−1960 гг., так

и фотографическая политика отдельных

изданий. На фоне массива советских СМИ

1960 гг. журнал «РТ-программы» (далее

«РТ») стал авангардным, прогрессивным

изданием. Журнал выходил с мая 1966 по

декабрь 1967 г. Главным редактором до

декабря 1966 г. был Б. Войтехов1. Тираж

издания составлял 300 тыс. экз., журнал

выходил на 16 полосах, имел цветные обложки и цветные вкладки, интересно, что

главный художник Н. Литвинов (дизайнер

внешнеторговой рекламы) создал собственные шрифты и стилистику.

2. Особенности визуальной концепции издания

Обложки журнала «РТ-программы»

с преобладающими красным, черным и

синим цветами представляли собой фотомонтаж, фотографии, фотокомпозиции,

фоторепродукции, либо (в редких случаях) были рисованными или шрифтовыми.

Последние выглядят менее броско и привлекательно.

2) На обложке, приуроченной к 25-летию

перехода Красной армии в контрнаступление под Москвой, − выдержка из сообщения Совинформбюро от 12 декабря 1941 г.

3) К 19 ноября – Дню ракетных войск – номер вышел под обложкой с изображением Царь-пушки и надписью: «Она ни разу не выстрелила»

4) На обложке номера

к 50-летию Октябрьской революции – репродукция царского трона, проткнутая нарисованным штыком красного цвета

5) Обложка с изображением трех популярных

дикторов

6) – яркий пример фотомонтажа

Лаконичны и визуально привлекательны

фотокомпозиции на обложках «РТ»:

7) каска с лавровой ветвью на красном фоне и

лозунг: «Наша победа – на страже мира.

1941−1966»

8) Или обложка без политического подтекста: открытый, тщательно упакованный к отпуску чемодан, в котором сверху лежат радиоприемник и фотоаппарат; надпись по краю: «А ваш уложен?»

В обложках используется и средний, и

крупный план, и деталь. Напоимер, крупный план раковины, подпись под изображением рассчитана на ассоциативноемышление: «Приходилось ли вам слышать,

как поет морская раковина? Именно она

подсказала конструкторам форму нового

радиоприбора, который передает музыку

в сопровождении радужной игры красок.

Разговор о совместимости звука и цвета

идет на 10-й странице журнала»10.

На второй полосе – рубрика «Из собрания “РТ”». Анонсируется передача ЦТ

«Шедевры мирового искусства», выходящая в эфир по четвергам, и регулярная

передача Всесоюзного радио «По залам

музеев»: цветные репродукции и колонка

текста представляют как творчество отдельного художника, так и целые направления

в искусстве. Полоса, решенная подобным

образом, выполняет рекламно-образовательную функцию.

Одним из приемов оформления служит

«заходная»11 черно-белая фотография на

развороте 2–3, напечатанная либо распашкой на 2/3, либо на целую полосу на странице 3; на странице 2 при этом обязательно присутствует текст. Программа передач

печатается в узкой рамке по низу станиц.

На следующей полосе публикуются эмоциональные фотографии (см., например,

фото Н. Свиридовой12, (рис. 3), исторические снимки и репортажные кадры13.

Обложки журнала «РТ», цветные развороты и «заходные» кадры в начале каждого

номера не только выполняют рекламную

функцию, привлекая внимание к аннонсируемой передаче и к изданию в целом,

но обладают самостоятельной художественной ценностью.

Жанрово-тематическое

разнообразие фоторяда «РТ»

Фотозаметка как «форма оперативного

отображения положительных и негативных сторон социальной действительности»14, в «РТ» не встречается, т.к. журнал не

был новостным изданием, факты, к которым обращались фотожурналисты, имели

временнýю значимость.

Фоторепортажа как рассказа о событии с началом, кульминацией и финалом

на страницах «РТ» также не найти. Так, на

одном из разворотов в подписи значится:

«В поисках завтрашнего дня. Фоторепортаж с Дальнего Востока, оттуда, где начинается утро, сделал для “РТ” геолог Лев Суллержицкий», но из четырех кадров – три с

видами горных вершин, парящих гейзеров

и прибрежных валунов, на одном – запечатлен отдых геологов (рис. 4)15.

Отдельные снимки, снятые репортажным методом, подходят к определению

фотозарисовки. В послевоенный период

«фоторепортеры все чаще используют такой метод, при котором документальность

изображения сочеталась с передачей эмоций»16. Однако фотозарисовка не показы-

вает публицистического осмысления материала автором: разворот «14 октября по

второй программе – Дальний Восток» (две

фотографии С. Журавлева: работающий

цех завода «Амурсталь» и цветы в тайге)17.

А разворот № 33 за 1967 г. «По пути Радищева в Усть-Илим» (рис. 5) составляют три

фотографии А. Макарова (АПН).

«Землепроходцы ХХ века» (молодежная

бригада, расположившаяся на краткий отдых на досках)18; «Мы в скуку дальних мест

не верим» (влюбленная пара)19 и «Короткая

летучка. “Куда перегоним сегодня экскаватор?”» (рабочий момент)20. Фотозарисовки

в журнале «РТ» выполняют информационно-познавательную функцию.

Фотокорреспонденция, которая «отличается от фоторепортажа тем, что не отображает развитие события, а осмысливает сложившееся положение дел в той или

иной сфере действительности»21, тоже не

находит места на страницах журнала «РТ».

Практически не представлен и фотоочерк

как серия, построенная на литературной

основе и визуально отражающая ход мысли автора. Единственное, пожалуй, исключение: фотоочерк В. Тарасевича «В двух

горизонтах» – о рабочих рудника «Комсомольский» в Норильске22. На третьей полосе – работа в шахте, в трех фотографиях на четвертой – занятия в музыкальной

студии, на вечерней лекции и в спортивном зале. Одна из публикаций может рассматриваться как близкая к портретному

фотоочерку, когда «воплощается образ человека, одновременно через его портретную характеристику раскрывается какоелибо явление общественной жизни»23

Но именно таков в воображении фотографа

образ города, древнего и постоянно обновляющегося.

Выделяется тема, которую мы бы назвали «От Москвы до самых до окраин». Ее

цель – представить читателю отдаленные

области с их природными особенностями,

характерными красотами, людьми, живущими там. В материале Л. Иванова «Соловецкие острова» (рис. 9) четыре кадра:

рыбацкие лодки у каменистого берега на

рассвете; синее озеро в окружении могучих лесов в солнечный полдень; пятиглавый деревянный храм на закате; силуэт

монастырских башен на фоне облачного закатного неба с отражением в водной

глади29. Само упоминание места, связанного с периодом сталинских репрессий,

уже было смелым шагом.

В материале Г. Копосова «Льды и люди»

тоже четыре кадра. Антарктида представлена фотографом в поэтизированном, но

не приукрашенном виде, зритель заражается его искренним восхищением мужеством полярных исследователей30. Жизнь

Заполярья, Чукотки, Суздаля, Таллина, Ленинграда нашла воплощение в других материалах на страницах «РТ».

«Индустрия социализма» – так можно

назвать еще одну масштабную тему. В красно-черной гамме решены Н. Рахмановым

два снимка «Лазер»31. Даются анонсы передач Всесоюзного радио «Космос», «Математика, кибернетика, жизнь» и передачи Центрального телевидения «Знание».

Как в 1930 гг., так и в годы 1960 гг. было,

чем гордиться.

На страницах советской прессы всегда находила место тема «Человек труда».

Героями для фотографов «РТ» становятся рабочие, колхозники, интеллигенция:

(«Хлебороб» А. Перевощикова32; трактористы «На жатве» Б. Тинкуса33; школьная

учительница, снятая сквозь ряд тянущихся

рук, «– Я! – Я! – Я!» Н. Свиридовой34). Тема

«Память о войне» находит выражение в архивных снимках и в современной съемке.

Так, на фотографии Н. Свиридовой «Судьбы»

мы видим стоящих в развалинах пожилого

мужчину и молодую девушку в состоянии

глубокой задумчивости. Прочитав заметку,

мы узнаем их историю, начавшуюся в дни

жестоких боев за Сталинград35. В заметке

аннонсируется радиопередача «Три судьбы», которая должна прозвучать 9 мая.

«Спорт и танцы» – тема, решение которой

во многом строится на отражении динамики, красоты и эмоциональности (М. Муразов «На коньках под куполом»36; А. Макаров «-? -!» (кадр с футбольного матча)37;

А. Макаров «Новый щелкунчик»38). Отдельный сюжет на страницах журнала − модные показы. В № 10 за 1966 г. появляются

девушки в летних платьях и открытых сарафанах, большинство в скромных платочках,

а одна – уже в шляпке. Их позы свободны

и естественны (фото А. Макарова).

Традиции и новаторство

фотохудожников 1960 гг.

(на примере «РТ»)

Историк фотографии М. Сидлин выделяет

несколько новаторских приемов, свойственных фотографам-«шестидесятникам»39.

Один из них – использование традиционной символики с новым смыслом.

В фотографии В. Лагранжа «Голуби»40, ставшей символом 1960 гг., Красная площадь

предстает местом прогулок, а «туристическая картинка приходит на смену военноспортивной»41 (вспомним Москву в работах Н. Рахманова) – тоже город-праздник,

красивый и в будни, и в праздники.

Противопоставления динамичного и статичного в рамках одной фотографии в «РТ»

мы не нашли. Есть динамические сцены с

броской подачей материала. И есть варианты противопоставления на полосе, но не

столько динамичного и статичного, сколько – старого и нового. Этот прием можно

уверенно отнести к традиционному для

советской фотожурналистики.

«Решающий момент» в репортаже становится одним из правил съемки в 1960 гг.

Однако примеров этого приема в «РТ» тоже

нет, т.к. на страницах журнала репортажа

как такового нет. Есть примеры традиционной постановки под репортаж.

Фотографика – прием, при котором объекты снимаются в виде силуэта на светлом

фоне. В журнале «РТ» есть немало примеров с использованием этого приема. Будничный эпизод превращается в интересный сюжет, а производственный момент

становится поэтическим рефреном. Ни в

одном случае использование фотографики не только не вызывает возражения, но

и кажется единственно возможным вариантом решения сюжета (А. Федосеев «Последний этаж»42. Силуэты девушек-маляров

на фоне окна (рис. 10); Н. Рахманов «Телеоператор»43. Силуэт на фоне конструкции

телебашни, двойная экспозиция.)

Прием съемки через стекло в широкое

употребление входит также в 1960 гг. Используется изобразительная разница в

масштабах переднего и дальнего планов

и другие оптические и визуальные эффекты (вспомним вид из Останкинского дворца через зажженные свечи на строящуюся

телебашню» Н. Рахманова).

«Взгляд сквозь предмет – одна из ярких

особенностей нового шестидесятнического видения»44. Сыплющееся зерно, искры

пламени, танец метели служили средством

усиления динамики, соответствующей настроению перемен. Как вариант съемки

через предмет – использование мелких

предметов первого плана. По признанию

фотографа Д.Донского, иногда фотокамеру

помещали в траву и снимали новый строящийся дом. Живописный первый план

скрывал мусор, который нельзя было бы

исключить из кадра при съемке с уровня

человеческих глаз. Возможно, именно так

и получился кадр Н. Рахманова «Москва в

старом и новом»45, где строящийся высотный дом снят через одуванчики.

Нерезкие снимки движения – еще одна тенденция 1960 гг. − безусловно, динамичны, а в цветной фотографии особенно

красочны (М. Муразов «На коньках под

куполом»46; С. Журавлев «Воздушный парад в Домодедово»47 − кадр взлетающих

самолетов и кадр с парашютистом).

В журнале «РТ» много примеров ракурсной съемки. При выборе и верхней,

и нижней точки фотографы используют

такую оптику, которая не деформирует

до неузнаваемости реальные объекты

(С. Журавлев «Останкино по вертикали и

горизонтали»48 − строящаяся башня снята

с нижней точки (рис. 11); Я. Рюмкин (без

названия) − вспаханное поле с трактором

на дальнем плане − верхний ракурс49).

Наше внимание обратили на себя еще

несколько изобразительных приемов в журнале «РТ». Один из них можно назвать «человек в расфокусе». Традиционно человек

считается главным объектом изображения.

И даже если он находится на втором плане, резкость наводится на него. Оказалось,

возможно и обратное решение (Л. Лазарев

«Творчество»50, молодой конструктор на втором плане снят сквозь предметы творчества, лежащие на стеклянном столе, рис. 12).

«Литейщик М. Зограбян»51 снят фотографом В. Севояном сверхкрупным планом,

в грязи и каплях пота, что было новым для

середины 1960 гг. Подобные изображения «неотмытых шахтеров» появились в

журнале «Советское фото» только в начале 1970 гг.

Визуально красив и эффектен прием

мультиэкспозиции. Как и нерезкие снимки

движения, он характеризуется внутренней

и внешней динамикой. Например, В. Арманд и Ю. Капитанов «Дирижер Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и ТВ»52 в двух фазах движения

(рис. 13).

Традиционный прием, используемый

фотографами «РТ», − постановка под репортаж. Считается, что этот прием вошел в

практику советской фотожурналистики в

1920−1930 гг., однако еще в ранней фотографии использовался метод постановки

«живых» жанровых картин, сначала в ателье, а затем и на пленэре (Ю. Капитанов.

«Молодые люди перед экраном телевизора»53; «До школы один поворот»54).

Прием использования контрапунктов в

изображении, построенный на сравнениии противопоставлении, выработанный советскими фотожурналистами в 1920−1930 гг.

также прослеживается в «РТ», хотя и не доминирует. Столкновение противоположностей наблюдается как в одном кадре, так

и в двух, расположенных рядом (Г. Зельма

«Новые посиделки»55 − посетительницы

картиной галереи, сидя на банкетке, смотрят на картину с сидящими деревенскими

девушками (рис. 14).

Соединение кадров на странице или

развороте не противопоставляет их, скорее один дополняет другой, создавая некое высказывание в форме диптиха. В материале С. Журавлева «Дальний Восток» на

одном кадре – цветы в тайге, на другом –

цех Амурстали; А. Макарова «Футбол» на

одном кадре – бегущий к воротам игрок

с мячом, на другом – мяч в сетке ворот.

В последнем примере монтаж фотографий напоминает монтаж кинокадров: таким образом они могли бы стыковаться в

телетрансляции.

В сфере фотографии журнал не только следовал традициям, но и впитывал в

себя новые подходы, фотографические

приемы, разворачивающиеся на рубеже

1950−1960 гг.

Эмоциональность фотографического видения «шестидесятников» заметна и в съемках современников, и в картинах природы,

и даже в архитектурной съемке. Поэтичность

и лиризм отличают и «производственные»

сюжеты «РТ». Без гиперболизированного

пафоса показывается строительство объектов, достижения человеческой мысли и

нравственность личности.

Журнал «РТ» выходил недолгое время,

но его выход совпал с периодом интенсивного распространения телевещания,

внедрением цветного телевидения на фоне относительной либерализации СМИ в

начальный период правления Л.И. Брежнева. Как трибуна освещения процессов

общественной жизни и как рупор для высказывания частных мнений, он является

документальным свидетельством интереснейшего момента в истории отечественной фотожурналистики и культуры в целом.

* * *

1 Содержание и оформление № 28 за 1966 г., посвященного Дню Конституции, послужило поводом снятия Б. Войтехова с поста главного редактора. 20 ноября 1966 г. в «Правде» появилась статья, в которой говорилось, что в «РТ» «допускаются серьезные изъяны в идейном содержании

и оформлении журнала». Первую претензию, по словам Н. Рахманова,

вызвала обложка номера. На красном фоне сняты серп и… молоток,

обычный строительный инструмент. К тому же он размером уступает

серпу и выглядит слишком изящно. Другую претензию вызвала статья

«Что такое колхоз?», которая содержала ряд принципиально важных

замечаний, касающихся организации колхозного производства и сбыта продукции, а также фактов нарушения принципов коллективного хозяйствования по решению сверху. Наконец, в номере были опубликованы стихи опального поэта Олега Чухонцева.

2 Архив журнала из личного собрания Н.Н. Рахманова. Также были использованы интервью с Н. Рахмановым, В.Лагранжем и Д.Донским из личного архива автора и книги: Ворон Н. Жанры фотожурналистики. М., 2012;

Морозов А. Журнальная обложка 1921−1941. М., 2007; Сидлин М. Владимир Лагранж: автор на фоне нескольких кадров. Вст. ст. к фотоальбому

В. Лагранжа «Так мы жили». М., 2008. (Voron N. Zhanry fotozhurnalistiki.

Moskva, 2012; Morozov A. Zhurnal’naya oblozhka 1921−1941. Moskva,

2007; Sidlin M. Vladimir Lagranzh: avtor na fone neskol’kikh kadrov. Vst. st.

k fotoal’bomu V. Lagranzha «Tak my zhili». M., 2008.)

https://www.journ.msu.ru/downloads/2017/%...

***

"Странно, я не проработал в «РТ» и года, но больше всего мне вспоминается работа именно в нём.

По многим причинам. Сам журнал был необычен для тех советских времён. Большого размера, богато иллюстрированный цветной печатью. Издавался на глянцевой бумаге. Покупали его охотно. Но после того как там появилась хорошая литература, отличная публицистика, чудесное искусствоведение, его раскупали. За ним выстраивались очереди в киоски.

Необычен был главный редактор, постоянно находившийся на ножах со своим руководством, которое, похоже, его просто боялось и нередко шло ему навстречу.

Вот вам эпизод из нашей жизни.

Импозантный и элегантный Войтехов в тот вечер был похож на полководца, не утратившего в цивильном облачении своих главных функций.

– Запомните адрес, – властно сказал он, – Суворовский бульвар, дом 7а. Это напротив Дома журналистов. Метро «Арбатская». Рядом с домом памятник Гоголю. Ровно в 9 утра все должны быть у дверей этого дома. Опоздавшие могут отправляться в отдел кадров за трудовыми книжками: они уволены.

Ровно в 9 утра? У Войтехова же перевёрнутый день, вспомнил я. Но оказалось, что он решил пожертвовать собственным сном по очень серьёзной причине.

Утром сотрудники с недоумением смотрели, как комендант очень ловко сбил ломом висячий на двери замок.

Дина, секретарь Войтехова, дала каждому бумажку с указанием, какую комнату ему предстоит занять.

– А телефоны? Какие здесь номера телефонов? – спрашивали мы у Дины.

– Не всё сразу, – отвечал за неё Войтехов. – Завтра всем сообщим их номера. А пока… – он взглянул на коменданта, в руках которого была красивая картонная вывеска, выполненная нашим главным художником Колей Литвиновым: «“РТ-программы”. Еженедельное издание». Комендант отправился приколачивать её к входной двери. – Временно, – сказал Войтехов. – Закажем постоянную.

Через некоторое время во дворе послышался рокот моторов. Я выглянул в окно. Рядом с гоголевским памятником остановилось несколько крытых машин. Мы выскочили на лестницу.

– Что такое «РТ-программы»? – возмущённо спрашивал вошедший человек восточного вида.

– Еженедельное издание, – ласково сказал Войтехов. – Об этом написано при входе.

– Но по какому праву вы заняли этот особняк?

– Что значит «заняли»? – ещё ласковее спросил Войтехов. – Мы вселились в дом для работы.

– Позвольте, – запротестовал человек. – Здесь будет представительство (не помню какой) республики при Совете Министров СССР.

– Вы ошибаетесь, товарищ, – Войтехов был по-прежнему ласков и вежлив. – Здесь уже работает редакция еженедельного издания.

– Но у меня ордер на вселение! – гневно затряс бумажкой представитель.

– Любопытно, любопытно, – сказал Войтехов, надевая очки и читая эту бумажку. Он снял очки и спрятал ордер в карман: «Что ж, будем разбираться. А пока попрошу освободить помещение. Вы нам мешаете».

– Это вы помешали нам занять особняк, переданный на наш баланс Моссоветом! И вы за это ответите!

Войтехов посмотрел на коменданта:

– Пожалуйста, покажите товарищу, где здесь выход. И на будущее, хотя бы на первое время, – продолжил он, когда представитель вышел, сильно хлопнув дверью, – нужно установить пост и не пускать сюда посторонних.

Не знаю, как это ему удалось, но больше нас никто не тревожил. Временную картонную вывеску сменила стандартная постоянная, которую крепко привинтили рядом с дверью, и мы зажили на новом месте.

Войтехов не только легко ломал штатное расписание. Он передвигал людей с места на место: нравился ему сотрудник – возвышал его, разонравился – понижал в должности.

Я пришёл в тот день, когда он освободил от обязанностей ответственного секретаря Анатолия Ивановича Курова. В молодости Куров, журналист-международник, был послан работать в Китай от «Правды». Карьера его складывалась очень успешно, но её разрушила жена, сбежавшая из Китая с каким-то англичанином. Со строгим партийным выговором уволенный из «Правды» Куров устроился в малопрестижное издание, где прозябал, вряд ли надеясь на лучшую участь. В «РТ» его привёл и взял в свой отдел крупный международник, который потом ушёл, то ли не сработавшись с Войтеховым, то ли убоявшись его позиции. Войтехов и перевёл Курова в ответственные секретари, то есть очень сильно возвысил.

Ах, лучше бы он этого не делал! Потому что на посту секретаря вёл себя Куров, как рассказывали мне, очень трусливо: чем ярче был сдаваемый в секретариат материал, тем яростней препятствовал Куров его публикации. Об этом донесли Войтехову, который трусости не прощал.

– Анатолий Иванович, – обратился он к Курову на так называемой «летучке» – общем собрании редакции, обсуждающей очередной номер, – я пришёл к выводу, что война во Вьетнаме не закончится, если Вы не возглавите у нас отдел международной политики. Боже, как Вы побледнели, товарищ! – продолжал Войтехов, любивший, как выяснилось позже, подобные эффекты. – Пойдите выпейте коньяку! Ах да, мне говорили, что Вы не пьёте!

Потом я понял, почему прыснули от смеха многие сотрудники: Куров был запойным пьяницей. Но он действительно побледнел. И было отчего. Дело не только в том, что он терял какую-то сумму в окладе, а в том, что он терял невероятно авторитетную должность: отделов в еженедельнике было немало, и, стало быть, немало было и заведующих этими отделами, а ответственный секретарь – один. Следующий по иерархии после главного и его заместителей!

Спустя совсем небольшое время, работая вместе с Куровым в «Литературной газете» и оценив его трусливость и злобность, я понял, что побледнел Куров тогда – на летучке в «РТ» – ещё и от злобы. Возвысивший, а потом слегка принизивший его Войтехов становился его смертельным врагом.

А через небольшое время после того, как я пришёл на работу в редакцию журнала «РТ-программы», я попал на свадьбу, точнее на поздравление молодых главным редактором Борисом Ильичом Войтеховым. Девушка, работавшая в его секретариате, выходила замуж за его любимца Николая Николаевича Митрофанова. Шампанское лилось рекою, Борис Ильич был в ударе и вместо одного произнёс несколько тостов, один другого красочнее. Не раз он троекратно целовался с молодыми и, кажется, был возбуждённо взволнован не меньше их. И не меньше, чем они, хотел их семейного счастья.

Коля Митрофанов попал в поле его зрения совершенно неожиданно. Недавно пришедший в журнал рядовым сотрудником не помню какого отдела, он, возможно, так и оставался на этой своей должности, если б Борис Ильич не любил, чтобы на планёрках наиболее горячо рекомендуемые отделами материалы непременно зачитывались вслух. Но Борис Ильич, любя, чтоб ему читали, вечно оставался неудовлетворённым тем, кто ему читал: ну не так читает человек, как ему хотелось, не тот голос, не те интонации! Подобным образом ведут себя иные православные в храмах, которые не пойдут на церковную службу в ближнюю церковь, а поедут за тридевять земель в другую ради голоса тамошнего дьякона.

