Поздняя прогулка на базар для дамы сердца в «Аравии» символизирует, должно быть, разочарование и потерю иллюзий. Базар, который казался главному герою местом чудес и волшебства, в реальности оказывается пустым и закрывающимся. Этот момент можно интерпретировать как метафору потери надежд и идеалов, которые испытывает молодое поколение Ирландии, сталкивающееся с реальностью жизни в стране.

Этот рассказ мне понравился больше предыдущего, «Сестры». Подступая к нему, совсем не хотелось читать, думал, что осилю лишь страничку.

Однако рассказ сходу сыплет чередой столь живых образов, возникающих в воображении, что поневоле «опрокидываешь» сию незамысловатую историю залпом.

Так же тут присутствует приём, как я бы это назвал, осмысленная пустота, коим умение пользоваться в тексте я очень ценю.

Что мы можем выяснить по линейному тексту и нелинейному надтексту романа? Есть некая супружеская пара Горемыка Закутила Вертоухов и Анна Ливви Присеребрённая. О Вертоухове известно три факта: во-первых, из происхождения его имени от «here comes everybody» следует, что на его место подходит кто угодно из людей; во-вторых, из первого вопроса шестой части первой книги «Викторина», где характеристики загаданного человека перетекают из низменных в героические, и прямого ответа, что загадан Финн Маккул, следует, что Вертоухов и есть Финн, который спит где-то в Ирландии и должен пробудиться; в-третьих, из первой же строчки романа, которая на самом деле является ее последней строчкой, следует, что Вертоухов – это дублинский замок Хоут и его окрестности («Howth Castle and environs»). Об Анне Ливви точно известно, что она – протекающая через Дублин и впадающая в Ирландское море река Лиффи, которая, в свою очередь, по-ирландски пишется An Life, что, если читать по-английски, означает «некая/любая жизнь»; кроме того, фамилия Plurabelle – это plural, «множественная», вставленное в итальянские эпитеты девы Марии pura, bella, «пречистая, прекрасная»; важно, что в отличие от активно действующего на страницах ГЗВ его супруга АЛП вплоть до финального монолога появляется только в разговорах других «персонажей» (чем весьма похожа на Молли Блум).

Получается этакий ирландский инь-ян: Вертоухов – Человек-вообще, культурный герой и воплощение материальной человеческой культуры, активное начало мира; Анна Ливви – Жизнь-вообще, героиня-жизнеподательница и воплощение живой природы, пассивное начало мира. Также Вертоухов – твердь, пространство и разнонаправленное движение в пространстве, а Анна Ливви – вода, время и однонаправленное движение во времени. Кроме того, из текста следует, что Финн Маккул спит не где-нибудь, а под водами Лиффи, что усиливает богородичный образ (река производит на свет героя-спасителя Ирландии) и укрепляет материнско-сыновней связью трактовки отношений АЛП и ГЗВ в паре «Жизнь-Человек». Уже эти соображения позволяют заподозрить, что Finnegans Wake посвящен некой вселенской взаимосвязи вещей и явлений. Становится ясно, зачем Джойс вписал в текст порядка 500 расшифровок HCE и около 180 расшифровок ALP: сделав главными героями не конкретных людей, а Человека-вообще и Жизнь-вообще, автор на этом не остановился и показал проявленность двух сверхсубъектов в десятках и сотнях сочетаний слов и предметов, на которые эти слова указывают, ведь и человек, и жизнь чрезвычайно разнообразны.

Помимо букв Вертоухов присутствует в «Финнеганах» в нескольких лицах. Среди них: его условные «дети» Шем Писец и Почтовый Шон, воплощающие близнечный миф (Каин и Авель, Ромул и Рем, Кастор и Поллукс); их «сестра» Иззи, возникающая для воплощения мифа о преследовании Диармайда и Грайне, легенды о Тристане и Изольде и других историй с женским участием; некий Гад с пипкой, нападающий на Вертоухова, причем с Шемом и Шоном он образует троицу (как, например, Сим, Хам и Иафет); четверо ирландских старцев-евангелистов Мэтью, Маркус, Лукас и Джонн, наблюдающие за действиями более молодых воплощений, беседующие с ним и выпивающие в их честь; и, конечно же, Финнеган, которого поминают в самом начале и забывают в конце первой главы первой книги. Джойс подчеркивает неиндивидуальность этих фигур, постоянно меняя их имена: Шем легко превращается в Глубба, Шон – в Жана, Иззи – в Изод, а сам Вертоухов – в Просю Сухокрыла, Фести и Гостевого. При этом Шем чрезвычайно похож по поведению и характеристикам на ГЗВ, как если бы это был один человек, откуда и следует мысль, что все это лики одного сверхсубъекта. Но тогда выходит, что в «Финнеганах» Джойс рассказывает об истинном богоподобии человека: как христианский Бог един во всех своих трех лицах, так и человек, подобно Ему, един во всех своих миллиардах лиц.

Присутствие великого в малом, легендарного в обыденном, универсального в индивидуальном, вечного в преходящем, возвышенного в низменном – вот о чем, на мой взгляд, Finnegans Wake, но с несколькими важными дополнениями.

Во-первых, Джойс стремится максимально выровнять оба слоя, поэтому перед нами не просто частный сюжет, сквозь который проглядывает общее, но именно общее с частным 50 на 50. «Действие» намеренно затемнено и размыто отсылками к всевозможным мифам и легендам, а «персонажи» многолико обезличены: роман рассказывает не какую-то конкретную историю, хотя ее элементы и можно с большим трудом выдрать из тела текста, а все истории сразу, сливающиеся в Историю-вообще. Весьма логично, если основные персонажи – Человек-вообще и Жизнь-вообще. Поэтому «Финнеганов» стоит рассматривать как Роман-вообще, книгу обо всем, что только можно сказать о человечестве и среде его обитания. Но если так, то нет ничего удивительного в словах внутри слов и предложениях внутри предложений: одновременное рассказывание всех историй мира, от Библии до детских считалок, накладывает их друг на друга, перемешивает, перепутывает, превращает в реалистический текстовый слепок того, как наша жизнь течет изо дня в день. Научиться ориентироваться в романе – все равно что научиться ориентироваться в окружающем мире, на что обычно уходят десятки лет.

Во-вторых, Джойс показывает не только всеобщий баланс, но и всеобщую гармонию. Поэтому так важно правильное чтение вслух Finnegans Wake, обнажающее благозвучие книги: музыкальность формирует иной уровень системности видимого информационного хаоса Истории-вообще, предлагает читателю воспринимать ее big data не зрением, но слухом. И в этом тоже проявляется центральная идея сосуществования совершенного и несовершенного: текст одновременно и дезорганизован с точки зрения синтаксиса, и организован с точки зрения фонетики. Инфернальная проза и лирика сфер. А в-третьих, Джойс не просто заявляет взаимосвязанность всего со всем, но объясняет ее. Как может так быть, что в каждом человеке обретаются и проявляются великие герои прошлого? Все просто: время в Finnegans Wake движется по кругу, и каждый день повторяет все предыдущие с незначительными отличиями. Первая и последняя фразы книги составляют одно предложение и повествуют о том, как завершается и начинается очередной суточный цикл, еще одна часть вод Лиффи утекает в Ирландское море, Тристан еще раз прибывает в Дублин, а Финнеган вновь падает замертво: bababadalgharaghtakamminarronnkonnbronntonnerronntuonnthunntrovarrhounawnskawntoohoohoordenenthurnuk! И Вертоухов действительно является Финном Маккулом, ему нужно только пробудиться, чтобы осознать это, но каждый новый день происходят все те же события, мешающие ему это сделать. Так что вечно оставаться ему Горемыкой.

Итак, Finnegans Wake — роман об истории нашего мира, спрессованной в один бесконечно повторяющийся день, где все когда-либо жившие люди слились в несколько образов, перетекающих друг в друга и в объекты живой и неживой, но благодаря такому всеобщему взаимопроникновению одухотворенной природы. Слились и слова, и предложения, однако в получившемся хаосе язык обрел новый космос. Эта книга и вправду связна и осмысленна, как утверждал Джеймс Джойс, защищаясь от не сумевших разобраться в его труде критиков. Просто она требует от читателя намного больше, чем тот способен ей дать, и в первую очередь огромного доверия к писателю – такого, чтобы 300-400-500 страниц чрезвычайного по усложненности текста работать над ним без малейшего проблеска догадки, что тут вообще творится. Творится тут История Жизни Человека, и она грандиозна; как все грандиозное, ее невозможно охватить взглядом вблизи, с расстояния в одну строчку или одну страницу – ее нужно прочитать целиком и, вероятно, не раз, недаром у романа нет ни начала, ни конца. Но сколько читателей готовы к такому?

Довольно мрачная и гнетущая вещь. По Джойсу получается, что Дублин в конце XIX — начале XX веков населяли долгие нудные люди, бесконечно пережёвывающие своё безрадостное прошлое и с тоской глядящие в своё не менее скучное будущее.

Не скажу, что очень понравилось, но, безусловно, вещь талантливая. Просто нужно читать эти рассказы под особое настроение. Вот как-то не ожидал, что столкнусь с таким вот мотивом, поэтому и настрой у меня был совсем другой. Видимо, есть смысл поставить книгу на полку для повторных прочтений, оставить на когда-нибудь потом, когда я поймаю себя на соответствующем желании.

Также немного смущает обилие символизма, правильно трактовать который можно лишь при наличии исторических комментариев. К примеру, смысл рассказа «Сёстры» я понял только после ознакомления с отзывом dem4eg. Оказалось, что смерть священника здесь — аллегория вроде ницшеанского «Бог умер». А я пытался найти в рассказе исключительно личные мотивы.

В общем и целом, конечно же, сильный сборник. Если правильно понимаю, Джойс для ирландцев, а возможно, и для всех британцев — это как для нас Чехов. Однако на сегодня мне почему-то он не оказался близок. Не буду покамест продолжать изучение его творчества, думаю, правильнее будет оставить «Улисса» и «Портрет художника в юности» до лучших времён. Про «Поминки по Финнегану» вообще промолчу.

Хороший, интересный рассказ: есть у главного героя, вполне приличного и порядочного человека, одна пагубная привычка — пьёт. Заливает временами по полной так, что жена опасается, что в один прекрасный момент всё это закончится весьма плачевно.

Но у нашего героя есть верные товарищи, которые пришли на выручку и решили наставить на путь истинный своеобразным способом.

В сборнике «Дублинцы» это один из самых лёгких и оживлённых рассказов, нет тут мрачного фона и неприятной концовки. Зато есть иносказания, традиционная для британской литературы игра слов и тонкий юмор, претендующие на интеллектуальность разговоры за бутылочкой портера. Рассказ хотя и задуман как сатирический, на фоне других «Дублинцев» воспринимается в качестве чего-то более позитивного и скорее по-доброму иронического.

Продвигаясь по сборнику «Дублинцы», всё чаще ловлю себя на сравнении сюжетов и стиля Джойса с произведениями нашего незабвенного Антона Павловича Чехова. Много общего, вот и этот рассказ напомнил знаменитого «Человека в футляре».

Здесь есть некий мистер Даффи, что живёт скромной, невзрачной жизнью провинциального интеллигента — каждая минута у него оприходована, инвентаризирована и аккуратно занесена в расписание. В жилище идеальный порядок, что может пойти не так?

Но в какой-то момент судьба сводит его с одной женщиной, которая к тому же к нему явно неравнодушна. Как поведёт себя мистер Даффи? Способен ли он на маленькое, но всё же безумие? Узнает тот, кто прочитает рассказ.

Ужасная история, и опять всё из жизни: бездарный клерк, конторская крыса, получающая по заслугам от мерзкого высокомерного начальника. Однако вечером он — герой: заложив в ломбарде часы, щедро угощает в баре приятелей — таких же пропойц, как он сам. Ну, и наконец, его третья ипостась — прийти домой, сорвать свою тупую злость на маленьком сынишке, врезать бедняжке тростью.

Ай да отец! Ай да молодец! Настоящий глава семьи, чуткий и заботливый!

Вечная история, которая миллион раз случается каждый день.

Любопытная история из жизни, показано всё очень выразительно и ярко.

Как известно, семейная жизнь очень часто связывает по рукам, обременяет, подрезает крылья молодости. Кажется, что столько свершений могло бы сбыться, если бы не семейные дела, рутина, обязанности. А если сравниваешь себя с более удачливым в плане карьеры товарищем из молодости, то тут совсем всё грустно — темнота спускается на глаза.

И в то же время автор оставляет свободу манёвра — даёт надежду или просто намёк на то, что на самом деле семейное счастье — это и есть самое главное счастье в жизни человека. При условии, конечно, того, что все остальные аспекты, например карьера, тоже обстоят неплохо.

Где-то слышал фразу о том, что по-настоящему успешный человек успешен во всём. Можно ли назвать успешным человека, сделавшего великолепную карьеру, благодаря которой развалились три его брака? Наверное, правильнее говорить, что жизнь по-настоящему удалась лишь тогда, когда у человека во всех его делах наблюдается пусть не головокружительный успех, но тихое благополучие.

И вот этот рассказ тоже очень понравился. В отличие от предыдущего в сборнике, здесь герои вполне могут рассчитывать на счастливое будущее. Молодой, пусть и среднего достатка, но вполне себе приличный человек. И хорошенькая дочка хозяйки пансиона. Такая вот история. Радует, что обстоятельства складываются таким образом, что выбор в данном случае — за молодым человеком.

Иногда счастье оказывается как бы навязанным — живёт себе человек неприкаянно, в своё удовольствие, наслаждается окружающим миром в согласии с его обитателями. Однако человеку уже давно за тридцать и пора бы уже остепениться, бросить якорь, но он никак не может решиться, думает, что время ещё есть. И как-то даже не предполагает, что сегодняшнее приключение — это надолго, навсегда. И хочется верить в то, что приключение это со счастливым концом, как в этом рассказе.

Очень интересный рассказ о том, как молодой и легкомысленный прохвост познакомился с девушкой-служанкой. Как видит читатель, прохвостом движут далеко не романтические чувства, а простодушной девчушке можно лишь посочувствовать. История известная и даже вечная, можно сказать — архетип: чем хуже мужчина относится к женщине, тем больше она к нему привязана. Готова идти ради него на очень многое, жертвовать. Увы, увы...

Рассказ, воспевающий молодость, когда есть силы днём гнать на спортивных автомобилях, а потом всю ночь провести в застолье с верными лихими друзьями. Вероятно, это и называется настоящей жизнью, когда житейские дела отходят на второй план, а жить и действовать хочется здесь и сейчас.

