Эдуард Веркин «Остров Сахалин»

Совсем не понял я этот роман.

Прочёл я почти все книги Э. Веркина. Отличного уровня развлекательная литература. В большинстве случаев — подростковая. Фантастика, хоррор, реализм, военная проза, фэнтези — писатель пробует себя во многих жанрах. Везде прекрасный юмор. Легкий язык. В некоторых книгах — драматизм зашкаливает. Море эмоций.

И вот — «Остров Сахалин».

Читать это сложно. Такое ощущение, что писал не Веркин — вообще, не его стиль.

Если в двух словах — три четверти книги — записки путешественника по Сахалину. Да, можно сказать, как в аннотации, что это парафраз Чехова, его записок о посещении острова, плюс ещё, Солженицына и его «Архипелага ГУЛАГа». Только, с учетом того, что действие происходит в постапокалиптическом мире.

Задумка интересная. Да такого и в дурном сне не приснится!

Но, как я уже писал — три четверти книги — описание сахалинской каторги и тюрем. Да, почти ничего не изменилось — те же ужасы. Да, Чехов, да, Пикуль «Каторга», ну и опять же, Солженицын. Надзиратели и зэки. Беглые каторжники и остроги.

И лишь в последней четверти романа, Веркин вернулся к уже опробованной в ряде книг теме — непосредственно апокалипсису — зомби, солдаты, ядерная война. Читал — полное ощущение, что читаю М. Брукса «Война Z», или, смотрю экранизацию этой книги. Один к одному.

Финал, опять муторный.

Да, можно бесконечно долго писать на тему глубокого философского подтекста этой книги. Да, при желании, можно «нарыть» и сложный символизм происходящего. И аллегорически трактовать смысл романа. Можно искать в нем интересные стилизации под японскую литературу. Можно. Ага, при наличии фантазии, все это можно найти в любой книге. Было бы желание. Дело в другом.

Просто — я привык к совсем иному Э. Веркину. Легкому, озорному. Веселому и грустному. Серьезному и детскому. Лиричному. Всегда эмоциональному.

А здесь?

Даже сложно назвать жанр книги. Некая попытка из рядовой постапокалиптики сделать сложное философское произведение? Или, «перепрыгнуть» с боевой фантастики в научно-фантастическую плоскость? А может, автор хочет сменить имидж подросткового писателя?

Понял я одно — как развлекательная книга этот произведение точно не пойдёт.

Напрашиваются сравнения с «Дорогой» Маккормака, но, там акцент на героях, их внутреннем мире, а тут, по-моему, герои достаточно безликие...

Вообще, где эмоции у персонажей? Да, японцы — замкнутая нация. «Все в себе». Но, главные герои, с русской кровью. Да, главы написаны от первого лица, так сложнее увидеть персонажей «со стороны». Но — такое сложилось у меня ощущение, что героиня просто наблюдает, фиксирует в памяти все происходящее. Никакой инициативы, никаких эмоций. «Я пошла, я увидела, я запомнила». Ходячая кинокамера. Потом, почему опять «Сирень»? Это имя героини кочует из одной книги писателя в другую. Ну и ее попутчик Артём — под стать Сирени. Молчит, смотрит, думает. Потом — раз! Багром в живот одному, другому. То, он совсем больной, еле дышит, ходит с трудом. А потом, «встал с печи», смастерил кистень — махнул рукой — все китайцы в ряд лежат... Илья Муромец. Вот решил автор написать серьезную, «взрослую» книгу, а, вот в такие моменты, опять «скатывается» на детско-подростковый уровень.

Из героев мне был интересен один — Чек-Человек. Сумасшедший старик-философ. Он хоть живым получился, смешной и грустный, по-своему. Нелепый, но, реальный. Но, это, всего лишь, эпизодический персонаж.

Печально.

Но, это мое личное мнение.

Много положительных и восторженных отзывов.

Повторюсь, не такой книги я ждал от Э. Веркина. Опять же, это только мое личное мнение, но, не его жанр и стиль. Понятно, что хочется писателю перейти на иной уровень, писать сложные и серьезные книги для взрослых. Но, зачем? В своей нише, на мой взгляд, Э. Веркин — один из лучших и самых ярких писателей. А фантазии на тему футуристических японских прогнозов меня не очень заинтересовали. Впрочем, как и быт фантастических каторжан.

Есть отзывы, которые можно писать только взахлёб, пока не стыдно, поэтому сразу карты на стол — роман «Остров Сахалин» Эдуарда Веркина — лучшее, что я читал из недавней русской прозы. Так неправильно говорить, наверное, про книжку, где по трупам ходят, по трупам ездят бульдозерами и трупами отапливают города, но в неё правда сложно не влюбиться. Ощущения примерно, как после Маркеса: «А что, так можно было писать?» Можно! Выкидывать всю любовную линию, обрывать диалоги и сцены, где хочешь (на самом деле, где нужно, но всё равно в этом — небывалая свобода), вводить фантдопущения за 70 страниц до финала — всё можно и всё будет хорошо (а закончится очень скверно).

