Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
— Наверное нет, любезнейший, у меня сложатся немного другие планы.
— Отчего же, сударь? Вы считаете, что актеры в нашем губернском городе Х плохо играют?
— Напротив, любезнейший, они хороши.
— Вам не нравится здание театра? Что-то не так с обслуживанием?
— Опять-таки, замечательное здание, и вешалки отменные, и сиденья в зрительном зале мягкие, и даже занавес поднимается и опускается именно так, как надо.
— Хм... Вам чем-то не угодила сама пьеса, сударь?
— Сложный вопрос.
— Просветите же меня.
— Отчего же нет... /закуривает/
Антрепренёры театра в который раз поставили спектакль о театре. Я понимаю, что они же и режиссеры, но сейчас не о том... Так вот, получается как в пьесе драматурга Горина: когда актёр пересказывает принцу содержание любовной записки его высочества, чем изрядно того удивляет. Принц учинят настоящий допрос. Но лакея актер не подкупал, дама, которой адресовалось послание, о нём промолчала, и даже через плечо принцу актер не заглядывал. Как же узнал? Принц отправил такую же записку и в прошлом году, и три года, и пять лет тому назад. Рутина.
— Думаете, сударь, они повторяются?
— В сюжете? Нет. Но вот стилистика... Описание мелочей — и их возвеличивание. Умиление бытом, причем с ноткой иронии. Неторопливость и основательность в течении событий. Вежливый поклон всем, кого пьеса может обидеть — потому без резких суждений. И множество характеристик, которое даются в контрапунктах каждой сцены. Вздумай я на спектакле затыкать себе уши — на этих самых отступлениях — я бы ничего из сюжета не упустил. Причем если потребовать от этой пары замечательных антрепренёров новизны — что они вам скажут? Как писали в какой-то своей заметке: "Пусть вас девушки на улице новизной удивляют, а тут театр. Традиция".
— Но театр и должен быть традиционным. Есть законы гармонии. Завязка, кульминация, развязка, пролог с эпилогом.
— О, любезнейший, в этом они хороши.
— Тогда все, что вы перечислили, являет собой достоинства, но отнюдь не изъяны.
— Вот к изъянам мы и подбираемся, любезнейший... Видели ли вы в синемаграфе фильму о побеге каторжанки Каменевой? Как она, из кабины грузового авто, отстреливается от диких якутов, пытающихся на своих оленях запрыгнуть в эту фуру? "Дорога ярости", если мне память не изменяет.
— Да, припоминаю. С ней был еще какой-то полубезумный городовой.
— Именно. Когда она протягивает винтовку своей попутчице, и приказывает — "Перезаряди!" — в этом куда больше вовлеченности, чем в правильно поставленной ноге принца датского, или, если говорить о "Нюансерах", в описаниях шерсти и канители.
— Но это же синематограф!
— Терпение. А помните ли вы фильму "Баталия" — о том как четверо грабителей банка планировали свой "экс", а потом перестреливались с полицией? И сняли уже несколько достойных фильмов, причем зрителям не мешает даже то, что фильма идет без звука, а реплики персонажей — это фразы на черных табличках.
— Помню.
— Теперь сравним в уме эти три величины. По моему мнению, "Нюансеры" в описании ограбления проигрывают настолько сильно, что антрепренеры вынуждены были как бы разделить действие, и подать остывший пирог на трех разных блюдах. Нарезка чечевичного пирога — отличная. Аромат — уже не тот.
— Вы бы хотели, сударь, чтобы на сцене, прямо на декорациях, висели кишки и полыхало пламя?
— Но разве так много кишок мы видим в "Дороге ярости"? Быстрота и яркость действия, присущая синематографу — лишь первая составляющая. Возьмём книгу. Скажем, печально известный "1812"-й. Там где наш современник, да еще с пулемётом "Максим", попадает на Отечественную войну. Сражается плечом к плечу с поручиком Ржевским. Косит французов чуть не тысячами, а в финале дедовской шашкой сносит голову Бонапарту.
— Это кошмар русской словесности, сударь. Когда же выяснилось, что автор сего опуса — гимназист, который решил пользоваться плодами известности своей книги... С позволения сказать, его прыщавая физиономия ни в какие ворота не лезет.
— Но читают его не только прыщавые гимназисты. По гонорарам он скоро Пешкова обойдет. Понимаете — это образ мечты. Земной раёк, куда мысленно может попасть обыватель.
— Полагаете, сударь, если нельзя писать о наших неудачах с Японией...
— Отчасти. Дело в том, что маленький человек, над которым так любит подшучивать известным вам Чехонте, вдруг видит себя — ощущает себя! — на лихом коне в горниле схватки. Причем обыватель это нашенский, а не условный европеец, которому адресуется лихость дАртаньяна в сочинениях Дюма-отца.
— Но спектакли и не могут быть такими...
— Я продолжаю. Сколько других "райков", вымышленных мечтаний обывателя, мы сейчас наблюдаем? "Баталия светил небесных" — про то, как взорвали Сириус. Судьба сироты Гончара — из волшебной школы. Тысячи их. А многие люди просто живут революцией, и верят в её наступление.
