Мир тебе, Гульназ.

Я — приложение. Я нахожусь в твоём телефоне. Только ты можешь слышать меня, Гульназ. Я твоя учительница. Не бойся. Ты можешь меня заблокировать или вызвать по имени в любое время. Я знаю, что девушкам не разрешается быть учителями. Некоторые мужчины считают неправильным, что женщины учатся. Они говорят: «Зачем женщине думать? Их место — дом, место мужчин — весь мир». Поэтому они поджигают классы, обливают кислотой девочек, идущих в школу, стреляют в учителей. Но женщины должны учиться, Гульназ. Этот мир настолько же женский, как и мужской. Я – Хума, наполовину компьютер, наполовину живая учительница. Я – женщина, разработавшая новый способ обучения для женщин, секретный способ. Я – одна женщина и тысячи приложений. Вместе мы можем отправиться в чудесное путешествие. Учёба – это всегда священная борьба с невежеством и теми, кто жаждет там пребывать. Если ты боишься идти со мной, я удалю себя из твоего телефона, не оставив ни малейших следов. Если же ты хочешь отправиться в это путешествие, только скажи, и мы начнём прямо сейчас.

Спасибо, Гульназ. Чему бы ты хотела научиться сегодня?

— Я уволился, — объявил Рождественский Дед. Он повесил свой красный колпак на крючок за дверью и согнал кота с кресла.

Миссис Рождество появилась в дверях кухни, яростно взбивая смесь для йоркширского пудинга.

— Ну, разумеется, — бросила она. — Могу я узнать, чем это вызвано?

— Я вычитывал список подарков и решил, что забавно будет завязать. Я занимаюсь этим уже пятьсот лет, и что в итоге? Ни перспектив, ни пенсии. Хо! Хо! Хо! Я подумал, что пришло время перемен.

Он развернул газету. Мгновение спустя та была вырвана у него из рук.

— Ты найдёшь другую работу, — твёрдо сказала миссис Рождество.

— Конечно, дорогая, но полагаю, что несколько недель отпуска...

— С учётом цены на корм для северных оленей? — Миссис Рождество рывком поставила Деда на ноги, нахлобучила колпак на седые кудри и решительно подтолкнула к двери.

— Вперёд, мой юный друг. Кто не работает, тот не ест! Если ты думаешь, что я одобрю твоё сидение дома, то можешь подумать ещё разок.

Итак, Рождественский Дед с несчастным видом побрёл в бюро по трудоустройству, где энергичный молодой человек был весьма удивлён, столкнувшись нос к носу с розовощёким толстяком с белой бородой, описавшим себя в анкете как «Внештатный производитель игрушек и курьер-дальнобойщик».

Тем не менее, он энергично взялся за дело.

— Если вам нужна работа с хорошими перспективами, вы можете попробовать свои силы в банке, — бодро предложил он. — В том, что дальше по улице, есть вакансия.

— Очень хорошо, — обрадовался Рождественский Дед.

На следующий день Рождественский Дед сидел на том же месте и выглядел немного смущённым, пока энергичный молодой человек слушал по телефону управляющего банком. Тот был не очень доволен.

— Сбрендивший лунатик! — кричал управляющий. — Он раздал четыре тысячи семьсот шестьдесят пять фунтов и пятнадцать пенни, прежде чем мы поняли, что происходит. Он даже отдал ручки и вентилятор! Хо! Хо! Хо! действительно! И вы бы видели, во что он вырядился!

Через несколько минут энергичный молодой человек положил трубку.

— Ну, не такой уж большой успех, не так ли? Я имею в виду, Канцлеру казначейства не придётся беспокоиться о конкуренции, согласны? — строго изрёк он.

— Полагаю, такая уж у меня натура, — пробормотал Рождественский Дед.

Молодой человек в действительности был довольно добросердечен, и поэтому ещё раз покопался в папке с вакансиями.

— У вас имеется опыт работы с большегрузными автомобилями? — уточнил он.

Рождественский Дед задумался. Сани были довольно тяжёлыми, когда на них были уложены все игрушки, — он с трудом мог вытолкнуть их из гаража.

— Да, — решил он.

