Калейдоскоп фантастики

— Их именуют Преграды, — говорит нелюдь — Ремесленник создал их и придал им форму.

Человек пораженно взирает на игру нимиля и света.

— Такую, чтобы никто не смог войти,- бормочет он

Кетъингира в согласии склоняет свое фарфоровое лицо.

— Такую, чтобы никто не смог войти

Внезапно Шеонанра чуть не оступается — столь ослепительно сияют невероятные золотые изгибы, столь глубока окружающая их пропасть.

Нелюдь недрогнувшей рукой помогает ему удержать равновесие.

— Это было то, что искал мой учитель? Способ прорвать Преграды?

— И его учитель, и тот, что был до него...- отвечает нелюдь — В течение более чем двух веков.

Шеонанра бросает на безумца испытующий взгляд.

— И что там внутри?

Черные провалы нечеловеческих глаз на миг застывают.

— Истина, которую мои братья не смогли вынести

Наконец, он увидел её. Яркую искру, подобную вспышке упавшей звезды.

Шеонанра стоял недвижимо. Ветер, дувший с севера, отвечая дыханию моря, взъерошил его волосы, встопорщил заплетенную косичками бороду и, запутавшись в мантии, бился подобно попавшей в сети птице. В таком виде Шеонанра, пожалуй, мог бы сойти за безумца. Источник света опять мелькнул вдалеке, а затем его отблеск покатился по темнеющей поверхности моря, пропадая и появляясь вновь, как будто двигаясь по волнам, перекатывающимся на линии ночного горизонта.

Ветер выл над крепостью, извлекая из окружающих руин стоны и свист, подобный пению флейты. Его мощь и напор заставили Шеонанру слегка отклониться назад, упираясь пальцами ног. Ветер — его союзник, он всегда дует в спину, всегда с севера на юг и, пронзая стены и башни Украшенных Городов, бьет прямо в глаза его безмозглым врагам.

Тем временем, отдаленная искра стала более явственной и яркой — как знак того, что она приближалась, скользя над темнеющим морем. Облака подобно ранам, рассекали звездное небо. Сияние звезды, что нелюди зовут Имбарил (3), сотворило тень Шеонанры на каменистой площадке под его ногами и он, в ожидании, рассматривал безумие своих очертаний, овеваемых ветром. «Гвоздь Небес и ветер»,- в каком-то подобии восторга помыслил Шеонанра. — «Оба за моей спиной!» Это была привычка, рожденная в те времена, когда он ещё полагал, что может идти путями, предначертанными ему Богами. Не знай он заранее чья тень сегодня падет на его порог — он бы проклял себя за подобную дурость.

Приближавшийся свет обретал всё большую яркость и, не смотря на пятнавшую это сияние Метку, Шеонанра мог лишь поражаться его мощи.

Наконец, он увидел его. Нечто большее, чем смутный проблеск, скрытый за блистающей короной, венчающей темноту. Нечто большее, чем …человек.

Титирга.

Великий Мастер Сохонка шел по низкому небу, держа над собой Дуирналь — прославленный Дневной Светоч — кружащийся поток зеркал, отражавший солнечный свет даже в кромешной тьме и глубочайшей ночи. Отблески, приближаясь, вскарабкались по отвесной скале, и Шеонанра узрел ярчайший поток — невозможное сияние солнца, скользнувшее через усыпанное камнями плато прямо к его обители. Казалось невероятным, что вся эта невесомая сверкающая мощь, прокладывающая себе путь через целые долины, вся эта бесчисленность качающихся теней, может срываться с тонких пальцев единственного человека. Дневной Светоч скользнул над вздымающимися склонами и, будто бы зацепившись за западный бастион Ногараль, наконец, остановился. Шеонанра взглянул из ночи в день на нагромождение руин, на сгусток темноты, очерченный тяжеловесностью крепостных стен, на чахлую поросль кустарника и вьющиеся травы, оплетавшие каменные постройки. Впервые он узрел тени просто как кусочки разорванной в клочья ночи. И хоть он и обладал таким глубочайшим, таким подлинным знанием и причастием таинств, какими обладать мог только член Святого Консульта, он невольно поймал себя на мысли — как вообще можно достичь Такого! Шеонанра не мог не восхититься. Солнце! Само солнце взошло в человеческих руках.

Прищурившись, он сумел разглядеть его — Титиргу. Его очертания были как бы позолочены — как всегда бывает, когда всматриваешься из темноты во что то яркое и сверкающее. Великий Герой-Маг явился к его порогу, чтобы предъявить свой ультиматум. Легендарный глава Школы Сохонк, прославленный Ученик, возможно наиболее могущественный колдун в этом мире.

Шеонанра более не мог смотреть на этого человека, как он не смог бы слишком долго смотреть на солнце. Он поднял руки, заслоняясь от слепящего света, подобно рабу, трудящемуся на летних полях, и в этот момент стал свидетелем магии Светоча изнутри. Титирга наконец заметил его, стоящего внизу, и Светоч ответил на проблеск интереса своего хозяина. Синеющие небеса прорвались сквозь пустоту ночи. Кожу Шеонанры припекло лучами солнца. Это зрелище стало бы еще невероятнее, если бы не было осквернено Меткой, намеком на ложь, омрачавшим все вещи, сотворенные колдовством. Он видел, как ложное солнце садилось в ложных небесах, а затем, будто знаменуя кровавый закат, замерший в нижней точке, у горизонта, остановилось, бросая причудливые тени, складывающиеся в линии, которые нелюди, пожалуй, взялись бы описать арифметически. Титирга опустил Дневной Светоч вниз,- понял он. Герой Маг хотел рассеять преимущества, которые дарует ночь тем, кто не чурается коварства...

Не имеет значения.

Тень его коснулась Шеонанры задолго до того, как тот приблизился сам.

— Дуирналь, — возгласил Титирга, — Эмилидис даровал его мне (4)

— Великий Мастер, — слегка ошеломленно приветствовал его Шеонанра

— Шеонанра, — ответил Титирга, остановившись в паре шагов.

Он был высок и широк в плечах. Поверх черного шерстяного облачения он носил плащ Пирконди- две волчьи шкуры, сшитые вместе так, что хвосты свисали ниже пояса. В его белых прядях еще заметны были следы былого золота. Волосы, каскадом спускавшиеся на плечи, умудрялись удерживать свою форму даже на этом пронизывающем ветру, что только подчеркивало мощное телосложение Титирги. Черты его лица были грубыми, но привлекавшими внимание: сплюснутый нос, выпуклый лоб и мясистые щеки. И, разумеется, бронзовый младенческий череп, вплетенный в бороду, — его знаменитый талисман.

— Великий Мастер, — повторил Шеонанра, намекая на необходимость должного соблюдения ритуала, а также добавляя в голос толику упрека: среди умери обращаться к собеседнику по имени до официальных приветствий считалось невежливым. Неужели владыка Сохонка в конце концов перенял у кондов их грубые манеры?

— Ты выглядишь бледно, — насмешливо проговорил Титирга, — Хорошо, что я захватил с собой немного солнца

Шеонанра в ответ лишь усмехнулся.

— Твоя Мангаэкка,- продолжал Герой Маг, — всегда полагала, что Знание это что-то вроде трюфеля. Земля просторна и широка, но всё же ты и твои братья постоянно старались закопаться поглубже.

