Книги про скопление Аластор делают циклом названия с цифрами, чудаковатые способы существования, соответствующее кознодейство, поиск денег, предрассудки, деус экс махина.

Последний, в лице «правящего» а-ля Харун аль-Рашид триллионами коннатига, присутствует на третьем-четвертом плане действия, но необходим. То, что на местные разновидности либертинов (много мнящие о себе безжалостные эгоисты) есть управа — одна из пружин сюжета. И как без него найти родину потерявшему память ученому воину из Marune? Филистерам квазифлоридского городка в Trullion отделаться от пирата-старментера? Спасти любимую обобранному и лишенному зрения художнику в Wyst? Кстати, по аннотации живописец — разочарованный энтузиаст, а по тексту Джантифф весьма бодр, и цель его появления на планете не паек рая ленивых, а обучение живописным эффектам чужого солнца. Очередной Кандид социальной фантастики.

А для нее эгалитаризм что для лифта трос. Кампанелла, Вебер, Ефремов, Силверберг, Хаксли, Толкин, Лаумер, Бэнкс, Ли Брэкет, Ле Гуин, Адам Робертс, Латынина, Гудкайнд, Ловетт... Разные писатели, но едины в том, что для таких обществ характерны пропаганда, всё ради коллектива, всеохватность, требования к морали, уравниловка.

Вэнс, строя Аррабин трех миллиардов пролетариев, с ними не спорит. Не обвиняет, не целится, не разоблачает, не вещает. Подходит к делу, понимая, как и надлежит настоящему романтику, разницу меж идеалом и воплощением. Любым идеалом и любым воплощением. И потому он прагматичнее многих.

Потому-то у него есть отсутствующая на адских иконах Хаксли и Оруэлла брага, разгильдяйство, пофигизм, привычка приплетать к слову правителя из-за бугра, воровство (оно же первобытный коммунизм, доводящий до исступления солдат и школяров)... Но нет труда за три копейки или запретов на любовь. Есть разумная организация жизненного пространства, а спор систем или идеологий отсутствует. Да и как можно спорить с охлократией, если она не слушает. Тоталитаризм? Паспортный контроль? Зачем они среди равных? Елки, да всё началось с разговора об изношенных производственных мощностях. Люди угнетены не тиранией, — там реальная демократия — незаполненным досугом и нравами соседей, не позволяющими развить что-либо, кроме амбиций и улыбки.

Кое-что чересчур (с самообороной промах), но, в целом, эскиз доказывает, что взят не только теоретический материал. Узнал понаехавших, донорство, украшения из обрезков, архитектуру, народ окраин (который не рвется к пищеблокам центра), иноспецов. Автор приписав последователям Диссельберга грехи, не тронутые даже Войновичем, признает за людьми право на библейское человеческое, чем бы они не занимались, в какие бы дебри экономики, этикета, эззотерического или вседоступного они не забрались.

Кажется, мысль о том, что всё это — одновременно смертельно важный и практически произвольный набор условностей, которые могут быть изменены вне зависимости от своего финансового, исторического или символического значения — сквозная для его книг.

Мир-текст аскетичен, местами подкрашен суеверием и жестокостью. Реалистичные разъяснения по молчаливым ведьмам и золотым ногтям, которых не дождешься в «Планете приключений». Издевательски детальная топонимика, ссылки на несуществующие искусства и науки. Примечания, которые на весах НФ весят больше романов Алимова с Алферовой... Таким бывает расцвет писательских сил.

Ошибок в переводе Александра Фета не заметил. Ну, может, текст не слишком поэтичен, зато в меру драматичен.

Рекомендую как особый подвариант коммунизма, любителям плавать над бездной в теплой воде экстравагантных интриг и не терпящим назидательности вэнсофилам.

Пересеклись пути профессионального ликвидатора мороков Темре (вздрагивал, когда этого шустрого гуманиста по тексту именовали «убийцей») и человека шальной удачи Клетчаба Луджерефа. В точке пересечения присутствуют кошачий беспредел, паровой трамвай, визуальные новеллы, немыслимо романтичная древняя сила, рыбы в воздухе, богема в гостинной, влюбленные девушки, неверная жена, психопат... но «Пожиратель душ» лучше.

Там дело шло (ехало верхом, на поезде, кралось, плыло, неслось) по простору Иллихеи, имело злободневную связь с нашим миром, полнилось ранами и случайным сексом. Ассоциировалось с Александром Грином — хороший, точный язык, теплое море, криминал как отдельный народ, полудикая природа, устойчивость социума при личной неприкаянности, желающая культурной жизни «нечисть».

А здесь, хотя прямое продолжение, всё локальное, с ограничением по скорости. Холмы, под которыми ждут крови. Официальные рекомендации поведения при материализации страхов. Жадная родня. Шагу не ступи, кругом заводы, кланы, свалки, тоннели, торты, наркоманы. Помесь Рапгара с Кетополисом, жителям которого есть о чем молить аватар Пятерых. Ассоциации: байки о чудесах Макса Фрая и слободки Крапивина.

Сумеречные, конечно — в угнетенном всякими обстоятельствами Лонваре легче наткнуться на шпану и щупальца морока, чем на халявный супчик, да и в прочем автор прагматичен. Вместо эликсиров и маятников Сапковского его гильдия тренируется мячиками и однокашниками. Взрывное устройство связано с сутью Демеи так, что вздрогнут привыкшие к типовым шансам на миллион Пратчетта.

Но, хотя все атмосферно, обосновано и мотивировано, общее впечатление — читать интересно, перечитать не тянет. Без чрезвычайного своеобразия (хотя бы как в «Долгой земле») словно смотришь в стену вместо окна, держа в зубах краешек того самого знаменитого одеяла.

Полиграфия в норме.

Рекомендую как пополнение ведьмачьей полки и тем, кому интересно, выиграет ли грызверг конкурс на самого милого домашнего любимца.

Жан Барт, Жан Барт,

Куда взял старт?

Так (примерно(по-русски (в переводе (с немецкого)))):) пели про своего любимого пирата французы. Джон же Барт запустил «Всяко третье размышленье» в космос романов о пишущих роман. И, хотя многоступенчатые лукавые предложения на смеси из беглых заметок про житье-бытье в США 2000-х бездетной четы стариков и кое-каких фактов их круизирования в Стратфорд-на-(над)Эйвоном развили необходимое ускорение для выхода из притяжения тоскливых романов о бессмысленно прошедшем, а солнечные батареи классических и пост-классических умений знать и владеть развернулись успешнейшим образом, обеспечив текст зарядом, достаточным для маневра в любых плоскостях,хоть от новостных лент до свингеровского эпизода, хоть от строек Рузвельта до компьютеров «Эппл», увы, сгенерированный в эмпиреях контент не внес ничего в существующее представление о мироздании: Джон Барт знаменит, и остается знаменит как автор «Плавучей оперы». Точка. Говорить не о чем. Хотя...

По перезрелом размышлении, раз персонажи (на вечер любителю слога) поднимают свои бокалы за перетекание долгого Лета в сочную и сладкую Осень, то рекомендую книжку всем, кто готов поднять тост за Джона Барта и времена года его музы.

О главном. «Главное — верно расчитать КПД потока электронов, ну, в общем, пропорцию среднего показателя проходящего тока к бесщелевому току падающей волны на полюсе»... Содержание этой «Паприки» отнюдь не вернет читателю сочные и динамичные кадры одноименного фильма. Сатоси Кон (R.I.P.! О тебе помнят) взял лишь малую долю расписанного Цуцуи, да и с той обошелся по-своему. В книге д-р Тиба сторонница таблеток, тайные пациенты, которых спасает Паприка, принадлежат к правящей элите (отдельная тема). Ну и секс-терапия.

Язык, стиль — без той изысканной нюансировки чувств и настроений, которая ценится в японской литературе со времен Хэйян (это см. Ямаду). Ближе объективное и доходящее до лапидарности желание изъясняться просто Саке Комацу. Однако и с простотой не все легко. В отличие от модного автора на букву М, сей продукт для внутреннего рынка. И сидящее в подкорке персонажей чинопочитание, модели поведения, отношение к звездности, культ еды, эстетизация смерти, беззащитность жилищ, прочие административные, сексуальные и фобийные нюансы — родные, неподдельные... Т.е., следуют без объяснений. И кто-то оценит поиск раскованной пресс-конференцией знаменитого «консенсуса», а кому, боюсь, и отсутствие Тацуо Носэ на встречах одноклассников мало что подскажет. И т.п.

От аналогичной НФ («Гончарный круг небес» Ле Гуин, Ф.Дик) или фэнтези (Д.Грегори, Л.Кудрявцев), «Паприку» отделяет повышенная будничность, не исчезающая даже при прорыве бреда в реальность. По большей части — плюс. Отклонения не обогащают внутренний мир, а мешают жить. «Мастер сновидений» Желязны вел потерянную душу сквозь лабиринт символов к катарсису — здесь врачи, чем-то напоминающие докторов Чапека, поставив диагноз, не шифруют, а расшифровывают, тактично выуживают переживания, в которых пациент годами не признается сам себе, подбирают ему лекарства.

Впрочем, возможность посмотреть на экран и распечатать, что именно человек видит в своих кошмарах — колоссальное подспорье, придерживайся Юнга, Фрейда, да хоть Жене. Лечить психоневрозы с помощью дешифрующей мозговые волны аппаратуры в мире красной майки и джинсов Papurika уже научились, Ацуко Тиба и Косаку Токида управляются и с шизофренией. Им светит Нобелевская, но есть человек с европейским образованием, которому это крайне не по душе. Чтобы показать, насколько опасна и вредна новая биоэлектронная технология, он с любовником погружается в нее с головой. Что им и удается, во всех смыслах, на горе коллегам и Токио.

Финал не допускает позитива. Внезапная замена «бойцов», зыбкость, вялая реакция мира, присутствие заведомо мертвого, петля времени, барменская улыбка Будды... Нелепо выглядящий срыв, вроде севшего на шпагат в неглубокой луже марафонца.

Перевод А.Замилова читаем, однако (невзирая на «редакцию Эрика Штайнблата») не вычитан — «подрядчики запчастей» и проч. раздражают в остальном держащем марку «Интеллектуального бестселлера» издании.

Рекомендую для расширения кругозора и надеюсь на большее.

М.:Воениздат 1962, перевод со второго издания 1954 года, (первое 1948г.), 5500 экз., 18.04 печатного листа. В квадратных скобках — реплики из зала.

По предисловию автор — «известный американский специалист по организации и ведению подрывной пропаганды».

Вероятная причина публикации в том, что вашингтонской зимой 1947-48 годов правительственные лица содрогались, заслышав словосочетание «психологическая война» (ПВ). Соответствующее Управление хотели разогнать. Видимо, ради самоспасения усилено муссируются научность применяемых методов, значение и польза профессионализма, сложность оценки эффекта даже после победы, гуманность психологического оружия, важность непрерывного анализа источников, рассказы о том, как трудно организовывать в спешке и т.п. и т.д. «Мы должны обладать способностью не только угадывать, что произойдет с русскими физически, но и уметь оценить и понять их внутренние психологические процессы». [ну, раз «должны», пусть попробует]

Содержание принадлежит эпохе до воцарения ТВ. Вынесите автомобильный приемник к озеру, он будет принимать так же хорошо, как комнатный. Агитационные снаряды и бомбы, громкоговорители, радиотанки...

Книга говорит на два голоса: с автором полемизирует А.Н. Ратников, который то цепляется к оговоркам, вроде Германия = Пруссия, то высказывается толково и по делу.

В самом деле, трудно верить в то, что «войны ведутся с целью изменить психологию противника». Что нельзя вызвать острую тоску по дому, если в в/ч отлично работает почтовая связь. Лайнбаджер ничего не говорит о создании положительного имиджа, признавая только подрывные действия. Практически игнорирует экономику, из религий принимает всерьез одно христианство. Определения не строги, автор путает военную хитрость и пропагандистский трюк, «Свободную Германию» и Совинформбюро.

Фантаст не пророк, а пропагандист — не прогнозист. «За исключением особо острых моментов, великие державы, по всей вероятности, и впредь будут проявлять терпимость и позволять своему населению слушать иностранные передачи». Какой толк вести пропаганду на Гаити и на Кубе, если они дружат с США. 1954 год...

Историю Второй мировой излагает под политическим углом. Пишет добрые слова о достижениях в этой области СССР. [Конкурентами пугает?]

Много места посвящено структурной организации служб, бюрократическим нюансам и схемам, профилю общественного мнения. Иллюстрировано коллекцией материалов пропаганды от Нового Времени до Второй мировой включительно. Часть с переводом, часть аннотирована.

Отказывается давать оценку эффективности своих действий в Корее.

Дальше выдержки. Так как книга имеет просветительский характер, прошу не считать спойлером... но предупреждаю. Последовательность изложения не соблюдается ради вящего эффекта.

[История пропаганды до хх века]

Ни война, ни психология не являются чем-то новым. Китайцы, Токугава, ветхозаветные штучки Гидеона, талант Чингисхана, успех маньчжур, испанская инквизиция.

Настоящая ПВ велась с большим успехом во время Войны за независимость США. Политическая аргументация, экономические доводы, предположения о ходе войны и рассказы о жестокостях врага. Давление патриотов на издателей, отклонявшихся от линии. Творение Тома Пейна — заслуживший мировое признание памфлет. Английские же газеты распространялись только в английских же крепостях. У британцев скверно от короля до офицера, а личность Вашингтона оказалась неуязвима для критики (которой можно было бы подвергнуть членов конгресса).

Мексиканскую войну как ПВ, США наоборот, проиграли. Под Мехико артиллеристы открыли огонь по своим [полагаю, это про ирландцев-католиков, отреагировавших на осквернение соборов и монастырей англоговорящими].

Вообще, ПВ вести необходимо в любом случае. Англия нападала на Бирму и буров. Бирма не вела ПВ. И никто не пришел на ей помощь, им даже не предложили сдаться. Буры, потерпев поражение, выторговали немало именно благодаря ПВ.

[в Первую мировую.]

Кайзеровская ПВ никуда не годилась. Бюрократия и дилетантизм. Военные считали ее грязным делом. «Гуннами» назвал свои войска сам Вильгельм, были и другие подарочки. После войны националисты любых мастей валили свое поражение на английскую пропаганду (тогда речи против высших слоев общества не являлись монополией коммунистов).

Силой ПВ США была киноиндустрия. Швейцарским кинотеатрам угрожали бойкотом, если те не будут показывать пропагандистские ленты. Миссии объехали весь мир, Норвегию, Россию [?], Китай — кроме Японии, обрабатывать которую не сочли нужным.

Общая ошибка: забыли сообщить, что после войны мир будет так же по-своему мрачен и труден, как война. Образ американского солдата Первой мировой, оставшегося без семьи и работы, активно использовался Третьим рейхом. Англичане, обещавшие Палестину арабам и евреям одновременно, получили 30 лет неприятностей и т.п.

[во Вторую мировую]

Германия извлекла урок, Гитлер обратил на ПВ очень большое внимание. Некоторое время казалось, что нацисты нашли какой-то универсальный рецепт. После войны выяснилось, что их анализ настроений населения основывался, в т.ч., на блестящих догадках. И что они проиграли ПВ за население оккупированных районов СССР. В основном их успехи объясняются тремя факторами: 1.Убедили мир, что нет выбора между фашизмом и коммунизмом; 2. Каждую жертву изображали последней; 3.Мастера запугивания.

