| |
| Статья написана 30 сентября 21:44 |
Реджинальд Бретнор Член семьи One of the Family, 1951
Мистера Бретнора помнят (такого не забудешь!) как создателя грозного титана, Папы Шиммельхорна. Однако здесь мистер Бретнор отступает от шиммельхорновых традиций. Перед нами не беззаботная история о гнуррах, пляшущих под папин фагот, а холодная, жуткая, сбивающая с толку история о старой деве и зеркале, украденной могиле и незнакомце, «вывернутом наизнанку». И всё же, рука Бретнора так же тверда и искусна в сверхъестественной трагедии, как и в НФ-комедии.
Порой, оставаясь одна, когда умирающий свет с трудом пробивался сквозь покрытые паутиной кувшины в виде сидящих людей, сосуды, покрытые стеклянными пупырышками и статуэтки почти дрезденского фарфора в витрине её магазинчика, когда медленный, кислый скрип кресла-качалки отвлекал внимание от Бульвер-Литтона — порой, в такие мгновения, мисс Граес позволяла вниманию своему подбрести к пугающему зеркалу и задержаться там надолго. Высокое и тяжёлое зеркало. Скошенное стекло угрюмо сидело в прямой, строгой раме из чёрного дуба. Впоследствии мисс Граес всегда считала, что, ничего не отражая, оно захватывало увиденные вещи, и удерживало их внутри себя — холодными, мёртвыми, совершенными. Впоследствии, напряжённая и дрожащая на краешке кресла, всегда сознавала, что случался миг, полный великой опасности, когда тёмные глубины вытягивались, ощупывая, в темнеющую комнату, миг, когда тени ощупью выходили из рамы в три измерения. Зеркало висело по ту сторону лестницы, высоко на стене над клавесином, там, где оно не могло видеть мисс Граес, где ей не приходилось проходить мимо, дабы попасть в пустые, гулкие жилые комнаты. Какое-то время, вскоре после смерти отца, она держала его стеклом вниз, тщательно укутанным во множество слоёв коричневой бумаги, чтобы обокравшая её женщина, не смогла бы воспользоваться зеркалом как входом. «А смогла бы? — задавалась вопросом мисс Граес. — Разве чувство вины не смогло бы поднять её из украденной могилы, не смогло бы послать через пропасть времени и смерти, во имя отмщения?» Иногда, в субботу после полудня, мисс Граес рассказывала миссис Амбеджян всю историю, позволяя длинным вязальным спицам посетительницы отстукивать запятые для её пыльного, истрёпанного голоса. — ...он бывало часами смотрел на него, огонь и угли отражались, отбрасывая блики на стены... вот почему я знала, что неправильно позволять ему так лежать в темноте из-за неё... и когда пришлось открывать магазин, ибо деньги закончились — я вам рассказывала — я повесила его... Щёлк-щёлк. — Да, дорогая. Щёлк-щёлк. — ...она была мертва и похоронена ещё до моего рождения, и я пыталась думать о ней с христианским милосердием, бедная душа... но это трудно, миссис Амбеджян, когда она лежит там, на моем законном месте... и ненавидит меня, ибо украла его... и подглядывает оттуда, из-за стекла, чтобы причинить мне вред... — Да, дорогая. Щёлк-щёлк-щёлк. — ...сначала я не понимала, что именно беспокоит меня в зеркале... пока не умерла кузина Этель, несчастный случай, и её похоронили на последнем оставшемся месте, и я узнала, что места больше не осталось... о, тогда я поняла... Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. — ...после его смерти — это тогда доктор Флиттер хотел на мне жениться, но я отказала — я поняла, в чём мой долг, как дочери, миссис Амбеджян... и всю жизнь я ждала дня, когда обрету покой, рядом с ним, чтобы лежать в сени его силы до самого конца... Миссис Амбеджян качала массивной головой, вздыхала влажными, сливового цвета губами и думала о сыне своей сестры, упрятанного в лечебницу, ибо видел он руки хватающие, прорастающие из стен. — ...о, он был сильным — мужчины нынче не такие сильные — и великим, и добрым... какой ещё мужчина взял бы в дом нищенку, без гроша, безумную, безымянную, кормил и одевал до смертного дня её, а потом похоронил бы достойно, с роднёй своей?... никто, никто... он бывало рассказывал, как нашёл её, стоящую прямо под дождём, промокшую до нитки... и улыбающуюся, улыбающуюся, улыбающуюся... «Я вывернута наизнанку!» — таков был ответ, когда он спросил, кто она. «Я вывернута наизнанку!»... и он всегда смеялся и звал её «бедная сумасшедшая Энни», и говорил, что она словно член семьи... он не знал, что она ждёт, ждёт, чтобы… чтобы… Тут мисс Граес всегда запиналась; а миссис Амбеджян, роняя узкие спицы, восклицала: — Может быть… может быть, она была ведьмой? — и крестилась. Затем, обычно, снова вспоминала сына своей сестры, поднимала спицы, пока мисс Граес бросала быстрый, испуганный взгляд через плечо на ужасное зеркало. — ...я …я чувствую, она приближается, — говорила мисс Граес, позволяя кончикам пальцев прошелестеть пергаментом своей щеки, — ...мне недолго осталось в этом мире, я знаю, и я буду лежать в чужой могиле, из-за неё... Щёлк-щёлк. — Но вы могли бы… перезахоронить её? Щёлк-щёлк. — ...нет, миссис Амбеджян, я не могу выгнать её... грешно это... пусть мертвецы лежат... Вслепую, с тонкой, пульсирующей жилкой ненависти в голове мисс Граес перелистывала страницы открытого «Риенци», лежащего на коленях. Да, да, выкорчевать её — усмехающийся череп, охапку чужих костей, чужеродную гниль. Мисс Граес как-то строила подобный план, там, в той комнате — и почувствовала угрозу тьмы; почувствовала, как зеркало шевельнулось на стене. — ...