Геннадий Тищенко, «Вне Земли» (по повести Циолковского)
Яков Исидорович остался в памяти многих… «Занимательная математика» и «Занимательная механика» стояли на полке каждого советского школьника, желавшего стать новым Эйнштейном или Колмогоровым.
Причина же успеха этой занимательной науки заключалась в том, что Перельману не приходилось опускаться до уровня своих читателей. Он и его читатели находились на одном уровне — школьного курса. С той лишь разницей, что Перельман эту школьную науку усвоил очень хорошо и, значит, мог подтянуть отстающего ученика. А по образованию этот всероссийский репетитор был лесоводом и лесотехником. Впрочем, по специальности он никогда не работал…
Понятно, что Перельман искренне симпатизировал другим самоучкам. Оттого-то — еще до революции! — стал страстным пропагандистом идей Циолковского. И пропагандистом весьма ревнивым.
В упомянутой рецензии на роман «Прыжок в ничто» Перельман негодовал:
«Поставив себе целью художественное оформление работ Циолковского, А. Беляев проникся его идеями слишком поверхностно и проглядел главную заслугу „патриарха звездоплавания“. Циолковский установил математически, что ракета может получить скорость, значительно превышающую быстроту частиц отбрасываемого ею газового потока»[332]
В результате:
«Автор „Прыжка“ не уяснил себе основы всего ракетного летания. Держа читателей в ложном убеждении, будто ракета неспособна приобрести скорость большую, нежели скорость выбрасываемых ею продуктов сгорания, Беляев вынужден обратиться к такому проблематичному для технического использования источнику, как внутриатомная энергия»[333].
Удивительно — о Циолковском и космических полетах написаны тысячи книг, но ни в одной из них об этой «главной заслуге „патриарха звездоплавания“» мы и слова не отыщем. Мало того, во всех изданиях (с 1923 года) собственной книжки «Межпланетные путешествия» об этом молчит и сам Перельман! Потому что перед нами не математика, не физика и не механика любой степени занимательности, а пирамида: вложил тысячу (1 киловатт) — получил миллион (1 мегаватт).
Тут впору побледнеть и «вечному двигателю»! Тому вечно двигаться мешает сила трения, то есть первый закон Ньютона. А вот ракете летать быстрее собственного двигателя не дает третий закон — действие равно противодействию.
И что самое любопытное: в перельмановских «Межпланетных путешествиях» глава о принципах ракетного движения так и называется: «Третий закон Ньютона»!
Как такое следует понимать? А так: из третьего закона вытекает, что, кроме силы и ее действия, существует количество движения или импульс — произведение величины тела на скорость движения. В современной физике понятие импульса трактуется намного сложнее — в связи с симметрией однородного пространства.
Этот аспект третьего закона физик-затейник, видимо, не вполне понял.
Но связываться с Перельманом никто не хотел, а с такой рецензией издательство на второе издание романа не соглашалось… Так что пришлось Беляеву обращаться к патриарху звездоплавания лично.
Циолковский ответил 5 января 1935-го — через девять дней, то есть, если вычесть срок, затраченный беляевским письмом на путешествие из Ленинграда в Калугу, практически мгновенно:
«Глубокоуважаемый Александр Романович!
Ваш рассказ „Прыжок в ничто“ прочитал и по поводу его могу высказать следующее.
Роман содержательнее, научнее и литературнее всех известных мне оригинальных и переводных произведений на тему „межпланетных путешествий“, поэтому я буду очень рад появлению 2-го издания. Он еще более распространит интерес к великой задаче 20-го века.
Одни изобретают и вычисляют, другие более доступно излагают эти труды, а третьи посвящают им роман. Все необходимы, все драгоценны!
К. Циолковский»[334].
Если не обращать внимания на странное титулование романа «рассказом», большего и желать нельзя — самая авторитетная (в данном вопросе) инстанция дала добро на второе издание.
Но в Архиве Российской академии наук (Ф. 555. Оп. 4. Д. 91а. Л. 10 об.) хранится еще один набросок[335] (на обороте страницы из черновой рукописи 1935 года «Рельсовый автопоезд»[336]).
«[Отз<ыв>] Обстоят<ельный> добросовестный и вполне благоприятный отзыв о [книг<е>] романе А. Р. Беляева, „Прыжок в Ничто“, сделан глубокоув<ажаемым> проф<ессором> Н. А. Рыниным. Этот отзыв был помещен, как послесловие, к перв<ому> изданию книги А. Р. Беляева. Пускай интересующиеся и обратятся к нему для оценки романа.
Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить, что из всех существующих разсказов (так!) на тему межпланетных путешествий роман А. Р. Б<еляева> наиболее содержателен и научен. Конечно, возможно лучшее, но однако пока его нет. Я, [на<пример>] Я. И. Пер<ельман> и другие желали бы и могли бы написат<ь> лучше, но у меня нет времени, — все оно поглощено серьезными научными и техническими трудами. [д[Другие {же} не пишут по [каким-нибудь] той или другой причин [ам]е.
Прошу не выбрасывать [отз<ыв>] о Рынине»[337].
Эдуард Кудрявцев, впервые опубликовавший этот набросок, полагает, что перед нами еще один черновик ответа Циолковского на какое-то письмо Беляева[338]. Но о Беляеве здесь говорится в третьем лице… Ясно только одно — перед нами черновик. Зато беловик этого отрывка давно известен и даже опубликован (совпадения с черновиком отмечены курсивом с подчеркиванием):
«Обстоятельный, добросовестный и благоприятный отзыв о романе А. Р. Беляева „Прыжок в ничто“ сделан уважаемым проф. Н. А. Рыниным. Этот отзыв в качестве послесловия помещен в настоящем, втором, издании.
Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить, что из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным. Конечно. возможно лучшее, но однако пока его нет.
Поэтому я сердечно и искренне приветствую появление второго издания, которое, несомненно, будет способствовать распространению в массах интереса к заатмосферным полетам.
Вероятно, их ожидает великое будущее.
Калуга.
Март, 1935 г. К. Циолковский».
Это предисловие Циолковского ко второму изданию романа «Прыжок в ничто».
Но архивный отрывок завершается фразой: «Прошу не выбрасывать о Рынине».
К кому мог обращаться Циолковский с подобной просьбой? Только к издательству «Молодая гвардия», а конкретно — к редактору романа Г. И. Мишкевичу. Следовательно, перед нами письмо в издательство, содержащее предисловие к роману «Прыжок в ничто», а также просьбу сохранить в тексте слова о профессоре Н. А. Рынине.
Но куда любопытнее фразы, которые Циолковский в печатный вариант предисловия не включил:
«Я, [на<пример>] Я. И. Пер<ельман> и другие желали бы и могли бы написат<ь>] лучше, но у меня нет времени, — все оно поглощено серьезными научными и техническими трудами. [д[Другие [же] не пишут по [каким-нибудь] той или другой причин[ам]е».
Примечательно здесь не только стремление поставить Перельмана рядом с собой, но и простодушная уверенность в том, что специалисту в области ракетного движения написать роман о космических полетах мешает только загруженность основной работой или иные внешние причины. А то бы он выдал такие образцы литературы, что куда там писателям!..
Уговорить Циолковского написать предисловие к роману Беляева было, видимо, непросто. Циолковский явно не собирался идти на поводу у тех, кто хотел стравить его с Перельманом.
Поэтому издательство отправило Циолковскому рукопись беляевского романа с иллюстрациями, а для сопровождения рукописи — редактора Григория Мишкевича. В Калуге Мишкевич провел неделю и нанес Циолковскому три или четыре визита. По его словам, Циолковский:
«…внимательно прочел довольно объемистую рукопись и на полях карандашом сделал замечания. Так же внимательно просмотрел и рисунки… потом, уже на словах, посоветовал мне, как редактору книги, обратить особое внимание на описание тренажерских установок, предназначенных для того, чтобы приучить экипаж космического корабля к действию перегрузок и невесомости. Тут Циолковский, впрочем, добавил:
— Правда, из письма Александра Романовича я узнал, что он советовался с профессором Рыниным. Этого для меня вполне достаточно. Так что будем считать мой совет придиркой».
А на прощание сказал Мишкевичу:
«— Знайте, молодой человек, самый замечательный наш писатель-фантаст — это Беляев. Передайте ему мой привет»[339].
