Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Иногда смотришь на тексты, созвучные своим критическим статьям, и думаешь — где же тут интрига, напряженность, ну хоть какая-то неожиданность?
Но вот она появляется, автор сумел найти что-то оригинальное в тематике попаданчества, и это хорошо.
Исходное допущение — переселение личности Сталина-1953 в тело Николая II-1900. В последнего российского самодержца кого только не подселяли, однако тут тот самый случай, когда "кадры решают все".
В первую голову — текст этот не столько художественная литература, сколько публицистика. Автор тщательно описывает тогдашние трудности РИ, которые складывались в громадный тормоз на пути её развития — и с громадным удовольствием объясняет пути выхода из тупика. Видно, что его сердце отдано поиску конкретных исторических обстоятельств и каких-то разумных альтернатив. А филигранной работы с персонажами второго плана, серьезной эмоциональной интриги или хотя бы эффектных боевых сцен — тут нет, и быть не может.
Занимается попаданец тем, что умеет: индустриализацией, техническим рывком и, одновременно, снижением политической напряженности в обществе.
Собственно, в этих усилиях автор показывает, как преодолеваются идеологические разногласия между условными "красными" и условными "белыми". Не без элемента социальной фантастики и отдельных белых ниток:) При этом явной, запредельной неадекватности тут не наблюдается. Нет желания соорудить новый пулемет/самолет/крейсер и только с их помощью завоевать весь мир. Напротив, попаданец спокойно меняет у кайзера Царство Польское на несколько десятков заводов. Потому как гоноровый привислинский "чемодан без ручки" ему совершенно не нужен, а единственный шанс быстро создать тяжелую промышленность — это купить её. Потому и Браунинга приглашают из США, и много кого еще, и "дредноут" понемногу проектируется. Но! Грядущая война будет на за мировое господство или там возвращение Аляски, но за своем место в мир-системе. Если получится обойтись без войны — вообще отлично.
Очень хорошо показано, что реформы сверху, достаточно продуманные, осуществляемые в мирное время, предназначенные для рывка страны вперед — все равно штука крайне рискованная.
Действительно интересно следить за двумя сюжетными линиями.
а) Креативные выдумки попаданца.
Синод и другие религиозные учреждения объединены в единую структуру, которую должен возглавлять человек, не принадлежащий ни к одной из церквей. То есть давеча отлучённый Лев Толстой. А в помощь ему определяют юношу, только завязавшего с идеей быть священником, но сохранившего почти фанатичную приверженность благим делам — Ф. Дзержинского.
Регулярно становятся на рога студенты, и университеты превратились в поле откровенного противостояния с властью? Не проблема. Вот, студенты, вам полное самоуправление на территории студгородков — ваши добровольцы оденут полицейскую экипировку и будут обладать полной властью в переделах университетской грады. Разведете малину — значит утратите авторитет. Удержите дисциплину — значит, избавитесь от анархии.
Может встать на рога дворянство? А настоящие ли вы дворяне, интересуется император. И громадное количество знатных фамилий ставится под вопрос. Причем публично, с обещание вскрыть компромат "если что".
Надо что-то делать с селом, которое стало хозяйственным тупиком для миллионов людей? Столыпин, как сторонник разрушения общины — вот он. И в словах его много разумного. Но на пару ему выдвигается организатор сельских кооперативов. Колхозы и "крепкие хозяева на отрубах" — два направления развития, которые еще могут существовать одновременно, для этого ещё есть запас времени и возможностей.
б) попаданец оглядывается на свое прошлое, и понимает, что многих людей можно было не убивать. Невиновных, полезных для страны, просто талантливых. Изрядно ведь таких накопилось. И вполне искренне желает играть куда экономнее в смысле человеческой крови. Потому маховик репрессий не разгоняется. Напротив, даже после попытки путча — г-н Витте не расстреливается, а великие князья не идут в Сибирь, звеня кандалами, и на улицах не появляется эшафотов. Только начинается стройка Беломорканала, которую возглавляет ташкентский ссыльный из семьи Романовых — Николая Константиновича, внука Николая I, возвращают из опалы. Аналогично и часть персонажей белого движения — их находят, приближают. Некоторых большевиков тоже находят — но как с Дзержинским, их применение весьма специфично. Причем про львиное большинство своих соратников по партии самодержец не вспоминает. Почему? Автор показывает, что не самые были полезные люди.
Видно, что с кадрами — все равно проблема.
