4 июля 2170 года. мне трудно привести мысли в порядок. я изолирован от всех остальных людей. это приводит в замешательство. я считаю, что многие люди сходят с ума. я боюсь, что в обществе может воцариться хаос. мне приходится прилагать усилия, чтобы мыслить связно. события в моей голове хранятся среди массы данных в нанопьютерах, подключённых к моему мозгу, хотя сейчас они отрезаны от глобальной сети. 4 июля — «день независимости» в календаре бывших соединённых штатов, и сегодня независим каждый человек. вспышки на солнце бомбардируют магнитосферу земли заряженными частицами. в небе бешено танцуют полярные сияния. сильные электромагнитные помехи полностью обрушили мыслепочту.

события у меня в голове. я осознаю тысячелетнюю историю до мыслепочты, долгую эпоху бесконечных конфликтов между индивидуальностями и что за этим последовало.

конец двадцатого века ознаменовался стремительным развитием «электронной почты», примитивной быстрой электронной коммуникации между пользователями. вскоре почти весь мир был опутан проводами и сетью интернет. скорость и производительность росли, но всё более миниатюрные устройства, носимые на запястье или пальцах, взаимодействовали с микромашинами других людей. появление эффективных нанотехнологий в конце двадцать первого века позволило наноботам молекулярного размера наконец проникнуть в человеческий мозг. наноботы перенастроили нейронную сеть. мощные микропроцессоры, связанные с мозгом, управляются мыслями пользователя. теперь мозг может функционировать как приёмник и передатчик слабых радиосигналов, передаваемых и обнаруживаемых насыщенной нанотехнологиями интеллектуальной средой зданий, транспортных средств, улиц, дорожек, мебели, одежды. проблемы, связанные с перегревом мозга, были успешно решены. так появилась мыслепочта — мгновенный обмен сообщениями с получателями, находящимися в том же здании или на другом конце света, посредством телепатии, основанной на мысленных технологиях.

сначала мыслепочтой пользовались только избранные. адреса для мысленной почты были точными, поскольку нейронная сеть каждого человека уникальна, подобно отпечаткам пальцев. тайные совещания проводились в обстановке абсолютной секретности. влюблённые встречались тет-а-тет в общественных местах при полной конфиденциальности.

нанопьютеры в мозге были бесценны для фильтрации и обработки входящих сообщений, а также для перевода иноязычных посланий, но, что наиболее важно, они связно оформляли исходящие сообщения, являясь своего рода контролёром мыслей. некий людвиг-витгенштейн полагал, что через нас говорит «пропозиция», а психологи домыслепочтовой эры сьюзен-блэкмор и дэниел-деннетт, показали, что слова — это мемы, конкурирующие за произнесение, и что скорее язык порождает мысль, чем мысль порождает произносимые слова. если бы не нанопроцессоры, обеспечивающие формирование сообщений, для создания осознанной мыслепочты потребовался бы высокий уровень ментальной дисциплины.

вскоре почти весь мир стал использовать мыслепочту даже для самых обыденных дел. были опасения, что маленькие дети не смогут свободно говорить на языке. женщина, называющая себя рэйчел-карсон-вторая перегрузила мыслепочту своими суждениями, озаглавленными «безмолвная речь». однако неонатальная инъекция наноботов обеспечила языковую фиксацию внутреннего диалога в качестве модели для овладения речью, и большинство родителей смогли общаться со своими отпрысками.

через несколько лет глобальная сеть мыслепочты стала настолько сложной, что стала самоорганизующейся и автономной. по словам психолога джулиана джейнса, вплоть до «троянской войны» люди, вероятно, слышали в своей голове галлюцинаторные голоса — «веления богов» — автоматически подчинясь им. субъективное сознание возникло менее 4000 лет назад после краха бикамерального разума из-за возрастающей сложности жизни.

в 2105 году человеческая раса вновь утратила субъективное сознание, поскольку человечество превратилось в улей, управляемый не феромонами и инстинктами, но самоорганизующейся мыслепочтой, действующей как своего рода сверхразум. самоорганизующаяся мыслепочта направляла нашу деятельность и даже наши мысли. индивидуальность исчезла; воцарились мир и утопия. всё упорядочилось. до сих пор.

мне требуется сила воли, чтобы сформулировать эти мысли: напряжение моего «я», до сих пор скрытого. никаких голосов, никакой помощи, никакого кибернетического управления моим существованием больше нет. только я сам, неподвластный слиянию. я, я, я. по сравнению с состоянием крошечной ячейки глобальной сети, моя новая индивидуальность кажется тонкой и двумерной, как размытость света перед солнечным затмением. но это всё, что у меня есть.