Оптимистичный такой рассказ.

А вот этот рассказ очень интересный и психологически тонкий. Юная девушка по имени Эвелин никак не может решиться на последний шаг. На шаг, который ведёт её к новой, светлой жизни с молодым человеком, который готов повести её с собой. Позади — ранняя утрата матери, строгий отец и нелюбимая работа — всё это для неё теперь в прошлом.

И всё было бы хорошо, но есть в жизни человека такие вот якоря, не позволяющие расстаться с тем, что так привычно, с тем, что составляет для человека основу жизни. Порою очень непросто сделать последний шаг — вот об этом рассказ.

Своё знакомство с классиком ирландской литературы Джеймсом Джойсом я решил начать со сборника новелл «Дублинцы». Первые три рассказа в сборнике относятся к группе «детских», и «Аравия» замыкает эту группу.

Пока впечатление смешанное, первые два рассказа как-то совсем не «зацепили», а вот в «Аравии» всё же что-то есть — это определённо. Есть ощущение, что истории Джойса не так просты, как может показаться на первый взгляд, что называется — нужно «распробовать».

В этом рассказе читателя ждёт история влюблённого мальчишки-сорванца, который ради дамы своего сердца готов ждать, готов ехать через весь город. Но в последний момент, когда остался всего один шаг до покупки подарка для возлюбленной, что-то в нём переклинивает и он вдруг смотрит на ситуацию со стороны.

Сложно говорить о глубине морали этой истории, но одно можно сказать точно — хорошо и ярко переданы переживания — такие мальчишеские, такие искренние. Настоящие.

Переложение Анри Волохонского является блистательным примером перенесения «уэйковской» поэтики Джойса на русскую почву. Волохонскому удается создать русский художественныы текст, используя джойсовский метод. И даже если этот русский текст не всегда можно назвать переводом (в смысле сохранения словарных значений отдельных слов), он отчётливо передает удивительную и сложную поэтику Джойса и при этом обладает высочайшими художественными качествами. Отметим, что Волохонским переведены лишь фрагменты книги (из разных частей), около одной десятой части романа.

Перевод Волохонского несомненно послужит блестящим примером для грядущих поколений переводчиков «Уэйка», которые возьмутся за перевод романа целиком.

Ряд фрагментов можно услышать в исполнении автора на аудио-альбоме «Джойс», выпущенном Л. Федоровым.

Довольно долгая «борьба» с произведением оставила крайне смешанные чувства. Не могу сказать, что читать «Улисса» так уж сложно: только местами встречаются неудобоваримые участки. В них можно вгрызться и осилить, но суть в том, что это ничего не меняет. Джойс демонстрирует мастерство в создании формы, но не сказать, чтобы «Улисс» поражал содержанием. Это интересно с точки зрения «как», но довольно скучно, если смотреть на «что». И вот тут-то настигает главное противоречие: зачем было показывать свои навыки создания формы на таком объеме? Финальный монолог Молли Блум, и почти любую другую главу, можно без проблем сократить в два-три раза. Для удивления формой этого хватит, а содержания в любой главе страницы на две.

Джойс многое может. Но упражнения в стиле «вот я как могу» лично мне не интересны.

Позвольте высказать своё мнение относительно того, существует ли на свете книга №1. Я считаю, что нет, не существует. Литературный мир выдал в массы достаточное количество шедевров. “Улисс”, на мой взгляд, можно отнести к разряду шедевров. “Улисс” – это НАСТОЯЩАЯ ЛИТЕРАТУРА. Вне всяких сомнений. Но им одним НАСТОЯЩАЯ ЛИТЕРАТУРА не ограничивается. Например, “Когда я умирала” Фолкнера – тоже НАСТОЯЩАЯ ЛИТЕРАТУРА. Или “Врата рая” Анджеевского. Можно перечислять долго и много. И самое главное: в НАСТОЯЩЕЙ ЛИТЕРАТУРЕ нет книги №1. И не может быть.

Вообще-то, когда говорят о том, какое литературное произведение достойно первого места, когда об этом спорят, когда убеждают и настаивают, то на моих устах загорается улыбка. Дебаты на эту тему не вскроют истину. Сколько я в своей жизни слышал от самых разных людей, какая с их точки зрения книга№1! Самый замечательно-глупый ответ я услышал от одного моего старинного приятеля, художника-керамиста, друга детства, которого завербовали в свои ряды пятидесятники. Сейчас он живёт в Москве, лепит фонтанчики и прочую красоту. Так вот, случилось мне как-то раз упрекнуть его:

- Рустам, кругозор надо расширять. Ты же совсем книг не читаешь.

- Я прочёл такую книгу, после которой другие книги читать не надо. В этой книге есть всё, что можно прочитать во всех книгах, — парировал мой приятель.

Я аж удивился. Заинтриговал он меня. Спрашиваю:

- И что это за книга, интересно?

- Самая лучшая в мире. Библия!

- Так-так… Как ты пришёл к такому выводу, дорогой дружище? С какими книгами ты Библию сравнивал? И сколько вообще ты прочитал, чтобы так заявить?

Приятель покраснел. Напряг память и назвал не больше десяти произведений. Среди них, как мне помнится, был “Колобок”.

Если обычно я пишу статьи, чтобы убедить вас прочитать достойные книги, то сегодня такой цели у меня нет. На мой взгляд, читать «Улисс» необязательно. Но если по каким-то причинам вы решились взобраться на эту литературную Аннапурну, статья может вам пригодиться. Подчеркну, что перед вами лишь скромный читательский опыт рядового любителя книг, не претендующий на доскональность – за доскональностью можно обратиться к замечательным комментариям переводчика Сергея Хоружего или к душевному разбору Владимира Набокова.

Итак(а).

Во-первых, чтение надо начать с принятия того факта, что сложно и больно вам будет обязательно. Не сразу, не в первых главах, быть может, даже не в первых тринадцати главах, если скиллы у вас на уровне, но неизбежно даже самые-самые доберутся до 14-й главы и там встрянут в эпизод, написанный на древнерусском языке, а дальше будет бесконечная 15-я глава, которая положит многих продравшихся сквозь или пролиставших 14-ю.

Быстрого прохождения у «Улисса» не существует: он настолько далек от «нормальной» беллетристики, что чтение одних лишь опорных точек истории ничем вам не поможет. Фабулы там на короткий рассказ без конфликта, завязки и развязки:

Если вы ждали от «Улисса» истории, то вот она вся, сверьтесь только с порядком глав, чтобы при пересказе не путать, что было сначала, похороны или мастурбация, и можете спокойно всем говорить, что фабула у Джойса так себе, не роман, а какой-то рассказ в романах. Теперь, когда все трое рассчитывавших на лихой сюжет, ушли, поговорим о том, что в книге на самом деле есть (и в больших количествах).

«Улисс» – это литературная головоломка на всех уровнях: персонажи, события, детали, речь, композиция, язык, символика. Кажется, логичнее всего сравнить его с квестом в открытом мире: автор не дает заданий и не задает вопросов, даже наводящих, молча предлагая читателю многомерный текст для какого угодно исследования. Потому «Улисс» – это амбивалентный рай/ад для любителей загадок, пасхалок, секретных мест, реконструкций событий и фанатских теорий (и филологического анализа текста, но это для специально обученных). И тут вам нужно сделать выбор: ввязываетесь ли вы в эту аферу лишь для того, чтобы механически прострадать слово за словом от корки до корки и поставить галочку «я прочитал «Улисс»» (не надо этого делать) или же готовы разбираться в том, что же там внутри написано (да)?

На самом деле, не все так страшно (хотя и многое), и в первую очередь потому, что Джойс обеспечивает очень плавный вход в книгу, наращивает сложность текста постепенно и время от времени устраивает читателю передышки. Первые шесть глав (утро Стивена и утро Блума) читаются легко и непринужденно, в них ярко выступают лишь два сложных приема – потоки сознания и отсылки к другим произведениям, да и то начинаются с гомеопатических доз, а списки и миметизм появятся позже. Эти главы – «Телемах», «Нестор», «Протей», «Калипсо», «Лотофаги», «Аид» – можно рассматривать как разминку и даже обучение джойсовскому методу перед основной нагрузкой. Не зная этого, можно влететь в седьмую главу «Эол», как в стену лбом, и начать сильно недоумевать, что это такое началось-то. Потому, прочитав первые шесть, сделайте паузу, загляните комментарии, обдумайте, через что вы уже смогли пройти, и только потом продолжайте.

Если говорит о потоках сознания, то никакой передачей мыслительного процесса в режиме онлайн «потоки сознания» в «Улиссе» не являются, пусть название вас не смущает. Это просто голая внутренняя речь персонажей: Джойс берет рядовую внутреннюю речь, убирает из нее оформление «он подумал», «он заметил», «увиденное навеяло ему воспоминание», «у него возникла ассоциация», «в его размышления вторгся» и так далее, и предлагает читателю самому восстановить связь мыслей с реальностью и между собой.

Бессвязной бессмыслицы в этих потоках практически нет, почти все законченные и незаконченные фразы грамматически верны. Они как кусочки паззла, из которых складываются образы персонажей и событий. Поначалу чтение потоков идет непросто, скачки мыслей, нарастающие, когда Блум беспокоится, сбивают с толку, а еще он, например, ленится слова целиком думать – но постепенно мозги сами приспосабливаются к такому чтению. Надо только настроиться, что Джойс намеренно убрал большую часть элементов авторской речи (те самые «он подумал», «он вспомнил», «он решил», «он почувствовал», а вместе с ними и «он пошел», «он обернулся», «он убрал мыло в карман») и показал события в буквальном смысле глазами персонажей, сквозь довольно мутную и расфокусированную оптику их восприятия.

Благодаря этому в потоковых эпизодах исчезает какой бы то ни было рассказчик: автор свои слова стер (или не написал), а персонажам повествовательную функцию не передал, и те просто живут своей жизнью. В результате эту роль, вообще-то, ключевую в литературном произведении, приходится брать на себя – да-да, вы уже поняли – читателю, то есть лично вам. Это один из секретов романа: значительную часть истории вы должны рассказать сами себе, достроив до полноценного повествования ту фактуру, которую создал Джойс. Квест в открытом мире, я же говорил.

Отсюда такое обилие объемных исследований «Улисса» – каждый из авторов этих работ попытался восстановить роман на 100%, так, как он выглядел бы с точки зрения классического всеведущего повествователя. На мой скромный взгляд, для рядового прохождения потоков сознания в «Улиссе» достаточно быть ненадежным рассказчиком, путающимся в событиях и персонажах. Просто не прекращайте рассказывать историю Блума и Стивена (и Молли) сами себе, когда Джойс выходит покурить. «Правильные ответы», если понадобится, всегда можно посмотреть в комментариях Хоружего.

Добавлю, что, поскольку намерения у автора самые позитивные, он подводит читателя к потокам сознания милосердно: сначала сам показывает-рассказывает обо всех людях и предметах, за которые зацепился глаз персонажа, и только потом дает его спутанные мысли. Соответственно, если в мысли Блума проникла какая-нибудь очередная юбка, вы заранее будете предупреждены об этом авторской речью, а не просто поставлены перед фактом, что Польди, кажется, думает о какой-то женщине, которая и не Молли, и не Марта, а вообще непонятно кто. Тут главное – внимательно читать и не пропускать предупреждающие знаки.

Теперь об отсылках к другим произведениям. Забейте на них. Да, прям вот так. Скажите себе: я взрослый человек и могу позволить себе что-то не знать, да даже очень многое, почему нет, мир такой необъятный, а я один. Узнали цитату – отлично, не узнали, но поняли, что тут что-то цитируется – лайк за проницательность, не узнали и прошли мимо – ну и ладно, потом, если будет желание, в комментариях Хоружего прочтете, где какие пасхалки для узких специалистов разложены. То же самое касается и имен собственных, и любых аллюзий на ирландскую реальность начала XX века, и всего корпуса фактов личной жизни Джойса, которые он зашифровал в образах и событиях романа.

Теперь, когда мы поставили галочку в графе потоков сознания и крестик в графе отсылок к другим произведениям, можно перейти к основной миссии, главам 7-18. Сразу о простом: местами вам будут попадаться чудовищной длины списки исторических лиц, должностей и характеристик людей, а также предметов. Выглядят они пугающе, вроде: в процессии участвовали – и дальше на страницу перечисление всех-всех-всех, кого только можно придумать и назвать. Пропускать их не нужно, тосковать тоже. Напротив, читайте их внимательно, ведь это не бездумные телефонные книги, призванные замучить читателя, а, скажем так, облака тэгов с гэгами.

У каждого списка есть свой смысл (мой любимый – перечень всех, кого ирландские националисты считают героями Ирландии), и в каждом обязательно в какой-то момент начинается юмор. Местами юмор вставлен как награда для тех, кто дочитал список до конца, местами показывает вырождение идеи, которой подчинен список, местами сатира начинается с самого начала и только бодреет по мере продвижения от одного имени к другому. Читать списки нужно не как обычно «кто что сделал и что из этого получилось», а аналитически, отвечая самому себе на вопросы, что у этих людей/предметов общего, как каждый из них вписывается в эту общность и что все это может означать. Очень, кстати, похоже на потоки сознания, только если там голая внутренняя речь, то тут голая информация, которую вам нужно обработать без помощи автора.

Наконец, самое главное, самое сложное, самое бескомпромиссное в романе – миметизм. Абстрактно, это вещь довольно простая, по сути, речь идет всего лишь о подчинении языка повествования его теме. Задачей, которую ставил перед собой Джойс, как я понял, было создание текста, чья форма зависит от истории и рассказывает ее наравне с авторской речью, диалогами и внутренней речью персонажей. Поэтому так сложно читать промежутки между потоками сознания: читатель смотрит на слова, по которым в его воображении воссоздается картина июньского Дублина, ищет их в странных синтаксических конструкциях, бесконечных наборах подробностей и деталей, постоянных уходах в сторону от «генеральной линии» – но на самом деле эти «обычные» слова о том, как Леопольд Блум по городу ходил, наименее важны для сюжета «Улисса». Они просто заполняют тело текста, как звук заполняет тело музыки, а читать надо совсем другое.