Самое важное, новое в ведении войны немцами, заключалось в согласовании времени политических, военных и пропагандистских усилий. Не эксперты вели фюрера, фюрер вел экспертов. Такая координация возможна только в условиях тоталитарного государства. Даже для предвоенной Японии ведение войны такими методами было бы чересчур диктаторским (подготовку к Перл-Харбору их адмиралы прятали не только от американцев). В США невозможно — стоит только создать такой план ПВ, как законники начнут задавать вопросы о морали, сотрудники издадут мемуары, выступят публично и организатора поднимут насмех.

Явной удачей русских была галерея образов перешедших на их сторону генералов, цитаты Бисмарка, утверждение, что война направлена против нацистов, а не против немцев. Выбор союзниками персоной врага всего «Третьего Рейха» не настолько хорош.

Противники Соединенных Штатов были более фанатичными, чем американцы. В результате американцы располагали большими возможностями использовать психологическое оружие. Они не должны были приноравливаться к всевозможным мифам, созданным вокруг императора, принципам фюрера, заветам вождя народов или к какой-либо другой косной и фанатичной философии. Иностранной пропаганде трудно привлечь внимание аудитории, если в стране передается бесчисленное множество высококвалифицированных коммерческих обращений. Политическому пропагандисту нужно будет вклиниться в разноголосый хор сообщений, рекламирующих мыло, безалкогольные напитки, стиральные порошки и т. п. США оказались неуязвимы для вражеской пропаганды [сомнительно, ибо написано до бума «восточных» религий и социальных сетей].

Три главных вывода из уроков Второй мировой: 1. ПВ является функцией командования. 2. Пропаганда жестокости рождает жестокость. 3. Личный состав для ведения ПВ надо готовить заранее.

[Пропаганда и ПВ.]

Психологическая война ведется до, во время и после войны. Пропаганда — организованное убеждение без насильственных мер. Часто спрашивают, как отличить в сообщениях правду от пропаганды. Отвечаю так: если нравится — правда. Если нет — пропаганда. Именно цель делает материал пропагандой, а не его правдивость, или неправдивость. Голый факт не значит ничего.

Чтобы определить все мотивы, скрывающиеся за одним заявлением, надо быть Марселем Прустом, но и он, в конце концов, почувствовал бы себя как Джеймс Джойс, Гертруда Стайн или Франц Кафка.

Пропагандисты стараются снабдить противника информацией, в которой он заинтересован, подавая ее так, чтобы она понижала моральный дух, усиливала неуверенность в политике своей стороны, вызывала борьбу группировок.

За общей линией необходимо следить. Официальный перечень указаний США по директивам военной пропаганды был готов за три недели до капитуляции Японии. Это принесло много вреда — каждый офицер обещал что хотел где мог, а местные лидеры сравнивали обещания и не понимали: их пытается обмануть часть американцев, или они все лжецы?

Цель вашей борьбы — изменить их взгляды. Иногда индивидуумы не поддаются убеждению. В таком случае их надо уничтожать или нейтрализовать другими, чисто физическими способами, как, например, изоляцией или тюремным заключением. Но такова уж природа человека, что в большинстве случаев он прекращает сопротивление только накануне гибели. Этот момент наступает либо, когда побежденные потеряют чувство организованности, не придя к единому мнению в отношении выбора руководителей и методов и оказавшись не в состоянии продолжать борьбу единым коллективом. Либо, когда побежденный народ сумеет сохранить чувство организованности и, используя свою политическую организацию, сумеет войти в контакт с противником.

То, что думает человек, имеет значение только в связи с тем, что он делает. В практической жизни важно только тогда, когда является частью мнения определенной группы людей. Задача определить специфические обиды, конфликты между группами, виды и формы проявления недовольства. Очень хорошо было бы послать отважного коллаборациониста провести опрос по методу Гэллапа (от американцев, выбравшихся из Японии, не было никакого толку, хотя те были готовы ответить на любой вопрос... кроме того, зачем отправились в Токио). На допросах не следует спрашивать, что пленный думает о боге, руководстве, стране. Что пишет жена? Как работает почта? Отпуск достаточен? Не боится ли, что его место займут, пока он воюет? Он член профсоюза?

Хотите пустить пыль в глаза? Выведите среднее число, повесьте на стену и назовите «индексом общего морального состояния противника». Пусть поломают голову, откуда что взялось. Значение имеют только процентные соотношения в графах опросного листа. Говорить о «мнении противника» нельзя.

Воздействовать надо на тех, до кого пропаганда доходит. Все американское вещание на Японию могло приниматься лишь очень узким кругом лиц, у которых, в силу высокого общественного положения, не забрали коротковолновые приемники. А у них иммунитет. Очень незначительно ослаб дух немецкого солдата, благодаря прекрасной работе служб обеспечения. В высших же сферах царил упадок. Бессмысленно обращаться к среднестатистическому китайцу. Надо обращаться к интеллигентному слою, на шестерых представителей которого приходится одна газета. Практически везде информация для американских войск воспринималась лучше, чем содержание передач, ориентированных на местное население.

Так как организации состоят из людей с присущими им человеческими поступками, изменение должно произойти в умах именно тех лиц, которые входят в существующее правительство, или в умах достаточно большой группы людей, способных свергнуть это правительство.

Новости. Большинство людей неравнодушны к плохой вести, искренне желают распространить ее. Плохие вести приводят человека в состояние напряженности, обостряют его чувство осознания важности вещей. Хорошие расслабляют. Нацистское радио во время норвежской кампании вещало о мнимых успехах английских войск, чтобы было больше отчаяния, когда англичане объявят свою официальную информацию.

Хорошая листовка: 1.Точно определяет противника. 2.Обращается к «лучшим людям». 3.Выражает симпатию к простому народу. 4.Выступает в защиту закона. 5. Подчеркивает силу и высокую мораль обращающегося. 6.Призывает к единству. 7.Обращается к религии.

Мало пользы в пропаганде на наступающие войска. Части, в которых имеются авторитетные офицеры, нельзя склонить к мятежу. Нужно заронить в сознание солдата мысль, что, если он окажется в ловушке, придется сдаться. Никаких прямых вызовов преданности, но, при первой возможности, объяснять, что положение безвыходное. Ведь «чтобы сознательно сдаться в плен, надо иметь крепкие нервы».

Анализ пропаганды имеет дело с теми средствами, с помощью которых людей пытаются заставить думать. Война ведется не против пропагандистского аппарата противника, а за аудиторию. Известно, что возможность дать ответ противнику доставляет большое удовлетворение. А зря. Большая ошибка опровергать пункт за пунктом утверждения противника, вместо изложения своей позиции. Ловкий пропагандист приписывает своему противнику массу глупых, забавных и острых цитат. Увлекшиеся глумлением не станут проверять источник. Хороший психолог обращается к подсознательным чувствам человека. Плохой стремиться влезть в любую борьбу и может нарваться на реакцию: «Какая борьба?». Внутри и снаружи вызывают недовольство разные лозунги. Этим можно воспользоваться. Типичный пример — забота о пленных и высказывания в адрес солдат противника, безумных дегенератов.

Еще хуже — поливать грязью, ругать и угрожать. Карикатуры, клички и высмеивания укрепляют волю к сопротивлению, озлобляют.

Ничто не может так повредить пропаганде, как ведение ее людьми ради назидания от собственного имени. Эта бесплодная забава может привести к полному провалу пропаганды как таковой. Большая часть средств воздействия как в мирное время, так и в военное время, используется для удовольствия тех, кто к ним прибегает, независимо от впечатления, производимого на объект.

На контрпропаганду не реагировать, но слушать, вылавливая ляпы. Китайцам не понравились приводимые японцами высказывания американцев по адресу немцев, которые сотрудничают с «обезьяноподобными». Немцы вцепились в высказывание министра США, мол, после войны Германия будет аграрной страной. Би-Би-Си использовало разницу в нацистской пропаганде для Восточной Европы, с указанием антикапиталистической сущности национал-социализма и вещания на Западную Европу, с упором на антибольшевизм (Союз с СССР, государством с однопартийной системой, подавляющим предпринимательство, ограничивал пропагандистов).

Обращаться надо так, чтобы заставить слушателя слушать, а читателя перечитывать. Если пропагандист не уверен в качестве своей передачи, пусть лучше поставит хорошую музыку, или даст простой урок языка, расскажет что-нибудь из элементарной школьной истории. Помнить, что не все слушают регулярно и новости им важнее любых шуток. Обращаться следует так, словно Вы и Ваш слушатель единственные умные люди на планете. Сочувствие должно быть искренним. Слушатель на вашей стороне, а заблуждаются его хозяева. Нужно говорить то, о чем он согласится или окажется не в состоянии опровергнуть.

Чем больше люди узнают о пропаганде, тем лучше они могут ей противостоять.

[Пропагандисты.]

Пропаганду можно вести, руководствуясь эмпирическим методом. Но только гений, благодаря интуиции, добьется при этом хорошего эффекта. Человек не может обладать всем комплексом необходимых знаний из всех сфер. Подразделение — может. За годы войны Штаты узнали о Японии больше, чем за 20 лет до нее.

Засекречивать только абсолютно необходимое. Если секретить всё, важнейшие планы лежат в столах стенографисток и т.п. Если доступ к секретной информации имеет только малая часть подразделения, неминуемо разглашение — либо от похвальбы, либо от острого любопытства. Пропагандистским учреждениям вообще не следует давать секретные сведения, благодаря их профессиональной шизофрении. Пусть на консультации ходят.

Цензор должен заниматься только цензурой. Не редактированием.

Профессиональные радио и печать выполняют обычную работу по сбору информации лучше, чем наемные дилетанты правительственных учреждений.

Человек, которому каждый день твердят, что делать и как, не может быть хорошим исполнителем ПВ. Органы пропаганды не должны быть пристанищем авторов плохих рассказов или неудавшихся радиокомментаторов.

О языке. Легче вызвать доверие к противнику, чем к предателю. Поэтому лучше говорить с иностранным акцентом и делать ошибки, чем дать микрофон тому, кому заведомо не поверят. Талантливые исключения, вроде «лорда Хау-Хау», вызывали особую ненависть. Невозможно вызвать доверие, выдавая себя за своего и пользуясь устаревшим жаргоном. Уж лучше книжная речь при понимании быта.

Оценить эффективность пропаганды нельзя. Пропагандисты являются специалистами в подаче располагающих материалов и должны быть людьми необыкновенными, чтобы не суметь дать превосходный отчет о своей деятельности. Честный человек понимает, что в каждый момент он не знает, как далеко он находится от начала, и насколько близок к цели.

[любопытные мелочи.]

Тон пропаганды XVII века похож на XX век, особенно в выражениях, которые используют деятели американского легиона в адрес коммунистов. Словно лютеране про квакеров.

Великий английский поэт Джон Мильтон совершил все самые большие ошибки пропагандиста.

Гитлерюгендовцы коллекционировали листовки англичан, которые их, как самых надежных, посылали собирать. Обменивались, подбирали по серийным номерам и составляли альбомы. На этого читателя никто не рассчитывал.

Известный реформатор Китая Ван Ман в 25 г.н.э. приказал выпустить из императорского зверинца тигров, носорогов и слонов — пугать войско мятежников. Звери вызвали такую панику среди его собственных войск, что Ван Ман ушел в запой.

Английское Управление Информации во время Первой мировой возглавлял полковник Джон Бьюкен, писавший первоклассные детективные романы. После войны стал пэром, лордом и генерал-губернатором Канады.

Летом 1940 года в Чунцине гитлеровский агент Вольф Шенке устроил для «китайских лидеров» закрытый просмотр пропагандистских лент, запугивающий мощью и жестокостью. Мнение китайцев: «Хороший фильм... Мы такое еще во времена династии Цинь делали».

Германское радио вело свою пропаганду аж до 23 мая 1945 года, из-за попустительства союзников («правительство Деница»).

На Европу и Средиземноморье командование Эйзенхауэра сбросило от 6 до 8 млрд. листовок, по четыре на тогдашнего жителя Земли. На Тихом океане за один вылет «распространялось» до 2 млн. экземпляров газеты «Раккасан ниюсу».

Японцы сбрасывали листовки с голыми женщинами, чтобы американцы обезумели и сдавались. Солдаты листовки аккуратно прятали и издевались над придумавшими.

Американские газеты публиковали во время войны больше официальных сообщений японского правительства, передаваемых азбукой Морзе, чем до — предлагаемых на английском бесплатно.

Во время войны со Францией немцы бесплатно раздавали парижанкам траурные платья [?].

Ни один человек не осмелился взять на себя задачу пробраться с радиопередатчиком в Шаньдун, к китайским партизанам, чтобы вести оттуда вещание на Японию.

Люди, родившиеся до 1920 года, воспринимают пропаганду как нечто грязное и отвратительное. Следующие поколения терпимей.

На Японию сбрасывали листовки с советом покинуть указанные города. Их будут бомбить. На других, выполненных в виде брошюр, была сделана надпись, типа: «Это американский пропагандистский материал. Не храните его у себя. Отнесите в полицейский участок.» Текст внутри предназначался полицейским.

Нацистское радио вело передачи на США от лица изоляционистов Среднего Запада. Что стало «поцелуем смерти».

Во время Первой мировой все страны вели пропаганду более менее соответствующую их довоенному положению. Исключение — Советская Россия.

Любимый объект черной пропаганды — симулянты.

Японские пропагандисты игнорировали проблемы чернокожих в войсках США.

О профессиональном долголетии: только один американский офицер наблюдал за эффективностью пропаганды в боевых условиях двух мировых войн.

Из 11 видов германской пропаганды на радио, от правительственных сообщений до таинственных голосов, вклинивающихся в передачи, самым эффективным был №1 — коммюнике ОВК.

Китайские коммунисты оставляли японцам пакеты подарков во время отступлений (никаких мин-ловушек) предлагая потом ответить на несколько вопросов, подключались к телефонным линиям и вели остроумные веселые разговоры с военными телефонистами на политические темы, кормили японских пленных лучше, чем своих рядовых.

Предисловие Азимова: «...еще одна попытка затронуть тему «если»». Правильно. Попытка, не больше.

Автор: «Я – писатель-фантаст и историк». Слабо для историка. Антураж «Агента Византии»: филиокве, пурпур, греческий огонь, цитата про теологию в быту, которую применяла даже Мэри Стюарт. Только египетская забастовка выделяет из набора общеизвестных банальностей.

Не ахти и тойнбианство. Удачная идея о святом и поэтичном Магомете, на остальном спотыкаешься. Каждая новелла о считающимся эпохальным изобретении — но не получится из шамана Галилея, из гончара Гуттенберга. Не те материалы, не та техника. Прочее... Почему государство, славное живучестью, окостенело на уровне Маврикия в границах Юстиниана? Эволюция всадников в рыцарей — где? В 1315 году от Р.Х. говорят на латыни, а бумага не вытеснила папирус? Нет даже новых ересей, все то же иконоборчество. И справиться с ним — пустяк.

