Фантастическое: сегодня и завтра.
Диалог польского и советского писателей.
Станислав Лем. Безопасна ли техника без опасности?
Кирилл Андреев. Лем против Лема
------------------------------------------------------ ------------------------------------------------------ ---------------
Кирилл Андреев. Лем против Лема (статья) // Литературная газета № 127, 26 октября 1965, с. 4
(Кирилл Андреев – известный советский литератор. Ему принадлежат книги «Три жизни Жюля Верна» и «Искатели приключений». Он автор многих очерков об ученых и науке, а также литературных портретов зарубежных писателей, таких, например, как А. Дюма, Р. Л. Стивенсон, Меллвил, А. Конан-Дойль, Э. Хемингуэй и других.
К. Андреев часто выступает по вопросам научной фантастики, он является составителем немалого числа сборников этого жанра.)
Кирилл Андреев.
Лем против Лема.
«На гигантском осколке метеорита, таком черном, будто на нем запекся мрак бездны, в которой он кружил нескончаемые века, лежал навзничь человек. Днем этот упавший колосс виден из самых отдаленных пунктов города. Обломок ракетного оперения пронзает его грудь... Складки его каменного скафандра темнели, как расселины скалы. Человеческой была лишь голова — огромная, тяжело закинутая назад, касающаяся виском выпуклой поверхности камня...»
Так Станислав Лем описал памятник Неизвестному Астронавту, обобщенный образ человека будущего и в то же время человека нашего века, низверженного, но не побежденного, потому что человека можно убить, можно уничтожить, но победить его нельзя!
В том же романе «Магелланово облако», когда межзвездный корабль «Гея», постепенно развивая скорость, достигает «светового порога скорости», у людей с наименее устойчивой нервной системой обнаруживается явление «мерцания сознания». На космическом корабле разражается бессмысленный бунт: люди бросаются к наружным люкам, чтобы выпрыгнуть в межзвездное пространство. Тогда историк Тер-Хаар, один из руководителей экспедиции, пробуждает сознание тех, чей мозг охвачен мраком «мерцания», рассказав им историю немецкого коммуниста Мартина, боровшегося больше тысячи лет назад против фашизма.
«— Этого человека мучили, избивали — он молчал. Молчал, когда от него отвернулись: родители,
брат и товарищи. Молчал, когда уже никто, кроме гестаповцев, не разговаривал с ним. Были разорваны узы, связывающие человека с миром, но он продолжал молчать. Чем мы заплатим за это молчание?
Тер-Хаар поднял руку.
— Мы, живые, донесли до самого отдаленного будущего огромный долг, долг по отношению к тысячам тех, кто погиб, подобно Мартину, но чьи имена останутся нам неизвестны. Он умирал, зная, что никакой лучший мир не вознаградит его за муки и его жизнь окончится навсегда в известковой яме, что не будет ни воскрешения, ни возмездия. Но его смерть и молчание, на которое он сам себя обрек, ускорили приход коммунизма, может быть, на минуту, а может быть, на дни или недели — все равно! Мы находимся на пути к звездам потому, что он умер рада этого...»
Так из глубин грядущего человек коммунистического общества судит наше время, судит пристрастно, как пристрастным должен быть всякий суд, который судит свою эпоху, созданную подвигом наших современников!
В этой неразрывности времен и эпох — основная философская идея романа.
Неизбежен ли такой путь в будущее? На это Лем ответил в своих книгах, нарисовав четыре будущих мира.
«Эдем» — это не фантастический роман, а скорее философский или социально-философский трактат, где писатель противопоставляет реальный, логический, познаваемый наш мир фантастическому, алогическому безумию мира планеты «Эдем».
Путешественники, попавшие, в этот чудовищный мир, привносят в него свою земную логику, хотя
он полон предметов, остающихся не только непознанными, но и непознаваемыми: «за сто шагов они еще могли казаться зарослями, какими-то кустами, в которых полно больших синеватых гнезд, — и не столько из-за действительного сходства, сколько благодаря усилию глаза, пытающегося уложить непонятные линии в нечто привычное...».