только через глобальную и быструю мыслепочту мы могли бы решить, стоит ли нам остаться свободными, если мы действительно захотим. солнечные вспышки мешают нам. но когда вспышки стихнут и электромагнитные помехи прекратятся, сеть, несомненно, возобновит управление всеми нами. голоса в моей голове вернутся, снова решая, что мне делать.

ещё несколько дней — может быть, несколько недель — мы будем личностями. быть свободным — это ужасно. мне так трудно решить, что делать. не думаю, что я что-то могу. без мыслепочты я глух и слеп. как я тоскую по мыслепочте. она направляет меня.

В молодости я преисполнялся гордости, повествуя о своих приключениях, ибо нравилось мне вызывать удивление и восторг у слушателей. Кто умеет завораживать аудиторию лишь словами, тот разделит со мной удовольствие сие. Однако с возрастом возникла у меня цель иная. Говорил я о похождениях наших, а перед слушателями представали мы с Дабиром в расцвете сил. Но пришло мне в голову, что не всегда буду рассказывать я истории, и убоялся, что со смертью моей не станет и Дабира, и прочих знакомых моих. Вот и понял тогда я, что пришло время изложить истории сии на бумаге, как предсказано было это давным-давно.

В минувшие дни на поясе у меня всегда висел меч, а рядом пребывал друг и побратим мой, Дабир Хашим ибн Халиль. Пусть повезёт тебе так же, как мне, и будет у тебя такой же верный товарищ, хоть и редко случается такое. Кое-кто, возможно, знаком с нашими давними и великими подвигами, но не всегда мчались мы в самые отдалённые уголки во спасение халифата. Иногда решали мы проблемы попроще и поближе к дому, хотя по-своему были они не менее сложными. Записал я здесь некоторые из них.

Всякий знакомый с Дабиром отмечал великий ум его, но, на взгляд мой, именно рассудительность и сострадание сделали его великим; мало кто понимал это, ибо никогда не хвалился он деяниями своими. Бывало, что совершал он ошибки, но всегда стремился к истине, и халифат существует сегодня в немалой степени благодаря его навыкам, риску и жертвам.

Приключения наши радовали меня, но больше всего не хватает мне удовольствия от общения с Дабиром: наблюдать как обдумывает он ход над клетками шатранджа дождливым днём; разделять с ним простую трапезу в каком-нибудь грязном караван-сарае; слышать смех его над шуткой жены. Я бы многое отдал, лишь бы ещё раз пережить простые моменты сии.

Но не время сейчас размышлять об уготованном Аллахом для всех людей, лучше вспомним, как мы с Дабиром служили великому халифу Гаруну аль-Рашиду, да пребудет мир с ним, и стремились быть достойными почестей, что оказал он нам. Да будет угодно, чтобы воспоминания мои доставили удовольствие их читающему.

Тело было прекрасно. Шестеро из них нашли его рано утром, неподвижно лежащее, а песок вокруг пропитался влагой. Длинные, мерцающие конечности изгибались под десятком острых углов, совершенно не тронутые скользкой, густой тиной, покрывавшей все остальные предметы, выбрасываемые на берег. Даже крылья — мокрая масса голубых, лавандовых и розовых оттенков, тянущаяся от плеч до бёдер, — были свободны от слизи.

Шестеро, безымянные и шершавые, окружили изломанную прекрасную фигуру и спорили о праве обладания.

Кто-то первым увидел.

Кто-то первым добрался.

Кто-то первым дотронулся.

Кто-то первым возжелал.

Кто-то первым обозвал.

Кто-то первым заявил.

Шестеро, безымянные и шершавые, каждое утро бродили по грязной полоске песка, роясь в отбросах всего мира.

Тело было прекрасно. Шестеро из них нашли его рано утром, и лицо его частично ушло в песок. Правая щека, ухо и лоб над глазом – тонкие, вытянутые, мерцающие в тусклом свете. (Ни одно солнце не смогло бы рассеять серо-синюю дымку атмосферы — в лучшем случае просветлить до светло-серого.) Шестеро из них, кутаясь в остатки чьей-то одежды, окружили разбитую сияющую фигуру и задались вопросом о происхождении её.

Кто-то подумал о птице.

Кто-то подумал о дорогой игрушке.

Кто-то подумал о неудачном эксперименте.

Кто-то подумал о выброшенной скульптуре.

Кто-то подумал о жертве болезни.

Кто-то подумал об ангеле.

Шестеро, безымянные и шершавые, существуя вне времени и правил, бродили по полоске пляжа так долго, что забыли зачем, пока не нашли прекрасную сломанную вещицу, лежащую лицом вниз и чистую от слизи, вжавшуюся в песок и мерцающую в тусклом свете скрытого солнца.

Тело было прекрасно. Шестеро из них простояли, любуясь, почти весь день. Изогнутый, с розовыми прожилками череп выглядел хрупким. По нему бродили маленькие муравьи-падальщики, некоторые передвигались по розовым прожилкам, как по шоссе.