Кто-то предложил Войтехову попробовать в роли чтеца Колю Митрофанова, и Борис Ильич наслаждался, когда Коля, обладавший голосом Левитана, читал материал. Он потребовал от исполняющего обязанности зама главного редактора Павла Гуревича назначить Николая Николаевича заведующим отделом. И поскольку выяснилось, что все отделы уже разобраны, предложил создать в журнале новый, объявив конкурс среди сотрудников и пообещав хорошую премию тому из них, кто придумает не только название нового отдела, но и убедительное для отдела кадров Радиокомитета (мы же были в его системе) обоснование необходимости его в журнале.

Не помню, кто победил, но через некоторое время Николай Николаевич Митрофанов возглавил отдел то ли конкретных, то ли конкретно-социальных исследований. А ещё через какое-то подал заявление в партию, которое быстро удовлетворили: лимит для заведующих был намного обширней, чем для рядовых сотрудников.

Ну а после разгрома журнала Коля удержался в Радиокомитете и одно время возглавлял там литературно-драматическую редакцию. Оттуда перешёл в горком партии к Гришину. Написал несколько исторических книг о революции в России. Был назначен заместителем главного редактора энциклопедии «Москва». Вот на какую высоту вознёсся после лёгкого толчка Войтехова.

Что привлекало в Войтехове? Борис Ильич мечтал, чтобы его «РТ» был у всех на устах, замахивался на лидерство таких ярких и смелых изданий, как «Журналист» Егора Яковлева или «Новый мир» Твардовского, и, стало быть, требовал невероятно боевой журналистики и потрясающе смелой литературы. Так что лично мне было интересно в «РТ». Со своим заведующим Михаилом Рощиным я быстро нашёл общий язык. Мы перешли на «ты», действительно оказались единомышленниками. Обращались мы исключительно к лучшим на то время авторам, которых с трудом печатали в «Новом мире».

Вот, к примеру. Во все органы печати было разослано решение секретариата ЦК КПСС о праздновании пятидесятилетия Октября. «Да, – подтверждал Войтехов, – мы с вами его отпразднуем достойно!» «То есть так, как он того заслуживает», – уточнял Борис Ильич и мстительно, как нам с Мишей казалось, улыбался. До этого цековского решения Войтехов, ознакомившись с материалом нашего отдела, говорил: «А вы можете гарантировать, что после публикации, – он стучал ладонью по материалу, – о нас будут говорить все. Все!» «Да», – подтверждал кто-нибудь из нас. И, зная Войтехова, добавлял: «Если, конечно, это пропустит цензура». «Ну, это уже моя забота», – вскидывался главный редактор. Однако в сражении с цензором он побеждал далеко не всегда. Цензоры Радиокомитета чуяли крамолу, как хорошо натасканные гончие.

Но поражений Войтехов не признавал. Он всё время бил в одну точку и – надо отдать ему должное – нередко пробивал материалы, от которых у знающих конъюнктуру людей круглились глаза: «Как вам это удалось!»

Я сказал уже, что Борис Ильич материалы, заявленные отделами в номер, читать не любил. Говорили, что отвык от чтения в лагере. Но слушателем был прекрасным. Различал на слух порой даже не очень приметную фальшь.

Словом, когда Рощин, прежде работавший в «Новом мире» Твардовского, принёс оттуда от секретаря редакции Натальи Бианки стихотворение Ахматовой, мы договорились, как будем обрабатывать Войтехова.

Кто такая Ахматова, ему объяснять было не надо: он помнил и постановление ЦК о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», и доклад Жданова на ту же тему.

Знал, что особенно хамски Жданов обрушился на Ахматову и Зощенко. Зощенко был его любимым писателем, и мы звонили его вдове Вере Владимировне в Ленинград, предлагая напечатать у нас что-нибудь из зощенковского архива. Но Вера Владимировна сказала, что есть некоторые вещи, которые давно не перепечатывались, – газетные фельетоны. Однако на ее взгляд, они не дают настоящего представления о даровании ее покойного мужа. Осталась только большая вещь – «Перед восходом солнца», но давать из неё куски она не будет. А целиком нам её не напечатать.

Войтехов, узнав об этом, был очень недоволен. «Действительно большая вещь?» – спрашивал он. «Ну, не меньше двадцати листов», – отвечали мы. «Да, – задумчиво говорил Войтехов, – растянули бы на год, печатая из номера в номер». «Нет, не потянем!» – честно признавался он.

Итак, планёрка. У Рощина в руках стихотворение Ахматовой. «Ахматова? – переспрашивает Войтехов. – Неопубликованное? Откуда?» «Из “Нового мира”», – отвечает Рощин. И добавляет: «Они напечатать не смогли!» О, как страстно заглатывает Борис Ильич нашу приманку: «Не смогли? А мы сможем! Читайте». И Миша читает:

Я приснюсь тебе чёрной овцою

На нетвёрдых, сухих ногах,

Подойду, заблею, завою:

«Сладко ль ужинал, падишах?

Ты вселенную держишь, как бусу,

Светлой волей Аллаха храним…

Так пришёлся ль сынок мой по вкусу

И тебе, и деткам твоим?»

Войтехов вскочил на ноги.

– Гениально! – сказал он. – Это как раз то, что нам надо. Мы это непременно напечатаем. И не в этом номере (речь шла о том, который должен выйти через две недели), а в ближайшем. Остановите печать, – сказал он работникам секретариата. – Снимите любой небольшой материал и поставьте это стихотворение. В преддверии великого праздника мы печатаем великое стихотворение!

Нельзя сказать, что Илья Суслов, зам ответственного секретаря, был обрадован таким поворотом дела. «Опять ломаем номер! – говорил он нам. – Опять выходим из графика! Ох, и доиграется он!»

«Он» – это Войтехов. В конце концов, он действительно доигрался. Его сняли, а редакцию разогнали. Но в случае со стихотворением Ахматовой он выиграл. Цензор, к моему удивлению, пропустил стихотворение. Впрочем, это позже появилась инструкция цензуре обращать внимание на так называемые «неуправляемые ассоциации» и не пропускать материалы с ними. Так в «Новом мире» Твардовского не пропустили статью о Гитлере, мотивировав «неуправляемыми ассоциациями» в ней: дескать, автор пишет о Гитлере, а читатель решит, что о Сталине. Вот и Анна Андреевна пишет о некой армянке, чей сын «съеден» по приказу турецкого властителя, а имеет в виду своего арестованного сына. Но пойди докажи, что это так!

Придумали мы с Рощиным к грядущему пятидесятилетию Октября печатать антологию произведений о русской революции, где красным шрифтом были бы обозначены фамилии тех литераторов, которые приняли октябрьский переворот, а чёрным – тех, кто его не принял. Это нынче устанавливают обелиски и красным, и белым – всем, кто погиб в жестокой российской междоусобице. А тогда к нашей идее руководство Комитета отнеслось не просто кисло, но враждебно, о чём оно уведомило нас через некоторое время, когда громило «РТ-программы».

Правда, и напечатать-то мы успели только один разворот своей антологии, в которой расположили авторов по алфавиту. Чёрным шрифтом выделили фамилию Аверченко. Перепечатали рассказ «Фокус немого кино» из его книги «Дюжина ножей в спину революции». Не помогла нам ссылка на Ленина, который рекомендовал издать эту книгу, чтобы знать врага, так сказать, воочию. Трусливый ответственный секретарь Гиневский вкупе с робким заместителем главного редактора Иващенко добились купюры. Она как раз касалась Ленина с Троцким, которые, пятясь, вышли из дворца Кшесинской, задом дошли до вокзала (исторические события у Аверченко движутся в обратном направлении – от 1920-го до царского манифеста о свободе в 1905-м году), задом же сели в распломбированный и снова запломбированный вагон и покатили, проклятые, – размечтался писатель – назад к себе в Германию. Но, как показали дальнейшие события, купюра не спасла.

Да, Иващенко и Гиневский трусили, но Войтехова боялись больше, чем руководства Комитета. Я поспособствовал Пете Гелазонии перейти в «РТ» из «Семьи и школы». Речь поначалу шла о ставке ответственного секретаря. Но Петя, которого с четвёртого курса философского факультета МГУ выгнали за участие в нелегальном кружке, изучавшем философов Серебряного века, Петя, у которого поэтому не было диплома, не смог преодолеть решительный кадровый заслон. И Войтехов назначил его замом ответственного секретаря, оклад которого был повыше Петиного в «Семье и школе».

Я застал ещё жилым левый флигель здания, которое нынче принадлежит Литинституту, того самого здания на Тверском бульваре, которое описано Булгаковым как «дом Грибоедова» в романе «Мастер и Маргарита». Я пришёл туда, чтобы взять у вдовы писателя Андрея Платонова какой-нибудь небольшой его рассказ или отрывок для «РТ».

Квартира была необычной постройки. Из большой комнаты несколько ступенек вели вас вниз в ещё одну, и уже, кажется, полуподвальную. Вы закрывали входную дверь, входя в квартиру, и видели довольно далеко впереди окно, не ведая о том, что оно относится к нижней комнате. Отчего верхняя казалась очень больших размеров.

Радушная Мария Александровна угощала меня чаем, который мы пили с её дочкой Машей, и рассказывала о своём муже и Машином отце – Андрее Платоновиче Платонове. От неё я узнал трагическую историю их сына, арестованного, а потом выпущенного из лагеря умирающим от открытой формы туберкулёза. Сын умер, заразив туберкулёзом отца, который только-только приходил в себя от долгого непечатания и замалчивания. Рассказала мне Мария Александровна и о статье Ермилова в «Правде», перекрывшей Платонову уже до конца его жизни дорогу к печати за его маленький шедевр – рассказ «Возвращение», и о той очень неблаговидной роли, которую сыграл Фадеев в послевоенной судьбе Платонова.

Это сейчас детали платоновской биографии хорошо известны. А тогда многое прозвучало для меня откровением, заставило пойти в журнальный зал Ленинки и прочитать «Возвращение» и другие малодоступные для обычного читателя вещи.

Но главное, что я возвращался от Платоновых не с пустыми руками. Гелазония жадно схватил рассказ «Семён», который мы немедленно опубликовали.

Опубликовали мы и «Псалом» – чудесную миниатюру Михаила Афанасьевича Булгакова. И тоже после моего визита к его вдове. К Елене Сергеевне.

Она жила в пятиэтажном доме в самом конце Суворовского (ныне Никитского) бульвара на противоположной стороне от кинотеатра повторного фильма (как раз напротив теперешнего театра Марка Розовского). Елена Сергеевна познакомила меня с гостившим у неё Абрамом Вулисом, написавшим предисловие к пока ещё не вышедшему в «Москве» урезанному варианту романа «Мастер и Маргарита», и вынесла аккуратную стопку небольших переплетённых книжечек.

Я открыл верхнюю. «Михаил Булгаков. Полное собрание сочинений», – прочитал я машинописный текст.

– Когда умирал Миша, – сказала Елена Сергеевна, – я поклялась ему, что напечатаю всё, что он написал. И я исполню свою клятву. Всё это, – она кивнула на книжечки, – я печатала сама, чтобы не было в рукописи никаких ошибок.

Вулис показал мне «Мастера и Маргариту». Роман занимал книжек шесть или семь.

– Лучшее, что написал Михаил Афанасьевич, – сказал он. И добавил: «Очень может быть, что Вы этот роман скоро прочитаете в нашей печати».

– Миша писал одинаково хорошо, – не согласилась с Вулисом Елена Сергеевна. – Это откроется, когда будут изданы все его вещи. Наверное, Бог и продлевает мне жизнь, чтобы я смогла их все напечатать.

Я с удивлением посмотрел на изящную, миниатюрную, красивую, немолодую, конечно, женщину, но уж никак не старуху! О чём она говорит?

Потом-то я узнал, что она вовсе не кокетничала: ей и в самом деле было много лет, гораздо больше тех, на которые она выглядела.

Эта мужественная женщина, посвятившая свою жизнь сохранению и публикации булгаковского наследства, не стала спорить с цензорами журнала «Москва», согласилась на купюры в «Мастере и Маргарите», которые они потребовали сделать, а потом собственноручно все эти купюры перепечатала, пометила, на какую журнальную страницу и в какой абзац их следует вставить, и пустила в самиздат. Сильно подозреваю, что именно это обстоятельство заставило «Художественную литературу», издавая «Мастера и Маргариту», особо оговорить, что данный вариант романа полностью сверен с рукописью. Конечно, власти всё сделали, чтобы затруднить для обычного читателя приобретение такой книги. Часть тиража направили за границу, часть – в закрытые распределители. Но ведь и читателям, отстоявшим ночь перед дверьми магазинов, куда по слухам завозили по несколько экземпляров книги, хоть что-то да перепало! А это значит, что роман начал своё победное, не зависящее от властей шествие. И добилась этого хрупкая женщина – Елена Сергеевна Булгакова!

Так что литература у нас была не хуже, чем в тех журналах, с которыми соревновался Войтехов. В отделе культуры работала Лика Осипова, сумевшая уговорить известнейших и популярных искусствоведов (А. Каменского, Д. Сарабьянова, М. Чегодаеву) печатать в «РТ» небольшие, но очень ёмкие и невероятно занимательные жизнеописания художников и композиторов. А отдел публицистики во главе с Игорем Саркисяном брался за такие проблемы, что многие мои знакомые удивлялись: как нам позволяют публиковать подобные вещи или о подобных вещах? Да и талантливый публицист Саркисян оказался прекрасным организатором: он сумел составить отдел из журналистов очень высокого класса: Рена Шейко, Александр Васинский – в то время их очерки были популярны у творческой и технической интеллигенции.

Но ещё немного о литературе.

Варлам Тихонович Шаламов дал нам немало своих «Колымских рассказов». Мы набрали его «Академика». Но, увы, дальше набора дело не пошло. Цензура стояла насмерть. А наши машинистки работали до глубокой ночи, перепечатывая всё, что дал мне Шаламов. Многим хотелось иметь его рассказы в своём домашнем архиве.

Я не поклонник поэтессы Натальи Горбаневской. Её стихи принёс в редакцию Валентин Непомнящий. Кажется, они были однокурсниками и дружили после окончания университета. Ничего путного из объёмной рукописи мне выбрать не удалось. «Ну, хотя бы два стишка», – попросил Миша Рощин. «Да что вы с Валькой так с ней носитесь?» – недоумевающее спросил я. «Хорошая и очень честная женщина, – ответил Миша. – И друзья у неё замечательные».

Два её стихотворения мы напечатали: в конце концов, заведовал отделом не я, а Рощин. А я потом вспоминал его слова, когда наши танки вошли в Прагу, и небольшая группа смельчаков, в которой была Горбаневская, вышла с протестом против советской оккупации на Красную площадь.

Для Дня Советской армии (23 февраля) мы с Мишей подготовили прекрасную подборку песенок Булата Окуджавы: «Старый король» («В поход на большую войну собирался король…»), «Ах, война, что ж ты сделала, подлая…», «А что я сказал медсестре Марии…», «Отрада», «Возьму шинель, и вещмешок, и каску…» Мы весело предчувствовали скандал, который начнётся, если нам удастся так отметить армейский праздник. Не удалось. До праздника мы в журнале не дожили.

По той же причине не появилась в журнале подборка стихов Геннадия Шпаликова с предисловием Андрея Тарковского. Рощин дружил с Тарковским, который приходил к нам в редакцию, выпивал вместе с нами и рассказывал байки из жизни геологов: сам работал геологом до своего прихода в кино. Любил Тарковский поэта Николая Глазкова, которого потом уговорил сыграть в своём фильме «Андрей Рублёв», и так часто декламировал нам стихотворение Глазкова «Ворон», что я запомнил текст со слуха:

Чёрный ворон, чёрный дьявол,

Мистицизму научась.

Прилетел на белый мрамор

В час полночный, чёрный час.

Я спросил его: –

Удастся Мне в ближайшие года

Где-нибудь найти богатство? –

Он ответил: – Никогда!

Я сказал: – В богатстве мнимом

Сгинет лет моих орда,

Всё же буду я любимым? –

Он ответил: – Никогда!

Я сказал: – Невзгоды часты,

Неудачник я всегда.

Но друзья добьются счастья? –

Он ответил: – Никогда!

И на все мои вопросы,

Где возможны «нет» и «да»,

Отвечал вещатель грозный

Безутешным НИКОГДА!..

Я спросил: – Какие в Чили

Существуют города? –

Он ответил: – Никогда! –

И его разоблачили!

Мы подумывали и о том, как бы напечатать Колю Глазкова, бывали в его комнате на Арбате, где он нам читал свои стихи. (Могу, кстати, вообразить, как он бы обрадовался толстой чудесной книге о нём, которую написала дочь поэта Евгения Винокурова Ира.) Но, увы, и этим нашим планам не удалось осуществиться.

А что же удалось? Немногое. Но то, что удалось, удалось благодаря Войтехову. Мы действительно были за Войтеховым как за каменной стеной. Высокий, красивый, стройный, галантно целовавший руки женщинам, он напоминал героя, сошедшего со страниц какой-нибудь пьесы Оскара Уайльда. Он ценил бескорыстие и благородство. Сам был способен на красивые жесты. Так, когда он вместе с редакцией обедал в Доме журналистов, официанты ставили на каждый столик сверх того, что заказывали себе сотрудники, ещё и бутылку вина, которую они не заказывали. А в ответ на наши аплодисменты вставал, кланялся и предупреждал: «Только не напиваться!»

Его возил «москвич», который был выделен не ему персонально, но для курсирования между редакцией и Радиокомитетом или между редакцией и типографией. Но никому из нас и в голову не приходило сомневаться в его праве на персональную машину: для нас он был воплощением всемогущества.

Уже поговаривали, что не 16 полос (страниц), как сейчас, будет в «РТ», а 48. Что приказ о резком увеличении объёма и фонда заработной платы находится на последней стадии подписания. Но вот вышел номер, посвящённый Дню советской Конституции. Вышел, как всегда, запоздавшим, и через день после этого Войтехов в редакции не появился.

Номер опоздал из-за обложки. Наш главный художник Коля Литвинов с ней замучился. Ни один предложенный им вариант не утверждался. И тогда разозлённый Коля вырезал очень красивого попугая, рядом с его клювом поставил микрофон и пустил по всей обложке одну и ту же фразу: «Конституция – твоё право и твоя обязанность!» – сначала крупными буквами, потом – мельче, потом – ещё мельче, потом – ещё и ещё… А под самим попугаем крохотным шрифтом было дано объявление, когда, во сколько и по какой программе радио можно услышать передачу из цикла «Попугай у микрофона». Мы ведь назывались «РТ-программы», так что с этой стороны придраться было не к чему!

Но с другой стороны, всё время уменьшающаяся в шрифте одна и та же фраза на фоне попугая показывала, что именно он тупо повторяет её в микрофон и что права и обязанности человека, провозглашённые в советской Конституции, имеют ровно столько же смысла, как знаменитое: «Попка – дурак!». Чтобы не понять этого, нужно было обладать редкой несообразительностью.

Цензор, разумеется, понял и, разумеется, запрещая обложку, поставил о ней в известность руководство Комитета. Войтехов долго не сдавался. А потом всё же согласился на другую и тоже выразительную. Взбешённый цензорскими цепляниями Коля взял небольшой тупой молоток, которым, скорее, не гвозди забивать, а по головам тюкать, наложил на него остро отточенный маленький серп, тоже словно созданный не для жатвы, а для того, чтобы перерезать горло. Над изображённым таким образом гербом Советского Союза написал плакатными буквами: «Конституция – твоё право, твоя обязанность». А справа от молоточка и серпёнка мелкими: «Слушайте передачу из цикла “Союз серпа и молота” тогда-то и по такой-то программе».

По-разному говорили. Одни – что Месяцев показал журнал Полянскому, другие – что Мазурову. И тот и другой были членами политбюро, как, кстати, и Шелепин. Завязалась некая подковёрная борьба. И в ожидании её исхода Войтехова всё-таки временно отстранили от обязанностей главного редактора.

Политбюро разозлилось не только на обложку. Как раз в этом номере был напечатан очерк Владимира Михайловича Померанцева о том, как довелось ему побывать на комсомольской стройке дороги Абакан-Тайшет и убедиться, что комсомольской она объявлена в пропагандистских целях: реально дорогу строили заключённые и солдаты. Здесь же был помещён и очерк молодого тогда Анатолия Стреляного «Что такое колхоз?», над оформлением которого опять-таки потрудился Коля Литвинов, так расположив вопросительный знак в заглавии очерка, что тот перечеркнул слово «колхоз» (надо сказать, что это соответствовало сути очерка: Стреляный доказывал, что нормальному крестьянину жить в колхозе невозможно!). В том же номере мне удалось наконец напечатать несколько стихотворений моего любимого поэта Олега Чухонцева, от которого правящий режим никогда не ждал ничего хорошего.

Войтехов появился в редакции через несколько дней. Поздно вечером. Дина передала персональное приглашение тем, кого он хотел видеть в своём кабинете.

Собственно, никакого совещания не было. Прозвучала только успокаивающая информация, что оружия Борис Ильич складывать не намерен, что борьба только начинается и что он лично уверен в её благополучном завершении.

Потом он приходил ещё несколько раз. «Меня оставили!» – неизменно провозглашал он. Но проходило время, и выяснялось, что он поторопился с выводами.

Странная создалась в журнале ситуация. Формально власть перешла к Иващенко и Гиневскому, но они не спешили ею пользоваться, понимали шаткость своего положения: а вдруг Войтехов и в самом деле вернётся, что тогда?

Войтехов их на свои совещания не вызывал, поэтому о том, что там было, они выпытывали у нас: «Ну что? Есть у него какие-нибудь шансы?»

Мы, разумеется, отвечали, что есть. И это держало их в ещё большем напряжении.

Новый 1967-й год наша компания отмечала у меня дома на Арбате, а утром пошли продолжать на Смоленскую к Мише Рощину, куда явился слегка подвыпивший, но, как всегда, безукоризненно элегантный Войтехов. Он принёс коньяку, заставил каждого выпить, сам выпил, был непривычно разговорчив и по тому, как часто и многозначительно он говорил о своих обидчиках: «Они ещё об этом пожалеют!» – я понял, что время работает не на Войтехова и что его чудесного возвращения не будет.

Неопределённость нашего положения заставила многих думать, как устраивать свою судьбу дальше. Ушла Рена Шейко. «У меня муж богатый», – кокетливо объяснила она, хотя её муж, Володя Гурвич, работал в отделе публицистики журнала «Москва», где платили не слишком много. Правда, он подрабатывал детективными романами, которые писал под псевдонимом Ишимов вместе с каким-нибудь милицейским чином и печатал в издательстве ДОСААФ. Он обладал невероятной работоспособностью. Позже Рена объясняла мне, что ушла из «РТ», потому что засела за киносценарий, который проталкивала до самой своей скоропостижной смерти, но бесполезно.

Ушла Наташа Карцева, заведующая отделом писем, чей муж, известный социолог Борис Грушин, частенько заходил к нам в комнату, где располагался отдел Саркисяна, который печатал его большие статьи. Высокая Наташа и маленький Грушин казались комической парой, но, по всей видимости, любили друг друга. Чуть позже они уедут работать в Прагу в журнал «Проблемы мира и социализма», вокруг которого тогда собиралось немало прогрессивно настроенных авторов.