Кислый взгляд.

— Ногараль приветствует тебя...Великий Мастер

Титирга обошел его по кругу, держа себя так, как умели только мастера Сохонк — Высшей Школы Познания (5). Распрямившийся, подвижный, все подмечающий, но при этом выглядящий расслабленно, как это делает в разговоре лишь родовая знать. Жестом он указал на рассыпанные вокруг них мраморные обломки и торчащие пни расколотых колонн, залитые плененным солнцем.

— Руины Вири

— Всё те же, — ответил Шеонанра

— Это урок,- сказал Титирга, — Для тех, кто копает слишком глубоко.

Шеонанра демонстративно вздохнул.

— Чему я обязан честью этого визита? — спросил он, жестом приглашая Титиргу войти в свою обширную обитель.

— Слухам, — ответил Титирга, обратив к нему свой взор, перед тем, как шагнуть в тень крепостных ворот. Он всё замечает, знал Шеонанра, — каждую мелочь, каждую деталь в окружающих его каменных постройках. Но тут, разумеется, нет ничего, что могло бы его насторожить. Бросив последний взгляд на сотворенные магией сумерки, Шеонанра шагнул вперед, показывая Титирге спину, как требовали того законы гостеприимства, хотя зубы его при этом невольно сжались. Он прошел под огромной надвратной перемычкой, очутившись в тепле обжитых стен. Рев ветра сменился негромким свистом. Двигаясь лишь на шаг впереди Героя-Мага, Шеонанра сперва шел в потоке столь яркого света, что колеблющееся пламя светильников казалось невидимым.

— Слухи привели тебя сюда?

— Да, — ответил идущий сзади, — говорят, что ты кое-что обнаружил.

Если бы Шеонанра не знал кто такой Титирга, то он решил бы, что тот просто дурак, раз посмел явиться сюда в одиночку. Но он представлял себе его невообразимую мощь и, что еще важнее, он знал, что этот человек демонстративно давит на него своей решимостью. Явившись сюда вот так — один, он как бы говорит ему: «Я могу прийти когда мне угодно. Тут нет ничего, способного мне угрожать!»

Шеонанра остановился и, обернувшись, взглянул на своего старого противника. У стоявшего перед ним человека было лицо воина — одновременно и решительное и бесстрастное, лицо человека, в любой момент готового проломить препятствие грубой силой.

— Какое значение может иметь то, что мы якобы нашли? Ковчег — загадка, не имеющая решения.

Напряжение меж ними нарастало.

— И кто же, — ответил Титирга, — может заранее сказать имеет ли загадка решение?

Мимо безумного нелюдя он глядит на фаллический изгиб Второго Рога — невероятный золотящийся серп, простершийся над сокрушенными скалами Окклюзии.

— Ни у кого из них не было моих способностей

Кетъингира медленно кивает.

— Чтож, посмотрим...

— Иди за мной, — сказал Шеонанра, — освободись от предвзятости, постарайся увидеть — и ты поймешь, что я имею в виду.

Он вновь повел Титиргу вниз по Приемному Залу и осторожно, как сказали бы нелюди, «кружа, подобно ветерку», перевел разговор на незначительные вопросы о состоянии дел в Умерау:

— Бунт в Сауглише всё еще продолжается? (6)

— Библиотека в безопасности, — отмахнулся Воспевающий (7) Сохонка

— Кстати, как я вижу, Ногараль покинут, — добавил он вкрадчиво, — именно так, как они и сказали

Великий Мастер Мангаэкки едва удержался, чтобы не обернуться, зная, что Герой-Маг насмешливо улыбается.

— Кто сказал?

Они, наконец, вышли за пределы сияния Дневного Светоча и теперь их тени метались подобно паучьим ногам, по мере того, как идущие приближались или отдалялись от каждого из пылающих в проходе светильников.

— Твои шпионы, Шеонанра

Великий Мастер Мангаэкки сумел подавить рвущийся наружу смех. Остаток пути они прошли в безмолвии. Несмотря на терзавшее его беспокойство, Шеонанра испытывал стыд за отвратное состояние своего жилища, ибо он, также как и Титирга, происходил из Длинных Костей умери. Он знал как просто, быстро и окончательно подобные им могут судить и приговаривать: только псы живут на псарне! Но какое значение мог иметь этот фальшивый дом, если их истинная обитель вскоре поставит всех смертных на колени? Ковчег. Они смогут собрать в нем сотни Библиотек. Тысячи!

Наконец, они вышли к просторному, округлому залу — Ашинна, самый центр Ногараль. Огромный ковер, сотканный из белоснежных волокон, смягчал и мрачность этих сводов, и шаги двух магистров. Пылающие светильники, закрепленные на бронзовых треножниках, заливали ковер золотящимся светом, создавая яркие пятна, подобные желтым лепесткам невиданных цветов. По краям зала стояли стеллажи, изготовленные из черного ясеня, на полках которых стопками лежали глиняные таблички. Шеонанра вновь подавил злорадную усмешку, зная, что стилус никогда не касался ни одной из них. Он прошел к центру зала, где их ожидал одинокий, практически голый скинтийский раб с подготовленными для встречи напитками, но поняв, что Титирга не следует за ним, Шеонанра остановился и повернулся.

— Я чувствую кого-то там внизу, — напряженно заметил Герой-Маг, — и у него глубокая Метка.

Шеонанра, помедлив, кивнул:

— Предосторожность, не более. Это не имеет значения.

В глазах Титирги вспыхнул гнев.

— И тем не менее он там — внизу, прямо подо мной. И от него вовсю смердит нашим общим грехом.

Они довольно долго мерились взглядами с тупой враждебностью ящериц. Шеонанра первым отвел взгляд, только для того, чтобы прекратить эту глупейшую пантомиму — ну или просто утешая себя такой мыслью. Он тоже чувствовал острую вонь колдовства — там внизу, под собой. И боль ожидания в горле.

— Должен ли я предпринять меры предосторожности? — спросил Титирга, голос его был мягок, подобно движению лезвия под водой

Великий Мастер Мангаэкки сделал вид, что прочищает горло.

— Прошу меня извинить. Он сейчас уйдет.

Он сумел унять яростное биение сердца

— Нет. Я хочу видеть его здесь. Передо мной.

Шеонанра вновь слегка смешался под взором Героя-Мага, в точности (ему так хотелось верить) как и всегда. Теперь, когда смерть стала его единственным подлинным ужасом, он на самом деле опасался только того, что какая-то мелочь может повредить этому безумному гамбиту — в особенности, если Титирга вдруг поймет, что Шеонанра теперь уже не тот феал, на встречу с которым Герой-Маг рассчитывал.

Теперь, когда он прозрел.

— Чтож, пусть будет так, — согласился Шеонанра, слегка поклонившись, как принято у умери, и, повернувшись к слуге, добавил, — Пригласи нашего... — он запнулся, как если бы Благая Онкис (8) вдруг дала ему понять, сколь забавно использовать это слово в отношении того, кто ждет сейчас внизу, — нашего гостя.

С ясно написанным на лице ужасом, юный раб стремглав бросился в сумрак ближайшего коридора. Шеонанра вновь почувствовал тяжелый, презрительный взгляд Титирги.