— Не будем про революцию, сударь.
— Согласен. Так вот мечтаний — множество. Они как бы выстроена по ранжиру — от обжигающе-величественных, до самых ничтожных. Где в этом ряду место "Нюансеров"?
— Образ-то сильный. Тоже мечта обывателей. Чтобы можно было передвинуть табуретку, переложить с места на место шкатулку — и от этого менялись бы судьбы людей.
— Но что они получают в результате? Некую приятственность для себя-любимых или для своих конфидентов? "Теплый мир"? Стоит им взять за что-то масштабное, все рассыпается. Актрису загубили, хорошо хоть врачу карьеру не поломали. Даже отомстить толком не смогли. "Три с половиною человека, которые в провинции беспорядков учинить не могут", — хотя я сейчас не точно цитирую. А что будет, если наделенные такою властью люди окажутся на мировой войне? Она ведь начнется. По их поступкам можно судить, что искренне привязываются они к очень немногим — и можно ведь взять этих немногих, и переехать куда-нибудь к антиподам. В Австралию. Это всё равно, что я бы всю жизнь грезил лишь о "катеньке" в моём портмоне. Сейчас её там нет, но для настоящей грёзы — это ничтожный калибр.
— Но мы с вами, сударь, вряд ли помчимся вперед на лихих рысаках, даже если война начнётся.
— Несомненно. Мы с вами обыватели. И когда европейская война разгорится, мы будем грезить о теплом доме с целой крышей и свежей ветчине на блюдце. И многие из тех, у кого сейчас нет такого маленького счастья, стремятся у нему всею душою. Однако же сейчас, в эту минуту — для вас это отнюдь не мечта. Это возможность. Проект. Вполне достижимый обычными путями — без волшебства. Не нужно взлетать, можно дойти пешком.
— Интересное суждение. Но ведь многие, сударь, желают видеть и привычные вещи. В этом коренится непреходящая слава натюрмортов.
— Не могу не согласиться. Если вам нравится атмосфера, вы на спектакль и пойдете. А мне её мало. В фантастике — вот тут на афише "Фантастический спектакль" значится — мне без мечты скучно. Когда соберусь на спектакль про жизнь губернского города Х, или про историю отечественного театра — про "Нюансеров" первым делом вспомню.
Мирьем, дочь заимодавца-еврея, жаждала достойной жизни для своей семьи, и не представляла, к чему приведет невинное заявление о том, что она «обращает серебро в золото».
Ванда, дочь бедняка-крестьянина, всего лишь хотела наесться вдоволь, и избежать непременной пьяной отцовской трепки.
Ирина, дочь герцога, ничего особо не желала, прекрасно понимая, что ее удел быть пешкой в отцовской игре, и выйти замуж за того, на кого укажут. Но не за колдуна же, заключившего следку с огненным демоном?!
Обычные девушки с не совсем обычными судьбами. Девушки, чьи решения могут оказать влияние не только на жителей заснеженного Литваса, но и на не волшебное королевство таинственных Зимояров.
Наоми Новик, автор вкусного цикла «Отчаянный» (жаль переведено лишь две книги), о наполеоновских войнах с участием разумных драконов (рецензия уже готова и ждет своего часа), не ограничивается лишь романами о милашке Отчаянном. Кроме драконьего цикла на ее счету «Чаща» и наш сегодняшний герой, номинированный на Хьюго, Небьюлу, и взявший-таки премии "Алекс", "Локус" и Мифопоэтическую премию за произведение для взрослых.
Роман интересный женскими образами и сказочной атмосферой. Но не сказок для несмышленышей от 2 до 14, а мрачноватых сказаний на грани серьезного, прям-таки хтонического мифа или легенды.
Атмосфера книги таинственная, долгое время жесткая и не дающая особых поводов для оптимизма. Напряжение повисает над персонажами и читателем почти с дебюта, с каждой главой сгущаясь все больше и больше. Книга очень зимняя, причем не той новогодней, приятной зимностью, когда легкий морозец и пушистый снежок лишь создают атмосферу праздника, выступая его непременным атрибутом между чашкой глинтвейна, нарезкой салатов и многочисленными фейерверками.
А утробным исконным холодом, когда Мороз и те, кто его олицетворяют, были одними из самых опасных противников не только для путника, но и для человека, живущего в крепком деревянном доме. Зима была чертовски сложным периодом, требующим для преодоления массу усилий. Особенно для людей бедных.
Именно эту позабытую современным читателем атмосферу и передает «Зимнее серебро».
Также обращаешь на частое в романе противостояние и контраст между теплым золотом и холодным серебром, зимояром (лед) и огненным демоном-поэтом (пламя), миром стужи и миром солнца.