пусть мертвецы лежат, я всегда так говорю... В предпоследний день, в субботу, миссис Амбеджян пришла, заняла привычное место и тихо защёлкала спицами. Она ждала, когда кресло перестанет скрипеть. Она ждала, когда мисс Граес заговорит. Просеянный солнечный свет, лишённый всякого тепла, сквозил вниз, заставляя пылинки танцевать вокруг спиц, вокруг пухлых, смуглых рук, над потёртым меховым воротником огромного пальто. Вскоре миссис Амбеджян пристально взглянула на мисс Граес — сначала с тяжёлым, сонным любопытством, затем с широко раскрытыми от беспокойства глазами. Мисс Граес качалась медленно, мучительно, правая рука безвольно висела, левая подёргивалась на раскрытой книге. Она пристально смотрела в точку в пространстве, точку, качавшуюся вместе с креслом. Она, казалось, не дышала. — Вы хотели что-то сказать, дорогая? — Голос миссис Амбеджян оказался слишком велик для комнаты. — Вы… вы больны? Мисс Граес не ответила. Миссис Амбеджян уронила сплетённые спицы на колени. — Вы больны, да? — Она бросилась к ней. — Я позову доктора Скорио, что лечит меня. Я позабочусь о вас. Качание остановилось. Скрип замер. Мисс Граес отвернула бескровное лицо. — Что у вас болит? — ...я не больна, миссис Амбеджян... мне страшно... Разбитый солнечный свет закружился, когда крупная женщина вновь опустилась в кресло. — ...я почувствовала её там сегодня... и теперь сильнее... мне пришлось бежать... чего она хочет от меня?.. разве она не сделала достаточно?.. он не позволил бы ей причинить мне вред... о, если бы он знал... она лежит там и тлеет там, где должна быть я... Миссис Амбеджян снова подумала о сыне своей сестры, но дыхание ужаса мисс Граес сдуло мысль прочь. — ...вокруг меня будут лежать чужие... одна, одна... а она высасывает его силу... что станет со мной? Внезапно вспотевшие руки миссис Амбеджян согнули белые спицы. — Слушайте! — громко воскликнула она. — Знаю я одного человека... — Затем, увидев зеркало, она понизила голос, наклонилась вперёд и прошептала: — Она точно ведьма! Я знаю человека. Говорю вам, когда ребёнок болеет, он уничтожает дурной глаз. А когда та никчёмная девчонка хотела увести Аранью от его жены... Слушайте, я его приведу. Сама заплачу. Вы подождите... Её чёрные глаза сверкнули. Она сложила вязание. Поднялась. — Оставайтесь здесь, дорогая. Отдохните. Я приведу его. Она ушла, и постепенно кресло снова закачалось, а опускающееся солнце протянуло к краю зеркала холодные пальцы, словно желая разбудить его. И всё это время мисс Граес чувствовала, что зеркало там выжидает, и твердила себе, что он не привязался так к нему, если бы знал. — ...он не смеялся бы над ней... он выгнал бы её вон... «Бедная сумасшедшая Энни»... Ведьма! Ведьма! Ведьма!.. «Вывернута наизнанку», как же!.. что станет со мной?.. пусть мертвецы лежат, я всегда так говорю... И так текли её мысли, пока комната не потемнела и миссис Амбеджян не вернулась с тем человеком. Большой, смуглый мужчина с некрасивыми глазами. С когда-то сломанным носом. Небритый. И миссис Амбеджян, должно быть, рассказала ему очень много, ибо сидел он спокойно, слушал без единого слова, пока мисс Граес говорила и говорила. Иногда он пожимал плечами. Иногда хмурился. Иногда качал головой. Один раз он бесшумно подошёл к лестнице и постоял там, какое-то время глядя на зеркало. Наконец, когда мисс Граес уже нечего было сказать, он развёл руками. — Я не понимаю, — сказал он миссис Амбеджян. — Может быть, всё правда, что она говорит. Может, большое зеркало — врата для той мёртвой женщины. Может, оно может вернуть её сквозь время. Такое случалось. Но я ничего не вижу в стекле. Ничего не чувствую в нём. Для меня оно — лишь то, что есть. Просто стекло. — Вы хотите сказать… вы не можете помочь? — Я ничего не могу сделать. Может, она... — Он постучал пальцем по лбу. — Если нет, то должна помочь себе сама. Он наклонился к мисс Граес. — Слушайте, мисс! — сказал он. — Эта, мёртвая, не сильнее вас. Если она там, то вы должны бороться. Вы намного сильнее, потому что вы живы — понимаете? Мисс Граес всхлипнула. Он ухватил её за плечо. — Вы должны ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть. Это придаст вам сил. Вы не должны бояться. Сегодня ночью спите. Завтра вы подойдёте к зеркалу и увидите её. И сокрушите её душу. После этого, если она там и была, то останется мёртвой и не сможет вам навредить. Вы сделаете это, да? Сисс Граес слабо кивнула. Затем мужчина ушёл, но перед уходом снял зеркало и поставил на пол, прислонив к стене. — Вот, — сказал он ей, — теперь оно будет смотреть на вас, когда вы спуститесь вниз. Когда он ушёл, миссис Амбеджян закрыла магазин и помогла мисс Граес подняться в комнаты. Приготовила ужин, заставила поесть и — со страхом — пообещала помочь молитвами разным святым. Она не ушла, пока полностью не убедилась, что мисс Граес крепко спит. Мисс Граес проснулась перед рассветом. Холод пробрался под край одеяла к плечам, и несколько мгновений она ощущала только холод. Затем память медленно, по кусочкам, вернулась, принеся с собой дурное предчувствие и отчаянье. Она лежала, перебирая пальцами холодное, жёсткое покрывало. Попыталась заплакать. Наблюдала, как тусклый