Эдит Уортон «Эпоха невинности»

Только календарь меняется.

Удивительно, как в мире ничего не меняется, только иногда приобретает новые формы. Нам кажется, что мы изменились, но возьмёшь в руки книгу другого века — и глазик дёргается: как ничего на самом деле в человеке не поменялось, он всё так же готов осуждать и рвать тех, кто делает не так, как придумало общество. Причём старое общество, закостенелое. И как каждый раз, глядя на молодых, поколение старше думает, что молодежь получила больше них. Может, просто уже оторвать лапки закостенелым от того, что не даёт быть счастливым? Но так вопрос уже несколько веков не стоит.)

Вот чем прекрасна классика, пережившая свою эпоху, — так тем, что в ней мы можем увидеть своё настоящее, прояснить его через описанное прошлое. Например, в «Эпохе невинности» мы заглядываем в XIX век и видим там те же вопросы, на которые мы продолжаем искать ответы в дне сегодняшнем: про выбор, про честь, про свободу и про цену, которую мы готовы платить за свои решения. Мы видим там закрытое элитное общество и понимаем, что глобализация, которая нам помогла открыться, на самом деле — такой же круг с правилами и осуждениями, просто теперь это стало более глобально и не измеряется пятью семействами. Или роль женщины: разорвать этот порочный круг, где определяется, что её жизнь ограничена браком, детьми и светскими обязанностями, не так-то и просто, учитывая, что сейчас настаивают опять именно на этом, заявляя, что право на карьеру, свободу самовыражения и личную независимость — это от лукавого. Порой, что страшнее всего, это делают сами женщины — и как-то им совсем не в помощь вот такие книги, показывающие, как это на самом деле убого — жить именно так, в кругу, где ты — ваза, немножечко говорящая. Или когда внешнее соответствие ожиданиям важнее внутренней правды. Это удивительно, но это до сих пор в ходу (возьмём злополучную Южную Корею, где айдолы и пукнуть не могут), казалось бы, разводы, переезды, смена религии или пола — личный выбор, не табу, но ведь на самом деле — нет. Ведь чуть что, даже не к знаменитым людям в постель до сих пор лезут и осуждают, осуждают и, кажется, опять сажают. Просто, опять же, это перестало ограничиваться пятью семействами — теперь у нас это в мировых масштабах.

Давайте кратенько пробежимся по роману, чтобы понять, вспомнить (кто не читал — наверняка фильм смотрел) или узнать, о чём там идёт речь. С одной стороны — это история неслучившейся любви, с другой — это:

«Понятна ли сегодняшним зрителям их нравственная чистота? Опросы свидетельствуют, что да; хотя это сродни ностальгии — по безгрешным временам, давно ушедшей эпохе невинности.»

Возможно, я не полностью согласна со словами Марии Белявской, которая написала послесловие к книге, но точно могу сказать, что люди хотели быть безгрешными и всеми способами этот миф безгрешности в себе поддерживали.

Ньюленд Арчер — главный герой, представитель высшего общества Нью-Йорка 1870-х годов, собирается жениться на юной и благовоспитанной Мэй Велланд. Всё кажется устроенным, пока в город не возвращается графиня Эллен Оленска — кузина Мэй, женщина, сбежавшая от мужа с помощью другого мужчины, да ещё и жаждущая развода! Она — та самая «инаковость», которой в приличном обществе не место. Ньюленд сначала хочет спасти Эллен от слухов и осуждения, потому что это может повлиять на его Мэй, такую всю лань, трепетно невинную в его глазах (прости, господи, назвать эту женщину невинной — она довольно-таки умна, хитра и даже коварна, просто она не хочет ничего решать, а хочет платьишко; наверное, это для мужчин и есть невинность), а потом он узнаёт лучше Эллен, у которой жизнь не заканчивается выделенной ей зоной, которая умеет и смотреть, и видеть, и быть благородной от разума (не по движению эмоции, а подумав) в ущерб себе, и сам втягивается в невозможное чувство, в котором и свобода, и обречённость. Я подчеркну, что этот роман — не история любви, а история выбора — не между двумя женщинами, а между собой и системой (не такое уж всё и непонятное тут для нашего времени, где тоже стоит именно этот выбор).

И ещё одно замечание по книге. Учитывая, что я несколько раз обсуждала тот факт, что сейчас можно взять книгу, где стоит мужское имя, а получить жанр ромфанта, написанный, несомненно, женщиной, то не могу обойти тот факт, что я читаю вторую книгу Уортон и опять думаю: ну надо же, как мужчина отлично пишет метания людей. И не сразу у меня в голове вспоминается, что вообще-то Эдит Уортон — это женщина. Она интересно пишет не с женской эмоциональной оглядкой и не выстраивает повествование как сплошную рефлексию. Её интересует конструкция общества. Как оно устроено, как контролирует желания, как возводит в добродетель покорность и умеренность, как прогибает мужская точка зрения не только женщин, но и мужчин (тут хочется добавить — нагибает). Её стиль точен, для женщины-писательницы даже сух и местами красиво язвителен, но никогда не истеричен и не переполнен излишней витиеватостью, уводящей в дебри женской эмоциональности. «Эпоха невинности» написана, лично для меня, в почти мужской манере: сдержанной, сосредоточенной на анализе, не на чувствах. Я как будто могу сравнить этот стиль и с «Воскресеньем» Толстого (у Толстого проблема серьёзнее, но размышления героя о системе схожи — не сами размышления, а именно как они поданы) и с «Любовник леди Чаттерли» Лоуренса — о том, как преподносится женщина. Как будто Уортон смотрит на всё с мужской точки зрения, просто добавляет совсем немного метаний, которые как будто лучше описывают женщины. И получается мужская книга, когда мужчина знает о метаниях души, и роман от этого как будто более насыщенный (ну, не зря за него Пулитцер дали) — о мире, где каждый жест имеет значение, а вымученный выбор никогда не бывает полностью свободным.