Наконец, эффектно продемонстрировано, что попаданцу требуется громадная работоспособность. Дел не просто много, а космическое количество, решать надо все. Иначе — покатишься по дорожке в подвал ипатьевского дома.
Итого: повторюсь, это почти не художественная литература. Эта специфическая публицистика и подложка, конспект-базис для будущих романов. Очень напоминает книги А. Колганова — серию "Жернова истории". Чуть меньше — "Маленького Сашу" Д. Орлова. Факты заменяют автору проработку персонажей, а знание сути кризисов (суть кризиса это не даты крахов на бирже) — сюжетные повороты.
Этот одно из ответвления попаданческого жанра — и, рано или поздно, подобные книги станут неким стандартом историчности, или умения подбирать материал не взирая на идеологические клише — для настоящей Литературы.
«Аччелерандо» – тот случай, когда чрезвычайно оптимистический, в смысле скорости прогресса, прогноз уже успел приобрести оттенок ретрофутуризма. Роман писался пять лет и был закончен в 2004-м, в годы подъема глобализации, тотального увлечения стартапами и романтических мечтаний о свободе торговли. Немного странно читать описания второго или третьего десятилетий нынешнего века, когда в романе уже должны появиться кошки с частично электронными мозгами, а человеческие разумы уже не могут полноценно мыслить без прямой поддержки компьютеров. Знал бы автор, какими глупостями мы тут сейчас заняты и будем заниматься ближайшие двадцать лет, какими черепашьими остаются скорости разработки проектов!
Отличие романа от других образов сверхбыстрого прогресса компьютеров — это «проекция капитализма на сингулярность». Если у Ханну Райяниеми основой сюжета была проекция культуры на будущее, и приключения в мире разумных машин разыгрывались на основе похождений Арсена Люпена, то в «Арчелландо» тон задают возможности кредита и финансовый рынок, авторские права и доступ к ресурсам. Попытка спасти экономику с помощью ускоренного производства личностей и частичного превращения их в товар – напоминает процесс массового переселения крестьян в города. В эпоху промышленной революции вчерашний селянин становился пролетарием, а в годы очередного компьютерного бума – нет времени возиться с ростом биологических мозгов, программы просто загружают в только выращенные процессоры.
.
Технологическая линия – достаточно необычная в первую декаду тысячелетия – сейчас уже стала традиционной.
Тут и субразумные существа (лангусты), которые с помощью справочных программ и когнитивных модулей могут сбегать из лабораторий и даже основывать свои космические поселения. И переработка всего планетарного вещества Солнечной системы в сферу Дайсона – которую будут населять пост-люди. И самое вольное обращение с человеческой психикой, которая все меньше отличается от программы, потому её можно выгружать, загружать, распределять по десяткам носителей, использовать в параллельном режиме и даже ударно развивать в виртуальной реальности.
Сингулярность мыслится автором как громадный скачок, который обещает великие возможности, но в итоге приводит техногенную цивилизацию к разрушению. Концентрические сферы Дайсона вокруг звезды – «матрёшечный мозг» — позволяют создавать экономику 2.0, потом 3.0, а потом происходит что-то плохое. Потому найденная в космосе система роутеров доставляет путешественников к вымершим планетным системам, где существуют разве что старые корпоративные программы и подобие оборотней-симбионтов.
.
На фоне этого скачка – и непрерывных мотивов бегства — развивается семейная драма Масхов. Стартом служит расставание хакера-мазохиста, увлекающегося социальными экспериментами, и налоговой инспеторши-садистки, которая пытается силой вернуть финансовые потоки мира в юрисдикцию США.
Тем не менее они успевают дать жизнь дочери. Та, уже с когнитивными модулями в голове и темпами усвоения информации, которые подойдут разве что вундеркиндам, бежит от материнского контроля – в космос, к Юпитеру...
Все события укладываются в три четверти столетия и к финалу, в легком противоречии с названием, ускоряется не сколько сюжет, сколько пульс человеческой цивилизации. Масхи же – всегда на периферии, в дебрях фронтира и немного социального маргинеза, им вредно соваться в центры цивилизации. Потому могут сохранить в себе человечность. Их семейная история неторопливо пробирается от события к событию – и финал, как и положено в романах с претензией на эпопею – это встреча внуков-правнуков с предками.
.