серый свет очерчивает оконную раму. Она видела, как он набирает силу, разливается по комнате и окрашивает выцветшие обои на стенах. Она увидела, как он покраснел — тусклое, словно отполированное свечение — подобное отсвету углей — подобное отражённому сиянию, за чем наблюдал он когда-то... Она увидела, как свет покраснел — и внезапно страх отступил, но пришла ненависть. Не жалкая. Не бьющаяся в каком-то забытом уголке сознания. Горячая. Вздымающаяся. Прогнавшая холод. Давшая ей силу — его силу. Давшая надежду — бессмысленную надежду, что она как-то сможет не только сокрушить угрожающую душу, но и изгнать тело из украденной могилы. Она поднялась. Не спеша прошла на кухню, поела и попила, подпитывая ненависть и внезапную мощь. Оделась и спустилась вниз, в магазин. Зеркало, почти такое же высокое, как она, выжидало там. Скошенное стекло угрюмо сидело в прямой дубовой раме. Оно казалось спящим, и она сделала шаг или два вперёд, прежде чем поняла, что это не так. По стеклу пробежала тёмная вспышка, и в тёмных глубинах зашевелились тени, и в её сознании призрак отчаяния восстал против её силы... Тени надвигались из рамы. Мисс Граес двинулась вперёд, вглядываясь, дюйм за дюймом. Она сжала хрупкие пальцы в кулаки. Тени двинулись ей навстречу, яркие и чёрные. Они шли к ней, наружу, из рамы. Они накренялись; перекашивались; медленно, лениво вращаясь, затмевая утро. Они кружились — быстрее, быстрее, быстрее. Образовали воронку. Свет растворился. Всё глубже, дюйм за бесконечным дюймом, воронка втягивала мисс Граес к зеркалу и к… Мисс Граес остановилась, удерживая себя, вглядываясь в тени круговорота в поисках ведьмы. Но там не было никого. Пустота. Вооружённая своей ненавистью, мисс Граес двинулась дальше. Воронка втянула её. Схватила. Исподволь проникла в каждую клеточку. Ужасная тьма поглотила свет, пожрала тени, растворила пустое зеркало. Сорвала с неё ненависть, как шелуху. Удерживала её там. На краткое мгновение она испытала силу, сжимающую её, расширяющуюся изнутри — странное ощущение, почти как будто её, совершенно безболезненно, выворачивают наизнанку. Затем она осознала шум дождя. И когда человек, что был её отцом и снова станет им, спросил, кто она, она не знала...
|
| | |
| Статья написана 26 сентября 11:06 |
Роберт Силверберг …И по-прежнему сырами зеленит простор Луна And the Moon be still as Cheddar, 1955
Огромная ракета резала черноту, будто клинок — густой клей. Она прочертила в небе раскалённую дорогу, оставив за собой мелкую россыпь следов выхлопа. Капитан Олсен вывел своих людей на холодную, изрытую кратерами сферу Луны. — Пошли! — крикнул он. — Быстрее! Берите сколько сможете! Они засуетились. — Ещё! И они тащили ещё. Они обдирали Луну, рвали её, живую и пульсирующую, кидали в трюм корабля. — Больше! — орал капитан Олсен, но места для большего уже не осталось, и в конце концов они отправились обратно на Землю, тяжело нагруженные. Когда они приземлились в космопорту, их ждали люди с протянутыми руками. — Зелёный сыр, — объявил капитан. — Зелёный сыр Луны. — Он ткнул пальцем в безмолвное небо. — Если посмотреть в телескоп, можно увидеть новый кратер. Зелёный сыр — тысяча долларов за укус. В нетерпении люди ринулись вперёд. — Это правда? Действительно зелёный сыр? — Убедитесь сами, — отвечал капитан. — Зелёный сыр. Тысяча долларов за укус. Смотрите. — Он поднял кусок, отломил кусочек и проглотил. На мгновение в наслаждении закрыл глаза. — Как раз на тысячу долларов. Небольшой неопрятный человечек в приличном костюме протолкался вперёд. — Я Роджерс, — представился он. — У. Дж. Роджерс. Я заберу всё. И вытащил из кармана пачку банкнот. — Мне нужно всё. — Сожалею, — холодно сказал капитан Олсен. — Не больше одного укуса в одни руки. Уберите свои деньги. Они продали всё. По тысяче долларов за укус. Капитан сидел на груде денег, а счастливая команда стояла вокруг. Богаты навсегда! Капитан с благодарностью посмотрел на Луну и попытался разглядеть кратер, откуда он выдрал сыр. Но не смог. По всей Земле корабли один за другим стартовали к Луне. Крыса выбралась из своей норы и побежала по кораблю. В трюме отыскалась маленькая крошка сыра. Крыса зашла внутрь, понюхала сыр, тронула носом и осторожно обошла вокруг. Неопрятный, но хорошо одетый человечек вернулся. — Я вернулся, — сообщил Роджерс. За ним стояли двое вооружённых мужчин. — Вези меня на Луну, — приказал он Олсену. — Мне нужно ещё зелёного сыра. Ты не захотел продать его раньше. — Ни за что, — сказал Олсен. — Я ненавижу тебя и всю твою грязную породу. Он взглянул на одинокую Луну. — Больше никакого сыра. Я не повезу тебя. Подобные тебе вандалы разрушили Рим. — Ничего не знаю о каком-то Риме, — буркнул Роджерс. — Вези меня за сыром. — Сыр! — закричала группа людей, стоявшая вокруг корабля. — Ещё! — Зелёный сыр! — Лунный сыр! — Сыр! — Никого я не повезу, — сказал Олсен. — Не могу. Роджерс выстрелил. Капитан рухнул на груду денег. — Запускайте корабль, — приказал Роджерс команде. — Мы не умеем, — ответили они. — Тогда я сам, — сказал Роджерс. И двинулся к панели управления. Крыса в трюме ещё раз понюхала сыр. Затем пронзительно рассмеялась и смахнула сыр одним взмахом длинного толстого хвоста. — Зелёный сыр, как же, — сказала она. Корабль взорвался.