Мне интересно было видеть неизменность каких-то вещей в книге, особенно в конце — про старшее и младшее поколение, которое считалось более свободным, более прямолинейным и более быстрым)))

"— Ну да. Я забыл. Вы ведь никогда ни о чем не просили друг друга? Просто догадывались, что у каждого из вас творится внутри. Компания глухонемых! Просто бред какой-то! Впрочем, я готов признать, что люди вашего поколения гораздо лучше, чем мы, понимали друг друга — и часто без слов. Нам это уже недоступно — просто не хватает для этого времени.»

Наверное, я за быстроту, раз она ведёт к тому, что люди разговаривают ртом, а не догадываются по взгляду, потому что тогда ты человека всё же узнаёшь, а не как герой — один раз услышал свою Мэй и придумал ей того, чего в девушке не было. Сейчас тоже придумывают, но не потому что не разговаривают, а потому что не слышат.

Опять же про то, что женщина право имеет — до сих пор женщина это право отстаивает. Даже грустно-смешно, что до сих пор женщине приходится отстаивать, что она не коза. Потому что только она выдохнет — как у неё это право радостно забирают. Просто удивительная йопатория. Так и тут: женщина говорит, мыслит — но нет, она должна быть замужем за мужиком, который, судя по книге, не только с ней как-то в эмоциональном плане не считался (что на самом деле больно, но недоказуемо), но и в физическом, раз она от него дала дёру. А ей говорят — ну, какой бы он ни был, но он же свой, давай, уезжай к нему. Это как «если бьёт — значит любит». Никого ничто не смущает. Удивительное лицемерие — видеть, как женщина может управляться с финансами, быть независимой от мужчины — и тут же её под любого мужика пихать и в праве мыслить отказывать.

Опять же общество, которое управляет твоей жизнью. Да, где-то люди отстояли своё право на собственный выбор, но где-то до сих пор им диктуют, какими они должны быть, что делать, как выглядеть, что думать и говорить. Да, ты можешь развестись, но ты не можешь пьяным на самокате 500 метров до дома проехать — и не потому что кто-то борется за Дом высокой культуры быта. Да, ты можешь уважать все религии, но ты в определённых странах не можешь высказать своего мнения о её политике — посадят. Причём просто высказать, не делать — за «делать» и так понятно, что посадят. Некоторые вещи люди доводят теперь до абсурда. Да, ты можешь считать себя кошечкой, но ветеринарный врач тебя лечить не сможет. Но мы его захейтим за это, потому что мы отстаиваем свободу... Как я и писала выше: всё те же проблемы, просто новые формы, новые масштабы. И при этом масштаб пяти семейств тоже никуда не делся. Даже если мы уберём общество как что-то большое и оставим только семейство, как в книге тоже было, то мы опять получим наше настоящее. Потому что родственнички очень легко тебе расскажут, что ты должен сделать, для кого и почему. Психология человека не меняется. И никто ничего с этим не делает — как будто бы всё всех устраивает. И поэтому до сих пор есть Эллены, которым приходится жить в одиночестве, Ньюленды, которые не могут позволить себе быть счастливыми, Мэйи, которые обманывают сами себя и живут с теми, кому они не нужны. И ещё дополнительно каждого нагибает политика их страны.

Да, классика...

Классика — важная вещь, хоть читать её порой очень скучно: другое время, другие скорости. Но классика показывает удивительные, устойчивые вещи, на которые надо обращать внимание. Она не требует погружения в чужую эмоциональность, но позволяет изучить устройство общества на тонком уровне. С её героями можно не соглашаться, но нельзя не видеть, как работает тот порядок, в который они вписаны. «Эпоха невинности» учит видеть под гладью приличий настоящее напряжение. Она помогает понимать, что мы теряем, когда соглашаемся, и что приобретаем, когда отказываемся. Классика сама по себе и «Эпоха невинности» в частности хотя бы немного помогает тебе понять, как работает общество и что для тебя действительно важно и ценно.

Ну да, я как-то опять о сути таких произведений, чем о самом произведении.