Важный момент в любом научно-фантастическом романе – насколько подробно автор описывает технологии будущего. Если они выглядят скорее интерфейсами, наборами впечатлений персонажей и перечнями тех команд, что отдают их уста – то логика сюжета становится почти сказочной. Или соответствует каким-то прославленным сюжетным оригиналам. В этом смысле «Квантовый вор» отличный пример. Если же идет детальная, жюль-верновская проработка, с буквально сотнями ссылок, которые приличны в тексте диссертации – то получается едва ли не воплощенный фатум прогресса, на фоне которого герои будущего выглядят персонажами античной трагедии. Торжествует рок техногенных закономерностей, и страшное, гнетущее моральное устаревание человека — не отменить. Лучше всего это показал Питер Уоттс в «Эхопраксии», «Революции стоп-кадров», да и в львиной доле других своих текстов.
«Аччелерандо» — выдержан в умеренных тонах «заклёпочности» и персонажи не кажутся марионетками, чьи судьбы автор предопределил ростом скорости прогресса. Ближе к современности куда больше отсылок к нынешним проектам, местами явно спекулятивным, да, но при описании «городов-кувшинок», которые парят в атмосфере Сатурна, или космического корабля, летавшего к ближайшей звезде – приходиться полагаться скорее на метафоры и читательское доверие, чем на проработку деталей.
.
Действительно серьезным футурологическим изъяном в романе выступает упорное желание автора представлять будущее компьютерных интеллектов – как образ сообщества, коллектива-среды-социума, очень большого количества существ. Но ведь если возможны почти неограниченные различия в скорости и качестве мышления, если психику можно выгружать и загружать, как программу – то что мешает пост-интернету стать средой, в которой будет обитать Единый. Моносубъект.
Автор слишком романтизирует образы свободной конкуренции – или хочет выглядеть их рыцарем-защитником – чтобы допустить господство монополии не только на рынке, но и в сознании.
.
Однако завершается роман очень правильным футурологическим пассажем. Если прогресс уходит вперед, то для личности, которую еще как-то может понимать читатель, остается одна единственная функция – быть мерилом прошлой эпохи. Старым-верным эталоном разума из палаты мер и весов. И нужны подобные эталоны разве что кошке, которая теперь стала чрезвычайно продвинутым интеллектом, но сохранила привязанность к бывшим хозяевам. Тогда между людьми-экспонатами, вполне живыми и деятельными, просто живущими теперь в своеобразных музеях, исчезают все старые противоречия. Обиды прошлых эпох больше не хочется вспоминать и снова может вернуться любовь...
Итого — роман заслуживает твердые 8, практически 9 баллов.
Основная декорация — некий мифический дом-дворец-анфилада залов-лабиринт. Он существует в другом мире, каком-то ином пространстве, где вокруг только море. По структуре чем-то напоминает "Библиотеку вавилонскую" Борхеса, хотя вместо книг все стены уставлены самыми разными статуями. Есть в этих статуях символика — например проход в наш мир возможен через зал с Минотаврами, а один из персонажей прямо говорит, что сейчас в дальних пределах дома появляются статуи компьютеров.
К сожалению, всего потенциала придумки с изваяниями автор не раскрыла. В финале испытываешь то чувство, что можешь и про пещеру Платона рассуждать, и про Другого, и про множество иных отсылок, которыми усыпан текст — но все авторские намеки на них лишь пустые обещания сюжетных поворотов. Будто ребенок начитался философских энциклопедий, но сложные слова не задержались в его памяти, а запомнилось только, что вещи в мире связаны странным отношениями — и тени этих отношений он пытается нарисовать, изобразить в причудливых образах статуй.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Итак, в громадном лабиринте живет человек, явно поехавший кукухой — Робинзон со стертой памятью. Он научился ловить рыбу, согреваться кострами из заранее высушенных водорослей, но воспринимает дом как единственный мир. Есть какое-то количество скелетов, которым он приносит подношения, есть Другой — человек, который пропадает и появляется, иногда приносит ему ботинки и требует выполнить поручения — пройти куда-то. составить карту созвездий, видимых из очередного окна и т.п.
Больше людей нет.
Правда, по дворцу расселились альбатросы и и местами он превращается в птичий базар...
Но интеллектуальный уровень человека, которого Другой зовет Пиранези, постепенно повышается. Та сумма знаний , которые он выучил о доме, та сумма понятий, которые он понимает, потому что они воплощены в мраморных изваяниях, те умения, что знают его руки — превращают Пиранези из юродивого в кого-то, похожего на вменяемого наблюдателя. Он верит, что Дом любит его, заботится о нём, ищет утешения у статуй, иногда говорит с ними.