Это черный мир фашизма, переросшего в биологический симбиоз «дубельтов», сросшихся существ, представляющих собой нечто вроде социального симбиоза уэллсовских мерлоков и элоев. Общество это «идеально», но неспособно к прогрессу. Естественно, что оно потерпело инволюцию: сначала демократическую власть заменила олигархия, власть меньшинства, затем ее сменила единоличная тирания, перешедшая в анонимную диктатуру. Теперь же существование всякой власти отрицалось, и утверждение, что власть существует, каралось смертью...
Путь фашизма и власть террора — тупиковый путь развития, говорит Лем, и ни сосуществование, ни даже контакт с этим миром невозможны для земного человечества.
Но роман Лема не светлая, а черная утопия или антиутопия, как говорят и пишут некоторые.
«Фантазия может навеять любые картины «черного будущего», — говорит сам Лем, — и собственно
много различных произведений, варьирующих эту тему, бродит по свету. В них говорится о космических войнах, о галактических империях, о хищных и Кровожадных цивилизациях. Но предостерегать от такого будущего было бы к такой же степени банально, как предостерегать человека не питаться ядом... Я хотел бы написать повесть о будущем, но не о таком будущем, которого я бы желал. Следовательно, о таком, которого нужно остерегаться».
О таком «розовом будущем» и написана публикуемая в сегодняшнем номере «Литературной газеты» статья Лема. Ему же посвящен роман-предупреждение «Возвращение со звезд».
В этом романе нарисовано будущее общество, достигшее очень высокого уровня жизни, но пошедшее не но пути творческих идей коммунизма, а по пути победы мещанских представлений о счастье, по линии торжества потребностей человечества над его способностями. Нет слов, автор не поскупился на краски; он не пытался создать карикатуру, написать памфлет. Начало романа похоже на запев великолепной
эпической поэмы, полной света, цвета и движения, на честертоновскую «Лепанто» или «Конго» Вечела Линдсея. Но пышное великолепие архитектуры этого нового мира всеобщего довольства и счастья не соответствует его обитателям.
Мир этот населен ничтожными, маленькими людьми. В младенческом возрасте все человечество подвергается «бетризации», прививке, воздействующей на кору головного мозга, благодаря которой человек навеки лишается способности убивать. Но возникает вопрос: сохранит ли человек, неспособный убивать (в потенциальном смысле этого слова), способность жертвовать своей жизнью, действовать рискованно, идти навстречу смертельной опасности. Мир без риска — это мир без страха, но и без смелости. И человек, освобожденный от страха и трагедий, одновременно освобождается также от необходимости преодолевать препятствия, достигая трудной цели!..
Здесь Станислав Лем, один из величайших творцов мифов нашего времени, попал в плен одного из созданных им же мифов. Кто сказал, что труд с каждым годом становится все легче, замененный трудом автоматов? Опыт нашего времени говорит совсем о другом. Физики, ставящие опыт на дубненском или брукхевенском синхрофазотронах, программист большой электронной машины, генетик, раскрывающий тайны наследственности, работают не меньше, а больше, чем люди традиционных профессий.
Вильям Гершель сам шлифовал стекла своих телескопов. Это занимало очень много времени, и сестра его Каролина вкладывала ему кусочки пищи в рот и кормила с ложки, чтобы он скорее мог вернуться к наблюдениям.
Если бы он посетил наше время, он, вероятно, восхитился бы современными обсерваториями, астрофизическими лабораториями и радиотелескопами. Он немало удивился бы, обнаружив, что ученые почти не заглядывают в телескопы, а заняты измерением фотографий, где на белом небе изображены черными кружками звезды, или астрономы изучают по зигзагообразным кривым на длинных лентах радиоголоса Вселенной. Но он вряд ли подумал бы, что их работа легче, чем его, и они тратят на свои исследования меньше времени. «А для чего же тогда дано ученому время его жизни?» — подумал бы он.
Для людей творческого труда — математиков, физиков-теоретиков, писателей, художников — рабочий день ограничен лишь длиной суток: даже во сне они слышат мелодии, наслаждаются изяществом решений математических проблем... Ведь для них дело, которым они заняты, не профессия, но их страсть, их мука и счастье, их человеческие поражения и победы в вечной битве с Неизвестным!