В известных нам письмах Беляева упоминаний о том, что при написании «Прыжка в ничто» он «советовался с профессором Рыниным», не имеется. Потому и сообщить об этом Мишкевичу Циолковский никак не мог. А вот о чем речь шла наверняка, так это о Перельмане… Иначе не объяснить достигнутый компромисс: Циолковский устраняет Перельмана из своего предисловия, а издательство снабжает титульный лист второго издания следующим подзаголовком:
«Предисловие заслуж. деятеля науки К. Э. Циолковского.
Послесловие проф. Н. А. Рынина.
Научная редакция Я. И. Перельмана».
Внесением фамилии Перельмана в список причастных к изданию «научная редакция», видимо, и ограничилась — во втором издании мы не найдем и намека на «главную заслугу» Циолковского, да и двигатель ракеты как был, так и остался атомным.
Но этому, несомненно, предшествовала жестокая подковерная борьба. И 14 февраля 1935 года Беляев обратился к Циолковскому с жалобой на издательский произвол:
«Редактор почему-то хотел снять из предисловия Ваше упоминание о послесловии проф. Н. А. Рынина. Я указал, что в отдельной приписке Вы просили о Рынине непременно оставить и что поэтому без Вашего согласия я не могу допустить такого сокращения. — Мне, признаться, самому непонятно, почему во втором издании целиком снимается п[осле]редисловие Рынина. Объяснение редактора — „оно просто не нужно“ — не совсем удовлетворяет меня. Ведь читатель 2-го издания будет новый.
Редакция дала рукопись 2-го издания на научную редакцию Я. И. Перельману. Это я тоже считал совершенно излишним после того, как роман просмотрен Вами и исправлен мною по Вашим указаниям. Кстати, об этих указаниях. Я хотел снять все об Эйнштейне, но редактор решил оставить — его теория-де не опровергнута и других взамен ее равноценных нет.
Так всякий роман — и его судьба — являются равнодействующей нескольких сил…»[340]
Восстановить контуры драмы несложно: Перельман хочет выжить Рынина из книги и заменить его послесловие своим. Мало того, требует, чтобы и следа рынинского в книге не осталось, чтобы и из предисловия Циолковского всякое упоминание о Рынине изъяли! И издательство эти требования уже приняло!.. А Беляев упорствует, ссылается на «отдельную приписку» Циолковского (ту самую, к предисловию — «Прошу не выбрасывать о Рынине»!)…
И Рынина удалось отстоять! Конечно, не без урона — предисловие его заставили написать заново[341]. Наверное, чтобы оправдать наличие «научного редактора»… Но это все равно победа, да к тому же — малой кровью.
* * *
Первые главы «Звезды Кэц» появились в ленинградском журнале «Вокруг света» в феврале 1936 года — через полгода после смерти Циолковского. И мир, описанный в романе, — это сплошной триумф его проектов. Не пропущено ни одного:
«В Москве мы пересели на полуреактивный стратоплан Циолковского, совершающий прямые рейсы Москва — Ташкент.
Эта машина летела с бешеной скоростью. Три металлические сигары соединены боками, снабжены хвостовым оперением и покрыты одним крылом — таков внешний вид стратоплана. <…>…пассажиры и пилоты помещаются влевом боковом корпусе, в правом — горючее, а в среднем — воздушный винт, сжиматель воздуха, двигатель и холодильник; <…>…самолет движется силой воздушного винта и отдачею продуктов горения. <…>…мы зашли в герметически закрывающуюся кабину и уселись на очень мягкие кресла.
Самолет побежал по рельсам, набрал скорость — сто метров в секунду — и поднялся на воздух. Мы летели на огромной высоте, — быть может, за пределами тропосферы, — со скоростью тысяча километров в час. И говорят — эта скорость не предельная.
Не успел я как следует усесться, а мы уже оставили позади пределы РСФСР»[342].
С самолета на поезд:
«Ташкента я не успел рассмотреть. Мы молниеносно снизились на аэродроме и уже через минуту мчались на автомобиле к вокзалу сверхскорого реактивного поезда — того же Циолковского. Этот первый реактивный поезд Ташкент — Андижан по скорости не уступал стратоплану.
Я увидел длинный, обтекаемой формы вагон без колес. Дно вагона лежало на бетонном полотне, возвышающемся над почвой. С обеих сторон вагона имелись закраины, заходящие за бока полотна. Они придавали устойчивость на закруглениях пути.
Я узнал, что в этом поезде воздух накачивается под днище вагона и по особым щелям прогоняется назад. Таким образом, вагон летит на тончайшем слое воздуха. Трение сведено до минимума. Движение достигается отбрасыванием назад воздушной струи, и вагон развивает такую скорость, что с разгона без мостов перепрыгивает небольшие реки.
<…> За окнами ландшафт сливался в желтовато-серые полосы. Только голубое небо казалось обычным, но белые облака бежали назад с необыкновенной резвостью».
И затем — «полчаса до отлета дирижабля», понятно — Циолковского:
«Этот металлический гигант из гофрированной стали должен был нас доставить в город Кэц. Мы добежали до причальной мачты, быстро поднялись на лифте и вошли в гондолу.
<…> Скорость — всего двести двадцать километров в час. Ни качки, ни тряски и полное отсутствие пыли. Мы хорошо пообедали в уютной кают-компании».
Из города Циолковского герои улетают на звезду Циолковского и там — смотрят кино:
«Равнина. Тракторы возделывают землю. Чернокожие трактористы сверкают белыми зубами в веселой улыбке. На горизонте многоэтажные дома, густая зелень садов. „Тропики прокормят миллионы людей… Идея Циолковского претворяется в жизнь…“
„Как, и здесь Циолковский? — удивляюсь я. — Сколько же идей успел он заготовить впрок будущему человечеству!“
И, словно в ответ на эту мысль, я увидел другие картины великой переделки Земли по идеям Циолковского.
Превращение в оазисы пустынь путем использования энергии Солнца; приспособление под жилье и оранжерейное „озеленение“ доселе неприступных гор; солнечные двигатели, машины, работающие силой приливов, отливов и морских волн; новые виды растений, которые используют больший процент солнечной энергии…»
Доискиваясь тайного смысла «Звезды Кэц», один из новейших критиков решил, что, поскольку роман «написан в форме записок главного героя», можно рассматривать его «в качестве ответа Е. И. Замятину», то есть как полемику с антисоветской замятинской антиутопией «Мы»[343]. Основания у этой гипотезы нет ни малейшего. «Звезда Кэц», конечно, полемична, но спорит Беляев не с Замятиным, а с привычным (в том числе и ему самому) шаблоном приключенческого романа. Прозрачное указание на это: заголовки глав, чья демонстративная авантюрность — «Встреча с чернобородым», «Я становлюсь сыщиком», «Неудавшаяся погоня»… — находится в резком контрасте с содержанием. Герой, скромный биолог, всецело увлечен замедлением созревания плодов, дабы обеспечить ритмичную работу консервных заводов, и готовится к командировке в Армению. А вот чего он органически не приемлет — это всякого рода приключений. И вдруг оказывается, что совсем рядом с его спокойным миром, буквально рукой подать, разместился мир иной — немыслимых скоростей и космических полетов. Но, в конце концов, выясняется, что ничего принципиально иного в том мире нет — та же научная работа, те же лаборатории, те же командировки — только и разницы, что не в Армению, а на Луну. Благополучно разрешаются и все прочие неурядицы — безответная любовь оказывается обоюдной, соперничество — мнимым, а злоба и неприязнь — психической болезнью, от которой лечат. Короче, обычный производственный роман, пришедший на смену прежней фантастике со всеми ее гениями, злодеями, тайнами и приключениями. До такой степени производственный, что даже совершенное героем великое открытие — жизнь на Луне (вспомним Николая Толстого и его очерк «Обитаема ли Луна?» — ответ положительный!) ни разу более в романе не упоминается… Не придумал, знать, герой, как превращать лунную флору в силос!