На следующий день он снова выглядел очень смущённым, в то время как молодой человек пытался успокоить управляющего фирмы по перевозке грузов на дальние расстояния. К счастью, разговор шёл телефону, но голос управляющего гремел по всей комнате, настолько тот был зол. Наконец сотрудник бюро по трудоустройству положил трубку.

— Просто чудесно, — саркастически произнёс он. — Скажите, как вам удалось припарковать шестнадцатиколёсный тридцатитонный грузовик на крыше трёхэтажного дома?

— В этом есть какая-то странность? — удивился Рождественский Дед. — Я всегда паркуюсь на крыше.

Он выглядел настолько обиженным, что энергичный молодой человек смягчился.

— Кстати, — он перевёл разговор, — было бы намного лучше, если бы вы надели что-нибудь более... э-э... респектабельное.

— А что плохого в красных брюках с меховыми отворотами и колпаке с меховым помпоном? — удивился Рождественский Дед. — В прошлом это никогда не вызывало нареканий.

— Хорошо, хорошо. Попробуем ещё разок. На местной фабрике игрушек открылась рождественская вакансия. Не думаю, что вы можете там что-нибудь испортить.

— Но вы всё-таки испортили, — сказал энергичный молодой человек. Теперь он выглядел уже не столь энергичным, извинившись перед управляющим фабрики игрушек и положив трубку.

— Мне не нравилось делать игрушечных солдатиков и пулемёты, — объяснил Рождественский Дед. — Неприятные вещи.

— Да, но деревянные Ноевы ковчеги и плюшевые мишки! — воскликнул молодой человек. — Слишком мало для детских подарков! Мне жаль, мистер Рождество, но вы тот, кого в нашей профессии называют «нетрудоспособным», и я не могу придумать для вас ничего подходящего.

Рождественский Дед как раз собирался уходить, когда зазвонил телефон. Сотрудник бюро по трудоустройству поднял трубку и вслушался.

— Да ну? — он явно обрадовался. — Продолжайте. Говорите, толстый? Весёлый? Понимаю. Умеющий внушительно сказать: «Хо! Хо! Хо!»? Что ж, я, разумеется, посмотрю, что я могу для вас сделать. На самом деле, полагаю, что у меня как раз есть подходящий кандидат.

— Мистер Рождество, — сказал молодой человек, кладя трубку. — Как вы относитесь к работе в универмаге?

Рождественский Дед вернулся домой, насвистывая и выглядя очень радостным.

— Как прошёл первый день на новой работа? — спросила миссис Рождество.

— Замечательно, — сказал Дед, усаживаясь за стол. — Это чертовски просто. Мне приходится сидеть в чём-то вроде сказочного грота, а дети по очереди подходят и говорит мне, что они хотят на Рождество. Я не совсем понимаю, почему.

— Я надеюсь, никто не жаловался на твой красивый красный костюм, на пошив коего у меня ушло так много времени, — поинтересовалась миссис Рождество.

— О нет! Забавно, но у меня сложилось впечатление, что управляющий был им весьма доволен, — ответил Рождественский Дед. — За него он выдал мне премию, а ещё я получаю бесплатный обед и два перерыва на чай. И все знают моё имя: «Привет, Рождественский Дед!», — говорят они. Но я совершенно не понимаю, почему все ко мне так относятся!

Миссис Рождество поставила перед ним тарелку и поцеловала в седые кудри.

— Очевидно, ты им просто нравишься, — сказала она.

— Куда, чёрт возьми, ты гонишь? Смотри, куда правишь, парень! Держи под ветер! — дородный помощник капитана хватается за спицы и напрягает все свои силы, помогая усталому рулевому крутануть большой штурвал.

Корабль находится вблизи мыса Горн. Миновала полночь, и убийственную черноту ночи временами прорезают багровые отблески, вздымающиеся за кормой. Они словно зависают в воздухе, а затем рушатся с угрюмым резким рёвом, освобождая место для последующих.

Измученный рулевой время от времени бросает нервный взгляд через плечо на эти ужасные призраки. Он не боится фосфоресцирующих шапок, покрытых пеной, но содрогается при виде чёрной пустоты, прячущейся под ними. Время от времени, когда нос корабля подбрасывает вверх, вспыхивает фонарь нактоуза, отбрасывая отражённый отблеск на движущийся мрак, высвечивая живые стены воды, возвышающиеся над головой рулевого. В такие моменты тот решительно смотрит вперёд. Нельзя мириться с угрожающей смертью позади.