[К слову, осознание того, что Блум и Стивен (ребята, на мой взгляд, одинаково неприятные и скучные) являются лишь текстурами истории, лично мне помогло примириться с необходимостью погружаться в убогие подробности их личных жизней. Хотя с Молли не спасло и это. Центральные персонажи «Улисса» – притчевые сферические кони в вакууме, пусть и выписанные с далеко не притчевой детализацией, и наделенные совсем не притчевыми индивидуальностями. Уговаривайте себя, когда затошнит от очередного сексуально-уринального экзерсиса Польди, что книга не о нем лично, и не о таких, как он людях – едва ли найдется много таких же помешанных извращенцев – нет, она о [не буду спойлерить, это же инструкция к прохождению, а не само прохождение].]

Конечно, в литературе форма и так зависит от истории: жанр боевика диктует один набор приемов, жанр любовного романа – совершенно другой, но Джойс идет по этому пути до логического предела. Для каждой главы, начиная с «Эола», он создает отдельный жанр. Многие из этих жанров по требованиям к искусству авторского письма и квалификациям чтения задают довольно высокую планку, а некоторые существуют только здесь, настолько редкими оказались необходимые для их сочинения авторские намерения. В этом плане «Улисс» лучше рассматривать не как роман, а как явление более широкое, например, как литературу. В самом деле, представьте, что вы читаете несколько отдельных произведений, написанных разными авторами в разное время и объединенных лишь загадочной традицией использовать в качестве фабулы похождения одних и тех же героев в один и тот же день в Дублине.

Эта установка означает, прежде всего, что к каждой новой главе придется подходить с чистого листа, как к самостоятельному произведению, никак не связанному с предыдущей и последующей главами жанрово, стилистически и идейно (за вычетом потоков сознания, отсылок и списков – они везде одинаковые; в какой-то момент однообразная внутренняя болтовня Блума даже начнет казаться зоной отдыха на фоне бушующего вокруг миметизма). И лучше заранее знать, о чем глава. Дальше спойлеры, но я все же советую их прочитать, чтобы минимизировать ту боль, что постигнет вас в попытке понять, что именно делает сейчас автор с текстом и читателем.

Еще раз подчеркну, что это лишь мой читательский опыт, и часть трактовок (до 100%) может быть в корне неверной. Специалисты приглашаются в комментарии, ваши поправки, дополнения и опровержения будут очень полезны читателям.

Глава 7, «Эол», миметирует газету. Блум заходит в редакцию договориться о рекламном объявлении, и реальность журналистской среды превращает текст в ворох эпизодов, произвольно разделенных на «новости» с «заголовками».

Глава 8, «Лестригоны», миметирует перистальтику (sic!). Блум проголодался, и зов желудка погружает текст внутрь персонажа, так что глава почти целиком состоит из потоков его сознания и телесного подсознания.

Глава 9, «Сцилла и Харибда», миметирует литературоведение. Стивен заходит в библиотеку, встречает там группу местных интеллектуалов и рассказывает им теорию о роли родственников в творчестве Шекспира. Текст полностью посвященной научному диспуту о шекспироведении.

Глава 10, «Блуждающие скалы», миметирует всеведение. Запечатлены несколько минут всех ранее упомянутых и новых персонажей перед тем, как они увидят вице-короля, проезжающего по Дублину. Текст – мозаика связанных лишь временем и близостью места эпизодов, фиксация одновременных событий.

Глава 11, «Сирены», миметирует музыку. Блум обедает в ресторане под песни тоже зашедших поесть горожан. Восприятие им музыки наполняет текст ритмами, рифмами, созвучиями, повторами, превращает отдельные фразы авторской речи в строки песен; поток сознания Леопольда выдает множество песенных и оперных цитат.

Глава 12. «Циклопы», миметирует популистскую пропаганду. Ирландские националисты пьют в кабаке и рассуждают о величии Ирландии, когда к ним заглядывает Блум, ввязываясь в скандал. Эпизод подан глазами безымянного пьянчуги, однако текст время от времени срывается в ура-патриотические пассажи в самых разных жанрах, от имитации эпической саги до политологической статьи, все с неизменно раздутым пафосом.

Глава 13. «Навсикая», миметирует секс. Юная Герти Макдауэл без слов заигрывает с наблюдающим за ней Блумом на пляже, а тот дрочит на ее панталоны прямо у себя в штанах. Первая часть текста – это поток сознания Герти с нарастающим эротическим возбуждением (от рассеянных мыслей о жизни к сосредоточенным на незнакомце-Блуме, к фейерверку в буквальном смысле и у Польди в штанах), вторая часть – поток сознания Леопольда с угасающим после оргазма эротическим возбуждением.

Глава 14. «Быки солнца», миметирует рождение. Блум забредает в роддом, встречает там Стивена в компании молодежи, наверху заканчиваются тяжелые роды. Здесь Джойс поставил самую амбициозную задачу – показать рождение письменного литературного языка от древнеанглийского к современному состоянию, соответственно, в русском переводе вас ждут эпизоды, написанные на древнерусском языке, русском языке XIV-XVI веков и так далее вплоть до языка начала XX века. Мужайтесь.

Глава 15. «Цирцея», миметирует кошмар. Близится полночь, и сонный Блум шатается по ночному Дублину, забредая в бордель, где вновь встречает Стивена, вместе они уходят оттуда и натыкаются на пьяных солдат. Текст – это огромная пьеса, состоящая из пьесок поменьше, одна безумнее другой. Почти ничего из этой стостраничной галлюцинации не является ни событием истории, ни потоком сознания Блума, скорее это сны, которые могли бы присниться Блуму, если бы он сейчас спал, причем Джойс показывает все варианты возможных кошмаров. Эпизод – своеобразная проверка пройденного, поскольку в нем в мелкую крошку перемешаны все предыдущие события и персонажи.

Глава 16. «Евмей», миметирует молчание. Блум завел пьяного Стивена в кабак, не зная, чего от него конкретно хочет. После ужасов «Быков солнца» и «Цирцеи» «Евмей» выглядит передышкой, но лишь потому, что это текст-вода, из которого удалены все сколько-нибудь содержательные детали. Герои не понимают, что они тут делают и зачем, не могут нормально друг с другом поговорить, так что текст заполнен разговорами других людей и многословным канцеляритом, из которого решительно ничего не следует.

Глава 17. «Итака», миметирует FAQ (тогда это называлось катехизис). Блум приводит Стивена домой, но не может уговорить его остаться на ночь, и герои расстаются. Поскольку Блум наконец пришел в себя, понял, зачем ему Стивен и стал смотреть на него с рациональной стороны, текст превращен в цепочку аналитических вопросов-ответов о действиях персонажей и деталях быта Блума. На мой вкус, самая легкая часть книги, читается как пересказ с кучей отступлений в сторону и избыточных деталей.

Глава 18. «Пенелопа», миметирует мышление. Молли, разбуженная Блумом, пытается заснуть обратно, перебирая впечатления прошедшего дня и размышляя о том, о сем. Здесь чистейший, дистиллированный поток сознания, от первого до последнего слова.

Как видите, «Улисс» – это действительно литература. В нем есть и поэзия («Сирены»), и драма («Цирцея»), а кроме того, публицистика («Эол» по форме и множество эпизодов «Циклопов» по содержанию), научный стиль (естествознание в «Итаке», литературоведение в «Сцилле и Харибде), фольклор (отдельные эпизоды «Циклопов»), порнография (от легкой эротики в «Навсикае» к конкретной порнухе в «Пенелопе»). Мой большой совет – старайтесь каждую главу прочитывать за один-два раза (большие – за три), а между главами делайте перерывы. Лучше их не смешивать.

О чем еще надо предупредить открывающего «Улисс»? Готовьтесь к тому, что похоть и болезненный интерес Блума к нижнему белью и мочеиспусканию будут периодически затапливать страницы, «балансируя» высокие рассуждения об Ирландии, христианстве и науке. Джойс совершенно не стесняется документировать любые мысли, ощущения и действия персонажей, поэтому, если Блуму захотелось пукнуть, вы узнаете последовательно о зарождении этого смутного чувства, о его росте, захватывающем все больше внимания Леопольда, о размышлениях, где и как это сделать, о спешке к нужному месту и, наконец, о благополучном разрешении от газового бремени. Опять же, все это дается в потоке сознания, и вы сами должны решать, что с такими деталями истории делать, нужны они или не нужны, а автор просто предоставил вам всю big data, какая у него есть.

Какой у всей этой модернистско-постмодернистской феерии итог, решайте сами. На мой взгляд, никакие инструкции и правильные ответы лучших джойсоведов не должны вам мешать сделать собственные выводы, что же это было в сумме. Я не знаю, зачем вы открыли эту книгу, могли бы и не открывать, но, если уж открыли, постарайтесь прочитать ее так, как это задумывал (но никому не сказал) Джеймс Джойс – как историю, в которой рассказчиками выступают вообще все поочередно: и автор, и персонажи, и читатели, и сам текст, и все рассказывают что-то свое, и ничего непонятно, и кто такой вообще Макинтош, а в результате получается «Улисс».

Эта книга напомнила мне две другие. Первая — «Портрет Дориана Грея» О.Уайльда, которую я читала в старших классах школы. Вот тоже всякие рассуждения о высших материях, красоте, искусстве. Шла она у меня тяжело, но зацепила, тронула. Думаю, тяжело читалось мне из-за юного возраста, отсутствия опыта, причем больше жизненного, а не читательского. И думаю, «Портрет...» Уайльда я еще перечитаю, в отличие от «Портрета... « Джойса. А вторая книга — «По эту сторону рая» Ф.С.Фицджеральда. Тоже автобиография, взросление художника, похожий стиль, как мне кажется, и тоже неприятный для меня герой. У Фицджеральда это было далеко не первое прочитанное произведение, но первое разочарование.

Мне совершенно не понравился Стивен Дедал: весь в себе, напыщенный, никого не любит (ни семью, ни родину, ни друзей), слишком высокого о себе мнения, одинокий намного больше не о того, что он не понимаем другими, а от того, что сам никем не интересуется и считает себя выше других. Нет, Стивен не лишен обычных человеческих слабостей. Он не любит мыться. Он пережил и детскую неуверенность в себе в колледже. Он испытал во всей красе борьбу желаний взрослеющего организма с догмами религии. Он был влюблен, причем удивительное постоянство — он лет 10 был влюблен в одну и ту же девушку, вот только мне в этой влюбленности ничего более желания обладать не увиделось. Он прошел путь от истинной веры к серьезному сомнению, но в какой момент вера его пошатнулась и почему, я не уловила.

В этой книге лучшей для меня была первая глава — детство Стивена, это очень живые картины, образы, чувства и переживания мальчика. Вторая глава была бы тоже интересна, она очень насыщена самыми разными событиями в судьбе самого Стивена и его семьи, но эта глава для меня была написана человеком, который настолько далек от всего того, о чем повествует, которому всё происходящее столь чуждо или неприятно вспоминать, что мне было неприятно ее читать. Третья глава — проповедь, которая довела до жуткого ужаса бедного подростка. Я несведуща в вопросах религии и мне они не очень интересны, и я совсем не понимаю, почему в аду осужденные терпят телесные муки, если тело уже мертво, и я после этой проповеди так и не постигла, в чем ужас душевных мук ада. В общем, на проповедь я смотрела весьма отчужденно, но хорошо представляю, какой ужас мог испытать Стивен. Да, он испытал большое облегчение после исповеди, но оно явно было не сравнимо по силе с ужасом от предстоящей кары. И главное, что благость после исповеди и новая жизнь с «подвигами благочестия» довольно быстро померкли и не спасали от новых грехов: раздражения, уныния, вновь заговоривших голосов плоти. Отсюда разочарование в вере? Четвертая глава подтвердила напрямую словами автора все те мои мысли о характере героя, которые к этому моменту у меня сложились. Именно осознание Стивеном тех черт, что так отталкивали меня в нем, и не позволило ему принять предложение ректора. Хотя сам отказ и его причины вызвали уважение. А пятая была довольно скучным разговором об искусстве и красоте. Мне куда ближе прикладные науки и лекции по физике, чем эти бесполезные рассуждения. И вот только диалог Стивена и Крэнли был интересен.

В целом, для меня это была очень нудная, скучная и очень отчужденная книга, уже очень давно мне такое не попадалось. И еще я всё время (кроме первой главы) ощущала сильный диссонанс из-за того, что написана книга от третьего лица. Для меня она была явно от первого, причем не очень-то искреннего лица.

Если Джойс во всех книгах такой, то больше никакого Джойса.

Эта книга представляет собой вызов для искушенного читателя. В прочем, как и вся серьезная литература, эта вещь — не для всех. Рекомендуется обладать некоторыми познаниями в области истории Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии; иметь представление о классических романах конца XIX века, программных вещах античной и литературы эпохи возрождения.

Мне «Улисс» понравился в значительной степени, хотя не отрицаю, что некоторые места читал по-диагонали. Это одна из особенностей литературы модернизма, когда форма преобладает над содержанием и здесь, начиная с середины книги, это проявляется во всей красе. Вообще, я считаю последние пять эпизодов (начиная с «Быков солнца» и заканчивая «Пенелопой») — непревзойденной вершиной модерна в литературе.

Особенно рекомендую после прочтения посмотреть фильм 1967 года с одноименным названием. Фильм черно-белый и снят достаточно приближенно к оригиналу, вообще на сколько это возможно, для решения столь сложной задачи. Актеры подобраны просто превосходно!

«Улисс» — это книга, которая становится все интереснее с каждым повторным прочтением, книга в которой можно бесконечно копаться и находить что-то новое. Из недостатков укажу лишь то, что произведение содержит достаточно много эпизодов носящих местечковый характер. Это все, наверное, очень важно для соотечественников автора, но мне как не ирландцу, читать про это было не интересно. (Именно по этой же причине я так низко оцениваю «Мертвые души» Н.В. Гоголя) Также надоедает излишняя камерность практически всех сцен в романе. Критики указываю на то, что Дублин изображен в «Улиссе» на столько превосходно, что город можно реконструировать по описаниям автора. Я этого не ощутил в той мере, в которой хотелось бы.

Самые понравившиеся — последние два эпизода «Итака» и «Пенелопа» — можно перечитывать сколько угодно.

В основательном предисловии к сборнику «Дублинцы» рассказ этот характеризуется как произведение, обличающее ханжество и лицемерие католического Дублина начала двадцатого века.

Признаюсь, никакого особого обличения именно католической морали я в этой вещице не увидела. Банальная история о том, как маменька и дочка ловили жениха, шантажируя его оглаской внебрачной связи с юной девицей, что привело бы к увольнению с перспективной должности в солидной компании, ибо солидные компании ценят не только профессионализм, но также респектабельность и моральный облик сотрудников. Связь с католической моралью здесь, конечно, есть. И характеристика сословно разделенного общества присутствует, поскольку невольный жених оценивает навязанный ему брак как мезальянс, который повредит его репутации в глазах родственников и знакомым.