Страшно хочется, чтобы Веркина прочитало как можно больше людей и было с кем обсуждать вот эту гиковскую хрень, которую я обычно не перевариваю: откуда у Артёма татуировка, а может то, а может сё, — но в голову не приходит ни одного вменяемого способа вам всем его продать. Чехов+зомби? Ну да, но, видит бог, нет. Блестящая стилизация под Акутагаву? Ага, и толпы немедленно бросились покупать. История про конец света с главной героиней по имени Сирень? Лучше, кажется, не начинать.

Это просто книжка, которая бежит всех ярлыков, которую непонятно на какую полку ставить — то ли к мощным русским старикам, то ли к фантастам из числа самых шандарахнутых. Лично мне придётся впихивать в ряд с самыми любимыми

Все про Чехова да про Чехова. Вообще-то в этом «Сахалине» куда больше от книги В. М. Дорошевича «Сахалин. Каторга». Но не только.

Многие десятилетия японское искусство, – и литература, и особенно кино, – эксплуатирует тему «Гибель Японии». Веркин решил вывернуть ее наизнанку: а ну как в мире останется одна Япония. Разумеется, получилась антиутопия, наиболее плодотворный жанр в современной литературе; есть основания подозревать, что наше время в будущем будут считать золотым веком этого жанра. Велик соблазн только такое писать, да и читать только такое. Только вот оказывается, что получается то уцененный «1984», то его предшественники (Фиалко, Бойе, Хаксли, куда более значительный Замятин и пр.), то уж просто «Град обреченный».

Однако здесь не то, – здесь то, что Набоков уложил в одну строку: «И понял я, что я в аду». В этом аду с трудом можно выжить, хотя в таком мире кому это захочется, кому нет. Доказывать, что это хорошая книга, бесполезно. Сожалею, что не могу поставить больше десятки. Подобное пишу впервые за последние лет десять. Не зря роману ставят то десятку, то единицу, притом примерно поровну. Книга решительно делит читателей на своих и чужих: случай редчайший.

Если это экранизировать, то выйдет не хуже, чем «V – значит вендетта» или «Эквилибриум», причем без сладкого хэппи-энда, который там ради проката прилеплен. Но в артхаусе такой фильм провалится, а для большого экрана денег не дадут.

Земной поклон автору.

ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ЗОМБИАПОКАЛИПСИС, ИЛИ ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЭДУАРДА

Настоящая фантастика – о будущем. В принципе, вообще настоящая литература должна быть о нём; но фантастика – в первую голову.

Весьма трудно при этом видеть в грядущем позитивные картины: достаточно пролистать новостные ленты или, если вы храбрый человек, включить какую-нибудь «Россию 24» на полчаса (свят-свят-свят) – сразу исчезнет вера в человечество и его перспективы.

Нет, году этак в 1963 членам Союза писателей СССР было легче: космос почти наш, саженцы для марсианских яблонь заготовлены, американские империалисты загнивают; будущее было незамутнённым, как текст «Программы КПСС», по которой мы уже с 1980 года живём при коммунизме То есть сорок лет вокруг – рай, Утопия, Солнечный город.

И очень тяжело, невозможно, физически больно признать: будущее не свалится победой в лотерее, его не пришлют из «Али», не объявят приказом коменданта (хотя, конечно, объявить могут – рупоров, спаренных с пулемётами, хватит). Его надо… Даже не заслужить. Его нужно выродить, вылепить из собственной плоти, обильно политой собственной кровью.

Унавозить поле Армагеддона собой – потому что больше некем. Тогда, быть может, пробьётся росток.

Веркин провёл нас через это. Через Чистилище, через чудовищные картины постапокалипсиса, через смерть, ненависть и мобильное бешенство. Именно так: в крови, задыхаясь в родовых путях, ломая кости прошлого, Человек доберётся, на зубах доползёт до времени обетованного.

Очень трудно верить в Человека, когда перед глазами – миллиарды тщательно выпотрошенных и набитых паразитами, лишённых сердца и души оболочек. Когда людьми топят печи (хотя это нерационально, люди – жидкие, с таким же успехом можно топить огурцами или медузами; но расскажите об этом техническим специалистам нацистских концлагерей).

Очень трудно верить в будущее, когда каждый из нас – это слепой корейский ребёнок, или обгрызенный шаманами мальчик-альбинос (кстати, вполне реальный опыт в современной Африке – отрезать альбиносам уши и пальцы, выбивать зубы и готовить из этого зелья), или негр (независимо от цвета кожи), подвешенный в клетке на потеху толпе.

Очень трудно.

Но Веркин смог. Он смог провести читателя через девять кругов ада; он смог заново пройти сорокалетний путь через пустыню; в его Евангелии Лотова жена тоже обернулась на погибающий Содом – и сожгла в адском пламени синие глаза…

Это очень сильная книга.

Её надо пройти до конца, прорваться сквозь кровь, вонь и пламя – чтобы увидеть Будущее. Чтобы когда-нибудь наши потомки нашли планету Бога у тёплой жёлтой звезды.

И унаследовали царствие небесное.