В чем разница между «Прыжком в ничто» и «Звездой Кэц»? В обоих произведениях взяты за основу идеи Циолковского (хотя бы в их техническом аспекте). Время действия — будущее. Но герои «Прыжка» живут в ожидании революции, а в «Звезде Кэц» даже слова такого — «революция» — никто не произносит. Отличия и в том, где происходят события до отбытия в космос: в «Прыжке» — это довольно неконкретный Запад, а герои «Звезды» ни разу не пересекают границы СССР (о том, что происходит в остальном земном мире, они узнают из киножурнала). В этом-то и суть: «Прыжок в ничто» относится к фантастике революционной (мировая революция), а «Звезда Кэц» — к фантастике советской.
А теперь несколько слов о названии романа.
Первоначально Беляев намеревался (и 20 июля 1935 года известил об этом Циолковского) назвать роман «Вторая Луна». Но, видимо, вовремя спохватился: так назывался «астрономический роман» американского писателя Артура Трэна. Написанный в 1917 году роман этот (в оригинале: «The Moon maker») уже через пять лет был переведен на русский и опубликован в журнале «В мастерской природы», а в 1924 году вышел в Ленинграде отдельной книгой и с предисловием Перельмана.
Но и название «Звезда Кэц» (именно «Кэц», а не «КЭЦ», как принято в новейших изданиях) тоже могло быть подсказано, на что легко отыскать косвенное указание в самом романе: головокружительные космические приключения главного героя Артемьева начинаются со случайной встречи с чернобородым непоседой по фамилии Палей. Фамилия не из самых распространенных. Но именно ее носил неутомимый обозреватель научной фантастики, написавший, в частности, рецензию на «Прыжок в ничто» (довольно кислую), но в дальнейших статьях (их он написал не менее десятка) смирившийся с тем, что Беляев — один из главных советских фантастов. А кроме того, весьма молодой в ту пору (а век ему был отпущен неправдоподобно долгий — 103 года) Абрам Палей и сам сочинял фантастику, в частности, в 1930 году выпустил в Харькове повесть о космическом полете советских комсомольцев. Вместо Луны шальная ракета забрасывает экипаж на астероид Церера. Космические робинзоны отстраивают дом-коммуну, попутно переименовав Цереру в Ким — тогдашнее официальное название комсомола: Коммунистический интернационал молодежи. Повесть так и называлась: «Планета Ким».
Поэтому более чем вероятно, что идеей вынести в заглавие место небесного тела в астрономической номенклатуре (планета, звезда) и соединить его с именем-аббревиатурой Беляев обязан повести Палея: «Планета Ким» — «Звезда Кэц».
Возможно, однако, что не все обстояло так просто.
Беляев был искренне увлечен личностью и идеями Циолковского, причем задолго до начала их переписки.
Еще в 1930 году Беляев публикует вдохновенный очерк «Гражданин Эфирного Острова», в котором называет Циолковского «космическим человеком», описывает многочисленные его изобретения и проекты переделки природы… А в 1935 году Циолковский прислал Беляеву свои брошюры, изданные им в Калуге на собственные средства и практически никому не известные: «Цели звездоплавания», «Будущее Земли и человечества», «Растение будущего», «Монизм Вселенной»…
Сегодня привычное представление о Циолковском — материалисте, восторженно встретившем Октябрьскую революцию, сильно поколеблено. И первая встреча с пролетарской революцией чуть было не стоила ему жизни — в 1919 году Циолковского приняли за резидента деникинской разведки и арестовали. Через два дня, 19 ноября, доставили из Калуги в Москву, на Лубянку. Первый допрос состоялся лишь 29-го, а за это время сокамерники обучили старика, что говорить следователю. Поэтому Циолковский не стал рассказывать о своем истинном отношении к большевистской власти, а с порога заявил: «Сторонник Советской республики!» На все прочие вопросы отделался незнанием. И 1 декабря 1919 года следователь Ачкасов пришел к заключению:
«…ввиду полной недоказанности виновности Циолковского, но твердо в душе скрывающего организацию СВР (Союз возрождения России. — 3. Б.-С.) и подобные организации, предлагаю выслать гр-на Циолковского К. Э. в концентрационный лагерь сроком на 1 год без привлечения к принудительным работам ввиду его старости и слабого здоровья».
Слава богу, начальник Особого отдела Московской ЧК Е. Г. Евдокимов оказался умнее Ачкасова и поперек заключения наложил резолюцию красными чернилами:
«Освободить и дело прекратить. Е. Евдокимов. 1.12.19».
И Циолковского освободили.
Но прав-то ведь оказался Ачкасов. Потому что не был Циолковский сторонником Советской республики! И забредшему к нему деникинскому разведчику признавался:
«Теоретически я согласен с социалистическими идеалами, но на практике с большевиками расхожусь и в данное время не имею ничего против монархии — лишь бы миновали ужасы голодной и холодной жизни. Я ведь был членом Социалистической академии, но теперь вышел. Мне даже предлагали переехать в Москву, но я отказался. Проводимые аресты, конечно же, возмутительны…»
Когда же Циолковский стал потчевать гостя чаем, в дом ворвались чекисты, и выяснилось, что «деникинец» подослан ЧК…[344]
А в 1940 году доброго следователя Емельянова расстреляли. Но жалеть его не надо — отпустив Циолковского, он еще многих успел отправить на тот свет… Одно липовое Шахтинское дело чего стоит!
Материализм Циолковского тоже вызывает множество вопросов — толковал Евангелие от Иоанна, верил, что Вселенная управляется Высшим Разумом… С учетом этого и идея космических полетов предстает совсем в ином свете — выход в Космос означает превращение человека в Бога[345].
Для Беляева — выпускника духовной семинарии по первому разряду — разобраться в истинных устремлениях Циолковского труда бы не составило.
А тогда и Кэц — это не просто название небесного тела, составленное из первых букв имени прославленного ученого. Это и слово, причем слово библейское.
Дело в том, что по-древнееврейски (а Беляева этому учили) קץ (кэц) означает «конец», причем не просто «конец», но такой, за которым уже ничего не следует: קץ הימים (кэц ha-ямим) — буквально: «конец дней», а на самом деле, «конец времени», и העולם קץ(кэц ha-олам) — «конец света», короче — Апокалипсис. И значит «Звезда Кэц» — это не что иное, как Звезда-Полынь. Восход ее предвещает конец этого мира и приход мира нового, того, где человек сбросил с себя иго земного тяготения и стал Человеком космическим.
Сказанное может, конечно, показаться натяжкой. Но вот глава, повествующая о том, как главный герой Артемьев, он же рассказчик, проходит предполетную санобработку. Герой очистился от микробов и:
«…по привычке протянул руку доктору, но он быстро спрятал руки за спину.
— Не забывайте, что вы уже дезинфицированы. Не прикасайтесь больше ни к чему земному.
Увы, я отрешен от земли».
Несколько шагов по трапу, и герой оказывается:
«…в узкой камере, освещенной электрической лампой. Камера была похожа на кабину маленького лифта.
Дверь крепко захлопнулась. „Как крышка гроба“, — подумал я».
Глава же носит название «Чистилище». В кавычках. То есть ирония. Равно как и просьба доктора к отлетающим:
«Передайте мой привет небожителям».
Шутки шутками, но слова выбраны самые точные: отрешение от всего земного, гроб, чистилище и встреча с небожителями, то есть смерть и прибытие в Царство Небесное. То самое царство, какое наступит на земле сразу после конца света и Страшного суда[346].
Заканчивается роман словами:
«…Мой сын поет „Марш Звезды Кэц“».
Именно так — солист хора мальчиков исполняет хорал, возносит благодарственную молитву.
Одна из первых научных работ Циолковского — «Вычисления и формулы, относящиеся к вопросу о межпланетных сообщениях» (1879) — снабжена подзаголовком: «Вопрос о вечном блаженстве».
Точно теми же словами Беляев пользовался при описании космического полета в романе «Прыжок в ничто» — речь идет о помещении пассажиров в амортизационные ящики («— Всё наделала эта мадам вертихвостка. Надо было поскорее уложить ее. А она, вместо того чтобы выслушать нас, в истерику. Кое-как справились. Уложили, закрыли. Так она еще в дыхательную трубку кричит: „Варвары! Изверги! За что вы загнали меня в гроб? Проклятые!“») и последующем извлечении из оных:
«„Вот она — теория и жизнь, — думал Цандер. — Расчеты ломаются в самом начале. Драгоценные минуты проходят, а мы, вместо того чтобы двигаться ускоренно, летим по инерции. Отложить „пробуждение мертвых“, чтобы еще раз пришпорить ракету? <…>“ Последние уже давно ожидали своего „воскрешения“. Стормер… вообразил, что находится в руках большевиков, которые сыграли с ним страшную шутку. <…> От этой мысли он обливался потом в своем „гробу“»:
«Постепенно все „мертвые“ были „воскрешены“»:
«Ганс вдруг громко запел, разнося радостную весть:
— Вставайте! Воскресайте, лежащие во гробах'. Солнце Венеры приветствует вас…»
И слова «радостная весть» тоже употреблены к месту — это «благая весть», в переводе на греческий: «евангелие».