Писатель взялся не за свое. Сухому стилю (архитектура, устройства — как переписанные из справочников) не отразить гомон толп Константинополя, который так удавался Вал. Иванову, равнодушен автор, в отличие от Кея, к тонкостям мозаичного ремесла. Насколько лучше у Тертлдава обстоят дела, когда он ограничивается политикой и войнами, можно представить по циклу «Потерянный легион», сменившему курс в сторону фэнтези.

Перевод читабелен. Если не имеет значения, что магистр Аргирос отправился в месопотамскую пивную за чаркой вина.

Можно рекомендовать поклонникам звездных торговцев Пола Андерсона и всем, кому лишь бы про Византию и Кавказ. Черная фэнтези Тертлдава («Мост над бездной»), выполненная в том же антураже, на голову выше.

Д.П.Кларк в «Микробы, гены и цивилизация» пишет, что для английского высшего класса 18-19 века риск заболеть туберкулезом возрастал вдвое при контакте с рабочими. Попробовали бы обойтись без контактов! Приличный дом вела команда, сравнимая с экипажем шхуны.

Эти наставления — «Вредные советы» в прозе тем, кто делает всю работу, не забывая себя и не страдая ничем излишним. Комментатор 1955 года объяснял: «война всех против всех» зари капитализма. Что ж, моча вместо моющего средства вполне вписывается в арсенал слабых. Возможность превратить огарок в доход, как и то, что мясо по хорошему варят в речной воде, соответствуют эпохе. Но солдатская смекалка, вороватость, корпоративный дух, психологическая неуязвимость и презрение к гигиене обслуживающего персонала имеют, скорее, вневременной характер.

Автор «Писем для Стеллы» в этом сочинении предстает больше похожим на Пеписа, чем на декана «Дома, который построил Свифт» Горина. Вот упрек служанкам, которые невероятно дорого берут за потрогать грудь — высокопарному ученому моралисту, каким его рисовал Урнов («Дефо», ЖЗЛ), наоборот, осуждать бы демпинг. Яда в портрете лакея, который хочет умереть на виселице, как настоящий казак, даже многовато, учитывая сан автора.

Разумеется, чистый клад для тех, кто хочет оценить утонченость эпохи и получить ряд мелочей быта, сопоставимых с «Путешествием Хамфри Клинкера». Это было бы правильно — поломойки в фантастике забыты практически всеми (кроме Кука), а ведь когда у аристократа прислуги два-три человека, как у сельского священника... работает против образа. С другой стороны, тот же Пратчетт порядком идеализировал сервис.

Также рекомендую обратить внимание на «Советы актеру».

Анабиоз дело известное. «Спящие» открывали глаза на чужих планетах и телестудиях, среди людоедов и родных внуков. Лем, Нивен, Стерлинг, Маяковский, Уэллс, Желязны, Виндж, Вэнс, Мелентьев, Буджолд, Корнблат...

На таком фоне футурошок у размороженного м-ра Джастина Корда пресноват. Будущее обычное: лечение рака, антиграв и прочая «Футурама», модификации тела, забыты инфляция и война. Всё хорошо. Но Корду категорически не нравится основа благоденствия.

Теперь каждый человек — Открытое Акционерное Общество. Пожизненно, а живут в тотально корпоративном мире долго (и качественно. Молодость уступила возрасту по сексапильности... это еще слабое изменение, по сравнению с отказом от прав человека ради акционеров). Утопия? Антиутопия? Крепкая НФ. Свернет скулу патернализму любого образца — хотя ослабленного стараниями аляскинцев государства почти нет и налоги упразднены, никто не мрет с голоду, на улицах не грабят, педофилов прижали. Даст пинка либертарианству — демократия, Эдем бизнеса, словно фон Хайек дорогу разметил, а ведет все равно к рабству и террору. Идея крайне оригинальная и проработанная во многих аспектах.

При этом, некоторая техническая распущеность. Оговорки, вроде катализатора из чашки Петри, не отражены потребности постъядерной цивилизации и 70 миллионного города, да и через прочие пустоты модели можно ездить на шагающем экскаваторе. Но тьма вопросов по демографии, экономике, экологии, технологии и скорости прогресса разжигает интерес, будоражит мысль. У Азимова и Хайнлайна, с которыми «Вне корпорации» можно сравнивать, так получалось не всегда.

И американизмы: самый большой город Земли — Нью-Йорк, язык, орфография, нацсостав и отношение к 1960-м не поменялись. При посещении Виртуальной Реальности специфичность признаков краха (Дети живут у родителей! Не ходят по ресторанам! Нет машины!) снижает драму до черного фарса. Вместо содрогания усмешка: что-то не так. Фундаментально. К счастью, многое объяснено резко ускорившейся второй половиной книги. Финал четкий, допускает развитие по любому направлению.

С художественной стороны не ах. Не Марусек. Любовная линия прямоты идеологического конфликта ранней советской литературы. Действующие лица по текущей моде: менеджеры высшего звена, психотерапевты, юристы, журналисты, бармены, террористы... Лишь главный гад, Гектор Самбьянко, не напоминает служебных персонажей Крайтона или Хейли. Тип Сикорски. Убийца, харизматик, лидер верной команды. Не параноик (нанотех гарантирует), но его планы и импровизации умны и опасны. Очень.

Полиграфия в норме.

История судебной и политической борьбы одного свободного человека достойна внимания любителей социальной НФ. На полку «экономики» и революций.

Фэнтези обгаженных простыней, приворотных зелий, плахи и недоступных звезд. История этакой Екатерины первой и второй одновременно, пышнотелой королевы эмандской Беатрикс, а ля Анна Иоанновна, обманувшей эльфоподобную знать, зовущуюся Этарет. С Большой буквы.

Хороша ненависть к дворянству (см. ту же «Жену чародея» П.Вольски), фарс на площади и рассуждения о древнем лесе указывают на способности и к изящному, и к грубому слову. Но психология малоубедительна, особенно у преданных и битых. С числом глав красота тел, платья, государев пафос и романтика вздохов, приложенные к шлюхе на троне, как и то, что все говорят лишь на два голоса, утомляют. Интриги подлы и будничны. Магия опять уходит прочь. Никакого представления, что бывает, если сельское хозяйство вдруг теряет хозяина. Никаких великих дел, автору интереснее про изнасилования и пытки. Тема сисек... Достаточно.

Исключительно оголтелым фанам женской прозы. С учетом, что не менее жесткая Латынина цветистей, Л.Федорова динамичней, Хаецкая тоньше в чувствах.

Замечательный популяризатор лингвистики, умный, осторожный мемуарист, облагородивший советскую НФ «Шальмгуровым яблоком», высказался сам: «В 1942 году я выпустил маленький сборничек военных рассказов. Он так и назывался:«Рассказы о невозможном». Очень много «реализованного невозможного» я увидел именно на борту «Балтийца» [бронепоезд, конец лета- начало осени 1941 г.] всей его жизни был свойствен характер спокойной «грамотности», оттенок высокой боевой «интеллигентности»...». Он так и писал.

«Есть перейти» Командир приказал разведке перейти фронт. И слышит: «Никак нет! Никакой возможности проходить там не имеется!»

«Ветер, песок и геометрия». Лучший рассказ сборника. Завтра атака построенной «шут его знает на каком гиблом юру: ниоткуда никаким приличным калибром не достанешь» деревни. Задача сложнее, чем у Пушечного клуба Ж.Верна. Помогут балтийцам песок, ветер и опыт 1916 г.

«Рыжики». Какую б разведшколу не заканчивал, местного не обдурить.

«Руки-крюки». Крюки крановые. Руки краснофлотские.

«Старуха». Раненый политрук ползет по прямой и встречает старуху без языка.

«Крапива в лесу не растет». Ночное ориентирование в полной нелюдских тропинок чаще.

«Волчонок». Сын полка на минном поле.

Пафос. Городское отношение к природе (в духе «Ведь это наши горы, они помогут нам»). Тоскливое желание видеть сдающихся в плен немцем, несколько искусственные их портреты. Чем и напоминает больше А.Н. Толстого и Соболева, а не фронтовиков Некрасова, Поппеля, Богомолова. Язык вкусный, нацеленный на создание образа немногими, тщательно отобранными словами. Образцы интеллигентной прозы для пионеров:

«Находили мы тут, когда бои были: торчит из вязели страшный шар. Глаза выклеваны, в ушах пиявки, кожа комаром изъедена».

«Семь столетий гоним пену можжевелового, вересового пива. Не пробовал? Попробуй! Темное как шоколад, сладкое, точно солодовый леденец, остро пахнущее сизой смолистой вересовой ягодой, кипучее и хмельнее любого вина.»

«Страшные удары сливаются в один; если стоишь близко, можно подумать, что ты проглотил в этот миг небольшой стальной ломик. Снаряды с воем уносятся прочь.»

Глубокий респект.

Может ли человек измениться? Нет, ну а? От Логена эту рефлексию перенял Трясучка, чье бесстрашие памятно по «Последнему доводу королей». За ответом вместе с ним отправимся в Стирию.

В страну ренессансных нравов, искусств, городов, аристократии и войн. Отсюда отплыл спасать Союз герцог Орсо... а вот и он сам. Но что это творят по его приказу над капитаном наемников, молодой, начитанной и красивой Монзой Муркатто?

Содержание: месть семерым. Кровь. Секс. Политика, нищета, богатство. А также роль личности в истории, жесточайшая подлость, высокие материи, жертвы невинные, виновные абсолютно и их не менее виновные палачи. Противостояние гуркхов и Союза, боли и наркотиков, прощения и предательства, воли и обстоятельств, яда и оружия. Города, поля, палатки, дворцовые музеи, банки, бордели, секретные убежища и открытые площади. Узники, слуги, врачи, артисты, полководцы, наемники, крестьяне, мастеровые, беженцы...

Три правила чтения: 1. Никому не симпатизируйте. 2. Ничему не доверяйте. 3. Запоминайте ходы, протоколируйте слова, ловите намеки.

Не поможет, конечно (Аберкромби поднаторел в коварстве), зато поймете, что все честно, логично и последовательно настолько, насколько возможно при игре интриги против случая. Т.е. кости и ставки не фальшивые.

Ведь не обойтись без трагических совпадений и чудесных спасений, если автор, бросив рушить канон эпической фэнтези, взялся за авантюрный боевик. Проработку психологии субъективными ракурсами, навязчивыми идеями и фасоном сверхъестественных шляп углубляют непрерывные взаимные обвинения персонажей. Мечей больше магии, баталии и схватки возвращают смысл выражению «театр военных действий». Топография и архитектура на хорошем уровне. Цитаты, в т.ч. Шекспира и «Молчания ягнят». Кинотрюки. Местами весело, местами мрак, но темп ровный. Финал непредсказуем.

Можно читать вне цикла. С некоторым напряжением, но, если не знать, что кроется за «Валинтом и Балком» или убивающей женщиной юга, — ничего, главным действующим тоже туманно и сюжет не об этом. Тем же, кто знаком с «Первым законом», есть кого припомнить. Король, волшебники, торговцы, лесбиянка... У высоко ценимого Никомо Коски вообще бенефис.

Перевод (сетевой) ершит просторечием, обильными «ё» и скучным матом. Тем не менее, говорят и думают каждый по-своему, красоты красивы, описания техничны, а дефекты устранимы в уме.

Рекомендую знающим Аберкромби и в пополнение недетской полки библиотеки «плаща и кинжала».

Фантастиковедение не только галдеж над определением фантастики да воспоминания о совместно распитых поллитровках. Оказывается, оно может быть конкретным. Эффект — как получить снежком в морду от академика. Освежает.

Правда, споры об определениях дело не пустое: сколько там Кларк не приводи суждений, мол, «жанр фантазийный», не воспринимаю Честертона как автора НФ.

Но прочел с удовольствием. Доггер-банка, гомруль, греко-турецкие счеты... Эскизы мутации взглядов Европы на само творчество Честертона, евгенику, Дарвина, милосердие к животным и людям, распространение ислама, анархию, дистрибутизм, женщину дома и на войне, а так же «добродетели земные и неземные». Как они отражены фантастикой.

Чем Кларк и заслужил уважение. Утверждение, и, сразу за ним, ссылка на аналогичную НФ. Довольно злой и правдоподобный анализ «антихристианских» (антиклерикальных) мотивов западной НФ. Некоторые определения удивляют: Хайнлайн «серьезный и сдержанный», Блиш следует честертоновским правилам... Непозволительно мало места на самый спорный из романов. Контртеррор «Человек, который был Четвергом» заслуживает поболе пяти страниц.

Пласт любопытной информации:

- жена брата Честертона основала приют для женщин, который работает до сих пор;

- Оруэлл ненавидел Честертона (и бедняков);

- песня «Перелетного кабака» части современников показалась наездом на фирму «Кэдбери»;

- Лэнгфорд написал альтернативку, где Г.К.Ч. — отец НФ вместо Гернсбека, он же появляется в «Песочном человеке» Нила Геймана;

- на «Мэйфлауэре» в Америку бежали от религиозной свободы;

- Толкин мечтал, чтобы в браке оставался некий смысл;

- Г.К.Ч. предупреждал: «в будущем нам предстоит увидеть множество жалких попыток европейцев достигнуть централизации без центра»;

- последнее чисто аристократическое министерство Англии завершилось в 1903 году.

Полиграфия нормальная, язык гладкий а вот перевод... Это спецлитература, а переводчик далек от узуса больше Вязникова: «Фриц Лайбер», «Грег Иген», «Отцы-основатели» Азимова, «свинки» в романе Карда про Эндера и т.п.

Рекомендую с надеждой, как образец для подражания. И, кстати: большая часть эссе Честертона не переведена на русский.

Между литературной лупоглазой сказкой и бухтиной.

Парочка помоечных эльфов попадает в жесткий переплет. Подземные галеры, подводные города, тюрьма, смеховой мастер, провал в обычность, степь, мифологическое небо, козюльки... Да не важно. Тут, среди выкриков, психушно трамвайных диалогов, белого стиха штабелями, словотворчества за пределами хорошего вкуса, затеряется что угодно. В придачу, текст нашинкован крякозябрами типа «Лъысонг № 0,0004».

Эта словомельница мелет настолько мелко, что представлять картинку бессмыслено. А за сюжетом лучше влезть в словарь, который почти на половину книжки — доказательство того, что Юрию Некрасову не в труд за каждым словом или выражением спрятать еще две-три истории.

Ассоциации мрачные. Говорит-то по образцам Кирсанова, Белого, Рериха, Белова и прочих, водивших дарвалдающий раек фантасмагорической фразеологии на пулеметы, да выёживающаяся интонация Евтушенко-Хазанова не в кайф. Сравнить с Айлеттом и Айвазом мешает дробность — теряет мысль, рвет настроение. Сюрная карикатура вместо сцен Брейгеля, шариковая ручка вместо красок Ван Гога.

Рекомендовать могу возлюбившим стиль вот таких образцов:

«На гнутой равнине игрушечного поля боля две Башни, Огуречная и Фальшивая, вырвали из земли свои чугунные лапы и медленно, продавливая песчаный грунт, двинулись в сторону элиты пехотных войск противника.»

«Поглянь-ка, – пораженно молвил он и замер статуеподобен. – Небо кто кусал? Я! Языка его суть познал? Я! Вся пасть в коряве и живой? Я! Гневлив, но светел? Я! Выходит, небо – это я!»

