Об Имаджике

Клайв Баркер. Художник, гей и просто умница, но скверный романист.

Отзывъ:

«Черт-те что и с боку бантик(розовый)» — история о неотразимом музшчине, трахальщике всея Имаджики(даже себя самого) Джоне Фурии Захарии ака Сартори, растянутая дыбой ленивой баркеровской фантазии на полторы тыщи страниц невнятностей.

О хорошем: как я уже отмечал в отзыве на Сотканный мир, Баркер, несомненно, художник, визуалист высокой пробы. Это очень хорошо, да. Ему удаётся даже двинуть картинку и обратить её в кино, НО кино это очень примитивное. Литература — это всё-таки не домашнее видео. Баркеру понимание этого не даётся, как я вижу на примере второго его романа.

О плохом:

  Прежде всего характеры. Клайв синтезирует их словно какой-нибудь гексахлорциклогекcан, которого нет в природе, и тем отравляет всё свое повествование.

Миляга Джон, кхэммм....  Невротик, балансирующий над циркулярным психозом на дрожащем канате остатков психического здоровья, но дьявольски удачливый, как и положено по канону. Ну и, конечно, обаяшка. И, конечно, латентный гей, что, пожалуй, неразрывно связано с обаянием, в понимании Баркера. Да-да. Ибо совершенно траспарентно заявлена любовь к мистифу и, несмотря на «отвод глаз», что типа он андрогин-иллюзионист, всё-таки автор настаивает что он — это именно ОН. К тому же, в своей первоформе Пай-о-па — почти расово полноценный ниггер, что наводит на мысль о литературном воплощении милого дружка Клайва. Если еще совсем немного пофантазировать, то к картонной фигурке Миляги приставляется фейс Клайва.  ОМГ!

С какого-то неимоверного перепугу Миляга пускается в неизвестный ему мир Имаджики; открывает рот, всякий раз, когда его просят заткнуться; ведет себя как вождь, хотя никем и не выбран; не задумываясь, подвергает риску себя и окружающих, НО — неизменно раскаивается и скорбит об этом, что, конечно же, вышибает из нас слезу прощения. Идёт сам не знает куда, освобождает сам не знает кого, теряет друзей направо-налево и без фундаментальных выводов после этого. Человек, чьё поведение состоит из одних порывов.

Вообще, «мотивированные» тупостью персонажей поступки, извинения, раскаянья и тонкая грусть бьют  в «Имаджике» аки могучий гейзер.

Но всех вместе взятых в книге, по части порывов и эротомании, превзошла, разумеется, Юдит. Эта особа из разряда тех, кто получает известный, но сомнительный титул в ЖЖ, интеллигентски-стыдливо обозначаемый аббревиатурой «ТП». И хотя большинство женщин воплощают в реале большую часть её качеств, я не знаю ни одной, которая была бы абсолютной  «Юдит (...нашего времени)». И всё это благодаря сбивчивости, непоследовательности, воображательной бормотне Баркера, его неумению создать или отразить из реальности нормальный характер. Юдит получилась туповатой, синтетической, латексно-целофаново-полипропиленово-поливинилхлоридной потаскухой(устами героев Баркера она была бы обозначена гораздо смачнее), но с амбициями и готовыми суждениями по любому вопросу, который ей не задавали. Самое-то странное, что Баркер подсознательно ли, намеренно ли, проэкспонировал свою нелюбовь к женщинам, такую неявную, диффузную мизогинию, воплотившуюся в Юдит. Впрочем, так ли это или нет — не важно. Важно то, что книга прекрасно обошлась бы без Юдит и других юдитоподобных созданий. Мне не интересно было знать от чего она намокает, как реагирует на необычную форму мужских гениталий и радует ли ее анальный секс. Баркер, вообще, перетрудился с эротизмом и сексом, а, возможно, просто не смог себя остановить. Через него проглядывает  лукаво улыбающаяся Лорелл Гамильтон.

Плач, скорбь, боль и бесконечные страдания/умирания юдитов, миляг, сартори, гомоангелов, паев, бессмысленная беготня туда-сюда-обратно быстро начинают утомлять и уже не производят никакого впечатления, хотя финал проникнут, опять же, «тонкой грустью и загаткой», и это, похоже, более-менее удачное решение.

При всём этом драматическом фонтанировании, диалоги смотрятся убого и смешно, они эмоционально несоразмерны только что произошедшим событиям. Герои поразительно быстро «отходят» от сильнейших потрясений и начинаются разговоры типа» ну, ты чё-как, вапще? куда теперь?», «да, блин, наверное, туда-то, а, может, сюда-то, но тут еще дела». Диалоги выполнены по канону детских сказок, когда злодеи, рассказывают о своих злодейских планах, а не-злодеи начинают бубнить, типа между делом, «как устроен ентот мир». То они гневятся на героя, то прощают его и присоединяются к нему в важнейшем, мирозначительном предприятии без малейших причин прощать. Мотивы таких душевных колебаний — от приязни к ненависти, и наоборот, — могут лежать только в далеко зашедшем психозе.

Про Deus ex machina я писать не буду, это состояние на страницах перманентно, оно на живульках висит в романе, но Клайву, видать, было нежданное вдохновение и он просто захотел порисовать нам богинь и хапексамендиосов.

В общем, плохо. На уровне нашего Николая Басова или Перумова, разве что язык получше, но и здесь небезупречно.

Возможно, когда-нибудь прочту у него что-то из малой формы, говорят, там он весьма неплох, но пока мне нужна контрфрустративная реабилитация.