…К теме жизни и творчества Циолковского за четверть века — с 1916-го по 1940-й — Беляев обращался неоднократно[347]. Но самое главное — книга света так и не увидела.
Все, что мы о ней знаем, — это краткое упоминание в беляевских письмах 1941 года Борису Никитичу Воробьеву. В 1940 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла написанная Воробьевым биография Циолковского, и 25 апреля 1941 года Беляев сообщает:
«Мною самим была написана биография К. Э. для издательства „Молодая гвардия“. По ряду причин биография не была напечатана (едва ли не главная заключалась в том, что некоторые эпизоды редактору показались неприемлемыми). Этот материал едва ли уже используют. Для Вас, быть может, он и представит некоторый интерес. Если хотите, я пришлю рукопись»[348].
Адресат, судя по всему, интереса не выказал, и рукопись пропала.
3 мая 1941 года разговор идет уже о книге Воробьева:
«На меня книга произвела очень хорошее впечатление и углубила мое понимание К. Э., хотя я о нем знаю много, пожалуй, побольше других биографов. Я сам замышлял биографию К. Э. именно в этом плане, но у меня не хватало того материала, который великолепно знаете Вы. И потому мне иногда приходилось прибегать к догадкам и интуиции, а это не всегда надежный материал»[349].
Скучнейшее сочинение Воробьева едва ли заслуживало высокой оценки писателя. Не могла пройти мимо внимания Беляева и еще одна характерная черта книги — неискренность. Будучи председателем Комиссии по изучению научного наследия Циолковского, Воробьев был прекрасно осведомлен об истинных взглядах калужского затворника на природу, Бога и мироздание. А Воробьев превратил жизнь Циолковского в советский лубок: несгибаемый атеист, жертва царизма, без колебаний вставший на сторону советской власти, не устающий благодарить советское правительство и лично товарища Сталина за внимание и заботу…
Могли Беляев замышлять такую биографию Циолковского? Трудно поверить, и прежде всего потому, что подобное сочинительство мучительно и неинтересно…
Что же увлекло Беляева в личности Циолковского? Куда вела Беляева интуиция, какие догадки он строил? 17 июня 1941 года в письме все тому же Воробьеву он роняет несколько слов:
«Константин Эдуардович Циолковский обжился в небе, как едва ли кто»[350].
И эта фраза позволяет догадаться, какой ключ к жизни и творчеству Циолковского отыскал Беляев. И тогда мы понимаем, что если не книга, то первый набросок ее до нас дошел — это очерк 1930 года.
«Гражданин Эфирного Острова
Константин Эдуардович Циолковский космический человек. Гражданин Эфирного Острова.
Вы не знаете, что такое Эфирный Остров?
— Наше солнце освещает более тысячи планет. В Млечном Пути не менее миллиарда таких солнечных систем. В Эфирном Острове находят около миллиона таких млечных путей. Дальше этого астрономия пока не идет! Вот что такое Эфирный Остров.
Математик, физик, астроном, механик, биолог, социолог, изобретатель, „патриарх звездоплавания“, Циолковский мыслит астрономическими цифрами, считает миллионами, миллиардами, биллионами. Бесконечность не устрашает его. Он обращает свой взгляд к прошлому нашей солнечной системы и спокойно говорит, как о возрасте своих собственных детей: „На рождение всех планет понадобилось тридцать один биллион лет. Земля отделилась от Солнца два биллиона лет тому назад, а наша Луна рождена Землей менее миллиарда лет назад“. Совсем новорожденная крошка! Что значит миллиард, если Циолковский иногда имеет дело с такими цифрами, для которых, по его собственным словам, „чтобы их написать, не хватило бы всей вселенной“!
Один перечень изданных трудов К. Э. Циолковского занимает двадцать четыре печатные страницы.
„Мне было лет восемь-девять, когда моя мать показала нам, детям, аэростат из коллодиума. Он был крохотный, надувался водородом и занимал меня тогда как игрушка“. Об этом детском воздушном шарике Циолковский вспоминает, потому что шарик дал первый толчок направлению мыслей будущего изобретателя дирижабля.
Четырнадцати лет, получив некоторые представления об аэростате из физики, он мастерит бумажный аэростат и надувает его водородом, а пятнадцати-шестнадцати лет делает подсчеты, каких размеров должен быть воздушный шар, чтобы подниматься с людьми, „будучи сделан из металлической оболочки определенной толщины. С тех пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу“. На подсчеты ушли годы.
Будучи учителем, Циолковский вставал до зари, чтобы успеть заняться своими вычислениями. Под „фантазию“ был подведен прочный фундамент из тысячи формул.
И ровно тридцать лет назад молодой изобретатель делает доклад в Москве, в бывшем императорском Техническом обществе „О построении металлического аэростата“.
Ученый синклит дал кислый отзыв: оно, конечно, металлический аэростат построить можно, но только строить его ни к чему, так как всякий „аэростат обречен навеки, силою вещей, остаться игрушкою ветров“.
Современная техника опровергла эти старческие тревоги. Но современные дирижабли, как известно, все еще имеют мягкую оболочку и сложный, дорогостоящий каркас. К идее Циолковского о дирижабле из волнистой стали только теперь подходит воздухоплавание.
Работая над проектом дирижабля, Циолковский думал уже о полетах к звездам. На Земле ему становилось тесно. Скромный калужанин вырастал в гражданина Эфирного Острова.
Труды Циолковского в области „звездоплавания“ считаются теперь классическими. Он первый дал все расчеты для устройства ракетного снаряда, при помощи которого можно покинуть пределы атмосферы. Работа над „реактивными приборами“, действующими при помощи отдачи, создала Циолковскому мировое имя. Устройство реактивных приборов затрудняется тем, что „ракета“ должна иметь очень большой запас горючего — по крайней мере в четыре раза превосходящий вес самой ракеты, чтобы набрать скорость не менее 8 километров в секунду, необходимую для космического полета. Гениальный старик решил выйти из положения при помощи „ракетных поездов“.
Под ракетным поездом он подразумевает соединение нескольких одинаковых реактивных приборов, двигающихся сначала по дороге, потом в воздухе, затем в пустоте, вне атмосферы, наконец где-нибудь между планетами и Солнцем.
Дело представляется так. Несколько ракет — скажем, пять — соединяются, как вагоны поезда, — одна за другой. При отправлении первая головная ракета играет как бы роль паровоза; она, взрывая горючее, везет за собой поезд, набирая все большую и большую скорость. Когда у этого „паровоза“ запас горючего начинает истощаться, головная ракета на лету отцепляется от поезда и возвращается на Землю. Вторая ракета становится головною и везет поезд, пока и она не истощит свой запас горючего. Так происходит с каждой ракетой, кроме последней, предназначенной для межпланетного полета. Когда предпоследняя ракета отчалит и снизится на Землю, у последней уже будет необходимая скорость для полета в межпланетном пространстве. Причем она не истратит на преодоление земной тяжести и на приобретение необходимой скорости ни одного грамма из своего горючего. А свои запасы горючего последняя ракета может расходовать уже на „небе“ для необходимого маневрирования или спуска (торможения).
Представим себе, что полет совершился. Мы улетели „к звездам“. Что найдем мы там и зачем нам лететь туда? На эти вопросы Циолковский отвечает в своих брошюрах „Цели звездоплавания“ и „Исследование мировых пространств реактивными приборами“.
Здесь, не переставая быть строгим ученым, Циолковский становится „фантастом“, далеко оставляя позади себя по смелости и широте своих космических „грез“ таких фантастов, как Жюль Верн и Уэллс.
