КИНОрецензии

Мышиные истории, или Не берите сладостей у незнакомцев

Юный чернокожий мальчик к восьми годам, казалось, уже пережил главный ужас своей жизни – гибель родителей в автокатастрофе.

Однако случайная встреча в магазине показала – кошмары еще впереди. Ведь на юнца положила глаз коварная и злокозненная ведьма.

Парнишка с бабушкой меняют место обитания, в результате оказавшись в еще более страшной опасности – месте, где собирается несколько десятков злодеек, во главе с самой Верховной Ведьмой.

Сказки Роальда Даля чертовски популярны на Западе, и послужили основой не одной кинокартине. В частности The Witches уже гостил на экране в постановке Николаса Роуга 90- года. Однако Роберт Земекис, отнюдь не чуждый сказочным проектам, решил предоставить на суд зрителей свою версию.

В первую очередь у этого самого зрителя встает вопрос, что именно курил многоуважаемый товарищ Даль и где он это брал.

Представьте – ведьмы существуют. Но это не слуги Дьявола и не Ведающие женщины. Это вовсе не женщины, а некие демоны, нуждающиеся меж тем в людской пище, и отличающиеся от гомо сапиенсов некоторыми некритичными анатомическими деталями. Чем же занимаются наши демоны? Заколдовывают детишек. Причем не с помощью заклинаний, а посредством сладостей, превращающих малышей то в кур, то в мышей (почти стихотворение). С магией у здешних ведьм не сады. Максимум змеи, которые могут быть обычными фамильярами. За исключением, понятное дело Самой Главной ведьмы. Та и в левитации замечена, и в геракловой силе, и ручками блудливыми многое может.

При этом бабуля, весьма напоминающая жрицу вуду (по словам героя), является исключительно положительным персонажем. Запомните дети: ведьмы — плохо, вуду – хорошо.

Если подытожить: бред, причем нерифмованный. Я, конечно, понимаю: сказки создаются по своим законам, но это несколько чересчур.

Можно конечно предположить, что Даль в образе ведьм предсказал появление движения Чайлдфри, или скорее Чайлдхейт (дето-ненавистников). Но верится с трудом.

Впрочем, если учесть, что лента (как и произведение Даля) четко ориентирована на старший дошкольный возраст, многое становится на свои места. У детишек в ту пору фантазия богатая, нездоровая и способна воспринять даже настолько слабую (но тешащую детское самолюбие) ведьминскую концепцию.

Плюс, для этой целевой аудитории «Ведьмы» несут в себе неплохой идейный посыл. Родного человека, надо принимать таким, какой он есть (даже если он уже вовсе не человек). Наслаждаться жизнью стоит в любом случае и любом состоянии. В ужасном на первый взгляд событии, полностью перевернувшем твою судьбу, можно найти положительные моменты (в школу ходить не надо, в аварию не попадешь). Главное не внешность, а дела. И даже маленький грызун может сделать для человечества великие дела. Правда, с чемоданчиком баксов эти самые дела творить гораздо проще и приятнее.

Вторая часть анализа "Космической Одиссеи": отношения отцов и детей, реальных и аллегорических;

фильм как история поединков, а также разбор финала шахматной партии между космонавтом Фрэнком Пулом и компьютером.

Начать с того, что Марли был мертв. Сомневаться в этом не приходилось. Свидетельство о его погребении было подписано священником, причетником, хозяином похоронного бюро и старшим могильщиком. Оно было подписано Скруджем. А уж если Скрудж прикладывал к какому-либо документу руку, эта бумага имела на бирже вес. Итак, старик Марли был мертв, как гвоздь в притолоке. Поэтому он не должен был ничего почувствовать, когда однажды, в лютый мороз, некий юный джентльмен с физиономией порядком обветренной и, вдобавок, щедро усеянной прыщами, стал от души мочиться на его надгробье, сопровождая сие не делающее ему чести действо весьма цветистыми выражениями в адрес усопшего. Закончив опорожнять свой мочевой пузырь, молодой человек стряхнул на могилу оставшиеся капли, застегнул ширинку и удалился с чувством выполненного долга. На кладбище снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь посвистом лютующего ветра. Только пробегавшая мимо одноногая собачка тоже хотела внести свою лепту на могильный камень, однако, задрав ножку, тотчас упала и жалобно заскулила, когда снег обжёг холодом её беззащитный розовый животик.