«В этих двух словах – длинные белесые тела, тонкий, слегка болотный запах, хруст, обязательный прерывистый звук ломаемой плоти, слои, флюиды, танцы, скомканная, как салфетка после мокрого кашля, детская пугливая память о мокром, темном, тюремном лесе, где каждый ствол – заключенный и страж, где мох скрадывает шаги и хватает за ноги, где совы вовсе не то, о нет! – сказочная не по-доброму грибная темнота.»

«И вот стою я перед высокой дилеммой.

Репу чешу.

А та только корни пускает; и думать – ни в какую!»

Фентези. Темы: романтика, военное дело, демонология, история, Азия, Толкин.

Толкин. Вот как надо его использовать. Не для фанфика, пастиша или апокрифа. А как дельфин использует мощь судовых турбин, чтобы резвиться на спутной волне. Потому что этот, купленный послом Аммара ибн Амира за три кантара золота (вместе с оковами, но без меча) тощий нерегиль, князь Тарег Полдореа, самый настоящий мятежный нолдор. Считают некоторые, что J.R.R.T. вводил в тексты свою религию, а Средиземье суть Земля. Что ж, у Медведевич толкиеновские «люди Востока», под все возможные на Арде благословения, стали подданными халифа. И «Сильмариллион», со всем тем, что зовут «католическим», прекрасно совместился с верой Али, с обрядами суфийских орденов, с нравами джинов и пери (если льстить, то: «с истинным размахом и широтой русской души совмещен с...»).

Романтика. Если кто испытывает потребность в отношениях людей и бессмертных, жертв и насильников, полигамов и однолюбов, любви позволенной и запретной, безжалостности, наслаждений момента и верности до гроба посреди тщеты сущего — это сюда.

Демонология. Да, эльф. И, одновременно, обозленный на Творение демон, презирающий людей мятежник земного рая, техника безопасности обращения с которым круче и сложнее усмирения ифритов Страуда. И он там не один.

Военное дело. Военспец наводит, с комиссарским гуманизмом, дисциплину средь феодальных удальцов... Вторжения отражаются, мятежи усмиряются, города зачищаются. Умом и мечом, стратегией и магией. Толково, однако...

Азия. Ее поэзия, эпиграфы, скучная пышность церемоний, запахи, внимание к тканям, идиомы. Мир ашшаритов и узнаваем, и остранен, и анахроничен. Названия звучат знакомо, выглядят знакомо, но вся география перекручена. Немного де-романтизации: чувствительным к гекатомбам лучше воздержаться. Резня, подлости, зверства. Натуральные кровавые ручьи и детские трупики. Много бабьего. Физиологизмы. Незамысловатая эротика.

Местами стилизовано, но до имитации не доходит, нормальный русский язык. Портреты убедительны. Детали в мимике, жестах, манере держать себя, внутренней речи. Слова и люди живые. Может, дело отчасти в том, что стилизуются не сказочники «1000 и 1», не калифы Гауфа, не анекдоты про Ходжу. Цикл гораздо научнее — его питала аристократия Клио, историки и поэты раннего арабского мира, в котором плохому рассказчику ничего бы не светило вообще. Узнал Ат-Танухи, Ибн-Хазма, Масуди... «Сокровенное сказание» и страну Хань.

В целом — выше Тертлдава, Флинта, Герна, Трускиновской. Ищущим восточную фэнтези в обязательный список. Прочим — хороший текст, которым, как тяжелой артиллерией, можно отбить многие наезды на отечественную фантастику. «Ястреб халифа» не вторичен. Он вырос (и подвергся значительной переработке, прежде чем стать циклом) из мировой культуры, но никто не усомнится в его отечественном происхождении.

Понарошку спрятанные за говорящим псевдонимом «Грэй Ф. Грин» Бортникова, Врочек, Гордиенко, Дубровин, Игнатенко, Колодан, Кривенко, Легеза, Наумов, Обедин, Резов, Сальников, Сереброва, Сивинских, Федина и Шаинян вырастили небывалый город, алхимически соединивший пределанных Мьевиля с обрывками хроник Вандермеера и житейскими трагикомедиями О'Генри.

Кетополис описан с достоверностью фотографии на стеклянном негативе и зыбкостью пьес Блока. Там тепло? Холодно? Он не в Азии, не в Америке, он вместил весь глобус этой альтернативной Земли. Итальянские театральные страсти, шинели питерских мореманов, сиамские монархисты, китобойные флотилии, ирландский каторжник и, на задней полке, среди игл сухих морских ежей и медных цилиндров пневмопочты, православная икона ...

«Паропанк»? Где? Элементы (броненосцы, плюющиеся паром шагающие пулеметы и сумасшедший ученый), есть, но они рождены не чертежным грифелем Верна или Вестерфельда. Их влияние на общество ничтожно, словно в «Замке Хоула» Миядзаки. Как и родственникам — железному спруту Крапивина, скальпелю булгаковского проф. Преображенского, — им мира не перевернуть. Хватит эффектов лишь на газетную сенсацию, да исковерканную судьбу, зато без них атмосфера не была бы предгрозовой. Сколько сантиментов, тьмы, шикарных негров, телефонного треньканья, крыш... фабричных бузотеров Лисса и топонимики Зурбагана. Грамофонный диск с блюзом и шансоньеткой, а не панк, вот какие здесь песни и мотивы.

Подзаголовок «роман-мозаика» скрывает феноменальную редактуру. Редакторское дирижирование, вот как это называется. В отличие от классических буриме, составляющие «Кетополис» новеллы:

а) выдержаны в едином мироощущении;

б) помогают, а не мешают друг другу рассказывать.

За исключением забытой актрисы и скверной поэзии, новеллы можно принять за сольное творчество, автора которого пробивает то на сиротскую слезу, то на шуткарство, то на психологическую прозу начала ХХ века, а то и на энергичный боевик. Остроумны «документальные» вставки. Типичный постмодерн, который не успевает приесться из-за своей краткости.

Зато успевает сквозной сюжет. Фантасмагорические пересечения, страннейшие повороты от драмы к комедии — это замечательно. Намеки на грядущую Катастрофу, всепрощающие песни китов, оскорбление морлоков — нет. Еще ничего не ясно, но уже хочется чего-то другого. Впрочем... поглядим, книга первая-то закончилась, а финала в ней, как такового, нет. Ни открытого, ни закрытого. Как не бывает его у набегающих на берег волн, сколько не смотри.

Полиграфия приличная.

Рекомендую любителям модерна, «новой странной» прозы, Александра Грина, Балларда, «Вирикониума», мистификаций Лазарчука и потока ассоциаций. Достойная прочтения книга.

Фантастиковедение обычно избегает вопросов о правдоподобии. Тут же они художественно заострены до предела. Коса упертых инопланетных критиков на камень честолюбия земных писателей. Весело, гиперболизировано, конкретно, с парой распространяющихся на весь род человеческий идей. Альтернативный, «статический» способ развлечения чтением. Ассоциации: Азимов, Ф.Браун, Шекли, Р.Подольный. Автор поддержал традицию, постебался над знатоками подтекста, аллюзий и т.д. и т.п.

Недурная вещь. И правильная, ведь детализация магических жестов, процедура загрузки квантовых компьютеров, краткий, страниц на 15-20, курс мифологии в генеалогиях — хороший повод закрыть книгу навсегда. Каталоги стволов, спецификации тряпок, калорийность трапез, иерархии демонов, уровни силы, геополитическая карта деревни Гадюкино и проч. — на любителя со вкусом. И даже совершенство постройки не гарантирует заселения ее интересным народом. Динамика, схема сюжета, атмосфера имеют преимущество над фактами. Бесспорно.

Да, хороший рассказ. И п-полный... чикец. Оправдание ступора перед настолько тупой атакой: «повели себя как писатели, противостоящие другим писателям». Т.е., им перед своим братом, все же, неудобно сознаваться в незнании предмета. А публика дура — не поймет.

А если поймет? Карл Шредер утверждал, что вымышленный мир оживляют выводы и ассоциации, которые мы делаем на основании заполненных словами страниц. Задача писателя не в том, чтобы вообразить запах новой земли, но в том, чтобы предоставить читателю средства для этого.

Если же прочитанное ассоциируется с чушью, противоречит само себе и жизненному (пусть книжному) опыту, сотрудничеству конец. Муляж не оживляют.

Стоны и скрежет зубовный от «очень узких квадратов» (Бальзак), «жужжащих комаров» (Аренев), «мужских яичников» (Березин), адресованные Нивену крики: «Кольцо нестабильно!», разбор генералом Драгомировым «Войны и мира» — не причуда зануд, а свидетельство того, что вымышленный мир не безразличен. Не раскрытие писательских сексуальных комплексов, политических убеждений и прочие разновидности ковыряния.

Это желание, чтобы: «отбросы стали наконец-то падать на правильные головы».

Классика. Спокойный пафос, без экшена, скрывающий истинные мысли рассказчик, остроумные идеи конспектом, нонконформизм... Мутаций, как утопии, рассказ не претерпел. Его даже не отрезало культурным барьером, как, из-за исторических реалий навечно неактуальные вещи хороших рассказчиков о фантастических изобретениях — Варшавского, Булычева, Сапарина... В прозе быта, лирике флэшбеков и взлетах концептуальной мысли Альтова чудится вневременное.

Если строго, то приметы эпохи есть, но, парадокс, много не устаревшего. Не один Антенна зарабатывает «раз в пять меньше, чем мог бы, и работает раза в два больше, чем должен был бы». Массовое стереотелевидение всё еще ждем через четыре года. Если после всех ударов от евро-китайских мощностей и игровых приставок в уже почти снесенном московском «Детском мире» будут игрушки отечественного завода, то они, совершенно логично, должны быть больше похожи на полярное сияние, чем на Барби. Основа внедрения рециклинга — «зеленые» законы, а не то, что жаль выбрасывать морально устаревшее, однако определение вектора развития должно быть засчитано.

А вот замечание: «Наивные идеи оказываются художественно убедительнее, в них легче поверить» обернулось против автора. Слепленная из порошка слабеньким магнитным полем машина вынесет силовую нагрузку и ручонки, перепачканные пластилином? Архитектура, став живой музыкой, сгодится для жизни? Непрерывно перестраиваемый звездолет обеспечит безопасность? А КПД учли? Проблема совместимости поколений техники решаема? Вертушка Герона предсказала турбогенератор? Научная деятельность сводится к изобретательству? Не верится. Наивно.

Изобретения и открытия, которые сильно опередили время, навечно остались в кунсткамерах. У ослика должна быть грустная морда.

Нил Стивенсон сел на конька Лема и помчался дорогой им. Джина Вулфа, цокая гаджетами Брюса Стерлинга. Лучшее из арсенала фантастики в широком диапазоне. Воспитание. Первый контакт. Изгнание. Архаичная современность. Древний хай-тек. Шпионство. Сети. Вымышленные и реальные технологии. Аперт, который позволил использовать наработки для релятивистских эффектов и анабиоза и т.д.

«Анафем» монументален: подробно касается архитектуры, драк с гопотой, лабиринтов с ископаемыми, прорыва осады, коллизий личной жизни, снегоходов, инквизиции, свежих булочек тысячелетней давности, гидов, узорных замощений, орбитальных бомбардировок, варваров у ворот, искусства и снайперов на стенах. Мог быть толщины «Спина», но чрезмерно разжевывает эпистемологию, философию, дискурс, симпосические и перипатетические... спокойно! термины оригинальны («синтаксическое устройство» — блеск!) и узнаваемы, абстракции разумно ограничены. Гораздо больше беспокоит хитринка в изложении.

В качестве примера — интрамурос (словечко «Криптономикона»), чей быт внешне не отличим от монашеского. А на деле ритуалы из «Имени Розы» служат вычислениям. Всего три личных предмета по уставу — из умных материалов, недоступных мирянам. Их строгая изоляция суть глобальная циркуляция данных и людей. Психология инака современна. Поют древние хоралы и ловят кайф от взрывов в кино, считая «небесных эмиссаров» опасными придурками, вступают в брак перед алтарем. Почему так?

Ну, во-первых, это решение злободневной проблемы. Еще «Шальной компанией» Альтова, вслед за Винером, для распугивания паразитов предлагалось сжигать раз в год одного ученого. Система матиков предотвращает засорение теорического мира и его отход от реальности надежнее и гуманнее. А так же может сохранить его в любых вариантах пост-ядерного и пост-геномодифицированного будущего. Весомый вклад в банк НФ-идей: ранее обещали смерть знания от нищеты (см. «Волчья напасть»). Оцените стратегию.

А во-вторых, «Анафем» — не анафема, имеет второй, эзотерический слой, искажающий стереотипные ожидания. Ему подойдет название «Чудес в стране Алисы»: много чего отзеркалено ради красного словца.

Постмодерн научных революций Куна — наизнанку, во власти парадигм («иконографий») отношение мира к ученым, а не ученых к миру. Твердая НФ, подпитанная воинственностью Диокловых грабель (материализация бритвы Оккама) дала ростки мистицизма.

Типично. «Гиперион», «Волны гасят ветер», «Левая рука тьмы»... Но Нил Стивенсон, добравшись до их уровня, не разменивается на пророчества с телепатией, беря куда глубже.

Науку объявили социальным конструктом еще в прошлом веке: мир-текст, метарассказ, наррация и т.п. На планете Арб эта игрушка расслабленных интеллектуалов оказывается, по воле автора, истиной. Опровергая тем самым породивший ее когнитивный релятивизм... Софизм, и не из сильных. Пратчетту, для показа диффузии платоновых идей, в его фэнтези, заклинать инопланетян не понадобилось, а «Анафем» фэнтези не выглядит.

Линейный сюжет. Мелодраматичный финал. Полиграфия хорошая, недостатков перевода не отмечено.

Рекомендую с оговорками. 12-летним тяжеловато, для тех, кто в теме — спорно.

Не однозначно. Книга слишком глубока и запутана для сказки. Слишком непосредствена для нормальной фэнтези.

Сюжет. То ли про сироту Люси Блейк, выдумки которой материализовывались, то ли про войну ангелов. С массой вставных сценок и промежуточных персонажей. Словно детский женский взгляд, которому есть что отметить в каждом встречном. Повествование в данном томе обрывается, вроде как бы, даже и не на половине возможного развития.

Мир. Городок Гримстон и параллельный ему мир Ассиаха, за пределами которого только небо, подан в манере Гарта Никса или Д.У.Джонс. Ассоциации прочие: Крис Вудинг, Кэтрин Фишер, «Абарат».

Язык литературный. Говорливость компенсируется диалогами типа: « Которую? Ты что, тоже хочешь увидеть истину? — Нет, нет, нет, сэр, — взмолился Фред».

Полиграфия: текст четкий, обложка легко отрывается. Иллюстрации и перевод идеально вписываются в «азбучный» ряд 2007-2008гг.

Рекомендую любителям непонятных приключений непонятых окружающими хороших девочек.

В приведенном выше отрывке автор жалуется, что на сетевых конкурсах бабульки обгоняют чемпионов. Его можно утешить — такое происходит не только случайно в сети, а регулярно, на любых слепых конкурсах. Скрипки Страдивари попадают в конец топа, энологи путают белое с красным, Чаплин провалился на конкурсе своих двойников, случай обманчив, суждение трудно и т.п. Но зачем утешать?