„Но позвольте, — скажет читатель, — как же там жить, не возвращаясь на Землю? А воздух? А пища? А всепожирающие лучи Солнца? Ужаснейший холод мировых пространств?“
Все обдумано, предусмотрено. Ведь Циолковский первоклассный физик и математик, а не легкомысленный человек. Его фантазия выезжает в путь только на стальном коньке математических формул. Он уже приготовил для будущего человечества вполне удобную и вместительную жилплощадь среди лагун Эфирного Острова. Слушайте.
Небесный дом-коммуна будет представлять собой огромный цилиндр, сделанный из металла и стекла и разделенный перегородками на отдельные камеры. Если в одной из камер произошла утечка кислорода в пустоту, жильцы могут переселиться в соседнюю, пока в первой исправят повреждения. Треть цилиндра, обращенная к Солнцу, застеклена обыкновенным стеклом, задерживающим убийственные для организма ультрафиолетовые лучи Солнца. По мере необходимости, пуская через окна солнечный свет внутрь цилиндра, можно достигнуть любой температуры „дома“ — от 250 градусов холода до 200 тепла. Так в жилых ячейках мы сможем установить равномерную температуру. Наши небесные комнаты залиты светом. В них чистейший воздух, без всяких бактерий. Ведь мы можем выходить в соседнее помещение, а в своем поднимать температуру выше точки кипения и таким образом стерилизовать воздух. Он может, кроме того, очищаться и восполняться кислородом при помощи растений. Для этого в цилиндре будут культивироваться растения, которые без остатка поглотят углекислоту и выделят необходимый для дыхания человека кислород. Влага, выделяемая в воздух растениями и людьми, будет собираться в особые сосуды. Невесомость наших тел и всех вещей сделают ненужными мебель и вещи. Человек будет чувствовать необычайную легкость. Правда, отсутствие тяжести может создать и неудобства. Человек может беспомощно болтаться в пустоте посредине помещения, если ему не от чего оттолкнуться, вещи будут блуждать по комнате, земля плантаций может также рассеяться и загрязнить воздух. Но довольно будет использовать центробежную силу, чтобы все тела вновь обрели некоторую тяжесть. А сделать это легко. Представьте себе два шара или цилиндра, связанные и приведенные во вращательное движение. Так могут вращаться в пустоте целые „жилкоопы“ или же отдельные части и предметы внутри зданий. И тогда все придет в норму. Любители твердой почвы почувствуют ее под ногами, явятся верх и низ, вещи приобретут некоторую тяжесть.
В особых костюмах, похожих на водолазные, со скафандром на голове и запасом кислорода люди смогут выходить наружу, в безвоздушное пространство. Но нужно иметь на всякий случай маленькие „карманные“ ракетные двигатели.
Отсутствие тяжести, отсутствие „верха“ и „низа“ дадут возможность небесным переселенцам развить необычайно грандиозное строительство и индустрию. Из самого легкого материала там можно построить „небоскреб“ длиною в несколько километров, можно перекинуть „мостики“ из тонкой проволоки через бездну, соединив ею отдельные дома, и по этой проволоке перевозить тяжести в сотни тысяч тонн земного веса.
Когда же „людям неба“ покажется тесно вокруг нашего старого Солнца или же когда они заметят, что Солнце начинает греть слабее, они отправятся на своих воздушных домах-кораблях в далекие странствия, к иным солнцам нашей галактической системы.
Постепенно люди и растения, живущие на небесах, приспособляясь к новым условиям, изменят свой внешний вид, свой организм. И, быть может, через тысячелетия люди превратятся совершенно в иные существа.
Однако не пора ли нам спуститься на Землю? Без привычки к этим высотам мысли может закружиться голова…
Итак, человечеству нечего бояться перенаселения Земли. Места хватит на небесах.
Но свободного места более чем достаточно и на Земле, надо только уметь использовать ее. Люди должны, как говорится теперь, „освоить“ до конца Землю.
„В настоящее время Земля есть пустыня, — говорит Циолковский. — На человека приходится 52 гектара суши и воды. Одной суши 13 гектаров. Из них не менее 4 приходится на райский климат без зимы с чудесною плодородною почвой. Тут не нужно ни обуви, ни одежды, ни дорогих жилищ, ни труда для пропитания… Засаженной бананами, корнеплодами, хлебными деревьями, кокосовыми и финиковыми пальмами или другими растениями какой-нибудь сотни квадратных метров (ар) хватит для сытой жизни одного человека. И вот почему я называю Землю пустынной: дают 400 аров плодородной тропической почвы на человека, а ему много и одного ара (основание квадратного двенадцатиметрового дома). Как же Земля не пустынна, если почвы на ней в 400 раз больше, чем нужно?“
Мертвые пустыни Циолковский превращает в плодороднейшие местности. В пустынях будут дома-оранжереи. Крыши этих жилищ будут покрыты слоем черного железа. Ночью, которая в пустыне бывает прозрачною, безоблачной, железо сильно охлаждается и покрывается каплями росы, извлекаемой из воздуха. Вода стекает по желобам в особые хранилища. Этой воды будет вполне достаточно для орошения не только „оранжерейной“ растительности, но и деревьев на открытом воздухе. Днем черный слой на крыше механически поворачивается нижней, блестящей стороной, отражающей лучи солнечного света, которые поэтому почти не нагревают воздух, и рассеиваются в небесном пространстве. „Так можно понизить среднюю температуру места и вызвать дождь“.
Океаны тоже должны быть укрощены и подчинены воле человека. По подсчетам Циолковского, „покорение“ океанов начнется только тогда, когда население Земли возрастет до 400 миллиардов человек.
Борьба с водной стихией сопряжена с большими трудностями. Наступление начнется с берега, в сторону океана. На известном расстоянии от берега строится нечто вроде плота во всю длину береговой линии. Границы этого плота, обращенные к волнам, имеют машины-двигатели, которые используют волнение океана для добывания энергии и укрощают волны. Фронт строится в виде очень прочного плота, а промежуток между этим плотом и берегом покрывается более легким плотом. Так постепенно покроется плотами вся поверхность… „Обилие влаги, ровная, желаемая температура, горизонтальная местность, дешевизна транспорта — все это большие преимущества сравнительно с сушей“. Испаряемость уменьшится, уменьшится и облачность. Средняя температура Земли вследствие этого повысится (большее количество солнечных лучей будет достигать Земли). Не только умеренные, но и полярные страны будут иметь сносную температуру. Земледелие будет процветать на плотах. Население Земли увеличится до 5 биллионов.
Вот Циолковский предлагает проект оригинального бесфюзеляжного аэроплана, который должен явиться как бы переходом к космическому реактивному кораблю. Это даже не один, а десяток или два десятка аэропланов, соединенных особенным образом. Каждый из этих летательных снарядов напоминает собою веретено, сделанное из металла. Внутри — воздух или кислород. „Веретена“ смыкаются боками и образуют как бы волнистую квадратную пластинку площадью не менее 400 квадратных метров. Воздушные винты помещены спереди и сзади каждого „веретена“. При взлете аэроплан ставится на особые поплавки, которые затем сбрасываются, чтобы не висеть мертвым грузом. Спускаться можно непосредственно на воду. Такая система отличается прочностью, безопасностью, большой грузоподъемностью, дешевизной и многими другими летными и экономическими достоинствами.
Интересен и проект земного сверхскоростного поезда. Земным его можно назвать только относительно, так как этот поезд будет двигаться не по земле, а по воздуху: между полом поезда и землей будет находиться слой воздуха. Слой этот будет небольшой, поезд будет висеть „над землей“ всего на несколько миллиметров, но этого слоя достаточно, чтобы свести трение почти к нулю. Такому поезду не нужно будет колес и смазки. Он сможет идти с огромной скоростью. На нем можно будет в полчаса доехать из Москвы до Ленинграда, за десять часов — от полюса до экватора и менее двух суток, чтобы объехать по меридиану вокруг Земли. Каким черепашьим шагом, по сравнению с этим, двигался вокруг света жюльверновский герой! С разбега по инерции поезд будет преодолевать все наклоны, взбираться без всякого усилия на горы и даже… перескакивать через реки, пропасти и горы любых размеров. Долой тоннели!