Ушёл Виктор Веселовский, которому, по правде сказать, давно уже нечего было делать в журнале. Он возглавлял отдел фельетонов, но ни самих фельетонов, ни хотя бы сатиры или юмора «РТ» не печатал. До Веселовского заведующим был известный и модный сатирик Леонид Лиходеев, но и ему не удалось привить Войтехову любовь к этому жанру. Веселовский ходил на праздничные вечера в «Вечернюю Москву», где работала его жена Таня Харламова и где он смешил всех материалами, которые попусту лежали у него в «РТ». Вот почему назначенный в «Литературную газету» первым замом главного и получивший от Чаковского полномочия набирать сотрудников по своему вкусу, бывший главный редактор «Вечёрки» Виталий Александрович Сырокомский пригласил Веселовского возглавить отдел сатиры и юмора в «Литературке». Витя с радостью согласился.

– Представляешь, – говорил он мне, – у меня вся шестнадцатая полоса! С колёс идёт всё, что здесь лежало!

Мы со своими материалами тоже оказались на обочине. Литературу Иващенко и Гиневский в номер не ставили, обходились анонсами литературных передач.

Геннадий Григорьевич Красухин. Тем более что жизнь короткая такая…2016

И в этом же ряду стоял «РТ». По первоначальному, прямолинейному назначению, казалось бы, не литературный, сугубо ведомственный. «РТ» – «Радио. Телевидение». Журнал, рассказывающий о работе, продукции этой, тогда ещё довольно новой, что касается телевидения, медиасферы. Но редакция во главе с известнейшим драматургом Борисом Вайтеховым, в которую входил и наш Ник.Ник., сумела сделать его подлинно прорывным, с прекрасной прозой и с невероятно задиристым отделом юмора. С юмором у Митрофанова давние и родственные отношения – вы это поймёте и по его текстам, и по этюдам о его друзьях-коллегах, в частности о неистощимом закопёрщике литгазетовской 16-й полосы Викторе Веселовском.

Николай Митрофанов. Паруса каравелл культуры под ветрами эпох. Стихийные мемуары москвича. – М.: Восточный экспресс, 2024

https://lgz.ru/article/stantsiya-naznache...

.. журнал « РТ Радио Телевидение » ( общественно — политический иллюстрированный еженедельник , издание Комитета по радиовещанию И телевидению при Совете министров СССР )

Кульминации. О превратностях жизниbooks.google.nl › books

Михаил Эпштейн, ‎Сергей Юрьенен · 2024

"Вольнолюбивые журналы оттепели 1960-х "Кругозор" и РТ. В "Кругозоре", как и на радиостанции "Юность", работал молодой Юра Визбор. Он в нём заведовал отделом политики, однако постоянно размещал там свои репортажи и песни. Удивительно, но он, уже многолетний автор своих песен, напевал песни Булата и спрашивал, нравятся ли они мне."

Журнал издавался Государственным комитетом Совета министров СССР по телевидению и радиовещанию . Выпускался издательством «Правда» и Всесоюзной студией грамзаписи.

РТ = т — под ним . — р На журнальной обложке литеры не расшифровывались , искать журнал под названием " Радио , телевидение ” было бессмысленно , а под буквами РТ он отсутствовал в картотеке по той , вероятно , причине , что , когда ...

1928

Борьба в эфире: Научно-фантастический роман; [Рассказы] / Рис. В. Александровского. – М.-Л.: Молодая гвардия, 1928. – 324 с. – (Современная библиотека путешествий, краеведения, приключений и научной фантастики). 5 000 экз. (о)

От редакции – с.5-8

Борьба в эфире – с.9-142

Вечный хлеб – с.143-228

Ни жизнь, ни смерть – с.229-282

Над бездной – с.283-306

Фантастика и наука: [Очерк] – с.309-323

Человек-амфибия: Научно-фантастический роман / Обложка Л. Лозовского. – Первое издание — М.-Л.: Земля и фабрика, 1928. – 206 с. 1 р. 50 к. 5 000 экз. (о)

В. В. Потемкин. Предисловие – с.1-4

Человек-амфибия: [Роман] – с.9-203

Послесловие – с.198-203

Содержание – с.205-206

То же: Обложка Л. Лозовского. – Второе издание. – М.-Л.: Земля и фабрика, 1928. – 206 с. 1 р. 10 к. 5 000 экз. (о)

В. В. Потемкин. Предисловие – с.1-4

Человек-амфибия: [Роман] – с.9-203

Послесловие – с.198-203

Содержание – с.205-206

1929

Человек-амфибия: Научно-фантастический роман / Обложка Л. Лозовского. – Третье издание – М.-Л.: Земля и фабрика, 1929. – 206 с. 1 руб. 5 000 экз. (п)

В. В. Потемкин. Предисловие – с.1-4 (?)

Человек-амфибия: [Роман] – с.9-203

Послесловие – с.198-203

Содержание – с.205-206

Остров Погибших Кораблей; Последний человек из Атлантиды / Обложка Л. Воронова. – [2-е изд]. – М.-Л.: Земля и фабрика, 1929. – 333 + [3] с. 1 р. 80 к. 5 000 экз. (о)

От издательства – с. 5

Остров Погибших Кораблей: Роман – с.

Последний человек из Атлантиды: Роман – с.

1933

Прыжок в ничто (1933, суперобложка) Прыжок в ничто (1933, переплет)

Прыжок в ничто: Научно-фантастический роман / Рис. и обл. Н. А. Травина. – Л.-М.: ОГИЗ, Молодая гвардия, 1933. – 244 с. 3 р. 80 к. 20 325 экз. (п + с.о.) – подписано к печати 26.10.1933 г.

Прыжок в ничто: [Роман] – с.3-234

Н. А. Рынин. Послесловие – с.235-241

Содержание – с.242-243

1935

Прыжок в ничто: [Научно-фантастический роман] / Научная редакция Я. И. Перельмана; Рис. и обл. Н. А. Травина. – Издание второе переработанное. – Л.: Молодая гвардия, 1935. – 304 с. 4 р. 30 к. 20 000 экз. (о) – подписано к печати 15.08.1935 г.

К. Э. Циолковский. Предисловие ко второму изданию романа «Прыжок в ничто» А. Беляева – с.4

Прыжок в ничто: [Роман] – с.5-293

Н. А. Рынин. Послесловие – с.294-301

Содержание – с.302-303

1936

Прыжок в ничто: [Научно-фантастический роман] / Научная редакция Я. И. Перельмана; Рис. и обл. Н. А. Травина. – Издание третье. – Л.: Молодая гвардия, 1936. – 304 с. 1 руб. 10 000 экз. (п) – подписано к печати с матриц 20.08.1936 г.

К. Э. Циолковский. Предисловие ко второму изданию романа «Прыжок в ничто» А. Беляева – с.4

Прыжок в ничто: [Роман] – с.5-293

Н. А. Рынин. Послесловие – с.294-301

Содержание – с.302-303

1938

Человек-амфибия: Научно-фантастический роман / Рис. А. Блэка. – М.-Л.: Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1938. – 184 с. 25 000 экз. 2 р. 50 к., переплет 1 р. 50 к. (п) – подписано к печати 08.06.1938 г.

Человек-амфибия: [Роман] – с.3-176

Профессор А. Немилов. О научной достоверности и вымысле в романе: [Послесловие] – с.177-183

Прыжок в ничто: [Научно-фантастический роман]. – Хабаровск: Дальневосточное краевое государственное издательство, 1938. – 464 с. 15 000 экз. 3 р. 20 к., переплет 1 р. 50 к. (п) – подписано к печати 26.10.1938 г.

К. Э. Циолковский. Предисловие ко второму изданию романа «Прыжок в ничто» А. Беляева – с.2

Александр Беляев. Прыжок в ничто: [Роман] – с.3-445

Н. А. Рынин. Послесловие – с.446-458

Содержание – с.459-462

Послесловие профессора Н. А. Рынина в издании Дальгиза (1938), датировано 1935 годом и имеет несколько авторских добавлений. В частности добавлен абзац: «Если верить сообщениям иностранной прессы, то 4 ноября 1933 г. на острове Рюген (Северная Германия) уже состоялся первый подъем человека в ракете на высоту 10 км. На этой высоте человек, соответственно одетый, выбросился и благополучно спустился при помощи парашюта на землю, куда также благополучно спустилась на другом парашюте и ракета».

*

Послесловие профессора Н.А. Рынина в издании Дальгиза (1938) датировано 1935 годом и имеет несколько отличий от послесловия 1933 года. В качестве примера:

«Разные ученые в разных странах и часто независимо друг от друга в многочисленных своих исследованиях (до 1933 г. вышло более 1500 названий) пришли к выводу...» («Прыжок в ничто». 1933).

«Разные ученые в разных странах и часто независимо друг от друга в многочисленных своих исследованиях (до 1935 г. вышло более 1800 названий) пришли к выводу...» («Прыжок в ничто». 1938).

В издании 1938 г. добавлен абзац (между абзацами в издании 1933 г., начинающимися со слов: «В настоящее время...» и «Широкий интерес...»): «Если верить сообщениям иностранной прессы, то 4 ноября 1933 г. на острове Рюген (Северная Германия) уже состоялся первый подъем человека в ракете на высоту 10 км. На этой высоте человек, соответственно одетый, выбросился и благополучно спустился при помощи парашюта на землю, куда также благополучно спустилась на другом парашюте и ракета». В Послесловии 1938 г. обнаружены и другие текстовые отличия.

visto

https://archivsf.narod.ru/1884/aleksander...

Но вот в Государственном центральном театральном музее имени А.А. Бахрушина обнаружилась фотография артистки театра Янины Казимировны Глебовской (1901-1978). На лацкане ее пиджака прикреплен значок. Изображение на значке не очень разборчиво, но по форме и контурам эмблема театра угадывается.

Валерий Шишанов, краевед, г. Витебск

ВАСІЛЁК НА ШЧЫЦЕ — БЕЛАРУСКІ ТЭАТРАЛЬНЫ БРЭНД (SINCE 1926)

У 1926 годзе Стэфанія Станюта разам з іншымі выпускнікамі Беларускай дзяржаўнай студыі, дзе яны навучаліся ў Маскве, паступіла ў БДТ-2 ў Віцебску. Яе ўспаміны пра той час занатаваў у кнізе "Стэфанія" ("Актрыса") мой тата Аляксандр Станюта.

Для маладога тэатра віцебскай мастачкай Лебедзевай быў створаны значок, які б сімвалізаваў БДТ-2 і зрабіўся пазнавальным не менш, чым выява чайкі, якая сімвалізуе МХАТ. Тое, што БДТ-2 тэатр дзяржаўны, даводзіць форма шчыта Рыцара-волата са спектакля "Цар Максімільян", у якім Стэфанія была занята разам са сваім першым мужам Васіліям Рагавенкам. А пра тое, што БДТ-2 тэатр нацыянальны, павінна была сведчыць выява васілька.

Надрукаваная ў віцебскай газеце "Заря Запада", эмблема паслядоўна прасоўвалася як брэнд і сталым чынам замацавалася ў свядомасці мясцовай культурнай супольнасці. Праз колькі год "Васілёк на шчыце" абвінавацілі ў нацдэмаўшчыне, і значок "зрабіўся непапулярным". Але срэбны значок-брошка Стэфаніі дагэтуль захоўваецца ў нас у сям’і.

Па ініцыятыве вядомага віцебскага гісторыка, культуролага і мастацтвазнаўцы Валерий Шишанов з’явілася вось такая публікацыя "Уникальный знак белорусского театра" ў #1 часопіса "Петербургский коллекционер" за гэты год. Вельмі ўдзячны яму і аўтару тэкста Аркадзю Падліпскаму.

А яшчэ я пытаюся сам ў сабе: няўжо гэты значок — адзіны з некалі выпушчаных 50, які захаваўся?

#тэатр #театр #1926 #2026 #Станюта #БДТ-2 #Віцебск #Витебск

Dima Stanuta с Валерием Шишановым

*

«Витебский день Маяковского»

Почти сто лет назад, 26 марта, Витебск посетил Владимир Маяковский.

130-летний юбилей поэта, который будет отмечаться в июле этого года, для сотрудников Витебской областной библиотеки имени В. И. Ленина стал поводом для изучения творческой биографии Маяковского, ведь библиотека носит имя революционного вождя, которого поэт так громогласно воспевал в своих произведениях.

Восстановить события того единственного дня, который поэт провел в Витебске, удалось в свое время витебскому поэту, литературному краеведу Давиду Симановичу.

На основе литературы из фондов библиотеки и архивных источников сотрудниками общего читального зала разработана интерактивная карта, с помощью которой можно перенестись в мартовский день 1927 года и прогуляться по Витебску вместе с великим поэтом. Железнодорожный вокзал, мост через Западную Двину, редакция газеты «Заря Запада», бильярдная, театр – эти места отмечены на современной карте города. Отсканировав QR-коды, можно узнать интересные факты, связанные с посещением Витебска Маяковским. Текст сопровождает множество иллюстраций и фотографий.

QR-коды помогут ответить и на интересные вопросы. Благодаря какому художнику Владимир Маяковский заочно познакомился с Витебском, почему Илья Репин так и не написал портрет Маяковского, какой совет дал поэт уроженцу Витебска Лазарю Лагину?

*

Заря Запада, 23.03.1927

Заря Запада, 26.03.1927

*

УО «Витебский государственный технологический колледж»

В. В. МАЯКОВСКИЙ В ГОРОДЕ ВИТЕБСКЕ

… Страдающим и одиноким пришел он в русскую литературу. Критика издевалась над желтой кофтой, которая, конечно, была вызовом благонамеренной публике, но появилась от бедности, и критика не заметила, что в желтую кофту «душа от осмотров укутана».

В процессе написания работы, обращаясь к различным источникам, я узнала, что многие поколения литературоведов, критиков писали о художественном новаторстве поэта, и полемика не только не утихает, но даже активно продолжается, и до последнего слова в этом споре еще далеко.

Нужен ли сегодня ? Нужна ли нам его поэзия? Может быть, пришло время «сбросить» его с «парохода современности», как когда-то это пытался сделать с классиками русской литературы юный Маяковский? Его сделали «агитатором, горланом-«главарем», поэтом «атакующего класса», мечтавшим о том, чтоб «к штыку приравняли перо». «Бронзы многонудье заслонило чувствительную, как нерв, натуру, богатую переживаниями и радостями, умевшую любить и страдать. Он мог ноктюрны сыграть на флейте водосточных труб».

Великие поэты не умирают… Как живой с живыми разговаривает он с нами и сегодня.

Грядущие люди!

Кто вы?

Вот – я

весь

боль и ушиб.

Вам завещаю я сад фруктовый

моей великой души.

Сможем ли мы достойно принять это завещание? Все зависит от нас… Чтобы понять поэта, я обратилась к его творчеству и пришла к мысли, что многого нельзя понимать упрощенно, он – самый непрочитанный поэт.

Изучая биографию, я узнала о пребывании поэта в нашем г. Витебске. Меня это очень заинтересовало, захотелось побольше узнать, где бывал во время нахождения в Витебске, где выступал и какие воспоминания оставил. Поэтому и тема моей работы «Маяковский в Витебске».

В середине марта 1927 года по Витебску прошел слух: в город с творческим выступлением приезжает поэт Владимир Маяковский. Основания для него были: в это время Владимир Владимирович действительно совершал большую поездку по городам страны, а местная газета «Заря Запада» 12 марта, казалось бы, без всяких на это оснований, опубликовала стихотворение В. Маяковского «Корона и кепка». Спустя еще 11 дней «Заря Запада» сообщила уже официально: «В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки».

Ажиотаж после публикации разразился нешуточный. Особенно стремилась попасть на встречу с В. Маяковским молодежь. И словно подогревая страсти, два дня спустя «Заря Запада» поместила еще одну информацию о выступлении поэта: « В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

В уголке рекламы, рассказывающей о репертуаре витебских театров и кинотеатров, приведено и время начала творческого вечера – «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

Организатором этой единственной встречи витеблян с поэтом, которого вскоре «канонизировали» и назвали классиком, произведения которого и сейчас изучают в средней школе, был литератор Павел Ильич Лавут (). В числе его подопечных оказался и В. Маяковский. Встреча с ним оказалась решающей в жизни этого человека. Несмотря на то, что позднее П. Лавут работал в МГУ, он по-прежнему занимался организацией творческих вечеров ученых и деятелей культуры, преимущественно литераторов. Однако не менее важной стороной его жизни стала пропаганда творчества Владимира Маяковского. Известность ему принесла и книга «Маяковский едет по Союзу» (Москва, 1963), в которой он рассказывал о пребывании поэта во многих городах страны, в том числе и в Витебске. Но впервые об этом П. Лавут рассказал в небольшом очерке «Из былых путешествий», опубликованном в книге «Маякоўскі ў Беларусі» (Мн., 1957): «Во время нахождения в Витебске Маяковский с утра до ночи ходил по городу. Его интересовало все – Двина, оживление улиц, старые здания, новостройки.

Лавут в своей книге пишет: «После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете – в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной (а по-видимому, все же Витьбой, а не Двиной – А. П.) крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика, — пишет П. Лавут. – Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы».

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им. Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответ: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. Мы зашли в бильярдную, поэт, который так любил эту игру, и на этот раз был задумчивый и, ежеминутно откладывая кий, помечал что-то в записную книжку. Я уже знал, что это означает, но только поздней смог узнать, какой именно новой темой, каким конкретно свежим впечатлением была в эти часы занята мысль поэта. А Маяковский создавал в это время сатирическое стихотворение «Пиво и социализм», впервые напечатанное в том же году в московском журнале «Бузотер».

Вот как оно начинается:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пекля

Над кружками

Надпись:

«Раки и пиво

завода имени Бебеля».

И в завершении:

Товарищ, в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) –

приплетать ко всему

фамилию вождя.

Думаю, что надпись

надолго сохраните:

на таких мозгах она –

как на граните.

Как ни странно, но поэтическая критика в конце концов все же сыграла свою роль: пусть не сразу, а несколько позже, но знаменитый витебский пивоваренный завод переименовали. Сейчас о Бебеле (), одном из основателей и руководителе германской социал-демократической партии и 2-го Интернационала, известно очень немногим.

С Павлом Лавутом в свое время встречался витебский поэт Д. Симанович. От организатора литературных встреч он узнал, что на творческий вечер поэта в нашем городе было продано 339 билетов. Многие пришли по пригласительным. Но зрительный зал 2-го БГТ был гораздо вместительней (около 800 мест). А вот опрошенные им очевидцы выступления В. Маяковского в Витебске, которых он расспрашивал несколько десятилетий тому назад, утверждали, что зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. Может, это и были пригласительные, те, кто пришел без билетов.

В московском музее В. Маяковского сохранилась и афиша выступления поэта в Витебске, и подлинные записки, которые тогда – 26 марта 1927 года – передали выступающему участники вечера. По утверждению Д. Симановича, имевшего возможность познакомиться с этими записками, их было всего 35.

На протяжении всей работы над докладом мне постепенно открывались неизвестные до этого страницы из жизни В. Маяковского. Это был крупнейший со времен Пушкина, принципиально новый шаг в развитии русской поэзии. Анализируя различные источники, показывающие связь Маяковского с Беларусью, хочется сделать вывод о том, насколько значимым был для него период времени, прожитый в нашей стране, что все их заслуги не остались без внимания в нашей республике.

в Витебске

В середине марта 1927 года по Витебску прошел слух: в город с творческим выступлением приезжает поэт Владимир Маяковский. Основания для него были: в это время Владимир Владимирович действительно совершал большую поездку по городам страны, а местная газета «Заря Запада» 12 марта, казалось бы, без всяких на это оснований, опубликовала стихотворение В. Маяковского «Корона и кепка». Спустя еще 11 дней «Заря Запада» сообщила уже официально: «В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки».

Ажиотаж после публикации разразился нешуточный. Особенно стремилась попасть на встречу с В. Маяковским молодежь. И словно подогревая страсти, два дня спустя «Заря Запада» поместила еще одну информацию о выступлении поэта: « В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

В уголке рекламы, рассказывающей о репертуаре витебских театров и кинотеатров, приведено и время начала творческого вечера – «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

Организатором этой единственной встречи витеблян с поэтом, которого вскоре «канонизировали» и назвали классиком, произведения которого и сейчас изучают в средней школе, был литератор Павел Ильич Лавут (). В числе его подопечных оказался и В. Маяковский. Встреча с ним оказалась решающей в жизни этого человека. Несмотря на то, что позднее П. Лавут работал в МГУ, он по-прежнему занимался организацией творческих вечеров ученых и деятелей культуры, преимущественно литераторов. Однако не менее важной стороной его жизни стала пропаганда творчества Владимира Маяковского. Известность ему принесла и книга «Маяковский едет по Союзу» (Москва, 1963), в которой он рассказывал о пребывании поэта во многих городах страны, в том числе и в Витебске. Но впервые об этом П. Лавут рассказал в небольшом очерке «Из былых путешествий», опубликованном в книге «Маякоўскі ў Беларусі» (Мн., 1957): «Во время нахождения в Витебске Маяковский с утра до ночи ходил по городу. Его интересовало все – Двина, оживление улиц, старые здания, новостройки.

Лавут в своей книге пишет: «После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете – в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной (а по-видимому, все же Витьбой, а не Двиной – А. П.) крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика, — пишет П. Лавут. – Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы».

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им. Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответ: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. Мы зашли в бильярдную, поэт, который так любил эту игру, и на этот раз был задумчивый и, ежеминутно откладывая кий, помечал что-то в записную книжку. Я уже знал, что это означает, но только поздней смог узнать, какой именно новой темой, каким конкретно свежим впечатлением была в эти часы занята мысль поэта. А Маяковский создавал в это время сатирическое стихотворение «Пиво и социализм», впервые напечатанное в том же году в московском журнале «Бузотер».

Вот как оно начинается:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пекля

Над кружками

Надпись:

«Раки и пиво

завода имени Бебеля».

И в завершении:

Товарищ, в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) –

приплетать ко всему

фамилию вождя.

Думаю, что надпись

надолго сохраните:

на таких мозгах она –

как на граните.

Как ни странно, но поэтическая критика в конце концов все же сыграла свою роль: пусть не сразу, а несколько позже, но знаменитый витебский пивоваренный завод переименовали. Сейчас о Бебеле (), одном из основателей и руководителе германской социал-демократической партии и 2-го Интернационала, известно очень немногим.

С Павлом Лавутом в свое время встречался витебский поэт Д. Симанович. От организатора литературных встреч он узнал, что на творческий вечер поэта в нашем городе было продано 339 билетов. Многие пришли по пригласительным. Но зрительный зал 2-го БГТ был гораздо вместительней (около 800 мест). А вот опрошенные им очевидцы выступления В. Маяковского в Витебске, которых он расспрашивал несколько десятилетий тому назад, утверждали, что зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. Может, это и были пригласительные, те, кто пришел без билетов.

В московском музее В. Маяковского сохранилась и афиша выступления поэта в Витебске, и подлинные записки, которые тогда – 26 марта 1927 года – передали выступающему участники вечера. По утверждению Д. Симановича, имевшего возможность познакомиться с этими записками, их было всего 35.

Заключение

На протяжении всей работы над докладом мне постепенно открывались неизвестные до этого страницы из жизни В. Маяковского. Это был крупнейший со времен Пушкина, принципиально новый шаг в развитии русской поэзии. Анализируя различные источники, показывающие связь Маяковского с Беларусью, хочется сделать вывод о том, насколько значимым был для него период времени, прожитый в нашей стране, что все их заслуги не остались без внимания в нашей республике.

Проработав материал о Маяковском, я решила изучить период жизни Блока в Беларуси.

Дрянь

пока что

мало поредела.

Дела много –

только поспевать.

Надо

жизнь

сначала переделать,

переделав –

можно воспевать.

Это время –

трудновато для пера,

но скажите

вы, калеки и калекши,

где,

когда,

какой великий выбирал

путь,

чтобы протоптанней

и легше?