Рассказ идет от первого лица наших главных героинь, перемежаясь их воспоминаниями об услышанных в детстве историях и сказках. Три протагонистки стали откровенной удачей Новик. Каждая шикарно проработана и прописана, обладает шлейфом роли, определенным опытом, жизненной позицией. А изложение от первого лица, знакомство с их размышлениями и подоплеками действий позволяет нам с вами буквально залезть в девчачьи души.
Еврейка Мирьем – классический представитель богоизбранного народа, рано открывшая в себе талант «делать деньги». Превратившая «сердце в лед» ради достойной жизни себя и семьи. Она наиболее активная из троицы, и та, что допустила больше всех тьмы в свою душу. У нее твердый характер и с самого начала проскальзывают нотки безжалостности, зачатков подлости и зависти к чужому счастью.
Ирина — дурнушка с роскошными волосами, в которой течет малая доля зимоярской крови. Умная, сообразительная, расчетливая, разбирающаяся в политике и интригах. Девушка, четко видящая разницу между собственной настоящей внешностью и волшебством. Стремящаяся к своей зимоярской частице.
Ванда: дитя бедняка-пьяницы, немногословная, чуть заторможеная, мастерица на все руки, по-крестьянски надежная и обстоятельная.
Заметьте, классических фентезийных женских образов, типа воительницы, ученицы магической школы, задорной ведьмы или феминистической бой-бабы у Новик нет и в помине. Приятно.
Повествование льется от лица разных девушек, перетекает от одной к другой гармонично и почти незаметно, создавая непрерывное завораживающее полотно. Плюс Наоми сводит героинь вместе аккуратно и красиво, сплетая случайности и создавая обстоятельства. Прям как в жизни, которая порой устраивает такое, что и не снилось никакому романисту.
Вдобавок после экватора к главам основной троицы Новик добавляет подглавки от лица других персонажей, типа брата Ванды, няни Ирины и даже царя Мирнатиуса.
К сожалению, мужские образы, вышли у писательницы похуже и потусклее. Запоминается разве что брат Ванды Стефан, но он скорее ребенок, чем мужчина. Да король зимояров, но тот раскрывается слишком поздно.
Здешний мир очень похож на наш, за исключением серьезного отличия. Тут кроме смертных, обитают загадочные и безжалостные Зимояры, повелители стужи, хозяева вьюги, снега и всего белого в округе (нет, не Белые Ходоки). Это откровенные пугала для окрестного люда, особенно сельского, хотя и городские стены от них не особо защищают.
Интересно развитие образа Зимояров. Сперва это фактически стихийное бедствие, непредставимое и абсолютно непонятное. Известно одно: они жутко любят золото. Настолько, что готовы ограбить монастырь ради церковной утвари, уничтожив всех подвернувшихся под руку. Но даже если ты беден, как церковная мышь, это не дает тебе иммунитета. Ведь Зимоярам ничего не стоит убить человека просто из каприза. Есть откровенные аллюзии на противостояние городов и степей, оседлых и кочевников, к примеру, той же Киевской Руси и Великой Степи (западнославянское происхождение автора сказывается?), в то же лыко – персонаж из славянской мифологии. Хотя, что забавно, Зимояры обитатели и хозяева не степей, а как раз лесов, которые считаются их исконным царством и владением.
Со временем, мы знакомимся с этими существами поближе, и начинаем их понимать гораздо лучше.
Мир Зимояров стал одним из удачнейших идей романа. Страна вечной Зимы (Снежная королева нервно курит в уголке), бриллиантовая/хрустальная гора, виноградники и фруктовые сады, стойкие к морозу, любопытное социальное устройство, отношения меж сословиями.
За Зимояров Новик однозначное «спасибо».
Но зимоярами здешняя мистика не исчерпывается. Имеются тут ведьмы и огненный демон, играющий немалую роль в повествовании.
Отдельная благодарность за игры с промежуточным финалом, после которого расслабившиеся герои (и читатель) получают новую порцию серьезнейших перипетий. И конечно, за эмоциональный настрой книги. Порой пробивает чуть ли не до слез.
Не останется читатель «Серебра» и без морали. Ничего супероригинального, но если учитывать, что роман позиционируется как young adult, идейный багаж книги вполне уместен.
Семья – это важно, говорит автор, но далеко не всякая. Есть алкаши-папаши, а есть сестра с братьями, которые становятся друг другу не разлей вода (причем далеко не сразу, мы видим осознанный выбор всех троих, и не абстрактный зов крови).
Перед нами проходят размышления о том, кто на самом деле является близкими людьми. О жадности, а также о необходимости отдавать долги. О меньшем зле, чудесах и воздаянии. Новик не осуждает и не поощряет своих героинь, оставляя читателю самому делать выводы о правоте и неправоте каждой из них.
Заботьтесь о тех, кому не повезло, и они вам отплатят добром – уверена Наоми. И как же хочется, чтобы она была права.
А вопросы внутреннего холода и зимы в сердце и вовсе становятся одними из основных в книге. А ведь интересная тема, не поспоришь.