— О тебе частенько поговаривают в Умерау и Сауглише, — сказал тот в своей обычной манере — скрывать за болтовней зловещие намеки, — говорят у тебя глаза змеи.

Шеонанра слегка улыбнулся. Тщеславие считалось его самым известным недостатком. Когда то он действительно был невероятно самодовольным…

— Да нет. Скорее, глаза пса. Собственно, как и у всех остальных.

Насколько все же наивным он был когда то.

Это зовется Порогом. Узкая перемычка из металла, протянувшаяся высоко над Воздетым Рогом, и образующая в структуре Преград нечто вроде подвесной террасы, возведенной ишроями былого над величайшей святыней своих нечестивых врагов. Он с трудом замечает нелюдя, сидящего на самом верху, на краю пропасти, где воздух настолько разрежен, что кто либо, сложенный более плотно, уже не смог бы нормально дышать. Безумца, ждущего душу более цельную, чем его собственная, душу, что сможет, наконец, сорвать прочь необоримую пелену.

— То, что сотворил Ремесленник…- говорит ему Шеонанра

— Прорвать невозможно...

Великий Мастер Мангаэкки кивает.

— Да... Но только в том случае, если смотреть на Преграды, как на нечто такое, что необходимо прорвать.

Глаза нелюдя подобны колодцу, полному слез.

— О чем ты говоришь?

— Есть двери, которые не следует ломать грубой силой.

Слуга появился вновь, бледный, с выпученными от ужаса глазами. Дергающаяся, шатающаяся тень пала на порог позади него, ее движения изломаны, будто принадлежит она хромцу, не способному нормально переступать с ноги на ногу. В последний момент Шеонанра обернулся, чтобы вглядеться в могучее лицо Титирги.

И увидел, как его острый взгляд тускнеет, становясь взглядом не воина, но скорее мудрого старца, придавленного неизбежностью ужасающего будущего. Сколько лет беспокойства и утомляющей слежки, сколько месяцев борьбы в Совете, взбудораженном одной только возможностью чего-то подобного...

И резкий запах пота и гниющей рыбы просачивается в зал.

Все замерли недвижимо. Гнетущую тишину нарушали странные звуки – что-то жидкое, сочащееся. Хлюпанье стекающей слизи и дрожание влажных мембран. Хотя не было сказано ни слова, Шеонанра отчетливо видел мысли Героя-Мага.

Правда. Все ужасные слухи были правдой.

Пряча улыбку, Шеонанра повернулся к вошедшему, греясь в древней славе его нечестивого облика. В свое время он буквально рыдал от счастья, обнаружив его и его брата, поскольку знал, что только они могут помочь объяснить весь тот ужас, что ему довелось узреть.

Тварь была, по своему обыкновению, обнажена, ее сложенные крылья устрашающе нависали над массивным черепом, который был бы слишком громоздким, если бы не представлял собой далеко выступающий узкий, изогнутый гребень, в основании расщепленный, подобно устричной раковине, откуда, свисая, выступало соразмерное телу лицо, пугающее своим отсутствующим выражением.

Ноздри, подобные зияющим прорезям, глазницы, затянутые клочьями белого мяса.

Рот же заполняло второе лицо, выраставшее прямо из сплавленных с ним крокодильих челюстей. Вторые глаза этого невозможного создания рассматривали Героя-Мага с вожделеющим ожиданием. Вторые губы растянулись в усмешке, обнажая торчащие гвозди зубов. Сияние пламенеющих треножников скользило по твари белыми, желтыми и багровыми отсветами, однако кишечная прозрачность его кожи была лишена всякого цвета и исполнена бледности создания, извлеченного из немыслимых глубин. И хотя стоя он был лишь наполовину выше рослого человека, он казался при этом настоящим гигантом: из за огромных крыльев, из за невероятной сутулости и явственной мощи твердых как камень мышц.

Шеонанра почувствовал пробирающее его до дрожи влечение, обещание, таящееся в сладостном объятии этих неодолимых крыльев и рук. Его возбуждение нарастало, отвечая томительному желанию ощутить... упоение!

Ауранг... Легендарный инхорой. Тварь, явившаяся из страшных сказок и детских кошмаров.

Его любовник.

— Он несет метку столь же глубокую, как у квуйя, — услышал Шеонанра голос Титирги позади себя. Великий Магистр Мангаэкки обернулся к своему ненавистному врагу, растаптывая угли так некстати вспыхнувшей страсти.

— Именно поэтому ты ожидал меня, не так ли? — Титирга странно склоняется, уподобляясь кунороям, словно гнев и жажда убийства, пылающие внутри, корежат и гнут его, вырываясь наружу, — Ты полагаешь, что, объединившись, вы сможете противостоять мне?

Шеонанра понимал, что это не уловка, что Титирга может, без малейших колебаний, излить свою невообразимую ярость на эту обитель. Он слышал рассказы о нем — да все слышали. Титирга Миталара — Дарующий Милосердие, называли его, иронизируя по поводу его абсолютной беспощадности в сражениях, над готовностью к тотальному истреблению своих врагов. Он был самым могучим Воспевающим из когда либо рожденных. И, если верить Кетъингире, сильнейшим колдуном своей эпохи. Ни один из ныне живущих квуйя не мог сравниться с ним по чистоте колдовских Напевов. Даже его Метка была особенной, как бы приглушенной — будто он мог резать онту, не оставляя шрамов. И сейчас, просто приглядевшись к нему, можно было легко заметить эти отличия — некую странность, неявность и размытость его Клейма, свидетельствующего о преступлениях против Сущего.

Принципиальное отличие. Угроза.

Поговаривали, что он, наивное дитя, даже не подозревал о своих способностях, когда сам Ношаинрау отыскал его, побирающегося на улицах. Что, творя колдовские Напевы, он впадает в безумие. Что произнесенные им Слова, способны менять Сущее так, как ничьи больше.

Шеонанра дал знак слуге разливать сере (9), причем недоумок со страху чуть не разбил всю посуду.

— Противостоять тебе? — ответил он, откровенно лицемеря, — У нас вроде бы мир. Даже Скинтия сидит тихо. (10) Всевеликий Король присматривает за Умерау.

Он обернулся, передавая бронзовый кубок, но Титирга лишь отмахнулся.

— Ауранг мой гость,- сказал Шеонанра, потягивая обжигающий напиток.

Герой-Маг не кричит, не неистовствует. Ему это не нужно — столько ярости и решимости в его голосе.

— Это же инхорой!

Титирга выплюнул это слово с явственными интонациями своих нелюдских наставников, их ненависть искажала его голос. Впервые с него слетела эта маска умери, никогда не пересекавших ими же созданную пропасть между феал и винг. Он практически умолял Магистра враждебной Школы.

— Шеонанра... Подумай!

..Подумай... Нет слова, более уязвляющего привычным высокомерием

Великий Мастер Мангаэкки взглянул на равного Школы Сохонк, как мог бы смотреть на братца-недоумка, раз за разом несущего чушь. Что-то едва ощутимое придало твердости его повадкам и манере держаться.

— Я не буду умолять тебя дважды, мой друг, — продолжал Титирга

Наконец-то! Явная угроза. Шеонанра поджал губы, слегка уколовшись о свои тонкие усы, и вздохнул с видом глубочайшего смирения. Взглянув на чернеющий на дне его кубка остаток сере, он одним глотком допил его.