Циолковский, по-видимому, глядя на солнечные лучи, думает: „Какая бесцельная трата энергии!“ Самая малая былинка занимает и волнует Циолковского. Зерновые хлеба используют только одну шеститысячную долю солнечной энергии. Как возмутительно мало! Солнце должно давать при идеальном использовании его энергии 625 килограммов в год на 1 квадратный метр. А мы получаем с квадратного метра 0,1 килограмма. В 6250 раз менее того, что можно получить! Надо приняться за растения и за солнечный свет! Надо вырастить такие сорта растений, которые использовали бы солнечную энергию возможно больше. Ведь банан ее использует в 100 раз больше, чем зерновые хлеба. Почему же не вырастить такой „сверхбанан“, который явился бы еще лучшим „аккумулятором“ солнечной энергии? И Циолковский намечает план. Надо путем отбора и скрещивания выработать растения, которые способны будут максимально использовать солнечную энергию. Надо позаботиться о том, чтобы солнечная энергия не поглощалась облаками и полупрозрачной атмосферой. Надо устранить вредное перегревание плодов и излишнюю испаряемость, овладеть почвой, температурой, погодой, уничтожить вредителей, сорные травы, пыль. Наконец изменить самый химический состав лучей. На все это имеются у Циолковского подробные указания и расчеты. „Если бы утилизировать хоть 20 % солнечной энергии, то и тогда Земля могла бы прокормить население в 100 тысяч раз больше теперешнего“.
Поистине, у гиганта мысли Циолковского есть чему поучиться…»
Вот это человек — ему не то что страны, целой планеты мало! Ему Солнечная система тесна… Эфирное создание, безразличное к звериной борьбе классов за передел жалких земных благ — нет ни бедных, ни богатых, а есть единое безмерно богатое человечество! И над всем сияющим миром одно только имя — Циолковский! Словно нет и не было других гениев всех времен и народов… И о советской власти ни слова… А что о ней говорить — она такое же безотрадное настоящее, жить в котором недостойно человека[351].
Ну, ладно, о Сталине, Ленине, советской власти Беляев только промолчал. Но ведь были в книге еще и «некоторые эпизоды», которые редактор счел «неприемлемыми»… О их содержании можно теперь лишь строить догадки, опираясь на интуицию.
Итак, социального заказа издательства Беляев не выполнил. Зато Воробьевым и объяснять ничего не надо. Им только намекни, и сразу станет Циолковский истинно советским человеком, чья жизнь началась в 1917 году.
А до того вся была унижение и прозябание.
* * *
Чем больше внимания уделяется сегодня философско-религиозным воззрениям Циолковского, тем настойчивее становятся попытки умалить его, как ученого, даже в том, что совсем недавно считалось безусловным его достижением…
где vk — наибольшая (конечная) скорость ракеты; и — относительная скорость истечения продуктов сгорания из сопла ракетного двигателя; т — начальная масса топлива; МР — масса ракеты без топлива.
Эту формулу определения скорости ракеты Циолковский вывел 10 мая 1897 года, а три десятка лет спустя ее стали называть формулой Циолковского.
Но вот мнение современного специалиста:
«Мистический туман вокруг „формулы Циолковского“, созданный журналистами и другими лицами, не слишком сведущими в математике, по сути, безоснователен. Формула, описывающая разгон ракеты в зависимости от количества израсходованного топлива и полученная Циолковским, настолько элементарна, что ее без труда способен вывести любой человек, знакомый с азами высшей математики. Этим, в частности, объясняется и то, что все пионеры космонавтики (Годдард, Оберт, Эсно-Пельтри, Цандер, Кондратюк) легко получали ее независимо друг от друга и от Циолковского. Более того… получение формулы Циолковского было рутинной задачей, предлагавшейся студентам Кембриджского университета — она входила в учебник [„Учебник динамики частицы с многочисленными примерами“, — З. Б.-С.], изданный впервые в 1856 году (последнее издание 1900 года). Поэтому можно смело утверждать, что сотни, тысячи студентов в течение более 40 лет выводили „формулу Циолковского“ задолго до него»[352].
Кем же он был, Циолковский? Ученым? Философом? Или самонадеянным изобретателем нелетающих железных дирижаблей и бесколесных поездов, мировоззрение которого — беспорядочная мешанина расхожих околонаучных и мистических банальностей?
Быть может, ни тем ни другим… Циолковский был пророк — пророк научной религии, сумевший сотни миллионов людей обратить в свою веру — веру в то, что выход человека в космос не только возможен, но неизбежен.
https://www.litmir.me/br/?b=196944&p=73
***
При изучении истории космонавтики нельзя пройти мимо знаковой фигуры Константина Эдуардовича Циолковского. Можно начать со статьи в Википедии: «Русский и советский учёный-самоучка и изобретатель, учитель. Основоположник теоретической космонавтики. Обосновал использование ракет для полётов в космос, пришёл к выводу о необходимости использования «ракетных поездов» — прототипов многоступенчатых ракет. Основные научные труды относятся к аэронавтике, ракетодинамике и космонавтике».
Первая же фраза настораживает сочетанием двух слов: «ученый-самоучка». А есть ли еще примеры в истории науки? Ну, хоть где-то, в какой-либо стране, чтоб именно самоучка. Если покопаться, то можно найти. Но все корифеи науки обязательно учились. Заканчивали университеты, институты, корпели годами в подмастерьях в лабораториях мастеров, осваивали трудную науку знания, в общем, грызли гранит... А тут!.. Самоучка и такие работы, такие темы подняты!
Удивляться тому, что космонавтика родилась именно в начале ХХ века, не приходится. В этот период человечество переживало поистине гигантский скачек в технологическом и научном развитии. Полетели самолеты, побежали автомобили, радио и телефон соединили народы и континенты, доселе темные города осветила лампочка Эдисона, рентген впервые дал возможность проникновения в человеческое тело без хирургического ножа, таблицы расположили химические элементы в правильном порядке, синематограф завоевывал сердца людей и делал невозможное возможным. Это было уникальный прорыв в будущее, равного которому история не знала.
И на этом фоне как можно было обойти вниманием космос! Такой близкий, такой изученный астрономами, такой огромный. Уж если оторвались от Земли, то и вырваться за пределы ее притяжения тогда не представлялось неосуществимой задачей. Появились энтузиасты нового направления. И среди них был Циолковский.
Казалось бы, он преуспел больше всех. Не зря же ему памятник стоит возле ВДНХ, и посвященный истории космонавтики грандиозный музей в Калуге назван его именем. Там хранится научное наследие ученого в полном объеме и, конечно, сохранен домик, где он жил и творил. Его именем назван кратер на Луне и малая планета, улицы во многих городах страны, проводятся регулярные научные чтения его памяти. Снимались фильмы, в которых играли великие актеры Смоктуновский и Юрский. И можно уже не упоминать о том, что сотни исследователей его творчества защитили кандидатские и докторские. В феврале 2008 года К. Э. Циолковскому присуждена общественная награда — медаль «Символ Науки» «за создание истока всех проектов освоения человеком новых пространств в Космосе».
Глыба человеческая!..
Но пошли дальше: «основоположник теоретической космонавтики, обосновал использование ракет для полетов в космос, пришел к выводу об использовании «ракетных поездов» — прототипов многоступенчатых ракет». На этом, пожалуй, можно остановиться, потому что остальное легко прочитать в Википедии, включая биографию героя.
В Высшее Техническое училище (ныне Бауманка) Циолковский не поступил по «непонятным причинам».
(Так написано в его биографии). Такой талантливый, и не был принят. Биографы умалчивают, что он и не мог поступить, ибо аттестата у гения не было. Циолковский вообще проучился в гимназии четыре года, причем два из них в одном классе. После этого Константин Эдуардович никогда и нигде не учился. Под словами «никогда и нигде» подразумеваются учебные заведения. Румянцевскую библиотеку, где он днями и ночами просиживал, учебным заведением назвать нельзя. Но, учитывая его упорство в получении знаний, звания самоучки он оказался достоин. Тем более, что впоследствии он сдал экстерном экзамены за звание учителя и оказался весьма успешным преподавателем. Он был награжден орденами за свою службу, рос в табели о рангах. Надо заметить, что состоятельным человеком он не стал. Но не потому, что учителям мало платили — в царской России платили как раз хорошо. Большая часть заработка уходила на закупку приборов и лабораторные исследования. Он был фанатиком науки.
