Анатолий Ланщиков «Строгая забота»

Это послесловие к номеру журнала «Роман-газета» с романом Астафьева «Печальный детектив» и рассказом «Тельняшка с Тихого океана». Но «Тельняшка…» упоминается тут лишь раз, вскользь, что странно – есть много общего в этих историях, и на основе этого можно было бы углядеть любопытные параллели и пересечения. Но автор пошел своим путем – и, если честно, не очень мне понятным. Начав с построения романа по «принципу шашлыка» (это что-то новенькое, хотя за этим кроется простое «Когда отдельные эпизоды как бы нанизываются на какой-нибудь стержень») и списав грязноватый перестроечный реализм романа на «устойчивое настроение» Астафьева (тоже, видимо, какое-то авторское изобретение, с которым я лично не согласен, и автору так и не удалось меня в этом переубедить), он переходит к рассмотрению романа с точки зрения института семьи. Мысль, по-моему, дельная – по-своему актуальная и сейчас; да и эта тема при прочтении историй мной чувствовалась, а некоторые аспекты её, подсвеченные автором статьи выглядели интересно. Но он и тут соригинальничал – особенно выделив момент, когда бабка Тутышиха показывает Сошнину платья внучки, не самый, по-моему, важный момент, но именно от него он начинает разматывать свою мысль и к нему же постоянно возвращается. И всё это, в конце концов, превращается в какое-то личное общение с читателями, с постоянными ответами на несуществующие замечания, едва ли не в поток сознания с гипотетическими экспериментами (вот давайте, например, перенесем бабушку Катерину из «Последнего поклона» на место бабки Тутышихи), доходящий до «Домостроя» и бирок на одежде. Да, так он, наверное, пытается сгладить то не совсем приятное ощущение от романа, видимо, подозревая, что оно возникло у многих, оправдать его, вписать в канву других его работ (даже придумывает это самое «авторское устойчивое настроение», выделенное особо, разбежкой), но удается это лишь в конце банальным, хоть и завуалированным замечанием, что смотреть на такие вещи нужно шире, с позиции человеческой боли. А вся эта попытка растечься по дереву философской мыслью, по-моему, выглядит как-то слишком пространно, и даже весьма странно.