У рассказа хорошая и правильная идея — спародировать псевдонаучпоп, ведущий за руку по хрестоматийным текстам от атомистов древности к незавязанным шнуркам Гагарина как вершине прогресса.

Показ относительность знания губят проблемы со стилем. Какая-нибудь заноза да вылезет. «Дама» среди коротышек Носова, шуточки Тита Лукреция, пошлость вместо брутального карнавала Рабле, а уж «Обитаемый остров» и вовсе не похож на АБС, ни глупостью технических деталей, ни градусом идеализма. Все это, плюс обилие цитаток работает не на улыбку читателя — на разрушение образа.

Если Ваш голос учитывают — голосуйте за лучшее.

Можно читать независимо от цикла, как второй «Амулет Самарканда». Язык, полиграфия... остроумные сноски, артефакты, волшебники, мариды, заговоры, стражники, сволочи... рабство, Родина, самопожертвование, идеалы... Отличает приквел (рассказано Ашмирой, потомственной ниндзя Аравии, и существом из Бездны, Бартимеусом Урукским), отсутствие народа. Оправдано, Лондон в упадке, а Иерусалим в самом расцвете.

Волшебных слуг данного периода в литературе полно. Армада «Мотылька» Киплинга, прямота русского Китовраса, злоба Цапа Кристофера Мура...

Но демоноводство здесь автономно. Образы и символы романтиков относятся к нему как графика Эрте — к сорванной на стройке спине. Бартимеусу Храм и весь Израиль до лампады. Избежать склянки, поспорить с Факварлом и, веселья ради, сожрав хозяина, домой, — большего не надо. Вроде как. В глубинах души украшения рода джиннов плавает еще кое-что, но, пока оно клюнет, книга почти закончится.

Аналогично нет и прочих деталей ветхозаветного набора. Автор не стал воспевать ум царицы Савской, ослеплять ее красотой или волосатыми ногами. Хуже — она из заштатного города. Вид жрущего дары моря идеала жрецов иудейских (достойный человек... для мага, рабовладельца, грабителя и многоженца) — еще один бонус.

Плюс Кольцо. На фоне сауроновской пальцовки история шумерских проволоки с креслом весьма логична и свежа. Парадоксы тактического мышления радуют по-прежнему.

Хорошая книжка. Рекомендую.

Половина книги практически идентична исходнику, с непринципиальными вставками (ядерная зима и т.п.). Атмосфера так же суха, рассказчик отстраненно лаконичен и спокоен.

Сюжет разочаровал. Опровержения закона сохранения массы и энергии, маловерия проф. Уилсона существованием параллельных миров нет — вместо науки бизнес, патентное право и боевик. Для моделирующего множественников финалиста «Хьюго» и «Небьюлы» 21 века использовать типичных, плохо говорящих на английском арийцев, которых фермерский сынок мочит монтировкой и динамитом, несерьезно. Финал вводит столько нового, что книга превращается в зачин сериала типа «Слайдеров». И, похоже, мирам Мелкоу крайне не хватает Стражей, слишком легко дается синглетонам решение своих проблем за счет обитателей.

Психологическую компоненту хвалю. Джоны оказались не так предсказуемы, как в журнальном варианте. И более одинаковыми, восхитившее ранее противопоставление стратегий трудяги и халявщика оказалось мнимым. Жизненно, но невкусно. Женские характеры — тоже недурственно.

Полиграфия хорошая. Недостатков в переводе не замечено.

Заслужена жирная тройка честно, но вполне можно обойтись одноименной повестью.

В 1908 г. кусок Тихого океана провалился в меловой период. И там, в единственной нормальной бухте Нового Нового Света, сошлись царская канлодка, королевский броненосец, кайзеровская канонерка и филиппинская ведьма. Зубы и стволы, война и вулканы, уголь и эсеры, шершни и качка, взрывы и резь в животе, чудеса самообразования и самоцветы.

Обложка, на которой некто с лицом актера Хабенского пугает тиранозавра шириной своих погон, подобрана идеально, т.к. альтернативная история вышла формальной и шаблонной. Геолог — Обручев, русский офицер — Колчак, немецкий — Леттов-Форбек. Отличия ВМФ русской, германской и британской империй лишь по технической информации из старых справочников Джейн, хотя мемуаров моряки наплодили достаточно. Английского капитана, решившегося на пиратское пополнение запасов в мирное время, скорее всего, ждала бы виселица. А из Колчака харизматик по Омску известно какой.

Не искусно и в литературном плане. Уровень «Колец анаконды» Гаррисона. Развитие сюжета непредсказуемо. Но сравнение ходьбы по туфовой крошке с передвижением по намыленным бритвам, а звука ломающейся кости с пушечным выстрелом... Деревья голыми руками выдергивают с корнями, хотя они же держат сносящий палатки ураган. «Саблезубая белка», пляски с бубном (в начале ХХ просто пляски), глобальное потепление как зло (недавнее мнение) — такие бонусы из интернета кому-то нужны? А «сие» из уст современников Бунина?

Книга имеет четкий финал, при котором расширение в сериал не ограничено.

Ведь тут такие зверушки.

Охотясь стаями, координируют действия. В перьях. Атакуют с львиным рыком. Топчутся по снегу. Те еще динозавры. Почему именно такие? См. прекрасное послесловие с комментарием про научные основания «Найденного мира» и сделанные ради эффекта отклонения. Снимает кучу претензий, кроме одной: уровень знаний земных эр для его понимания превышает нулевой (школьный), боюсь, и Еськова маловато. Заметно влияние «Парка юрского периода» Спилберга и «Кинг-Конга» Джексона: увлечение паническим бегством стад и железное убеждение, что всяка тварь в природе кишмя кишит и хочет человечинки.

Мегафауна жюльверновски книжна, без эффекта присутствия, зато очень недурны панорамы и ландшафты. Смотря на камни, видим горные породы («Звездный огонь» свидетельствует о давнем интересе Серебрякова к орогенезу).

Рекомендую на полку палеонтологического худлита. Конан-Дойль, Обручев, Шалимов, «Эдем» Гаррисона, Крайтон, Суэнвик, Бэккер «Краснокожая хищница»... и «Найденный мир».

Желаю авторам продолжить в выбранном направлении, повысив критичность.

Мягкая НФ для подростков и про подростков. На далекой планете мальчик, мысленно говорящий с собакой, встретил девочку-сироту и тут же бежал из города.

Ключевая идея — не убий. Более ничего достойного. Опять сектанты с Земли, опять фермы среди полей и перелесков, магазины и пабы при натуральном хозяйстве, отказ от электроники... «Шум» — крошечное добавление к теме телепатии как бедствия ( писали Нолан, Лем, Ле Гуин, Корденвайер Смит, Бестер, Нивен... а в спэках и микробах ощутим намек и на Хобб).

Атмосферой и качеством идей Несс напоминает Уиндема, орфографическими ошибками единственного рассказчика 14 лет — соответствующих персонажей Денни Кинга. Есть несколько психологических этюдов про ложь, маньяков и уязвимость родителей. Но юный Хьюитт всю дорогу нудит и бубнит так, что всякое сочувствие к тому, за кем гонятся 144 фанатика, растворяется. К тому же автор порядком плавает в вопросе того, кто же живущие в его мире: эмигранты земной цивилизации или позабывшие ее деревенские олухи.

Финал открытый, со значительными перспективами на развитие, от таинственных слонов до стратегий колонизации. Но интереса к дальнейшим приключениям Тэда и Виолы не возникло — банально. Картон.

Перевод у Е.Романовой вышел гладкий, ровный (не считая «ядерного мопеда»). Но и язык у П.Несса простой чрезвычайно. И читается быстро — есть страницы, почти целиком заполненные не больше, чем словом на строчку.

Полиграфия — шрифт крупный, бумага нормальная, мягкая обложка.

Рекомендации: подросткам, любителям Дяченко и тем, кому не на что убить время, а Самиздат недоступен.

Первые тома почти независимы, этот связан с ними намертво.

Потому что всё. Доигрались. Доигрался Хайем с волшебством андатов, доигрались гальты с милитаризмом, дай-кво с педагогикой и секретностью, поэты с пленениями, Ота с нежеланием править... Стало ясно, почему цикл назван: «Суровая расплата».

Абрахам пытался отойти от камерности. Маршируют армии, горят города. Но, хотя военная логистика и преданность наемника описаны выше среднего, а сопутствующие им неуверенность командования, усталость и страх переданы неплохо, все же батальные сцены в большом масштабе — не его конек. Темп не прирос, панорам событий и групповых портретов не случилось. Как и раньше, все, что происходит, происходит в садах, комнатках, приемных, в бане ... максимум — площадь или вид с башни.

Прочее. Ловушки Пустоши корректируют представление о магии и прошлом империй. Меньше этнографии, словно люди везде одинаковы. Кое-что из жизни хаев и немного Гальта. Много отцовства, колдовства и материнства. Финал однозначен, но расклад таков, что в продолжении равновероятны и закат, и восход древнего искусства.

Перевод нормальный. Встречаются ляпы. Кислые яблоки на вкус как мел и т.п.

Полиграфия хорошая.

Рекомендую только поклонникам цикла.

Окончания жду.

Впечатляет вступление, про подготовку к анабиозу. Но, увы, дальше по жесткости и психологическому напряжению нет ничего похожего. Даже попытка изнасилования и тоска по звездам описаны слабее.

На момент драматичной встречи Эми и юного Старейшего звездный ковчег «Годспид» все еще далеко от Центавра, на котором замороженный груз должен бы основать первую колонию. Зато внутри он уже преодолел полпути к «Потерянной вселенной» Гаррисона. Хотя цель и смысл полета 2312+1 человек экипажа еще помнят, расследовать серию убийств (ну как же без нее?) и вдохновлять бунт на корабле приходится рыженькой марафонщице, записанной, вообще-то, как второстепенный груз.

Подростковая вещь, простая, понятная. Изложение от двух лиц. При обычном наборе пугалок (стратификация, уравнивание, евгеника, эвтаназия, ограничение доступа и мирные наркотики ) и символов (художник в психушке, бабушкин крестик, Сунь Цзы) весьма разумно проработан антураж. Не то чтобы совсем новое слово, но тренировочное с/х, трейлерный парк и НТР на борту вместо трюмов с гробами освежает тему, а досье жертв, обстоятельства отлета и история бунта гораздо современнее Хайнлайна и даже Питера Гамильтона.

Издано хорошо. В переводе ни на чем не споткнулся.

Рекомендую... на всякий случай. Еще один островок в космосе, честные сердца и вера в то, что люди сами разберутся.

Не «Почтальон» Брина и не «Долина проклятий» Желязны. Ассоциации — кино, «Мальчик и его собака», в меньшей степени «Шестиструнный самурай». Реклама на обложке предлагает сравнить с Тарантино — в диалогах что-то такое есть. Примерно столько же, сколько от «Волшебника из страны Оз».

Первых трех увиденных, — тут аннотация верна, — Мортимер действительно застрелил. Но потом отправился в большой мир развалившихся США не просто так, а искать свою бывшую, от бумаг на развод с которой хорошо спрятался девять лет назад. А там... по алфавиту: Атланта, баллиста, бои, велосипедные рабы, виски, горы, гонки, горе, дирижабль, жуткий трансвестит, забродившая кровь, изменник, ковбой (пеший), каннибалы, кредитная карта, ловушки, море, мумии, насильник, оружие (без энтузиазма), пытки, пиво, поцарапанный «ролекс», радио, секс, Святой Себастьян в лесах... экологически безопасная штурмовая группа, южный пляж...

Ярок набор, но проработка неглубокая. Перекачанные мышцы неэффективны, если, как на дрезине «Мускульного экспресса», работа не по три подхода. Экономики обмена и услуг плохо совместимы с шоу. Ситуация со снабжением противоречива: наркота и анаболики есть, а этанола доступного и кофе нет? Мясо редкость, а культуристы есть?

Зато кульминация неожидана. Поворот сюжета, поясняющий, почему все накрылось. А как иначе, если психология окружающих из смеси амбиций и пофигизма со слепым подчинением. В целом цинично, но оптимистично. Еще немного — и книга стала бы возражением «Свободному владению Фарнхема» и «Безумному Максу». Просветление, сцены с девками, проводником и тронным залом намекают на подобное. При желании, можно было бить на жалость — история мужа вожатой дает возможность. Но Гишлер не полез на глубину и ограничился легким приключенческим чтением.

Что ж, язык простой, изложение динамичное и последовательное. Замечаний к переводу и полиграфии нет.

Рекомендации: тем, кто все отдаст за атмосферу — может быть. Остальным — вряд ли.

В интервью блогу io9 (его перевел «Дима Харди») Шредер поведал, почему Sun of Suns задуман аналогом Master and Commander (т.е., маринистики про XIX век ). Queen of Candesce — «Графа Монте Кристо», Pirate Sun — «Одиссеи», Sunless Countries — «Бриджит Джонс».

Причина, по которой цикл опирается на классические шаблоны героев, приключений и стимпанк-общества в том, что вместе со знакомыми проще заниматься исследованиями. Которым подлежит мирок, укрытый космическим пузырем «Virga» от победившей всё и вся нанотехнологии. Там, в океане воздуха и невесомости, под светом искусственных солнц не знают научных достижений, появившихся после 1940-го года, живя как в «Занимательной физике» Перельмана.

В каких же целях автор «Вентуса» ограничил себя чистой «ньютоновской» НФ?

«Я хотел показать, сколько можно открыть и изобрести в научной фантастике, даже если ограничиться знаниями столетней давности».

Экспериментальная проза о предапокалипсисе.

Внешне один в один перевод пособия по безопасности и выживанию с так характерными оглядкой на прокурора, выделением разными шрифтами и картинками, на которых легко делают то, чему спецназ полгода учить.

Пародия, вроде «если бы драконом был я»? Нет. Слишком серьезно относится автор к сравнению надежности АК-47 и шаолиньской лопаты, комментирует свои советы историями про пытавшихся спастись от зомби на автобусе, на лодке, накачавшись кофеином, воспользовавшись знанием вуду и т.п. Конспирология: анонимные информаторы, записки конкистадоров и миссионеров, отчеты криминалистов, спутниковые наблюдения, отказ участников от интервью... сильно пахнет «Х-файлами».

Чудовищный вирус не разбирает японцев, казаков, индейцев и пионеров Дикого Запада, тундру и тропики, СССР и США, Древний и новый Китай. Власти, естественно, скрывают вспышки заболевания и свои секретные научные опыты, хотя информация просачивается. Поэтому, хотя и следует различать уровни угрозы, от малых, при которых возможны достойные фильмов ужасов победы, до надвигающейся пандемии (полагаете, море или правительство остановят? А СПИД остановили?), при первых признаках угрозы не пытайтесь найти защиту в больницах и полиции, берите катану и сидите тихо-тихо в кругу хорошо оснащенной и верной команды. Можно в Сибири, лишь бы местные не прознали.

Жирный плюс за матчасть. Брукс объясняет идиотизм голливудских огнеметов и мотопил... и что нельзя ставить бронестекло, не укрепив раму. Еще один плюс за скептицизм к героям-одиночкам и пропитанным пивом компаниям, за признание опасности давки и проч.