Слово –

полководец

человечьей силы.

Марш!

Чтоб время

сзади

ядрами рвалось.

К старым дням

чтоб ветром

относило

только

путаницу волос.

Для веселия

планета наша

мало оборудована.

Надо

вырвать

радость

у грядущих дней.

В этой жизни

помереть

не трудно.

Сделать жизнь

значительно трудней.

Литература

1. «…Народ, издревле нам родной».

2. Кажнян : Хроника жизни и деятельности. – М., 1985.

3. Долгополов Блок: Личность и творчество. – 2-е издание. – Л., 1980.

4. Эткинд , внутри. О русской поэзии XX века. – СПб, 1997.

5. Сiмановiч Д. Вiцебскi дзень. – М.: Маладосць, 1973.

6. // Народнае слова, 2007.

7. Здесь в Витебске был Маяковский // Народнае слова, 2003.

8. // Народнае слова, 1998.

9. Лавут едет по Союзу. Воспоминания. – 2-е издание. – М.: Советская Россия, 1969.

Ю. Пэн «Сапожник-комсомолец», 1925

Маяковский, Владимир Владимирович

Влади́мир Влади́мирович Маяко́вский (7 [19] июля 1893, Багдади, Кутаисская губерния — 14 апреля 1930, Москва) — русский и советский поэт. Футурист. Один из наиболее значимых русских поэтов XX века. Классик советской литературы.

• 1 Советский культ Маяковского

• 2 Приезд Маяковского в Витебск

o 2.1 Стихотворение «Пиво и социализм»

• 3 УНОВИС. Супрематическая постановка поэмы Маяковского «Война и мир». 17 сентября 1921

• 4 Улица Маяковского

• 5 Примечания

• 6 Источники

Советский культ Маяковского

Бетонный бюст Маяковского возле клуба колхоза им. Маяковского, д. Вархи Городокский район. Скульптор А. Гвоздиков

Через 5 лет после самоубийства поэта, газета «Правда» печатает изречение вождя.

Сталин:

Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление.

По всей стране в честь Маяковского начали переименовывать улицы и площади, ставить памятники, называть театры, дети учили его стихи с детского сада.

При этом в творчестве поэта рассматривались, в основном, его партийные оды, воспевание политического насилия и социалистического патриотизма.

При жизни Маяковского пиетета перед ним не было. Поэта критиковали за халтурность зарифмованных политических новостей: кто-то сочувственно «Вы заняты нашим балансом, Трагедией ВСНХ» (Б. Пастернак), кто-то насмешливо (Ильф и Петров изобразили Маяковского в «12 стульях» в образе графомана Ляпис-Трубецкого).

Популярен Маяковский был среди юношества, но не как автор государственных агиток, а как яркий эпатажный персонаж, бунтарь, дерзко нападающий на скучный патриархальный быт их родителей.

Благосклонно относились к поэту власть и репрессивные органы. В то время, как обыватели и литераторы были ограничены в самом необходимом, Маяковский ежегодно путешествовал по капиталистическим странам, нередко по дипломатическому паспорту и проживая в советских дипломатических представительствах.

Не препятствовали власти и гастрольным турам Маяковского по городам Советского Союза. Его платные выступления организовывал антрепренёр «тихий еврей, Павел Ильич Лавут».

Приезд Маяковского в Витебск

Газета «Заря Запада» сообщила о выступлении Маяковского за три дня.

Заря Запада. 23 марта 1927:

В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки

Заря Запада. 25 марта 1927:

В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

<...> «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

На представление было продано 339 билетов, хотя зрительный зал Ростовцевского театра был рассчитан на 800 мест.

В московском музее В. Маяковского хранится витебская афиша и подлинные записки (35 штук).

Стихотворение «Пиво и социализм»

В Витебске Маяковский не только выступил на сцене, но и написал стихотворение с критикой названия пивзавода.

Лавут П. И. Маяковский едет по Союзу.:

Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика. Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы. Раки, кружка пенистого пива и надпись: “Завод им. Бебеля”. Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответа: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. То и дело поэт заносил что-то в записную книжку. Тогда, как я понял позже, возникали уже наброски стихотворения “Пиво и социализм” (первоначальное заглавие — “Витебские мысли”). Даже в бильярдной, в которую мы попали в безлюдное дневное время, Маяковский умудрялся то и дело между ударами заносить в записную книжку наброски этого сатирического стихотворения. В афише стихотворение было озаглавлено: “Имени Бебеля”. С эстрады же он объявлял по-разному: “Пиво и социализм”, “Рак и пиво”. Чаще же всего: “Рак и пиво завода имени…”

В. Маяковский. «Пиво и социализм»:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пе́пля.

Над кружками

надпись:

«Раки

и пиво

завода имени Бебеля»...

<...> Товарищ,

в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) —

приплетать

ко всему

фамилию вождя.

Отбор в советские герои часто был случаен. Непонятно, почему респектабельный германский политик, в течении 45 (!) лет бывший депутатом Рейхстага, вдруг стал советским святым и почему для немца пивоварня должна ассоциироваться с чем-то недостойным.

УНОВИС. Супрематическая постановка поэмы Маяковского «Война и мир». 17 сентября 1921

Известия Витебского губисполкома и губкома РКП(б). 1921. № 208, 15 сент. С.4:

Уновис открывает цикл вечеров современной поэзии, музыки и театра. Первый вечер состоится в субботу, 17 сентября в Латышском клубе. Представлено будет «Война и мир» Маяковского в 5 актах. Стихи Малевича и других. Специальныя декорации худ. Ермолаева и Циперсона.

Единственным исполнителем был семнадцатилетний Натан Фейгельсон[1].

Декорации к спектаклю в супрематическом духе выполнили Ермолаева и Циперсон, актер был одет в яркий условный наряд, никакой музыкальной партитуры также не было, но необходимые звуковые эффекты всё-таки производились.

Натан Эфрос. Записки чтеца:

За неделю мы подготовили декорации, плакаты, афиши, я выучил поэму наизусть, наняли помещение латышского клуба, что на Замковой улице, и в восемь часов вечера зал был битком набит молодежью. Единственным взрослым был сам Казимир Малевич, победоносно восседавший где-то в середине и снисходительно посматривающий на публику. И вот началось. Занавес раздвинулся. Перед зрителями открылись фанерные щиты, разрисованные цветными стрелами, квадратами, кубами. <…> Публика осталась равнодушной. Мы же были в упоении от самого факта исполнения поэзии Маяковского. Остался доволен и Казимир Малевич

Улица Маяковского

Биржевый переулок в 1922 году был переименован в честь Карла Либкнехта, возможно потому что ранее, в 1920 году витебские власти по непонятной причине решили создать и установить в Саду Липки (за ратушей) памятник К. Либкнехту (скульптор Давид Якерсон). Уже в 1923 году скульптура была разрушена во время партийной борьбы против формализма в искусстве. В 1927 в улицу назвали именем Маяковского, еще живого.

Также именем Маяковского назван сквер на этой улице и библиотека (улица Гагарина, 33А)

Примечания

1. ↑ Натан Михайлович Эфрос (при рождении Натан Менделевич Фейгельсон) 20 сент (3 окт) 1904, Витебск — 28 окт 1984, Москва. Занимался у Ю. Пэна вместе с Львом Зевиным. Зевин привёл его в УНОВИС. В 1922 году поступил в «Государственный институт слова». До конца жизни выступал с концертами, в том числе в дуэте с Петром Ярославцевым. Автор книги Записки чтеца. М. :Искусство, 1980

Источники

• Лавут П.И. Маяковский едет по Союзу. Воспоминания. – 2-е издание. – М.: Советская Россия, 1969.

• Шатских А. С. Витебск. Жизнь искусства. 1917—1922. — М.: Языки русской культуры, 2001. — 256 с. — 2000 экз. — ISBN 5-7859-0117-X.

• Д. Симанович «Витебский день Владимира Маяковского с лирическими отступлениями в прошлое и будущее» (2002)

14 апреля 1930 года скончался Владимир Маяковский. Поэт был в Витебске, здесь в его честь названы сквер, улица и библиотека. А знаете ли вы, какое стихотворение посвятил нашему городу великий поэт?

Известно, что Владимир Маяковский в нашей республике был неоднократно. В сам же Витебск поэт приезжал 26 марта 1927 года. Первым делом Маяковский посетил редакцию газеты «Заря Запада» (позже – «Вiцебскi рабочы», «Витебские вести»), где он встречался с журналистами и литераторами. Далее поэт заглянул в мастерскую Юделя Пэна и выступил со своими стихами во 2-м Белорусском государственном театре (сегодня – театр Якуба Коласа).

И хоть визит поэта в Витебск был кратковременным, все же после его смерти в Витебске были названы улица и сквер в самом центре города, а также библиотека по улице Гагарина.

Длина улицы всего 80 метров!

Улица Маяковского в 17 веке была частью Ратушной площади, а в начале века 20-го стала отдельным Биржевым переулком. Сегодня это одна из самых коротких городских улиц. На ней расположено всего 3 дома: №1, №3 и №3а. В доме №1 располагается городской центр культуры со множеством кружков и студий для детей и взрослых.

В сквере часто назначают встречи.

Сразу за Ратушей располагается сквер Маяковского, который в 21 веке был заложен на месте Биржевой площади. Сегодня в сквере любят собираться молодые люди и творческая интеллигенция, проходят фотовыставки Витебского детского дома, возле сквера на улице Суворова регулярно продаются сувениры ручной работы, раритеты и картины современных художников. А музыканты-любители развлекают прохожих песнями.

Напротив сквера бурлит творческая жизнь!

Библиотека имени Маяковского открылась в городе еще в 1949 году по улице Гагарина.

В библиотеке Маяковского собирались жители улицы Гагарина.

В прошлом веке здесь был популярный клуб выходного дня «Гагаринец» для жителей рабочих окраин.

Спектакль “Клоп” пользовался успехом среди витеблян.

Пьеса Маяковского «Клоп» в 1968 году с большим успехом прошла в Белорусском театре имени Коласа. Парадокс, но в последний год жизни поэта данный спектакль провалился на московской сцене.

Витебский пивзавод (ранее носил имя Бебеля).

Витебску Маяковский посвятил одно из сатирических стихотворений «Пиво и социализм». В нем он осудил рабочих пивзавода имени Бебеля, которые любили оттянуться после смены за кружкой-другой:

Жены

работающих

на ближнем заводе

уже

о мужьях

твердят стоусто:

— Ироды!

с Бебелем дружбу водят.

Чтоб этому

Бебелю

было пусто! —

В грязь,

как в лучшую

из кроватных мебелей,

человек

улегся

под домовьи леса, —

и уже

не говорят про него —

«на-зю-зю-кался»,

а говорят —

«на-бе-бе-лился».

И сегодня в овраге у пивного завода можно увидеть целый склад бутылок из-под пива.

Кто набебелился?

Нынешнее поколение уже не помнит ни социалистического учения, ни вождя-революционера Бебеля. А вот пенный напиток по-прежнему выпускается на витебском пивзаводе… И молодежь назначает свидания в сквере имени Маяковского.

владимир 20.04.2015 в 22:20

фото к статье о Маяковском неплохие, а текст неглубокий. Сквер Маяковского с высокими деревьями и бюстом поэта существовал задолго до 21 века: посреди сквера была асфальтовая дорожка с лавочками, сбоку дорожки были стенды с газетами для общественного чтения,- потом сквер ликвидировали вместе с гипсовым бюстом поэта и сделали лужайку и затем уже новый сквер с фонтаном. Акцент в стихотворении ” Пиво и социализм” Маяковский сделал не на пьянстве рабочих, а на присвоении заурядному пивзаводу имени знаменитого революционера – за что поэт обиделся на витебчан. А автор статьи этого не понял.

20.04.2015 в 22:41

Для того и комментарии, чтобы каждый добавлял свой взгляд на поднятую проблему. А про произведение Маяковского я с Вами, например, в корне не согласна.Если уж взглянуть на произведение под таким углом, как Вы, так надо говорить, что это ОДИН ИЗ акцентов… На то оно и художественное произведение: один считает так, а другой не так)

Евгения Москвина 21.04.2015 в 08:32

В отрывке, который я привела в статье, как раз звучит осуждение пьянства. А то, что назвали пивзавод в честь Бебеля, этому Маяковский возмущается в начале и в конце произведения. Приводить его полностью я не стала, оно слишком длинное для интернет-статьи.

Источник: https://vkurier.by/18697

В.В. МАЯКОВСКИЙ В ГОРОДЕ ВИТЕБСКЕ.

slavar64

4 июля, 2014

Татаренко Виктория Анатольевна

Научный руководитель — Кислякова С.В.,

УО «Витебский государственный технологический колледж», преподаватель

В.В. МАЯКОВСКИЙ В ГОРОДЕ ВИТЕБСКЕ.

В середине марта 1927 года по Витебску прошел слух: в город с творческим выступлением приезжает поэт Владимир Маяковский. Основания для него были: в это время Владимир Владимирович действительно совершал большую поездку по городам страны, а местная газета «Заря Запада» 12 марта, казалось бы, без всяких на это оснований, опубликовала стихотворение В.Маяковского «Корона и кепка». Спустя еще 11 дней «Заря Запада» сообщила уже официально: «В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки».

Ажиотаж после публикации разразился нешуточный. Особенно стремилась попасть на встречу с В.Маяковским молодежь. И словно подогревая страсти, два дня спустя «Заря Запада» поместила еще одну информацию о выступлении поэта: « В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

В уголке рекламы, рассказывающей о репертуаре витебских театров и кинотеатров, приведено и время начала творческого вечера – «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

Организатором этой единственной встречи витеблян с поэтом, которого вскоре «канонизировали» и назвали классиком, произведения которого и сейчас изучают в средней школе, был литератор Павел Ильич Лавут (1898-1979). В числе его подопечных оказался и В.Маяковский. Встреча с ним оказалась решающей в жизни этого человека. Несмотря на то, что позднее П.Лавут работал в МГУ, он по-прежнему занимался организацией творческих вечеров ученых и деятелей культуры, преимущественно литераторов. Однако не менее важной стороной его жизни стала пропаганда творчества Владимира Маяковского. Известность ему принесла и книга «Маяковский едет по Союзу» (Москва, 1963), в которой он рассказывал о пребывании поэта во многих городах страны, в том числе и в Витебске. Но впервые об этом П.Лавут рассказал в небольшом очерке «Из былых путешествий», опубликованном в книге «Маякоўскі ў Беларусі» (Мн., 1957): «Во время нахождения в Витебске Маяковский с утра до ночи ходил по городу. Его интересовало все – Двина, оживление улиц, старые здания, новостройки.

Лавут в своей книге пишет: «После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете – в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной (а по-видимому, все же Витьбой, а не Двиной – А.П.) крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика, — пишет П.Лавут. – Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы».

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им. Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответ: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. Мы зашли в бильярдную, поэт, который так любил эту игру, и на этот раз был задумчивый и, ежеминутно откладывая кий, помечал что-то в записную книжку. Я уже знал, что это означает, но только поздней смог узнать, какой именно новой темой, каким конкретно свежим впечатлением была в эти часы занята мысль поэта. А Маяковский создавал в это время сатирическое стихотворение «Пиво и социализм», впервые напечатанное в том же году в московском журнале «Бузотер».

Вот как оно начинается:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пекля

Над кружками

Надпись:

«Раки и пиво

завода имени Бебеля».

И в завершении:

Товарищ, в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) –

приплетать ко всему

фамилию вождя.

Думаю, что надпись

надолго сохраните:

на таких мозгах она –

как на граните.

Как ни странно, но поэтическая критика в конце концов все же сыграла свою роль: пусть не сразу, а несколько позже, но знаменитый витебский пивоваренный завод переименовали. Сейчас о Бебеле (1840-1913), одном из основателей и руководителе германской социал-демократической партии и 2-го Интернационала, известно очень немногим.

С Павлом Лавутом в свое время встречался витебский поэт Д.Симанович. От организатора литературных встреч он узнал, что на творческий вечер поэта в нашем городе было продано 339 билетов. Многие пришли по пригласительным. Но зрительный зал 2-го БГТ был гораздо вместительней (около 800 мест). А вот опрошенные им очевидцы выступления В. Маяковского в Витебске, которых он расспрашивал несколько десятилетий тому назад, утверждали, что зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. Может, это и были пригласительные, те, кто пришел без билетов.

В московском музее В.Маяковского сохранилась и афиша выступления поэта в Витебске, и подлинные записки, которые тогда – 26 марта 1927 года – передали выступающему участники вечера. По утверждению Д.Симановича, имевшего возможность познакомиться с этими записками, их было всего 35...

газета "Витьбичи"

Почти сто лет назад 26 марта Витебск посетил Владимир Маяковский

Воскресенье, 26.03.2023 11:14 | Рубрика: Общество

02448

Яростный трибун Октябрьской революции, писатель, поэт, драматург, творчество которого вызывает интерес и в наше время, в Беларуси бывал неоднократно. Впервые — до революции, в 1914 году.

А в «болдинский» период, как описывает его литературные гастроли по Советскому Союзу в 1926 –1930 годы концертный организатор Павел Лавут, Владимир Маяковский посетил Витебск.

Единственный визит в город на Двине состоялся 26 марта 1927 года. Маяковский читал доклад «Лицо левой литературы» во Втором Белорусском государственном театре (ныне здание областной филармонии). В тот год поэт более 100 раз выступил в 40 городах страны, написал 70 стихотворений. Одно из них — «Пиво и социализм», в котором поэт увековечил Витебск (изначально называлось «Витебские мысли»).

130-летний юбилей поэта, который будет отмечаться в июле этого года, для сотрудников Витебской областной библиотеки имени В. И. Ленина стал поводом для изучения творческой биографии Маяковского, ведь библиотека носит имя революционного вождя, которого поэт так громогласно воспевал в своих произведениях.

Восстановить события того единственного дня, который поэт провел в Витебске, удалось в свое время витебскому поэту, литературному краеведу Давиду Симановичу. Сохранилась афиша выступления поэта в театре, которая хранится в московском музее Владимира Маяковского.

Фото с сайта v-v-mayakovsky.ru.

Там же Давид Симанович разыскал и 35 подлинных записок, которые получил Маяковский во время своего выступления в Витебске. Уникальный материал был впервые опубликован витебским писателем в 1977 году в книге очерков «Подорожная Александра Пушкина».

На основе литературы из фондов библиотеки и архивных источников сотрудниками общего читального зала разработана интерактивная карта, с помощью которой можно перенестись в мартовский день 1927 года и прогуляться по Витебску вместе с великим поэтом. Железнодорожный вокзал, мост через Западную Двину, редакция газеты «Заря Запада», бильярдная, театр — эти места отмечены на современной карте города. Отсканировав QR-коды, можно узнать интересную информацию, связанную с посещением данного объекта Маяковским. Текст сопровождает множество иллюстраций и фотографий.

QR-коды помогут узнать и другие интересные факты. Благодаря какому художнику Владимир Маяковский заочно познакомился с Витебском, почему Илья Репин так и не написал портрет Маяковского, какой совет дал поэт уроженцу Витебска Лазарю Лагину? Об этом также можно узнать, посетив общий читальный зал областной библиотеки.

К слову. Наш город хранит память о поэте до сих пор — в честь Владимира Маяковского названы сквер, улица и одна из городских библиотек.

© Авторское право «Витьбичи». Гиперссылка на источник обязательна.

Автор: Татьяна ПОТОЦКАЯ, заведующий общим читальным залом областной библиотеки.

*

Двинский бровар

Логотип компании

Пивоваренный завод «Двинский бровар» (СООО «Двинский бровар») — предприятие в Витебске, выпускающее пиво, квас и сбитень. Адрес: улица Ильинского, 25а.

Производит 10 сортов пива и квас.

«Бавария»

Пивоваренный завод построен в 1875 году витебским купцом Гозиасом Рубиновичем Левинсоном на 3-й Верхне-Набережной улице (ныне ул. Ильинского). Был назван «Бавария» и начал работу в 1878 году. В первые годы XX века на заводе работало 26 человек. «Бавария» варила четыре вида пива. В 1906 г. завод переоснащен и расширен, начинается производство собственного солода.

На 1912 год 160 тыс. ведер, 150 тыс. руб., 44 рабочих[1].

В 1913 году 50 рабочих предприятия выпускают пива примерно на около 300 тыс. рублей — это второе по выручке пивоваренное производство в белорусских губерниях после минского завода Лекерт.

«Новая Бавария» братьев Яхинных

Конкуренцию семейству купцов Левинсон составляли мещане Арон и Бениамин Яхнины. В 1897 году они закладывают на Нижне-Петровской улице[2]. пивомедоваренный и солодовенный завод «Новая Бавария», названый так в пику «Баварии» Левинсонов.

На 1912 год 55 тыс. ведер, 70 тыс. руб., 12 рабочих[1].

К началу Первой мировой войны Яхнины выводят завод в десятку крупнейших пивоваренных производств белорусских губерний. «Новая Бавария» в 1913 году выпускает продукции на 100 тыс. рублей. Братья имеют другой бизнес — в Витебске и его окрестностях они торгуют мукой екатеринославских[3] мукомолов и продукцией харьковских солезаводчиков. Кроме того в Витебске имелось пивоваренные производства принадлежащие Марейно Нах. Хаим[2].

В Витебске также имелся пивоваренный завод Марейно. На 1912 год 10 тыс. ведер, 5 рабочих[1]

Акционерное общество «Левенбрей»

1 декабря 1912 года[4] Левинсон-старший со своими тремя сыновьями и Леонидом Дейбнером создают на базе завода АО «Левенбрей» в г. Витебске с капиталом 300 тыс. рублей. Название является калькой со знаменитой и крупнейшей мюнхенской пивоварни Löwenbräu.

Предприятие процветало — выпускало 330 тыс. вёдер[5] (~4 млн. литров) пива в год. Бизнес расширялся, АО «Левенбрей» берёт в аренду небольшой пивомедоваренный завод в селе Петровская мыза в Опочнецком уезде Псковской губернии.

Примерно с начала 1910-х годов предприятием управляет сын его основателя Адольф Левинсон. Он — один из самых влиятельных бизнесменов дореволюционного Витебска, входит в губернское по фабричным и горнозаводским делам присутствие, возглавляет арбитражную комиссию Биржевого комитета Витебской биржи и даже «Еврейское литературно-музыкальное общество». Сам он был виолончелист-любить, а его жена являлась выдающейся пианисткой.

Основная статья: Тейтельбаум-Левинсон, Фрида Давыдовна

Сухой закон

В связи с началом Первой мировой войны 19 июля 1914 года вступил в действие императорский указ о запрещении производства и продажи всех видов алкогольной продукции на всей территории России. «Сухой закон» продолжал действовать и после установления Советской власти, вплоть до конца 1919 года.

Пивоваренный завод первоначально был перепрофилирован в хлебопекарню и сухаресушильню для нужд армии, а с 1917 года выпускал шипучие воды.

22 марта 1920 года дом на заводе Левенбрей был включен в «Список зданий города Витебска, подлежащих охране» (см. Губернская Комиссия по охране памятников старины и предметов искусства).

Советская национализация

В 1920 году завод национализирован и переименован в 1 й Государственный завод по переработке пищевых продуктов Главного управления чайной, кофейной и цикорной промышленности (Чаеуправление) ВСНХ РСФСР. В 1921 г. на заводе восстановлено пивоваренное производство с дооборудованием цеха по производству суррогата кофе (действовал до октября 1924 г.). В 1923 г. перешел в ведение Государственного чайного, кофейного и цикорного треста (Чаеуправление) ВСНХ СССР.

В феврале 1924 года переименован в Государственный пивоваренный завод им. А . Бебеля в честь депутата рейхстага с 45-ти летним стажем.