Откуда, в самом деле, ему знать? Не смотря на весь его знаменитый Дар. Нельзя просто вернуться назад, нельзя отменить совершённое и забыть увиденное. Шеонанра творил невыразимые... нет... немыслимые вещи. Они все это делали. Разврат и извращения. Осквернение себя и других. Исступленные крики страсти. Кровь как смазка. Оргиастический экстаз. Одно лишь воспоминание об этом безумии заставило его кожу пылать.

Он возвысился... вознесся в безбрежную пустоту, в беспредельность, уравнявшую добро и зло. И обрел решимость — абсолютную решимость, потому, что увидел.

Он наблюдает, как истинное солнце встает над коронованным темными скалами горизонтом, такое же низкое и кровавое, как на закате. Тени танцуют и изгибаются линиями, которые нелюди, пожалуй, взялись бы описать арифметически. Он чувствует отчаяние Кетъингиры, но лишь продолжает грезить, делая вид, что поражен тем, как осколки изгнанной тьмы надвигаются на лежащее внизу расколотое плато.

Наконец, он поворачивается к Преградам, рассматривая и оценивая их во всей их фрактальной сложности и многообразии.

И начинает петь.

Его Напевам эхом вторят сотворенные им, скользящие и распространяющиеся во всех направлениях, вокальные точки – и, наконец, кажется, что всё Мироздание начинает петь вместе с ним. Срываясь с его рук, иглы сырой энергии вонзаются в Сущее, сияя подобно ярчайшим бриллиантам в лучах рассветного солнца.

Шеонанра поворачивается в великому нелюдю-квуйя.

— Видишь, мой друг?

Разделенный солнечным светом на сияющий ореол и изогнутую, будто дельфинью, тень, Кетъингира молча стоит, взирая. За ним, в синеющей безбрежности неба, скользит высматривающий добычу стервятник, оборванный и черный. Еще, и еще — все больше падальщиков слетаются и начинают кружить, над заточенным Ковчегом.

— Преграды,- продолжает он, — В них есть внутренние промежутки. Каким-то образом Эмилидис нашел способ зажать пустоту в углах. Вот почему их нельзя разрушить непосредственным применением грубой силы. Все вы — и ты и мои предшественники, обрушивая на Преграды всю свою мощь, в определенном смысле просто... промахнулись.

Черные глаза пронзают его насквозь.

— А что используешь ты?

— Математическую иглу. Производную от древней Теоремы Энтелехии. Она сводит проявление силы к арифметически точным уколам, вместо того, чтобы бить ей, как дубиной.

Интерес вспыхивает во взгляде древнего существа.

— Сосредоточение энергии в одной единственной точке... не перераспределяющееся в пространстве..

— Да,- говорит Шеонанра, — мой подарок тебе.

С тех пор, как ему довелось узреть — он теперь в любой момент мог чувствовать, как извивающиеся черви заживо гложут его гниющие кости. Что он окружен терзающим плоть туманом, постепенно умаляющим и истончающим его. Теперь все его существование, каждое чувство и ощущение, были приправлены, пронизаны подлинным ужасом.

Образ его Проклятия.

— А кто ты, чтобы их осуждать? — насмешливо воскликнул Шеонанра, примеряя на себя роль мудреца, — Школы ведь не участвовали в нелюдских войнах.

Он не погрешил против истины. Сику крайне неохотно распространялись о Войнах — даже Кетъингира, приведший Мангаэкку к Ковчегу и откровениям Ксир'киримакра. Их древняя вражда с инхороями принадлежала им и только им. Они так лелеяли память об этих грандиозных битвах и катастрофах, что оставили своим человеческим ученикам о них лишь самые общие представления.

Титирга нахмурился, и прорычал, будто бы ставя на место глупого юнца:

— Ну а кто ты, чтобы решать за всех нас?

Шеонанра в ответ разразился проклятиями:

— Как? — крикнул он, указывая на древнее величие Ауранга, — Как, вы глупцы, можете не замечать, насколько ничтожными это делает всех нас?

— Да уж, — ответил Титирга, хмуро разглядывая промежность инхороя

— Глупец! Это меняет всё. Абсолютно всё!

Теперь и Титиргу охватил гнев.

— Что было само собой разумеющимся до того, как мы узнали о Ковчеге, остается таким и сейчас! Шеонанра! Это... создание... попросту непотребно!

Ну почему они не видят? Ведь они все прокляты, так же как и он сам — прокляты до самой мельчайшей частицы! Какую причину тут можно найти, какая логика может стоить Вечности?

Он предлагает им не только спасение. Это же просто здравомыслие!

— Небеса, Титирга! Задумайся! Небеса это бесконечная пустота. Каждая звезда — еще одно солнце, подобное нашему, а вокруг вращаются целые Миры, висящие словно пылинки в Великом Ничто.

— Другие Миры? — с глумливой насмешкой вскричал Титирга.

Само собой, почему бы и нет. Ведь их собственный Мир для них точка отсчета — основа бытия. Всё именно так, как и говорил Ауракс. Люди, создавшие ложных Богов, будут игнорировать истину.

— Я знаю, как это звучит, — сказал Шеонанра, — но как же Ковчег? Инхорои? Разве они не доказывают существование иных миров? Таких же, как наш!

— Нееет... — прохрипел вдруг на архаичном диалекте ихримсу сверкающий слизью инхорой. Скрежет древнего наречия обрушился на беседу, подобно осколкам льда, попавшим на разгоряченную, потную кожу. Ауранг слегка передвинулся, оказавшись за спиной Шеонанры и чуть сбоку, нависая над ним. Его шкура была одновременно и гладкой и чешуйчатой, как будто бы с множества дохлых рыбин содрали кожу и сшили её вместе: — Не как ваш.

Герой-маг глядел на него изумленными глазами.

— Оно говорит со мной?

— Этот мир… — продолжал Ауранг, не обратив на выходку внимания, — этот мир и только он — земля Обетованная. Ваше Спасение у вас в руках. Спасение в этой жизни.

Это явная дерзость.

— Другие Голоса должны дозволить тебе говорить, — быстро сказал Шеонанра, обернувшись к созданию и бросая ему гневный, предупреждающий взгляд.

Но Ауранг лишь продолжал изучающе разглядывать Титиргу — неуместная провокация, весьма нервировавшая Шеонанру.

— Разве ты не боишься проклятия?

Внимательный взгляд Героя-Мага.

- Нелюди... — ровно произнес он, — Они научили нас как прятать наши Голоса от Той Стороны. Как избежать ее опасностей и достичь Забвения.

Сияющие глаза, подобные выгнутым пузырям, наполненным чернилами. В каждом отражается пламя треножников. Вдоль шеи слегка шевелятся жабры.

— Ты поклоняешься пространствам между Богами?

— Да

Тонкий, скрежещущий визг, подобный отдаленным детским крикам, принесенным ветром. Смех инхороя.

— Да ты уже сейчас проклят. Вы все прокляты.

— Это ты так говоришь

Глухое ворчание где то в груди инхороя. На пол капает слизь.

— Так говорит Обратный Огонь.