Низкий поклон тебе, Эдуард Николаевич.

«Остров Сахалин» это очень необычная, атмосферная и печальная история. История о жестоком постапокалиптическом мире, в котором цена человеческой жизни равна ценности тела, из которого можно наварить мыла или сжечь в топке электростанции.

Роман «зайдет» не всем — его действительно тяжело начинать читать. У Веркина всегда был необычный слог — резкий, как взмах серпа и тяжелый, как удар молота. Литературное воплощение советского герба. Веркин не дает с первых страниц объяснения что, как, кто и где. Что к чему можно понять только страниц через сто. Но и потом автор, с помощью даже одной фразы, может так дополнить мир, что все переворачивается с ног на голову.

Кстати, нашлось место и юмору. Но юмору странному, местами просто абсурдному. А такой он и должен быть в мире «Острова Сахалин».

Не люблю вдаваться в крайности, но «Остров Сахалин», пожалуй, лучший роман в жанре постапокалипсиса за последние несколько лет.

Заявленная постапокалиптика от соотечественника. «Книга года» по версии Фантлаба. Хорошая средняя оценка пользователей данного сайта и отдельные восторженные отзывы. После такого анонса хочется только хвалить, но по обыкновению приходится ругать. Что уж там, я даже сейчас, после прочтения, могу понять, за что можно было положительно оценить российскому читателю «Остров Сахалин»: местных образцов жанра, за которые просто не стыдно, не говоря уже о чем то большем, кот наплакал. На деле же мы имеем довольно средненький роман по всем параметрам. Художественная составляющая откровенно слабая. Когда берешь в руки книгу на родном языке, хочешь получить нечто большее, чем обычно получаешь от переводнухи. С Эдуардом Веркиным такой номер не прокатывает: очень сухой, упрощенный, бессвязный слог, где «отмечается явный доминант образной системы над формой» (цитата из самого «ОС»). Некоторые абзацы и предложения так вообще из серии школьного сочинения «Как я провел лето». В этой связи та же Википедия позиционирует Веркина именно, как ДЕТСКОГО писателя, что многое, кстати, объясняет: было изначально странно, что сорокапятилетний бородатый дядя рассказывает свою историю от лица молодой двадцатидвухлетней девушки. Поэтому кто бы что не говорил, а перед нами в первую очередь подростковое чтиво. Да – вплетенное в конву постапокалиптики, да – временами достаточно жесткое, но все-таки это пресловутый замаскированный «янг-эдалт». Стал бы я читать, если бы узнал заранее – не уверен. По мне, так лучше в очередной раз перечитать приключения Эммы Мухиной от Валерия Роньшина из серии «Детский детектив». Там хотя бы смешно. «Остров Сахалин» добрых 200 страниц начального текста не предлагает ничего кроме тягомотных описаний локального мира и неуклюжего подросткового философствования. На Земле случилась ядерная война, корейцы атаковали США, втянулись другие страны, цивилизации пришла амба. На континентах выживших почти нет, на материке свирепствует мобильное бешенство (читай – зомбаки), островная Япония уцелела, захватила Сахалин и теперь это Карафуто. Туда принимают беженцев: корейцев и китайцев. Туда ссылают преступников из самой японской империи. Русских на всю книгу два с половиной человека. Одна из них – полукровка Сирень – путешествует по острову в качестве футуролога, второй – полусвободный Артем – ее сопровождающий. Попытка резко придать действию динамики через боевые сцены и внезапный коллапс (землетрясение) оборачивается для Веркина провалом: описывать боёвки он совершенно не умеет, нагнетать тревогу тоже. «Я выстрелила. Убила одного. Потом убила второго. Потом убила всех. Такая я, оказывается, меткая». Вот что-то из этой оперы. Джо Аберкромби надрывно хохочет в сторонке. Вообще Веркин, такое ощущение, взял кучу понравившихся ему элементов у разных авторов и в разных жанрах и попытался всё это вплести в свое повествование. Тут и попытка сделать что-то неожиданно жесткое и кровавое в стиле Тарантино (отсюда и мое, возможно, не очень уместное сравнение с Аберкромби). И показать все тяготы выживания в постапокалиптическом мире с ребенком на руках (привет Кормаку МакКарти и его «Дороге»). И «Рассвет мертвецов», и много чего еще. Я бы со своей стороны провел параллели с Паоло Бачигалупи: достаточно общего, начиная регионом места действия и заканчивая беспросветом вокруг. Учитывая, что Бач не так давно выпустил свою собственную «янг-эдалт», было бы неплохо сравнить. Однако в целом у Веркина не получилось. Многое не вяжется.

Начитался отзывов, захотел наконец то отечественного автора в этом жанре оценить. Первую половину книги я откровенно скучал, такой ведь зачин, достойный любой космооперы, но тут одна книга, маленькая, но страницы кончались и все же на 580 из 800 я закрыл книгу. Просто путеводитель по выдуманному миру, очень пространное описание весьма неправдоподобных тюрем, быта и бесконечных

«Лучшее, захватывающее, нешаблонное, странное, неожиданное…» такими эпитетами наградили роман коллеги-лаборанты, которым он понравился. Несомненно, вещь перед нами не совсем рядовая. Возможно, даже совсем «не». Но назвать ее неким откровением, или расценить, как новое слово в современной русскоязычной SF, не могу совершенно. Даже инаковости, за которую я обычно добавляю балл, не хватило. Этот самый – седьмой – балл набежал только благодаря печальной философичности финала.