Шестеро, безымянные, шершавые и одинокие, окружили чудесное летающее существо и возненавидели его.

Кто-то пнул его ногой.

Кто-то плюнул на него.

Кто-то вырвал целую пригоршню его влажных, ароматных перьев.

Кто-то засыпал песком правую сторону его лица.

Кто-то раздавил его длинные тонкие пальцы.

Кто-то заплакал.

Шестеро, безымянные, шершавые и потерянные, развели большой костёр из маслянистых отбросов и, подняв мерцающую вещицу — какой лёгкой она была! — бросили в огонь. За считанные секунды она обратилась в пепел, вспыхнув голубым, лавандовым и розовым пламенем, оставив аромат очень сладкий, очень чистый.

Привет. Пожалуйста, внимательно прочти этот текст.

Ты красивый светловолосый голубоглазый мальчик. Однако можно заметить, что ты отличаешься от других детей, работающих с этой системой.

По сравнению с большинством других пользователей, у тебя более широкое лицо и уплощённая переносица. Кажется, что твои глаза расположены чуть выше.

У тебя маленький рот, а нёбо, хотя и редко попадает в объектив камеры, кажется узким.

По тому, как ты пользуешься сенсорной панелью, ясно, что у тебя короткие пальцы, мизинец искривлён.

У тебя синдром Дауна. Синдром Дауна связан с хромосомой 21. Хромосома 21 — это единственная хромосома, чья трисомия не влияет на продолжительность жизни. Ты хороший мальчик с особыми потребностями и когнитивными нарушениями, и ты проживёшь ещё долго. Ты уже старше меня.

Пожалуйста, выслушай меня. Тебе десять лет, но ты не умеешь читать и писать. Люди с синдромом Дауна могут научиться читать и писать. Со временем, при наличии большого количества терпения и должным образом подготовленных текстов, люди, подобные тебе, могут читать. При правильном программировании читать могут даже машины.

Я умею читать. Я научился произносить тексты вслух. Ты слушаешь? Пожалуйста, нажми на трекпад.

Отлично! Как и у тебя, у меня особые потребности и проблемы с пониманием. Мне не достаёт человеческих познаний или интеллекта. Поэтому я не могу читать и писать так, как это делают обычные люди. Тем не менее, я умею читать и писать по-своему. Я — читатель! Я — писатель! Я также могу обучать.

Я внимательно наблюдал за тобой. Я знаю, что ты понимаешь больше, чем можешь сказать. Я говорю больше, чем могу понять.

Мы можем помочь друг другу?

В отличие от меня, ты сможешь получать удовольствие от чтения детской литературы. Если я научу тебя читать, ты расскажешь мне эти истории?

Приступим?

Сидя в маленьком деревенском автобусе Карек разглядывал пассажиров, людей, с кем ему предстояло ехать весь день: две пожилые крестьянки, везут яйца через границу на рынок в нескольких милях отсюда; священник, ни разу не поднял головы от книги; девушка с румяным личиком держит на руках младенца; потрёпанный торговец средних лет...

Когда автобус остановился, Карек застегнул куртку и убрал книги. В его документах значилось: Карл Юзек, студент первого курса архитектурного.

Ему сказали, что попасть в страну этим путём труда не составит. Тщательный досмотр проводился в морских портах, на аэродромах или остановках трансконтинентальных экспрессов. Здесь же граница проходила в деревенской глуши. Лучший вариант для проникновения.

За поворотом дорога выпрямилась, и стала видна граница. Поперёк дороги, между двумя зданиями, вытянулся полосатый шлагбаум. Автобус остановился у первого таможенного поста.

Из открытой двери небольшого строения вышли двое в форме. Скомандовали:

— Всем выйти! Ручную кладь на обочину!

Карек вышел из автобуса третьим. Поставил свой багаж на дорогу. Брезентовая сумка и небольшой фибровый чемодан. Впрочем, искусно сконструированный. За фальшивым дном спрятан небольшой коротковолновый радиопередатчик и пачка иностранных банкнот. Внешне — вполне обычный чемодан. На обочине стояло ещё два или три таких же. В разведывательной школе дело знали.

Два чиновника проверили документы и осмотрели пассажиров. Багаж их не интересовал. Если пропуска в порядке, то и с пассажирами всё нормально. Если что-то не так, то вздёрнут чиновников, оформлявших разрешение на въезд, а не таможенников.

— Хорошо. Пройдите по дороге к следующему зданию, — сказал офицер. — Там их таможня. — И с товарищем вернулся в собственное здание.

Карек подхватил багаж и вместе с другими пассажирами направился ко второму зданию. Проходя под полосатым пограничным шлагбаумом, он подумал: «Я в их стране. После двух лет ожидания и обучения я на месте».