Согласно рекламе в газете «Заря Запада» (26 ноября 1924) директором завода был Я. Ф. Вальдман и в Витебске у завода было 17 лавок[6].

1. Смоленский базар;

2. Улица Ленина, 2;

3. Улица Задуновская, 5;

4. Улица Задуновская, 67;

5. Улица Гоголевская, 32;

6. Улица Лучесская, 23;

7. Улица Мало-Могилевская, 2/1;

8. Улица Замковая;

9. Улица Пушкинская, 11;

10. Улица Вокзальная, 24/25;

11. Улица Вокзальная, 47;

12. Улица Полоцкая, 47/1;

13. Улица Долгоруковская, 3;

14. Улица Шоссейная, 20;

15. Улица Красного Милиционера, 2;

16. Улица Верхне-Набережная, 39/41;

17. Улица Вокзальная, 22/26.

6 октября 1925 г. переименован во 2 й Государственный пивоваренный завод им. А . Бебеля. В первые советские годы предприятие стало одним из лучших в стране в своей отрасли, позже неоднократно получало медали на ВДНХ в Москве.

Во время Великой Отечественной войны предприятие было эвакуировано в Пензенскую область. Работы по восстановлению начаты в июле 1944 г. Выпуск первой продукции осуществлен с 1 июня 1945 г. В послевоенный период именовался как Витебский пивоваренный завод (Витебский пивзавод) Белорусского республиканского треста бродильной промышленности (Белбродтреста).

В 1976—78 годах была произведена реконструкция варочного и бродильно-лагерного участков, благодаря чему увеличилась производительность завода. В 1976 году Витебский пивоваренный завод становится головным предприятием ПО пищевой промышленности «Витебскпищепром». В конце 1980-х годов на заводе было четыре участка, выпускавших 7 сортов пива, 5 наименований безалкогольных напитков и хлебный квас.

В конце 1990-х годов экономическое положение предприятия сильно ухудшилось, следствием чего стали массовые сокращения рабочих, уменьшение объёмов производства. Оборудование завода было сильно изношено. В 2003 году на базе завода создано ОАО «Витебское пиво». В сентябре 2005 года из-за отсутствия средств на модернизацию закрыта линия по производству кваса. Через год, в сентябре 2006, предприятие объявило о банкротстве.

Современное состояние

В 2004 году создано белорусско-немецкое совместное предприятие «Двинский бровар», в число учредителей которого вошли: Витебский облисполком (30% долей), ООО «Предприятие «Марко» (31%) и немецкая компания «Эвимекс» (%39). Мощности обанкротившегося пивоваренного завода вошли в это предприятие.

Для обновления завода из немецкого города Монхайм в Витебск была перевезена пивоварня.

Стихотворение «Пиво и социализм»

В 1926—1930 годах Владимир Маяковский с гастрольными турами объехал многие города СССР. В субботу 26 марта 1927 года он выступал в витебском Втором Белорусском государственном театре (здание бывшего Ростовцевского театра на площади Ленина).

Стихотворение о пивзаводе первоначально называлось «Витебские мысли».

В. Маяковский. «Пиво и социализм»:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пе́пля.

Над кружками

надпись:

«Раки

и пиво

завода имени Бебеля»...

Галерея

• Открытка начала XX века

• Открытка начала XX века

• Немецкая аэрофотосъёмка. Июль 1941

• Немецкая аэрофотосъёмка 1941-1944. Пивзавод за корпусами очковой фабрики

• Немецкая аэрофотосъёмка. 3 июля 1941.

• Задвинье. Немецкая аэрофотосъемка. 1941

• Задвинье. Зима 1941-1942 гг.

• Панорама Задвинья времен немецкой оккупации.

•

Мемориальная доска в честь Бескина Израиля Соломоновича, Героя Советского Союза, генерала-лейтенанта артиллерии (1944), работавшего на пивзаводе до Первой мировой войны

Примечания

1. ↑ 1 2 3 Мейен В. Ф. Статистико-экономический обзор местностей, тяготеющих к железным дорогам С.-Петербургского района. Т. 3 : Московско-Виндаво-Рыбинская жел. дор. — СПб., 1912.

2. ↑ 1 2 Вся Россия. 1912. Москва. Типография В. Каракина

3. ↑ с 2016 года город Днепр

4. ↑ «Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье. Том XXXII. 1912 г. Отделение I» (1915 г., Петроград, Государственная типография, стр. 1621) Запись № 58415

5. ↑ Экономика Белоруссии в эпоху империализма, 1900-1917. Изд-во Академии наук БССР, 1963

6. ↑ С. Мартинович Где в Витебске есть магазин пива, которому уже почти 100 лет. 17.03.2019 Витебский курьер

Источники

• Витебск: Энциклопедический справочник. / Гл. редактор И. П. Шамякин. — Мн.: БелСЭ им. П. Бровки, 1988. — 408 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-85700-004-1

• Витебская губерния // Вся Россия за 1902 год. Русская книга промышленности, торговли, сельского хозяйства и администрации. Адрес-календарь Российской империи. — СпБ.:Издание А.С.Суворина, 1902

• Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье. Том XXXII. 1912. Часть I. Акт №38415

• http://www.rupivo.ru/about_factory.php?id...

• http://bdg.press.net.by/2004/03/2004_03_1...

• http://www.nash-dom.info/view601.aspx

• http://on-island.net/Literature/Lavut/PLa...

• Государственный архив Витебской области. Ф. 40

• В. Сехович. Десятка пивных баронов: кто владел крупнейшими пивоваренными заводами Беларуси до революции. 24 октября 2018

• Старинные бутылки завода

Ссылки

• Официальный сайт

http://evitebsk.com/wiki/%D0%94%D0%B2%D0%...

Маяковский о Витебске

После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете — в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика. Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы. Раки, кружка пенистого пива и надпись: “Завод им. Бебеля”. Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответа: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. То и дело поэт заносил что-то в записную книжку. Тогда, как я понял позже, возникали уже наброски стихотворения “Пиво и социализм” (первоначальное заглавие — “Витебские мысли”)1. Даже в бильярдной, в которую мы попали в безлюдное дневное время, Маяковский умудрялся то и дело между ударами заносить в записную книжку наброски этого сатирического стихотворения. 1 В афише стихотворение было озаглавлено: “Имени Бебеля”. С эстрады же он объявлял по-разному: “Пиво и социализм”, “Рак и пиво”. Чаще же всего: “Рак и пиво завода имени…”, подчеркивая последнее слово. Незначительный, казалось бы, факт был обобщен: Товарищ, в мозгах просьбишку вычекань, да так, чтоб не стерлась, и век прождя: брось привычку (глупая привычка!) — приплетать ко всему фамилию вождя.П. И. Лавут "Маяковский едет по Союзу"

***

В.В. МАЯКОВСКИЙ В ГОРОДЕ ВИТЕБСКЕ (В А Татаренко)

В.В.Маяковский… Страдающим и одиноким пришел он в русскую литературу. Критика издевалась над желтой кофтой, которая, конечно, была вызовом благонамеренной публике, но появилась от бедности, и критика не заметила, что в желтую кофту «душа от осмотров укутана».

В процессе написания работы, обращаясь к различным источникам, я узнала, что многие поколения литературоведов, критиков писали о художественном новаторстве поэта, и полемика не только не утихает, но даже активно продолжается, и до последнего слова в этом споре еще далеко.

Нужен ли сегодня В.В.Маяковский? Нужна ли нам его поэзия? Может быть, пришло время «сбросить» его с «парохода современности», как когда-то это пытался сделать с классиками русской литературы юный Маяковский? Его сделали «агитатором, горланом-«главарем», поэтом «атакующего класса», мечтавшим о том, чтоб «к штыку приравняли перо». «Бронзы многонудье заслонило чувствительную, как нерв, натуру, богатую переживаниями и радостями, умевшую любить и страдать. Он мог ноктюрны сыграть на флейте водосточных труб».

Великие поэты не умирают… Как живой с живыми разговаривает он с нами и сегодня.

Грядущие люди!

Кто вы?

Вот – я

весь

боль и ушиб.

Вам завещаю я сад фруктовый

моей великой души.

Сможем ли мы достойно принять это завещание? Все зависит от нас… Чтобы понять поэта, я обратилась к его творчеству и пришла к мысли, что многого нельзя понимать упрощенно, он – самый непрочитанный поэт.

Изучая биографию, я узнала о пребывании поэта в нашем г.Витебске. Меня это очень заинтересовало, захотелось побольше узнать, где бывал во время нахождения в Витебске, где выступал и какие воспоминания оставил. Поэтому и тема моей работы «Маяковский в Витебске».

В середине марта 1927 года по Витебску прошел слух: в город с творческим выступлением приезжает поэт Владимир Маяковский. Основания для него были: в это время Владимир Владимирович действительно совершал большую поездку по городам страны, а местная газета «Заря Запада» 12 марта, казалось бы, без всяких на это оснований, опубликовала стихотворение В.Маяковского «Корона и кепка». Спустя еще 11 дней «Заря Запада» сообщила уже официально: «В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки».

Ажиотаж после публикации разразился нешуточный. Особенно стремилась попасть на встречу с В.Маяковским молодежь. И словно подогревая страсти, два дня спустя «Заря Запада» поместила еще одну информацию о выступлении поэта: « В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

В уголке рекламы, рассказывающей о репертуаре витебских театров и кинотеатров, приведено и время начала творческого вечера – «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

Организатором этой единственной встречи витеблян с поэтом, которого вскоре «канонизировали» и назвали классиком, произведения которого и сейчас изучают в средней школе, был литератор Павел Ильич Лавут (1898-1979). В числе его подопечных оказался и В.Маяковский. Встреча с ним оказалась решающей в жизни этого человека. Несмотря на то, что позднее П.Лавут работал в МГУ, он по-прежнему занимался организацией творческих вечеров ученых и деятелей культуры, преимущественно литераторов. Однако не менее важной стороной его жизни стала пропаганда творчества Владимира Маяковского. Известность ему принесла и книга «Маяковский едет по Союзу» (Москва, 1963), в которой он рассказывал о пребывании поэта во многих городах страны, в том числе и в Витебске. Но впервые об этом П.Лавут рассказал в небольшом очерке «Из былых путешествий», опубликованном в книге «Маякоўскі ў Беларусі» (Мн., 1957): «Во время нахождения в Витебске Маяковский с утра до ночи ходил по городу. Его интересовало все – Двина, оживление улиц, старые здания, новостройки.

Лавут в своей книге пишет: «После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете – в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной (а по-видимому, все же Витьбой, а не Двиной – А.П.) крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика, — пишет П.Лавут. – Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы».

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им. Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответ: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. Мы зашли в бильярдную, поэт, который так любил эту игру, и на этот раз был задумчивый и, ежеминутно откладывая кий, помечал что-то в записную книжку. Я уже знал, что это означает, но только поздней смог узнать, какой именно новой темой, каким конкретно свежим впечатлением была в эти часы занята мысль поэта. А Маяковский создавал в это время сатирическое стихотворение «Пиво и социализм», впервые напечатанное в том же году в московском журнале «Бузотер».

Вот как оно начинается:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пекля

Над кружками

Надпись:

«Раки и пиво

завода имени Бебеля».

И в завершении:

Товарищ, в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) –

приплетать ко всему

фамилию вождя.

Думаю, что надпись

надолго сохраните:

на таких мозгах она –

как на граните.

Как ни странно, но поэтическая критика в конце концов все же сыграла свою роль: пусть не сразу, а несколько позже, но знаменитый витебский пивоваренный завод переименовали. Сейчас о Бебеле (1840-1913), одном из основателей и руководителе германской социал-демократической партии и 2-го Интернационала, известно очень немногим.

С Павлом Лавутом в свое время встречался витебский поэт Д.Симанович. От организатора литературных встреч он узнал, что на творческий вечер поэта в нашем городе было продано 339 билетов. Многие пришли по пригласительным. Но зрительный зал 2-го БГТ был гораздо вместительней (около 800 мест). А вот опрошенные им очевидцы выступления В. Маяковского в Витебске, которых он расспрашивал несколько десятилетий тому назад, утверждали, что зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. Может, это и были пригласительные, те, кто пришел без билетов.

В московском музее В.Маяковского сохранилась и афиша выступления поэта в Витебске, и подлинные записки, которые тогда – 26 марта 1927 года – передали выступающему участники вечера. По утверждению Д.Симановича, имевшего возможность познакомиться с этими записками, их было всего 35.

На протяжении всей работы над докладом мне постепенно открывались неизвестные до этого страницы из жизни В.Маяковского. Это был крупнейший со времен Пушкина, принципиально новый шаг в развитии русской поэзии. Анализируя различные источники, показывающие связь Маяковского с Беларусью, хочется сделать вывод о том, насколько значимым был для него период времени, прожитый в нашей стране, что все их заслуги не остались без внимания в нашей республике.

В.В. Маяковский в Витебске

В середине марта 1927 года по Витебску прошел слух: в город с творческим выступлением приезжает поэт Владимир Маяковский. Основания для него были: в это время Владимир Владимирович действительно совершал большую поездку по городам страны, а местная газета «Заря Запада» 12 марта, казалось бы, без всяких на это оснований, опубликовала стихотворение В.Маяковского «Корона и кепка». Спустя еще 11 дней «Заря Запада» сообщила уже официально: «В субботу, 26 марта, в Витебск приезжает известный поэт Владимир Маяковский. Он выступит с докладом «Лицо левой литературы». Тема доклада излагает следующие положения: Что такое левый Леф? Поп или мастер? Как в 5 уроков выучиться писать стихи? Как нарисовать женщину, скрывающую свои чувства? Есенинство и гитары. Можно ли рифму забыть в трамвае? и др.

После доклада Маяковский прочтет новые стихи и поэмы: «Сергею Есенину», «Письмо Максиму Горькому», «Сифилис», «Разговор поэта с фининспектором», «О том, как втирают очки» и др.

По окончании доклада ответы на записки».

Ажиотаж после публикации разразился нешуточный. Особенно стремилась попасть на встречу с В.Маяковским молодежь. И словно подогревая страсти, два дня спустя «Заря Запада» поместила еще одну информацию о выступлении поэта: « В субботу в Белгостеатре выступит известный поэт Владимир Маяковский с докладом «Лицо левой литературы».

Витебская публика впервые услышит Маяковского, который даст характеристику Асеева, Каменского, Пастернака и других поэтов «левого фронта».

В исполнительской части Владимиром Маяковским будут прочитаны наиболее сильные и характерные для него произведения последнего времени.

По окончании доклада поэт ответит на записки и вопросы. Вечер Маяковского приобретает в настоящее время исключительный интерес, как поэта, возглавляющего Леф (левый фронт искусства) и редакцию вновь издающегося журнала «Новый Леф».

В уголке рекламы, рассказывающей о репертуаре витебских театров и кинотеатров, приведено и время начала творческого вечера – «Ровно 8 часов 30 минут вечера».

Организатором этой единственной встречи витеблян с поэтом, которого вскоре «канонизировали» и назвали классиком, произведения которого и сейчас изучают в средней школе, был литератор Павел Ильич Лавут (1898-1979). В числе его подопечных оказался и В.Маяковский. Встреча с ним оказалась решающей в жизни этого человека. Несмотря на то, что позднее П.Лавут работал в МГУ, он по-прежнему занимался организацией творческих вечеров ученых и деятелей культуры, преимущественно литераторов. Однако не менее важной стороной его жизни стала пропаганда творчества Владимира Маяковского. Известность ему принесла и книга «Маяковский едет по Союзу» (Москва, 1963), в которой он рассказывал о пребывании поэта во многих городах страны, в том числе и в Витебске. Но впервые об этом П.Лавут рассказал в небольшом очерке «Из былых путешествий», опубликованном в книге «Маякоўскі ў Беларусі» (Мн., 1957): «Во время нахождения в Витебске Маяковский с утра до ночи ходил по городу. Его интересовало все – Двина, оживление улиц, старые здания, новостройки.

Лавут в своей книге пишет: «После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете – в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться. За мостом над узенькой Двиной (а по-видимому, все же Витьбой, а не Двиной – А.П.) крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика, — пишет П.Лавут. – Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы».

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им.Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответ: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. Мы зашли в бильярдную, поэт, который так любил эту игру, и на этот раз был задумчивый и, ежеминутно откладывая кий, помечал что-то в записную книжку. Я уже знал, что это означает, но только поздней смог узнать, какой именно новой темой, каким конкретно свежим впечатлением была в эти часы занята мысль поэта. А Маяковский создавал в это время сатирическое стихотворение «Пиво и социализм», впервые напечатанное в том же году в московском журнале «Бузотер».

Вот как оно начинается:

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пекля

Над кружками

Надпись:

«Раки и пиво

завода имени Бебеля».

И в завершении:

Товарищ, в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) –

приплетать ко всему

фамилию вождя.

Думаю, что надпись

надолго сохраните:

на таких мозгах она –

как на граните.

Как ни странно, но поэтическая критика в конце концов все же сыграла свою роль: пусть не сразу, а несколько позже, но знаменитый витебский пивоваренный завод переименовали. Сейчас о Бебеле (1840-1913), одном из основателей и руководителе германской социал-демократической партии и 2-го Интернационала, известно очень немногим.

С Павлом Лавутом в свое время встречался витебский поэт Д.Симанович. От организатора литературных встреч он узнал, что на творческий вечер поэта в нашем городе было продано 339 билетов. Многие пришли по пригласительным. Но зрительный зал 2-го БГТ был гораздо вместительней (около 800 мест). А вот опрошенные им очевидцы выступления В. Маяковского в Витебске, которых он расспрашивал несколько десятилетий тому назад, утверждали, что зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. Может, это и были пригласительные, те, кто пришел без билетов.

В московском музее В.Маяковского сохранилась и афиша выступления поэта в Витебске, и подлинные записки, которые тогда – 26 марта 1927 года – передали выступающему участники вечера. По утверждению Д.Симановича, имевшего возможность познакомиться с этими записками, их было всего 35.

Литература

1. Буклин А.С. «…Народ, издревле нам родной».

2. Кажнян В. В.Маяковский: Хроника жизни и деятельности. – М., 1985.

3. Долгополов Л.К. Александр Блок: Личность и творчество. – 2-е издание. – Л., 1980.

4. Эткинд Е.Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. – СПб, 1997.

5. Сiмановiч Д. Вiцебскi дзень. – Мн.: Маладосць, 1973.

6. Подлипский А. // Народнае слова, 2007.

7. Шпаковская Г. Здесь в Витебске был Маяковский // Народнае слова, 2003.

8. Подлипский А. // Народнае слова, 1998.

9. Лавут П.И. Маяковский едет по Союзу. Воспоминания. – 2-е издание. – М.: Советская Россия, 1969.

***

Встречи с Владимиром Маяковским

Литературная студия В. Брюсова запомнилась будущему автору «Старика Хоттабыча» еще и первой встречей с Владимиром Маяковским. Произошло это осенью 1920 года. Вот что он вспоминал по этому поводу: «Я уже почти окончательно решил распрощаться со студией, когда неожиданное событие вознаградило меня за все предыдущие тоскливые вечера.

Усаживаясь как-то перед началом занятий в свое привычное кресло между дверью и окном, я заметил двух неизвестных. Это определенно не были студийцы. Это тем более не были лекторы. Для нашей профессуры они были слишком молоды. Почти одногодки — лет по двадцать семь-двадцать восемь, никак не более. Они сидели, беззаботно свесив ноги, на том самом утлом дамском письменном столике, за которым восседали Брюсов и Сакулин, когда принимали меня в студию. Сидели, сдержанно веселились, по-мальчишески болтая ногами, и изредка обменивались явно ехидными репликами, нашептывая их друг другу на ухо.

Один из них высокий, стриженный под машинку, с энергично выступающим подбородком, другой ростом пониже, атлетически сложенный, подвижный, как ртуть, с головой лысой, как колено.

Судя по их лицам, им обоим было что возразить лектору. А лектором в тот вечер был Гершензон. Перед ним лежал на столе листок бумаги с планом лекции, но он на листок не смотрел. А смотрел он, и со все возрастающим раздражением, на перешептывавшихся незнакомцев. Нет, они, упаси боже, нисколько не шумели. Они перешептывались совершенно бесшумно, но можно было догадаться, что они прохаживаются на его счет.

Говорят (лично я ни тогда, ни когда-нибудь потом этим вопросом не занимался), что у Гершензона было что сказать нового и интересного насчет творчества Тургенева, о котором в тот вечер шла речь.

Гершензон, это мы видели все, весь напружинился, глаза его свирепо сузились, но он сделал над собой усилие и, стараясь не смотреть на дерзких незнакомцев, продолжал лекцию таким спокойным голосом, словно их и в комнате не было.

Внешне все шло в высшей степени благополучно. Но только Гершензон заговорил о роли вдохновения в творчестве Ивана Сергеевича, как один из незнакомцев, тот, который повыше, громким, хорошо поставленным басом подал реплику:

— А по-моему, никакого вдохновения нет.

Гершензон высоко поднял брови, словно только теперь заметил присутствие в комнате посторонних, и еще более ровным голосом возразил:

— Вы бы этого не сказали, если бы занимались искусством.

Незнакомцы еще больше развеселились, и тот, кто подал первую

реплику, подал вторую:

— Не скажите. Пописываю.

— Значит, неважно пописываете.

— Не могу пожаловаться. Говорят, в общем, не очень плохо.

Тут второй незнакомец, который пониже, совсем развеселился, от полноты чувств звучно хлопнул товарища по коленке и воскликнул:

— Разрешите представить: Владимир Владимирович Маяковский!

Маяковский в свою очередь хлопнул его по коленке:

__ А это Виктор Борисович Шкловский!

Вот это была сенсация! Гершензон, чувствуя, что все наше внимание обращено на гостей, самолюбиво закруглил лекцию. <...>

Не помню уже, почему Маяковский решительно отказался читать нам стихи. Кажется, из-за только что перенесенной болезни».

Следующая встреча Лазаря Гинзбурга с Владимиром Маяковским состоялась шесть лет спустя, осенью 1926 года, в Воронеже, где в это время будущий автор «Старика Хоттабыча» проходил службу в Красной Армии. Вот как он об этом рассказал писателю М. Лезинскому: «Был вечер встречи с Маяковским, и, как обычно, на этом вечере все графоманы города могли читать свои стихи перед строгим мэтром. Я прочитал отрывок из своей огромной поэмы и небольшое стихотворение на закуску. Владим Владимыч все внимательно выслушал, скептически посмотрел на меня и сказал: «Ваша поэма родилась не из сердца. Это, батенька, литературщина. Своими глазами надо смотреть на окружающий мир, а не через пенсне классиков. А вот маленькое ваше стихотворение мне, как ни странно, понравилось...

— А что это было за стихотворение, которое понравилось Владимиру Маяковскому?

— Стихотворение называлось «Отделком» — командир отделения. Из жизни, так сказать, взятое: было это в 1926 году в Ростове, и был я тогда военным человеком. После творческого вечера Маяковского я еще несколько раз встречался с Владимиром Владимировичем, и однажды он пригласил меня к себе домой. Представляете мое волнение, когда я летел к нему?

— Очень даже представляю.

— Пришел к нему, чинно разделся, вытер ноги о половичок и...не знаю, что дальше делать.

Маяковский ухмыльнулся, заметив мое замешательство:

— Что ты там, Лазарь, казенный паркет протираешь? Проходи!

Прошел. Он меня, как маленького, к столу подводит. А на столе, в хрустальной вазе, высится горка мандаринов. Живут же люди! Маленьких таких, красно-желтеньких мандаринчиков... Так мне захотелось впиться зубами в этот шарик мандаринский, аж в горле запершило, — у нас в полку щи да каша, вот и вся солдатская пища наша. А мандарины и апельсины почему-то считались буржуйским лакомством.

