Нил Стивенсон

Мир, как мы его знали, кончился. Теперь мира два. Дымящиеся руины государств и двунадесяти эллинов с иудеями разбились на жилые квартала с вооруженной охраной и сети франшиз, которые бьются за потребителей качеством продукции, скоростью доставки, отстрелом нерасторопных курьеров и ковровыми бомбардировками конкурентов. Выше руин царит виртуальная красота Метавселенной, куда при первой возможности юркают потребители, курьеры, менеджеры и хозяева франшиз. И эти два мира тоже кончатся вот-вот. Их снесет лавина, в виртуале выглядящая как экранчик с помехами, выжигающими мозги самым ушлым хакерам, а в реальности – как миллионы иммигрантов, впавших в довавилонскую простоту и целеустремленность, во главе с диким байкером-алеутом, в башку которого вживлен запал водородной бомбы. Спасти оба мира могут только два идейных лузера и по совместительству шустрых курьера в спецкостюмах – полунегр-полуяпонец-суперхакер с самурайскими мечами и белая нимфетка на скейте.

«Криптономикон» Стивенсона меня в свое время привел в буйный восторг. Дальше я решил проявить революционную выдержку: не бросаться на свежеизданного «Анафема» и прочую роскошь, а знакомиться с товарищем по порядку, с самых ранних книг. «Лавина» вышла в 92-м, вот и.

Я с юных лет люблю панк и с тех же примерно пор недолюбливаю киберпанк, который, как у нас, у дураков, принято, знал в основном в перепевах Рабиновичей типа Лукьяненко и Васильева. «Лавина» должна была эту нелюбовь укрепить. В пересказе она выглядит как возмутительный трэш, в большинстве извлеченных наугад фрагментов выглядит как совсем возмутительный трэш, гипернасыщенный к тому же сложносоставными телегами на тему мифологии, лингвистики и прочей психопатологии (которые я как раз обожаю, но в полемическом задоре обойду сей момент стороной). Герои тут архетипичны до издевательских пузырей: мафиозо сверкает ботинками, пробором и бритвой, американские федералы принимают душ в черных очках, таджики бегают толпой, из украинца сыплются соли стронция (тут я привираю, но совсем немножко), а главных героев зовут, соответственно, «Герой Протагонист» (это имя и фамилия) и «И.В.», что значит «Искренне Ваша» (это ник).

При этом написана «Лавина» преимущественно в настоящем времени («Он стреляет» вместо «Он выстрелил»), чего я вообще терпеть не могу.

В общем, чего тут круги нарезать. «Лавина» — роман невероятной насыщенности, крутизны и мастерского куража. Он здорово и ветвисто придуман, роскошно сделан, богемски точно раздут в необходимых местах и отрихтован брыльянтовым надфилем по всей поверхности.

Отдышусь – упаду в «Алмазный век».

Дмитрий Володихин, Геннадий Прашкевич

На самом деле это нечестный отзыв. Я вдохновенно начал читать книгу, исходя из того, что готов ко всему и надо бы замкнуть цикл — ибо Скаландиса ( http://zurkeshe.livejournal.com/124929.html ) и Вишневского ( http://zurkeshe.livejournal.com/226071.html ) осилил. Ну и как бы уже знал от недоброжелателей, чего плохого от ЖЗЛовской книги ждать — гипертрофированного внимания к антисоветизму Стругацких и "Улитке на склоне". Но до антисоветизма и "Улитки" так и не дошел.

Сперва спотыкался на вопиющей небрежности авторов — Петроград у них в 1915 году еще называется Петербургом, РСДРП(б) в 1917 году вдруг получает имя ВКП(б) — на 8 лет раньше срока, культ личности Сталина разоблачается почему-то на 22-м, а не 20-м съезде, а перестройка вполне себе идет в 1984 году.

Потом принялся зависать над бредовыми тезисами про дореволюционное вступление в партию "исключительно по собственной воле" (а как еще можно было, блин?) или про "опасаясь заразить белоснежные родные просторы каким-нибудь идеологическим вирусом" (при чем тут белоснежные и как их можно заразить?).

Потом устал щуриться от риторических вопросов, многоточий, восклицательных знаков и казенных оборотов типа "активно и последовательно занимался делами Информбюро".

Потом притомился восстанавливать логику авторов там, где ее нет ("Влюблен... Обсерватория... Число Вольфа... От жизни всегда ждешь только лучшего"; "...Что не помешало ему при удобном случае заметить дочери "Зачем ты берешь фамилию Стругацких?" Дочь это не остановило. Свадьбу сыграли."; "Он уже тогда хотел жить в Москве. Только в Москве! Там легче найти интересную работу, там легче найти применение литературным интересам. Но главное: Аркадий теперь был человеком семейным, отцом маленькой дочери"; "Владимир Захаров... свое знакомство со Стругацким-старшим весьма реалистично отобразил в стихах" — дальше следует японская песня в переводе Стругацкого).

Потом подустал от снисходительного презрения, щедро изливаемого авторами на всех поминаемых фигурантов, от заглавных до Немцова и Ефремова.

А потом сравнил толщину накопленного раздражения с толщиной прочитанного слоя книги, понял, что динамика устрашающая, и плюнул.

Не буду я читать эту книгу. Она неинтересная, напыщенная, неумелая и очень непрофессиональная.