В библиотеке он познакомился с основателем русского космизма Федоровым, который заменил ему университетских профессоров и оказал на молодого человека огромное влияние. Космизм к теме статьи отношения не имеет, но нельзя сбрасывать его со счетов, когда мы говорим о философских воззрениях нашего героя. Мы еще вернемся к этому.
Циолковский изучает дифференциальное и интегральное исчисления, аналитическую и сферическую геометрию. В биографии пишут, что он освоил гимназическую программу, а также часть университетской. Экзаменов он не сдавал, работу в Москве найти не смог — кому был нужен самоучка даже без гимназического аттестата. И потому вернулся в Вятку к отцу, где стал заниматься репетиторством. Это у него получалось, но, когда переехали в Рязань, дела с репетиторством не пошли. Учеников не было. Он сдал экзамен экстерном на звание уездного учителя математики. Переехал в Боровск и преподавал там почти 12 лет. Завел семью. Надо учесть, что Боровск тогда (да и сегодня тоже) никак не мог считаться крупным научным и культурным центром. Газеты приходили с семидневной задержкой, о журналах научных и речи не было. Но первые контакты с научным обществом он все же завязал. Его первая статья, посвященная применению механики в биологии, была отвергнута журналом «Русская мысль» и рецензии на нее тоже не было. Есть предположение, что в этой работе он попытался доказать бессмысленность человеческой жизни. Но эту версию оставим на совести его биографов. Статья не нашлась, и кто точно знает, что там было написано. ..
У Циолковского много работ по философии. Он принадлежал к группе ученых, проповедующих естественно-научный космизм, в отличие от федоровского религиозно-философского. Он рассматривал космос как живое одухотворенное целое, населенное
высокоразвитыми живыми существами. Но сегодня об этой стороне его деятельности предпочитают не вспоминать. И если взять на выбор две цитаты, то станет понятно, почему это замачивается. Вот первая: «Встречая при расселении зачаточные или уродливые формы жизни, высокоразвитые существа уничтожают их и населяют такие планеты своими, уже достигшими высшей ступени развития, представителями. Поскольку совершенство лучше несовершенства, высшие существа безболезненно ликвидируют» низшие (животные) формы жизни, дабы избавить от мук развития, от мучительной борьбы за выживание, взаимного истребления и пр. Хорошо ли это, не жестоко ли? Если бы не было их вмешательства, то мучительное самоистребление животных продолжалось бы миллионы лет, как оно и сейчас продолжается на Земле. Их же вмешательство в немногие годы, даже дни, уничтожает все страдания и ставит вместо них разумную, могущественную и счастливую жизнь. Ясно, что последнее в миллионы раз лучше первого». Читателю это ничего не поминает?
Если этого недостаточно, вот вторая: «Когда человек умирает, его атомы рассеиваются по всей Вселенной, а потом поселяются в какое-то другое живое существо. Так начинается вторая их жизнь в другом обличье. И если умершее существо было счастливым, значит, и атомы будут счастливые, и новая жизнь нового существа будет счастливой. Если атомы несчастные — наоборот. И задача человечества — уничтожить всю несчастную жизнь на Земле и в космосе». Далее Циолковский описывает, как, кого и в каком порядке нужно убивать: «больных, калек, слабоумных, несознательных... диких и домашних животных, насекомых... «
Отдал дань наш герой и евгенике. По его мысли «в каждом населенном пункте надлежало обустроить лучшие дома, где должны были проживать лучшие гениальные представители обоих полов, на брак которых и последующее деторождение нужно было получать разрешение свыше. Таким образом, через несколько поколений доля одарённых людей и гениев в каждом городе стремительно бы возросла».
Можно заметить еще, что теорию относительности он не признал, гипотезу о расширении вселенной тоже. «Очень огорчает увлечение учёных такими рискованными гипотезами, как эйнштейновская теория, которая теперь поколеблена фактически». «Замедление времени в летящих со субсветовой скоростью кораблях по сравнению с земным временем представляет собой либо фантазию, либо одну из очередных ошибок нефилософского ума. Замедление времени! Поймите же, какая дикая бессмыслица заключена в этих словах!».
Циолковский был материалистом или идеалистом? Ответа точного нет. До революции он был верующим человеком и 1915 году написал очерк «Бог милосердный». Воспел Создателя. Надо полагать, что веру в Бога он впитал с молоком матери. После революции «конвертировался» в материалиста. А как иначе? Его новые хозяева Бога не признавали.
Но пора все же вернуться к научной деятельности Циолковского. Его первой научной работой считается статья «Теория газов». Вот рецензия одного профессора: «Хотя статья сама по себе не представляет ничего нового и выводы в ней не вполне точны, тем не менее она обнаруживает в авторе большие способности и трудолюбие, так как автор не воспитывался в учебном заведении и своими знаниями обязан исключительно самому себе.». Эта рецензия представляет собой классический пример реакции научного общества на попытку самоучки открыть что-то новое. Вежливо, без оскорблений дали понять, что не надо влезать с мизерными знаниями в область реальной науки. Но есть ощущение, что каким бы ни был ответ — даже ругательным, облили бы презрением, Циолковского это не остановило бы. Он просто сменил поле деятельности.
Самоучка начал заниматься аэростатами. Он твердо решил «отдаться воздухоплаванию и разработать управляемый аэростат». Ему предложили выступить в Москве в Политехническом музее в «Обществе любителей естествознания», где он фактически провалился со своим докладом. Короче говоря, его идея металлических дирижаблей завершилась изданием труда на средства друзей. Научное общество, где были распространены, как мы сегодня говорим, «гранты», тоже не нашло нужным поддержать идеи Циолковского.
Чтобы закончить с дирижаблями, заметим, что Циолковский носился с этой идеей практически до конца своей жизни. Уже при советской власти он добивался признания в этой отрасли воздухоплавания, получал средства на постройку своего детища. Ничего не было создано. Все оказалось химерой. Деньги пропали. Отметим, что попытка создать нечто материальное оказалась возможной только при Советской власти, когда после большевистского переворота уровень научной мысли не просто опустился. Упал! Всплыли на поверхность шарлатаны, поднявшие Циолковского на щит. Они увидели в нем своего человека: из народа, самоучка. А самого Циолковского уже тогда и трогать было опасно: как же! Сам Ленин отметил его заслуги.
В 1892 году Циолковский переезжает в Калугу, где прожил всю оставшуюся жизнь. Там были написаны его главные труды по космонавтике.
Но, в конце концов, мы чтим его не за философские работы, не за дирижабли и, разумеется, не за отрицание теории относительности (хотя в сталинские времена это поощрялось). А за что же его можно ценить? За придуманные им ракеты, за принципы реактивного движения. Правда, ракеты существовали за века до рождения нашего героя. Реальные, твердотопливные, пороховые. Циолковский предложил сесть на такую ракету и полететь в космос. Но не был первым. До него в ракете «полетели» в космос герои Жюль Верна и, если не ошибаюсь, Сирано де Бержерак.
Многоступенчатые ракеты придуманы тоже не Циолковским. Первый патент был получен американцем Годдардом в 1914 году, а в 1923-м немецкий профессор Оберт выпустил книгу о двухступенчатой ракете. Он прислал ее Циолковскому. И если бы тот причитал ее, то, может, не повторил бы идею немца через четыре года. Но Циолковский немецкого не знал, потому в очередной раз изобрел порох. И не придумывал он никаких многоступенчатых ракет. На самом деле он предложил идею дозаправки ракет: одновременно запустить 32 разные ракеты, которыми управляют 32 пилота. Когда топливо израсходуется наполовину, ракеты как-то встречаются в воздухе попарно — и половина ракет переливает остаток топлива в другие. Пустые ракеты с пилотами падают, остальные летят, пока опять не выработают полбака. И так далее. Космоса достигает одна из 32 ракет и один пилот. Вот эту идею его биографы называют «ракетным поездом, прообразом многоступенчатых ракет». Даже если заменить «погибших» при этом пилотов на автоматику, все равно получается бред сивой кобылы! Это поезд никак не мог быть «прообразом». Недаром даже сочувствующий Циолковскому один из популяризаторов его трудов не выдержал и в своей книге в 1937 году написал: «Да надо их сразу соединять, ракеты! И тогда не понадобятся 32 пилота, а хватит одного, и проще будет отбрасывать пустые ракеты, как это и предлагали Годдард и Оберт».