|
| | |
| Статья написана 21 сентября 17:56 |
Даниэль Дефо Дружелюбный демон The Friendly Demon, 1726
Мастерство Даниэля Дефо, умевшего делать факты столь же притягательными, как вымысел, а вымысел столь же убедительным, как факты, было столь велико, что мы попросту не знаем, основана ли нижеприведённая история на реальных событиях или же она — плод правдоподобного воображения мистера Дефо. В любом случае мы рекомендуем её как прекрасный образец сухого юмора и благодарны за открытие увлекательной профессии «гладильщика одержимых».
Один джентльмен из Ирландии, живший неподалёку от дома графа Оррери, как-то после полудня послал своего дворецкого в соседнюю деревню за картами. Проходя мимо поля, дворецкий заметил посреди него компанию, сидевшую вокруг стола, уставленному блюдами с яствами. Когда он направился к столу, сидевшие поднялись и приветствовали его, приглашая присесть и разделить с ними трапезу. Но один из компании шепнул ему на ухо: «Не делай ничего, о чём бы тебя не попросили». Посему дворецкий отказался принять любезное приглашение, после чего стол со всеми яствами тотчас исчез, а компания принялась танцевать и играть на различных музыкальных инструментах. Дворецкого вновь упрашивали принять участие в увеселениях, но и во второй раз он не поддался уговорам. Тогда компания оставила весёлые забавы и принялись за работу, настойчиво призывая дворецкого присоединиться, но тщетно. И после третьего отказа все они исчезли, оставив дворецкого в одиночестве. В великом смятении тот вернулся домой без карт и на пороге дома с ним случился припадок, но вскоре придя в себя, дворецкий рассказал хозяину обо всём произошедшем. На следующую ночь один из призрачной компании явился к постели дворецкого и сказал, что если тот посмеет выйти на следующий день на улицу, то будет унесён. Послушавшись совета, он сидел дома до самого вечера, но, желая справить малую нужду, рискнул выставить одну ногу за порог, дабы облегчиться. Едва он сделал это, как его талия опоясалась верёвкой на глазах у нескольких очевидцев, и беднягу с непостижимой скоростью потащило от крыльца, и многие бросились за ним вдогонку. Но они не сумели оказаться достаточно проворными, чтобы догнать утаскиваемого, пока навстречу не попался всадник на хорошем коне. Увидев множество преследователей, гнавшихся за человеком, тащимом на верёвки, хотя никто его не тянул, всадник ухватился за верёвку и остановил движение, но получил за свои труды такой удар концом верёвки по спине, что был почти сброшен с лошади. Однако, будучи добрым христианином, он оказался сильнее дьявола, вырвал дворецкого из когтей духов и вернул друзьям. Лорд Оррери, услышав о столь странных происшествиях, для дальнейшего удостоверения в их истинности послал за дворецким и, с позволения его хозяина, велел тому прийти и провести несколько дней и ночей в его доме. Слуга, повинуясь его светлости, так и поступил. После первой ночи, проведённой там, он утром сообщил графу, что ему снова являлся призрак и заверил, что днём духи его похитят, какие бы меры ни были приняты, чтобы предотвратить это. Тогда дворецкого отвели в большую комнату, где находилось значительное число святых лиц, дабы защитить его от козней Сатаны. Среди них был известный «гладильщик одержимых», мистер Грейтрикс, живший по соседству и, надо полагать, знавший лучше всех, как иметь дело с дьяволом. Кроме того, в доме присутствовали несколько выдающихся людей; среди прочих — два епископа, и все ожидали удивительного исхода сего необъяснимого чуда. Часть дня прошла в мире и покое, но под конец заколдованный пациент воспарил над полом без какой-либо видимой помощи. Мистер Грейтрикс и другой крепкий мужчина бросились к нему, вцепившись руками в плечи, и изо всех сил старались прижать его к земле, но тщетно. Ибо дьявол оказался сильнее и после ожесточённой борьбы заставил их разжать руки; затем, вырвав дворецкого из рук их, поднял его над головами и принялся швырять его в воздухе туда-сюда, словно тряпичную куклу, однако присутствующие подбегали под несчастного, дабы уберечь его от удара о землю. Таким образом, когда духи натешились вволю, оказалось, что во всей этой неразберихе перепуганный дворецкий не получил ни малейшей травмы, а опустился на пол в том же месте, посрамив обманщика-дьявола. И вот, когда бесы, прекратили свои забавы и оставили свою игрушку, дабы немного отдохнуть и подкрепиться перед следующей вылазкой, милорд распорядился, чтобы с дворецким ночью легли двое из его слуг, дабы какой-нибудь дьявол не утащил оного врасплох. Несмотря на всё это, дворецкий рассказал его светлости на следующее утро, что дух снова являлся ему в облике шарлатана-лекаря и держал в правой руке деревянную миску, полную серой жидкости, похожей на овсяную кашу, при виде коей он попытался разбудить своих товарищей по постели. Но призрак сказал, что его попытки тщетны, ибо товарищи погружены в глубокий сон, и посоветовал не пугаться, ибо он пришёл как друг и он тот самый дух, что предостерегал дворецкого в поле от соглашательства с компанией, встреченной, когда шёл за картами. И добавил, что если бы тот последовал их приглашениям, то был бы навеки несчастен; и также удивился, как тому удалось избежать похищения накануне, ибо против него было составлено столь мощное сообщество; успокоил, что в будущем более попыток подобного рода предприниматься не