Странный мир Роберта Эйкмана

Let's have a black celebration

Black celebration

Tonight

To celebrate the fact

That we've seen the back

Of another black day...

-------------------------------

В «темной» литературе есть особое направление, общие контуры которого были в свое время намечены Лавкрафтом. Вспомните его слова о том, что больше всего на свете его пугают не монстры и не убийцы, а локальное нарушение законов природы. Из всего этого потом вырастет целый пласт «черного» искусства, называемый «Вирд»

В высокозанимательной статье Евгения Головина «Лавкрафт — исследователь аутсайда», опубликованной в одном из первых сборников Эйч-Пи-Эла на русском (https://fantlab.ru/edition32364), подобное, если так можно выразиться «явление», аккуратно упаковано в краткую, но емкую константу «Ло».

Если очень коротко, то «Ло» — это некая иррациональность, которая вторгается в обыденную жизнь героя и действует при этом всегда разрушительно. Если этой константе не удается уничтожить самого героя, она полностью ломает в отместку его мировоззрение и потом вся оставшаяся жизнь персонажа уже никогда не бывает прежней, будучи навечно отравленной этим ядом иррациональности. Воистину, «во многие знания многия печали»

Философскую подкладку всего этого безобразия в свое время очертил знаменитый Бертран Расселл; математик, философ, общественный деятель и Ктулху знает, кто еще. Помните, что говорил этот убежденный рационалист и атеист? “Откуда мы знаем, вдруг, когда мы отворачиваемся, стулья в нашей гостиной превращаются в кенгуру?” Ну, может не в австралийских сумчатых, а в зловещее Нечто, которое смотрит на нас голодными глазищами, но не нападает, а изучает холодным недобрым взглядом рептилии… Выжидает, планирует, примеривается… Может, что-то сказать хочет, поделиться вселенскими тайнами, к примеру? А может банально хочет жрать и еще не решило, с какой именно части тела вас пожирать начнет?

В преддверии скорого (надеюсь!) выхода первого персонального томика Эйкмана на русском языке (https://fantlab.ru/edition223983), попытаюсь коротко рассказать почтеннейшей публике о том, чего именно ей ожидать от практически неизвестного автора. Нет, ну в самом деле, чем именно могут похвалиться знатоки “темной” литературы, не читающие на языке оригинала? Парочка сетевых переводов, короткий рассказ «Ringing the Changes» (https://fantlab.ru/work80185) да рассказец “Larger Than Oneself” в симпатичном сборнике “Цвет Зла” (https://fantlab.ru/edition174564), вот, пожалуй, и все, а жаль… Ведь, по моему скромному мнению, автор заслуживает гораздо более пристального внимания.

Роберт Эйкман, малоизвестный в наших эмпиреях, но исключительно уважаемый в англоязычном мире автор, выросший в традициях классической английской новеллистики и плоть от плоти хрестоматийный, чисто британский литератор со всеми плюсами и минусами.

Его дед Бернард Хелдманн и сам был довольно известным писателем, известным под псевдонимом Ричард Марш, автором заметного для своего времени мистического романа «The Beetle» (1897). Чисто по-английски, с типично британской «черной» иронией год рождения Роберта выпал на ужасный 1914-й. Тогда совершила самоубийство классическая европейская цивилизация, погубившая сотни тысяч ни в чем не повинных парней и так в итоге ничему и не научившаяся. Ведь в скором времени катастрофе предстояло разразиться повторно, по законам хоррора, намного страшнее, чем в предыдущей версии.

Собственно говоря, эпоха «потерянного поколения», чью безумную злобу и нечеловеческую боль потом с трагическим блеском воплотит Олдингтон в знаменитой «Смерти героя», исключительно мощно повлияла на творчество Эйкмана. Вдобавок на эту матрицу еще и наложились крайне сложные, запутанные и конфликтные взаимоотношения его родителей. Вот кем он еще мог вырасти в таких условиях, как не автором сложной и мрачной прозы?

Ключевыми темами его творчества, как и у Толкина, который формировался как литератор в примерно подобных условиях (с поправкой на католичество), является откровенная ненависть к индустриальному прогрессу и его вера в природу как носительнице высших ценностей, позабытых человечеством в своей кровавой вакханалии безумия исторического процесса.

Вдобавок ко всему (в отличие от авторов толкиновского кружка) на творчество Эйкмана, особенно позднее, оказало сильнейшее влияние учение Фрейда с его апологией темных подсознательных импульсов и постоянными метаниями простого смертного от Эроса к Танатосу.

Жизнь не баловала Роберта, очень долго его семейство жило в исключительной бедности, на грани с нищетой. Да и отношения с отцом у юного Эйкмана не очень-то складывались. Потом Роберт напишет, что его родитель «был самым странным из смертных, которых я когда-либо знал». Роберт с раннего детства мечтал поступить в Оксфорд, но денег у семьи было слишком мало и от наполеоновских планов пришлось отказаться. Да и частная школа, которую он в итоге окончил, была, мягко говоря, далеко не самой престижной.

В его авторском послужном списке по сути не так уж много: пара-тройка романов и восемь сборников короткой прозы, которую до сих пор по привычке на полках британских книжных магазинов ставят в раздел «Ghost Stories», хотя сам автор был резко против такой классификации, предпочитая называть свои произведения просто «Strange Stories», то есть «странной прозой».

Книжки Роберта не просто, скажем так, «произвели впечатление». Чуткий слух читателей, которых постепенно начинали доставать строгие рамки викторианской и эдвардианской прозы, расслышал в его рассказах и повестях дальнее эхо знакомого нам современного хоррора с его обилием сюрреалистических и иррациональных элементов, резко выламывающихся из скучного повседневного бытия стандартных героев британской новеллистики.