Эрго. До мурашек антуражный сказ о времени, когда зима была настоящей стихией, а в зимнем лесу таились неведомые и таинственные существа. Эмоциональный, атмосферный, наполненный, завораживающий, с шикарными женскими образами. Разве что мужские персонажи не дотягивают до общего уровня, но они тут далеко не на первых ролях.
1. «Ну, мы же все понимаем, что это не художественное произведение, а трактат?»
(Г.Юзефович, обсуждение рецензии на «Задачу трех тел» Лю Цысиня)
2. «Дело было трагикомическое, типичный пример того, почему туристам не следует шляться без супровода»
(Р. Хайнлайн в переводе А. Щербакова)
Концепция того, что литературное произведение может быть «просто» художественным произведением или, напротив, трактатом – достаточно богатая. Если первый вариант глубоко достопочтенен и исчерпывающе разъяснен Булатом Окуджавой («в банке темного стекла из-под импортного пива…»), то со вторым вечная путаница.
Если произведение условно — чисто художественное, выдохнутое автором вместе с углекислым газом – таково, каково оно есть, и в очень малой степени дискутабельно с точки зрения автора; то условный трактат принципиально обращен к мнениям и возражениям, ищет спора, заранее излагает и прячет в складках каузальности сюжета разнообразные доводы и примеры, и крайне чувствителен к личности читателя. Условно, песне барда достаточно прозвучать, и от зрителей требуется прежде всего не шуметь – а дуэлянт нуждается в достойном противнике. «Не обнажай в корчме», вот это вот всё.
Оговорю, что мы имеем дело не с двумя непересекающимися множествами, а с более или менее градиентом, и в норме вещей автор надеется на дискуссию по одним вопросам и на восторженное молчание — по другим. Но именно в обсуждаемом случае, сдается мне, регулятор выкручен в сторону трактата на максимум.
Что – еще одна оговорка – вовсе не подразумевает эстетической небрежности. Точность попадания, мощность художественного воздействия, запоминаемость и мемогенность – параметры, которые так же нужны трактату, как и крику души. Вопрос, для чего используются эти инструменты.
«Я, Хобо» — текст, преисполненный козней различных, и безжалостно отсевающий недостойного читателя, дабы не тратить на дискуссии с ним смазку оружия. Фильтров много, фильтры разноуровневы – давайте посмотрим, как именно отсевает Сергей Жарковский тех, к кому не обращен его основной вопрос.
Текст начинается с трех безотсылочных эпиграфов (то есть я смиренно сознаю, что их может быть и больше – но мне видны рассуждения однокомандницы Валентины Терешковой и две цитаты из разных книг Стивенсона), за которыми следует навороченная стилевая цитата из Мелвилла.
«Матерьбожия» — говорит неначитанный читатель и тихо закрывает открытое. Удача, первый отсев произошел. Матерые прустни, парящие над хрюкающим в кустах пожилым криппенштрофелем, никогда не дают осечки – остаются только те, кто не возражает изучать непонятное.
Но и этих автору много, и следующий фильтр – жанрово-сюжетный. Разогнавшись по добросовестному производственному роману, читатель влетает с размаху в суперагентов и политику; не успев отплеваться осколками зубов – в боевую чернуху с зомбями и агрессивными мертвецами высоких порядков, а едва притерпевшихся автор с размаху добивает чем-то, подозрительно смахивающим на фэнтези. Сюжет останавливается (если мерять по Проппу) примерно в тот момент, когда Бильбо, второй раз в жизни надев кольцо, проскакивает мимо стражников в Восточных воротах, а его пуговицы со звоном рассыпаются по всей дежурке.
Что, […]???? — говорит пораженный читатель чего-нибудь нового, интересного, захватывающего и чтобы с хеппи-эндом, — где нормальный каркас, положенный рассказываемой сказке? А где ложечки, уже унесенные Лобелией Лякошель-Торбинс? А что, собственно, дракон-то? Эта, а где рыжая эльфийка и красивый гном? Нас обманули?
И снова часть читателей отваливается со словами «дядя, допиши до конца, тогда поговорим». Признаюсь, на первом прочтении я оказалась в их числе – не то, что мой коллега-социолог, к утру дочитавший до конца, принявший душ и ведро кофе – и севший читать сначала. Нет-нет, автор нас, конечно, снова обманул (как обманул с самого начала, притворяясь то производственным романом, то пафосной стрелялкой), но обманул ЗАЧЕМ-ТО. Наши недоумение и неуверенность, ощущение, что мы чего-то упустили, автором запланированы.
Ну, давайте прогоним сюжет потактово.