Но точно такая же история могла приключиться в любом другом городе любого другого времени, и даже нашего времени, если чуть-чуть сместить акцент шантажа. Озабоченные маменьки всех времен и народов ловили дочкам женихов, используя все возможные средства.

На мой взгляд, в такой вот, с одной стороны, привязке к месту и времени, с другой, возможности прописки в любом другом времени и месте, одно из главных достоинств рассказа. Даже среди совсем юных девушек встречаются подчас весьма прагматичные особы, планирующие устройство семейного счастья без учета романтического фактора. Их немного жаль. Поскольку семейный союз, с самого начала основанный даже не на расчете, а на обмане и принуждении, вряд ли может быть счастливым.

Имя автора делает излишним упоминание о высоких литературных достоинствах произведения. В этом плане он очень хорош, как и большинство произведений ирландского классика, которые и через столетие после написания поражают легкостью, точностью, лаконичностью и красотой словесных форм.

https://kobold-wizard.livejournal.com/847596.html

Я прочитал эту книгу за 7 лет. Я прочитал эту книгу за полгода. Я прочитал эту книгу за 35 дней. В общем, я начинал с начала 4 раза. Помимо упомянутых была еще попытка прослушать «Улисса» в формате аудиокниги... Вы ездили в транспорте с какой-нибудь полоумной старушкой, которая, не переставая, проговаривает несвязный речитатив?.. В этот раз в роли старушки оказалась покойная Валерия Владимировна Лебедева, подарившая мне интересный неоконченный опыт разбора бреда на слух. Я бросил это дело достаточно быстро, залил текст на ебук и, взявшись покрепче, прочитал весь текст от начала до конца за 35 дней. Галочка поставлена.

Этот дилетантский отзыв будет еще одним среди тысяч других. Я не литературовед, и потому мне не с руки делать громкие заявления об анализе произведения, за которым тянется глубокий след в культуре. А след приходится признать хотя бы из-за уважения к творчеству Уильяма Фолкнера.

В начале ХХ века авторы-модернисты искали новые пути для литературного творчества. В порядке эксперимента ими были отброшены многие требования, которые ранее казались незыблемыми. По сути они сказали, что литература никому ничего не должна. Например, она не должна быть: а) красивой; б) понятной; в) интересной. «Улисс» с этой точки зрения – памятник, если не искусства, то хотя бы истории, наравне с каким-нибудь хитроформенным булыжником, который тысячелетиями окропляли жертвенной кровью. «Улисс» — уродливый, бездушный и чертовски скучный памятник, входящий при этом в топ-100 самых важных достопримечательностей.

Здесь нельзя говорить о великой драме и уж тем более о великом сюжете. Неудачливый литератор Стивен Дедал обижается на своего соседа по съемному жилью и идет шарахаться по Дублину, посещая кабаки и бордели, чтобы в итоге быть избитым в уличной потасовке и оказаться дома у рекламного агента Леопольда Блума, который решил помочь юноше. Этот добрый самаритянин тоже странствует по городу, пытаясь согласовать пару печатных объявлений, и попутно размышляет о жизни. Ему изменяет жена, а он изменяет жене. Роман представляет собой череду событий одного дня, когда к Молли Блум приходит ее любовник, а муж-рогоносец знает об этом и ничего не делает. Собственно с точки зрения привычной литературы в романе вообще ничего не происходит. Никаких кульминаций и развязки не будет.

Зато будет множество ребусов, которые вроде бы должны освежить чтение романа. Тут туева хуча цитат из литературы. Как светской, так и религиозной. Люди с богатой эрудицией, отказавшись от комментариев, возможно, могут получить большое удовольствие, их разгадывая. Мне же, честно говоря, не было никакой радости от вкраплений в текст Песни песней или имени очередного ирландского деятеля. Другие загадки связаны с самой структурой текста, где есть много недосказанности и тумана. Согласно Википедии, сам Джойс писал в письме, что он: «вложил в неё (книгу) столько головоломок и загадок, что профессора ещё многие столетия будут спорить о том, что я имел в виду». Беда в том, что разгадывание этих загадок – дело именно профессоров, потому что простому читателю ответы на большинство ребусов не дадут ровным счетом ничего. Такой финт интересен только первый десяток раз, а потом становится скучно от того, что и без того посредственный сюжет еще и сильно затуманен.

Роман состоит из 18 эпизодов, и каждый оформлен по-своему. Это может быть как стиль повествования, так и сама структура текста. Невооруженным глазом видны поток сознания, газетные заголовки, исторические хроники, научные трактаты и пьесы. С поправкой на перевод, в этом плане Джойсу следует отдать должное – он умел писать в разных стилях, задра…серьезно концентрируясь на вопросе формы с небольшой оглядкой на сюжет. Смешно читать в аннотациях, что «Улисс» «попросту вобрал в себя всю литературу — все стили и все техники письма». Однако кое-что здесь действительно есть. Джойс стилизовал свой текст под других авторов и разрабатывал свои собственные стили письма. Беда в том, что вместо любования этими архитектурными шедеврами читатель вынужден устраивать на них бег с препятствиями, и забег не заканчивается никакой другой наградой, кроме облегченного вздоха после последней страницы. Ты теперь знаешь, что так тоже можно, но семь раз подумай, нужно ли?

Главная шутка романа обозначена в названии. Автор попытался сопоставить тривиальные события с эпической гомеровской поэмой. Стивен Дедал – его Телемах, а Леопольд Блум – Одиссей. Эпизоды соотносятся с отдельными песнями Гомера. Только здесь нет ничего общего с форматом сериала «Шерлок». Будничная дублинская жизнь остается самой собой без какого-либо намека на эпичность. Автор пытается сыграть с теорией архетипов, но в итоге сам срывается и отказывается воплощать в своем тексте развязку античного текста. Его Одиссей – чужак в своем доме. Недаром Джойс сделал его евреем-полукровкой. Блум-Одиссей не накажет «женихов» и не станет примером для духовного сына. Шутка оставила горькое послевкусие.

Классическая Одиссея описывала целый греческий мир, раскинувшийся по Средиземноморью. Блуму же достался один Дублин. На мой взгляд «Улисс» — очень локальный роман. Он пропитан духом Ирландии как униженной страны, борющейся за свою независимость. Маленький клочок суши с серьезным самомнением . Вот только там, где у Фолкнера клокотала деятельная гордость Юга, у Джойса есть только кабачные разговоры на темы величия Ирландии и ее прошлого.

Наконец стоит высказать мою главную претензию. Джойс был обидчивым больным чуваком с развитым самопониманием. Он не выплескивал свою боль, а теребил ее и анализировал с мазохистским упорством. От этого читать ряд эпизодов было мерзковато. Почти как «Степного волка» Гессе. Такие были времена – люди отыскивали вокруг соответствия с «Половой психопатией» Крафт-Эбинга. Культурное течение диаметрально противоположное ницшеанскому саморазвитию.

Итого: ИМХО читать стоит только для галочки. Ни уму, ни сердцу. Больной ирландский чувак из обиды на бывшего друга за семь лет накатал бездушный талмуд, попутно проработав много стилистических путей.

Рассказ о равнодушии, закостенелости, безразличии к жизни. Герой проживает ежедневную рутину повседневности, не желая хоть что-то изменить. Его слова о том, что он «при известных обстоятельствах мог бы даже ограбить банк, но так как эти обстоятельства не складывались, жизнь его текла размеренно — повесть без событий» — отлично характеризуют его характер и жизнь в целом. Когда же судьба дарует ему встречу с женщиной, у которой к нему проснулся интерес, он отказывается от встреч с ней, предпочтя рутину чувствам. В итоге мы имеем несчастный случай — смерть спившейся героини. Автор называет это безликим несчастным случаем, а не трагедией, лишний раз подчеркивая безликость жизни героев.

Но вот тут у меня возникают противоречивые чувства. В предисловии к «Дублинцам», в составе которых данный рассказ, тоже идет речь о том, что автор изобличал душевные пошлость и равнодушие дублинцев. Но я не знаю, насколько мы вправе считать такое поведение героя недопустимым и обвинять его в смерти героини. Она была замужней дамой, он не давал ей надежд, он прервал связь, как только увидел, что она хочет больше, чем дружбу. Он остался в своём мире, который нам кажется тем самым футляром, но это его футляр, и он никого не просил вскрывать его замков. Потому я бы не спешила с обвинениями.

Автору же поклон за умение в столь малой форме изложить столько жизни.

Перед этим длинная, но особо не нужная биография её матери.

Больше смахивает на газетный очерк, чем на рассказ. С простым сюжетом, без особой внятной идеи, просто зарисовка о нравах того времени.

Написано, конечно, хорошо, но, уж, больно примитивна сама история. А атмосферой я не проникся.

Ну как охарактеризовать «Милость божию»? Наверное как очередную пьянку, с высокоинтеллектуальной беседой забулдыг на религиозную тему. Если отец Публдом разговаривает на бухгалтерском языке с его прихожанами, значит язык расчетов наиболее понятен и доступен для понимания. Служителям религии приходится извращаться и прибегать к разным трюкам, чтобы привлечь аудиторию.

Трудно сказать, действительно ли Главный герой был посрамлен и тщеславен.

Он хотел сделать приятное одной из своих знакомых. В этом нет ничего предосудительного, как и в том, что у него это не получилось, от него независящим факторам.

Похвально его старание, и целеустремленность, в этом нет ничего плохого.

Прочитала рассказы «Дублинцы» Джеймса Джойса, и не могу нормально написать отзывы к ним. Оно такое всё этакое, что понимаешь, что тебе это или не дано, или ваще, не нужно. Но, один железный вывод со всего этого сборника, это то, что у ирландцев губа не дура выпить этого портера. И что оно такое, этот ирландский портер 18-19 века, какого градуса? В магазине наверное не найдешь. И читая эти Дублинцы, каждый рассказ нужно запивать бутылкой портера, иначе не поймешь со всеми этими сносками, с примечаниями про деятелей ирландского национально-освободительного движения, римских пап, девизами Льва XIII и Пия IX, ирландскими архиепископами из Туамы,цитатами из священной католической книги, ибо не религиозная я,и не любитель исторических фактов католической церкви с английским угнетением Ирландии.

Оно всё там так классно и красиво расписано, не вычурно, всё вроде бы в меру если брать художественную часть, но в противовес ставится огромное нагромождение историческими фактами, малоизвестными для мира, значимыми для Ирландии, хорошо знаемыми для самих ирландцев, и то, если брать образованную часть.

Взять к примеру рассказ «Джакомо Джойс / Giacomo Joyce» то на данный момент он у меня воспринимался на уровне осязания, обоняния. Отдельные описательные части, они больше дают возможность ощущать мир реальный, как то краешек нижней белой юбки, приподнятой выше допустимой нормы, и кружево чулков дает повод для дальнейшего воображения. Ты этот экспромт прочтешь, оглядываешься вокруг, и начинаешь замечать множество деталей, которые постоянно на виду, но из-за обыденности ускользают от твоего внимания, и понимаешь, насколько богат мир запахами-красками-формами- и прочим. С этой стороны, да, оно поучительное, не дает раствориться в банальности.

В предисловии к «Дублинцам» написано ,что творчество Джеймса Джойса служило образцом, как нужно писать, для Эрнеста Хемингуэя, Скотта Фицджеральда. Охотно верю, «Дублинцы» действительно можно брать как пособие для начинающего писателя. Тут наглядный пример, и как предмет описать, и явление природы, и характер персонажа выразить, и его внешность, с историей жизни и становления, ну и сюжет вплести, и что главное ,всё в меру, нет такого что одна погода описывается на три страницы, и ты уже просто перелистываешь в надежде наткнуться на то, что там дальше, а не про до костей пробирающий холод и дождь который льет третью страницу подряд.

В целом, очень хорошо и психологически достоверно, описана ситуация, как англичане грамотно и точно разыгрывают сценарий где обманывают людей, в данном случае ирландцев, вложившихся в развитие какого либо предприятия.

Если брать отдельно, то если бы не было рядом с Кэтлин ее матери и отца, то денег бы за ее труд ей бы не отдали.

Выборы, разговоры, рассуждения и оценка кандидатов, короля Эдварда, в предисловии говорится о предательстве «некоронованного короля», но, ситуация описанная в рассказе довольно таки обыденна и ее можно примерить ко многим выборам в определенных странах.

Много пьют, корзина с бутылками на такое количество народа, по одной бутылке на человека, впечатлила.

Ханжество особо выражено в сцене, когда посыльной принес эту корзину с выпивкой, старик предложил ему выпить, спросил сколько лет ,и после его ухода осудил. Тогда спрашивается, зачем предлагал? Захотел показать себя щедрым человеком за чужой счет, да жаба все равно придавила.

Чтобы быть в теме, о чем ведется речь в диалогах, необходимо смотреть примечание.

Земля, в ней не только хоронят, еще она почва, на которой растет все живое, которая создает определенную атмосферу. Да, понимаю, в предисловии было сказано, какой смысл вкладывал автор в этот рассказ, но можно посмотреть на это и с другой стороны. Мари вынянчила двоих детей, не ее родных. Она вносит какую то связку в коллектив, какое то умиротворение. Она нужна Джо и Олфи, нужна детям, даже нужна тому джентельмену с трамвая, что похож на полковника, видать у него тоже есть дети, которые ждут, что их отец принесет что то вкусное для них. А на всякие гадания и символы, лучше не обращать внимания, у разных народов они разные, и очень противоречивые. Земля, она как и Мари, ласковая и добрая.

Начинается рассказ, с рабочего дня главного героя Фэррингтона. Нельзя сказать, что Фэррингтон трудится в поте лица, пот с лица у него стекает, когда он ищет, чего бы выпить. Затем идет описание того, чем он занимается после работы, и опять, невозможно найти что-то полезное, нужное, интересное в конце-то концов в этом занятии.

Автор мастерски описывает мускулы, состязание силы, и резкий контаст, когда этот огромный, сильный человек, отец пятерых детей, приходит домой и срывает свое зло накопившееся из за того ,что он не напился, что спустил деньги непонятно на что, на своем маленьком сыне, избивая его тростью до полусмерти. Это очень омерзительное представление ирландцев, как нации. Становится понятным чувства Джеймса Джоя, его отношение к своему народу и религии.