Знаменитое уравнение передвижения точки переменной массы (сколько горючего надо взять, чтобы ракета развила нужную скорость) принадлежит профессору Мещерскому, который вывел его в 1897 году. Исследования этого ученого считаются теоретической основой современной ракетодинамики. Опираясь на его труды, уже после Второй Мировой войны многие советские и зарубежные ученые разработали основные вопросы динамики произвольных изменяемых систем тел переменного состава (то есть, ракет).
Ну, хорошо. А как быть с известной формулой Циолковского, которая определяет скорость, развиваемую летательным аппаратом под воздействием тяги реактивного двигателя? Он опубликовал формулу в 1903 году, независимо от того, что она была выведена девяносто лет назад англичанином Вильямом Муром. Она описывает взаимоотношение между скоростью ракеты, скоростью выхода газов и массы ракеты. Ее еще называют уравнением для идеальной ракеты, ибо не учитываются проблемы аэродинамики и влияние гравитационных сил. А следовательно, формула не может быть использована на практике, ибо по ней невозможно подсчитать количество требуемого топлива для старта ракеты.
Циолковский — один из изобретателей жидкостной (но даже не межпланетной) ракеты. На бумаге, в теории. Это «изобретение» привлекло внимание даже не ученых, нет, а популяризаторов науки, журналистов, школьников к проблеме межпланетных полетов. В этом заслуга Константина Эдуардовича. Но при чем здесь наука? Циолковскому не удалось предложить: а) работоспособную конструкцию ракеты и б) математически обосновать возможность межпланетных путешествий. До точного расчета дело у него не дошло: все остановилось на фантазии, приблизить которую к объективной реальности математическими доказательствами ему не удалось. Это его биографы вскоре начали выдавать гипотезу о межпланетной ракете за научно-технический результат. Он не стал, следовательно, изобретателем жидкостной ракеты, хотя, несомненно, был пионером в этой области и высказал перспективную идею о принципиальной возможности использовать на ракетах, кроме твердого, жидкое двухкомпонентное топливо.
Пора закончить описание работ Циолковского. Их очень много. Но все они сводятся к одному и тому же: есть идея, высказанная, как правило, кем-то ранее, приблизительные расчеты и. всё. Дальше дело не шло практически никогда. Поэтому возводить в ранг гениального то, что было теоретически не обосновано и практически не осуществимо — методологически несостоятельно. Все его идеи (как и все проекты в целом) носили характер фантазий, догадок, которыми он никого из специалистов убедить не мог.
Не стоит даже рассматривать утверждение, что Циолковский является «отцом теоретической космонавтики». В это невозможно поверить хотя бы потому, что знаний у него не было, да и таланта тоже. Есть выражение, что талантливый человек талантлив во всем. К Циолковскому не относится. Талант никогда не позволил бы ему писать ахинею в философских работах. И если он не преуспел в других дисциплинах, то откуда мог возникнуть прорыв в такую сложнейшую область науки как космонавтика. ..
Когда она началась? Поведем отсчет от первого спутника. В 1957 году раздались первые «бип-бип». А до того она не входила в сферу человеческой деятельности. И что мы имеем спустя шестьдесят лет? Да ничего из того, о чем говорил Циолковский. Ни о каких перелетах, колониях и межпланетных станциях и речи быть не может. Одна станция летает, вокруг Земли, астронавты туда высаживаются, ведут наблюдения, ставят опыты. Связь, метеорологическую информацию, шпионаж специалистам обеспечивают космические автоматы. Даже полубредовая идея Рейгана о «звездных войнах» так и не была воплощена в жизнь. А сколько денег вбухали? Преуспел только Голливуд и писатели-фантасты. Вот у них человечество летает в соответствии с трудами Циолковского. Если говорить о фантастах, то для них он оказался настоящим кладом. Достаточно поселить героев на другую планету и можно без боязни описывать ужасы земного режима.
Как же охарактеризовать этого человека? Его можно назвать графоманом от науки. Кто-то скажет, такого не бывает. Наука — дело серьезное. Храм!.. Но как быть с тем же академиком Лысенко? Британская энциклопедия назвала его лжеученым. Но сколько вреда принес он науке и стране, уничтожая генетиков...
Так откуда возник культ Циолковского? Что спасло от забвения провинциального, страдающего глухотой мечтателя? В России в то смутное время подобных людей было очень много. Они мечтали о переустройстве природы с помощью «сверхъестественных сил» — будь то «магнетизм», «космические лучи» и прочие «эманации». Советская власть увидела в таких как Циолковский «научную» замену православию. Практически всех их — как представителей новой жреческой касты — не затронули сталинские репрессии, все они были обласканы, в том числе материально (к примеру, Циолковскому персонально Лениным была назначена пенсия в 1000 рублей ежемесячно — при средней тогда зарплате в 200 рублей; исправно оплачивались и все его чудачества, именуемые «экспериментами»). А уж после подписи Ленина сам Бог велел сделать из этого, мягко говоря, странного человека, великого ученого.
Недаром в конце жизни Циолковский в письме Сталину написал: «До революции моя мечта не могла осуществиться. Лишь Октябрь принёс признание трудам самоучки: лишь советская власть и партия Ленина-Сталина оказали мне действенную помощь. Я почувствовал любовь народных масс, и это давало мне силы продолжать работу, уже будучи больным. Все свои труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям передаю партии большевиков и советской власти — подлинным руководителям прогресса человеческой культуры. Уверен, что они успешно закончат мои труды».
Ответ не заставил себя ждать: «Знаменитому деятелю науки товарищу К. Э. Циолковскому. Примите мою благодарность за письмо, полное доверия к партии большевиков и Советской власти. Желаю Вам здоровья и дальнейшей плодотворной работы на пользу трудящихся. Жму Вашу руку. И. Сталин».
Константин Эдуардович Циолковский умер 19 сентября 1935 года. Культ КЭЦ начал создаваться на следующий же день. Было опубликовано постановление Советского правительства о мероприятиях по увековечению памяти великого русского ученого и о передаче его трудов Главному управлению гражданского Воздушного Флота. В дальнейшем решением правительства они были переданы Академии Наук СССР, где была создана специальная комиссия по разработке трудов К. Э. Циолковского. Комиссия распределила научные труды ученого по разделам. Всего пять томов. Но ограничимся только словами самого героя: «Моя глухота, с детского возраста (шести лет) лишив меня общения с людьми, оставила меня с младенческим знанием практической жизни, с которым я пребываю до сих пор». Он лукавил. Знание практической жизни у Циолковского было отнюдь не младенческое. Он умел постоять за свои интересы.
Циолковский нужен был большевикам точно так же, как они были нужны ему. Они помогли ему выжить, а он стал еще одним героем в большевистском пантеоне — ученый- самоучка! Плоть от плоти народа. Вот она, русская земля, способная рождать «быстрых разумом Невтонов»... Признал советскую власть (еще бы не признать!), его «научные труды» опередили время, как его опередили большевики, установившие самый «передовой строй» и так далее.
Узурпаторы нуждались в мифах, героях. История со временем разоблачила многие советские мифы, выдуманных героев, но путинский режим вновь возвращается к мифам, пытается реанимировать псевдогероев, устанавливая вектор движения общества не вперед, а назад. Надо ли удивляться, что Циолковский по- прежнему гений. Утешает лишь то, что его культ практически безвреден. Ну, кормятся его именем люди (800 работ напечатано) — но их все же немного, тем более, что его чудовищные философские воззрения никак не пропагандируются.
Но есть один момент, который мне кажется весьма важным. У КЭЦ есть фраза, ставшая крылатой: «Земля — колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели». Эту фразу можно было видеть под изображением каждой ракеты. Под эту фразу тратились безумные деньги на космическую гонку с американцами. И как-то не приходит в голову задать простой вопрос: а почему нельзя жить в колыбели постоянно? Что мешает? Что грозит человечеству? Солнце погаснет или, не дай бог, взорвется? Нет. При жизни человечества этого не будет.
Ближайшие к Земле планеты оказались совершенно непригодными для обитания. До остальных планет можно добраться только в фантастических романах. Человечество обречено жить в колыбели. И потому задачей его является обустройство этой колыбели таким образом, чтобы у всех была достойная жизнь. А фраза Циолковского, как и все его работы, никакого отношения к реальной жизни не имеет.