Зато, как дурак, взялся перечитывать "Неизвестных Стругацких". Чему рад вполне — и всем советую.

Я раз пять составлял разные списки любимых авторов и книг, казалось бы, должен давно успокоиться. Фигу.

Опытный провокатор БВИ бросил клич: "А слабо вам, дорогие друзья, ответить на вопрос: Какие десять (10) книг для вас наиболее читаемы, ценимы? Что вы считаете для себя вершиной литературы? И русской, и мировой. Название и автора. И всё." http://bvi.livejournal.com/483509.html

И я повелся.

1. Владимир Богомолов, «Момент истины»

2. Ивлин Во, «Мерзкая плоть»

3. Аркадий Гайдар, «Судьба барабанщика» и два рассказа

4. Виктор Конецкий, «Вчерашние заботы»

5. Владислав Крапивин, «Колыбельная для брата»

6. Александр Пушкин, «Капитанская дочка»

7. Аркадий и Борис Стругацкий, «Жук в муравейнике»

8. Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна»

9. Уильям Шекспир, «Гамлет»

10. Василий Шукшин, рассказы

В другой день мог бы, наверное, составить список из этих вариантов:

Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»

Артур Конан Дойл, «Собака Баскервилей»

Фридрих Дюрренматт, «Обещание»

«Жизнь и приключения Али Зибака»

Илья Ильф, Евгений Петров, «Золотой теленок»

Стивен Кинг, «Мертвая зона»

Юрий Коваль, «Алый»

Андрей Лазарчук, «Опоздавшие к лету»

Станислав Лем, «Маска»

Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества»

Виктор Пелевин, «Синий фонарь»

Морис Симашко, «Емшан»

Константин Симонов, "Живые и мертвые"

Юрий Томин, «Повесть об Атлантиде»

Габдулла Тукай, «Шурале»

«Тысяча и одна ночь»

Герберт Уэллс, «Человек-невидимка»

Карел Чапек, «Рассказы из одного кармана»

Михаил Шолохов, «Тихий Дон»

Н.Щедрин, "История одного города"

Конечно, еще пицот авторов и книг тихо ждут где-то за лобной костью. И дождутся ведь.

Забавно, что почти никто в том списке не поминает Алексея Н. Толстого, который вообще-то исторически считается образцом стиля, мощного сюжетостроения и тонкой сечки поверх широких мазков.

А Алексея К. Толстого, который лично мне нравится гораздо больше, не поминает совсем никто.

«Топ-книгу» готовят к последней распродаже

В компании введено конкурсное производство

Крупнейший российский ритейлер «Топ-книга» признан банкротом. Кредиторская задолженность компании перед банками и поставщиками превысила 2,3 млрд руб. и вполне может увеличиться еще как минимум на 1 млрд руб. после того, как в реестр кредиторов попадет московская издательская группа АСТ. В «Топ-книге» не комментируют ситуацию, а миноритарные акционеры говорят о «хищении» их собственности в связи с переводом бизнеса компании в «неизвестно кому принадлежащее» ЗАО «Книгомир».

Подробнее: http://kommersant.ru/doc/1812886

Ридли Скотт vs Дэвид Игнатиус

Ближний Восток, наши дни. Рефлексирующий оперативник ЦРУ должен найти хоть какие-то концы особо боевого крыла "Аль-Каиды". Все старания безрезультатны: злодей Салим не позволяет к себе подобраться, мгновенно вычисляет и истребляет слабаков, идущих на контакт с цээрушником, и все активней взрывает Европу. Работать герою приходится между дверью и косяком: в поле он здорово зависит от начальника иорданской службы безопасности, Мюллера с внешностью Шелленберга, а по жизни подчиняется жлобоватому начальнику, который арабам нюх топтать хотел. Почти свихнувшись от отчаяния, парень вдруг мощно понимает, что спасти ситуацию может только ход, вычитанный в старой английской книжке: надо скомпрометировать Салима так, чтобы его убрали свои.

Дэвид Игнатиус написал довольно дурную книгу, а Ридли Скотт снял по ней довольно приличное кино. Книга дурна тем, что глуповата, стереотипна, по-плохому либеральна, большинство персонажей вырезаны из скверного картона, а половина сюжета завязана на единственном трюке, который к тому же не срабатывает. Единственный живой эпизод в романе (хоть тоже вполне банальный) никак не сопряжен с основным действием, потому что посвящен фарсовой истории развода героя, которого не хочет отпускать жена. Полноту счастью придает паршивый перевод.

Фильм хорош тем, что его сделал Ридли Скотт — и тем, что он сделал с романом. Он выкинул на фиг почти весь картон, почти весь либерализм, а также пресловутый трюк (не побоявшись обессмыслить название, которое в оригинале звучит как Body of Lies). И умудрился не нагнать, а снизить градус пошлятины заменой любви американской на любовь иранскую (ну вот такая уж была у Игнатиуса американка). Получилось необязательно, но хотя бы смотрибельно. В первую очередь, естественно, для постсоветского зрителя, который не имеет права не полюбоваться бородатым ди Каприо, пугающе похожим на вождя мирового пролетариата, наконец-то дорвавшегося до мировой революции и стрельбы с обеих рук.

Теперь мы знаем, из какого сора растет кино, не ведая вообще ничего.