Так уж сложилось, что, говоря о Джойсе, мы чаще всего подразумеваем некое модернистское новаторство, смелый разрыв шаблонов, слом заскорузлых литературных форм, высокоинтеллектуальную игру, которые он продемонстрировал в самом знаменитом романе ХХ века «Улисс», а также в нечитаемом «Finnegans Wake». Но в случае «Дублинцев» нашим ожиданиям не суждено сбыться: речь в сборнике вовсе не о преодолении форм, а скорее об осмыслении – особого сорта новелл, тех, что в нашей культурной традиции называются «чеховским рассказом», и некоторой части спектра культурно-социальных проблем, актуальных для Европы и Ирландии начала века. Да, в «Дублинцах» присутствует вызов, но вызов пока что не мировой культуре, а нравам родной Ирландии.

Мотивы и задачи, побудившие его к написанию цикла новелл, Джойс определяет в одном из писем Гилберту: «Моим намерением было написать главу духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, потому что этот город представляется мне центром «паралича» (Joyce J. Letters of J. Joyce. Ed. by St. Gilbert: Faber and faber. 24 Russel square, L., 1957). Ситуации для новелл подобраны таким образом, чтобы показать проблему духовного застоя, закостенелости и паралича ирландского общества с разных сторон и в различных обстоятельствах. И количество новелл, и постепенное, все нарастающее приближение к смерти, воплощающееся наяву в финальном рассказе «Мертвые», только усиливают общее впечатление. Однако стоит понимать, что мотив духовного паралича не был каким-то джойсовским открытием, а являлся достаточно распространенной культурной темой в Европе рубежа столетий, и Джойс здесь не выходит из берегов общего течения. Тематика кризиса церкви, кризиса веры и человеческого существования развивалась в трудах писателей и философов едва ли не с середины XIX века, а точнее и острее всех ее выразил Ф. Ницше в своем знаменитом выражении «смерть Бога».

Проблематика сборника задается в первой же новелле, буквально с первых строк, когда автор рисует перед нами портрет парализованного священника, тихо умирающего в своей тесной мрачной каморке в окружении книг. «Сестры» — один из сложнейших рассказов сборника, искусно сплетенный с помощью множества символических, «говорящих» деталей, каждая из которых работает на создание нужного настроения и подтекста (здесь и разбитая чаша как символ истинной веры, продуманный контраст света и тени, любимое кресло, занятое сестрой, и особенности оборотов ее речи, сон героя-мальчишки и переполненная необъяснимой тревогой концовка). Короткий пример из разговора тетушки главного героя с Элизой, сестрой умершего священника, занимавшейся похоронами. Несмотря на то, что тело еще находится в доме, характер беседы с гостями вполне светский. По отношению к умершему Элиза употребляет такие обороты как «прекрасная кончина» и «красивый покойник». Ну а еще она заняла его место в кресле перед камином. Ее безграмотность прекрасно показана Джойсом: рассуждая о поездке за город на пикник, она путает пневматические колеса (pneumatic), называя их ревматическими (rheumatic). Все это здорово играет на основную идею рассказа, позволяя ей раскрываться наиболее ярко.

Любопытно, но в некоторых рассказах сборника ощущается влияние русской литературы. Известно, что Джойс читал русскую классику и уважительно о ней отзывался (не повезло лишь Пушкину, зато Лермонтова и Толстого он ценил чрезвычайно). И речь даже не об освоении особой формы рассказов, представленных в русской культурной традиции шедеврами Чехова, Джойс переосмысливает в том числе некоторые образы и ситуации. Так, например, герой рассказа «Несчастный случай» мистер Даффи напрямую отсылает нас к «Человеку в футляре», самоубийство безответно влюбленной в него дамы, бросившейся под поезд, – к «Анне Карениной», а структурное построение финального рассказа «Мертвые» близко к толстовскому «После бала».

Джойс демонстрирует завидное мастерство работы с невысказанной деталью – упоминает о чем-то, о некоем действии или предмете, но не описывает его напрямую и часто даже не называет, позволяя нам самим догадываться, о чем идет речь. Так в рассказе «Встреча» после разговора о маленьких девочках и их мягких пушистых волосах странный незнакомец отходит в сторону и, по-видимому, самоудовлетворяется, хотя мы этого не видим, а слышим только изумленные возгласы приятеля-мальчишки. В рассказе «Земля» во время рождественских гаданий девочки решают подшутить над милой старушкой и подсовывают ей в чашке некое вещество, влажное и мягкое, которое, как мы понимаем из заглавия и по реакции взрослых, оказывается землей.

В сборнике нет главного героя, каждая новелла повествует о том или ином человеке или группе лиц. Зато присутствует сквозной образ Дублина, который чрезвычайно важен для Джойса и является, по сути, главным объектом его художественного изображения в цикле. Джойс намеренно педантичен в указании географии города, его рассказы наполнены названиями улиц, мостов и районов, а прогулку героя из «Двух рыцарей» и вовсе можно отследить по карте. И старания эти отнюдь не случайны. Автор использует известный психологический ход: добиваясь нашего полного доверия в вопросе фактического изображения городского пейзажа, он таким образом рассчитывает и на доверие в остальном и главном – в изображении характера и духа города, идеи упадка в нем человеческих ценностей. Сама подборка историй и их количество говорит не столько о желании показать жизнь Дублина с разных сторон, сколько утвердить собственное убеждение в его неминуемой духовной гибели. Изображая двуличность, беспросветность и морально-нравственный упадок родного Дублина, Джойс воспроизводит не столько правду самого пространства, сколько свое внутреннее ощущение от пребывания в нем, в его атмосфере, душной и тесной для Джойса-художника. Он вообще не описывает, ровным счетом, ничего необычного, непривычного или выходящего из ряда вон. Дублин Джойса – глубоко провинциальный город с наивной претензией на самобытность, но он никак не тянет на рассадник греха, жители его обременены вполне современными заботами: тяжелого и подчас бесполезного труда, поиска средств к существованию, устройства судеб детей, и столь же понятными нам страхами и предрассудками. Однако их светское отношение к вере, легко сводимое к формальному исполнению ритуалов, для Джойса, выросшего в католической семье, получившего фундаментальное образование в иезуитских колледжах и предложение посвятить жизнь Ордену и стать священником, выглядит недопустимым. И он воспринимает это как смерть церкви, а вместе с тем и прижизненное умирание дублинцев («Мертвые»). Неслучайно священники в его сборнике либо мертвы, либо ведут себя совершенно не так, как подобает их положению («В день плюща», «Милость Божия»).

Для понимания фигуры молодого Джойса нужно заметить, насколько силен в нем дух бунта, дух обособленности и противоречия. Посвятив пятнадцать лет образованию в консервативной среде католических колледжей, стоя на пороге принятия сана священнослужителя, он отказывается и уходит в мир, а позднее и вовсе порывает с религией. Его отношение к политической жизни Дублина, к борьбе за независимость Ирландии ярко демонстрирует рассказ «В день плюща»; единственная политическая фигура, безмерно им уважаемая, – это уже умерший на тот момент национальный герой, борец за независимость Ч.С. Парнелл, преданный своими же соратниками. Сложны взаимоотношения молодого писателя и с движением «Ирландского Возрождения», куда входили все видные дублинские литераторы того времени. Джойс не разделяет их оторванного от жизни романтического стиля, основанного на кельтском фольклоре и мифологии, его занимает литература иного рода – реалистичное описание действительности, выражающее драму через символический подтекст, и все это он находит в произведениях иностранцев – норвежского драматурга Ибсена и его последователей, шедеврах французской и русской литературы. Поэтому сборник «Дублинцы», выстроенный на фундаменте совсем неприглядной правды реальной жизни, стал своеобразной «символической» пощечиной всем коллегам и мэтрам литературного Дублина.

В общем и целом, сборник «Дублинцы» — это финальное объяснение Джойса с родным городом, который он покинет в 1904 году, и полное всеобъемлющее обоснование невозможности там оставаться и жить. Он еще будет наезжать туда по делам из Европы и в течение 1909—1912 гг. пытаться устроить сборник в печать, но каждый раз будет получать отказ и обвинения в непатриотичности и никогда уже не вернется туда насовсем. Закостенелость, скованность и духовный паралич Дублина окажутся средой, невозможной для гения. Дж. Джойс умрет 13 января 1941 года в Цюрихе. На родине его сочинения напечатают только в 60-х.

«Дублинцы» поражают своей художественной целостностью и оформленностью. Рассказы не просто пронизаны единым, четко осязаемым лейтмотивом, автор ставит задачу взглянуть на проблему с разных сторон, заставляет нас ощутить мертвенное дыхание паралича в самых разных и неожиданных обстоятельствах. Джойс мастерски работает с деталями и настроением, подчас выстраивая в текстах сложнейшие системы символов. Безусловно, сборник «Дублинцы» – литература высшего сорта и высшего пошиба, сделанная эстетом и для эстетов.

Спустя несколько лет после того, как я не осилил Улисса, решил я замахнуться на более раннее и более простое произведение именитого ирландца. Да, этот сборник рассказов я прочитал, но не могу сказать, что получил удовольствие. Видимо все же не мой автор. Отдельные рассказы неплохи и передают атмосферу старой Ирландии, но в целом как-то не очень. Не увлекают.

Была у меня в юности с одним товарищем такая игра: на день рождение мы дарили друг другу всякую муть, признанную мировыми памятники литературы по самым разным критериям. И условием было прочесть это дело. Как-то я презентовал товарищу «Молот ведьм», мне в целом показавшийся чтивом весьма забавным, а вот ему незашедшим совершенно. И вот он мне отомстил, в следующий раз презентовал «Улисса». Ох и мучал я это дело, ох и страдал. Особенно тяжко было в конце, где повествование окончательно скатилось в какой-то мутный непрерывный поток неоперабельного сознания, но принцип есть принцип. И после всего этого я не стал считать «Улисса» шедевром всех времен и народов (да, лишь сам факт простого прочтения книги до конца не дарует подобного откровения), а остался с вопросами «Что я только что прочитал и зачем я это сделал?» Знаете, я даже пнуть эту книгу толком не смогу, ибо попробуешь пнуть это мутный поток, глядишь, увязнешь еще больше. Да, теперь в каких-нибудь снобистких окололитературных кругах можно снисходительно бросить: «Читал я вашего «Улисса», и на мой взгляд финальный монолог супруги фундаментального главного героя недостаточно обструктивно отражает генезис данного персонажа». Или любую другую заумную чушь в том же духе, все равно в наши стремительные дни, где заботливые авторы статей выводят рядом со своими творениями «всего 10 минут на чтение, много времени у вас не отниму», наверное, до конца мало кто способен честно осилить подобное диво. Но подобное сомнительное удовольствие явно не стоило затраченных для этого времени и сил.

Без оценки, ибо ни бить наотмашь, ни восторженно хвалить желания нет. Высокое искусство массами в моем лице просто осталось непонятым. Для меня это что-то вроде «черноного квадрата» Малевича от мира литературы.

Удивляюсь, как можно написать такой длинный роман про один день (всё действие происходит 16 июня 1904 г.). Аналогии с «Одиссеей» кажутся мне притянутыми за уши. Стало быть, само название романа не очень-то в тему. Вообще «Улисс» читается тяжеловесно, наравне с произведениями Достоевского.

У большинства читающих Улисса голова болит и зубы ноют. Думаю это незачем читать большинству людей на планете. Это очень специальная литература, интересная только тому, кто соприкасается вплотную с предметом изыскания. Это моя специфика. Если б подобное было написано столь же специальным образом на не близкую мне тему, я бы читать не стал. Уверен, что указанному большинству даже не понятно, о чем это вообще. А именно: ирландский менталитет и его драматическое отличие от английского. Да. Он дан через поток сознания, наполненный огромным количеством мелких деталей, воспоминаний, смешанных с событиями дня, мыслей о будущем и соображений о вечном. Разногласия ирландцев с англичанами — весьма специфическая тема, вовсе не интересная всему остальному миру. Остальной мир и разницы-то между ними не видит. Это как у нас с сами знаете с кем. С одной стороны, все думают, что это все русские (что отчасти верно), с другой — не понимают сути этих терок. Поэтому, например, любое вмешательство неправедно, неправомерно и разрушительно. Джойс увековечил ирландский менталитет и его драматические проблемы. В этом его заслуга и величие. Но, безусловно, это не есть произведение планетарного масштаба. Оно интересно только заинтересованным народам и специалистам в этой области. Они так долго жили вместе, так долго смешивались и перетирались, и ПРИтирались, что стали ПОЧТИ одним народом. НО: разная конфессия — вот главный признак неувядающего, живучего менталитета. Разного. Вообще, менталитет — вещь непреодолимая. Никому не видная, многими игнорируемая, вроде бы не вещественная... Но она покрепче границ, законов и общественных поветрий. Джойс думал, что решения нет. Точнее, оно в том, чтобы нести бремя своих противоречий с терпением, потому что иного выхода нет. Выход из менталитета только в смерть. Древние это хорошо понимали, поэтому, ведя завоевательные войны, вырезали побежденных до грудных младенцев. А бывало и так, что налагали на инородных тяготы невообразимые. Припомните-ка историю Израиля в Египте.

Первое, что хочется отметить — великолепный слог, прекрасно выстроенные сцены. Весь рассказ посвящен одному вечеру — праздничному рождественскому ужину с танцами в состоятельном ирландском семействе. Тем не менее, читается он легко и непринужденно, за диалогами и размышлениями героев следить интересно, за словами, воспоминаниями всплывают люди, которых в этот вечер с гостями нет, да и вообще уже нет, но о них помнят и память эта важна.

Получается, даже, что память о мёртвых важнее, чем отношения с живыми. Живые как-то сами по себе, хотя вроде и дружное семейство, тетушки любят племянников, племянники с теплом относятся к старшему поколению, супружеская чета вполне гармонична. Но взлет эмоций связан именно с мертвыми — воспоминания и размышления питают чувства героев, а не жизнь, которая у них есть. По крайней мере так кажется по некоторым эпизодам рассказа.

Хотя всё не однозначно, конечно. И память пробуждается под влиянием музыки, а литературные увлечения и вовсе связаны с настоящим, но прошлое на все набрасывает тень. И тень эта заставляет героя чувствовать прошлое в будущем и настоящем. Герои живут, они интересуются музыкой, литературой, политикой, друг другом. И все-таки им отчаянно не хватает жизни. Так мне показалось.

Прекрасная вещь. Читается легко, но занимает ум и остается в памяти в том числе атмосферой вечера накануне рождества, который герои провели вместе.

В этом романе поражает правда. Бьющая наотмашь. Книги должны ранить нас, писал еще Кафка: «В общем, я думаю, что мы должны читать лишь те книги, что кусают и жалят нас. Если прочитанная нами книга не потрясает нас, как удар по черепу, зачем вообще читать ее?