Другой говорит Пиранези, что Дом ворует его память, но поначалу человек вообще в это не верит.
И вот кроме Другого — все более подозрительного типа — в лабиринте залов появляется старик — отпускает пару колкостей, исчезает. А потому и кто-то неизвестный "16-й человек", который ищет некоего Соренсена. И этот человек оказывается женщиной...
Дальше интрига собирается, как детали хорошо подогнанного механизма.
Был некий мистик-неоязычник, который научился проходить из нашего мира в этот вот лабиринтодворец, музей забытого. Были у него ученики, последователи, какие-то разногласия со знакомыми. Зародилась небольшая мистическая традиция, которых так много в странах с хотя бы минимальной свободой совести. Но к моменту, когда в дело вступил главный герой — биограф Лоренса Арн-Сейлса — на сцене оставалось фактически два человека.
Некий ученый, который наслаждался знанием о тайне и редко показывался во дворце, и его более предприимчивый коллега, который хотел добыть тайное знание, искал его много лет, но так ничего и не нашел...
И вот молодого настырного биографа просто выпнули в этот дворец, с расчетом на то, что его память полностью будет стерта и он умрет от голода.
Дом стер его старую личность. Но на шепотках статуй и мерном течении времени, на необходимости каждый день добывать себе пропитание — вросла новая личность. Это добрый, благородный, смелый человек. И еще это неутомимый исследователь, в нем сохранилось сочетание любопытства и методичности. Идеальный жрец Храма, что опять-таки в полной мере не раскрыто...
Женщина — полицейская, расследующая исчезновение Соренсена — в итоге научилась ходить в этот мир, и разговорила человека, вывела его к людям.
А корыстный до тайного знания Другой — просто утоп, пытаясь их убить и тем сохранить тайну.
Завершается все тем, что не-Соренсен, не-Пиранези в очередной раз понимает, что мир прекрасен, и надо поддерживать контакт с дворцом, оставаясь в родной, в нашей вселенной...
Как говорят о некоторых библиотеках — небольшое, но со вкусом подобранное собрание книг. Так и "Пиранези" — не такая уж значительная, но со вкусом и старанием выполненная вещь, в которой автор не допускала фальшивых нот. Очень похожие ощущения были от проходных вещей Ле Гуин. И вообще от небольших произведений, которыми авторы обрамляют свои значительные, главные опусы. Да, мило, да хорошо. А на "Парфюмера" Зюскинда потянет? Увы, нет. И дело, разумеется, не сколько в отсутствии мрачного процесса получения духов — но и в массе совершенно не использованных возможностей, не вскрытых коллизий. Насколько "благородный дикарь" отличается от "идеального жреца", и как он все-таки начнет разбираться в нашем мире? Как сочетается конфликт забытого-мистического и реального? Почему статуи-образы не враждовали между собой в голове у человека-жреца? Ведь в процессе становления личности различные архетипы должны были как-то противостоять друг другу? Это всё скрылось в пене дней. Медитативность, неспешность и вдумчивость повествования не должны заслонять сюжет. И тем более, не должны делать настолько предсказуемыми сюжетные ходы.
Набросок, а не живописное полотно, орнамент вышивки, но не лабиринт, горное эхо, но не мелодия, эскиз, но не сборочный чертеж — вот каково это произведение.
Слишком просто.
В примечаниях рассказывается, что автор пережила нервный срыв, и лучше всех литературных аналогий сквозь текст проступает стремление к психической устойчивости и полноценному общению с людьми.
Потому эта хорошая повесть будет смотреться эффектным дополнением в условном сборнике "Лучшее за год 2020". Но как "вторая книга талантливой писательницы" — немного не то.
Что замечательно получается у Питера Уоттса — так это создавать новые образы космических кораблей.
Не дизельпанковских "звездных крейсеров" или вообще стимпанковских железных гробов.
Нет.
Он привносит в традицию фантастики новые открытия. Физика, биология, наномеханика, когнитивистика, генетика, астрономия, психология, археология и палеоклиматология.
Его можно сравнить с Нилом Стивенсоном или Дэвидом Марусеком.
Но — в узкой сфере.
Культурология, мифология, сплетение намеков и аллюзий постмодерна, герменевтика и пронизанные ризомами тексты политологов — в его текстах они глубоко вторичны.