Алармистская функция — зачет. Наводит на размышления о хрупкости цивилизации, стратегии и тактике выживания, отсутствию дома НЗ и разницы в устройстве жизни США и РФ. К сожалению, текст нельзя считать твердой НФ типа «Империи вампиров» Стэблфорда. Автор не выдержал линию — без жабр по дну никому не гулять, а без воды в пустыне от перегрева загнется даже зомби. Биохимия же.

Издано хорошо. Язык сухой, скорее технический разговорный, чем литературный. Псевдодокументальные вставки — нормально.

Только для фанатов зомби Ромеро-Симмонса и любителей нестандарта.

После открывшего цикл меланхоличного космобоевика — «приключение духа». Работа ума в крайне сложной, выходящей за рамки развлечения, раскрывающей глубинные установки игре. Только учтите, азад выдуман не безбрачными бессребрениками Гессе, а жадным третьим полом, верховодничающим в космическом пространстве империи Азад.

«Игрок» вещь программная и линейная, схожая с «Инверсиями». Та же цель — показать, чем Культура, помимо оргазмов, эндогенных наркотиков и равноправия машин, отличается от аристократического, капиталистического и эксплуатирующего. Но — изнутри Культуры, и (аборигены не видят экзотики), вседоступность благ и практическая вседозволенность орбитальной родины не волнуют узкого специалиста Жерно Гурдже.

Жажда «настоящей жизни» «Дара Культуры» и «Произведения искусства» тоже чужда ему, антиподу Закалве «Выбора оружия». Тот аналогично состязался со сволочью и был в сложных отношениях с разумной машиной, но мучался, понимая свою роль. Точное значение вояжа Гурдже загадочно, определение же его характера — между швёбелевским: «Ослу пройти сквозь ад, что поле перейти» и классическим: «Чистому всё чисто». Его настроение после экскурсии сильно отличается от соучастия и соболезнования «Инверсий».

Такой он ближе другому представителю Культуры, Маврину-Скелу, который готов из себя выпрыгнуть, лишь бы сойтись в жестокой схватке с дикарями за все, что дорого... чем шокирует больше описания пердящих подростков «Взгляда с наветренной стороны».

Да уж, говорящие на языке марейн пангуманоиды совсем не похожи на тружеников Мира Полдня или страдальцев этикосферы Лема. Внимательный читатель узнает кое-что об их нравах: негатив к Особым Обстоятельствам, садо-мазо фестивали, несчастные случаи. Суициды. Предмет общественного осуждения. Фальсификация как норма. Синоним для гражданской смерти.

Возможно, кто-то, оценив размах манипуляций и засаду на Жерно скажет: «Опять спецслужбы». Неверно. «Игроком» вскрыта стратегия Культуры, для которой неучастие в «большой игре» по Киплингу очень важно. «Ставка больше чем жизнь»? Поигрушки прекращаются. Это доказывает финал... ах, какой финал. Любит, любит Бэнкс рушить замки и показать, как накатывается неотвратимое.

Полиграфия хорошая.

На другом сайте переводчик подвергся пристрастной критике за отсутствие сносок, наличие сомнительных решений и загадочных пропусков. В пользу Крылова: читается легко, действие плавное, речи, от занудных до экспрессивных, работают на создание образов.

Рекомендую тем, кого впечатляет Культура как идея. Пожалуй, поклонникам Гессе. Не желающим вникать в биографии гроссмейстеров, правила турниров или разделяющим романтический взгляд на государство, боюсь, покажется нудно или непонятно.

Удивительное и восхитительное «Дело Джен» разожгло аппетит, а «Беги, Четверг, беги» имело прочный фундамент. Но «Кладезь погибших сюжетов» зарылся слишком глубоко и, несмотря на заезды миссис Хэвершем (или благодаря им), приключения стали вязнуть в виртуальности. Вариант как вариант — см. «Смерть Шалтай-Болтая», — но не тот для Thursday Next. Улыбки «Неладно что-то», придерживающегося того же направления, уже походили на оскал выдохшегося марафонца.

«Первый среди сиквелов» вернул исходную драматичность и скорость, но в другом тоне. Раньше автор уводил от действительности в несерьезную, одержимую литературой альтернативку с сиропом и властелинами зла в бутылочках. Здесь литературы на донышке, а зло не похоже на страшилки. Про дочку Дженни — почти «Цветы тюрьмы Аулит» Кресс. В генератке, которая обязана замерзнуть, а ей дарят фуфайки, больше черного юмора, чем в забастовке «Матушки гусыни». Задорные хохмы в прежнем духе есть, но они, в основном, посвящены сортам сыра, да нонетотовой математике.

Может, это следствие того, что Четверг, которую подпирают с боков сверхмирная и сверхагресивная ипостаси, обязана быть серьезной и сверхнормальной самой собой.

Может, дело в том, что начинается роман через много лет после «Неладно что-то», когда ставшей матроной и бизнесвумен Четверг (да и остальной Англии) не до шуток. Все идет далеко не так, как вроде бы обещалось после вроде бы сокрушения корпорации «Голиаф».

Может, потому, что Ффорде в «Первом среди сиквелов» тащит Четверг из ловушек хроностражи, этических дилемм и адских искушений одним шпильбрехерским способом. Руби гордиев узел, играй только по своим правилам.... Но выживание — это не весело.

Может, сами решите? Вкус к изящной словесности и мысль фантаста на прежней высоте, переведено и издано хорошо...

Рекомендую.

Городская фэнтези без эльфов и вампиров, без плохих и хороших, но с имитациями интернет-среды и детективной подложкой. Место действия — ЮАР недалекого будущего. ГГ — негритянка, экс-наркоманка, экс-зэк, экс-журналистка, экс-богачка отрабатывает долги тем, что что пишет шаблоны «нигерийских писем», разводит лохов вживую и ищет потерянные вещи волшебным даром. Дар, одновременно с ленивцем, которого надо носить держать при себе (иначе хана), свалился на нее, когда она убила родного брата.

Она не одна такая. Рептилий, насекомых, птиц и прочих спутников грешных душ полно в трущобах и тюрьмах всего мира. Многие считают это проблемой... а «оживотвленных» новыми изгоями. Как идея — не больше, чем на рассказ Логинову или Мелкоу.

Размазанное про нищету, глянцевые издания, наркоту, шлюх, беженцев, современный беспредел и гнет тяжкого прошлого — поровну, про переулки, в которых Зинзи Декабрь некогда рассталась с девственностью, звездных подростков и ночные клубы — скучно. Особенно про последние. Кому не безразлично, что «Синтезатор» для Йобурга тоже самое, что для Shrine для Чикаго, а CBGB для Нью-Йорка?

Африка за пределами названий не чувствуется. В теленовостях больше экзотики. В принципе — правильно, на деле огорчительно.

Язык, стиль и атмосфера имеют некоторый привкус Реймонда Чандлера.

Приятно, что номинант и лауреат переведен и издан с такой скоростью и качественно. Приятно, что «Центрполиграф» снова в седле.

Но — одноразовое чтение. Могу рекомендовать ищущим триллер про современных колдунов и человеческие жертвоприношения. И как аргумент в споре с теми, кто полагает, что интернет или другая магия исправят современное общество в лучшую сторону. Не выйдет.

По сравнению с «Учеником монстролога» Рика Янси «Каньон холодных сердец» Баркера что булочка хотдога рядом с восемью кило холодного говяжьего оковалка. Где МЯСО — никаких сомнений.

Разрытая земля новоанглийского кладбища, старый дом, церковь, бедлам, виски умирающему от инфекции, овощной суп с мучной забелкой... Правда, весной 1888 года уже есть гранаты с колечком, аспирин и антибиотики, но общая картина в порядке. Классическое образование, протыкающие черепа когти, мумия в дорожном сундуке, револьверы, винчестеры, кольцо забоя, слезы, эгоизм, кожа чулком, хищники на работорговце, привычки бенинского обы, Научное Общество, мозги на лабораторном халате, эвтаназия и ни минуты на передышку. Представляющим картинку и пропускающим все через себя туго придется.

Затруднения с классификацией. По характерному настроению и сценам киноужастиков «Ученик монстролога» хоррор, которому место на полке с Кингом и Барлоу (подтверждено жанровой премией). Но тогда «Конго» Крайтона и «Ложная слепота» Уоттса отправятся туда же. Потому что биологический научный элемент «Монстролога», с поправкой на эпоху, ничем их не хуже. Криптозоологический боевик? Психология персонажей выводит вещь за рамки голого экшена.

Ведущий повествование о появлении африканских Антропофагов в Америке Уилл Генри связан с Доктором, — а доктор (да философии, философии) здесь маниакально-депрессивный Пеллинор Уортроп, — сильнее, чем Ватсон с Холмсом. Монстролог и неокрепший ассистент, почти читающие друг друга, но отказывающиеся понять, описаны сильно и тонко. Заодно ясно, почему погоня за ученым толпы стала классикой в литературе и так редка в реальности. По справедливости, им бы разобраться и с другим монстрологом, Кернсом (он же Кори, он же Джек, он же Дик, он же Джейкоб, он же Шмидт). Ницшеанец. Классический. Бестия, белокур, гад, говорит манифестами, требует юридической свободы... неуязвим и неуловим. Толковый очкарик Морган, несчастный Малакки, супруги Фланаган, старый гробокопатель Эванс наоборот, рельефны, но без глубин. Наброски к портретам, радость артдилера.

Неспешный тон и бытовые подробности обманчивы, действие быстрое и насыщенное. Юмора или иронии нет. Асексуально — Рик Янси предлагает «мясо», а не вамирский лавбургер. Язык соответствует почти образованному сироте 12-ти лет, плюс ремарки от его более зрелого Я... что-то навроде вулфовского Северьяна, только более замороженного эмоционально и не философствующего.

Полиграфия хорошая. Любопытный ретропривет от переводчика — использование «доктора» и названий племен в речи с большой буквы.

Добротный, крепко стоящий по колено в дерьме романтизм. Рекомендую любителям даркфэнтези, ведьмачьего ремесла и естественнонаучных объяснений непознаваемых ужасов, т.е., монстрологии.

Р.Л.Стивенсону в кавер-версиях везет. Вспомните.. даже не «Остров сокровищ», принца Флоризеля. «Вересковый эль» не так плох, как источник фильма, но по эпическому накалу оригинал с маршаковским переводом как «Хоббит» и «Властелин колец».

Полагаю, нужна пара слов о том, что написал Стивенсон и что с этим сделал Маршак.

Стивенсона волновало драматическое единство крови с великолепием скал и цветущих вереском равнин, где жужжат пчелы и кричат кроншнепы. Он указывает сырье — соцветия-колокольчики (из них и делают эль в бутылках с 2000 г.), применяет местные словечки. У Маршака с красным другие ассоциации. Потому что цвет и прочие признаки шотландской природы им изгнаны напрочь.

У R.L.S. гномоподобные от крепкого и сладкого перманентно вповалку. Толпой. Тоже самое С.Я. с самого заглавия объявил «мёдом», который употребляют в семейном кругу без последствий. А вот сантименты сравнения могил с детскими Маршак прикрутил и, вместо сына лет на 10, в море скинул потенциально нестойкого тинейджера 15-ти, отодвинув малюток из зачина куда подальше.

Заменившие охоту, преследование и истребление как косуль, т.е. истинно королевские труды и умения, маршаковские безличные «прогнал», «вассалы приметили» напоминают необоримую машину. Его «вышли» отдает слепой надеждой и обреченностью одновременно, в отличие от стивенсоновского почти случайного обнаружения и извлечения грубой силой.

У R.L.S. король зовет медоваров vermin, что Андрей Пустогаров перевел как «вредители и подонки», а маршаковское «черти» с середины ХХ века звучит нейтрально. В любом случае — не презрение. Но по потомку британских инженеров король разумно желает приобрести за жизнь мастеров «секрет напитка», а перевод С.Я. обещает им только пытку. «Не скажете, как готовили», к тому же, переводит дальнейшее в другую плоскость. Это проявление технологического невежества гопника, которому ничего не объяснить («быстро, как починить «Хонду»? А то убью»).

В таких условиях у маршаковского старого могиканина и нет другого выхода, кроме как умереть достойно, обеспечив сыну быструю смерть, а себе моральную победу. Какой уж тут обмен взглядами...

И урезано, и обесцвечено, и изменено — но каков эффект! Настолько хорошо, что более близкий исходнику перевод Н. Чуковского практически забыт.

Почти детский сюжет. И, кажется, скуплены оптом самые простые типы персонажей. Проникающая на военный флот травести, учитель в летах, но твердых правил, удивительно везучий и способный сирота. Любовная линия в зачатке. Ватиканское разрешение, горячий груз для Стамбула и сани на леднике в норме, но по интригам и психологии «Левиафану» далеко даже до Алекса Орлова и Зана, не говоря о Шредере.

Зато его коллеги по биопанку — «Дело о менделевской лампе» Левинсона и «Путешествие Двадцать первое» Лема. Творения «дарвинистов» альтернативной Антанты поданы мастерски. Вонь и ароматы, шкоты, пневматические пушки, биолампы, прожекторы, пчелы и водородные ищейки живого дирижабля, фрукты со стрелами, чувство воздуха...

Дизельпанковая техника центральных держав, в которых обучение вождению бронированного шагохода (австро-венгерского) часть воспитания юного аристократа, — не хуже. Устройство кабины, тактика, ремонты, смотровые щели, пулеметы, коленное давление, холодный пуск и облака выхлопов.

Такого контраста не было со времен механистов и шейперов Стерлинга, детали достойны Макоули. Но, пусть на фоне чудес биологии и механики всплывают малоизвестные фактики лета 1914, как альтернативная история — не безукоризненно. Предпочтение Британией, только-только после хлебных законов, элефантин паровозам должно иметь веские, бачигалуппиевские основания. Как и тотальная механизация лишенных нефти германцев. Почему сложилось так, а не наоборот?

Впрочем, книга выглядит вступлением к чему-то большему. Для окончательного суждения следует ждать продолжения, потенциал есть.

Ошибок перевода не заметил.

Полиграфия. Бумага и шрифт удовольствия не испортят, но без суперобложки книга останется с микроскопическим названием на корешке. И иллюстрации не соответствуют. Темные, как майский вечер, они портят виды сверху, а машины на них убедительней монстров. Художник, видимо, счел себя Доре. Лучше бы взял за образец техническое рисование, которому учили мореманов до 1930-х.

Рекомендую тем, для кого фантастический мир важнее остального. Или не утратившим вкус к простоте.

Пока неизвестно, что у «Гамлета» в будущем. Выше есть ссылки на современные версии, серьезные и нет, но у него и прошлое довольно специфично.

Японцы XIX в. «Короля Лира» оценили положительно, а «Гамлет» имел вкус полного хаоса при сопоставлении с японскими исторической памятью и драмой, в которых мститель на почетном месте. В России после цесаревича Павла главное в принце Датском не право отомстить маме и дяде за отца, а конфликт индивида с обществом.

Ни там, ни там зрители или читатели не тратили время на расшифровку вселенной этой трагедии. Однако поверивший призраку принц (формула XVIII века) попадал и в еще более далекую от Барда среду.

Африканистка Синицина приводит фрагмент книжки четы этнологов Бьюкеннен, ради прикола ознакомивших африканских старейшин (численность народа тив 1,2 миллиона) с «Гамлетом». Неплохо, но с толкованием они категорически не согласны. Ведь...