Скажешь, что это может сделать нас счастливыми? Бог мой, да мы были бы столько же счастливы, если бы вообще не имели книг; книги, которые делают нас счастливыми, могли бы мы с легкостью написать и сами.

На самом же деле нужны нам книги, которые поражают, как самое страшное из несчастий, как смерть кого-то, кого мы любим больше себя, как сознание, что мы изгнаны из леса, подальше от людей, как самоубийство.

Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее море внутри нас. В это я я верю.

Франц Кафка. Письмо Оскару Поллаку. 1904 г»

У героя умерла мать. И он больше не выторговывает у мира иллюзий и сонной прекраснодушности. Он бьёт и себя, и окружающих, и читателя той истиной, что открывается ему на каждом шагу, — этой чёрной экзистенцией. Он освободился, он прекрасен в своём очищающем его и нас цинизме. Не будь так популярно это клише о том, что Джойс — отец литературы потока сознания, — его точно назвали бы отцом экзистенциализма.

Его метафоричность настолько беспощадна и не считается со всем, что вы чувствовали, знали, с тем, от чего прячетесь или прятали в себе, что его можно ненавидеть, отрицать, высмеивать, топтать... Но когда становится немодным и нестильным топтать и высмеивать :), ведь снобы от культуры не дремлют, не правда ли? :)) — читатель будет пресмыкаться перед ним. И опять останется лузером. Только познавший боль познает и истину. Только свободный и не униженный. Путь-то наверх всегда лежит через боль. Вынесете ли вы её?...

«Пенни за штуку» и другие, более поздние, редкие, просто неизданные творения Джойса уже не содержат целостной истории, и приобретают ту самую манеру ирландского классика — туманность смысла. Вне контекста биографии писателя, стихотворения лишаются конкретики, превращаясь в абстрактные образы. Их можно трактовать по-своему, но всё же ясно — без знания жизни писателя мы мало что поймём. Таково всё его наследие — привязанное к творцу, отдающее дань и первостепенную роль демиургу-мастеру.

Нельзя однозначно сказать, эффектнее ли поэзия Джойса сама по себе или в связке с комментариями. Наверняка, всё зависит от силы воображения конкретного читателя, по-своему воспринимающего каждое стихотворение. В любом случае, узнать, что же за смысл вложен в то или иное произведение, отнюдь не лишнее.

«Камерная музыка» — первый стихотворный сборник ирландского классика. Для данной работы характерен лирический тон произведений классических поэтов, что очень неожиданно ввиду новаторской роли прозы Джойса. Тем не менее, именно таким, романтичным, воодушевлённым, чутким, предстаёт он в каждой строфе. Слова чётко подобраны, организованны с соблюдением красивой симметрии, и кажется, автор вложил в них колоссальный массив переживаний.

Однако впечатление ложно. «Камерная музыка» — не биографический сборник, а именно работа — качественная, сильная, искренняя, но не почерпнутая из жизни, а рождённая творческим гением писателя. Джойсу удаётся не просто передать какие-то реальные эпизоды, а буквально создать их силой воображения — в итоге получается намного убедительнее, чем у большинства авторов-романтиков. Играет свою роль и нюанс, некогда описанный Хорхе Луисом Борхесом в рассказе «Пьер Менар — автор Дон Кихота»: одинаковые тексты могут быть оценены по-разному, в зависимости от того, кто их сочинил.

Получилась трогательная история любви, переходящая ряд метаморфоз от радости до боли, от гнева до всеобъемлющего счастья. Нужно отметить вклад брата Джеймса, Станислава, который и придумал порядок стихотворений, организовав последовательное повествование.

«Кошка и чёрт» — образец не столько позднего Джойса, ушедшего в трансцендентальные филологические сферы, сколько взгляд на него, как на доброго дедушку, балующего внука короткой сказкой в письме.

Дьявол построил горожанам мост, но предупредил, что в качестве оплаты заберёт любого, кто первым пройдёт по нему.

Как же решить эту проблему? Люди находят крайнего — кота, и тут открывается любопытный посыл — и дьявол может быть человечнее, чем многие из нас.

В произведении много иронии, критики и первоклассного юмора. Видно, что Джойс умел писать легко, весело и непринуждённо. Действительно — автор, который мог всё.

«Изгнанники» — единственная пьеса Джеймса Джойса, сохранившаяся до наших дней. В центре повествования — семейная пара, чья спокойная жизнь пошатнулась из-за необычного философского подхода мужа к вопросу измены.

Дело не в том, что главный герой решил позволить себе лишнего. Всё намного сложнее, и его взгляды действительно нетривиальны. Они основаны на культивировании свободы, как высшего проявления любви — иначе говоря, супруг готов отправить жену домой к воздыхателю, только чтобы доказать себе собственную нетребовательность, заботливость и независимость от стереотипов.

Убедительно прописаны мотивы и рассуждения персонажей — даже не соглашаясь с героем, ему действительно легко поверить: это принуждение жены к свободе для мужа — настоящий акт проявления любви.

Другие герои проработаны так же детально, а диалоги носят черту индивидуальности и звучат достоверно.

Развязку истории описывать не стоит, чтобы не портить впечатление от прочтения. Лучше обратиться к идейному наполнению пьесы, её значимости для самого Джойса, как известно, ярого ревнивца. Неверность — один из лейтмотивов в его творчестве, всё плотней оформляющийся в поздних произведениях, и хотя интрижки Молли Блум — весомый аспект в архитектуре «Улисса», справедливо сказать, что именно «Изгнанники» — квинтэссенция данной темы.

Пьесу часто рассматривают обособленно от основного творческого вектора Джойса, что неверно. Формально соблюдены стандартные конструкции: герой-писатель, любовные муки, мотив одиночества и непризнанности. Собственно, «Изгнанники» — именно потому, что героям пришлось бежать из родной страны, как когда-то сделал их автор, а следом — Стивен Дедал. Да и более глубоких уровней сходств можно насчитать с десяток, пусть они не так ярко выражены — не там расставлены акценты, — но величайший модернист XX века всегда следовал одному курсу.

Стоит ли читать «Изгнанников»? Пожалуй, да. Это прозрачное произведение с запоминающимися персонажами и отлично поставленным конфликтом. Пожалуй, это одно из самых открытых для читателя произведений Джойса.

Прочитал ли автор настоящего отзыва роман Джеймса Джойса «Улисс» полностью, от начала до конца?

Да. Изредка пренебрегая комментариями переводчика и примечаниями. Однако, текст Джойса зачастую ускользал от внимания и понимания, поэтому автор отзыва не претендует на всеобъемлющее восприятие и понимание прочитанного.

Испытал ли он при этом какое-либо удовлетворение или удовольствие?

Удовольствия от чтения – нет. Удовлетворение от завершения чтения – да, ибо теперь автор отзыва принадлежит к тому малому кругу людей, которые прочитали роман Джойса, а потому могут называться снобами и судить обо всем свысока.

Запомнил ли автор отзыва что-то из прочитанного на всю жизнь?

Что Леопольд Блум с удовольствием ел внутренние органы животных и птиц. Что Сергей Сергеевич Хоружий очень талантливый переводчик и комментатор. А также словосочетание «заблумший облумок». Остальное вытесняется из памяти согласно теории Фрейда.

В течение какого периода времени происходило чтение романа?

С третьей попытки — с октября 2015 года по июнь 2016 года, со значительными перерывами на более простые и приятные произведения, в числе который пять произведений братьев Стругацких, трилогия о Малыше и Карлсоне, Маугли, Винни-Пух, Ветер в ивах, Денискины рассказы, Долина ледяного ветра и культурологическая публицистика Александра Гениса и Петра Вайля «60-е. Мир советского человека». Также за это время у автора отзыва родился ребенок, которому сейчас 5 месяцев, а сам автор выполнил капитальный ремонт в 3-х комнатной квартире.

При каких обстоятельствах происходило чтение романа?

Преимущественно в дороге: поездом из Екатеринбурга в Пермь и обратно, пешком из дома на работу по утрам, в общественном транспорте при попытках попасть в Управление государственного строительного надзора Свердловской области, в служебном автомобиле во время поездок из Екатеринбурга в Асбест для посещения местного органа строительного надзора и обратно, из Екатеринбурга в п. Белоярский для визита в администрацию городского округа и обратно. Возможно, что траектория путешествий с томом Джойса в руках представляет собой интересную и замысловатую фигуру, но автор отзыва не обладает терпением, упорством и талантом Джеймса Джойса, чтобы продолжить расследования в этой области.

Испытал ли на себе автор отзыва какое либо вредное, болезненное влияние текста Джеймса Джойса?

Да. Автор отзыва полагает, что в процессе чтения у него умерла некоторая часть мозга.

Обладает ли автор образованием и способностями, достаточными и достойными для восприятия гениального текста Джеймса Джойса?

Неизвестно, достаточно ли 4-х лет бакалавриата, 2-х лет магистратуры и 3-х лет аспирантуры философского факультета Уральского Государственного Университета для понимания текстов Джойса. Возможно, отсутствие кандидатской степени все же препятствует автору отзыва понимать тексты ирландского романиста. Из чего можно сделать вывод о том, что философия Хайдеггера предъявляет меньшие требования к читателю, нежели художественная проза Джойса.

Имеет ли автор отзыва литературные предпочтения, препятствующие восприятию романа «Улисс», что делало бы его пристрастным читателем?

Весьма сомнительно, поскольку автор отзыва всегда отличался привязанностью к разного рода литературе. В особенности к большим и сложным романам. При этом автор отзыва с одинаковым уважением относится как классическим по форме произведениям, так и к постклассическим. Так, автор отзыва был очень горд своим философским образованием, читая «Маятник Фуко», и испытал эстетическое удовольствие, читая «Игру в классики» и «62. Модель для сборки». Но «Улисс» в данном случае оказался настолько бессвязен сюжетно и логически и настолько отвратителен эстетически, что автору отзыва остается только грустить из-за собственной неполноценности. Резюмируя, можно сказать, что автор отзыва не имеет жанровой предубежденности и пытался быть беспристрастным при чтении романа Джойса.

Какие достоинства автор отзыва желал обнаружить в тексте Джойса помимо банальной заинтересованностью сюжетной линией, коей не обнаружилось?

Если грубо обобщать, то можно выделить четыре причины для чтения того или иного произведения: 1. Интересный сюжет, 2. Познавательная ценность, 3. Эстетическое удовольствие от языка автора, 4. Интеллектуальная игра. Первая из них скрывается за банальным «интересно». В каждой книге должно быть что-то одно из перечисленного. Может быть только интересно, может быть красиво и не интересно, полезно и не интересно, умно и закрученно и не интересно. Однако в качестве стимула достаточно одной из причин. Хотя гораздо приятнее, когда к чтению побуждают сразу несколько стимулов.

«Улисс» не интересен, поскольку фактически не имеет сюжета. Роман не имеет познавательной ценности, хотя содержит гору информации, он перегружен ей, но она подобна информационному фоновому шуму. Роман также перегружен художественными стилистическими приемами, что, однако, не позволяет получить эстетическое удовольствие. Людвиг Витгенштейн называл философию Хайдеггера «Категорическим злоупотреблением возможностями языка». По-видимому, одноклассник Гитлера попросту не читал Джойса. Возможно, в тексте Джойса и есть интеллектуальная игра и увиденные критиками всевозможные ссылки на все, что уже было написано. Однако, все это гибнет за отвратительностью и перегруженностью слога. Таким образом, разумных либо чувственных причин для чтения этого романа не остается.

Обнаружил ли автор отзыва сюжетные параллели между текстом Джойса и текстом Гомера?

Нет, как ни пытался. Однако, читая комментарии филолога Хоружего, путем ассоциативного мышления наткнулся в памяти на другой текст Гомера – «Илиаду». Есть анекдотическая история, которую автор отзыва полагает весьма забавной: «На одном заборе было написано: «Здесь за углом продаются решетки стальные». Мимо забора шел филолог и сообразил, что в построении фразы скрывается гекзаметр. И дописал: «Их для дворца покупал шлемоблещущий Гектор». Данная история содержит упоминание героя «Илиады», а также размер, коим она сложена. А также иллюстрирует способность филологов находить связи там, где их нет.

Вызывают ли герои романа какую-либо симпатию у автора отзыва?

Стивен Дедал вызывает симпатию как романтический герой байронического типа и жалость подобно героям Достоевского. Леопольд Блум вызывает отвращение и непрерывно раздражает, причем заметно, что он раздражает и всех окружающих его эпизодических персонажей романа.

Сложилось ли у автора отзыва какое-то впечатление о личности автора романа?

Сложилось впечатление, что Джойс был мелким, вредным и мстительным ирландским евреем, который каждое ничтожное происшествие в своей жизни включил в роман.

Рекомендует ли автор отзыва роман Джеймса Джойса к прочтению всем желающим?

Нет, если только они не являются ирландцами, евреями или филологами. Либо обладают двумя из трех или же всеми описанными свойствами.

Связана ли форма текста настоящего отзыва каким-либо образом с текстом романа или же с влиянием текста романа на психику автора отзыва?

Связана. Именно в форме вопросов и ответов написан предпоследний эпизод романа, имеющий порядковый номер 17 и носящий наименование «Итака».

Имеет ли выбор формы текста отзыва какие-то основания, помимо пижонства, бахвальства или проявления болезненной психики автора отзыва?

Такая форма была выбрана для того, чтобы читатели, написавшие восторженные отзывы или согласные с ними, подумали, что автор отзыва хоть и отстаивает позицию «тупого большинства», но все же не чужд восприятию сложных текстов, умению пользоваться языком и все-таки дочитал роман до эпизода, форму которого не очень удачно пародирует.

Надеется ли автор отзыва, что отзыв окажется полезным и/или интересным читателям ресурса Fantlab.ru?

Да, несмотря на то, что является очевидно негативным.

Обольщается ли автор отзыва насчет большого количества баллов за этот отзыв?

Нет. Хотя и очень дорожит полученными баллами за столь малое число оставленных им отзывов, ибо они тешат его больное самолюбие.

Какую оценку поставил был автор отзыва роману «Улисс»?

