Когда мы говорим о культовом романе Эмили Бронте «Грозовой перевал», большинство из нас имеют в виду историю роковой, трагической любви Хитклиффа и Кэтрин Эрншо – достаточно взглянуть на краткие описания к роману на различных литературных сайтах, форумах, описания к многочисленным экранизациям и, разумеется, отзывы и рецензии читателей. Есть и другие, которые видят здесь прежде всего сюжет о мести, не менее распространённый в мировой классике (чаще всего содержание «Грозового перевала» начинают пересказывать так: мистер Эрншо приводит найдёныша к себе домой, Хитклифф и Кэти сразу становятся близкими друзьями, но Хиндли Эрншо ненавидит Хитклиффа, после смерти отца он превращает его в неотёсанного слугу, и из-за этого…) Роман пронизан духом романтизма, показывает портреты страстных людей, обнажает глубины человеческой природы… Литературные критики, конечно, находят в нём и другие смыслы, другие грани – но сейчас речь всё-таки о массовом читателе.
Перечитав не так давно – с большим удовольствием – «Грозовой перевал» и не будучи при этом поклонником любовных романов, автор данной статьи задался вопросом, что же его так зацепило – и увидел всю эту историю под немного иным углом. Хотя всё упомянутое выше, безусловно, тоже верно, я здесь лишь делюсь личным мнением.
Начнём с того, что собственно история любви Хитклиффа и Кэтрин-старшей занимает только половину романа. Даже если не учитывать вступительные главы от лица мистера Локвуда и одну главу о бегстве Изабеллы и смерти Хиндли, а просто поделить всё повествование на две части (как обычно говорят, «историю старшего поколения» и «историю младшего поколения»), получится 17 глав из 34-х. Любопытно, что в ранних экранизациях романа всё внимание было сосредоточено именно на этой первой половине, вторая же зачастую вовсе игнорировалась; объясним это тем, что кино – это другой вид искусства, в котором сюжеты обычно упрощаются, и рассчитано оно на немного другую аудиторию. Но всё же фильмы тоже снимают люди, а эти люди – тоже читатели, так что такая избирательность во многом показательна.
По более поздним экранизациям можно сказать, что «истории младших» стали уделять больше внимания. Линию Гэртона, Кэтрин-младшей, Линтона Хитклиффа с помощью различных художественных приёмов обычно представляли как некое отражение «истории старших». Параллель между Хитклиффом и Гэртоном налицо, а о связи между матерью и дочерью вообще говорить нечего – то есть тут как бы вторая история, продолжающая первую, или вернее, повторение первой, только с другим финалом? Ещё один шанс, подаренный судьбой?
Конечно, да. Но всё же… Помните, как отделены друг от друга две эти половины? Никак. Никаких «части первой» и «части второй». Это не две истории в одной, это не роман-дилогия, а единая история с одной завязкой и одной развязкой.
Так какой мотив, какая тема объединяет все эти события в одно целое? Месть Хитклиффа – да, соглашусь. Но можно посмотреть и по-другому. В конце концов, мстил он по сути только двоим: Эдгару и Хиндли, а их детей после их смерти рассматривал как своего рода заместителей. В трагедии же, разыгравшейся между ним и Кэтрин, а также в сложных отношениях его с Гэртоном – то есть, как мне представляется, в принципе в судьбе Хиклиффа – главную роль играла вовсе не месть.
Известно, что в хорошем романе на центральную идею работает всё. Поэтому отвлечемся на время от генеральной линии и будем искать подсказку в линиях второстепенных. Вспомним, например, Эдгара Линтона: то, как он испытывал сложности в браке ещё до возвращения Хитклиффа, как боялся вывести Кэтрин из состояния равновесия и как, несмотря на все свои усилия, всё-таки сделал её несчастной, какой из него вообще получился неважный муж – и какой хороший, с другой стороны, отец.
Вспомним также Хиндли Эрншо, горячо любившего свою жену и опустившегося, разорившегося, сломленного после её смерти. Хиндли, бесспорно, любит и своего сына: по некоторым его репликам читатель чувствует, как тревожится он за судьбу Гэртона, – но привязанность эта проявляется в очень жестокой и во многом странной форме, а маленький Гэртон испытывает «спасительный ужас перед проявлениями его животной любви или бешеной ярости».
Вспомним избалованных чрезмерной заботой Кэтрин Эрншо, Изабеллу, юного Линтона, которых любовь превращает в маленьких тиранов для окружающих…
Выходит, что «Грозовой перевал» – роман всё-таки о любви, а не о ненависти и мести. Но не об отдельной любовной истории, а о двух противоположных сторонах этого чувства. Прежде всего, конечно, разрушительной – и, как противовес этой силе, созидательной. Любовь Хитклиффа, пылкая и эгоистичная, губит и окружающих, и его самого, и Кэтрин, но любовь Эдгара, спокойная и жертвенная, тоже губит Кэтрин, душит её: она говорит перед смертью, что они оба разбили ей сердце. Убитый горечью своей потери Хиндли разрушает свою судьбу и судьбу своего сына.
Сам Гэртон, растерянный перед лицом непривычных для себя чувств, а потому ведущий себя грубо и резко, был близок к тому, чтобы тоже проиграть. Как, впрочем, и Кэтрин-младшая, которая на некоторое время почти превращается в холодную гордячку, ненавидящую всех вокруг. Было ли у них больше сил и чистоты, чтобы преодолеть это разрушение, или их ситуация не была настолько тяжёлой, или им просто больше повезло – это не столь важно сейчас. Важно, что в них находит своё воплощение противоположная сторона конфликта. И с этой точки зрения становится ясно, почему конец должен был наступить именно там, где он наступил, а не раньше. Вот она, кульминация, к которой всё шло с самого начала, – не смерть Кэтрин-старшей (хоть это и самый эмоциональный и сильный по накалу эпизод), а момент, когда Хитклифф, главный герой и олицетворение Разрушения, внезапно сталкивается с Созиданием.
И это именно то, чего он не смог вынести.
Помните, как в разговоре с Нелли он удивляется тому, что не хочет больше мстить? Не понимает, почему так, ведь это точно не проявление великодушия, ведь он не простил… Это действительно нельзя назвать в полной мере прощением. Но возможно, это было ощущением поражения. Причём в плане мести Хитклифф как раз не проиграл – судьба Гэртона и Кэтрин была полностью в его руках, он мог в мгновение ока уничтожить их счастье, если бы захотел… а он не захотел. И в этом было поражение.
Не знаю почему, но мне в связи с этим вспоминается Пушкинский «Ангел»:
В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
«Прости, — он рек, — тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал».
Нельзя быть до конца уверенным, но нельзя и исключать того, что Хитклифф испытал нечто подобное. Ведь, учитывая, как складывалась его жизнь, он просто не знал, что всё может быть так. Что всё могло бы быть так и у него тоже. (На протяжении всего повествования Хитклифф не чувствует никакого раскаяния или стыда по поводу разрушительности свой любви, напротив, он гордится тем, что она – как огонь, как будто не представляет истинной любви без взаимных истязаний). Не стану умалять той боли, которая поразила Хитклиффа со смертью Кэти и которую он потом носил в себе долгие годы, но если эта догадка верна, то только в конце он должен был испытать самый сокрушительный удар и в полной мере осознать, что именно он потерял по собственной же вине.
Возможно, ему казалось, что ненависть, месть, разрушение и неистовство – единственный возможный способ жить и любить для него – но, столкнувшись наконец с чем-то чистым и светлым, он ощутил невыносимую тоску, оттого что в своей душе не оставил для этого места.