Вспышка ужаса. Нутро Шеонанры скрутил резкий спазм. Он не мог поверить, что инхорой осмелился вслух именовать источник их знаний и кошмаров. Ксир'киримакра. Обратный Огонь. Уняв сердцебиение, он отделил себя от своих страхов, сосредоточившись на том, что, казалось, сейчас имело значение. Что? Неужели Ауранг пытается привлечь на их путь магистра Сохонка? Неужели он не видит, что Титирга совсем не похож на своих страдающих, вечно мучающихся вопросами соперников из Мангаэкки, что Шеонанре самой судьбой было предначертано прийти в объятия их Святого Консульта?

Напрасные вопросы. Суета. Они отпали так же быстро, как Онкис вплела их в его мысли — столь мимолетным, малозначительным было беспокойство, породившее их. Только одно-единственное во всем мире было теперь по-настоящему важно — то, что ему довелось увидеть...

Проклятие.

Пережитое им дробилось на тысячу обрывочных видений и в каждом его бесконечно рвут когтями, жгут, опаляют, обгладывают кости... Мучения. Страдания. Ужас. Срам. Жуткие, переходящие в визг, вопли, заполняющие собой всю его память, бесчисленные, но в то же время различимые по отдельности — стоны, хрипы, звуки рвоты. Каждая мельчайшая его частичка, бьющаяся в непрерывной, невообразимой агонии. Чувство тяжелейшей утраты, заставляющее рыдать, выть, выцарапывать себе глаза... которые вновь и вновь отрастают в глазницах, чтобы опять свидетельствовать, как его продолжают жечь, шпарить, рвать на части...

То, что он увидел, заставляло неметь, повергало в прах сознание, испепеляло ум, и, тем не менее, всегда, каждое мгновение оставалось с ним, если не терзая его сердце, то спускаясь куда то ниже, становясь бездонной дырой, что вечно грызла его нутро. Ужас столь глубокий, столь неизменный, настолько чистый, что все прочие страхи уходят, растворяясь без остатка. Ужас, превратившийся в подлинный дар, ибо непоколебимое спокойствие и решимость следуют за ним.

Они, Мангаэкка, имели гипотезу. И начали экспериментировать. Они брали пленников и приносили им все возможные муки сразу и всё ради крайне недостоверного результата, ради скудных крупиц сведений об Аде. Вырывали людям ногти, одновременно раздавливая гениталии, тут же жгли их огнем, убивали их детей, насиловали жен, душили матерей, ослепляли отцов. Они приносили невинным совершенно невероятные, безумные мучения, но обнаружили в себе абсолютную непроницаемость, полное отсутствие раскаяния. Некоторые даже смеялись.

Да и что такое все земные муки в сравнении с тем, что ожидало их самих? Ничто. Лишь видимость. Чуть большее, чем пустышка, безделица, лежащая на пути монументальной поступи грядущего кошмара. Невежественные глупцы этот Сохонк. В том, что касается их душ, их Голосов, они живут, опираясь на веру, даже хуже — на какую то закостенелую глупость. Они жаждут колдовской силы, соблазняясь той мощью и возможностями, что она дает. А Голос...чтож, это дело далекого будущего, в то время как подлинное могущество в их руках прямо сейчас.

Но всем уготован скрежет зубовный. Всех ждет огонь неугасимый. Достаточно просто умереть, чтобы понять это.

— Так вот каков источник твоего безумия, — произнес Титирга, — Обратный Огонь.

Шеонанра, содрогнувшись, прикрыл глаза:

— Значит тебе известно о нем, — сказал он, глубоко вздохнув.

— Ниль'гиккас предупреждал меня. Да.

— Он рассказал тебе о Трех? Тех, что взошли в Золотые Палаты Силева Суда во времена Бичевания Ковчега?

— В основании Воздетого Рога... Да.

— Тогда тебе, должно быть известно, что с ними произошло.

Сквозящий порыв скользнул по залу, освежая застоявшийся воздух. Вплетенный в бороду Героя-Мага золотящийся младенческий череп, на котором, колеблясь, играли отблески пламенеющих треножников, казалось, усмехался. Шеонанру беспокоила полная неподвижность своего противника, не сошедшего с места с тех пор, как они ступили под своды Ашинны. Титирга всегда производил такое впечатление, будто был вырезан из прочного дуба, но сейчас, когда он стоял, переводя тяжелый взор с человека на инхороя и обратно, казалось, что он и вовсе высечен из камня. Сама несокрушимость.

— Мин-Уройкас пал, — ответил Герой-Маг, — ишрои, как и квуйя, тщетно пытались уничтожить Ковчег. Они узнали о Золотых Палатах и Обратн..

— Он Нин-Джанджина, — неожиданно для себя самого прервал его Шеонанра. Зачем? Зачем повторять это имя? Кое о чем не стоит вспоминать, не стоит говорить...

— Да, от Нин-Джанджина, — повторил Титирга и какое то не вполне понятное чувство отразилось в его глазах, — и поскольку они знали, Ниль'гиккас избрал Троих, которым повелел войти туда. Двоих прославленных своей отвагой ишроев — Миссарикса и Ранидиля — и одного квуйя... — он запнулся, как будто бы ненависть сжимала ему зубы и приходилось предпринимать усилия, чтобы протолкнуть сквозь них это имя, — ...Кетъингиру.

Шеонанра, хихикая, обернулся к инхорою и воскликнул:

— Он знает! — в его искаженном голосе сквозило какое то подобие безумия — Он знает!

— Я знаю только то, что сказал мне Ниль'гиккас. Храбрецы Миссарикс и Ранидиль вернулись, визжа от ужаса...

Да. Шеонанра тоже визжал... какое-то время. И рыдал как дитя.

-...И Кетъингира дал своему Королю совет — убить их обоих.

Лающий смех.

— Он сказал тебе почему?

Пристальный взгляд.

— Потому что им более нельзя было доверять. Они были околдованы... Одержимы

— Нет! — Услышал Шеонанра собственный вопль, — Нет!

Он ли это — мотающий головой, как вол, которого донимают мухи, заламывающий руки, как старуха на похоронах. — Потому что они узрели Истину!

Титирга взирал на него с нескрываемым отвращением.

— Именно такую форму всегда и принимает одержимость. И тебе известно, что...

— Да нет же! — снова воскликнул Шеонанра, — Ниль'гиккас солгал тебе. Что еще ему было делать? Задумайся! Подумай, что за войну они тогда выиграли, только помысли, что они потеряли! Нелюди пожертвовали всем, что у них было, даже своими женами и дочерьми, чтобы одолеть инхороев. И что же они могли почувствовать, когда осознали, что все это время их врагов вела Истина?

Еще не закончив, Шеонанра уже мысленно отчитывал себя — столько бесноватого буйства звучало в его откровениях. Ему нужно собраться... Вспомнить, зачем он здесь! Он должен контролировать ситуацию, контролировать себя, не ради того, как на него посмотрят со стороны — никто и никогда не узнает что здесь произошло — но ради его собственной бессметной души. Его неугасимого Голоса!

— Ниль'гиккас солгал своим ишроям, — продолжал он, глубоко выдохнув, — также как сейчас он обманывает тебя. Он лжет, потому что ему ничего, кроме этого, не остается!