Маяковский заметил мои перекатывающиеся желваки, придвинул ко мне вазу.

— Жми, Лазарь, на всю катушку!

Проглотил я слюну и ответил:

— Спасибо. Не хочу.

Маяковский презрительно посмотрел на меня:

— Спасибо — не хочу? Или — спасибо, неудобно?

Тут я не выдержал:

— Хочу. Владимир Владимирович, очень хочу!

— Вот и делай, что хочешь, интеллигент с ружьем!

И стал я уплетать мандарины, только за ушами трещало. Маяковский засмеялся довольный:

— Вот теперь, святой Лазарь, я окончательно убедился, что писать ты будешь! Страсти не должны нас подавлять, надо давать им выход».

Владимир Маяковский не дожил, к сожалению, до появления «Старика Хоттабыча». Интересно, какую бы оценку он дал этому творению своего «крестника»?

Подлипский А.М.

***

Александр Исбах:

Между тем вся семья ’Гольдиных переехала в Москву. Нину приняли в медицинский институт. Я часто навещал земляков.

Однажды вместе с Ниной мы отправились на Тверскую, в кафе союза поэтов, носившее название «Домино».

Там все желающие могли читать стихи с эстрады. Стихи тут же обсуждались присутствующими поэтами. В кафе часто бывали Маяковский, Каменский, Есенин.

Я очень волновался. Не то чтобы я не.был уверен в своих стихах. А все же... Ведь как много завистников! К тому же встреча с Брюсовым настраивала меня тревожно.

Неизвестные мне поэты пили чай, читали стихи. Стихи были непонятные, вроде свириденковских, и, во всяком случае, уступали моим.

Председательствовал могучий белокурый бородач. Он показался мне симпатичнее других, и я послал ему записку. «Прошу дать слово для чтения стихов. Штейн (из провинции)».

Не председатель союза поэтов, а просто Штейн из провинции.

Передо мной выступал какой-то носатый критик, ругавший последнюю пьесу Маяковского «Мистерия-буфф».

Я лихорадочно повторял в памяти слова своих стихов.

Читал я лучшее стихотворение. Оно было напечатано на первой странице «Известий губисполкома» и открывало мой злополучный сборник. Я читал с выражением, с жестами:

Мы идем по проездам больших площадей,

Мы идем по глухим закоулкам,

И шаги окунувшихся в вечность людей Раздаются протяжно и гулко.

В зале разговаривали, звенели ложечками, но я не обращал на это внимания.

Мечтая о мире безбрежном,

Орлите на мыслей суку...

Последние строчки стихотворения даже мой соперник Степан Алый считал новым достижением пролетарской поэзии.

Мокрый, дрожащий от вдохновения, сошел я с эстрады и сел рядом с Ниной. Она ласково посмотрела на меня.

— Слово имеет Владимир Маяковский,— объявил председатель.

Я даже вздрогнул от ужаса. Об остром языке поэта мне не раз уже приходилось слышать.

— Нина, — шепнул я, — Ниночка, что-то жарко здесь. Может, пойдем погуляем.

— Что ты, Саша! Ведь Маяковский!

Я приготовился ко всему.

Высокий, широкоплечий поэт поднялся на эстраду. Голос его, казалось, едва умещался в маленьком зале.

— Без меня тут критиковали мою «Мистерию», — сказал Маяковский. — Это уже не первый раз. В газетах появляются какие-то памфлеты. Плетутся какие-то сплетни. Давайте в открытую. А ну, дорогой товарищ,— обратился поэт к носатому журналисту, — выйдите при мне на эстраду. Повторите ваши наветы... Боитесь? Не можете? Косноязычны стали? Скажите «папа и мама». А еще называетесь критик!.. Критик из-за угла. Вам бы мусорщиком быть, а не журналистом.

Мне кажется, что я трепетал больше носатого критика. Теперь он перейдет ко мне.

Приближалась печальная минута. Позор вместо триумфа.

— Нина,— шептал я,— давай уйдем. Душно. И неинтересно.

Но Нина только отмахивалась.

Маяковский остановил свой взгляд на мне.

— К сожалению, — сказал он, — я опоздал и не мог прослушать всей поэмы выступавшего передо мной очень молодого человека...

«Вот оно... начинается. Все кончено... Творчество... Слава... Любовь...»

— Хочу остановиться на последних строчках поэмы:

Орлите на мыслей суку... —

что в переводе на русский язык значит: сидите орлом на суку мыслей. Неудобное положение, юноша. Неудобное и неприличное. Двусмысленное положение. Весьма...

Испарина покрыла меня с головы до ног. Я боялся посмотреть на Нину. Маяковский заметил мое состояние и пожалел меня.

— Ну ничего, юноша, — примирительно сказал он. — Со всяким случается. Пишите, юноша. Вы еще можете исправить ошибки своей творческой молодости. Все впереди...

Я вышел из клуба опозоренный. Молча шагал я рядом с Ниной.

И все же я не злился на Маяковского. Он обошелся со мной лучше, чем Брюсов.

***

Фоторепродукция. Маяковский В.В. Рисунок неизвестного автора с фотографии 1925 г. Пересьемка с газеты «Заря Запада», Витебск, 1927, март.

Период создания: 1927

Материал, техника: бумага глянцевая, желатино-серебряный отпечаток

Размер: 13,7х8,5

Место создания: Белоруссия, г. Витебск

Номер в Госкаталоге: 13704110

Номер по ГИК (КП): ГММ И-916

Инвентарный номер: Ф-232

Местонахождение

Государственное бюджетное учреждение культуры города Москвы "Государственный музей В.В. Маяковского"

С Маяковским познакомился не в Москве, а в Ростове, где служил политруком в Девятой Донской дивизии. Там в 1926 году впервые услышал, как Маяковский завораживающе читал стихи, свои и чужие. Вот как Лагин написал об этом важнейшем событии в жизни:

«Об отрывках из моей поэмы Маяковский отозвался более чем прохладно (литературные реминисценции, книжность), а «Отделкома» похвалил. И дал мне путевку в жизнь, сказав: этот писать будет».

Вскоре на другом заседании, где собрались рабочие железной дороги, Маяковский услышал о себе, что рабочий класс его не понимает. Тогда политрук Лазарь Гинзбург прокричал на весь зал:

«Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй!» С этим стишком матросы штурмовали в Октябре Зимний! Или, может быть, эти стихи непонятны! …Меня трясло от возбуждения, от обиды за моего любимого поэта….».

В тот день обрадованный речью молодого политрука Маяковский пригласил его встретиться в гостинице. «Написал стихотворение, положи под подушку, — наставлял Маяковский. — Через несколько дней извлеки из-под подушки, внимательно прочитай, и ты увидишь, что не все у тебя гладко. Выправь, и снова под подушку на некоторое время. Семь раз проверь перед тем, как понести в редакцию».

Тогда же взял с поэта обещание, что принесет стихи в его журнал: «Вы будете носить, а я буду их помаленечку браковать, и вы заживете, молодой человек, в сказочном счастье».

Счастья не произошло.

Спустя год, при случайной встрече в Москве, спросил:

— Вы что же, молодой человек, Фет или Тютчев! Сколько мне раз надо приглашать вас приносить стихи в «Новый Леф»?

— А я, Владимир Владимирович, больше стихов не пишу.

— Это почему ж такое варварство?

— А я пораскинул мозгами и понял, что так, как вы, я писать никогда не сумею, а так, как некоторые другие, — я лучше сейчас повешусь.

— Гм-гм!.. Решительно, ничего не скажешь. Вы далеко не безнадежны как поэт, но, конечно, вам видней… Что ж, расстались с литературой?

— А я, Владимир Владимирович, попробую себя в прозе...

***

Пиво и социализм

          ПИВО И СОЦИАЛИЗМ

Блюет напившийся.

                    Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

                    пену пепля.

Над кружками

               надпись:

                    "Раки

                           и пиво

завода имени Бебеля".

10 Хорошая шутка!

                 Недурно сострена!

Одно обидно

            до боли в печени,

что Бебеля нет, -

                    не видит старина,

какой он

          у нас

                 знаменитый

                         и увековеченный.

20 В предвкушении

                 грядущих

                       пьяных аварий

вас

     показывали б детям,

                       чтоб каждый вник:

— Вот

       король некоронованный

                           жидких баварий,

знаменитый

30             марксист-пивник. -

Годок еще

            будет

                  временем слизан -

рассеются

            о Бебеле

                    биографические враки.

Для вас, мол,

                Бебель -

                      "Женщина и социализм",

40 а для нас -

              пиво и раки.

Жены

      работающих

                  на ближнем заводе

уже

     о мужьях

               твердят стоусто:

— Ироды!

          с Бебелем дружбу водят.

50 Чтоб этому

             Бебелю

                    было пусто! -

В грязь,

          как в лучшую

                    из кроватных мебелей,

человек

         улегся

                 под домовьи леса, -

и уже

60       не говорят про него -

                    "на-зю-зю-кался",

а говорят -

              "на-бе-бе-лился".

Еще б

    водчонку

       имени Энгельса,

                    под

                    имени Лассаля блины, -

и Маркс

70         не придумал бы

                      лучшей доли!

Что вы, товарищи,

                    бе-белены

объелись,

            что ли?

Товарищ,

          в мозгах

                    просьбишку вычекань,

да так,

80         чтоб не стерлась,

                         и век прождя:

брось привычку

                 (глупая привычка!) -

приплетать

             ко всему

                    фамилию вождя.

Думаю,

        что надпись

                    надолго сохраните:

90 на таких мозгах

                  она -

                    как на граните.

[1927]

Примечания

Пиво и социализм (стр. 178). Две машинописные копии (БММ); журн. «Бузотер», М. 1927, № 31, август; беловой автограф строк 31–33, 42–47, 53–55, 64–66 в записной книжке 1927 г., № 51 (БММ); сб. «Но. С.»; Сочинения, т. 7.

Беловой автограф в записной книжке № 51 представляет собой запись начальных строк четырех строф — повидимому, для памяти при чтении стихотворения.

Строки 7–9. «Раки и пиво завода имени Бебеля». — Такую вывеску Маяковский видел во время своей поездки в Витебск в марте 1927 года (первоначальный вариант заглавия — «Витебские мысли»).

Бебель — см. примечание к стихотворению «Фабриканты оптимистов» (стр. 420*).

Строка 39. «Женщина и социализм» — книга Бебеля.

****

НА БЕЛОРУССКОЙ ЗЕМЛЕ

Жду Маяковского в главном вестибюле Белорусского вокзала. И вот он вырос у дверей, размахивая двумя чемоданами. Я удивился:

— Что вы так размахались, силу показываете?

Едва заметная улыбка, и чемодан раскрыт. Пустой, легкий.

— Помните, я вам обещал? Получайте!

— Большое спасибо! Но вы напрасно беспокоились. Я бы сам заехал к вам и все туда бы уложил.

— Я рассчитал заранее. И Маяковский берет у меня из рук старый чемодан и кладет его в пустой новый.

О таком чемодане (большом и легком) я действительно мечтал: ведь только в этом году я был в разъездах 250 дней!

В Смоленске при выходе из вокзала — пробка. Толкаются, как на пожаре. Маяковский видит: затерли старуху с мешком — и своей мощной фигурой сдерживает натиск. Старуха спасена, а Маяковского понесло людским потоком.

В гостинице такой разговор:

— Жаль, что приходится сегодня уезжать, номер хороший, ― сказал Маяковский.

— Самый лучший. В нем сам Луначарский жил. Народу ходило к нему, ужас! — говорит дежурная.

Маяковский:

— Ну, конечно, мне до него не дотянуться, но зато я стихи пишу, а он — нет. Он просто начальство и прозаик.

После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете — в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться.

За мостом над узенькой Двиной крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика.

Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы.

Раки, кружка пенистого пива и надпись: «Завод им. Бебеля».

Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответа: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. То и дело поэт заносил что-то в записную книжку. Тогда, как я понял позже, возникали уже наброски стихотворения «Пиво и социализм» (первоначальное заглавие — «Витебские мысли»)[21].

Даже в бильярдной, в которую мы попали в безлюдное дневное время, Маяковский умудрялся то и дело между ударами заносить в записную книжку наброски этого сатирического стихотворения.

Незначительный, казалось бы, факт был обобщен:

Товарищ, в мозгах просьбишку вычекань, да так, чтоб не стерлась, и век прождя: брось привычку (глупая привычка!) — приплетать ко всему фамилию вождя.

Еще одна бессонная ночь (пересадка).

В седьмом часу курьерский привез нас в Минск.

Маяковский спросил:

— Сколько у нас столиц?

— Много.

— А в скольких вы бывали?

— Почти во всех.

— Я был не везде, но должен быть везде!

Тогда же он, как бы продолжая свою мысль, заметил:

— Как хорошо звучит: «Центральный Исполнительный Комитет Белоруссии». Мы часто не отдаем себе отчета в том, что произошло за короткий срок: народ имеет свою Республику — это грандиозно!

Я дважды телеграфировал в минскую гостиницу, чтобы нам забронировали номера. Когда же мы обратились к портье, тот попросил подождать.

Владимир Владимирович уселся в тяжелое кресло и, казалось, вот-вот уснет.

Я проявлял активность, рвался к директору.

Выяснилось, что на четвертом этаже есть свободный номер, но директор распорядился обеспечить Маяковского лучшим, который вскоре он и занял.

Как всегда, много гостей. Один из них — молодой поэт — спросил:

— Почему вас столь назойливо упрекают в неуважении к Пушкину?

— Бывает разное отношение к его наследию, — ответил Маяковский. — Мне не могут простить того, что я не пишу, как он. Раздражает лесенка. Вот решили: раз я не пишу, как Пушкин, значит, являюсь его противником. Приходится чуть ли не оправдываться, а в чем — и сам не знаешь. Подумайте, — добавил он, — как можно, не любя Пушкина, знать наизусть массу его стихов? Смешно! Меня как-то спросили: «Почему вы пишете лесенкой, ведь так писать гораздо труднее?» — «А как вам, товарищи, по лестнице труднее ходить вверх, чем без лестницы?» — задал в свою очередь вопрос я. — «Легче!» Так вот, поймите, что лесенка вам помогает читать, хотя и писать так труднее. Зато слова точнее, осмысленнее произносятся и понимаются. Надо только преодолеть косность. Стихи, которые легко читаются, далеко не всегда запоминаются. А вот хорошие стихи, когда уж запомнишь, то надолго. Вот, например, басни Крылова. Мы учим их чуть ли не в первом классе, а помним до глубокой старости. Почему? Потому что это гениально!

Я вклинился в разговор, вспомнил эпизод своего детства:

— Школьный товарищ отвечал урок: вступление к «Медному всаднику». Прочел ДСП (до сих пор) — и продолжал еще минут двадцать, до самого звонка. (Чтобы спасти не выучивших урока.) Учитель не остановил — сам увлекся, что ли.

Маяковский поддержал:

— Ну как бы он запомнил чуть ли не всего «Медного всадника», если бы не любил Пушкина?

Через полвека должен признаться, что этим школьником был я (о чем и поведал тогда Владимиру Владимировичу).

— Первейшее дело, — сказал Маяковский, — навестить друзей — Шамардину[22] с мужем (И. А. Адамович — Председатель Совета Министров Белоруссии).

Я расстался с Владимиром Владимировичем и на обратном пути забрел в парикмахерскую.

— Ты знаешь, кого я только что стриг? Самого Маяковского! — сказал мастер своего дела.

— Нашел чем хвастаться! Что тут особенного?

— Чудак! Это же большой человек! Стричь такую голову, — это уже целая история! А главное — он уплатил мне столько, как никто и никогда. Вот это размах!

Я понял, что Маяковский только что отсюда вышел.

Шамардина была одна, муж пришел позднее. Вспоминали молодость (им сейчас-то было по 33). Читали белорусские стихи, но как ни старалась хозяйка научить — гость с трудом усваивал. Это не удивительно: за пять минут или за час никаким языком не овладеешь, даже если он сродни русскому и даже если речь идет о таком способном ученике, как Маяковский.

Когда Иосиф Александрович появился, то гость чуть смутился, стал молчаливее и шепнул Соне: «Удобно ли, что я тебя на „ты“?» Хозяйка расхохоталась и рассказала мужу о наивности ее старого друга, опасавшегося «повредить» ей.

После обеда направились в клуб, где сегодня выступал поэт. До начала оставалось минут двадцать-тридцать. Шагали по фойе. За нами увязалась молодежь. Какой-то парень смущенно вручил тетрадь своих стихов, попросив хоть мельком взглянуть на них. Было это не ко времени, на ходу, перед самым выступлением. Маяковский полистал:

— Молодой человек, — спокойно произнес он, — я бы посоветовал вам заняться более полезным делом. (Вероятно, стихи были слабые, в противном случае Владимир Владимирович не был бы так категоричен.)

Шамардина несколько обескуражена его резковатостью и жалеет парня, которого, как выяснилось, она знала, — он работал слесарем.

Владимир Владимирович заволновался:

— Найдем его, я с ним поговорю подробнее. Но парня так и не нашли.

В Минске, как и в других городах, Маяковский организовал продажу и подписку на редактируемый им журнал «Новый Леф». В Москву он привез справки — результат работы.

— Если бы местные работники проявили хоть немного инициативы, книгожурнальная наша торговля решительно бы улучшилась, — сказал Владимир Владимирович после вечера.

В Минске в эти дни Белгосиздат организовал выставку белорусской книги. Маяковский посетил ее вместе с Шамардиной. Он детально интересовался тем, как поставлена книготорговля.

Стоит познакомиться с некоторыми белорусскими записками и ответами Маяковского. Они не похожи на те, которые уже приводились:

«т. Маяковский. Читаете ли вы литературу соседних республик, как-то белорусской, украинской и др.?»

— Читаю, но главным образом в переводах, это не то, но при некотором опыте разобраться могу. Языка белорусского, к сожалению, не знаю.

«Почему вы сегодня так мало говорили о себе?»

— Я жду, пока вы скажете обо мне.

«Ваш взгляд на поэтическое вдохновение?»

— Я уже говорил о том, что дело не во вдохновении. Вдохновение можно организовать. Надо быть способным и добросовестным. Первое не зависит всецело от тебя.

«Тов. Маяковский! Бросьте вы отвечать на глупые записки. На это жаль времени».

— По существу правильно. Но, к сожалению, приходится отвечать и проучать.

«Читали ли вы поэму Якуба Коласа „Сымон Музыка“?»

— Пока не читал. Но надо обязательно прочесть Коласа и Купалу. Это люди очень талантливые. Ряд вещей я знаю, но надо ближе познакомиться.

«Тов. Маяковский, вы замечательно интересный, по вашим произведениям видно, вы недюжинной силы талант. Я уверена, что вы будете тем Толстым в нашей эпохе, о котором вы говорили, что он должен явиться у нас».

— Если не считать отсутствия бороды, в остальном не возражаю.

«Почему вы носите галстук кис-кис?»

— Потому что не мяу-мяу.

«Пишите ли вы какое-либо крупное произведение?»

— Пишу поэму, которую хочу закончить в этом году, к десятилетию Октября. Названия точного еще нет.

…Дней через пятнадцать Маяковский снова увидит Минск, теперь уже — проездом за границу…

Примечания

21. В афише стихотворение было озаглавлено: «Имени Бебеля». С эстрады же он объявлял по-разному: «Пиво и социализм», «Рак и пиво». Чаще же всего: «Рак и пиво завода имени…», подчеркивая последнее слово.

22. Маяковский был знаком с Софьей Сергеевной Шамардиной с 1913 года.

Лавут П. И.: Маяковский едет по Союзу

На белорусской земле

***

Пиво и социализм. Впервые — журн. "Бузотер", М., 1927, № 31, август.

Первоначальный вариант заглавия — "Витебские мысли". Навеяно впечатлениями от пребывания поэта в Витебске в марте 1927 года.

Пиво и социализм (стр. 178). Две машинописные копии (БММ); журн.

"Бузотер", М. 1927, № 31, август; беловой автограф строк 31-33, 42-47,

53-55, 64-66 в записной книжке 1927 г., № 51 (БММ); сб. "Но. С.";

Сочинения, т. 7.

Беловой автограф в записной книжке № 51 представляет собой запись

начальных строк четырех строф — повидимому, для памяти при чтении

стихотворения.

Строки 7-9. "Раки и пиво завода имени Бебеля". — Такую вывеску

Маяковский видел во время своей поездки в Витебск в марте 1927 года

(первоначальный вариант заглавия — "Витебские мысли").

Бебель — см. примечание к стихотворению "Фабриканты оптимистов" (стр.

420).

Строка 39. "Женщина и социализм" — книга Бебеля,

***

Бренд Дзвінскі Бровар

Завод по производству пива «Дзвінскі Бровар» находится на одном из берегов реки Западная Двина, а именно в Витебске. Основан завод в 1873 году (хотя в некоторых источниках указаны 1875 и 1878 годы) и является старейшим предприятием в городе. Построил его витебский купец Гозиас Рубинович Левинсон и дал название «Бавария». В начале производства на предприятии работало всего 26 человек.

История названий завода

«Левинсон и компаньоны» в 1913 году решили на базе витебского завода учредить акционерное общество «Левенбрей», название которого было взято у известного уже тогда производителя пива Löwenbräu в Мюнхене. В период национализации любых форм собственности, после Октябрьской революции в 1923 году завод переименовали в «Госпивзавод имени Бебеля». От возмущения и непонимания, как одно относится, к другому поэт Владимир Маяковский даже высмеял этот факт своим стихотворением «Витебские мысли», которое позже было переименовано в «Пиво и социализм».

Кроме пивоваренного цеха здесь работала фабрика по производству кофе, а также отделение, выпускающее фруктовые воды. Вначале советского периода витебский пивоваренный завод процветал. В 1923 году он занял 1-е место в пивоварении по Беларуси и 2-е – по всему СССР. Под размещение и продажу пива были организованы оптовые склады как в Беларуси, так и в Москве и Санкт-Петербурге. Продукция пивоваренного завода регулярно получала медали на московских выставках ВДНХ.

Производство пива в Витебске было восстановлено в 1947 после военной эвакуации в Пензенскую область. В 1976 году пивоваренный завод Витебска стал главным предприятием пищевой промышленности «Витебскпищепром». Его производительность увеличили за счет реконструкции варочного и бродильно–лагерного цехов на протяжении 1976-1978 годов. К концу 1980-х годов здесь производили 7 сортов пива, хлебный квас и 5 видов безалкогольных напитков.

В 2003 году история повторилась, и на базе пивоваренного завода создали акционерное общество «Витебское пиво». Изношенное к этому времени оборудования требовало модернизации и вложения средств, которых у акционеров не было. Так, с сентября 2005 года закрывают линию по производству кваса, а с ноября прекращен выпуск пива. В сентябре 2006 ОАО объявило себя банкротом.

Новая история «Двинский бровар»

Тем временем на территории завода с 2004 года полным ходом шло строительство совместного белорусско-немецкого предприятия под названием «Двинский бровар». Его учредителями был Витебский облисполком, в равном долевом участии с обувным предприятием «Марко» и с преимущественной долей акций немецкой компании Ewimex. Производственные мощности пивоваренного завода банкрота и вошли в состав этого предприятия.

Официальное открытие обновленного завода состоялось в 2005 году. Из немецкого города Монхайм сюда была перевезена и смонтирована представителями из Германии и Чехии действующая пивоварня. На заводе начался выпуск пива, который контролировали немецкие специалисты, имеющие многолетний опыт традиционного пивоварения.

***

Пиво и социализм (стр. 178).