будет. Далее дух сообщил бедному трепещущему дворецкому, что тот сильно страдает от двух видов припадков; и потому как друг принёс лекарство, что исцелит от обоих, и умолял принять его. Но бедный пациент, прежде подвергшийся жестокому обращению со стороны подобных лекарей, опасаясь, что у чаши оной может быть дьявольское дно, не дал себя уговорить проглотить снадобье, что разозлило духа; однако сказавшего, что он к нему расположен, и что если он будет толочь корни подорожника без листьев и пить сок их, то наверняка исцелится от одного вида припадков; но в наказание за упрямство в отказе от зелья, другой он унесёт с собой в могилу. Затем призрачный лекарь спросил своего пациента, знает ли он его. Дворецкий ответил, что нет. — Я, — сказал дух, — блуждающий призрак твоего старого знакомого Джона Хобби, что умер и похоронен семь лет назад; и с тех пор за грехи моей жизни примкнул я к компании тех злых духов, что ты видел в поле, и обречён метаться вверх и вниз в этом беспокойном состоянии до Судного Дня. — добавив при этом: — Если бы ты служил своему Творцу в дни юности и вознёс молитвы утром, прежде чем тебя послали за картами, духи, что мучили тебя, не обходились бы с тобой с такой суровостью и жестокостью. После того как дворецкий поведал милорду и его семейству об этих удивительных происшествиях, два епископа, присутствовавшие среди прочих высокопоставленных лиц, начали обсуждение, подобает ли дворецкому последовать совету духа и принять сок подорожника для исцеления от припадков, и правильно ли он поступил, отказавшись от зелья, принесённого духом. Вопрос сперва показался спорным, но после непродолжительных дебатов, решено было, что дворецкий вёл себя на протяжении всей этой истории как добрый христианин, ибо следовать совету дьявола в чём бы то ни было — великий грех, и ни одному человеку не стоит творить зло в надежде, что из этого может выйти нечто хорошее. Так что, короче говоря, бедный дворецкий после своих мытарств не получил никакой компенсации за свои злоключения, но ещё и был лишён епископами той кажущейся пользы, что намеревался принести ему дух.
|
| | |
| Статья написана 14 сентября 14:13 |
Морис Мёрфи Турист во Времени Time Tourist, 1951
Путешественник во времени Рольф 12 из 5050 года нашей эры отправился исследовать варварскую культуру века двадцатого. И, как просветил бы его любой современный родитель, передовых знаний недостаточно для дискуссии о желаниях и деньгах с пятилетней Луизой! Но, как лукаво намекает автор истории Мёрфи, возможно, собранные Рольфом данные о наших нравах не являются целиком неточными. «Устами младенца глаголет истина», как говорится...
Хронос — штука хитрая, посему путешествия во времени даже в 5050 году всё ещё пребывали в зачаточном состоянии. Рольф 12 мог рассчитать место своего прибытия лишь с точностью до одного-двух десятилетий. Всё же он хотел изучить варварский двадцатый век и хорошо подготовился к путешествию на три тысячи лет в прошлое. Он даже заказал себе «одежду» — покров из овечьей шерсти, используемый тогда дикарями вместо пласти-тел. Разумеется, он не собирался предоставить своему собственному телу возможность задохнуться. Поэтому пришлось создать теллюзию, невзирая на расходы. Эффект выходил тот же самый, особенно с новыми касательными трубками. Как ни странно, самым сложным оказалось настроить цветовой контраст для завершения оптической иллюзии «одежды». Свеженастроенное пласти-тело сильно отличалось от обычно им носимых, так как моделировалось по образцу актёров тех времён. Оно, естественно, имело иное магнитное поле, чем человеческое тело, поскольку синтетические неврологические цепи были, в конце концов, всего лишь биотронными. Он взял с собой портативный хроноворот, разумеется, портативный. В раннюю эпоху ему понадобились бы клинок и конь, но в двадцатом веке было попроще, так что он прихватил наличных и карманную атомную бомбу. Хорошо подготовившись, он шагнул в Хронос. Рольф 12 сделал всё возможное, чтобы воссоздать костюм той эпохи, и по праву гордился достигнутым. Каждый предмет одежды был аутентифицирован микрофильменной подписью: синий пиджак из сержа с белый воротником — «Герберт Гувер»; шёлковая бабочка на шее — «Фрэнк Синатра»; блестящие красно-жёлтые брюки — «Университет Южной Калифорнии»; шляпа — «Опера», и неудобные ботинки со ремнями вокруг щиколотки — казалось, в них можно ходить только на цыпочках — «Балет». Когда он вышел из Хроноса и заковылял по улице, то вызвал немалый переполох. Рольф 12 с интересом оглядывал унылые и суетливые окрестности, а также людей, внезапно замиравших, при взгляде на него. Кто-то пялился, кто-то судорожно ахал. Одна женщина упала в обморок по неустановленной причине. Закричал ребёнок. Он рассеянно прислушался к нарастающему вою сирены вдали. Затем мимо проехала самодвижущаяся повозка. Шлейф невидимых испарений достиг Рольфа 12, отравляя его кислород. Затем проехала ещё одна, и ещё, и ещё. Облако газа уронило Рольфа 12 на колени. Обрывки истории туманили сознание: война, воздушный налёт, подземное убежище. Собравшись с силами, он рванулся к ближайшему убежищу, не обращая внимания на надпись «МЕТРО» над входом. Толпы дикарей с истеричной поспешностью толкались и пробивались в том же направлении. Рольф 12 остановился, охваченный ещё большим страхом. Он не мог рисковать, вступая в физический контакт! Если