Титирга стоял, молча взирая на него. Пухлые губы слегка подрагивали, выдавая его колебания. И Шеонанра возрадовался, поняв, что даже могучий Герой-Маг подвержен сомнениям. То, что Мангаэкка сбилась с пути, неудивительно, ведь они всегда ценили знание превыше чести и прочих абстракций. Но Кетъингира? Величайший из сику? В конце концов, как вообще мог хоть кто-то из нелюдей сговориться с инхороями?

Хотя...

Шеонанра усмехнулся, ощущая, как вновь пришедшая мысль изгоняет овладевшее им буйство.

— Ужасно, не так ли? Титирга, герой Умерау, ученик самого Ношаинрау. Ужасно думать, что всё, во что ты верил, не стоит и выеденного яйца. Целая жизнь потрачена впустую. Все труды, все суждения, все убийства — и все во имя заблуждений!

Пристальный взгляд уже старого, но ни разу не побежденного вождя.

— Что же с тобою стало, мой старый друг..

Шеонанра ожидал, что во время этого визита произойдет много необычного, но никогда не думал, что всё будет настолько странно и причудливо.

— Да, — сказал он, вздыхая, — Ты знал меня раньше. Ты знал многих из нас. (11) Знал какими вздорными и исполненными корысти мы были, знал все наши обычные человеческие слабости, указывая на которые Сохонк обосновывает свое превосходство. Ты еще помнишь то время, когда одного лишь золота было достаточно, чтобы подбить кого-то из нас на предательство.

Он воздел свой кулак, грозя как Высокие умери грозят равному.

— А теперь ты слышишь лишь сплетни... и слухи, — он развел руками, чтобы подчеркнуть звучащий в его словах сарказм, — твои палачи просто изнемогают, чтобы хоть что-то узнать.

Произнося это, он шагнул вперед, утвердившись прямо перед Героем-Магом и его легендарным гневом. Что-то в росте и стати этого человека заставило его вспомнить о героях нелюдей, никогда, до конца своей жизни, не прекращавших расти.

— Ты сам сказал — одержимые. Одержимые! Мы совсем не похожи на нас прежних. Мы уже не мы. Ты советовал Всевеликому сломать Печать нашей Школы. Уничтожить нас и всё, чего мы достигли. Наши Голоса облиты грязью и осквернены. — Он бросил в него своим смехом, смехом феал, наполненным злобой и ликованием, — Ну так скажи мне, если мы одержимы — то кто же наш новый хозяин?

— Текне, — произнес Великий Магистр Сохонка с мрачной уверенностью, — Мангаэкка порабощена им. Ты порабощен.

Шеонанра прикрыл глаза. Ну разумеется, этот идиот совершенно непробиваем. Разумеется, у него есть на это свои причины. Неважно. Вообще не стоило говорить с ним, пользуясь рациональными аргументами. Он попытался успокоиться и спрятать ту смесь ухмылки с оскалом, что заменила сейчас обычное выражение его лица.

— Пусть так… Но кто же всё таки наш новый хозяин?

Титирга с характерной усталостью лишь покачал своей гривастой головой, как бы намекая: с кем я говорю…

Феал! — сквозило в его взгляде.

— Безумный Бог... возможно. Ад, который, как тебе кажется, ты видел. Нечто... нечто извращенное, отвратительное. Нечто жаждущее, алчущее пиршества, чей чудовищный голод способен согнуть и искорежить весь мир.

Всё это время Ауранг стоял, безмолвно взирая на спорящих людей. После той близости, что они разделили, Шеонанра, казалось, мог ощущать пульс его эмоций, движение каждого чувства. Вожделение, таящееся в ленивом набухании его естества. Нетерпение в наклоне вытянутой головы. Ненависть в дрожании мембран.

— Тебя не беспокоит, что всё, что ты видел, — продолжал давить Герой-Маг, — подсмотрено в щелочку, одним глазком?

Скучно. Скучно. Скучно.

— Зачем, Титирга? — утомленно вымолвил Шеонанра, — Зачем ты явился сюда?

Он слегка покачал головой, глядя в пол и обращаясь будто бы в никуда. — Надеялся показать мне мою глупость?

Всё это уже напоминало дешевую пьеску — эти нелепые обороты речи, эти дрожащие голоса. Глубоко внутри он точно знал, что нужно делать. Он мог чувствовать это с уверенностью змеи, свернувшейся в темном углу, с убежденностью существа, которое уже не может ни бездействовать, ни сбежать.

— То, что я делаю, это не глупость, уверяю тебя. Я знаю. Мне довелось это увидеть. — Он резко поднял перекошенное злобой лицо, — И что ты можешь этому противопоставить? Свои догадки? Сказки из давно ушедших эпох?

— Но что, Шеонанра? Что ты увидел? Свое проклятие или стрекало, что теперь колет и ведет тебя?

-Ты надеялся заключить со мной сделку? — воскликнул Шеонанра, впиваясь взглядом в лицо Героя-Мага, — Или ты пришел сюда запугивать меня, расхаживать с важным видом и хвастаться, думая, что заткнешь мне рот одним своим несравненным величием?

Титирга вызнал о них хитрыми, непрямыми способами, осторожно подкрадываясь окольными путями, что привели к этой встрече с обоими его противниками — человеком и инхороем. Его манера держаться, мгновением ранее казавшаяся лишь проявлением ленивого высокомерия, теперь представлялась осторожной и выжидательной.

— Титирга....ты явился сюда, чтобы убить?

В первый раз этот человек сумел его удивить.

— Ну разумеется.

Шесть дней.

Шесть дней Кетъингира, славнейший из сику, самый опасный и ненавидимый из них, стоит перед Высоким Порогом, мистические Напевы возносятся, терзая Сущее, руки его распростерты. Мириады Математических игл, собранных в парящий перед ним, искрящийся ослепляющей белизной диск, бесконечно бьют, пронзая фрактальные сплетения Преград.

И Шеонанру, сына простого подскарбия (12), сумевшего возвыситься и стать Великим Мастером Мангаэкки, владыкой Школы Проницательности, пронзило иным, отличным от привычного, ужасом, шипение которого развеяло тревожный гул его роящихся мыслей. Он, будто пораженный внезапно нахлынувшим отвращением, сделал четыре быстрых шага назад, с трудом подавляя в себе желание съёжится, зная что в любое мгновение между ударами сердца он может быть разорван в клочья, размозжен или иным жутким способом вырван из этого мира, и тогда....

— Убить меня? — услышал он собственный хрип, весьма далекий от возгласа храбреца.

В ответ Герой-Маг обрушил на него раскаты своего знаменитого хохота, что вдохновили столько баллад. С этой своей бородой и в плаще, сшитом из волчих шкур, он выглядел диким и неистовым, в точности соответствуя всем легендам, сложенным о его неудержимости. Со своей неявной, необычно окрашенной Меткой, не виданной ни у человека, ни у нелюдя, он казался существом, исполненным невероятной мощи.

— Нет, мой друг, — сказал он, вонзив свой взгляд в нечеловеческую громаду инхороя, — я явился убить вот эту....непристойность.