Эта книга подобна фотографии, запечатлевшей возведенные до уровня священных реликвий нормы поведения американской элиты конца 19 века, нормы, регламентирующие жизнь человека от рождения и до смертного одра, нормы, покалечившие не одну сотню жизней в угоду божеству Правил. Куда ни глянь — везде запреты, а там где запреты, там и их попрание, влекущее за собой порицание или отлучение от того же общества. А ведь если подумать, все эти нормы приличия, дивные моральные устои, направлены в первую очередь на удержание в ежовых рукавицах потенциальных бунтовщиков, могущих нарушить сложившийся комфортный миропорядок и на обеспечение функционирования механизма иерархической пирамиды.

«Эпоха невинности» рассказывает о молодых людях, не сумевших, да и не особо пытавшихся вырваться из капкана Правил. Ведь так удобно жить в уютном устоявшемся мире под копирку, легко списывать всё происходящее на фатум, предопределение.

«Все они жили в закодированном мире, где никто не говорит и не делает ничего реального, более того — и не думает ни о чем реальном, а сами реальные вещи обозначены иероглифами.»

Да, я понимаю, что такое было время, когда правила решали все, или почти все, когда фальшь являлась способом жизни, а неизменный Порядок считался высшим благом, но неприятный осадок от созерцания такой покорности судьбе всё же остается… Это не эпоха невинности, это эпоха интерьеров, в которых человек всего лишь элемент декора, это эпоха притворства, когда каждый жил в своем модном чехле и панически боялся высунуть из него нос...

Если человек даже не пытается бороться за свое счастье, а складывает лапки на груди и ждёт что решат за него другие, или, что вдруг решение проблемы свалится с неба и само всех построит, рявкнув: «Ща будет так, как я сказало!», разве такой человек достоин уважения? А именно таким я вижу главного героя — Ньюланда Арчера, который на протяжении десятилетий не мог определиться, что же ему нужно от жизни. Да и как бы у него хватило на это сил, если он сам признается читателю, что не представляет себе жизни без условностей, которые всегда определяли его существование:

«Это казалось Арчеру столь же естественным, как то, что нужно причесываться непременно двумя щетками, отделанными серебром, с его монограммой на голубой эмали, или то, что немыслимо появиться в обществе без цветка в петлице. И желательно, чтобы это была гардения… Он инстинктивно чувствовал, что идти своим путем было чревато неприятностями, да и — не дай бог! — отдавало бы дурным тоном.»

А вот влюбленная в него графиня Эллен более сильна и действительно достойна уважения – она находит силы строить свою жизнь, принимает решения и совершает поступки.

Неоднозначное произведение о жизни американского общества в Нью-Йорке начала 20 века. С одной стороны, это довольно браво начатый роман, написанный настолько гладким языком, что о нём не остаётся никакого впечатления: как говорится, все правила соблюдены, но правила эти скучные. С другой стороны, которая не есть противоположность первой, а лишь её продолжение, «браво» перевоплощается в постоянную рефлексию вплоть до аффекта, и этому посвящена вся сердцевина романа. С третьей стороны, под которой следует понимать окончание истории, тут имеется гигантский скачёк во времени, который ничто не предваряет – просто раз, и читатель перенёсся на 26 лет вперёд. Впору почувствовать лёгкое головокружение. Ну, подумайте сами: три четверти произведения автор рисует нам молодого человека, сначала влюблённого (ну, он так думает), а потом и женатого на девушке, в которую он был влюблён, ведёт нас через душевные терзания этого несчастного, позволившего себе любить другую, помимо супруги, женщину, а в 34 главе, когда до конца книги остаётся немногим больше 10 листов, герою бац – и 50 лет, в то время как до этого было 30 с хвостиком! Столь резкий скачок во времени ничем, кроме чересчур растянутой сердцевины, не объясним. Автор хотела показать, что её герой, благовоспитанный и чтящий традиции нью-йоркского общества человек, мучительно любит другую женщину, с которой не сможет соединиться (если только его жена не умрёт, о чём в романе тоже упоминается), и эти мучения тем хуже, так как он не привык отходить от рамок, в которых воспитывался, однако сильно уж их много, этих мучений. С одной стороны, понятно, что чтящий свои традиции человек может вдруг осознать, насколько они тесны для него, и как будто понятно и то, почему он всё же женился на девушке, с которой был помолвлен, хотя уже любил другую. Смущение вызывает именно параллельное существование двух противоположностей в одном человеке. Как такое возможно? Герой представляется мне обладателем твёрдой, закалённой устоями общества оболочки с жидким, хаотичным центром, в котором хоть и было изначально какое-то ядро, но он сам способствовал смешению его с общей жидкостью. Поведение героя выстроено местами в соответствии с традициями и этикетом нью-йоркского общества, а местами напоминает поведение сомнамбулы: он не видит, к чему приведут его действия, или не хочет видеть. Если в начале романа этот герой создавал благоприятное впечатление, то к концу превратился в нечто бесформенное и неинтересное. Человек, у которого есть всё, но которому это всё не нужно. Потрясающе странно.

Замечательно вырисовано общество, в котором вырос и вращается герой. За одно только это я повышаю роману оценку.

О рекомендациях умолчу. Разве что самым голодным посоветую, ибо мораль произведения несколько устарела.

+7