Не эволюция старых сюжетов или персонажей, но эволюция возможностей науки, которая дает возможность разыграть старую драму по новым нотам.
Чем-то он напоминает Беляева — сколько-нибудь достоверные персонажи у него могут получиться, если он оставит живое общество людей где-то за дверью. А здесь и сейчас в деле будут странные существа, чудаки, фрики, одиночки или даже отморозки. Да хоть биотехнологические вампиры.
Проще "вести" вдоль сюжетной линии шизофреничку, чем придумывать мотивы из жизни нормальных людей будущего общества.
Потому лучшим фоном для его текстов становится космос.
А самый любимый персонаж — очередной корабль.
В этот раз — "Летучий голландец", который здесь и сейчас зовут "Эриофора".
Большой астероид, с пещерами и камерами, в которых вполне могут спать три тысячи человек. Где создаются и разрушаются экологические системы. Где вместо двигателя — крошечная черная дыра, куда падает и падает корабль, всей своей массой в миллион тонн разгоняясь до космических скоростей. Уровень техники повыше, чем в "Я, Хобо..." Жарковского.
И вот он подходит к очередной звезде, готовой схлопнуться и взорваться, превращаясь в заготовку для черной дыры. Он создает автоматы, которые создают новые автоматы и так до тех пор пока новая техножизнь не позволит проворачивать фокус с физикой — и открыть несколько врат. Порталов. Окон.
Которые откроют короткий путь с Земли и дадут кораблю шанс лететь дальше...
Если в предыдущих рассказах цикла Уоттс лишь крупными мазками набрасывал образы экипажа и функции корабля — то в "Революции стоп-кадров", довольно большой повести, всё показано в подробностях.
"Эриофора" существует как бы в на пересечении двух бесконечностей.
Простая — от вакуума до звездного ядра.
Сложная — от безжизненной космической пыли до технологической сингулярности.
Судно в пути уже семьдесят миллионов лет и закончится этот путь лишь с тепловой смертью вселенной. Люди — копии ксероксов отпечатков исходных людей. Они просыпаются у очередной звезды, несколько человек из трехтысячного экипажа — страхуют Шимпа, искусственный интеллект корабля, который не умнее обезьяны, но сообразительней и образованней человека. Потом снова засыпают. А в кристаллах хранятся данных об их телах и рассудках, которые иногда приходиться обновлять, впечатывать в уязвимую плоть.
Экипаж понятия не имеет, что теперь творится на Земле.
Когда открываются очередные врата — "Эриофора" проваливается в них так быстро, что не получается нормально общаться с "новыми землянами". Да и выходит из врат за спиной всякая агрессивная гадость, которую для краткости именуют "гремлинами". Или не выходит, и от этого еще страшнее.
Соратники Ермака, все едущие и едущие на восток, не знают, что в Москве теперь республика, а может уже и коммунизм или что там будет в следующей геологической эпохе?
Зачем так жить?
Да, экипаж таким вырастили. Отчаявшаяся Земля, которая разбазарила почти все свои ресурсы, увидела, как приближается иная жизнь. И в космос был послан корабль, который должен открыть дорогу к звездам. Люди на нем — как деревья-бонсаи.
Да, их альтернатива — остановиться, начать колонизацию подходящей планеты и прожить пару сотен лет в "соломенных хижинах". А хочется идти вперед до скончания времен.
Или нет?
Повесть — история заговора. Часть экипажа против корабельного компьютера, Шимпа. Уоттс трудолюбиво конструирует варианты действия заговорщиков: как уйти от контроля, как передавать информацию, как выявить тот узел внутрикорабельной сети, в котором здесь и сейчас установлены программы Шимпа. План А и план Б, страховка и перестраховка.
И как всякая серьезная схватка, она частично проходит в воображении.
Протагонистка Санди — участвует в заговоре и одновременно сомневается в его необходимости. Она точно знает, что лидер заговорщиков убьет потенциальных предателей. Хорошо понимает, что выложить все Шимпу — обречь часть экипажа на гибель. Но даже если перерывы между очередными сходками продолжаются по сотне тысяч лет — выбор всё равно делать придётся.