Настал рассвет новой Эры. Со времен Праотца человек всегда рёк свои повеления Сущему. Начиная от первых шаманов, человек взывал, и Реальность отвечала велениям своего брата, обманщика и убийцы. Но ведь был и другой путь, лишенный вероломных крючков, возникающих из игры со смыслами и значениями, позволяющий с муравьиной кропотливостью строить невероятное многообразие форм из мельчайших частичек Сущего. Сила, которая будучи должным образом обработанной и оформленной, может, постоянно ускоряясь, распространяться сама по себе. И проскальзывать в промежуток, разделяющий необходимое и желанное. Сила, способная выкорчевывать города и швырять их сквозь Пустоту.

Текне.

Механицизм. Только механицизм может спасти их Голоса.

— Полагаю, это весьма символично. — сказал Титирга, делая шаг к сверкающему слизью инхорою, — Полагаю, тебе самой Судьбой предначертано лечь в могилу здесь — на руинах погибшего Вири.(13)

Тишина, нарушаемая лишь сиплым дыханием.

— Шеонанра, — молвил, наконец, Ауранг, — я устал от этого.

— Терпение, брат мой, — ответил Великий Мастер Мангаэкки, потянув инхороя за предплечье и подталкивая его ближе к краю просторного зала.

Уже скоро...

— Брат?! — вскричал Герой-Маг голосом, надломившимся от искренней тревоги и болезненного неверия, — Ты назвал это чудовище братом?

Только теперь этого глупца, наконец, озарило понимание нерушимой связи их союза, теснейшей близости их Святого Консульта. Только теперь, понял Шеонанра, Титирга смог осознать насколько всецело ужас перед Проклятием соединил и спаял их.

Человека. Нелюдя. Инхороя.

Шесть дней. Пока голос его не увял до болезненного скрежета. Пока кровь не хлынула носом, проложив по его искаженному лицу ветвящиеся дорожки. Шесть дней колдовских Напевов.

Титирга шагнул к нему, прямо через центр Ашинны, к точке, где сходились воедино все, подобные лепесткам, отблески пламени. Шеонанра сумел подавить в себе желание прикрыться руками. Теперь он понял, почему барды в своих песнях величали Титиргу Быком. То, как он наклонился, глядя исподлобья, как он в неистовстве выпятил грудь, как яростно дышал через расширившиеся ноздри. Как дрожал от переполнявшего его гнева.

Титирга был подлинным воплощением вирг, истинной плотью Длинных Костей, Высоких сынов Умерау. Он использовал в противостоянии всё, чем наградили его Боги, включая свою знаменитую стать. В конечном счете, он всегда подходил как можно ближе к противнику, всегда нависал над ним всей своей громадой, обдавая того вонью дыхания, щедро приправленного чесноком, что так обожают в Сауглише.

Тщеславие. Ничто не делает человека более предсказуемым.

— Ты ответишь за это, Шеонанра!

В ответ Великий Мастер Мангаэкки повернулся к нему спиной в третий и последний раз за эту ночь. Он встретился взглядом с Аурангом, согнувшемся в боевой стойке инхороев над своими изголодавшимися чреслами.

— Смотри! Мне! В лицо! Феал!

И кивнул в ответ на вопрошающий взгляд черных сияющих глаз.

— Смотри мне в лицо! — бушевал Титирга. Его голос гремел столь яростно, что мурашки пробежали у Шеонанры по спине. — Я покажу тебе сущность твоего Проклятия!

Колдовские слова прошипели, пронзая Сущее. Глаза Ауранга зажглись багровым пламенем.

— Смотри мне в лицо или умр...

Треск крошащегося камня и ломающегося дерева, скрежет балок и брусьев. Шеонанра, стремительно обернувшись, успевает увидеть происходящее: пол рушится, засасывая чесаный ковер, оврагом просевший под проваливающимся Героем-Магом, опрокинувшиеся треножники извергают пламенеющие угли, всё это скользит в зияющий провал и срывается в темнеющую внизу пропасть, летя во мраке подобно гигантскому цветку белого ириса.

Сделано.

Шеонанра так и находит нелюдя — перед Преградами, или тем, что от них осталось. Распростертого, потерявшего сознание. Он встает рядом с ним на колени, осторожно трогая пальцами его щеку. Теплая. Он взирает на разрушенные врата, висящие металлические пластины, искаженную Метку. Беспомощная неподвижность Кетъингиры поражает его не меньше, чем собственный ужасающий стыд. Шеонанра всегда гордился своей силой, зная, что даже квуйя дивились его отточенному мастерству. Но сейчас он просто человек, обычный смертный, вдыхающий вонь своего тела, приправленную запахом гари.

Истинное солнце встает позади него.

Он видит тень Порога, хрупкий изогнутый силуэт, протянувшийся сгорбленной аркой над устремленным ввысь золотящимся рогом. И наблюдает как творение Ремесленника медленно, но столь же неуклонно как наступающий рассвет, падает, рушится, погружаясь во вскрытую ими утробу Преград.

Он непроизвольно дрожит.

Лишь когда первые лучи восходящего солнца вырисовывают во мраке его очертания, он встает, распрямившись, попирая собственную тень.

Как может обычное знание повелевать подобным ужасом?

Он увидит сам.

Всего центра огромного зала как не бывало.

Мангаэкка неспроста обосновалась здесь. Неспроста они возвели Ногараль над руинами древнего Вири. Намереваясь разграбить мертвую Обитель, они обнаружили грандиозный вертикальный тоннель — Колодец Вири — осевую структуру всего исполинского подземного города. И невольно создали ловушку, что теперь принесет гибель прославленному Титирге.

Гигантская влажная роза, растущая из промозглой тьмы, вонь гниющей горы, выдолбленной и раскопанной до самых глубин. В древности Колодец наполняли шумы Вири — города столь же властного, как Иштеребинт и столь же бездонного, прогрызшего сами корни этого мира. Шеонанра на мгновение потерял равновесие, ошеломленный видом изрытой пещерами пропасти, внезапно открывшейся рядом с ним и под ним. Встав поустойчевее, он слегка подался вперед и смачно плюнул вослед своему врагу.

— Тикхус пир йелмор грэум нихаль! (14) — возгласил он древнее проклятие своих праотцов.

Краем глаза он вдруг заметил внизу, во тьме каменного колодца, мерцающую белую искру. Из смрадной бездны донеслись отдаленные раскаты колдовской Песни.

Шеонанра в неверии моргнул.

— Быстрее! — голосом, подобным хриплому песьему лаю, вскричал нагой инхорой.

Щурясь, он входит в золотистый сумрак. Прах клубится вокруг его ног. Пылинки, блестят, кружась в пробивающемся внутрь солнечном свете, а затем исчезают в окружающей темноте. Вглядевшись, он замечает внутри иное сияние — более знойное, текучее, колеблющееся и дрожащее, будто преломленное водой.

Человек и инхорой вознесли Напевы Разрушения, обрушивая края округлой дыры, откалывая целые скалы и швыряя их вниз — в самые недра горы. Пасть Колодца грохочущей, неудержимой лавиной осыпалась в собственную глотку. Проломив каменные своды Ашинны, они обнажили фальшивую синеву ночного неба. Ступили под свет обманного солнца...