его биотронное поле соприкоснётся с магнитным полем человека!.. Рольф 12 развернул портативный Хронос и на мгновение шагнул в него. По его расчётам, Хронос не полностью компенсирует вращение Земли. Он знал, что окажется в том же времени, но в другом месте. По крайней мере, это давало временную безопасность. Луиза отложила свою куклу Сьюзи и решила доказать мисс Эгню, что та неправа. Она зажмурилась, крепко-крепко и загадала желание, сильно-сильно. Затем открыла глаза и стала свидетельницей материализации Рольфа 12. Рольф 12 с раздражением обнаружил, что цветовой контраст полностью расстроен. Всё, что осталось, — полупрозрачное свечение, окутывавшее его. — Вот! Видишь? — решительно заявила Луиза. Рольф 12 увидел молодую особь женского пола лет пяти-шести и зелёный газон, явно парк или сад. — Видишь что? — спросил он. — Мисс Эгню была неправа, — объяснила Луиза. — Она сказала, что нельзя получить то, что хочешь, просто загадав желание. — Она совершенно права, — многозначительно подтвердил Рольф 12. Луиза многозначительно улыбнулась. — Но ведь я загадала желание, чтобы появился прекрасный принц — и ты появился! — А, понимаю, — сказал Рольф 12, улыбаясь ей в ответ. «Она очень по-детски непосредственна, — подумал он, — для своих пяти лет. В её возрасте она уже должна миновать подростковый возраст в три года и достичь умственной зрелости к четырём. Но, возможно, в двадцатом веке на это требуется больше времени». — Это просто случайность, — сказал временной турист. — Что такое случайность? — незамедлительно поинтересовалась она. — Это наступление чего-то, чего мы желаем или, по крайней мере, ожидаем, когда, согласно внешним признакам... — Рольф 12 прервал себя, нахмурившись. — Пожалуй, лучше сказать, что это стечение внешне не связанных, но при этом взаимозависимых обстоятельств. Луиза посмотрела на него. — Как сбывшееся желание. — Похоже, — признал Рольф 12. — Но это не всё. — Конечно, нет, — добавила Луиза. — Но если сильно захотеть, оно сбудется. — Нет. — А ты сбылся. — О, это! — Рольф 12 снова посмотрел на девочку. «Не по годам развитая, — подумал он. — И у неё талант придерживаться сути». — Мысленная концентрация может давать удивительные результаты, не все из которых поддаются прямому объяснению, — сообщил он ей. — Как раз сейчас ты должна изучать связь психического и физического, психосоматику и так далее. А также связь между материей и энергией, описываемой уравнением E = mc². — А 2 и 2 будет 4. Я это знаю, — заявила Луиза. — Ну, в конце концов, я понимаю, что это элементарно, но... — Его смутило слегка высокомерное выражение на лице девочки. «Лучше не разговаривать с ней свысока», — решил он. — Я хотел объяснить нечто, что, возможно, ещё не было известно в твоё время. А именно, фокусировку мозговыми волнами потока энергии таким образом, что это напрямую влияет на субстанцию потока энергии, или материи. Понимаешь? — Если сильно захотеть, то оно сбудется, да? Рольфу 12 занервничал. — Но это всё равно что пытаться объяснить химию с точки зрения колдовства. Вижу, это выше твоего понимания. Неважно. — Разум выше материи, — вдруг сказала Луиза. Каламбуры! Рольф 12 поморщился. И всё же он должен признать, что она выразила его идею ёмко, хоть и неполно. И она прижала его к стенке, весьма унизительно. — Тебе не нужно пытаться показать, какая ты умная, — буркнул он. Луиза парировала: — Бьюсь об заклад, ты и сам не знаешь, о чём говоришь. Прямо по больному месту Рольфа 12. — Это правда, что мне может не хватать некоторых технических знаний, — признал он с достоинством. — Но у меня их безусловно не меньше, чем у обычного непрофессионала. В конце концов, это как пытаться объяснить процесс расщепления атома дикарю, когда он может добыть огонь, только потерев две палочки друг о друга. Луиза посмотрела на него и затем спросила с кажущейся невинностью: — А ты можешь добыть огонь, потерев две палочки друг о друга? — Послушай! — Рольф 12 со вздохом сдержался и спокойно продолжил: — Позволь мне обратиться к экспериментам с игральными картами, проводившимся в ваше время. При строгом контроле обнаружилось, что психическое состояние испытуемого оказывало напрямую влияло на выпадение карт. А ты делала что-нибудь подобное? Луиза кивнула. — С папой. — Какие эксперименты вы проводили с отцом? — Папа говорит: „Выбери карту“, и я выбираю. Потом я сильно думаю, и он сильно думает, и говорит мне, что это за карта. — Не может быть! — изумился Рольф 12. — Погоди! Это может быть результатом телепатической связи. Твой отец может влиять на выпадение карт? — Он думает, что может. Мама так говорит. — Правда? — Рольф 12 посмотрел на неё с уважением. Возможно, насчёт двадцатого века они ошибались. Безусловно, беседа с девочкой выходила уместной и уверенной; очевидно, она владела высокоразвитым интеллектом. Впрочем, одна вещь озадачивала. — Что такое это „желание“? Луиза вздохнула. — Мама говорит, что я могу хоть загадывать желания. Она говорит, что это единственный способ получить то, что я хочу. — Так вы в этом времени получаете всё, что захотите, просто пожелав? Луиза грустно кивнула. — Иногда. — Какая любопытная система! — прокомментировал Рольф 12. — Разве вы не используете деньги? — Только не мы. У нас их нет, — ответила Луиза. — Папа говорит, что он не может достать деньги из воздуха. Рольф 12 озадаченно нахмурился. — Как же тогда получают