Но в финале получается, что люди и корабельный компьютер — слишком привыкли дополнять друг друга. Симбиоз разумов не получается разорвать через различие в мечтах. Да и мечты эти не так уж различаются — ведь люди, выращенные в аквариумах следующих веков, в предельно урбанистическо-интернетовской среде — не чувствуют необходимости становиться на Землю двумя ногами. Роль звездных кочевников лучше всего удается тем, кто до того кочевал по сети...
Но это — лишь внешняя оболочка трагедии.
По идее "Эриофора" должна заселять Галактику.
Да, открытие врат — достаточно жесткий процесс, который серьезно перекраивает планетарные системы вокруг очередных звезд.
Но ведь не у каждой звезды они открывают врата! И не все планеты исчезают за кормой корабля.
Можно разбрасывать зонды с зародышами будущих экологических систем. Можно конструировать совершенно новые формы жизни — подходящие для газовых гигантов и окрестностей красных карликов. А на планеты, которые после терраформирования могут стать очередной Землей, можно отправлять капсулы со своими детьми или даже с клонами.
Пусть эти капсулы откроются через тысячу лет, когда от "Эриофоры" и след простынет. Или даже не откроются, но экипаж будет в это верить.
Да что там — если можно было выращивать и воспитывать новых детей на "Эриофоре", то вопрос с выбытием уставших членов экипажа решался бы архипросто. Они бы оставались на очередной "осемененной" планете.
А сам компьютер со своими виртуальными лабораториями за семьдесят миллионов лет ничего нового не открыл? Ни нового способа открывать червоточины, ни создавать новую жизнь?
Но этого нет. Хотя намеки на подобный вариант автор щедро рассыпал по тексту.
Так в чем же дело?
Звездолет может быть садом и может быть машиной. В саду достаточно внутренних противоречий, чтобы начать развиваться во что-то новое. Машина — в привычном понимании — жестко подчинена проекту, потому разрушится раньше, чем эволюционирует.
Подлинным садом "Эриофоры" были людские головы. Бурлящие в них сомнения, ожидания, надежды, мечты, страхи. Из этого клубка противоречий могла начаться новая цивилизация. И должна была: если позади лишь "гремлины", то надо попытаться создать вторую родину. Но вот экипаж прорежен, бунтовщики выбиты, а тот, кто хочет продолжать полет — тот уже не повернет назад, не остановится.
Проектировщики на Земле оказались слишком осторожны, а заговорщики — слишком радикальны. Никаких компромиссов — или выполнять миссию, или умереть.
Энтропия восторжествовала.
Потому корабль, пережив внутренний кризис, упростившись, будет лететь дальше, открывая и открывая врата, в которых уже нет смысла.
Авантюрно-приключенческая книга с польскими понтами.
Прием "мистического вторжения" в Польшу перед Первой мировой или в её начале — далеко не нов.
И если "Лед" Я. Дукая или же "Мир миров" П. Майки многозначны, многоаспектны — то "Адепт" ни на что подобное не претендует и прост, как египетский треугольник.
Ну, или как большая часть романов серии С.Т.А.Л.К.Е.Р.
Только вместо космических артефактов — в дело идут алхимическо-демонические штучки.
.
Образовалась в Варшаве своя мистическая зона — серебряными прутьями её огородили. Чтобы чего не вышло.
Такая же в Питере и в Москве.
Алхимики стали вес набирать — из кучки полусумасшедших любителей истории начали превращаться в важнейшее объединение. Сталкеры+аптекари+биохимики+военные технологии — вот что теперь алхимики. Множество неофитов, интриги.
Герой — один из таких аптекарей-сталкеров. Рыщет по зоне.
Главное достоинство текста — архидинамичный боевой путь позитивного персонажа.
В принципе герой этот очень похож на куриное яйцо в кипятке — с каждой секундой он всё круче. Обретает возможности, умения, обрастает знакомствами. Зажигает, как метеор, вернее, как баллистическая ракета, потому как летит вверх, а не вниз.
Причем герой этот с одной стороны весьма умеренный, с другой — позитивный.
Он против человеческих жертвоприношений и готов защищать женщин с детьми, хотя, если надо, то не откажется хлебнуть крови демона. Против повышения членских взносов в гильдии алхимиков, хотя как-то так получается, что садится в кресло её председателя. Против бойни на улицах города, потому к власти Российской империи относится вполне терпимо. Готов протянуть руку дружбы всем храбрым и порядочным людям — потому, опять-таки, вполне искренне дружит с русским офицером. Понимает, что существа с той стороны — бывают разные. Потому с демоницей у него налаживаются дружеские, а местами даже интимные отношения.