Тяжело взмахивая кожистыми крыльями, инхорой поднялся ввысь, скользя в потоках неослабевающего ветра, кружась подобно стервятнику, заметившему мертвечину; человек же медленно карабкался в небо, творя под ногами фантомы колдовской тверди. Их просвеченные до черепов головы сияли, подобно чашам, наполненным мистическим светом. Казалось, их разрозненные голоса доносятся от самого края горизонта, подобно грозному рёву разгневанных богов. И свет Дуирналь омывал их так, что они сияли, будто паря в лучах заходящего солнца. Собственные тени наполовину скрывали их и с определенных углов зрения они казались почти не существующими — лишь образами, силуэтами тех, кем они когда-то были.

Колдовство квуйя терзало небеса. Постройки, в которые вонзались пылающие геометрические линии и фигуры, обрушивались и падали, складываясь сами в себя. Ауранг крушил крепость снаружи, паря вокруг нее широкими кругами, медленно, с трудом преодолевая на подъеме сопротивление ветра, а затем пикируя вниз по нисходящей дуге. Мистическое сияние Светоча нагревало одежду, щипало кожу. Шеонанра раздирал Ногараль изнутри, зависнув над кругом Ашинны, его волосы и одежды развевались в пронизывающих струях ветра подобно растрепанным лентам и жутким плавникам. Куски крепостной стены ввергались в раскрывшийся зев, с ревом и грохотом протискиваясь сквозь глотку Колодца. Оставшаяся в крепости мебель, мгновенно вспыхивая от жара колдовского пламени, скользила и падала вниз, подобно брошенным в колодец факелам, а затем исчезала во тьме, оставляя за собой облака оранжевых искр.

Вместе они разнесли Ногараль, Высокий Круг, и затолкали руины в ненасытную пасть Колодца Вири.

Он слышит это — далекий ветер, стоны и плач немыслимой массы существ, их сливающийся воедино всеобщий вой. Ужас пронзает иглами его кожу. Он чувствует это — пылающий покров, простершийся прямо над ним, отблеск раскаленного пламени…

Шеонанра поднимает взгляд.

Наконец, они остановились, чтобы оценить результаты своих усилий, инхорой приземлился на призрачную твердь рядом с Шеонанрой. Багровый свет фальшивого солнца омывал южные склоны, окрашивая неисчислимые трещины, избороздившие картину невероятного разгрома и опустошения. И они возликовали — человек и инхорой...

Они и не догадывались, сколь немыслимая разрушительная мощь подвластна их колдовству.

Небеса раскололись. Айрос содрогнулся. Рукотворное солнце опрокинулось, вращение его зеркал замерло. Потоки лавы вырвались наружу в основании горы, едва видимые в ослепительном сиянии Светоча. Груда камней, что недавно была твердыней Ногараль, вздрогнула, а затем рухнула вниз, подобно вдруг просевшему матерчатому куполу. Курган стал чашей. Сияние стало тенью. Гора, где гнили руины Вири, зазмеилась бесчисленными разломами, как во времена чудовищного катаклизма, вызванного ударом Ковчега о землю. Подземная Обитель сложилась сама в себя и обвалилась внутрь, схлопываясь ярус за ярусом, зал за залом, пока, наконец, не оказалась полностью уничтоженной этим завершающим ударом. Окончательным поруганием.

Человек и инхорой рухнули вслед за сокрушенной горой. Сила колдовства, что позволяла им попирать небеса, была привязана к земле, к ее колдовскому отражению в воздухе, сотворенному Шеонанрой. И теперь, когда склоны Айроса стали грудой искореженных скал далеко внизу, образ, значение и суть чародейских Напевов вдруг сами по себе перестали быть. Их спасли лишь крылья Ауранга. Инхорой подхватил летящего в убийственную бездну человека и унес его вверх, за пределы фальшивой лазури – к истине, что суть холод и ночь.

Они опустились на самый край провала. Сияние Дуирналь освещало растерзанный ландшафт, отбрасывая их тени глубоко в недра исполинской воронки. Земля всё ещё содрогалась, эхом отзываясь на продолжающиеся в ее чреве разрушения, поверх руин поднимались облака клубящейся пыли.

Шеонанра разразился смехом изумленного, шального ребенка, вдруг обнаружившего, что учиненный им разгром столь грандиозен, что в это почти невозможно поверить. Снова он кощунственно надругался над Судьбой, пройдя путями, незримыми для Богов. Приняв это как Знамение, он восторжествовал, сознавая, что ненавистный враг теперь погребен в бездонной яме и не насыпан курган, отмечающий место, где тот пал столь бесславно. И, будто откликаясь на раскаты подземного грома, он вознес свою песнь, как надлежало наследнику Длинных Костей, истинному сыну Умерау:

Разбит щит, и спесь твоя сокрушена,

С потоками крови вся ярость ушла,

Лей слезы, в моей умирая тени,

О чести поруганной молча скорби,

Взмолись же о детях, что ныне рабы,

И о любимых, что мной растлены.

Так возглашал свой пеан Великий Мастер Мангаэкки — погребальную песнь над павшим врагом, победный гимн, прославлявший и его самого и мощь их Святого Консульта.

Ничто не свете не имеет значения, кроме того, что им довелось узреть. Ничто.

Они слились на дымящихся склонах. Человек и инхорой. Их силуэты сплелись, изгибаясь в лучах бесконечного колдовского заката. Они стонали от восхищения, хрипели в исступленном восторге, широко раскрыв изумленные глаза. Их вопли неслись над колоссальной, усыпанной руинами чашей, над пламенем, окутавшим нисходящие ярусы Вири, что торчали наружу, подобно рядам зубов в акульей глотке.

И сияние запятнанного Меткой Светоча заливало всё вокруг оскверненным светом. Тлеющий очаг ложного солнца под покровом ночи.

Безграничной ночи.

1. Так его называли норсираи. Нелюди звали его Вири Холотай — Палаты Вири

2. Благословенное Низвержение, день, когда Ангелы Плоти сошли на землю из Пустоты.

3. Гвоздь Небес на человеческих языках

4. Известный как Ремесленник. Нелюдь-сику, основатель Школы Митралик — магической школы артефакторов — создателей колдовских творений и механизмов

5. Основанной Гин'юрсисом, Святым сику, во времена нелюдского Наставничества

6. Это было смутное время в истории кондской империи, когда набеги скинтиев вынудили Всевеликого Короля, столь оклеветанного позже Аулюнау Кава-Имвуллара (1091-1124), наложить на Всевеличие непомерные налоги

7. Пришедшее из древней Умерау обозначение колдуна, в свою очередь происходящее от шаманского культа Хульва Ильруга — «Внутренняя Бездна»

8. Онкис — богиня надежды и стремлений, иногда изображаемая как предсказательница и владычица человеческих мыслей и побуждений

9. Разновидность дымного виски, изготовленного из солода, подкопченого на тлеющем торфе

10. Это не соответствует действительности. Аулюнау Кава-Имвуллар был вынужден платить скинтийским племенам Белых норсираев дань, точные размеры которой неизвестны, однако совершенно очевидно что она была достаточно велика, чтобы на протяжении длительного времени наносить кондийскому Умерау весьма заметный ущерб

11. Сохонк — самая крупная из Школ времен нелюдского наставничества, могла похвастаться не более, чем пятьюдесятью колдунами высокого ранга. Мангаэкка, вероятно, имела в своем составе не более тридцати

12. Казначея

13. Косвенный намек на то, что Вири был уничтожен падением Ковчега, а значит инхороями

14. Смерть говорит, что учится тебе уже поздно!