Если пытаться в собственном суждении выделить объективные и субъективные посылки, то по шкале субъективности оценка стремится к нулю: отвратительно, гадость, не понравилось категорически. Если пытаться оценивать по каким-то объективным параметрам, как-то: количество и качество художественных приемов, стилей, богатство словаря, смыслы, вложенные автором в текст, и собственно то, что называется термином «мастерство», то оценка, скорее всего, стремится к бесконечности, которая параметрами сайта ограничена 10 баллами. Однако, по мнению автора отзыва, недюжинный талант Джеймса Джойса, 800 страниц текста и 7 лет работы были потрачены впустую. Автор отзыва привык следовать простому и наивному взгляду на искусство в целом и литературу в частности: оно (искусство)/она(литература) должно/а служить Истине, Добру и Красоте (или хотя бы чему-то одному из перечисленного). Книга должна делать читателя мудрее, добрее, заставить переживать. Иначе и не стоит читать. С этой точки зрения объективные заслуги Джойса не имеют никакой ценности. Поэтому путем вычисления среднего арифметического – 5 баллов. Но автор отзыва не обольщается насчет того, что имеет право судить Джойса. Баллы и отзывы – это формальность, которая в данном случае соблюдена.

В чем величие романа «Улисс» Джеймса Джойса?

С учетом вышесказанного автор отзыва затрудняется сказать, в чем заключается и чем измеряется величие какого-либо литературного произведения. И имеет ли вообще смысл употреблять этот термин применительно к книгам?

«Портрет художника» (не путать с романом «Портрет художника в юности») — ранний рассказ Джойса, написанный по заказу, однако отвергнутый издателем, не решившимся печатать «то, что он сам не понимает». Этот случай не исключение, а досадная — или же напротив, выдающаяся (как посмотреть) — черта творчества ирландского и мирового классика, чьи произведения, от первого до последнего преследовали недоумевающие и зачастую негативные отзывы, проблемы с публикацией или же судебные разбирательства.

Подобные сложности случались с «Дублинцами», «Улиссом», «Поминками по Финнегану» и другими творениями — с каждым этот мотив судьбы обыгрывался по-своему, но всегда держал схожую тональность.

Возвращаясь к рассказу, сразу о главном: о чём он? И тут следует сделать отступление, дабы сказать, что «Потрет художника» — та самая работа, что своим появлением задала тенденцию всему творчеству Джойса, за небольшими исключениями. Исследование взаимоотношения художника с обществом, окружающим и внутренним мирами, культурным наследием, традицией, семьёй, искусством, красотой, литературой, страной и многими другими аспектами бытия — вот одна многогранная тема из множества других, сводящих в единую линию преемственности такие произведения как «Герой Стивен», «Портрет художника в юности», «Улисс» и это. Разумеется, всё намного глубже, размашистей: тут и одиночество, непонимание, философия эстетизма, обнажение изуродованных гангрен провинциальных реалий, что особенно усердно проиллюстрировано в «Дублинцах».

Не делая попытки охватить всю сложную паутину наследственности произведений — что было бы невозможно в рамках рецензии, да и невыполнимо ни для кого, кроме самого автора — нужно лишь отметить сам факт связи, как последовательного развития вектора, заданного данным рассказом.

Итак, о чём же «Потрет художника»? Это история противостояния художника — под «художником» здесь понимается не живописец, а творец художественного мира — всем тяготам творческого пути, рождённым аспектами сдерживающей его жизни. Но ещё важней здесь — мотив развития, созревания личности, уже подспудно, но всё же не столько интуитивно, сколько самонадеянно строящей представления о грядущей великой миссии в литературе, а так же сопровождающем её исследовании себя, эпохи, человечества… — перечислять можно долго, поскольку у Джойса всё сливается и пересекается под невообразимыми углами, и ни что неотъемлемо от другого, и если одно время казалось, что художник — человек с личными проблемами, то скоро в них просквозят трудности целой эпохи, а в ней, как в зеркале отразятся и литературные неурядицы, и вновь встанет вопрос, что — творчество или реальность — отражение, а что источник.

В этой связи довольно трудно, даже невозможно, вывести первостепенные элементы рассказа, поскольку он существует целостно, где каждый элемент на своём месте, том самом, что определён творческим порывом Джойса, как известно, написавшего «Портрет художника» залпом, за день — так, одной случайностью, чьим-то заказом, родилась тропа для последующих романов, в том числе «Улисса», и всей вытекшей из него литературы XX – XXI вв.

Можно лишь примерно дать представление, человеку, рассказ не читавшему, что же его ждёт: тяжёлый слог с множеством изворотов, терминов, скачущими смыслами, подсмыслами и отсылками, предъявляющими высокие требования к тому, кто желает данное произведение понять. И на фоне этого мелькает герой, пока ещё безымянный Стивен Дедал, персонаж будущих романов, который здесь впервые вслед за Джойсом вынужден покинуть загнивающую Ирландию, где не может найти путей реализации своего великого творческого замысла.

В дальнейшем, манера и название «Портрета художника» будут повторно использованы в романе «Потрет художника в юности», но это потом, а впереди, между этими двумя работами, ещё предстоит незавершённый «Герой Стивен».

Следует отметить, что текст довольно занимательный, и его, пожалуй, можно рекомендовать желающим испытать эрудицию и способность ума воспринимать сложные, перегруженные смыслами предложения, дабы ощутить на себе уже проявившуюся многоплановость прозы ещё совсем молодого Джойса.

«Герой Стивен» — незавершённый роман Джойса, взявшего за основу идею рассказа «Потрет художника», дабы развить её в полноценное крупное произведение. И с задачей этой автор справлялся, однако, в определённый момент решил, что традиционная форма повествования не соответствует духу задуманного произведения, вследствие чего, охладев к созданию данного творения, писатель воплотил тот же замысел в «Портрете художника в юности», где ядром изложения оказались внутренние переживания протагониста.

Формой и сюжетом «Герой Стивен» — обычный роман, что даёт читателю уникальную возможность почитать единственное крупное произведение Джойса, лишённое каких-либо языковых и стилистических экспериментов, делающих произведение недоступным для многих, не способных воспринять подобного рода изыски в литературе.

В центре повествования — Стивен Дедал, проекция юного Джойса в собственное произведение, двойник писателя, страдающий от тех проблем внутреннего порядка, сталкивающийся со схожими жизненными ситуациями, повторяющий интереснейший творческий путь, полный исканий, разочарований и воодушевлений. Герой молод и талантлив, однако, талантлив по-своему, совершенно иначе, как то привычно для окружающих. Его язык сложен, а взгляды нетрадиционны особенно на столь неблагодарной почве, как культурное захолустье Дублина — места, где ненависть ко всему прогрессивному миру граничит с бездумным и запоздалым копированием уже устаревших тенденций более развитых стран.

В эту неповоротливую, противящуюся каким-либо переменам массу Стивен Дедал пытается нести весть о собственном даре, поделиться любопытной эстетической философией, более широким взглядом на литературу, не как на развлекательное или нравоучительное подспорье, а как на «искусство ради искусства», лишённое любых ограничений и условностей, чьей заключительной и глобальнейшей целью является не просто малозначительное чтиво опционально с религиозным уклоном, но произведение, создающее эпоху, заменяющее её в глазах потомков, составляющее единую неразрывную взаимосвязанную и взаимозависимую цепочку со всеми прочими творениями человеческой мысли.

Увы, но общество остаётся глухо к воззрениям Стивена. Студенты его института ищут не знаний, а лишь диплома об образовании, священники бьются не за истину, а за формальную составляющую религии, родители требуют от сына устроится на рутинную должность, и лишь он один, оставшийся в меньшинстве, продолжает бороться за право творить искусство без поправок на общественные заблуждения, без гнёта цензуры, без оков традиции, смысла, морали, религиозности и т.д.

В то же время в самом герое проходят битвы не менее внушительные, чем в мире внешнем: кто он сам? Утративший веру юноша без общего языка с окружающими, либо единственный здравомыслящий человек среди прочих? Где и как пустить корабль своих действий, чтобы не поступиться с принципами, не дать запятнать паруса своих эстетических ценностей, но доплыть, не разбившись о колючие рифы всюду влезающих доброжелателей, до таинственного острова признания, которого может и не существует вовсе.

По части персонажей, автор поработал хорошо: есть тут индивидуальные фразы, манеры речи, привычки, отстаиваемые взгляды. Описательные же части встречаются разные: от сильных и неожиданных находок — до банальностей. Слог в основном лёгок, но в местах, где затрагивается внутренний мир героев, он заметно утяжеляется, в традициях, заданных рассказом «Потрет художника», что сильно усложняет чтение, превращая отдельные предложения в настоящий ребус.

Особого внимания заслуживают места, где Джойс, устами Стивена Дедала разъясняет свои взгляды о красоте, искусстве, феминизме, религии и многих других аспектах жизни. Логика писателя потрясающая, диалоги — захватывающи, охват тем — самый, что ни на есть впечатляющий.

Читателю, решившемуся начать знакомство с Джойсом с данного романа, следует знать, что «Герой Стивен» частично уничтожен, кроме того, неописан, так что для полноты охвата жизни героя, желательно прочтение произведения о его внутреннем мире — «Портрет художника в юности». О последующих событиях можно узнать из «Улисса». Кроме того, небезынтересно перед чтением взяться за «Эпифании», ввиду того, что автор богато использует их в данной работе, и наблюдать уже знакомые фрагменты, органично встроенными в текст — дело занятное.

«Эпифании» — образец раннего творчества Джойса, сборник зарисовок, созданных автором на протяжении продолжительного времени.

У неподготовленного читателя данные тексты способны вызвать недоумение, поскольку для понимания назначения эпифаний необходимо не только проследить их влияние на последующие произведения писателя, но и иметь представления об его личном, отличном от религиозного, определении этого понятия: «эпифания — ускользающий, самый тонкий момент, моментальное духовное проявление, возможно, в резкой вульгарности речи или жеста, возможно, в ярко отпечатлевшемся движении самого ума». Такое видение богословского термина в эстетической философии Джойса тесно перекликается с измышлениями Фомы Аквинского о трёх качествах красоты, часто упоминаемых дублинским классиком.

Таким образом, «эпифания» в творчестве Джойса — некое неуловимое событие, овеянное для автора особым духовным началом, зачастую незаметное для читателя, но несущее особую ценность для художника, чей долг — фиксировать эти откровения в творчестве.

Совершенно не правильно подходить к сборнику с какими-либо критериями литературного или эстетического анализа, ввиду того, что «Эпифании» являлись даже не черновиком, а вспомогательным материалом к последующей работе, скрупулёзно собираемым молодым Джойсом перед серьёзной писательской деятельностью. При этом нельзя игнорировать впечатление, будто автор с самого начала чётко наметил грядущий творческий вектор, пронзающий основной массив наследия дублинского классика. Темы эпифаний богато цитируются и переиначиваются в дальнейших произведениях.

Что же представляют собой эти миниатюры? С художественной стороны большая их часть довольно слаба: лишена изящности, изысканности и даже оттенка завершённости. Здесь — и обрывки разговоров, и бездейственные мизансцены, и эмоциональный ряд к ситуациям, лишённым какой-либо пусть бы и поверхностной обрисовки, из чего ясна из без того очевидная истина: «эпифании» задуманы как творческий ингредиент без претензий на полноценную публикацию, хотя позднее Джойс, иронизируя над собой, упоминал намерение в случае смерти разослать во все библиотеки мира ранние черновики — разумеется, это шутка, лишь голос одного из персонажей писателя, но примерно так и сложилось с данным сборником — он дошёл до читателя.

Но не стоит относиться к «Эпифаниям» пренебрежительно. Хотя большая часть этих фрагментов не сильно выразительна, ибо автор ещё только набирает обороты — а разгонялся Джойс долго, — отдельные миниатюры сильны, проникнуты крепкими философскими прожилками и заправлены жгучей, по-болотному топкой атмосферой. В первую очередь это относится к тем отрывкам, что напоминают сновидение — столь колоритными они получились. Кроме того, нельзя не отметить, что местами встречаются богатейшие описательные пассажи, что свидетельствует об уже тогда зачинавшемся таланте ирландского писателя.

Имеются так же в «Эпифаниях» и сильные образные отголоски и чёткие чувственные линии, пускай короткие, но, несомненно, интересные поклонникам писателя, желающим проследить его творческий путь от вдохновенного энтузиаста до мирового классика.

Таким образом, этот сборник — возможность взглянуть в колыбель величайших произведений двадцатого века, обратиться к истокам, попытаться соприкоснуться с сознанием автора, его формирующимися воззрениями и интересами, а так же, быть может, при должном чутье, уловить то ускользающее откровение, ту самую заветную эпифанию — кто знает?

«Портрет художника в юности» — одно из самых значимых произведений литературы XX века. Такой статус обусловлен новаторством автора: сменой акцента художественного произведения с внешнего на внутренний мир главного героя. Разумеется, ничего однозначно нового не существует, и предшественники Джойса тоже прощупывали ранимую ткань человеческой души, но именно он впервые сменил полярность настолько, что создал целый роман, где окружение играет второстепенную роль, а фокус смещён на переживания протагониста, его становление, связанные с этим трудности и смятения.

Персонажами здесь в равной степени можно назвать как обычных людей, так и влияющие на мировоззрение и чувственные фибры героя явления: религию, политику, семью, дружбу — как в частных, так и наиболее общих представлениях этих понятий. Любую из двух реальностей — к слову, неразрывно связанных — автор представляет во всей полноте, с убедительными подробностями, присущими перу Джойса. Детали едва заметно очерчивают человека или идею, внезапно вырисовывая их во всей полноте за счёт верно подобранных характерных мелочей.

И всё же, не смотря на это, как уже было сказано, «Портрет художника в юности» — это книга не об эпохе, не столкновении убеждений, не о какой-то занятной ситуации, как то случалось до Джойса. Этот роман иной: он — проекция на страницы самого автора, что роднит данное произведение с «Даром» Набокова. Параллель чёткая: писатель так же последовательными штрихами врисовывает свою сущность в текст, благодаря чему читатель может нить за нитью смотать обратно клубок его личность.

Такое представление себя, как структуры описывается в самом романе, где красота, по мнению главного героя романа, формируется из трёх составляющих: отделённости от остального мира, внутренней гармонии, предполагающей восприятие раннее целостного объекта, как совокупности элементов, и третьего фактора, чья природа в произведении не представлена однозначно. Из этого следует, что писатель, чтобы познать самого себя, вынужден сначала осознаться как единое, не связанное с окружением явление, а потом, пусть и умозрительно, рассредоточить нутро, жизнь, взгляды и убеждения до примитивных элементов, чтобы, рассмотрев их взаимодействие, найти в себе природу прекрасного и, возможно, выйти к завершающему третьему фактору красоты — свету Божественного.