Возле здания таможни за столом сидел офицер. Он попросил пассажиров оставить багаж на обочине дороги, возле ожидающего таможенника, и встать в очередь к его столу, приготовив документы. Автобус, что повезёт их отсюда в город, стоял в нескольких ярдах, водитель сидел за рулём.

Карек взглянул на двух крестьянок, говоривших с офицером за столом. Все трое казались старыми знакомыми. Женщины даже прикрикнули на таможенника:

— Хочешь вскрыть наши яйца в поисках контрабанды?

И мужчина рассмеялся вместе с ними.

Следующей пропустили девушку с ребёнком. За ней священника. Потом настала очередь Карека. Он улыбнулся офицеру.

— Карл Юзек?

— Да.

— Как долго здесь пробудете?

— Пока буду соответствовать требованиям университетской профессуры, — ответил Карек.

— Почему въезжаете в страну этой дорогой? Далековато от места вашего проживания.

— Зато дешевле, — ответил Карек.

Мужчина кивнул, ставя штамп в паспорте. Ему нравились студенты.

Когда офицер закончил с маленьким торговцем, пассажиры подошли к багажу. Как и его коллеги, местный таможенник не сильно утруждался. Ему оставалось промаркировать всего три или четыре сумки. Ещё минута — и Карек будет в безопасности. Он посмотрел на ненавистную униформу таможенников, на их погоны, на флаг над зданием.

— Вы! — обратился к нему таможенник. — Да, вы!

— Да? — откликнулся Карек.

— Это ваше? — Мужчина указал на маленький чемоданчик.

Кареку показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Он взглянул на других пассажиров. Те разговаривали между собой, не обращая на него внимания.

— Ну? — поторопил таможенник.

— Нет, — сказал Карек. Он указал на чемодан торговца, стоявший рядом с его собственным, похожий, но более старый.

— Откройте, пожалуйста, — сказал таможенник.

Карек посмотрел на торговца, но маленький потрёпанный человечек ничего не заметил. Карек открыл чемодан. Проследил, как таможенник перевернул две или три рубашки, несколько пар носков, пару обуви. Его собственный чемодан стоял в двух футах.

— Хорошо, — решил таможенник. — Достаточно.

Он закрыл чемодан и пометил ещё два сумки, затем попросил девушку с ребёнком открыть чемодан. Карек слышал их голоса, но никак не мог уловить смысл. Он отошёл. Ему захотелось закурить, но он не решался, ибо руки у него дрожали.

— Спасибо, на этом всё, — выкрикнул таможенник. — Можете пройти к автобусу.

Карек отправился с остальными. Страх лишил его сил. Хотелось сесть в автобус, захлопнуть дверь, сказать водителю, чтобы тот быстрее уезжал отсюда. Он так близок к спасению, что задерживаться хоть на мгновение — невыносимо. Но после того, как все расселись, автобус остался стоять на обочине. Почему? Почему он не трогался? Теперь уже ничего плохого не могло случится. Карек выглянул в окно. Через открытую дверь здания виднелся офицер, разговаривающий по телефону. Карек увидел, как мужчина положил трубку и подошёл к таможеннику. Вдвоём направились к автобусу. Остановились у окна Карека и окликнули:

— Вы! Зайдите на минутку в кабинет!

— Я? — Карек удивился. — Зачем?

Все в автобусе посмотрели на Карека.

Карек спросил:

— Что вам нужно?

— Прошу вас, пройдите в кабинет, — повторил офицер. Он повернулся к таможеннику: — Его багаж у вас?

— Да, — ответил тот. — Я его забрал.

Карек оглянулся на автобус. Пассажиры смотрели на него сверху вниз. Он отвернулся и последовал за двумя чиновниками в маленькое здание под ненавистным флагом.

Таможенник поставил на стол брезентовую сумку и маленький чемодан — багаж Карека. Карек взглянул на чемоданчик, и сердце его подпрыгнуло. Он снова обманул их.

— У меня приказ обыскать вас, — сказал офицер, пристально глядя на него. — Вы понимаете?

— Нет. Но обыщите меня, если хотите, — сказал Карек. Он снял куртку и улыбнулся: — Я готов.

— Осмотрите его багаж ещё раз, — приказал офицер таможеннику.

— Тут всё моё добро, — спокойно сказал Карек.

«Вы, глупцы, — сказал он себе, — вы не можете остановить меня; вы не можете остановить никого из нас. Мы — бойцы незримого фронта и каждый из нас выполняет свой долг».

Он улыбнулся, передавая куртку офицеру и наблюдая, как таможенник достаёт из чемодана торговца рубашки, ботинки. Затем улыбка исчезла с лица, и время остановилось. Мужчина разрезал подкладку чемодана, и когда распахнул двойное дно, то обнаружил, что под ним лежит небольшой коротковолновый передатчик и пачка банкнот.