Программным для Эйкмана стал ранний рассказ «The Trains», где традиционные для английского хоррора идеи жизни после смерти рассматриваются через призму жесткой психологической прозы. Рассказ оказался настолько успешным и заметным, что впоследствии часто перепечатывался и даже был включен в престижную антологию 1969-го года «Best Railway Stories», куда составитель включил множество известных авторов, от Диккенса и Конан Дойля до Арчибальда Кронина.

Традиционные хоррор-элементы британской «темной» литературы подаются Эйкманом в весьма нетривиальной обработке. На первый план выходит идея абсолютной непознаваемости бытия, его зыбкости и исключительной ненадежности. Чаще всего, как это, впрочем, было у Кафки, окружающий мир иррационально враждебен по отношению к героям Эйкмана, и раз за разом у самых обычных вещей и явлений открываются загадочные, пугающие и непостижимые свойства.

Реальность в таких координатах пугает сама по себе, одним фактом своего существования.

Главная цель Эйкмана как повествователя — подвести читателя к идее, что он при всей своей хумансовой самоуверенности и гордыне, абсолютно НИЧЕГО не знает ни о том мире, что его окружает, ни о тех законах, что этим миром управляют. Любимой фразой Роберта была «фундаментальная неправильность окружающих нас вещей» («the fundamental wrongness of things around us»), и одно это уже много говорит о его творческом методе.

Не ждите здесь ни логичного завершения повествования, ни стройной картины сюжета. О чем можно говорить, если изображаемый Эйкманом мир сам по себе бессмысленен и отчаянные попытки хотя бы чуть-чуть упорядочить картину бытия приводят в итоге к лобовому столкновению с ней и тотальному переформатированию и без того хрупкой матрицы познания, зашитой в мозгу среднего обывателя, который и является героем большинства рассказов и повестей Роберта.

Да, мальчики и девочки, корни творчества Дэвида Линча, Томаса Лиготти и Джеффа Вандермеера лежат именно тут, в скромных эйкмановских сборниках. Творчество Роберта оказалось настолько своеобразным и необычным, настолько обогнавшим свое время, что при жизни автор пользовался славой литератора «широко известного в узких кругах», как впрочем и Лавкрафт когда-то. В известном смысле, британец повторил судьбу своего американского предшественника, обретя после смерти культовый статус в среде англоязычных почитателей «темного» жанра.

Попробуем теперь чуть более подробно посмотреть на то, что в скором времени будет предложено почтеннейшей публике.

Снимаю с полки томик 1979 года (https://fantlab.ru/edition192774) в красно-черной гамме и пытаюсь восстановить в памяти подробности.

Перед нами классическая британская проза, холодноватая, немного отстраненная, полная того, что называется «understatement», то есть недоговоренностей и тонких намеков на довольно толстые обстоятельства. Не то, чтобы совсем weird, но очень и очень близко к нему.

Иррациональность настолько плотно вписана в тяжелую предгрозовую атмосферу психологического триллера, что открывает целый спектр разнообразнейших интерпретаций. Если все это безобразие переложить на язык кино, то получится эдакий английский «Twin Peaks» со всеми вытекающими.

«The Swords» — единственный рассказ в сборнике, абсолютно не понравившийся вашему покорному слуге; сюрреалистический кошмар, больше похожий на приснившийся дедушке Фрейду после обильных возлияний ужас «сексуального пробуждения». Как говорит моя знакомая, безумная гетчина. Nuff said.

«The Real Road to The Church» — первая мысль по прочтении «а старичок Эйкман, оказывается, мог быть оптимистом!» По сути, единственный рассказ в сборнике, где прямым текстом даются толстенные намеки на религиозный опыт, хотя и весьма своеобразный, даже для англиканской ветви христианства. Материализовавшаяся душа? Скорее всего...

«Niemandswasser» — любимейший рассказ, на русском, кстати, уже публиковался в Сети. Предельно жуткая сказка о немецком принце, столкнувшимся с чем-то запредельным и смертоносным. Перенасыщенная метафорами и тонкими аллюзиями притча с двойным и даже тройным дном.

«Pages From a Young Girl's Journal» — на мой вкус, слишком простецкая история, взятая в контексте эйкмановского творчества. Попытка сыграть на поле классической вампирской готики (лично у меня первая ассоциация была с «Кармиллой « Ле Фаню). Отдельный респект за описания Италии XIX века thru englishman's eyes..

«The Hospice» — «поворот не туда» english-style. Весьма нетривиальный рассказ с любопытным твистом в финале. Must read.

«The Same Dog» — мистика настолько тонко вплетена в реальность, что очень нелегко отделить одно от другого. Что это вообще было — твист сознания или реальное столкновение с Неизвестностью? Who knows...

«Meeting Mr. Millar» — единственный рассказ сборника, настолько перенасыщенный загадочными намеками и скрытыми ассоциациями, что даже перечитав его на свежую голову, так толком и не могу разобраться в своих ощущениях. Неужели действительно заговор покойников, выдающих себя за живых? Читайте и решайте сами.

«The Clock Watcher» — отличная история, с хирургической точностью препарирующая английский менталитет с его неприятием чужих культур и стремлением жить как «вещь в себе». Ритуализм английской жизни, отточенный и отрепетированный долгой жизненной практикой в столкновении с чем-то, что этот уклад разрушает и размывает. Мой англофил внутри тает от умиления.

Вердикт: всем поклонникам английской прозы — welcome! Остальные могут ознакомиться факультативно. Хотя уверен на 111% реакция читающей публики будет такой же неоднозначной, какой не так давно была при выпуске книжек Лиготти на русском языке. Ну и ладно, нам не привыкать...