Тень отца — грубейшее суеверие для лесов Восточной Нигерии, региона, если не родины, зомби. Горацио надо было сразу искать ведуна.

Быстрая передача младшему брату имущества и вдовы старшего приветствуется всемерно. Имуществом же надо управлять, а поля обрабатывать. Если есть брат, сын отцу не наследует. Вождями же становятся, опираясь на мощь родни. Дядя Гамлета разных матерей с покойным? Как неизвестно?

Тив полигамны, от формы брака зависит выделяемый потомкам %, не больше. Почему Гамлет не с Офелией, какие препятствия? Женить его Клавдий был обязан при первой возможности, бобыль юридически никто.

Гамлет не виноват в смерти Полония, он поступил как настоящий охотник. Крикнуть: «Крыса!» перед броском на шум вслепую достаточно. Даже дети знают, что следует орать:«Это я!» в ответ. И он не притворяется, его, такое несчастье, свели с ума колдуны. Укорять мать, замыслить смерть отца или отчима может лишь безумец. Разумный бы обратился с подозрениями к людям отцовской возрастной группы, они знают...

Лаэрт мстил безумцу? Как же. Отец не зря за ним надзирал, наверняка в проигрышах да штрафах. Надежд на калым за выбранную сыном вождя нет и, чтобы продать тело ведьмам, брат губит Офелию (тив просто так не тонут). Но Гамлет помешал взять труп из могилы, когда Лаэрт за ним спустился — сыну вождя не нужно, чтобы кто-то еще стал богат и могущественен.

Соответственно, приготовить яд тому из этой парочки, кто убьет другого, для вождя естественно.

Выводов можно сделать три:

1. Широту прочтений Шекспира трудно переоценить.

2. Залог литературного долголетия в неоднозначности.

3. Сюжетная схема значит больше, чем психология, культурные нормы, время и место рождения автора.

Межзвездный лифт доставил напичканного интелтроникой герра Станислава Михайлова на безнадежную в смысле заселения планету Габриэль, важный научный центр, одновременно с началом «Лунной сонаты для бластера». Последовали бунты, расследование , переправы, перестрелки, научные открытия, ловушка в невесомости и выживание в углекислоте. Участвуют «Дюна» Херберта, альпинисты, агент Российской Империи, А-привод, трущобы Прибалтики, артефакт, раджпуты, наращенный интеллект, обезвоживание...

Текст насыщен физикой и инженерией в непосредственных ощущениях персонажей (и объяснениях из словаря приложений). Психология присутствует, но не очень-то нужна на фоне геологии, климатологии, логистики и тоски по разговорам под водку.

Ассоциации — «Струны» Дункана, Дэвид Брин, Ричард Морган, Павлов, местами Прашкевич и Аластор Рейнольдс (лирика, юмор — на их уровне). И не припомню, чтобы кто-то, кроме Нивена, отводил аварийной посадке столько места.

За экшн в пределах нормы и научность — твердые четыре балла. И минус за толкотню, частые переключения на другой тематический канал. Разработка деталей выше среднего, но мелочные упоминания, типа, что у ГГ сломано ушное стремечко, когда тот рушится на Северный полюс, угнетает. С конкретикой воплощения полный порядок, недостает четкости классики и энергии хорошего кино.

Полиграфия качественная.

Рекомендую поклонникам технотриллеров, терраформирования и киборгов. Также заслуживают внимания серьезность, с которой автор рассуждает о мемах будущего, основанных на современной фантастике

За дальнейшей эволюцией стоит наблюдать.

Читать зафанатевшим от «Троих без документов» и «Путешествия в Гритольд».

Такой же бойкий и внятный язык, немного поэзии, злой политики и проблем провинциального университета. Театральное по задумке и исполнению мошенничество, пропаганда... Действующие лица особенно удачны.

Вот Кей Римти. Мало кто из подобных ему искренних и симпатичных лузеров оказывается настолько же не романтичен, как этот поэт-убийца. А его плохие стихи наводят на размышления о сути поэтического (возможно преувеличиваю, но аналогично воздействует Электрибальд С. Лема).

Или профессор Хлумиз, законченный солипсист с продуманной биографией, привычками и занятием, не противоречащим его воззрениям. Крайне редкая фигура. Можно сопоставить с ним лишь террористов из«Против темнеющей Вселенной» Бэнкса. Но те на втором-третьем плане, а Хлумиз держит сюжет. Прочие — кумушки, трактирщики, эльфы, студенты и деканат, — тоже реалистичны. По крайней мере, с характерными речами и поведением.

Что же портит эту повесть, что не так?

Магия, духи, зеркала и двойники. Сверхъестественное должно быть аномальным, субъективным и иррациональным. Объяснения в манере следственной комиссии ему не подходят (как показал еще Булгаков), а при упорстве и вовсе рушат дело, как в случае Пуллмана. Имеющие родственников в самой распространенной фэнтези маг Ираклиаз, продажа магической веревки и гномий кабак («Нищим, женщинам, студентам, собакам и эльфам вход запрещен!») предполагают иную картину мира, чем шорох в темноте, родовые проклятия и мурашки по спине быличек про барабашек и Белых Дам. По отдельности (или размазаные по большому объему, как у Сапковкого) они прекрасно сочетаются с политической линией, с прогнозами напоминающей Вольху спецслужбистки (которой, с учетом завершающего тему ксенофобии в империи «Путешествия в Гритольд» не повезло в жизни). И между собой они совместимы, как древняя тьма и система имен в «Гробницах Атуана» Ле Гуин. Втроем — никак. Как на рисунке из занимательной физики, если один тянет в небеса, другой пятится назад, а третий ищет где глубже, то телега едет по не тому вектору.

Об этом не стоило бы и упоминать, в продолжении все нормально... и даже более того... если бы в другом цикле, в романе «Отраженные» не пересекались сирианское пушечное мясо, нечистая сила и хозье волшебство. Автор проделал тоже самое, но, по мнению жюри «Странника», с гораздо большим успехом. Неужели насмешка над Пановым и Лукьяненко значила настолько много?

Впечатляет безжалостный размах, с которым Стросс ушел от ловушки хроноклазмов и всеобщего смешения, в которые попали Лем в «Повторении» и Д.Адамс в финале «Путеводителя».

Если смысл путешествий во времени исключительно в физическом выживании человечества (и только человечества, никаких трансгуманоидов «Кораблей времени» Бакстера), то гены нищих важнее и соборов Конни Уиллис, и доллара туристов, за которым тянулись частники Асприна. Устройство хроноимперии Бейли в таком аспекте и вовсе никому не нужный вздор.

Зато служители Стазиса не станут, как ученые в «Костях Земли» Суэнвика, сидя ждать неизбежного вымирания своего вида. Они будут действовать, действовать решительно, масштабно и прагматично. Если нужно, то, вместо минимального вмешательства, спрятанной коробочки из «Конца Вечности» Азимова или давленой бабочки Брэдбери, «Палимпсест» двигает планеты и скупает рабов, шинкует сердца и, не скрываясь от аборигенов, улаживает дипломатический конфликт.

С решительностью и прагматизмом, впрочем, почти перебор: герой «Берега динозавров» Лаумера собственную могилу раскапывал — в «Палимпсесте» это не зачтется даже как вступительный экзамен. Хотя по заслугам и награда — патрульные Пола Андерсона отдыхали в сафари на мамонтов, агенты Стазиса восстанавливаются там, где они боги. Почти. Потому что за настоящими богами некому приглядывать, да и диссидентов среди них не водится.

Впечатляюще. Но настолько не ново, что можно говорить о перечне типовых нарративов поджанра «путешествий во времени». Ставьте галочки: убитый дедушка — есть, особый язык, темпоральные клоны, прыг-в-постель аристократка, Конец Всех Времен, подмена самим собой, убийственная фуга, исчезновение линий за время отсутствия, петли, работа под прикрытием, тяга к ХХ веку — а как же! И вывод, идентичный сделанному Азимовым, Лаумером, Ффорде и Бэйли.

Благодарю разместившего сетевой перевод. Вполне прилично.

Не шедевр, но рекомендую к прочтению безусловно. Премия заслужена.

Начинается с того, как мормон-проповедник (почти ДиГриз) читает проповедь прихожанам транспортной станции в солнечной короне, одновременно с этим размышляя, как же ему обзавестись мормонской же бабой.

Заканчивается тем, что сердце величайшего Левиафана космоса смягчается цитатой из Библии и почти всё хорошо.

Ля-ля на три рубля получило Nebula Award 2010. Это следствие критерия отбора — ее то и дело получают вещички милые, ничего собой не представляющие, но льстящие чьим-то патриотическим чувствам.

Будущее. Со ставшей из-за прогресса радиоактивной Земли «... под вой сирен/ начав бессрочный бег от милых стен» человечество эмигрирует в марсианскую тундру. Снабженный антигравом голдондер «Аниара», уворачиваясь от неизвестного (!) астероида, попадает в метеоритный поток, который уносит его вместе с 8000 пассажиров из Солнечной системы.

Рассказ ведет оператор корабельной Мимы. Использование этого загадочного гибрида эмпатического радиоприемника с хроноскопом (способного, например, передать ощущения разорванного в клочья фотонобуром), наравне с танцами, религией и разглагольствованиями, — основное развлечение и занятие на «Аниаре». Через 24 года такой жизни:

Вкруг Мимы мы лежим, заполнив зал,

преображаясь в чистый перегной,

который не боится звездных жал.

Сквозь мир Нирвана движется волной.

Штрихи — очищенной земли берут примерно по кубометру на душу, Марс поделен на западный и восточный сектора, видящий шеей слепой, давка, — недурны. Следует отметить, что автор нашел на корабле место для склепа.В остальном текст напоминает 1910-е.

Гонда и Дорисбург наравне с Карелией, залы, выделение из масс танцовщицы и слепой поэтессы, скрытые законом имена спецов, неочевидность мыслей и почти негативное отношение к прогрессу и книжной культуре (при том, что «Мима» и «Аниара» почти магические артефакты)... такое мог бы выдать подражатель Брюсова или Гумилева времен Первой мировой. С учетом калевало-карельского воспоминания — переживший Айседору Есенин или решивший писать НФ Рерих. В принципе, есть кое-что близкое Ефремову, но сравнивать томик прозы с поэмой на 32 страницы не стоит.

Переведено с сокращениями и никак не доносит шведского восторга.

Рекомендую как пример того, почему НФ-поэзия отсутствует на рынке: она малоинтересна даже с Нобелевкой.

Прашкевич переработал и ужал до предела материалы семи авторов 1857-1933 годов, ради их же вящей славы. Можно читать в любом издании. Хоть с меленьким шрифтом на серой бумаге «Полярной антологии», хоть с крупным на белейших страницах испорченного неопрятными рисунками А.Шурица новосибирского издания.

Сендуха — тундра, в которой далеко видать, в которой камлают великие шаманы, трясут копьями и дикуют аборигены, сидят на бережку сказочные старички (от которых надо бежать), ищут невест юноши и находятся дети.

Коротенькие, рубленые ножом истории про смерть, непознаваемое, сумасшествие, богатырей, духов, медведей, погубленных и спасшихся. Прагматичная и мифологическая логики здесь суть одно.

Детям со здоровой психикой должно понравиться. Тем, кто оценил фантасмагорический реализм «Секретного дьяка», сказовый дух «Белого мамонта», жесть и бытовую афористичность «Золотого миллиарда» — тоже.

За предисловие Ольги Трофимовой («остросюжетная психологическая фэнтези», «вольная и изящная», «искренняя и захватывающая») автор должен ей пару устланных цветами улиц.

Лексикон русских классиков, приемы и подзаголовки в духе начала ХХ века придают тексту старомодную обстоятельность. Но «захребетник» — участник загорного джихада, «тропарь» — проводник... С учетом полонизмов и огрехов, вроде «скривил в гримасе надломленный рот», «жужжащий комар», «стал осевым гвоздем в чьей-то карете», затеи малоуместные.

Сюжет составляют схватки и переживания Избранных в подземельях Лабиринта и траектория, прочерченная ими чуть раньше через города, леса и острова континента Ллаургин Отсеченный. Норов и жизнь персонажей — рассказать, насколько хорош в глубине души ГГ сможет любой читатель. Перечислить участвующих — не каждый, населена книжка плотно, что тоже скорее плюс. Некоторые моменты — два быка, рисование в крапиве, гнилой ковчег, слабость без тренировок и озверение монахов, — хороши, воспитание чародеев и печатанье проработано на совесть. Вторжение в политику мутантов и план шантажа пантеона — в норме. Повороты и интриги трудно предсказуемы. В пасхалках «Колесо Времени» Джордана, старофранцузский фарс, Пушкин, фильм «Джонни-мнемоник». Снабжено симпатичными картами, справочником и глоссарием.

Тем не менее, где кормят клопов и гоняют разбойников жонглер Кайнор и чародей Фриний неясно — местность в которой разводят верблюдов, не отличается от прочих, везде один язык, нравы, обычаи. Прочие недоработки и недодумки: массовый съезд в храме Книги назначен на сезон размытых осенних дорог, словно грязь вредна только для экипажа «графиньки»; внедрению часов с циферблатом отведено порядочно места, но зависимость продолжения рабочего дня от освещения игнорируется. Многое вторично: вздорные боги, нисхождение, кровожадные жрецы, светящиеся шарики, посохи. Медленным временем баловались Каттнер, Хаецкая, Пригорницкий...

Название стихов — «гвоздилки», — лучше их содержания на порядок. Какая уж там поэзия вагантов.

Подход к шпильманству и вовсе своеобразен. Средневековье уважало устное и пропетое. За чистотой речи следили, за ее красотой отправлялись в глубинку (по крайней мере филологи, от арабского 11 века до Европы 19). У Аренева простонародье косноязычно. Жонглеры, менестрели, gleеman'ы и прочие роились среди тех, у кого были деньги и досуг — в «Паломничестве жонглера» артисты гастролируют даже не по ярмаркам. Музыка лишь в храмах и кабаках, да и там играют только профи. Нет рабочих, маршевых или застольных песен, нет даже звуковых сигналов. И вряд ли настоящий жонглер назвал бы себя шутом, т.е., дураком. Подобные расхождения с монографиями Даркевича и М. А. Сапонова слишком точны для случайных. Стеб?

Финала нет. Обложка предупреждает: первая часть трилогии.

Полиграфия — мелковат шрифтик, зато черен. Читаемо.

Вещь третьего-четвертого разбора. Ассоциации: Баневич, Флетчер Пратт, К. Берг, Олди, С. Хилл, Кек, Ф. Кресс, самиздатовские Апраксина с Оуэн. Рекомендую их поклонникам.

Здесь:

1.Замечательно проработан мир. Самое то для приключенческой фантастики. Далекое-далекое будущее. Человечество, пережившее ледниковый период и тиранию зловещих богов. Тайные организации. Продлевающие жизнь наркотики. Побивание королей камнями. Подземные города, по которым можно летать на дирижаблях. Тюрьмы для неизлечимо отмеченных магией. Газовые атаки. Неуязвимые гвардейцы.

Население и политическое устройство государства Шакалия описаны безукоризненно. На уровне лучших альтернативных историй Британии. К тому же, бытоописательные хохмы — единственные проявления юмора Ханта.