В космическом корабле после очень долгого сна приходит себя не в наркобоксе, а примотанным к деревяшке некто, с трудом вспоминающий свое имя. По нарисованным на оборудовании указявкам этот некто садится осваивать (вначале – весьма директивно) надиктованную самим же собой информацию. Выясняется, что он – космонавт, в котором нештатным образом повела себя кратковременно работающая воскрешающая бактерия (может, вирус. Штамм, короче). При распаковке корабля после долгого полета ему это помогло, через ряд неудивительных в космосе нештатных ситуаций космонавт притерпелся к дальнейшим последствиям. Нештатных ситуаций полным-полно, но вроде бы потихонечку разруливается не то, так это. Вдруг очень спешно прилетают очень вооруженные земляне и начинают наводить железной рукой свои порядки, ломая местные порядки об колено даже с известным недоумением (наставили тут понимаешь хлама). Все, что нужно землянам – это ништяки, хранимые на одной из планет (по ходу выясняется, что вообще вся космическая конкиста на сотни лет и сотни тысяч жизней затеена ради этих ништяков). Высаживаться на планету космачи не могут – у них поголовно глубокая аллергия к поверхностям, коммуницировать с людьми, клонированными на грунте, космачи специально разучены, однако грубая высадка марсианских десантников идет не по плану, выживший космонавт (тот самый, уже один раз воскресший не по плану) марсианами пощажен по их внутренним правилам, ему же достаются ништяки. Ништяки показывают себя отлично, суперагенты и генералы, присланные Землей, заканчивают свой век в течение абзаца. Сложные местные персонажи, коллеги бывшего владельца ништяков, либо подчиняются герою, либо убираются с его дороги.
Выглянув из неоконченной ретроспективы, главный герой отмечает, что уже почти прилетел на Землю и сейчас-то всем там покажет. Конец.
Понятно, что без баланса отталкивания и притяжения читательского внимания вся эта махина бы не заработала. Текст остро притягателен в нормальном литературоведческом понимании – в нем очешуительные диалоги, яркие, как фонари «земля-орбита» персонажи и общая динамика закручена так, что ой. По всему тексту с частотой максимум раз в полстраницы разбросаны маячки «я свой» — цитаты, цитаты, цитаты и аллюзии на слои культурного бэкграунда. Автор исхитрился даже впихнуть, вроде бы в литературный текст невпихуемые, массовые музыкальные отсылки. Сплошное «ты, вот ты, да ты, иди ближе, я дело говорю, да, сначала кажется фигня, но ты иди, иди сюда и слушай!!»
Что забавно, мне доводилось видеть тексты, не менее напичканные маркерами субкультурной привлекательности, и даже в чем-то похожие по жанровой реконструкции. Приведу в пример недавнего лауреата «Новых горизонтов» роман «Челтенхэм» — там вот этого вот всего добра ничуть не меньше. Однако, «Я, Хобо» и вроде бы похожий кривосюжетностью «Челтенхэм» производят категорически разное впечатление на выходе. Из «Хобо» выходишь смущенным, огорченным, разозлившимся… и в каком-то неожиданном смысле мобилизованным, а «Челтэнхем» оставляет за собой недоумение, чего ради-то все это было – сложный конструкт со сложными ужимками — без какого-либо месседжа.
Да, кстати, а где у нас вообще месседж? На поверхности лежит какая-то попсовая ерунда, типа, если у тебя глюкнул штамм, ты становишься ужасно крутой и тебе подарят ништяков круче звезд, точка. Ну это явно же отвод зрения и очередное издевательство над публикой, спасибо, Сергей, мы о вас тоже примерно так и думаем, да-да. А что у нас по зонам внимания?
А с зонами внимания интересно. Вот все то, что мы на голубом глазу читали как производственный роман, очень подробно просвечивает все тонкости создания и воспроизводства иерархий в коммьюнити, стоящем постоянно на краю выживания и к этому краю обвыкшемуся. Все вот эти приметные штуки вроде легчайшей, мгновенной, безошибочно распознаваемой всеми участниками смене ведущего по требованию исполняемых задач. Кричаще расформализованные акты движения по иерархическим ступеням. Сельва не шутит, парень — младой Боборс немедленно становится Славочкой, едва его руки из жопы (в технике) признаны золотыми (в софте). Все поправки на личные тараканы признаются и массивно обобществляются – каждый должен знать о каждом его сильные и слабые стороны, поскольку это смещает вероятность успешной работы в случайной связке. То, что пытался описать Фрэнк Херберт в «Досадийском эксперименте» — искусственно выведенный социум, где каждый ведет себя не хуже, чем все в коалиции.
Для этого социума, в принципе, никакой разницы, у кого конкретно глюкнул штамм вируса, кто конкретно оказался иммунным к действию планетарных особенностей, кто конкретно дошел до искомой точки и способен повернуть назад. Ну, Байно. Могла быть Фозина. Некритично.
Проблемы начинаются там и тогда, когда обнаруживается, что это сообщество а) создано искусственно, для достижения конкретной цели, б) цель эта достигнута, сообщество подлежит расформированию, в) все это сделано людьми, существующими в принципиально ином социальном контексте. Контекст и социальный пакет землян нам гораздо более понятен и привычен, чем отработанная оверсработанность (как бы даже не эусоциальность) космачей – это строгая кастовая иерархия, ничем не ограниченный вектор насилия сверху вниз, невероятные, непредставимые блага наверху иерархий и смертельная борьба за каждую ступеньку на лестнице.