Идем дальше. Посмотрим на премии, полученные «Сахалином…». Из номинантов-финалистов, который роман Веркина опередил, ему, как минимум, не уступают (а я читал не всех конкурентов) «Чужая земля» и «Рунные витражи» (Книга года по версии Фантлаба), «Блудный сын» и «Отражение» (Лучшая отечественная книга от журнала «Мир фантастики»). Так что, остается «Час Быка», вручаемый за «самое социально-ориентированное произведение». Здесь, да, здесь, пожалуй, и не поспоришь.

Как не поспоришь и с тем, что жанров и сюжетных ходов намешано в романе множество, как и стилистических калек с других писателей. Только навскидку, кроме уже упомянутого коллегами Пелевина («В память об этом дне, и чтобы не гневить духов, русские названия городов, рек и островов были сохранены, а всем русским беженцам, уцелевшим в Войне, назначили усиленный паек»), здесь можно найти и вполне себе дивовские нотки («Но шли годы, лета и зимы, тайфуны и туманы, и теперь у префекта ревматизм и люмбаго, у него нет жены и детей, и вся его жизнь прошла здесь, в заботах и мечтах. Постепенно забот становилось все больше, а мечтаний все меньше…»), и турбореализм Лазарчука («Будущее, чтобы состояться, должно отрицать прошлое. То есть, настоящее для нас. И задача практикующего футуролога – определить векторы вторжения грядущего…»), и даже экзерсисы в духе Проханова («…но в метафизическое пространство Империи до сих пор не включены в силу того, что… не были приобретены надлежащим путем – ни завоеваны силой оружия, ни присоединены мощью экономики, ни отторгнуты хитростью дипломатии… сакрально они не могут являться полноценным уделом императора»).

Впрочем, полученная эклектика вполне себе читабельна и любопытна. Как любопытен и смоделированный (пусть исключительно волей автора) мир. Как любопытно ждать, что ждет героев за поворотом, как… Претензия у меня, по большому счету, одна. Даже не претензия. Факт, строго не позволяющий мне оценить роман выше, чем на «четыре с плюсом». (Да и эта оценка – с натягом).

Я имею в виду затянутость, наигранное равнодушие, заунывность повествования. Уже на исходе четверти книги это начинает… не раздражать, нет. Но мешать, путаться «под ногами» и в мыслях. И это ощущение замедленности, тягучести никуда не девается, даже когда спокойную «этнографическую» экспедицию сменяет жесткий, беспощадный квест на выживание. Да, легко допущу, что это плод направленной имитации, что все так и задумано, и что Веркин заслуживает исключительно оваций. Недаром же он устами гг заявляет: «Футурологи – фаталисты. Как и все японцы, впрочем». Но собственные-то ощущения никуда не деть!

Резюме. Вполне приличная книга, которая может понравиться любому поклоннику пост-апа, пост-модерна и т. д. (смотри жанрово-тематический классификатор ФЛ). А может и совершенно не понравится любому поклоннику пост-апа, пост-модерна и т. д… Далеко не тот роман, про который я рискну сказать: обязателен к прочтению

P.S. Предлагаю писателям-фантастам новую профессию персонажей: «боевой футуролог»))).

Странное, неожиданное чтиво, к которому необходимо подготовиться. По количеству грязи, вони и запущенности, царящей на протяжении почти двадцати авторских листов, впечатления можно сравнить с мизансценой германовской культовой постановки «Трудно быть богом». Парадоксально, что к такому сеттингу быстро привыкаешь, и не испытываешь брезгливости.

«Остров Сахалин» невероятно сложен… и очень прост; в нем мало красок и еще меньше эмоций на фоне кричащего реализма, умирающей от стыда и ярости цивилизации. Это роман-репортаж, как редкий, маловостребованный жанр – между памфлетом и антиутопией. Его стиль, провокационный в плане «равнодушного» присутствия автора, в моем понимании сравним с моделью описания путешествий Гулливера на остров Лапуту и страну гуигнгнмов. Только здесь главгером выступает скромная девица, вооруженная не хуже Лары Крофт и проявляющая абсолютное хладнокровие при виде трупов, расчлененки, агонии, судорог умирающих от болезней и насилия. Она может бояться или иронизировать, но не испытывают омерзения от ужаса окружающей вакханалии, ее не смущают разлагающиеся трупы. Миссия Сирени(ГГ) – изучать, анализировать, сопоставлять. Это дикая бессердечная кукла, прошедшая спецподготовку убийца или свихнувшаяся фанатка футурологии? Такими вопросами, возможно, озадачен читатель в моем лице.