Буря становится всё свирепее, и голодные ветры взвывают в вышине ужасающим хором. Время от времени раздаются хлопки главного паруса.

Человек за рулём отчаянно напряжён. Ветер ледяной, а ночь полна брызг и мокрого снега, и всё же он обливается потом в своей напряжённой борьбе со смертью.

Вскоре из мрака доносится хриплый рёв помощника капитана:

– Ещё человек на руль!

Время пришло. Без посторонней помощи одинокая, борющаяся фигура, ведущая огромный, взныривающий корабль сквозь водяную бурю, больше не в состоянии справляться в одиночку, и вот вторая тень занимает место с подветренной стороны стонущего штурвала и прилагает все силы, помогая рулевому противостоять стихии. Проходит час: помощник капитана молча стоит, покачиваясь, у нактоуза. Однажды сквозь пелену доносится его взволнованный голос:

– Да будь ты проклят! Держи курс! Ты что, хочешь отправить всех нас к чёрту?

Ответа нет; да он и не требуется. Помощник знает, что рулевой делает всё, что в его силах, и поэтому пробирается вперёд, поглощаемый темнотой.

С оглушительным хлопком главный парус отрывается от галсового троса и устремляется вперёд фок-мачты — тёмная мерцающая тень, смутно видимая на фоне мрачного купола ночи. Корабль бешено рыскает, выписывая полукружья, и каждое из них приближает его к гибели. Ураган, кажется, прижимает людей к штурвалу и становится всё сильнее.

Мрачная ночь становится ощутимо темнее, и ничего не видно, кроме этих покрытых пеной гигантских волн, вздымающихся, подобно гигантским щупальцам, за кормой, а затем сокрушительно устремляющихся вперёд.

Время идёт…

Из ночи слышен человеческий вопль. Он исходит от помощника, невидимого, скрытого за пеленой солёной вони:

– Держись! — вопль переходит в хриплый крик. – Ради бога, держись!

Корабль несётся навстречу океану. Что-то огромное и водянистое нависает над ним на одно короткое мгновение. Затем....

Настаёт свинцовое и усталое утро, напоминающее измождённое женское лицо.

Свет пробивается сквозь вздутую пену на поверхности океана и высвечивает изломанные холмы и долины, на мгновение обретающие зыбкие очертания.

Взгляду видится лишь вечное запустение.

На гребне солёной горы на мгновение показывается… обломок корабля?.. тело?..

Это был обычный новогодний Снеговик. Такой, известный ещё по советским открыткам, весёлый, в шапке, шарфе и варежках, с задорной морковкой вместо носа. Он широко улыбался и верил, что несёт в этот мир только радость. Ещё бы, ведь в бумажном пакете за его спиной был, наверное, целый килограмм конфет – от традиционных шоколадных «Мишек косолапых» и «Белочек», до простых, но невероятно вкусных карамелек. А что ж может быть лучше под Новый год, как получить целый килограмм конфет? Ёлки, стеклянные шарики, разноцветные дождики, хлопушки, мандарины… Новый год! Самый лучший в мире праздник! И конечно он – наш Снеговик, один из символов новогоднего волшебства, почти такой же обязательный, как Дед Мороз, Снегурочка и множество медвежат, зайчиков, белочек, лисят.

Он ощутил, как его, ну, точнее, бумажный мешок с конфетами, извлекли из хозяйственной сумки и небрежно уронили на стол.

«Ой, полегче», – подумал он, но тут же спохватился. Он же должен радовать! И улыбнулся изо всех сил!

В полумраке кухни на него уныло смотрело бледное лицо, почти скрытое за длинными, чёрными, давно не мытыми волосами.

«Кто это? – удивился снеговик, — вроде не мальчик, не девочка… Хотя нет, всё-таки девочка. Только уже большая и почему-то грустная. Почему? Ведь скоро Новый год! И всем надо радоваться и веселиться!»

Большая девочка продолжала уныло смотреть на него.