Так вот. Эусоциалы маленькие, слабые, технически нищие, ограниченные в культурном багаже, не коварные и легко подчиняются шантажу. Но при попадании в руки любого случайно выбранного эусоциала существенного ресурса этот ресурс немедленно и однозначно начинает использоваться в интересах всего сообщества – и даже не потому, что об этом напомнил воскрешенному Байно невоскрешенный Нюмуцце. Сам бы додумался.
Тут же что важно? То, что посылают за теми или иными сокровищами царей земных эти самые цари незначимых человечков постоянно. Бестолковые посланцы, в свою очередь, вечно приволакивают что-нибудь совершенно не то. Пошлешь за пряностями – привезут индейское золото, картошку и сифилис; пошлешь за мехами — притащут Камчатку и тихоокеанские порты. И прощай, стабильность.
То есть, строго говоря, абсолютно неважно, джойстиками каких именно и чьих именно устройств являются Добрая Ночь и Доброе Утро, а также два не проявивших себя ништяка. Важно то, что критичные ресурсы попадают в лапы эусоциального плебса, управление которым сбоит как при соблазнении, так и при устрашении. Где у него кнопка? Где черт возьми у него кнопка?
Но этим вопросом пусть теперь мучается Император Александр Галактика (так ему и надо), а догрызшийся до расклада читатель поставлен перед совсем другими вопросами.
Какой тип социальности даст выжить лично нам? За какой тип социальности имеет смысл не выжить? В каком типе социальности не противно дышать?... И, главное – существуют ли способы отрастить социум сопоставимой степени сработанности БЕЗ дикой нищеты, невероятной смертности и нормы один суицид в месяц?
Одновременные трудность и аттрактивность текста не позволяют считать поставленный вопрос легковесным. Каждый шаг доказан, нам не СКАЗАНО, что космачи эусоциальны, это продемонстрировано. Нам не СКАЗАНО, что имперская структура подчинения основана исключительно на животном ужасе и заложниках – сенатор Романов и его псевдоподчиненные с псевдородственниками все в цветах и красках показали.
Роман заканчивается на том, что открытая война между типами социальности – типами мышления — становится неизбежна. Собственно, это и есть хеппи-энд, продолжение не нужно.
Не, оно возможно. Тезис можно продолжать и развивать. Как преодолеют, и преодолеют ли вообще космачи свое кастовое разделение с бройлерами. Как соотносятся функции Бейлифов и Присяжных, и что думают о происходящем остальные Судьи. Почему обсли активны, что собирается делать на Земле Хитч-Хайк и прочее и прочее. Но по существу заданного вопроса, по ключевому удару трактата это все уже неважно.
*в обзоре книги отсутствует намеренное оскорбление чувств верующих, а любые возможные намеки на подсудную тематику связаны только с материалом рассматриваемой книги*
**автор статьи не стремится вызывать антирелигиозные или религиозные нападки и перебранки, а лишь рассказывает о книге в жанре альтернативной истории и магического реализма, а также своем взгляде на проблему морального образчика для эпохи, сохраняя при этом агностическую позицию с уклоном в сциентизм**
Меньше недели назад нас с другом, философствующих на лавчонке среди центральной аллеи, застали врасплох неожиданным вопросом. А именно парочка молодых ребят спросила: "что вы знаете об Иисусе Христе?". Вопрос странный для обычного летнего вечерка. Вполне возможно, в теперешнюю эру "образования" он мог поставить в тупик, ведь и самые простые библейские сведения оказались в тени социальных сетей и новой мифологии by "Марвел". Но мы, двое книжных червей с "набором интеллигента" и самообразованием, ответили на все вопросы типа ЕГЭ о Новом Завете на "отлично" и высказались о том, кто есть Христос сегодня. В итоге завлечь нас на тусовку новой квази-секты у "экзаменаторов" не вышло, но сподвигнуть меня на прочтение "Автобиографии Иисуса Христа" Олега Зоберна — да.
Разумеется, Иисус Христос, был он или нет как человек из плоти и крови (скорее всего был), стал личностью культурной и исторической — мировым феноменом. Христианство, искусство, политика, общественная жизнь, наука и иные пласты жизни большей части мира и человечества так или иначе "заражены" его присутствием. Притом я не применяю ни апологетический, ни уничижительный смысл в таком взгляде на роль основателя европейского мироздания. Я занимаю нейтралитет и осторожность в позиции и словах в такой теме. Тем не менее масштабы фигуры Иисуса и затерянность ее в веках и пространствах привела к множеству интерпретаций и веяний. Как религиозного содержания, который я постараюсь не затрагивать, так и культурного. Но отражения образа Искупителя, Учителя и Богочеловека из первого века нашей эры в культуре принимали порой радикальные отличия от каноники любой конфессии. И все началось с гностических апокрифов, десятков непризнанных Церковью "откровений". Именно эти сожженные в пожарах для "нечистого слова" и дошедшие до сегодня в урывках и фрагментах писания породили новый жанр литературы. Книги об Ином Христе, недогматическом и живом. Неважно, правдивая, шутливая, ироничная, антирелигиозная или мистическая такая литература. Важнее ее лучшие представители, которые заставляют задуматься о унесенном рекой времени пророке из Иудеи две тысячи лет назад. Жозе Сарамого, Михаил Булгаков, Лев Толстой, Ренан, Филип Дик... Не беру интересные версии атеистических богословов. Жанр апокрифического изучения Сына Человеческого жив и сегодня, и в России. Например, из зарубежного могу вспомнить фильм "Человек с Земли", а из книжного и российского — новейшее "евангелие" Тима Скоренко. Правда, с творениями Еськова и Лазарчука в подобной области я слабо знаком, но весть о рассматриваемой книге в виде альтернативной истории (или, лучше сказать, фантастической фолк-хистори аля альтернативное богословие?) меня привлекла. Поэтому взглянем на один из ответов на вопрос who is Иисус в постсекулярном мире? К которому и Россия относится, как бы кому не хотелось.