Я вновь пытаюсь проникнуться идеями автора, сформировавшего настолько абсурдный социальный конфликт международного масштаба, что невольно веришь во все происходящее, как веришь в две первые мировые войны и кошмарные результаты исторических катаклизмов. Этот мир сошел с ума после катастрофы (техногенной, мутагенной, гонок на выживание… неважно), и лохмотья, обрывки людской массы сосредоточились в условном дальневосточном регионе.

Необычный постап, непривычный в плане отсутствия сверхмонстров, кошмарных чудовищ и постоянного противостояния изуродованной природы и остатков человечества с лихвой унифицирован грязью, болезнями, убогим прозябанием, голодом, возведенным в ранг конфессии. Уродливые проявления отчаяния погибающего разума воспринимаются, как должное, как безусловный итог радикализма всепланетных шалостей.

Шокирован? Скептически усмехаюсь? Подавляю зевок равнодушного читателя?

Или унижен, обескуражен, возмущен?

Нет… все вместе, все чувства одновременно сплетаются и шипят.

Эдуард Веркин долго и старательно специализировался в детских ужастиках, совершенствовал профессионализм на приближающейся к трэшу самобытности пограничного беспокойства. И вот результат: книга, которая никого не оставит равнодушным. Потому что в ней максимально честный прогноз субъективного футуролога.

«Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промёрзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губернии, а южная — Крыму. Длина острова 900 вёрст; наибольшая его ширина равняется 125, и наименьшая 25 верстам. Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании.»

А.П.Чехов «Остров Сахалин».

В отзыве, набравшем на сегодня наибольшее количество баллов (38), сделано несколько особо ценных наблюдений, касающихся девушки по имени Сирень. Вот первое из них: «... умеет обращаться с оружием и великолепно выпутывается из любых ситуаций. Все встреченные ей люди относятся к ней с уважением и пиететом, предоставляют транспорт, ресурсы, поят дефицитным чаем и охотно идут на философские беседы.»

Здесь верно только про оружие, ситуаций же, из которых она выпуталась бы самостоятельно, в романе просто нет — если бы не Артём, её путешествие закончилось бы где-нибудь между Углегорском и Александровском. Что касается уважения и пиетета, так администрация острова, государственные служащие и японские офицеры это далеко не все люди, с которыми встречается Сирень, есть среди её собеседников и те, кто не хочет отвечать на её вопросы (особенно на вопрос «Что вы думаете о будущем?»), есть и те, кто мог бы её убить или похитить, и обязательно сделал бы это, не будь рядом Прикованного к багру телохранителя.

Второе ценное наблюдение, сделанное отзывистом ещё более удивительно. Это — «отсутствие у неё эмоций, реакций и вообще каких-либо человеческих проявлений. У неё нет слабостей, страхов, фобий, вредных привычек, увлечений и, что хуже всего, эмоций. Казалось бы, она путешествует по безумному выморочному миру, наблюдает закат человеческой расы, но это никак на ней не отражается.» Автор отзыва предвидит возражения и предполагает, какими они будут, но лучше всех ему возражает сам Эдуард Веркин: «Артём молчал и выглядел спокойным. Я же пребывала в смятении. Я находилась за гранью смятения, в карте моих эмоциональных реакций не находилось нужного образца, я не знала, как себя вести. То, что случилось со мной в последнее время... Наверное, если бы рядом со мной не было Артёма, я бы кричала. Артём это понимал.» Если бы отзывист прочитал роман не по диагонали (или через страницу, есть и такой способ), ему не пришлось бы сочинять собственную фантастику по поводу Сирени.* А так у него всё выглядит убедительно, поэтому, видимо, не читавшие роман высоко оценили этот отзыв.

Ещё одна, последняя цитата из того же отзыва (который очень помогает мне в написании собственного): «Ближе к последней четверти книги цель вроде бы проступает, проговаривается вскользь – оказывается, герои хотят выбраться с Сахалина.» Выше отзывист написал, что у похода по Сахалину нет явной цели, и с этой его выдумкой я спорить не буду. Но вот только что приведённое утверждение («цель ... проговаривается вскользь») вообще ни в какие ворота не лезет. Да они предпринимают героические усилия, чтобы выбраться самим и спасти детей! Отзывист этого не заметил, как не заметил, очевидно, и причин, которые им мешали, причин, которые привели к тому, что Артём повторил подвиг учителя Януша Корчака.

Но роман написан плохо (плохо — понятие слишком ёмкое, что значит плохо, если от книги оторваться трудно? скажу конкретнее — неаккуратно он написан и даже очень), и это единственное, в чём я с вышеупомянутым господином согласен. Кавардак в романе, пусть даже устроенный намеренно, с целью отразить кавардак, царящий на острове, всё же неуместен. Когда главное лицо Сахалина (префект) говорит, что «до Углегорска и до Александровска ... железнодорожных дорог пока нет», а через сутки Сирень и Артём выходят из поезда на перрон Углегорского вокзала, то о чём это говорит? Префект не в курсе или автор напортачил? Чтобы ответить на этот вопрос желательно было бы узнать, как герои романа добрались от Углегорска до Александровска, а это подальше, чем от Холмска до Углегорска. Автор заболтал эту проблему интересным и совершенно не нужным для сюжета лирическим отступлением о секте ползунов. После разговора с руководителем секты Сирень и Артём сразу, как по волшебству, оказываются в Александровске. Складывается впечатление, что ехали в том же вагоне и добрались без проблем, так что и говорить не о чем. Это подтверждается словами каторжного, который плывёт по Тыми на байдарке — «возможность уехать на поезде пропала после первого сильного толчка». Раз пропала, значит была, и, стало быть, префект не знает важнейших подробностей жизни острова.