Машинописная копия I:

Заглавие: Витебские мысли

Машинописная копия II:

72—73 Что вы, товарищи,

белены

Журн. «Бузотер», М. 1927, № 31, август:

72—73 Что вы, товарищи,

белены

Беловой автограф в записной книжке 1927 г., № 51. Строки 31—33, 42—47, 53—55, 64—66:

42—44 Уже и жены работающих на заводе

45—47 I об своих мужьях твердят стоусто

II о своих мужьях твердят стоусто

Сб. «Но. С.»:

10—11 Хороша шутка!

Недурно сострена!

ПИВО И СОЦИАЛИЗМ

Блюет напившийся.

  Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пе́пля.

Над кружками

надпись:

«Раки

и пиво

завода имени Бебеля».

10Хорошая шутка!

Недурно сострена́!

Одно обидно

до боли в печени,

что Бебеля нет, —

не видит старина,

какой он

у нас

знаменитый

и увековеченный.

20В предвкушении

грядущих

пьяных аварий

вас

показывали б детям,

чтоб каждый вник:

— Вот

король некоронованный

жидких баварий,

179

знаменитый

30 марксист-пивник. —

Годок еще

будет

временем слизан —

рассеются

о Бебеле

биографические враки.

Для вас, мол,

Бебель —

«Женщина и социализм»,

40а для нас —

пиво и раки.

Жены

  работающих

на ближнем заводе

уже

о мужьях

твердят стоусто:

— Ироды!

с Бебелем дружбу водят.

50Чтоб этому

Бебелю

было пусто! —

В грязь,

как в лучшую

из кроватных ме́белей,

человек

улегся

под домовьи леса, —

и уже

60   не говорят про него —

«на-зю-зю-кался»,

а говорят —

«на-бе-бе-лился».

Еще б

водчонку

имени Энгельса,

под

имени Лассаля блины, —

180

и Маркс

70не придумал бы

лучшей доли!

Что вы, товарищи,

бе-белены

объелись,

что ли?

Товарищ,

в мозгах

просьбишку вычекань,

да так,

80чтоб не стерлась,

и век прождя:

брось привычку

(глупая привычка!) —

приплетать

ко всему

фамилию вождя.

Думаю,

что надпись

надолго сохраните:

90на таких мозгах

она —

как на граните.

[1927]

***

                       Пиво и социализм (стр. 178).

   Машинописная копия I:

      Заглавие: Витебские мысли

   Машинописная копия II:

                 72-73 Что вы, товарищи,

                                       белены

   Журн. "Бузотер", М. 1927, No 31, август:

                 72-73 Что вы, товарищи,

                                       белены

   Беловой автограф в записной книжке 1927 г., No 51. Строки 31-33, 42-47,

53-55, 64-66:

                 42-44 Уже и жены работающих на заводе

               45-47 I об своих мужьях твердят стоусто

                    II о своих мужьях твердят стоусто

   Сб. "Но. С.":

                 10-11 Хороша шутка!

                                   Недурно сострена!

***

  После вечера в Гортеатре мы покидаем Смоленск, и на рассвете — в Витебске. Владимир Владимирович здесь впервые. Он предлагает прогуляться.

  За мостом над узенькой Двиной крутой подъем по Гоголевской. Я прошу замедлить шаг, но это не в его натуре. Тогда под предлогом передышки я остановился и тем самым вернул себе попутчика.

  Именно в эту минуту мне бросилась в глаза вывеска на противоположной стороне улицы.

  Раки, кружка пенистого пива и надпись: “Завод им. Бебеля”.

  Я вопросительно посмотрел на Маяковского, как бы ища ответа: что это значит? Он только улыбнулся, потом скривил рот и молча продолжал путь. То и дело поэт заносил что-то в записную книжку. Тогда, как я понял позже, возникали уже наброски стихотворения “Пиво и социализм” (первоначальное заглавие — “Витебские мысли”)1.

  Даже в бильярдной, в которую мы попали в безлюдное дневное время, Маяковский умудрялся то и дело между ударами заносить в записную книжку наброски этого сатирического стихотворения.

  1 В афише стихотворение было озаглавлено: “Имени Бебеля”. С эстрады же он объявлял по-разному: “Пиво и социализм”, “Рак и пиво”. Чаще же всего: “Рак и пиво завода имени…”, подчеркивая последнее слово.

  ****

1. Лавут, П. [автограф] Маяковский едет по Союзу. М.: Советская Россия, 1963. 1 л. фронт., 184 с., 4 л. ил. 20,3×13 см. В издательском картонажном переплете. Потертости переплета. Дарственная надпись на титульном листе: «Нюте, знавшей до сей поры лишь живого Лавута, а теперь должна познакомиться с живым Маяковским. Скромный автор. П. Лавут. 14 октября 1963 года».

2. Лавут, П. [автограф] Маяковский едет по Союзу. Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Советская Россия, 1969. 256 с., 16 л. ил. 17×13 см. В издательском картонажном переплете. В хорошем состоянии. Дарственная надпись на форзаце: «Нюте, с добрыми чувствами (пусть наслаждается). П. Лавут. 25 июня 1969 года».

3. Лавут, П. [автограф] Маяковский едет по Союзу. Воспоминания. 3-е изд., доп. М.: Советская Россия, 1978. 223 с., 8 л. ил. 20,5×14,5 см. В издательском коленкоровом переплете. В хорошем состоянии. На обороте переднего форзаца дарственная надпись: «Нюте (она же Анна Самойловна), которая может заинтересоваться и новым изданием (так сказать, с дополнениями и страданиями). Желаю добра и всего доброго». П Лавут. 19 VIII 78 г.".

Павел Ильич Лавут (1898-1979) — актер, концертный администратор, мемуарист. В начале 1920-х годов работал актёром, затем концертным администратором, организатором гастрольных поездок, в том числе турне В.В. Маяковского по стране (1926–1930). Сохранилось несколько доверенностей и телеграмм В.В. Маяковского П.И. Лавуту по вопросам, касающимся организации этих поездок. Впоследствии был организатором литературных вечеров в клубе МГУ и Союзе писателей СССР, открыл платный лекторий МГУ. В 1930-е годы устраивал литературные турне С.Я. Маршака, К.И. Чуковского, М.М. Зощенко, С.И. Кирсанова, И.Г. Эренбурга и других писателей. Лавут — автор воспоминаний о Маяковском и Зощенко.

ЛИЦО ЛЕВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

I. Д_о_к_л_а_д. Л_и_ц_о л_е_в_о_й л_и_т_е_р_а_т_у_р_ы. Т_е_м_ы: Что такое левая литература? Поп или мастер? Стихийное бедствие. Есенинство и гитары. Что такое Новый Леф? Асеев, Кирсанов, Пастернак, Третьяков, Сельвинский, Каменский и друг. Как выучиться в 5 уроков писать стихи? Можно ли рифму забыть в трамвае? Львицы с гривами и марш с кавычками. Поэты, зубные врачи и служители культа. Как нарисовать женщину, скрывающую свои годы?

II. С_т_и_х_и и п_о_э_м_ы: Разговор поэта с фининспектором. Сергею Есенину. Сифилис. Письмо Максиму Горькому. Критикам. Строго воспрещается. О том, как втирают очки. Собачки. Приговор. Ненависть к бумаге. Теодор Нетте.

III. Ответы на записки.

[1927]

ДОКЛАД «ЛИЦО ЛЕВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»

26 января 1927 года

Политически Леф разделяет платформу ВАППа. Почему же он не сливается с ним? Разница в формальном подходе к литературе. Леф ставит своей задачей максимальное внимание к форме, резкое отмежевывание от старых навыков, которыми в большой степени засорена современная литература. Даже такие поэты, как Жаров и Уткин, небрежным отношением к форме уродуют свои стихи. Леф работает над литературой, как над мастерством. Только один Леф… борется за низведение поэзии с божественного пьедестала и ставит ее в ряд других производственных процессов.

Но все же и у пролетарских поэтов Маяковский находит безукоризненные произведения, как, например, поэма М. Светлова «Гренада», несколько строк из которой Маяковский приводит.

— Пролетарская литература не дала еще своего стопроцентного лица, — продолжает Маяковский, — но она есть тот резервуар, из которого почерпнется настоящая революционная литература. Только надо работать. Не надо задирать нос. Борьба за квалификацию литературы — борьба за ее существование и за существование поэта.

Мало только писать и читать книжки. Надо говорить о трудностях писательского ремесла. Иначе расплодятся тучи поэтов бездельников и дармоедов, ничего не имеющих общего с настоящим мастерством. Какие теперь иногда попадают в печать стихи? Маяковский приводит пример стихотворения с комически безграмотной рифмой, принадлежащего перу «начинающего» шестидесятилетне поэта из симферопольской газеты:

В стране России полуденной,

Среди высоких ковылей

Семен Михайлович Буденный

Скакал на сером кобыл_е_ (!)

Настоящий поэт лучше с голоду сдохнет, если не найдет хорошей рифмы.

…Есенин, по мнению Маяковского, не был идеологом хулиганства, как теперь пытаются его изобразить некоторые критики. Он перепевал старую лирику. Цыганщина, «семиструнная гитара», звучавшая в русской поэзии еще со времен Аполлона Григорьева, перепевалась Есениным на тысячи ладов. Пьяный угар, кликушества распутиновщина под маской кудрявого Леля, — вот что вредно в поэзии Есенина. Он шел по линии наименьшего сопротивления.

ДОКЛАД «ЛИЦО ЛЕВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»

29 января 1927 года

Литературе угрожает опасность; ее захлестывает безграмотность. Писатели, особенно поэты, плодятся с быстротой бактерий. Человек часто становится писателем еще до написания им книги, «знаменитостью» — по выходе ее. Возведению в сан «знаменитости» обыкновенно помогают друзья-критики, забывая, что литературная работа — работа трудная, ответственная, требующая высокой квалификации. Почему слесарь, например, должен быть подготовлен к своему ремеслу и почему ни один человек не возьмется сделать болта, не будучи мастером, а писатель может обойтись без всего этого? А между тем литературная работа есть тот же производственный процесс. Это плохо понимают, отсюда размножение в литературе безграмотных бездельников и дармоедов, к тому же зараженных самомнением и чванством.

Маяковский цитирует строки из напечатанного в симферопольской газете стихотворения «начинающего» шестидесятилетнего поэта:

В стране России полуденной

Среди высоких ковылей

Семен Михайлович Буденный

Скакал на сером кобыл_е_…

— Если, — не без злого юмора замечает Маяковский, — мы, для рифмы, кобылу будем лишать ее пола и делать на ней ударение не на месте, — то кобыла взбесится…

От пренебрежения формой несвободны и поэты несомненно даровитые и популярные, — как, например, А. Жаров или Уткин.

Маяковский приводит примеры неряшливого их обращения со стихом — например, у Жарова: «бескрайный непочатый ломоть»: это бессмысленный набор слов, ибо ломоть не может быть непочатым, — он всегда початый кусок хлеба…

Хуже всего то, что появились даже специальные «пособия», содействующие распространению литературной безграмотности вроде книжки Шенгели: «Как писать статьи, стихи и рассказы». Оказывается, рецепт писания стихов очень прост — он заимствован из пресловутого, изданного еще до революции «Словаря рифм» Абрамова. Рифмуй, примерно, слова — боа, амплуа, профессион-де-фуа — и будешь поэтом! Книжку Шенгели правильнее было бы назвать не как сделаться поэтом, а как сделаться дураком… И поэты «делаются» — сотнями и тысячами, и если безграмотности, дилетантизму и кустарничеству мы не объявим решительной борьбы-- от поэтов в литературе вскоре не будет прохода… Леф, т. е. левый фронт литературы, и борется за повышение ее квалификации, за максимум внимания к форме. Настоящий поэт лучше с голоду умрет, чем пустит в обращение стихотворение с плохой или неряшливой рифмой.

Каково отношение Лефа к другим литературным группировкам?

Политически наиболее близкая к Лефу группировка — это ВАПП — Всесоюзная Ассоциация Пролетарских Писателей. Почему же, — говорит Маяковский, — мы не сливаемся с ней? Разница-- в формальном подходе к литературе: вапповцы ради содержания пренебрегают формой, изощренным мастерством, без которого нет настоящей литературы, нет искусства. Впрочем, ВАПП начинает сходить с этого пути, и уже теперь он имеет прекрасного поэта Светлова: его «Гренада» обнаруживает большее мастерство формы, при оригинальной трактовке сюжета.

Довольно много внимания Маяковский уделил Есенину и есениновщине. Чем она вредна? Пьяным угаром, кликушеством, распутиновщиной под маской кудрявого Леля…

После многих мытарств тело писателя доставили в кладбищенский морг. Там у Беляева отобрали последнее — гроб. В переполненной мертвецкой и без гробов едва хватало места на всех покойников…

Похоронили Беляева весной — в марте, когда земля уже хоть немного оттаяла. Ни вдовы, ни дочери в городе уже не было, и то, где упокоился писатель, никого не заинтересовало.

Когда о Беляеве вспомнили, то многим такая смерть фантаста показалась до обидного обыденной, невпечатляющей…

И тогда кончину писателя принялись обставлять подробностями:

«Рассказывают, будто немецкий майор, военный комендант Детского Села (то есть Пушкина. — З. Б.-С.), узнав, что в подведомственном ему городе скончался писатель, чьи произведения он знал и любил (многие беляевские книги были к тому времени переведены в Германии и пользовались там популярностью — в первую очередь роман „Властелин мира“ и Вагнеровский цикл), устроил ему похороны с оркестром и воинскими почестями. Впоследствии, когда немецкая оккупационная политика резко ужесточилась, майору, говорят, пришлось за это ответить — Бог весть, сколь серьезно».

Впоследствии Андрей Балабуха в этом рассказе все-таки усомнился:

«Увы, все поиски немецких следов этой истории, предпринятые полтора десятка лет назад мною и моим покойным другом и соавтором, ведущим отечественным литературоведом в области фантастики Анатолием Федоровичем Бритиковым, оказались тщетными. Сами поехать в Германию для архивных разысканий мы, понятно, не могли, а нашим немецким друзьям и коллегам выяснить ничего не удалось».

Другой биограф Беляева, Олег Орлов, об оркестре на похоронах не слыхал, но тоже считает, что немцы были к Беляеву неравнодушны: стоило только Беляеву скончаться, как им «заинтересовывается гестапо. Исчезает папка с документами. Немцы роются в книгах и бумагах Беляева»[389].

А краевед-царскосел Федор Морозов уверяет, что ему известна и причина такого пристального интереса. Оказывается, это Янтарная комната. Да-да — та самая, которая была вывезена немцами из Царского Села в Кёнигсберг, а там таинственнейшим образом пропала. Так вот, объявляет Федор Морозов, пропала, да не она! Потому что Сталин Янтарную комнату заблаговременно вывез, а немцам оставил копию. Настоящую же реликвию Сталин готовил в подарок — вначале Гитлеру, затем Рузвельту… Потом дарить передумал, и ныне сберегается Янтарная комната в тайном хранилище. А Беляев про все это узнал и даже начал писать об этом роман. А когда пришли немцы, то писателя схватили и принялись допрашивать в гестапо. Беляев гестаповцам тайну не выдал, но допросов не выдержал и скончался.

Поверить в эту историю мешает только одно — полное отсутствие не то что фактов, но даже малейшего правдоподобия… Ведь и Янтарную комнату никто копировать не собирался, и Беляев ничего на эту несуществующую тему не писал…

Честно говоря, в Царском Селе любили сочинять героические сказки. И про профессора Чернова после войны рассказывали, что немцы предложили ему сотрудничество, но профессор, едва только его допустили к микрофону местной радиостанции, вместо восхваления новых порядков призвал сограждан к самоотверженной борьбе с оккупантами. И немцы с Черновым расправились. На эту тему поэт В. М. Черников написал целую поэму. «Профессор» называется…

Вот только вдове Чернова, Маргарите Алексеевне, находившейся рядом с мужем до последнего его часа, такой героический эпизод остался неизвестен. Неизвестно также, работал ли при немцах Пушкинский радиоузел…

Тем не менее одну загадку смерти писателя никто пока не разрешил… Ее даже никто не заметил.

С конца 1950-х и по сей день в справочниках и энциклопедиях указывается, что Александр Беляев скончался 6 января 1942 года.

До недавних пор считалось, что профессор Сергей Николаевич Чернов скончался в 1942 году — 5 января. Но авторы новейшей биографии историка добрались до дневника Осиповой, а еще разыскали воспоминания Е. А. Матеровой, двоюродной племянницы Чернова:

«Зима 1941 г. была лютой. С[ергей] Н[иколаевич], не обладая крепким здоровьем, быстро стал терять силы и превратился в дистрофика. В декабре он тихо скончался».

Итак, два независимых свидетеля в один голос утверждают: профессор Чернов скончался в декабре 1941 года…

Откуда же взялась дата 5 января 1942-го?

Из документа — свидетельства о смерти. Выдано 2 января 1948 года пушкинским бюро загса за подписью врача Н. Малининой. Вдове оно понадобилось при устройстве на работу…

На основании чего было это свидетельство выдано? Архив пушкинской оккупационной управы не сохранился… Значит, основанием могли стать лишь показания свидетелей — точнее, одного свидетеля, Маргариты Алексеевны Черновой… Что заставило ее сообщить неверную дату?

О личном знакомстве с Черновым или Беляевым Осипова нигде не упоминает. Значит, в дневниковых записях она указывает не даты их смерти, но день, когда ей стало об этом известно. С чужих слов. Следовательно, Чернов скончался не 26 декабря, но не позднее 26 декабря 1941 года, а Беляев — не позднее 23 декабря. Так или иначе, до 1942 года оба они не дожили.

Вспоминает Маргарита Беляева:

«Пока я достала от доктора свидетельство о смерти, пока сделали гроб, ждали лошадь, прошло две недели. Приходилось ежедневно ходить в Городскую управу. Как-то прихожу и слышу, кто-то говорил: „Профессор Чернов умер“. И я подумала, хорошо бы похоронить их рядом. В дверях я столкнулась с женщиной. Мне почему-то показалось, что это жена Чернова. Я не ошиблась. Мы познакомились и договорились, что, как только я достану лошадь, мы вместе отвезем наших покойников и похороним их рядом. Чернова обещала сходить на кладбище и выбрать место. Наконец я получила подводу, и мы поехали на кладбище. Когда мы добрались до Софии, начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались так близко, что нас то и дело засыпало мерзлой землей и снегом. Комендант кладбища принял наших покойников и положил их в склеп, как он сказал, временно. За место на кладбище мы заплатили в Управе. А могильщики брали за работу продуктами или одеждой, которую потом меняли.

Когда мы приехали, никого из них не было. Морозы стояли страшные, умирало много. На кладбище находилось около трехсот покойников. Ими были забиты все склепы. Все были без гробов, кто завернут в рогожу или одеяло. Кто одет, а кто в одном белье. Лежали друг на друге, как дрова. <…> Я еще раз побывала на кладбище. <…> Муж все еще не был похоронен. Я рассказала коменданту, что мой муж известный писатель, и очень просила его похоронить мужа не в братской могиле, а рядом с профессором Черновым. Комендант пообещал мне»[394].

И оба они, фантаст и историк, скрылись в безвестной яме — за индивидуальное захоронение надо было платить (деньгами или вещами), а потому и закопали их в общей — братской — могиле без опознавательных знаков.

И когда спустя 15 лет Маргарита и Светлана Беляевы пришли на царскосельское Казанское кладбище, могилы мужа и отца они не нашли.

* У знакомого нам бывшего редактора Детиздата Г. И. Мишкевича свои фантазии: «Война застала А. Р. Беляева в Детском Селе. Прикованный болезнью к постели, он не мог передвигаться и вынужден был остаться на месте. Когда город был захвачен гитлеровцами, гестапо усиленно разыскивало Александра Романовича, чтобы покарать его за антифашистские романы. Лишь смерть спасла писателя от неминуемой расправы и пыток…» (Мишкевич Г. И. Доктор занимательных наук: Жизнь и творчество Якова Исидоровича Перельмана. С. 120).

Бар-Селла, Зеев "Александр Беляев" 2013

https://litmir.club/br/?b=196944&p=83

Обстоятельства смерти "советского Жюля Верна" — Александра Беляева до сих пор остаются загадкой. Скончался писатель в оккупированном городе Пушкине в 1942 году, не очень понятно только, как и почему это произошло. Одни утверждают, что Александр Романович умер от голода, другие считают, что он не вынес ужасов оккупации, третьи полагают, что причину гибели писателя следует искать в его последнем романе.

Умирать — так вместе

Разговор с дочерью "советского Жюля Верна" мы начали с "дооккупационного" периода.

— Светлана Александровна, а почему вашу семью не эвакуировали из Пушкина до того, как в город вошли немцы?

— У отца много лет был туберкулез позвоночника. Самостоятельно передвигаться он мог только в специальном корсете. Он был настолько слаб, что об отъезде не могло быть и речи. В городе была специальная комиссия, которая в то время занималась эвакуацией детей. Предлагал вывезти и меня, но и от этого предложения родители отказались. В 1940 году у меня начался туберкулез коленного сустава, и войну я встретила в гипсе. Мама часто повторяла тогда: "Умирать — так вместе!".

— По поводу смерти вашего отца до сих существует довольно много версий:

— Папа умер от голода. В нашей семье не было принято делать какие-то запасы на зиму. Когда в город вошли немцы, у нас было несколько пакетов с крупой, немного картошки и бочка квашеной капусты. А когда и эти припасы кончились, бабушке пришлось идти работать к немцам. Каждый день ей давали котелок супа и немного картофельной шелухи, из которой мы пекли лепешки. Нам хватало и такой скудной еды, а отцу этого оказалось недостаточно:

— Некоторые исследователи полагают, что Александр Романович просто не вынес ужасов фашистской оккупации...

— Не знаю, как все это переживал отец, но мне было очень страшно. Казнить без суда и следствия в то время могли любого. Просто за нарушение комендантского часа или по обвинению в краже. Больше всего мы волновались за маму. Она часто ходила на нашу старую квартиру, чтобы забрать оттуда какие-нибудь вещи. Ее могли бы запросто повесить, как квартирную воровку. Виселица стояла прямо под нашими окнами.

— А правда, что немцы не дали вам с матерью даже похоронить Александра Романовича?

— Папа умер 6 января 1942 года. Мама пошла в городскую управу, и там выяснилось, что в городе осталась всего одна лошадь, и нужно ждать очереди. Гроб с телом отца поставили в пустой квартире по соседству. Многих людей в то время просто засыпали землей в общих рвах, за отдельную же могилу нужно было платить. Мама отнесла могильщику какие-то вещи, и тот побожился, что похоронит отца по-людски. Гроб с телом положили в склеп на Казанском кладбище и должны были похоронить с наступлением первого тепла. Увы, 5 февраля меня, маму и бабушку угнали в плен, так что хоронили папу уже без нас.

Смерть рядом с "Янтарной комнатой"

Памятник фантасту на Казанском кладбище Царского Села стоит вовсе не на могиле писателя, а в месте предполагаемого его захоронения. Подробности этой истории раскопал бывший председатель краеведческой секции города Пушкина Евгений Головчинер. Ему в свое время удалось отыскать свидетельницу, присутствовавшую на похоронах Беляева. Татьяна Иванова с детства была инвалидом и всю жизнь прожила при Казанском кладбище.

Она-то и рассказала, что в начале марта 1942 года, когда земля уже стала понемногу оттаивать, на кладбище начали хоронить людей, лежавших в местном склепе еще с зимы. Именно в это время вместе с другими был предан земле и писатель Беляев. Почему она это запомнила? Да потому что Александра Романовича хоронили в гробу, которых в Пушкине к тому моменту осталось только два. В другом был погребен профессор Чернов. Татьяна Иванова указала и место, в котором были закопаны оба этих гроба. Правда, с ее слов выходило, что могильщик все-таки не сдержал своего обещания похоронить Беляева по-людски, он закопал гроб писателя в общий ров вместо отдельной могилы.