Причем все это подано сквозь призму грядущего кризиса. Для иллюстрации которого автор использует хорошую прогностическую книгу Ивана-Яна-Жана Блиоха «Будущая война и её экономические последствия». Дескать, скоро будет большой бадабум, готовьтесь. И нечисти будет больше, и война тяжелая.
На этом фоне у героя происходит постепенное укрепление в своей польской сущности и периодическое кидание понтов. Можно подлечить царевича Алексея — но денег взять полтора рубля, то есть не взять совсем и отказаться от любых царских милостей. Можно купить дворец — в Варшаве, разумеется. Правда, придется этот дворец превратить в отель, потому как под магическую его защиту очень многие захотят перебраться. Можно дружить (безо всякой задней мысли) с русскими офицерами и даже проворачивать совместные вылазки в зону, но так же можно набрать свою собственную силовую поддержку и добиваться отмены смертной казни для убийц губернатора. Словом, первая книга завершается тем, что для обеспечения громадного польского митинга он создает образ красно-белого знамени в небесах.
"Хруст французской булки" — это важнейшая составляющая книги. Роскошь, знатность, стилистика отношений (поданная в представлении современных читателей) — это как бы стилистический антоним хаоса зоны. То, что этим всем придется расстаться — явный знак наступления сложных времен.
.
Правда, в первую бумажную книгу издатели втиснули немного из следующей, из второй части трилогии "Первоматерия". 1916-й на дворе — Варшава под немцами. Героя выселяют из его отеля. И под непрекращающиеся понты ему сообщают, что он теперь важная птица — едет в Питер, да, прямо через линию фронта, подлечивать наследника. А на самом деле — налаживать канал связи для сепаратных мирных переговоров...
.
Как и к текстам Буссенара — к подобным книгам менее всего применимы критерии достоверности описанного мира.
Вот у А. Круза в текстах самое главное — это стрелковое оружие. Герой движется по локации, собирает очки, новые стволы и патроны. Это якорь сюжета, которым он цепляет читателя. Если вдруг Круз прибавлял к стрелковке продуманный фон, вменяемых персонажей или достойную идею — роман от этого выигрывал. Но принципиально "крючок" не изменялся. Потому критиковать экономическую модель города в книге "На пороге тьмы" — бессмысленно. Не за экономикой читателя гоняются.
Так и здесь. Понятно, что социальные структуры вокруг "магических зон" были бы совершенно другими. Но читать книгу будут, чтобы ощутить подвиги поляка (с гонором) на фоне гламура Российской империи. Причем вперед его будет вести не богиня, как греческих героев, а симпатичнейшая демоница :)
.
Редко я пишу о качестве перевода, но в данном случае — это проблема.
Не знаю, смешивал ли так же автор слова "русский" и "россиянин" в оригинале — но, в прочитанном мной тексте получился винегрет.
— "россиянин" — да, такое слово присутствует в польском и украинском, означает русского в этническом смысле слова (хотя в украинском иногда употребляется для обозначения российских граждан);
— "россиянин" — в современном русском языке означает именно гражданина России (Кадыров — не русский, но россиянин);
— довольно много указаний на то, что этнические термины понимаются в современном значении слов, скажем: "заголовки польских и русскоязычных газет". Логичней было бы написать "польских и русских", но получилось то, что получилось.
В нескольких местах слово "русский" употребляется, только вот в львиной доле случаев — поляк именует своих русских друзей и недругов именно россиянами. Хотя тогда получается, что сам главный герой — тоже россиянин. Просто житель Привислинского края.
В результате полонизм (или украинизм, если переводчик И. Шевченко, а книга издана "при содействии Владимира Аренева") — присутствует в тексте, как слово "ихний" в словах экскурсовода. Ничего страшного, но после десятого раза — хочется заткнуть этот фонтан красноречия.
Если делался полный перевод на русский, то слово "россиянин" должно было практически исчезнуть. Если хотели оставить "местную специфику" — то вполне можно было оставить слово в речи персонажа.
Наконец, хватает элементарных небрежностей в стиле: "Два дня назад император выдал указ, позволяющий в ситуации угрозы...". Наверное "издал"?
.
Итого: бодрая приключенческая книга, которая может разогнать кровь и поднять настроение. Автор пытается показать, что крепкая дружба это одно, политика — другое. Иногда это получается :)
облако тэгов