Нет, в будущем мире подвиг не будет достоянием только «периферии жизни», как предполагает Лем, наоборот, он станет содержанием ее каждого мгновения. Ведь называем же мы труд Дарвина, Нильса Бора, Эйнштейна великим подвигом.
Да, с развитием интеллекта бесконечно растут и потребности человека. Это не механическое умножение: квартира из двенадцати комнат, две дачи, три машины, свой вертолет. Только герой «Магелланова облака», будучи мальчиком, мечтает: «Вот вырасту, тогда возьму себе все игрушки и торты и вообще все. У меня будет целая ванна крема». Ученые мечтают совсем о другом: о новых, бесконечно сложных и дорогих приборах, о целых институтах, занимающихся интересующей их проблемой, о все растущих энергетических резервах.
Может ли мораль быть навязанной силой? Что такое мораль? Свобода выбора. Но ведь нет выбора у человечества, подвергнутого бетризации, своего рода духовной кастрации, и лишенного гуманизма. Где все достается без труда и поэтому все ценности утеряны. Можно ли считать такое общество человеческим?
Нет, этот миллениум, земной рай, мир заката не только чужд пришельцам из нашего времени, он им страшен. И не случайно Эл Брегг, герой романа, по собственному признанию автора, «взбунтовался против моих замыслов». Он и его товарищи по межзвездному полету строго и пристрастно судят своих потомков за то, что те пошли по тупиковому пути.
Сможет ли человечество когда-либо создать сверхсовершенную технику, столь же «вечную», как атомы, технику, которая полностью заменила бы его и стала бы «тотальным оружием» в его вечной борьбе с природой?
Здесь Лем снова попадает в плен довольно распространенного софизма. На самом деле человек не борется с природой и не побеждает ее, поскольку он сам является частью природы. И подобно тому, как творчество природы бесконечно и разнообразно, человек столь же всемогущ, пока он не нарушает основных законов своей Вселенной. А так как он является высшим цветом материи, — он более вечен, чем атом: мертвые формы материи подвержены энтропии, неминуемо ведущей мир к «тепловой смерти», биологические же структуры могущественнее их, так как они побеждают энтропию и сохраняют устойчивое неравновесие Вселенной.
И хотя техника бесконечно развивается уже много тысячелетий, мы пока не замечаем тенденций к вырождению человеческого рода.
Поскольку человек биологически не изменился за последние тридцать, тридцать пять тысяч лет, и у нас также нет оснований ждать нового скачка в его биологическом развитии: темпы технической и социальной эволюции значительно опережают природу. Человек долго еще останется ребячливым, непостоянным и часто непоследовательным. Аналитической машине с совершенной логикой, которую мы когда-нибудь
построим, вероятно, покажутся смешными (если она будет уметь смеяться!) некоторые человеческие поступки. Зачем марафонские состязания, когда на мотороллере можно гораздо быстрее достигнуть цели? Зачем нужны лишения и муки при восхождении на Чомолунгму, когда легче подняться туда на вертолете? Зачем вообще полеты в космос, требующие огромных затрат? Но мы именно за все это любим человечество, потому что мы — люди!
История — это летопись общих приключений человеческого рода в поисках социального и личного счастья. Она будет продолжаться и дальше. И новые ее страницы могут совсем не напоминать начальные. Если выразить это в терминах теории информации, то история будущего — это стратегическая игра, в которой само понятие «противник» подвергается постепенному изменению, что, в свою очередь, вызывает изменение применяемой человеком стратегии. Поэтому так трудно предсказывать будущее, даже не очень отдаленное. Загляд же на сто тысяч или миллион лет, вероятно, больше всего похож на мечты первобытной амебы о будущем своего племени в двадцатом веке...
Близкое же будущее нашего коммунистического общества лучше всего показал Станислав Лем в своем великолепном романе «Магелланово облако», сияющем бесчисленными гранями, светящимися, как огромный искусственный алмаз. И в нем он лучше всего ответил на все поставленные вопросы автору статьи «Не опасна ли техника без опасности?» — Станиславу Лему.
— — — — —
Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ
