Александр Житинский «Плывун»

Герой повести «Лестница» Владимир Пирошников не только выживает внутри странного дома с бесконечной лестницей, но и заводит в нем свой собственный бизнес — книжный магазин. Правда, с момента заселения героя повести в доме начинают твориться весьма странные дела: он буквально проваливается под землю, каждый день теряя в высоте по одному сантиметру. Бывший «цокольный» этаж превратился ныне в третий подземный уровень. И дело на этом, похоже, заканчиваться не собирается...

Если первая часть еще как-то казалась интересной и захватывающей, то с ее продолжением всё обстоит с точностью «до наоборот»: интрига как таковая существует только на первых двадцати-тридцати страницах, а потом превращается в занудную историю об отбросах общества, пытающихся выжить в условиях неминуемой катастрофы. Совершенно ясно, что «аномальный дом» — это явная аллегория на современную Россию, растерявшую все былые лавры и величие. А под отбросами, соответственно, понимается ее многонациональное население. На этой условной модели автор пытается показать нам все проблемы, сотрясающие страну и грозящие ей полным развалом. Правда, некоторые аллегории я так и не сумел понять. Если сам Плывун еще как-то можно ассоциировать с остальным миром (или течением времени), то вот «зону нулевой гравитации» сложно отождествить с чем-то реальным и хорошо знакомым. Этажи дома — это своеобразная иерархия социальной системы: элита живет на верхних ярусах, а остальная голытьба — в подвале, который некогда был первым этажом. Все персонажи повести — те же модели, только не единичные, а массовые. Например, пресловутая Подземная Рада — это пародийный образ Украины, которая с 1991 года не упускала возможности воткнуть свою «палку» в российские «колеса». Занятия жителей дома также отражают наиболее яркие увлечения россиян эпохи «лихих 90-х»: тут вам и мистики типа Джуны Давиташвили, и вечно бледный юноша Август, похожий на молодого Бутусова, и старый еврей Залман, в котором можно найти черты как Ельцина, так и Абрамовича. А также целая россыпь более мелких персонажей — от весьма агрессивных кавказских «хачиков» до плохо говорящих по-русски среднеазиатских гастарбайтеров. Весьма пёстрый этнический состав, который никак не может жить в мире и согласии. Поэтому дом изначально обречен на исчезновение — его не спасут ни паранормальные способности главгероя, ни искусственная антигравитация Браткевича, ни финансовые вливания таинственного Джабраила (интересно, а кто прячется под этим псевдонимом в реальности?). Концовка нам практически известна заранее — в основных деталях, конечно. Неясно, что автор замыслил сотворить с жильцами и главгероем — даст ли им возможность выскочить из уходящего под землю строения или же, наоборот, позволит ему утянуть их всех за собой в глубины Ада. Смысл аллегории понятен: все многонациональные государства в истории были недолговечными и быстро распадались на мелкие фрагменты. Так было с Великим Римом и державой Александра Македонского, с Золотой Ордой и мифической Атлантидой. Советский Союз стал просто крайней точкой в этой исторической цепочке. Крайней, но далеко не последней. Похоже, мы так и не сможем стать единой нацией, у которой будет общий интерес и единые цели. А, значит, нас ждут вовсе не звездные россыпи Вселенной, а мрачные подземелья своей собственной планеты. Недаром в самом финале все выжившие жильцы «аномального дома» направляют свои стопы не в арену стадиона, а в православный храм — замаливать свои собственные грехи.

------------

РЕЗЮМЕ: аллегорическая история жизни «аномального дома» по имени Россия. К сожалению, не совсем серьезная и ужасно скучная. Тому, кто дочитает ее до конца, полагается премия имени кота Леопольда — за проявленное терпение и настойчивость.

Последняя повесть Александра Житинского формально является продолжением «Лестницы». Но в персонажах «Плывуна» трудно узнать сильно постаревших героев первой книги. Скорее напрашивается сравнение с «Потерянным домом». Даже место действия одно и то же — юго-западный угол Петроградской стороны в промежутке между Тучковым и Биржевым мостами. И население дома Пирошникова отличается от жильцов дома Демилле ровно настолько, насколько сегодняшнее общество отличается от общества восьмидесятых. Перестроечный дом умел летать. Постперестроечный врастает в землю, выползает из нее, снова врастает, наклоняется под разными углами. Летать уже не получается.

В целом «Плывун» сделан на среднем для Житинского уровне. Книга честная, умная, неполиткорректная, легкая, ироничная, не во всем удачная. Нет только той радости жизни, которая била через край в ранних книгах Житинского.

По сюжету герой повести Пирошников получает способность влиять каким-то образом на движения своего дома. Пирошников — обычный немолодой петербургский интеллигент. Не слишком успешный, в меру порядочный, жизнелюбивый, добрый, непрактичный, слабовольный и при этом достаточно упрямый. И каждое его действие, и каждое бездействие приближает момент катастрофы. Он пытается проводить с домом беспорядочные эксперименты. Почти каждый такой эксперимент ухудшает ситуацию. Он пытается устраниться, рассчитывает на естественный ход событий, и дело быстро идет к катастрофе.

Финал «Потерянного дома» безрадостный, но подчеркнуто открытый. Финал «Плывуна» лишен почти всякой надежды. Может, хоть следующее поколение сумеет исправить то, что натворило наше.

Существует множество разновидностей стёба, уважаемый потенциальный читатель. И все они – в той или иной степени – претендуют на некую степень ироничности или даже «сатиричности». Так вот, уважаемый потенциальный, на одном полюсе оного множества – граф Салтыков-Щедрин, а на другом – тексты, подобные этому.

При всей язвительности сатиры графа и его провокационных высказываниях (типа приписываемой ему фразы «…если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют…») он любил Родину, Россию – безоглядно, безвозмездно и безапелляционно. Его персонажи – это да, социальные язвы, именно тем и знаменит. Но Россия во всех его текстах – аки незыблемая ценность, которая терпит оные язвы с безграничным смирением и состраданием («…Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо кроме России…»).

Сей же текст — что перед тобой, уважаемый потенциальный читатель – просто зоопарк, паноптикум, собрание образов «гибнущего социума». Дом, уходящий под землю – такой, весь из себя, стёбовый аналог, типа, гибнущей страны. И этажи оного дома – своеобразные оттиски социальных страт, слоев. Любви же в оном тексте – в каком бы ни было её виде — чистой воды ноль. Это – стёб. Просто — стёб.

Но с архивной точки зрения – в качестве упомянутого выше собрания, коллекции, паноптикума – почему бы и нет. Рукописи – как известно – не горят. Во всех смыслах