деньги? Луизу несколько раздражало его невежество. — Покупают билеты в тотализаторе или слушают радио, там их раздают». Рольф 12 встревожился. — Раздают деньги? Зачем? — Папа говорит, что деньги — корень всего зла. У нас всегда проблемы с деньгами. — Проблемы? Что твой отец имеет в виду — корень всего зла? — Папа говорит, что слишком много денег несут смерть. — Смерть? — Рольф 12 нервно огляделся. — Папа говорит, что в наши дни деньги годятся только для распространения микробов, но мама говорит, что она могла бы найти им применение. — Неужели? — Рольф 12 ухватился за эту возможность. Если в это время деньги опасны и не имеют ценности, кроме как распространение болезней... — Ох, я хочу! — Луиза крепко зажмурилась и сжала кулаки. Рольф 12 ничего не заметил. Он доставал банкноты из Хроноса. Поднял с земли помятую газету и начал оборачивать их. Торопливо сунул газетный свёрток в руки девочки. — Пожалуйста — если твоя мама может их использовать, возьми — сейчас же! — нервно сказал он. Луиза посмотрела на зелёные пачки деньги, потом на Рольфа 12. С сияющей улыбкой она встала на цыпочки и быстро поцеловала его. Луиза увидела всполох синего пламени, ауру пылающего жёлтого цвета, а затем Рольф 12 на глазах у неё исчез. Произошедшее было достаточно ясно. Когда девочка вступила в контакт с Рольфом 12, человеческое магнитное поле вызвало короткое замыкание в биотронном поле пласти-тела. Любопытно, что даже когда он бросился в Хронос, имея лишь мгновение на спасение своей жизни, Рольф 12 почувствовал странный прилив удовольствия от невольного прикосновения губ девочки. Рольф 12 исчез. Луиза смотрела, как полупрозрачное свечение — теллюзия — медленно растаяло. Девочка улыбнулась. — Я знала, что мисс Эгню неправа! — объявила она. «Тяжёлое путешествие», — подумал Рольф 12. Но оно того стоило, размышлял он, учитывая добытые сведения. До чего же могут ошибаться историки! Когда он опубликует свои записи — «Изнутри двадцатого века» — хорошее название! — все обратят на это внимание. Он посмотрел на атомную бомбу. Вопрос: действительно ли она принадлежала двадцатому веку — или более раннему времени? Насколько помнил Рольф 12 историю, деление было открыто спустя некоторое время после лука и стрел, но всего через 8 или 9 веков после пороха. Могли ли люди с такой запутанной экономической системой — и таким высоким уровнем интеллекта — довольствоваться оружием настолько простым, настолько примитивным? Логично, решил он, отнести его к менее развитой эпохе. Ведь у него весьма локальный диапазон разрушений, не свыше пары городов.
|
| | |
| Статья написана 13 сентября 10:15 |
Лоуренс Голдман Временно свободен Temporarily at Liberty, 1951
Ларри Голдмана мы знаем давненько – и как автора детективных романов («Ухватить тигра за хвост» прекрасен), и как сочинителя прелестных (хоть и не слишком цензурных), лимериков, и как (феноменальная многогранность!) разработчика теста на водительские права для штата Калифорния. Теперь мы рады представить его дебют в жанре лёгкой, но логичной фантастики, доказывающей, что даже с потерей работы можно справиться, если за дело возьмётся правильный человек... с правильной магией.
Конечно, всё лишь временно, но... Великий Карлайл начал впадать в уныние. Он старался не думать, сколь давно состоялось его последнее выступление. А уж о «Паласе» и вовсе только мечтать... Так, посмотрим; должно же было остаться хоть какое-нибудь завалящее агентство, куда он ещё не наведался за последний месяц. Он только что вышел от Троттмана. Троттман занимался подбором артистов для клубов, обществ и мужских вечеринок. — Ради всего святого! — не веря своим ушам, воскликнул Карлайл. — Неужели им не хочется разнообразия? Не могут же они всю ночь пялиться на голых девок! Троттман тупо уставился на него. — С чего бы это? Он надеялся, что никто не видел, как он выходит от Троттмана. Великий Карлайл принял решение. Он откладывал его месяц за месяцем, на тот казавшийся маловероятным день, — день, когда он окажется на самом дне. Что ж, сей день настал. Он распахнул тяжёлую дверь универмага «Уорфилдс» с таким видом, будто имел на это полное право. Для первого раза нужно взять что-то довольно громоздкое, но не слишком ценное. Если что-то пойдёт не так — ну это вряд ли, — то, возможно, последствия будут зависеть от стоимости. Возможно. На четвёртом этаже он увидел одеяла. Подходяще. Задумчиво потрепал прекрасное синее четырёхполосное одеяло от «Hudson’s Bay». — Вы не возражаете? — спросил он у девушки. — Я хотел бы его разглядеть при дневном свете. — Нисколько, — она мило улыбнулась. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Один край одеяла выскользнул и волочился по полу. Карлайл неловко подхватил его. Постоял мгновение у окна, поглаживая мягкий ворс. Затем, крепко зажав в обеих руках скомканную добычу, направился к эскалатору. Напомнил себе, что нервничать не стоит. В конце концов, человек или маг, или нет. Удивительно, но никто даже не взглянул на него, пока он проходил мимо отделов готового платья, нижнего белья, галантереи, спускаясь вниз. Он попробовал представить себе переполох наверху, экстренное совещание шёпотом. На выходе его охватил иной страх — а вдруг его вообще не заметили? Зря волновался. Не успел он шагнуть за порог, как на него набросились. Втроём. — Куда это ты собрался с одеялом, приятель? — Давай чек. Третий лишь тяжело хлопнул Карлайла по плечу. Карлайл выглядел совершенно озадаченным. — Одеяло? Чек? Вы не ошиблись, джентльмены? Первый что-то прорычал, второй хрипло заржал. Третий неприятно усилил хватку. Затем и ржание, и рычание превратились в нечто среднее между сдавленным хрипом и клокотанием. Трое детективов вытаращились на пустые руки Карлайла. — Я правильно понимаю, что вы собираетесь меня арестовать? — мягко спросил Великий Карлайл. Троица хлопала глазами. — Вы меня арестовываете? — Карлайл повысил голос. Тут они ожили. Сквозь невнятное бормотание слышалось что-то вроде «ошибка» и «сожалеем». Третий убрал руку с плеча Карлайла и сделал извиняющийся, бесполезный жест, будто стряхивая пыль с места её недолгого пребывания. Они отступили, многократно оглядываясь и громко перешёптываясь между собой. Великий Карлайл пожал плечами и зашагал по улице, свободно размахивая руками, его лёгкое пальто развевалось. В ту ночь ему впервые с наступления холодов было тепло и уютно. На следующий день он провёл добрый час в книжном отделе «Уорфилдса». Приятно наткнуться на прекрасное издание мемуаров Робер-Гудена. Дверь имелась поблизости, но Карлайл прошёл через весь магазин к противоположному выходу. Книги оказались довольно тяжёлыми. На этот раз детективы были осторожнее. Они не прикасались к нему, но остановили, стратегически заблокировав путь внушительными габаритами. Взгляды были прикованы к его перегруженным рукам. Второй хитро спросил: — Есть спичка, приятель? — Конечно. Карлайл шлёпнул обеими руками по карманам брюк и протянул коробок спичек. Книги не упали на тротуар. Они исчезли. Челюсти детективов отвисли, издав забавные звуки. — Послушайте, — воскликнул Карлайл. — Уж не вы ли меня вчера останавливали? Они бормотали нечто невнятное, со слоновьей грация похлопывая и ощупывая его. Великий Карлайл не возражал. Наконец он решил, что с них хватит и объявил: — Это начинает надоедать. Я бы хотел, чтобы вы прекратили. Понимаете? Они поняли. Их щёки побелели. Они исчезли почти так же эффектно, как и охапка книг. В последующие ночи Великий Карлайл, развалясь в постели, читал мемуары удивительного Робер-Гудена. Иногда он опускал книгу, чтобы с удовлетворением взглянуть на небесно-голубое полотно из натуральной шерсти, или на прекрасный домик красного дерева для кролика Гудини, или на большую электропилу (наверняка пригодится, когда «Палас» снова откроется), или на сверкающую ромбовидную мясистость вяленой вирджинской ветчины из превосходной бакалеи «Уорфилдса». Детективы больше не беспокоили, пока он тащил очередной громоздкий предмет через магазин, но он чувствовал их дыхание за спиной. День шёл за днём, и маленький запас наличности времён «Паласа» подходил к концу. Великий Карлайл забеспокоился. Следующий ход определённо за «Уорфилдсом». Он пробирался по проходу с большим настольным радиоприёмником, когда это случилось. Похлопывание по плечу так поразило его, что он тут же испарил приёмник. Гвоздика на лацкане обратившегося была так роскошна, усы так изысканно подкручены, что Карлайл мгновенно понял — перед ним уже не простой служащий. И когда его провели через дверь с табличкой «Управляющий», он с облегчением вздохнул и сел в предложенное кресло. Управляющий сказал: — Мы наблюдаем за вами уже некоторое время, мистер Карлайл. — Он дружелюбно улыбнулся. — Я как-то видел ваше выступление в «Паласе». Сердце Карлайла оттаяло. — Неужели? — Да. Изумительно. — На этом церемонии были оставлены. — Мистер Карлайл, универмаг — огромная, сложная организация. Нужно продумать всё, предвидеть любую случайность. — Управляющий изящно удерживал карандаш между указательными пальцами. — Мы здесь, в «Уорфилдсе», обсуждали возможность того, что некто с вашими, мм, талантами, применит их для магазинных краж. — Давайте не будем называть это магазинной кражей, — предложил Карлайл. — Давайте будем, — твёрдо ответил управляющий. — Кража, возведённая в ранг искусства, если хотите, эстетически безупречная... но всё же кража. Карлайл склонил голову. — Мы обсудили это, как я и сказал, — и спланировали наши действия. Сердце Карлайла пропустило удар. — Мистер Карлайл, в смете расходов «Уорфилдса» есть вакансия специального полевого представителя, и я полагаю, она вам подойдёт. — Специального полевого представителя? — Обязанности специального полевого представителя, — объяснил управляющий, — состоят, в основном, в том, чтобы оставаться в поле — то есть, подальше от магазина. — Он выделил последние слова лёгкими постукиваниями карандаша. Карлайл, казалось, обдумывал предложение. — А, э-э?.. Опытный управляющий незамедлительно перешёл к сути. — Оклад составляет сто пятьдесят долларов в неделю. Великий Карлайл улыбнулся. — В «Паласе» я получал двести пятьдесят. Управляющий виновато пожал плечами. — В смете указано сто пятьдесят. — Что ж... Управляющий встал. — Чек будет высылаться вам по пятницам. — ...Вещи, — заколебался Карлайл. — Я верну их. Большую часть, — поспешно добавил он, вспомнив о ветчине. Он кое о чём ещё вспомнил. — О... вот. Управляющий почувствовал, как его руки сгибаются под тяжестью большого настольного радиоприёмника («Предложение недели! Всего девяносто семь пятьдесят!»). У двери Великий Карлайл обернулся. — Вы, конечно, понимаете, что это временно. — В его голосе проскользнули печальные нотки. — Пока «Палас» не призовёт меня вновь.
|
|
|