Следуя этой задаче, Джойс перепросматривает в романе собственную жизнь, поскольку главный герой, Стивен Дедал — это фантом самого автора, один из его литературных двойников, позволяющих взглянуть на себя не столько со стороны, сколько изнутри, пройти через опыт минувшего, используя при этом холодный анализ и художественное чутьё, способное проследить в веренице хаотичных событий чёткую последовательность, ведущую к глобальной, высшей цели, сверхзадаче, вопрос о коей, по всей видимости, в равной степени мучил как протагониста, так и его создателя.

Возвращаясь к параллели с «Даром», нельзя не признать, что Джойс справился с романом в разы лучше Набокова: если опустить вопросы стиля, который у каждого автора на высоте, то «Портрет художника в юности» намного динамичней, благодаря чему он не оставляет возможности читателю заскучать, а по информативной насыщенности и количеству поднятых тем он сильно превосходит своего молодого собрата. Автору удаётся провести читателя через целую жизнь, расставляя акценты, делая остановки, выбирая главное и совершенно не создавая впечатление «беглости» повествования.

Так что же происходит в этом романе? О чём он? Сюжет незамысловат: мальчик, учащийся в религиозном учреждении, взращенный на догматах о всесилии Бога, безграничности Его любви и непоколебимости авторитета священнослужителей, раз за разом испытывает сокрушительные удары по вере. Не малый вклад в это вносят и сами преподаватели, да и дома далеко не всё в порядке: актуальный в те годы конфликт религиозных партий не оставил в стороне и церковь, принявшую позицию, противоположную той, что избрал отец главного героя. Как следствие, в семье, где мать очень набожна, возникают конфликты политики и религии. Мировоззрение сына даёт трещину, всё разрастающуюся по мере взросления. А впереди ждут новые испытания: семейные проблемы, искушения, споры на религиозные и искусствоведческие темы.

В итоге подобных событий, Стивен Дедал отказывается от сана, вырастает в очень эрудированного образованного молодого человека, имеющего все шансы на успех в любой деятельности, но вот проблема: из-за падения всех авторитетов, он не знает, чего хочет от жизни, к чему стремиться, внутренние конфликты изъедают душу, в связи с чем он даже не способен ответить на простой вопрос о своих религиозных взглядах. Герой Джойса способен пошатнуть и разбить в пух и прах любую теорию, убеждение, мировоззрение, но это — один из главных источников несчастья, его сила и главная слабость. В своей свободе юноша одинок, не понят, не признан. Он понимает, что мир внешний давно прогнил и только тяготит душу, жаждущую свершений и хоть каких-то ориентиров в жизни, что толкает Стивена на решительный поступок — навсегда покинуть родину.

Очевидна связь всех описанных событий с биографией Джойса. Прежде автор уже делал попытку изложить её в незаконченном романе «Герой Стивен», но только в «Потрете художника в юности» достиг поставленной цели. Это произведение не похоже на его раннюю прозу. Топорный неуклюжий язык «Дублинцов» теряется перед художественной мощью, яркостью описаний, точностью сравнений и обтекаемости языка этого творения. Данная книга демонстрирует, что Джойс мог и умел писать прозрачные литературные вещи, и сложность следующей его работы, «Улисс», намеренная, а не от неумения изъясняться понятней. К слову, один роман продолжает предыдущий, заимствует персонажей, но вовсе не является сюжетно связанным. И хотя чтение «Портрета художника в юности» ответит на некоторые вопросы читателей главного сочинения автора, нет никакой необходимости предварять «Улисса» этим романом или «Дублинцами».

Таким образом, «Портрет художника в юности» — сильная, яркая, новаторская работа, заслуживающая высокой оценки и читательского внимания.

«Джакомо Джойс» — произведение Джеймса Джойса, не писавшееся для широкого читателя. Этим сказано многое: ни в бессюжетности, ни в замысловатости причин обвинять его нет, так как единственная задача подобной работы — это быть понятной своей целевой аудитории, а в данном случае, одному единственному человеку — её автору.

И всё же произведение не столь замысловато, чтобы не оставить возможности читателю воспринять его. В центре условного повествования — мысли Джойса о своей ученице, сопряжённые в потоке сознания со многими фактами, перекличками и аллюзиями, связанными как с личной жизнью автора, так и с общеизвестными цитатами из Библии и многими другими мотивами.

Главной интересной для читателя стороной и особенностью данной работы является богатая художественная образность: два слова рисуют картинку, причём не статичную — они рождают движение. Если автора здесь ещё нельзя назвать зрелым, то уж точно «созревающим», потому как едва ли не в каждом абзаце этого произведения содержатся фразы, кричащие о непревзойдённости его таланта.

«Дублинцы» — неоднородный сборник рассказов Джеймса Джойса, где наряду с произведениями хорошего уровня, встречаются и откровенно слабые работы.

Одной из примечательных черт почти всех рассказов в «Дублинцах» является бессюжетность, подобная той, что присуща прозе Бунина и Чехова — причём, аналогии с произведениями последнего напрашиваются в первую очередь. В этом особенность и проблема сборника — такая компиляция историй осталась продуктом своего времени, затрагивающим злободневные вопросы уже минувшей сегодня вехи в истории Дублина.

Между тем, актуальность — главная ударная сила «Дублинцев», ведь они не являются фабульным, художественно организованным сборником и в то же время не могут похвастаться стилем или прогрессивностью «Улисса», что сужает роль данных рассказов до исключительно сатирическо-ироничных произведений, не претендующих ни на ярко выраженную литературность, ни на какое-либо новаторство. Постепенно время умаляет значимость этой ведущей особенности книги Джойса, заставляя оценивать её уже по иным критериям.

И здесь всё неоднозначно. Ярко начатый произведением «Сёстры» сборник задаёт мрачный тон: некая вырванная из вереницы событий ситуация, подобно всему в жизни, не имеющая чётко выраженного начала и конца, отражает бессмысленность и глупость, как процесса умирания, так и деятельности тех, кто сопровождает покойника в последний путь. Всё здесь преподносится тусклым, пустым, до безобразия рутинным и автоматическим. И хотя рассказ не может похвастать какими бы то ни было выдающимися качествами, без сомнения, его идея приложима и современной эпохе, а мрачная атмосфера — уже сама собой является достойным аргументом к прочтению.

Дальше Джойс явно сбавляет обороты, и последующие рассказы, до определенного момента, оказываются не менее пустыми, безынтересными и почти безыдейными произведениями. Та лаконичность, которая не даёт Чехову и Бунину превратиться в зануду, в «Дублинцах» сыграла против автора, трансформировав имевшиеся у автора замыслы в пересказы. Стиль здесь слишком беглый, и говорить о какой-то художественности или увлекательности, не приходится. Нет ни ярких метафор, ни цепляющих образов, а лишь поспешный отчёт о неких событиях, суть которых ни сводится ни к чему другому, кроме как намерению косвенно поддеть какую-либо черту современников, выставив её в негативном свете. Это и рассказ «Встреча», и не более содержательная «Аравия», и чуть более яркая история «После гонок». Увы, всё это — не уровень: ни формы, ни содержания, ни идеи. Одна лишь голая критика в посредственном антураже.

Затем, будто следуя некой внутренней логике сборника, Джойс вставляет уже более проработанные рассказы, имеющие сколько-нибудь прослеживающую фабулу, выраженную в чётко обозначенной концовке. Примером такого произведения могут служить «Два рыцаря» — здесь есть не только рельефная повествовательная линия, но и сами события обрели форму, обзаведясь действиями и описаниями, создавшими динамичную картинку. Это ещё не уровень, по крайней мере, для Джойса, но уже и совсем не та графомания, что предшествовала данному рассказу.

Из последующих произведений внимания заслуживает «Облачко» — одна из лучших работ в сборнике. Помимо уже обрисовавшейся формы, в ней есть не только идейность, но и настоящий эмоциональный накал. Безысходность высокой пробы — так можно охарактеризовать настрой, присущий этой истории.

«Личины» — не менее депрессивный рассказ, насыщенный динамикой и подробными блужданиями по лабиринтам внутреннего мира героя. Вместе с предыдущей и ещё несколькими работами составляет самое лучшее, что есть в сборнике.

Среди прочих ничем не выделяющихся рассказов затерялся яркий и длинный повествовательный эпизод «Мать». Отметить в нём можно главную героиню, наделённую харизмой и индивидуальностью, которые и вытягивают произведение на уровень выше многих других в «Дублинцах».

Ну и главным светлым пятном сборника является рассказ «Мёртвые», отметить который можно сразу по многим причинам. Немаловажно, что художественная образность, уже зачинавшаяся в близких к финальной работах в данном произведении получила свою максимальную выразительность. Конечно, до более зрелого Джойса, данному рассказу недостижимо далеко — подводит и стиль и переизбыток повторов, — но, безусловно, уровень «Мёртвых» — это максимум, достигнутый в «Дублинцах». Кроме того, эта история чётко и внятно выражает заключённую в себе идею — идею не просто на злобу дня, а вневременную, затрагивающую тему взаимоотношений, жизни, смерти. К слову, примечательно, что концовка рассказа, перекликается с началом «Сёстер» — пусть эта перекличка и весьма условна, но её наличие необходимо отметить, так как случайностей в творчестве Джойса не бывает.

Подводя итог, нужно признать, что «Дублицы» — это произведение своего времени, которое мало что способно дать современному читателю. Оно во многом слабо и может сильно испортить впечатление об авторе, при условии, если начинать знакомство с его творчеством с данного сборника. Так же нужно отметить, что читать данное произведение непосредственно перед «Улиссом» совсем не нужно, так как общие герои и переклички, настолько побочны, что знание содержания рассказов нисколько не раскрывает и не расширяет понимание романа.

«Улисс» — уникальное явление в мировой литературе. Искать в нём недостатки бессмысленно, перечислить все достоинства невозможно. Джойс включил в своё произведение такую палитру стилей, мотивов, сюжетов и загадок, что любой иной автор оказывается не в состоянии конкурировать с богатством внутренней архитектуры одного из величайших романов XX века. В то время как одни писатели окрашивали тексты яркими изысканными метафорами, а другие внедряли в работы глубокий философский подтекст, амбициозный изгнанник из Дублина оказался единственным, кто нашёл в себе достаточно таланта и трудолюбия, чтобы в рамках одного произведения не только раскрыть все известные формы и способы художественного изложения текста, но и разработать новые приёмы, как гибридные, так и абсолютно новаторские.

По мере того, как читатель движется от главы к главе, роман заметно усложняется, заставляя неподготовленных разочарованно закрыть его на середине или раньше. Между тем, более настойчивые и вдумчивые люди, дошедшие до заключительных эпизодов, могут обнаружить, что к концу, роман заметно проясняется, а сюжетные, метафорические и философские линии не просто пересекаются, а образуют неповторимый художественный космос, достигающий своей кульминации в медитативной главе, повествующей о разговоре Стивена Делала и Леопольда Блума в доме последнего.

Трудно и не нужно пытаться оценивать «Улисса» по известным литературным критериям, так как Джойс на много опередил своё время. И даже сегодня, спустя почти век, человечество не в состоянии правильно воспринять не только его самую сложную работу — «Поминки по Финнегану», — но и более ясного для понимания «Улисса».

Чтобы ощутить литературный талант Джойса, достаточно ознакомиться хотя бы с первым эпизодом его самого известного романа, где писатель создаёт настолько сильные, убедительные, глубокие и реалистичные образы, что рядом с ними меркнут самые выдающиеся персонажи, когда-либо появлявшиеся в художественных произведениях.

Отдельно следует отметить потрясающий баланс, где реализм перетекает в иррациональную мистику, психология перекликается с эзотерикой, а сам мир романа, внезапно, становится миром текста, где уже не Блум следует домой, не Улисс движется к Итаке, а буквы и предложения устремляются к единственному и неизменному финалу — точке.

Любовь, страдания, усталость, ревность, боль, предательство, лирика, возбуждение и даже опьянение — всё это непревзойдённым образом, с чуткостью и скрупулёзностью воплощено в «Улиссе», причём, одним из главных выразительных средств здесь играет язык, стиль, манера изложения. Джойс пишет смело, так, как «этого делать нельзя». Но делает это настолько искусно, что остаётся неуязвимым для всякой критики — ведь он прекрасно знает, какие правила в каждом конкретном случае можно нарушить, и для каких художественных целей это необходимо.

Разумеется, как и всякое произведение, «Улисс» не лишён недостатков. Комментаторы не редко обнаруживают некоторые ошибки писателя, к примеру, его попытка стилизации под отдельных авторов, оказалась не реализованной, за счёт того, что Джойс пользовался сокращёнными изданиями, где манера письма первоисточника передавалась не верно, в связи с чем, подражание выполнялось отлично, но вот основывалось на заведомо неправильном тексте.

Но стоит ли обращать внимание на подобные мелочи, когда решены главные сверхзадачи: мир получил непревзойдённый по охватываемым ментальным масштабам роман, вобравший в себя всё, что существовало в литературе до него, и определивший, а так же предвосхитивший её дальнейшее развитие.

К «Улиссу» можно относиться по-разному, но объективно ему нельзя отказать лишь в одном: он может не быть любимым романом, он может не нравиться и вызывать отторжение, но, тем не менее, от этого не перестанет является самым лучшим художественным произведением в мире.

«Джакомо» — какой-то очень неуловимый текст. Еще более неуловимый, чем отдельные, самые легковесные вещи Набокова (та же «Лаура»). Одна поездка в метро, я прочитала его на одном дыхании и даже близко не смогу рассказать, о чем он. Это даже не импрессионизм уже, а мозаика из импрессионизма — там отрывок впечаления, здесь пара фраз, тут цитатка.

Сдается мне, чтобы целиком его понять, осознать, прочувствовать и тд, вероятно, нужно не просто честно прочитать все примечания (мне лень, да и несподручно это делать в электронной книге), но также некоторое количество толковательной литературы «вокруг». Не знаю, стоит ли оно того, может быть, еще как-нибудь вернусь к этому.

С другой стороны, «Джакомо» очень непохоже на все остальные вещи, что я у Джойса читала — это самое легкое и самое воздушное. Особенно если брать для сравнения «импрессионизм наоборот», тяжкую приземленность «Художника», или наполненность, аж через край переливающуюся «Улисса», или отточенный язык и мрачный юмор «Дублинцев». К слову, никакого потока сознания в общепринятом понимании этого термина в «Джакомо» нет — напротив, это обывки впечатлений из разных моментов, размышлений, аллюзий. Несомненно, красивых, но очень закрытых и для полного понимания нуждающихся в тщательной дешифровке.