Много оригинальных находок.«Код крови», сок самострельных деревьев, парламентские дубинки. Подданные Короля-Пара замечательно совмещают стимпанк и фэнтези (хотя их шасси оставляет открытыми вопросы автономности и проходимости).

Временами накатывает ощущение узнавания, но приятное. Некоторые ляпы («газовый рудник») похоже, на совести переводчика.

2.Идеология борьбы со всеобщим равенством. Репрессии, разруха, уголовники у власти... Довольно неуклюже. За черной краской почти не видно причин свержения старого порядка. Революция выглядит как социально опасное осложнение посттравматического синдрома.

3.Убогий сюжет. Действуют двое сирот. Молли, за которой гоняется лучший киллер страны, и «меченый» Оливер, с которым разговаривает во сне тот, кто ест крыс в Хоклэмском приюте. Неплохое начало, но свелось к банальному

Пафос финальной битвы добра со злом нестерпим. Как и ряд сюжетных ходов.

Проклятая идея уничтожения городов противника для запугивания его руководства — успешно работает. Постигшее Квотершифт вероятно. Невероятно, чтобы новый порядок Квотершифта (франко-полпотовский вариант) через столько лет оставался точно таким же, как в начале. А из уголовников формируют отнюдь не элитные части. Сопротивление захватчикам, по Ханту, развивается потому, что душа рабочего народа Шакалии не терпит уравнивания. И т.п.

Некоторые ляпы («газовый рудник») похоже, на совести переводчика, но, в целом, перевод нормальный.

«Небесный суд» неминуемо сопоставят с Диккенсом, Муркоком, Вэнсом.

Никакого Муркока. Даже рассказывая о дирижаблях, революционерах и тайной полиции они с Хантом используют разные системы координат.

И пусть сирот сдают в аренду трубочистам, но совсем не как у Диккенса. В истории с прачечной, книжками и красивой леди больше Брехта. Или даже Джека Лондона. А дальнейшее может ассоциироваться со Стовером, Лавкрафтом, Вудингом... Страубом. Но не Диккенсом.

И какой же это Вэнс? Без вычурных иерархий, без состязаний в академической риторике, но со спасением мира от черных вихрей зла?

Вывод: Хант предлагает идеологически окрашенную развлекаловку в чудесных декорациях. Один уровень с Гудкайндом. Может, даже еще больше для подростков. Рекомендую собирающим коллекции паропанка, дарк фэнтези и фантастического антикоммунизма. И невзыскательным.

В тюрьме будущего Уоррен Льюис Ноулз ожидает, что его осудят и разберут на запчасти за некое неназываемое преступление. Внезапно он получает шанс бежать из тюрьмы. Нагишом. Дальнейшее же зависит не от развития сюжета, а от издания, которое читаете.

В «Монстрах Вселенной» всё заканчивается так: «Лью обрабатывал себе грудь, когда дверки растворились». Впечатление: неплохо. Классический открытый финал, как у «Гипериона», «Пули, начиненной гуманизмом», «Координат чудес» и т.д.

Издавшие «Мир птаввов» кубанцы остановиться на этом не догадались. И у них Лью, схваченный при разгроме банка органов, слышит в суде:«Раз его оправдали, господин прокурор, значит, суд признал его невиновным». Голливудский побег смертника был не нужен. Впечатление: автор малость слажал, но ради правосудия. Хэппи-энд. Занавес.

Но АСТ не жалеет места еще на полторы странички и рассказ становится иллюстрацией зависимости этики от возможностей технологии и шкурных интересов. Почти как в «Вуали анархии» и «Безумной толпе».

Впечатление: у Нивена в России судьба кудрявая.

P.S. А в переводе «Азбуки» 2018 года Ноулз опять оправдан — и точка.

Холодная, влажная и зябкая атмосфера «Стеклянных книг» сказалась — все больны. Ощущение предлихорадочного нездоровья по Темпл, Свенсону и Чаню — лейтмотив, а народ так просто плох. Синее стекло дымит из ран, кровь из ушей льется, горло вырвано, волосы вылезают... Ковыряют под кожей тупыми ножами, осматривают мертвые и полуживые тела, промокают кровь, сворачиваются калачиком, погружаются в забытье, моются холодной водой, бредят, блюют, мерзнут... или смотрят на то, как это делают другие.

Да, авторская мания описывать кто напротив кого стоит, откуда куда лезет и соответствующие положения конечностей, осталась как была. А вот действие съежилось на досказывании первой книги (утопление дирижабля ничего не решило). Мир лишился интересных деталей. Города, радовавшего прежде, практически нет, простой люд и чиновники стали безликими недружелюбными фигурами. Отсюда некоторые дефекты: перебор с недугами, потеря темпа в финале, да и трех неуязвимых рукопашников на книжку такого объема многовато. И т.п. Отчаянно не хватает тайны, загадки.

Финал опять открытый.

Полиграфия хороша. Перевод — ни хулы, ни хвалы.

Рекомендую только фанатам, которым интересно, что с кем стало.

Да. Книга неудачна. И прицел близок, и политика техасца в Белом Доме далеко не позитив, и превращение описания карьеры и быта крутого программера в триллер про небесную пушку несколько внезапно. Специалисты бегут в госсектор — а в США не отдали на аутсорсинг разве что прокуратуру. Да и вообще, романы Стерлинга слабоваты, он лучший рассказчик, чем повествователь.

Но есть в «Зенитном угле» одна особенность, которая может быть по сердцу тем, кому нравятся Ирвинг Стоун и Гор Видал. Это ощущение исторического периода. Впереди мировой финансовый кризис и беспомощность хай-тека перед разливом нефти, Викиликс и суды за закачку файлов. Но момент завершения эпохи схвачен. Все. Эйфория девяностых закончилась.

Вместе с доткомами закончилось время техночародеев: как хорош момент, в котором Ван потрясен кодом без багов, который пишут белые воротнички! (Именно таким в презираемом персонажами Олшена и Стерлинга комиксе «Дилберт» экзорцировали компьютерного гуру). Закончился IT-престиж: на конференции по кибервойне хлопают не за неуязвимый для кулхацкеров суперкластер, собранный на свои деньги, а за то, что подрался со спецназовцем и победил. Закончились даже горячие головы, теперь в колледжах сосредоточенные китайцы и индусы.

Пока Запад дивился на провал Японии и пытался разобраться с тем, что творится в Чечне (целая глава), в Шанхае и Индии выросли такие люди, такие программисты, такие небоскребы, что... Неплохо при чтении вспоминать «Криптономикон» Стивенсона, сравнивая персонажей и оценку их деятельности.

В хлестких фразах Стерлингу-журналисту не откажешь. «Коммерческого в Интернете было не больше, чем национального. Вот поэтому он назывался Интернет, а не «Интернет инкорпорейтед» ©™.» «Клиенты не хотели латать дыры в компьютерной защите. Потому что клиент не захочет кататься на мотороллере, обвешанном полутора тоннами якорных цепей и амбарных замков.». То, что Стерлинг пишет про частную авиацию, «Энрон», шарашки, лазеры и полицейских, бесспорно. Но, при взгляде из России, все же, не очень интересно. А фразы — это только фразы.

Ознакомьтесь при наличии свободного времени.

В ХХ веке главные авторы гастрономического научпопа на русском — Похлебкин, Усов и Ковалев. Весь XIX перекрывают поэма Филимонова «Обед», двухтомник Каншина и «Лекции доктора Пуфа», от лица которого, чем-то напоминая отношения Лем — Тихий, приступает к газетному изложению хлебной науки Одоевский.

Изложение нестрого и не очень последовательно. Автор взял за образец Брилья-Саварена и Карема, господ французов, умевших растекаться мыслью по чумичке. Впрочем, кулинарно-рецептурную часть обсуждать излишне. Ибо: 1. Том снабжен комментарием Ильи Лазерсона. 2. Химик-аристократ Одоевский оставался романтиком даже на кухне. А романтизм недаром синоним непрактичности и максимализма, у графа Соллогуба и через десятки лет скребло от воспоминаний о княжеском угощении.

А в-третьих, пропасть, которая отделяет хозяев печи и кухонной прислуги от столующихся между холодильником и электроплитой, велика. Не сомневаясь в силах фантлабовцев, все же усомнюсь, что в целях получения хорошего бульона они станут варить говядину пять часов, растирать жареную птицу в ступе вместе с костями, или рассчитывать бюджет из соображений, что для ростбифа на 10 человек надо 15 фунтов филея. Толочь макароны для супа и подкреплять больного желе из оленьего рога с рейнвейном — тоже маловероятно. Некоторые утверждения автора просто пугают. В главе о берлинской масленице идеальные русские блины достигают толщины в три пальца, при этом краешки нужно срезать — горчат! А сметану к ним нужно греть, в горячей воде.

Зато много примет 1844-45 годов. Как насчет того, что повар обязан сохранять рыбью желчь, чтобы доказать, что уха, которая обошлась хозяину в тысячу рублей, горчит не потому, что он криворукий? На Сенном ранняя крапива по 12 коп. ассигнациями за фунт, яйца 70 копеек серебром сотня, говядина — столько же за фунт, ветчина — 9 коп. Порция компота в немецком трактире обойдется неосторожному 40 коп. С этими немецкими трактирами вообще... готовят так себе, много саго, этого красного клейстера, которым немцы замазывают свой голод, а посмотришь на подобравшуюся компанию, — есть счастье на земле, и оно у немцев на откупе. Брусника и черника в презрении публики. Проклятия апельсинам (странно перекликающиеся со старинными лондонскими). Суп из одних кур без другого мяса можно варить только в Малороссии, здесь такой суп невозможен. Хороший дом, правильный обед, неправильный обед и неправильный дом... мелочи повседневной жизни, которые так легко забыть, читая более идейных авторов, вроде Толстого или Тургенева. Но вот где вы найдете описание дорогого, но ужасного обеда, с песком в зелени, холодным лафитом и теплым шампанским, гремящей посудой и ругающейся при гостях прислугой? Мажор и оптимизм лектора разбавлен «письмами с вопросами читателей», рисующих несколько другую кулинарную действительность, иногда в стихах. «Не так поступает человек, который ест с рассуждением...» И т.п. и т.д. вплоть до вопросов обеспечения сирот и воспитания честности.

Не обошел Одоевский и славянофилов. Была русская кухня, да сплыла (гибель солянки упоминал и Салтыков-Щедрин). « утверждаю, что макароны теперь гораздо национальнее, чем утя с шафраном». «Спросите хоть у бородатого мужика, чего бы он лучше хотел — бифштекса или жерава с зеленью, и вы увидите, что бифштекс ему гораздо знакомее». Но это повод к поиску и записыванию старых рецептов, а не к объявлению родным того, что им никогда и не было, а иноземным того, что давно перестало им быть. Наше, вызывающее зависть иностранцев — уха, пироги и киевское варенье.

Интересен тернистый путь эмалированной посуды. Персонал и ответственные лица, оказавшись перед угрозой лишения доходов от лужения и переплавки медной утвари, защищали свои интересы изобретательно доказывая, какая ж дрянь эта эмаль.

Для филологов может быть любопытным употребление выражения «кока с соком» и казус, произошедший у первого переводчика «Вертера» Гете с Клопштоком.

Несколько неожиданно, но в книге присутствует фантастика. Вторая часть начинается письмом робота из санкт-петербургского балагана, автомата Эльфодора, искусного в математике, натуральной истории с магией и рисовании портретов настолько, что у публики возник вопрос, что же отделяет его от человека? «Эльфодор не знает, что такое есть!» — вот ответ д-ра Пуфа, за который Эльфодор ему остался благодарен настолько, что сообщает ему о заговоре алебастровых голов, замысливших погубить оного параллельным изданием. Есть и сон Пуфа, в котором описывается серое будущее через тысячу лет, в котором все побеждено, сделано, и даже сам воздух напитан питательными веществами. Но какой из Одоевского сказочник, лучше все же судить по другим вещам.

Ближе к финалу все больше является как бы посторонних лиц, желчный сочинитель, юный издатель в поисках спонсора... так что исчезновение д-ра Пуфа закономерно.

Полиграфия причудлива — только так можно описать соотношение текста и полей, а так же несколько, на мой взгляд, неудачный выбор шрифтов. С другой стороны, автор, тема и судьба этой книги достаточно эксцентричны, чтобы оправдать любые изыски.

Язык классический. Экспрессивный, изящный, легкий, отчасти ироничный и пародоксальный, со множеством ссылок и восклицаний, немного театральный. « Увы! и пламенные разговоры, и бульон, и горячее пожатие рук, и сливочное масло — все застыло при 25 градусах мороза; но на все есть утешение в сем мире!» Сенковский, Вельтман, Сухово-Кобылин, Козьма Прутков, Казак Луганский и проч., вот примерный круг ассоциаций.

Да, это не для всех. Скорее исторический документ, чем развлекательное чтение. Рекомендую именно в этом качестве.

При полном сходстве персонажей (Хафт-капитан, Несс, Джейсон и его жена Анна-Мари, Слейверстьюдент), места действия (Бета Лиры) и событий (мохнатые пираты, миллионолетний сейф, пинок по ребрам и плевок в ухо) вплоть до финальной фразы, версия АСТ (копирайт 1967 г.) весьма отличается от истории в сборнике «Северо-запада».

Где карикатура с узниками? Эту аллегорию спасения при помощи запланированной удачи использовал в «Очарованной земле» Желязны, один в один. Жалко терять параллель.

Где экспресс-анализ функций оружия, на основе которого Папандреу делает граничащий с гениальностью вывод? А заветный источник энергии, шапочка шпиона, выворачивание сферы и военные суеверия? Придающих вкус и укрепляющих сюжет деталей нет и следа. Вместо коварной подледной ловушки кзинов — орбитальный абордаж. Злодеи подкрались незаметно... это в космосе-то! Это к кукольнику-то!

Укороченный вариант противоречит и мнению написавшего послесловие Владимирского о том, что человек Нивена лучше инопланетян. Только не в этой версии «Древнего оружия», сэр. Здесь люди вроде беспомощных либералов Латыниной, а кукольник их ковбой-спаситель. (Вообще, данный том у АСТ так себе. Начинается хронологией, а рассказы россыпью и т.д. Но все лучше первого перевода «Трона Кольца»).

Рекомендую как одну из лучших вещей про космических пиратов и проклятые сокровища — но только издания «Северо-Запада».

Роман — мистика, более близкая фэнтези и хоррору, чем самой мягкой НФ. Если начать от витража клуба юнгианцев, то через туман озера Гармония-Лейк можно из романа Грегори пройти на полные чудовищ и чудаков берега «Подземного левиафана» Блэйлока, не заметив особых отличий. Разницы-то, если отчаявшиеся взрослые получают доступ к тайнам Вселенной через затуманенное комиксами сознание ребенка? Техники с медициной и в «Столе, полном девчонок» Лейбера полно. Ф.Дик — камео, явление звезды, от которого ни тепло ни холодно.

Тем не менее, рекомендую. Роман серьезен. Ходы из арсенала альтернативной истории. Проникновение на конгресс не хуже аналогичных процедур Доктороу и Форсайта. Эпизод с Джеком Железнодорожником — не дешевка, вроде ВАЛИСа, проповедницы-сектантки и Капитана Америки.

Плюс, сорвать сценарий — хороший совет.