Итак, кто же, по мнению широко не известного автора, Зоберна, Иисус Христос? Точно не Сын Божий, да и не особо пророк, если последним считать глубоко верующего в Бога и свою миссию. Наоборот, в словах Йесуса Нацеретянина частенько звучат неуверенные фразы вроде "бог, если он существует". И анти-теистические метафоры о божестве как драконе, который поедает души мертвых и причиняет страдания живым. А потому, по словам зобернского Иисуса, Его должно убить. Это одаренный, не через край, юноша, которому не шибко люб физический труд, но тянет чтение, образование, странствие и философия. Ему хочется необычной жизни, в которой слава была бы уместной, но не первостепенной. Он чувствует призвание стать бродячим учителем-толкователем. Ему не чуждо сомнение и тяга к знаниям, которое идет из эллинской философии, знания иудейского Закона, Эпикура и стоицизма. Но и женская ласка с вином ему не безразличны. Не обходится книжный Иисус и без знаний римской медицины. Более того, к концу романа он желает совсем отказаться от мессианства и пророческой мантии, чтоб целиком податься во врачевание. Иисус Зоберна не кровожаден, но и не за этику ненасилия. С ораторскими способностями, но без божественного очарования. Не боится легкого и не всегда законного дохода, но и не стремится к богатству. Без вопиющего шарлатанства, но с "ловкостью рук и никакого мошенничества". Правда, мистические видения будущего, полеты сознания и магические исцеления имеются. Слегка анархист, но без антиримского настроя. В общем и целом, Иисус здесь — обычный человек. И ему нравится свой образ жизни, к которому он отлично приспособлен. Он умеет находить выход из трудного положения, порой эпатажничая. Он не особо патриот, но хочет облагородить свое отечество и избавить народ от нелепостей веры предков с мешающими благоденствию предрассудками. Иисус старается и хочет быть милосердным, порой покуривает наркотическую травку, произносит временами пессимистичные к жизни фразы о суетности и преходящем характере всего, чуть ли не обращаясь то ли в платонизм, то ли в буддизм. Он бродячий философ, которому хоть и не чуждо ни что человеческое, но главный герой "Автобиографии..." старается держаться умеренности во всем. И повествование книги постепенно показывает все эти стороны и грани выдуманного Христа, характер которого на протяжении романа развивается и остается неоднозначным и динамичным. Произведение наполнено как интересными вариациями о рождении архетипических черт "культурной тени Иисуса", так и забавными случаями из его жизни и встреч с людьми. Лично мне понравились и сатира на попов с блатом из России, и предсказание о расколе и борьбе ветвей христианской веры, и своеобразная версия "вино — кровь моя", и взгляд на грубую и чрезмерную аскетичность и суровость житейского регламента ессеев как на родителей Церкви Христовой, а также метафора на природу человека через творение голема из глины и человеческих страстей...