И тогда вопрос — почему Автор этого не замечает? Правда, он и куда более важных вещей не замечает, например, откуда у Сирени ребёнок, если между ней и Артёмом ничего не было? Иначе говоря, мне очень не нравится такая манера повествования, когда некоторые существенные события нужно выискивать между строк, испытывая при этом ясное ощущение, что эти события и между строк не происходили.

Всё это ещё терпимо, куда более странной мне показалась история слитка рения, очень дорогого раритета, полученного Сиренью от патэрена Павла. В эпилоге Сирень совершает труднообъяснимый поступок — вместо того, чтобы передать измученному дождём человеку в клетке проплывший мимо него кусок пластика, она отдаёт ему свой макинтош (вернее то, что от него осталось), предварительно достав из кармана «звёздную медь», «кусок тусклого серого металла, овальный, с ямками от пальцев.» Нет никаких сомнений в том, что это тот самый кусок рения, который не очень давно (читатель ещё не забыл, когда) Сирень отдала помощнику капитана сухогруза за небольшое количество питьевой воды; а этот, обмененный на воду, кусок был незадолго до обмена на воду выброшен Сиренью в море («Артём спросил: «Зачем?»). Вот и я спрашиваю Автора (Веркина) — зачем он плёл эту дырявую сеть? кого хотел в неё поймать? Почему Сирень говорит в эпилоге, что через сорок семь лет металл всё ещё будет у неё? Да за такой срок она десять раз успеет кому-нибудь этот слиток подарить или продать. Автор уверен в том, что это волшебный слиток, всегда возвращающийся к владельцу? Так это и задумано?

Да, такой вот приключенческий роман мы тут обсуждаем. Много в нём и отличных мест, мастерство Автора в описании драк и перестрелок несомненно, но особенно привлекают неожиданностями японские сахалинские тюрьмы, которые не имеют ничего общего с тюрьмами российского Сахалина, описанными Чеховым. Японцы превратили свои тюрьмы в произведения искусства. Стаканы Александровской тюрьмы, негр в болтающейся над камерами клетке в тюрьме Углегорска, а построенная гениальным архитектором тюрьма в Южно-Сахалинске** это настоящее строительное чудо и, следовательно, блестящая идея Автора романа, заключающаяся в литературном воплощении фантазий гениального художника (к сожалению, он так и не смог остановиться на каком-либо одном варианте названия этой тюрьмы и называет её в романе то «Летний воздух», то «Лёгкий воздух» так же, как один майор в романе то и дело превращается в полковника и сразу же обратно в майора).

Но в то же время изложенная Автором (даже странно, что тем же самым) история начала и хода Третьей мировой войны представляет собой такой жалкий детский лепет, который любого военного аналитика заставит схватиться за голову. И опять-таки но... Но описание послевоенной ситуации, когда на земле никого, кроме Японии, принимать в расчёт уже нет надобности, содержит интересные подробности. Например, то, что японцы сохранили на Сахалине русские географические названия, а их крупная военная техника названа известными американскими именами (миноносцы «Энола» и «Мак Артур»)***.

Ещё пара замечаний и «летопись окончена моя».

Много в романе говорится о футурологии. Говорится очень серьёзно — цель экспедиции, как-никак, связана с идеями профессора, научного руководителя Сирени. Но однажды Автор совершенно недвусмысленно даёт понять, чего стоят все эти разговоры. Сирень рассуждает так: «Общество, в котором нет детей. Общество, в котором вырваны малейшие ростки завтрашнего дня похоже на заполненный пустотой цилиндр барометра, который с тончайшей отдачей реагирует на изменения в окружающем пространстве. Именно в таком звенящем вакууме корпускулы грядущего особенно заметны, как заметен алмаз, угодивший в золу. .... Профессор, безусловно, гений.» Этот образчик ярко выраженного словоблудия (ясно, что Веркин издевается) показывает, чем на самом деле заполнены мозги этих, т. н. футурологов — примерно тем же, чем и цилиндр барометра. А в остальном они, конечно, прекрасные люди.

Второе замечание касается всё той же необычной, т. е. очень мало кому из писателей свойственной манеры Веркина за красивым многоглаголанием скрывать тот простой факт, что описываемое элементарно невозможно физически. Чек (вообще-то он много врёт****, но тут-то вроде бы нет смысла) рассказывает страшную историю из детства Артёма. И, заканчивая рассказ, вспоминает такой эпизод. Мальчик лежал у стены с переломанной спиной. Чек принёс ему «ведро гладких круглых камней и высыпал их под матрас ...» и ушёл. «... вечером он обнаружил столб, построенный из окатышей. .... Столб уходил под потолок. Через полгода он [Артём] смог подняться на ноги.» Не скажу, что так написан весь роман, но чем-то он всё-таки похож на тот отзыв, несколько цитат из которого я приводил выше.

*) Отзывист сравнивает Сирень по эмоциональности с Терминатором. Это стопроцентное свидетельство в пользу моего предположения о способе, которым он читал книгу. Однажды в очень напряжённый момент Сирень не смогла от волнения поменять магазин пистолета, руки дрожали. Может быть автор этого чудовищного по количеству неправды отзыва считает, что у Терминатора могли возникнуть сходные проблемы, может быть (чур меня!), он и «Терминатора» не читал или не смотрел!?

**) Читая об этой тюрьме, есть смысл посмотреть цикл гравюр Д. Б. Пиранези «Тюрьмы». Об этих гравюрах и вообще о творчестве Пиранези очень хорошую книгу написал А. Ипполитов. В его книге есть все листы цикла «Тюрьмы».

***) Миноносец «Энола» занимается в романе делом очень похожим на то, что сотворил американский бомбардировщик с почти таким же названием 6 августа 1945 г. (почему-то японцы «потеряли» фамилию матери командира экипажа). Миноносец «Мак Артур» (у нас принято написание Макартур), названный в честь генерала, принявшего капитуляцию Японии, представляет из себя последнее слово кораблестроительного искусства. Так в романе показаны два вида народной памяти — японский народ помнит своего главного врага (а есть ещё и обряд «мордования негра»), и, конечно, не забывает друзей, ведь в начале Третьей мировой Россия предотвратила удар корейских ракет по американским базам в Японии, что спасло, естественно, не только и даже не столько американцев. «Ваши предки так много сделали для нашей страны...» — говорит Сирени чиновник в Холмске.

****) Интересный пример такого вранья. Речь идёт о Нитях Хогбена открытых до войны. «За две недели до первого удара — уточняет Чек — я помню, я был там, на Русском, там чудесные подземелья...». И сразу же вспоминает, что «первую установку [использующую это открытие] построили буквально за месяц до войны, торопились очень.» Ну, Чеку простительно, он такой, но Автор романа вроде бы ничего против не имеет, что, как минимум, странно.

PS. В аннотации на обложке говорится, что Автор трепетно чтит Чехова. Не верю. Будь так, Сирень, как частично русская, обязательно побывала бы у памятников Антону Павловичу в Южно-Сахалинске и Александровске. Ну, хотя бы к одному из них её бы направили представители администрации этих городов. Но, нет. Разглядывает она только плохо сохранившийся памятник неизвестно кому (Чек, который должен бы это знать, молчит) в посёлке Огоньки. Между прочим, в этом посёлке действительно существует гора Влюблённых.

Как-то не верил, что могу уже чему-то искренне удивляться! Лучшее, что я читал в этом жанре,пожалуй, с десяток лет!! А случайно узнав,что автор еще и творец «Бога калибра 58», то просто обмер в экстазе. Много всего намешано, но с каким вкусом и претензией. Спасибо!

Прекрасное далёко: материк закрыт, там все заражено, сожжено и смертельно опасно. Есть Япония, где опрятная бедность, достойная старость — вон бабай продает на улице пирожки, за ним бегут дети, а вон кафе, где собираются начинающие поэты — в общем и целом — приличная, пристойная жизнь, милые уютные картинки. А есть Сахалин-Карафуто – где живут, в основном, неяпонцы, где в одном месте съели всю землю, потому что есть было больше нечего, где добывают рений для японской промышленности, куда высылают самых страшных преступников, жизнь не стоит ничего, или очень дёшево, или что-то стоит, если из человека можно сделать что-то целебное, ну там, амулет или лекарство. С острова можно выбраться, переселиться в Японию, перебраться, примерно как из ада в рай, но только если ты японец по рождению, или имеешь особые заслуги перед Японией. Бытие на Сахалине предельно ужасно и безобразно. Предел этот настолько близок и осязаем, что существенно влияет на будущее. Понимающий и обученный специалист может уловить ответную реакцию и попытаться понять, что же там, за горизонтом, в этом будущем — так считает знаменитый японский футуролог. Он вдохновляет, возвышает своими идеями. Студенты им восхищаются, практически боготворят. А ученица профессора — Сирень отправляется на Сахалин, чтобы попытаться уловить и зарегистрировать отклик будущего. Фиксируй эти отклики, Сирень, побыстрее, и беги. Беги, рука об руку с Артёмом, у которого сверхъестественное чувство равновесия, и который, кажется, может построить каирн, ведущий, прямиком в небеса. Беги, что есть сил, прихватив трех маленьких слепых мышек, выпавших из райского сада, что ли, где поют птицы. (Какие ещё птицы? Их давно никто не видел). Беги, вместе с маленьким мальчиком-альбиносом, очень ценным, в прямом смысле этого слова, для своей общины. Артем и Сирень супергерои, конечно, но они устали, как же они устали. Лови, расшифровывай отклики будущего, если это возможно, если будущее вообще есть.