«С Новым годом! С Новым счастьем! – изо всех сил думал снеговик. – Желаю, чтоб в наступающем Новом году сбылись все твои мечты, чтобы радость не покидала твой дом, чтобы смех и веселье были в нём…»

– Давай, исправляй мою жизнь, – внезапно прошипела девушка.

Снеговик запнулся.

– Давай, исправляй мою жизнь, – повторила девушка.

«Я принёс тебе эти вкусные конфеты, они поднимут настроение любому! И пусть хорошее настроение не оставляет тебя в Новом году!» – попытался продолжить Снеговик.

– Давай, исправляй мою жизнь, – девушка говорила уже в полный голос.

«Но я… Но я же просто Снеговик, простой новогодний Снеговик… И всё, что у меня есть, это мешок конфет! Они же дарят радость!» – почти закричал Снеговик.

В руках у девушки появилась странная сучковатая палка. Он ткнула её прямо в Снеговика.

– Давай, исправляй мою жизнь!

«Я же просто шоколадка!»

– Давай, исправляй мою жизнь!

– Давай, исправляй мою жизнь!

– Давай, исправляй мою жизнь!

– Давай, исправляй мою жизнь!

И с каждым криком палка обрушивалась на несчастного Снеговика, на лопнувший бумажный пакет, на рассыпавшиеся шоколадные «Мишки косолапые» и «Белочки», на батончики и ириски, на простые, но невероятно вкусные карамельки.

– Давай, исправляй мою жизнь!

Полицию вызвали соседи, тянувшийся из-под двери запах был как-то уж совсем не к новогодним праздникам.

Войдя на полутёмную кухню, сержант огляделся и, увидев порванный бумажный пакет со Снеговиком, увидев рассыпанные по столу конфеты, вздохнул:

– Смотри-ка, и тут собирались встречать Новый год…

— Свистать всех наверх! Убрать паруса!

Через несколько минут мы уже стоим на мокрой, скользкой палубе, одетые в непромокаемые куртки и тяжёлые морские ботинки. Слева, справа, над головой — глубокая темень, и лишь вдали, с наветренной стороны, странные фосфоресцирующие проблески света на вершинах волн, взбитых шквалом в пену, только усиливают мрак штормовой ночи. Время от времени очередная гора с белой вершиной вздымает свою солёную голову над фальшбортом, с рёвом обрушиваясь нам на головы, погребая под тоннами воды и пены.

— Все к брамсель фалам… Спустить паруса!.. Трави гордень!

В следующее мгновение сквозь рёв шквала раздаётся глубокое, глухое хлопанье паруса — внезапный порыв ветра рвёт его в клочья.

— Все наверх! Сворачивай парус! — раздаётся команда, и я устремляюсь вверх, сопровождаемый пятью парнями. Оказавшись первым на рее, я лёг с наветренной стороны, а следом за мной — Джо Нортон (мы прозвали его Новозеландский Джо) — достойный, рослый молодой парень. Ветер хлещет порванным парусом с непрерывным грохотом, заставляя рей с шестью людьми на нём дрожать, подобно стальной пружине. Слишком темно, чтобы уворачиваться от летящих концов; но это наш единственный шанс. Медленно и верно, несмотря на темноту и шторм, нам удаётся свернуть парус. Джо держит его. Я нащупываю сезень под реем. И тут на корабль обрушивается сильный порыв ветра, полный мокрого снега. Я слышу крик:

— Господи, держитесь!

Я перестаю дышать. Далеко внизу, примерно в сотне футов, отчётливо, несмотря на рёв шторма, я слышу тошнотворный глухой удар, заставляющий корабль вздрогнуть. Я протягиваю руку, пытаясь дотронуться до Джо. Выкрикиваю его имя. Но его нет. И тут понимание накрывает меня, и я чувствую головокружение. Парня дальше по рее выворачивает наизнанку. Несколько минут я могу только держаться и молиться. Как можно скорее мы закрепляем сезени вокруг паруса, а затем сползаем вниз, нащупывая каждую выбленку и держась, держась…

Мы стоим на палубе. И нам не надо спрашивать тех, кто был внизу.

В одной из палубных рубок тусклая масляная лампа освещает стол и лежащее на нём длинное неподвижное тело, покрытое старым флагом. Это Новозеландский Джо.