Все эти любопытные детали и красивые подробности не освобождают "Автобиографию Иисуса Христа" от минусов. Притом серьезных. Во-первых, наличие излишней чернушности и грязи. Искусство должно быть свободным, я агностик и политический радикал, да и вообще за повсеместную секуляризацию. Но даже меня смутили некоторые не просто антирелигиозные, а именно грязные выпады. Не слишком хорошо из Магдалины делать шлюху, притом НАСТОЛЬКО вольно-распущенную. Насчет авторского образа Иисуса все понимаю, но можно было бы и совсем-совсем грязь тоже не вставлять. Главный изъян, вменяемый мною "Автобиографии...", правда, не в единичных случаях посредственной пошлятины. У меня другой вопрос — а в чем идея, сверхзадача? Я понимаю желание пофантазировать на апокрифическую тематику, да. И осознаю, что глупо постоянно искать слишком глубокое и высокое в любых книгах. Но я все-таки спрошу — какая цель книги? Неужто банальный антирелигиозный выпад? Думаю, что не совсем. Роман лежит где-то на стыке такого выпада-пародирования-осмеяния и попытки нового интерпретирования первого христианина. То есть творчество Олега Зоберна где-то между антирелигиозной воинственной смешилкой и евангелием для современности. Повторим, прежде чем рассматривать вторую крайность вокруг книги, какого же Иисуса выписал автор. Человек, со страстями, некоторым смирением, идейно эклектичный, малость гедонист, сомневающийся, сладострастный, с мелькающим манихейством в видении мира. Но, самое главное, непоследовательный, трусливый, не доводящий до конца, без должной ответственности, с отсутствием цели. Идеи фикс, ультима туле и вообще какого-либо конечного желаемого. Убеждения, жизненные, ближние и дальние, задачи зобернского Иисуса постоянно меняются, но сам он не находится в живом поиске желанных плодов существования. Он решает отдельные ситуации, но идти к большему боится и не хочет. Так что, на мой взгляд, нерешительный, не желающий Цели, ради которой можно жить и должно умереть, без твердых взглядов (добродетелей), даже с целым рядом правильных идей (умеренной аскезы, разумного милосердия, отсутствия ханжества и запретов на половую жизнь), такой Христос никому не нужен. Может, узкой группке каких-то либеральных (в плохом смысле) любителей диких инсталляций или совсем уж посредственному обывателю. Религиозному или атеисту фигура Христа притягательна ригоризмом, неизменными добродетелями, причастностью к большей идее, самопожертвованием, разумной толерантностью, силой воли. А для левых политических радикалов в образе, казалось бы, праотца церковной догматики, может увидеться борец за безвластье, равенство и братство, социальный революционер, духовный партизан против Империи и Системы. Сегодня нужен Иисус, который требует самоотверженности, аскезы от излишних удовольствий и телесных желаний, а также единство личности и людей вокруг большой и важной идеи. В общем, толстовский Христос пока побеждает. А данный роман не стал особым событием даже в рамках литературной жизни России. Тем не менее прочитать его небесполезно, хотя бы ради неплохого языка, порой хорошего юмора и для пробуждения тематических размышлизмов.
И да, странноватым сектантам летним вечерком я сказал, что для меня Христос сегодня — учитель житейской мудрости.
«Кость бледная» Рональда Малфи — роман с ярко выраженной сезонностью действия. Его действие развивается на Аляске, и при чтении стоит учитывать погоду у себя за окном: если морозы, то ждите усиления эффекта, если жара, то будет ощутимый контраст. Собственно атмосфера — это самое ценное, что есть в романе, жаль, нельзя сказать подобного про сюжет.
В маленьком, Богом забытом шахтерском городке Дрэдс Хэнд, который не на каждой карте Аляски значится, произошло нечто жуткое. Местный охотник совершил явку с повинной и сообщил полиции, что убил восемь человек и похоронил их в горах. Случай этот широко осветился в СМИ, и на место происшествия отправился Пол Галло. Год назад у Пола пропал брат, и последняя весточка от него была получена как раз из Дрэдс Хэнда. Увы, Пол совершенно не был готов к тому, что ждет его в глубине Аляски.
Большую часть времени на страницах романа разворачивается отличный детектив с небольшими вкраплениями мистики и хоррора. Главный герой ведет расследование, пытается выяснить, что же случилось с его братом, буквально по крупицам собирает сведения и приходит к каким-то выводам, не всегда верным. Пол Галло — отличный пример обычного человека, попавшего в необычные обстоятельства. Читателю легко себя с ним ассоциировать и, как следствие, сам персонаж не особо-то и запоминается. Чего нельзя сказать о Дрэдс Хэнде.
Маленький городок, численность населения которого составляет всего около 70 человек. Местные жители максимально нелюдимые и неразговорчивые, верят в злых духов и различную нечисть, которая обитает в лесах. По округе городка стоят таинственные кресты, а история Дрэдс Хэнда пестрит загадочными и кровавыми происшествиями. Постоянный холод, мрачность, ощущение угрозы, повисшее в воздухе... Стоит ли добавлять, что местные пугающие леса и долгие ночи вы запомните надолго?
Роман написан очень здорово, читается на одном дыхании, а в паре моментов нагоняет напряжение так, что мурашки бегут по коже. Увы, но во всей этой бочке меда есть и свои ложки дегтя.
Во-первых, финал наступает настолько внезапно, что возникает ощущение, будто страниц 100-150 из книги вырезали. Автор стремительно и несколько странно обрубает сюжетные линии, что смазывает впечатление от концовки. Во-вторых, «Кость бледная» — это все-таки скорее мистический детектив, нежели полноценный хоррор. Да, в нем есть жуткая атмосфера и напряжение, но сам сюжет не может похвастаться по-настоящему страшными событиями. В-третьих, сюжет просто-напросто предсказуем. Он хорошо написан, читается с удовольствием, но ничем не удивляет. Хотя потенциал был.
Хороший детектив с мистическими и хоррорными элементами, но без изысков. Звезд с неба не хватает, но написан профессионально, и читать его однозначно стоит, хотя бы ради атмосферы.