Этот безумный бег, встречи с обитателями Сахалина, ночные разговоры с Чеком, который помнит старую, довоенную жизнь, опять бег – дает ощущение ускользающего сквозь пальцы бытия, которое вот-вот окончательно ускользнет, высыпется и перестанет быть, и горизонт будущего все ближе и ближе, как средневековый край Земли, еще шаг – и упадешь в бездну.

Я вот не очень-то добрый человек, и в определенный момент мне хотелось, чтобы от тектонического сдвига и запущенных ракет среагировала какая-нибудь самая-самая последняя несработавшая оружейная шахта, и вотвам, получите свою уютненькую генетически-правильную Японию. Будет ласковый дождь, пусть, вон, морские котики эволюционируют, говорят, радиация способствует. Но Эдуард Веркин хороший писатель, и «Остров Сахалин» — хорошая книга. А хорошие книги для того и нужны, чтобы делалось стыдно за свои нехорошие мысли.

(А око за око, все же, было отдано.)

P.S.

И как ни странно, в книге есть юмор, фирменный веркинский — юмор на фоне Армагеддона.

P.P.S. Эта книга — как октябрьский эль, куда всяческие жучки и засохшие листья попАдали с такой дивной избирательностью, что трудно различать нестыковки и не нестыковки. Но это заставило внимательнее читать «Остров», обращать внимание на мелочи, перебирать, приставлять друг к другу кусочки и думать: а вот здесь – это что? Специально или нарочно? И как теперь узнать где что? :) Только построчным сравнением, если, конечно, переиздадут «Остров Сахалин» с пометкой: «отредактировано и исправлено».

Р.Р.Р.S. Через пресловутый макинтош :) я перебралась не с первого раза, но уж если и сам Антон Павлович поминал свое кожаное пальто добрым словом: «После 5–6 дня начались дожди при сильном ветре. Пошло в дело кожаное пальто, спасавшее меня и от дождя и от ветра. Чу́дное пальто…

О, милое кожаное пальто! Если я не простудился, то обязан только ему одному. Когда вернусь, помажьте его за это салом или касторкой» , то что уж говорить про Сирень!

В ялтинском музее Чехова, кстати, можно полюбоваться на этот предмет одежды.

Да здравствует макинтош! :)

Великолепно! Захватывающее! Мрачно! Безнадёжно! Остроумно! Чего стоит только одно имя главной героини — Сирень! Во времена когда весь мир катится в тартарары по дорогам Сахалина путешествует милая девушка с этнографической миссией — трудно представить более глупого и в то же время более важного задания, чем её наблюдения за этносом острова...

Мои впечатления от этой книги, сродни впечатлениям от хорошего коньяка — чем больше выдержка, тем лучше. Прошло уже больше месяца, а я всё ещё не могу отойти от Острова Сахалин. Всё вспоминаю и вспоминаю...

P.S. Возможно, некоторые сочтут концовку немного оптимистичной, или же, вообще, как хэппи-энд ))) Люди, дайте на вас посмотреть ))

Каюсь, чеховский «Сахалин» в свое время прошел мимо меня, поэтому никакого «парафраза», указанного в аннотации, я не ощутил. Есть такие книги... Их, к сожалению, в последнее время все меньше и меньше... Которым веришь сразу. Даже при наличии небольшого фантастического допущения (в нашем случае — МОБ, я считаю). И толпы отчаявшихся людей, и печи, работающие на пропитанных «отработкой» трупах, и тотальный экоцид, и варварская разработка недр — это, мне кажется, не фантастика, это больше прогноз! И прогноз совершенно неутешительный, а оттого и правдоподобный. Напрасно некоторые рецензенты сетуют на «картонность» и отсутствие каких-либо эмоциональных качеств главных героев: Сирень в самом начале книги позиционирует себя как бесстрастного наблюдателя, что, в целом, ей и удается. Если не считать финала... Некоторая «камерность» сюжета (место действия — остров, пусть и не самый маленький) с одной стороны, умаляет картину послевоенного постапокалипсиса, но с другой стороны — детализирует кошмар. Поневоле возникает мысль: если на этом клочке суши творится подобное, то что же происходит там, на Материке? Рекомендую к чтению.

Что такое «футурология» как научная дисциплина, мы все знаем. Но не каждый задумывается о том, что любая постапокалиптика: письменная или экранная — тоже есть футурология. И вообще, мир меняется здесь и сейчас, в самый данный момент сходятся прошлое и будущее, как... Нити Хогбена. И мы все своего рода футурологи. Вы ведь, когда прочитали оглавление, догадались, что это будут не просто путевые заметки, а нечто большее — роман про будущее, которое возникнет внезапно и пройдется по героям санирующим огнем?

Книга оказалась, наверно, первой, которую мне захотелось перечитать сразу после прочтения.

8 из 10 баллов. Не 10, потому что:

(-1) — за «мясной» реализм (не верю);

(-1) — за то, что одного из первостепенных персонажей вводят после середины книги (не люблю).