Куда более интересным кажется вопрос, отчего же все-таки умер Александр Беляев. Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. С приходом в Пушкин немцев активно заинтересовались Янтарной комнатой и спецы гестапо. Они, кстати, так и не смогли до конца поверить, что им в руки попала подлинная мозаика. А потому активно искали людей, которые располагали бы информацией по этому поводу. Не случайно два офицера гестапо ходили и к Александру Романовичу, пытаясь выведать, что ему известно об этой истории. Рассказал ли писатель им что-нибудь, или нет, не известно. Во всяком случае, никаких документов в архивах гестапо пока обнаружить не удалось. А вот ответ на вопрос, могли ли Беляева убить из-за его интереса к Янтарной комнате, кажется не таким уж сложным. Достаточно вспомнить, какая участь постигла многих исследователей, которые пытались отыскать чудесную мозаику.

Тайна гибели: версии реальные и фантастические Согласно официальной версии, Беляев умер от голода, как и многие тогда. Тело не смогли похоронить сразу, надо было ждать очереди, но скоро жену и дочь фантаста угнали в плен. Они оказались в Польше, оттуда их в конце войны освободили советские войска, но затем женщин ждали новые испытания — 11-летняя ссылка на Алтай. Только через много лет Маргарита смогла вернуться в Пушкин. Сосед передал ей очки мужа. На дужку была плотно навернута бумажка. Развернув ее, вдова писателя прочитала: «Не ищи меня на земле. Мы встретимся на небе. Твой Ариэль». Рассказывали, что тело советского писателя тайно вывезли и похоронили немецкий офицер и несколько солдат, зачитывающиеся его произведениями. По рассказам некоторых свидетелей, труп просто присоединили к множеству других, сваленных в общую могилу. А еще шептались о том, что Беляев погиб вовсе не от голода. Незадолго до начала войны он начал писать книгу о легендарной Янтарной комнате. Об этом узнали гестаповцы. Они долго беседовали с Беляевым, выпытывая у него, действительно ли у них в руках оказалась подлинная драгоценная мозаика. Вполне возможно, им удалось получить от писателя какие-то сведения, после чего Беляева не стало. Некоторые рассказывали о том, что его труп был обугленным… Кто сегодня скажет, какая версия наиболее близка к правде? Видимо, такие люди не только живут, но и умирают по-особенному. Источник: teleprogramma.pro

Подробнее на livelib.ru:

https://www.livelib.ru/group/109/post/396...

Жительница Пушкина Лидия Осипова в своём дневнике от 23 декабря 1941 написала: "Писатель Беляев, что писал научно-фантастические романы вроде "Человека-амфибии" замёрз у себя в комнате от голода".

Дочь и вдова называют 6 января 1942.

В своих воспоминаниях вдова, Маргарита Константиновна подробно рассказывала о похоронах мужа, но очень скупо — о его последних днях.

В Литературном Клубе — координатор проекта Сергей Трегубов, в разделе, посвящённом Александру Беляеву приводит интервью со Светланой Александровной дочерью писателя. Это интервью включено в статью, посвящённую 125-летию фантаста "Фантаст Александр Беляев умер в фашистском тылу", где интервьюер задаёт вопрос:

— По поводу смерти вашего отца до сих пор существует много версий. От чего всё-таки он умер? — От голода.

— Некоторые исследователи полагают, что Александр Романович просто не вынес ужасов фашистской оккупации."

Вот что ответила дочь фантаста, Светлана Александровна:

— Не знаю, как это переживал отец, но мне было очень страшно. Никогда не забуду повешенного на столбе мужчину с табличкой с надписью на груди "Судья — друг евреев". Казнить без суда и следствия в то время могли любого.

Причём виселица стояла под нашими окнами, и отец каждый день видел, как казнили ни в чём неповинных жителей. Может, у него и вправду не выдержало сердце...

Светлана Александровна, считавшая своим долгом к датам отца публиковать воспоминания о нём, никаких подробностей их общения в последние дни его жизни не раскрывает.

Рассматриваю фтографию Маргариты Константиновны и Светланы Александровны по возвращении из ссылки: у вдовы так плотно сжаты губы, будто даёт понять, что ничего не расскажет.

Неудивительно, что даже при жизни вдовы и дочери существовало "много версий" гибели Александра Беляева.

Почему ни вдова, ни дочь не рассказали о последних днях жизни писателя? Не нахожу ответа на этот вопрос.

https://mielavinograd.livejournal.com/105...

Война застала семью в Пушкине. От эвакуации Беляев, который незадолго до этого перенес операцию на позвоночнике, отказался, а вскоре город оккупировали немцы.По одной версии, фантаст умер от голода в январе 1942 года. Тело перенесли в склеп на Казанском кладбище — ждать очереди на захоронение. Очередь должна была подойти только в марте, а в феврале жену и дочь писателя угнали в плен в Польшу. Здесь они и дождались освобождения советскими войсками. А потом их отправили в ссылку на Алтай, на долгие 11 лет.

Когда же они наконец смогли вернуться в Пушкин, бывший сосед передал чудом уцелевшие очки Александра Романовича. На дужке Маргарита обнаружила плотно навернутую бумажку. Она осторожно развернула ее. «Не ищи моих следов на этой земле, – писал ее муж. – Я жду тебя на небесах. Твой Ариэль».Существует легенда, что тело Беляева из склепа вынесли и захоронили фашистский генерал с солдатами. Якобы генерал в детстве зачитывался произведениями Беляева и потому решил с честью предать его тело земле. По другой версии, труп просто закопали в общей могиле. Так или иначе, точное место захоронения писателя неизвестно.Впоследствии на Казанском кладбище в Пушкине была установлена памятная стела. Но могилы Беляева под ней нет.Одна из версий смерти писателя связана с легендарной Янтарной комнатой. По словам публициста Федора Морозова, последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. С приходом в Пушкин немцев активно заинтересовались Янтарной комнатой и спецы гестапо. Они, кстати, так и не смогли до конца поверить, что им в руки попала подлинная мозаика. А потому активно искали людей, которые располагали бы информацией по этому поводу. Не случайно два офицера гестапо ходили и к Александру Романовичу, пытаясь выведать, что ему известно об этой истории. Рассказал ли писатель им что-нибудь, или нет, не известно. Во всяком случае, никаких документов в архивах гестапо пока обнаружить не удалось. А вот ответ на вопрос, могли ли Беляева убить из-за его интереса к Янтарной комнате, кажется не таким уж сложным. Достаточно вспомнить, какая участь постигла многих исследователей, которые пытались отыскать чудесную мозаику.Может, он поплатился за то, что знал слишком много? Или погиб от пыток? Говорят также, что труп фантаста оказался обугленным. Смерть его также загадочна, как и его произведения.

https://vk.com/wall-27461782_76129

..Во время войны в дом, где жил и умер писатель, попал снаряд. В руинах погиб и архив Беляева, в котором за последние годы его жизни скопилось много как законченных, так и незавершённых произведений.

https://www.mirf.ru/book/aleksandr-belyae...

Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. С приходом в Пушкин немцев активно заинтересовались Янтарной комнатой и спецы гестапо. Они, кстати, так и не смогли до конца поверить, что им в руки попала подлинная мозаика. А потому активно искали людей, которые располагали бы информацией по этому поводу. Не случайно два офицера гестапо ходили и к Александру Романовичу, пытаясь выведать, что ему известно об этой истории. Рассказал ли писатель им что-нибудь, или нет, не известно. Во всяком случае, никаких документов в архивах гестапо пока обнаружить не удалось. А вот ответ на вопрос, могли ли Беляева убить из-за его интереса к Янтарной комнате, кажется не таким уж сложным. Достаточно вспомнить, какая участь постигла многих исследователей, которые пытались отыскать чудесную мозаику.

Фёдор Морозов:

"Мне эту версию рассказал Владимир Николаевич Смирнов, руководитель Пушкинской краеведческой секции после Евгения Головчинера. Рукописи я не видел и не мог видеть. Даже дочка Беляева ничего не помнит и не знает. Беляев был человеком больным и не любил вмешательства в его дела. Роман Беляева разумеется был фантастическим, но с погружением в масонство, к которому Беляев имел какое-то отношение и даже учил эсперанто. Роман был о масонском искусстве и фантастичности этого вида искусства. При НЭПе такие романы пользовались определённым спросом, как и "Мастер и Маргарита", это были романы о добре и зле и о том, что грань между злом и добром условна... Это была попытка оспорить точку зрения о том, что большевизм это сатанизм, то есть противопоставление вере. И Булгаков, и Беляев пробовали представить поворот в политике Сталина, осуществлённый в 1927 году как попытку представить Сатану и Бога, как две стороны одной медали. Я думаю, что роман Беляева о Янтарной комнате прослеживал то, с чем её создание было связано."

http://itog.info/blogs/spiridonn/aleksand...

В этой связи не покажется странным, что немецкая разведка тайно рылась в архиве А.Беляева[67] в оккупированном Пушкине, под Ленинградом. Особенно если учесть, что А.Беляев был в тесной дружбе с К.Циолковским, что последний после прихода Гитлера к власти прервал переписку с сотрудниками Вернера фон Брауна, которую они настойчиво поддерживали, и информация из Калуги прекратилась; что патриарх ракетного дела в предисловии ко второму изданию «Прыжка в ничто» высоко оценил научную сторону романа. Известный писатель и ученый Ж.Бержье, участник Сопротивления, рассказывает, что гестапо конфисковало у него при аресте библиотеку научно-фантастической литературы. В ней, к слову сказать, было немало книг советских авторов.[68] Из книги Ж.Бержье «Секретные агенты против секретного оружия», а также из других источников известно, что американских разведчиков обязывают читать научную фантастику и она составляет значительную часть обширных книжных фондов ЦРУ. В руки Ж.Бержье попался циркуляр госдепартамента, предписывавший достать экземпляр книги А.Беляева «Борьба в эфире» (библиографическая редкость).[69]

67

О.Орлов — Биографический очерк об А.Беляеве. / А.Беляев — Собр. соч. в 8 тт., М.: Мол. гвардия, 1964. с.516.

68

Ж.Бержье — Советская НФ литература глазами француза, с.411.

69

Там же. с.412.

А. Бритиков. Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра. 2005

https://litlife.club/books/129362/read?pa...

В предисловии к этой книге, изданной в 2005 г., т. е. через 9 лет после смерти автора, и возможно, отредактированной :

Мы — это вдова Анатолия Федоровича, его верная помощница в работе, Клара Федоровна, для которой издание книги стало делом чести и отчасти, смыслом жизни; Елена Ворон, чье секретарство в Комиссии по литературному наследию А.Ф.Бритикова естественным образом перетекло в редакторство, ведь у нее был свой собственный долг перед покойным учителем; и писатель-фантаст Леонид Смирнов, который принял большое участие в издательских хлопотах, — сделали все, что смогли.

***

— Папа умер 6 января 1942 года. Мама пошла в городскую управу, и там выяснилось, что в городе осталась всего одна лошадь, и нужно ждать очереди. Гроб с телом отца поставили в пустой квартире по соседству. Многих людей в то время просто засыпали землей в общих рвах, за отдельную же могилу нужно было платить. Мама отнесла могильщику какие-то вещи, и тот побожился, что похоронит отца по-людски. Гроб с телом положили в склеп на Казанском кладбище и должны были похоронить с наступлением первого тепла. Увы, 5 февраля меня, маму и бабушку угнали в плен, так что хоронили папу уже без нас.

Смерть рядом с «Янтарной комнатой»

Памятник фантасту на Казанском кладбище Царского Села стоит вовсе не на могиле писателя, а в месте предполагаемого его захоронения. Подробности этой истории раскопал бывший председатель краеведческой секции города Пушкина Евгений Головчинер. Ему в свое время удалось отыскать свидетельницу, присутствовавшую на похоронах Беляева. Татьяна Иванова с детства была инвалидом и всю жизнь прожила при Казанском кладбище.

Она-то и рассказала, что в начале марта 1942 года, когда земля уже стала понемногу оттаивать, на кладбище начали хоронить людей, лежавших в местном склепе еще с зимы. Именно в это время вместе с другими был предан земле и писатель Беляев. Почему она это запомнила? Да потому что Александра Романовича хоронили в гробу, которых в Пушкине к тому моменту осталось только два. В другом был погребен профессор Чернов. Татьяна Иванова указала и место, в котором были закопаны оба этих гроба. Правда, с ее слов выходило, что могильщик все-таки не сдержал своего обещания похоронить Беляева по-людски, он закопал гроб писателя в общий ров вместо отдельной могилы.

Куда более интересным кажется вопрос, отчего же все-таки умер Александр Беляев. Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. С приходом в Пушкин немцев активно заинтересовались Янтарной комнатой и спецы гестапо. Они, кстати, так и не смогли до конца поверить, что им в руки попала подлинная мозаика. А потому активно искали людей, которые располагали бы информацией по этому поводу. Не случайно два офицера гестапо ходили и к Александру Романовичу, пытаясь выведать, что ему известно об этой истории. Рассказал ли писатель им что-нибудь, или нет, не известно. Во всяком случае, никаких документов в архивах гестапо пока обнаружить не удалось. А вот ответ на вопрос, могли ли Беляева убить из-за его интереса к Янтарной комнате, кажется не таким уж сложным. Достаточно вспомнить, какая участь постигла многих исследователей, которые пытались отыскать чудесную мозаику.

https://www.peoples.ru/art/literature/pro...

Место захоронения Александра Беляева достоверно не известно. Памятная стела на Казанском кладбище города Пушкина установлена лишь на предполагаемой могиле. Его смерть тоже остается загадкой. Хотя официально принято считать, что он умер от голода, есть утверждения, что он не вынес ужасов оккупации, третьи полагают, что причину гибели писателя следует искать в его последнем романе «дооккупационного» периода.

    Но дочь писателя Светлана в одном из интервью заявила однозначно: «Папа умер от голода. В нашей семье не было принято делать какие-то запасы на зиму. Когда в город вошли немцы, у нас было несколько пакетов с крупой, немного картошки и бочка квашеной капусты. А когда и эти припасы кончились, бабушке пришлось идти работать к немцам. Каждый день ей давали котелок супа и немного картофельной шелухи, из которой мы пекли лепешки. Нам хватало и такой скудной еды, а отцу этого оказалось недостаточно.

   Папа умер 6 января 1942 года. Мама пошла в городскую управу, и там выяснилось, что в городе осталась всего одна лошадь, и нужно ждать очереди. Гроб с телом отца поставили в пустой квартире по соседству. Мама отнесла могильщику какие-то вещи, и тот побожился, что похоронит отца по-людски. Гроб с телом положили в склеп на Казанском кладбище и должны были похоронить с наступлением первого тепла. Увы, 5 февраля меня, маму и бабушку угнали в плен, так что хоронили папу уже без нас». Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме.

Рассказывают и другую историю: будто немецкий майор, военный комендант Царского Села, узнав, что в подведомственном ему городе скончался писатель, чьи произведения он знал и любил (многие беляевские книги были к тому времени переведены в Германии и пользовались там популярностью — в первую очередь, роман «Властелин мира» и Вагнеровский цикл), устроил ему похороны с оркестром и воинскими почестями. В другом варианте это уже не майор, а генерал.

    Биограф Беляева О. Орлов выяснил, что вскоре после смерти писателя им «заинтересовывается гестапо. Исчезает папка с документами. Немцы роются в книгах и бумагах Беляева». Надо сказать, гитлеровцы вообще относились к фантастам с пристальным вниманием. Герберт Джордж Уэллс, например, был из тех англичан, которые должны быть уничтожены немедленно по завершении операции «Морской лев» — так назывался план оккупации вермахтом Британских островов.

https://www.kids.azovlib.ru/index.php/2-u...

Есть легенда, что похороны организовал и руководил церемонией немецкий генерал. На вопрос, как так, что немецкий генерал руководит похоронами и несет гроб какого-то русского, то в своей траурной речи сказал, что в детстве зачитывался произведениями Беляева и считает за честь отдать тело писателя земли.

Что не помешало депортировать дочь и жену Беляева в Германию. А могила писателя так и осталась неизвестной. На кладбище в Царском Селе стоит только символическая стела.

А Александра Беляева не расстреляли. Только покинули. Бросили умирать от голода в морозном январе в Царском Селе 1942-го.

https://fantlab.org/blogarticle53418

Незадолго до войны писатель перенёс очередную операцию, тёща и дочь также имели проблемы со здоровьем, поэтому семья Беляевых эвакуироваться отказалась[8]. Беляев в это время был полулежачим больным, встававшим только чтобы умыться и поесть[17]. С началом войны Беляев безуспешно пытался опубликовать фантастический рассказ «Чёрная смерть» о неудавшейся подготовке нацистскими учёными бактериологической войны. Он послал рукописи в газету «Красная звезда» и журнал «Ленинград», но ему ответили отказом[17]. В это время он продолжает работать сотрудником газеты «Большевистское слово» (г. Пушкин Ленинградской области), его последняя публикация датирована 26 июня 1941 года в газете «Большевистское слово» № 76 (502). До конца жизни продолжал работать, что подтверждается частично сохранившимся архивом (л. 117—121, т. 1)[30].

17—19 сентября 1941 года город Пушкин был оккупирован нацистами. Гестапо заинтересовалось документами писателя. Из дома исчезла папка с документами, все бумаги Беляева перебрали во время тайного обыска. Маргарита Константиновна по вечерам переносила рукописи будущих романов в тёмный чулан соседней квартиры, оставленной жильцами. Писатель тяжело заболел и больше уже не вставал. Беляев умер от голода на 58-м году жизни.

Как вспоминает Светлана Александровна Беляева:

Зимой сорок второго есть нам было уже совсем нечего, все запасы подошли к концу. Соседи уехали и отдали нам полкадки перекисшей капусты, на ней и держались. Отец и раньше ел мало, но пища была более калорийной, кислой капусты и картофельных очисток ему не хватало. В результате он начал пухнуть и 6 января 1942 года скончался. Мама пошла в городскую управу с просьбой похоронить его не в общей могиле. Там к ней отнеслись по-человечески, но зимой выкопать могилу было очень сложно, к тому же кладбище было далеко, а в городе остались только одна живая лошадь и один могильщик, которому платили вещами. Мы расплатились, но нужно было ждать очереди, тогда мы положили папу в пустой соседней квартире и стали ждать. Через несколько дней с него кто-то снял всю одежду и оставил в одном белье. Мы завернули его в одеяло, а через месяц (это случилось 5 февраля) нас с мамой увезли в Германию, так что похоронили его без нас. Уже потом, через много лет, мы узнали, что в управе сдержали обещание и похоронили отца рядом с профессором Черновым, с которым они подружились незадолго до смерти. Его сын любил фантастику[31].

Большинство источников указывает дату смерти писателя 6 января 1942 года, взятую из воспоминаний его дочери Светланы Беляевой. Зеев Бар-Селла, основываясь на дневниках Лидии Осиповой[4][5], определяет дату смерти Беляева как «не позднее 23 декабря 1941»[7]. В дневнике Осиповой содержится запись, датированная 23 декабря 1941 года:

Писатель Беляев, что писал научно-фантастические романы вроде «Человек-амфибия», замёрз от голода у себя в комнате. «Замёрз от голода» — абсолютно точное выражение. Люди так ослабевают от голода, что не в состоянии подняться и принести дров. Его нашли уже совершенно закоченевшим…

— Дневник Лидии Осиповой[4][5][6]

Соседка Осиповой по Пушкину, в годы оккупации — хирург-консультант пушкинской поликлиники Евдокия Васильевна Баскакова-Богачёва, оставившая воспоминания, оспаривала некоторые утверждения Осиповой. С Беляевым Баскакова познакомилась за два года до войны, когда лечила его от грыжи. Согласно Баскаковой, уже лежачий Беляев, бывший её пациентом, ожидал со дня на день исполнения обещания немецкого коменданта Пушкина отправить его в Псков редактировать газету на русском языке, о чём похлопотали в штабе. Иными словами, ради выживания и куска хлеба писатель был вынужден согласиться на гражданский коллаборационизм. Последний раз Баскакова приходила на квартиру к Беляевым 5 января, за сутки до его гибели. Хронический туберкулёзный спондилит на фоне голода обострился. Беляева могло бы спасти молоко, которое давало шанс на выживание писателя и которое смогла добыть Баскакова, принёсшая молоко на дом. Согласно мемуарам Баскаковой, частичным виновником смерти писателя была супруга, боявшаяся голода и потому сберегавшая продукты для дочери и не кормившая писателя. Жена писателя с началом оккупации «устроилась на работу в одну из немецких кухонь. Конечно, она была сыта сама и приносила домой суп, корки хлеба и мёрзлый картофель, который сами немцы не ели. Но тут появлялась для жены и матери дилемма: кого кормить? Скорее, кому отдать лучшую и большую часть — мужу или дочери? И отдавала дочери»[32]. Последний визит Баскакова описывала так[33]:

Я так была уверена в достаточной помощи со стороны его жены, так была загипнотизирована виденным в их квартире супом из гороха и целого ведра мерзлой картошки, что мне в голову не приходила мысль о близкой развязке. И он, конечно, осознавал неправильность распределения продовольствия, но что он мог сказать? Его красноречивый взгляд, брошенный на открытую в кухню дверь в тот последний мой визит с молоком, открыл мне его трагедию, да было уже поздно. Кажется, всего два-три дня носила ему сестра Беднова молоко, а потом уже — смерть.

Обидно то, что все-таки пропитания было достаточно и для Светланы, и для него; и мать, и бабушка ели на немецкой кухне (старуха тоже работала у немцев, так как владела немецким языком). Но все-таки один раз я видела их обеих — и Светлану, евших принесенный суп, а А.[лександр] Р.[оманович] лежал рядом в нетопленной комнате. Кровать стояла далеко от стены, а рядом с кроватью большая, высокая книжная полка-шкаф. Тогда еще я подумала, что это очень опасно, при разрыве [бомбы] полка завалится прямо на него. Я ему это не сказала, потому что и без этого достаточно случайностей. Помню, лежал он на кровати, одетый в зимнее пальто, и на голове была высокая шапка чернаго каракуля. А уж чего другого, а тепла-то ему можно было предоставить вволю. Когда жена с матерью и дочерью эвакуировались в феврале 1942 г. вместе с фольксдойчами, я была при посадке их на машины около помещения S.D. и тогда высказала ей сожаление, что с ними нет Александра Романовича. Добавила я ей и свои соображения на этот счет, но было ее жаль, она очень смутилась.

Баскакова до конца жизни корила себя, что не добыла достаточного количества молока для спасения Беляева.

Тёща писателя была шведкой, названной при рождении двойным именем Эльвира-Иоанетта. Незадолго до войны при обмене паспортов ей оставили только одно имя, а также записали её и дочь немками. Из-за этой записи в документах жене писателя Маргарите, дочери Светлане и тёще немцы присвоили статус фольксдойче[34], и они были угнаны немцами в плен, где находились в различных лагерях для перемещённых лиц на территории Польши и Австрии до освобождения Красной Армией в мае 1945 года. После окончания войны они были сосланы в Западную Сибирь[35]. В ссылке они провели 11 лет[36]. Дочь замуж не выходила, детей не имела[8].

Александр Романович Беляев похоронен в братской могиле вместе с учёным С. Н. Черновым. Место захоронения писателя достоверно неизвестно. Памятная стела на Казанском кладбище города Пушкина установлена на могиле его жены, которая была похоронена там в 1982 году[8].

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B...