Все гуще туман, все крепче мороз! Лютый, пронизывающий холод! Если бы святой Дунстан вместо раскаленных щипцов хватил сатану за нос этаким морозцем, вот бы тот взвыл от столь основательного щипка! Как бы спасаясь от столь недружественной погоды, парящаяся урина быстро впиталась в землю, лихо преодолев несколько слоев грунта, пока, наконец, щедро не покропила лицо покойника. Покойник, несколько раз причмокнув спросонья, протер глаза пальцами, после чего опрометчиво сунул их в рот и завопил надсадно:

— Вы, %%%, читать умеете?! Написано ж, %%%: «Покойся с миром»! Какой тут на %%% мир?!

Именно так начинается новая телеинкарнация бессмертной повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе». Уже по первым же кадрам становится понятно: игры кончились, и сценарист «Острых козырьков» Стивен Найт, волею Судьбы никогда не живший в викторианской Англии, наконец-то покажет этому белому шовинисту, сексисту, абьюзеру и наверняка гомофобу Чарльзу Диккенсу, как надобно изображать его гнусную эпоху. Показал, что и говорить, на славу. На месте Марли порою отчетливо проступает фигура самого Диккенса — поруганная, обоссанная, и что самое обидное — совершенно незаслуженно, в отличие от почившего скряги...

Сцены с Марли (Стивен Грэм) — едва ли не лучшее, что здесь есть: они, во всяком случае, по-хулигански забавны. Провалившись в Ад, куда подобно струйке юного джентльмена, успела просочиться вездесущая политкорректность, Марли тщетно пытается откупиться от чернокожего демона медяками со своих глаз — сценка, достойная сэра Терри Пратчетта. Тем не менее, этот комический образ не только сильно проигрывает зловещей и трагической фигуре из повести, но и откровенно выбивается из того потока чернухи, который обрушивают на нас создатели фильма.   

Тут я должен оговориться, что, не будучи особым поклонником сериалов в принципе, совершенно незнаком и с чрезвычайно популярными творениями мистера Найта. И после «Рождественской песни», признаюсь, желанья не имею. С ними знакомиться. Ибо в своем трехсерийном «новом прочтении» мэтр наступает решительно на все грабли, на какие постыдился бы наступить самый посредственный ученик драмкружка. Он не «выжимает слезу коленом», что вы — он вышибает её свинчаткой, вместе с зубами, как, надо думать, поступают герои «Острых козырьков». Для него нет запрещённых приёмов и мест — он бьёт и выше, и ниже пояса. Давай, бессовестная скотина, ужасайся! Вот тебе издевательства над детьми! Вот тебе издевательства над животными! Вот тебе предательство родного отца! Вот тебе педофилия! Вот тебе сексуальные домогательства! К матери! Малютки! Тима! Больного! Ребёнка! Который! К тому же! Карлик!

Скрудж в детстве был отвергнут отцом? А давайте его ещё директор интерната насиловать будет каждое Рождество! Но и это недостаточно трагично: пусть его насилуют по соглашению с его родным отцом... вместо платы за обучение! Всё ещё недостаточно трагично? Пусть папаша ещё голову ручному мышонку отрежет на глазах у сына. Во, теперь ништяк.

Но есть одна загвоздка: будь свинчатка настоящей, мы бы действительно рыдали в голос — пусть не от сострадания, пусть лишь о собственных утраченных зубах и ценах на стоматолога, но рыдали бы. В реальности же мы потеряли лишь три часа жизни (правда, в отличие от зубов, безвозвратно), а взамен получили разве что игривые мысли: на чём ещё мог сэкономить рачительный мистер Скрудж-старший? Ведь помимо директора маленького Эбинизера вполне могли бы насиловать:

Молочник

Пекарь

Мясник

Аптекарь

Сапожник

Портной —

Папаша

Скрудж

Алчный

Такой!   

(Отдельный вопрос — как вообще должна заключаться подобная сделка? Директор рискнет предложить её случайному родителю — «...Слушайте, а хотите сэкономить?» — или родитель — случайному директору — «Простите, господин директор, вы часом не педофил? Нет-нет, не отпирайтесь, у меня сугубо деловой интерес...»?)

Ладно, во всяком случае этот сценарный креатив даёт Скруджу действительно веский повод ненавидеть Рождество... Стоп, но ведь по Диккенсу у Скруджа такой причины не было, как и причины ненавидеть все человечество? Персонаж Диккенса не был жертвой, свою душу он годами уродовал сам, что и раскрыли ему Духи, показав людей, живущих куда хуже и все равно остающихся людьми. Но к чему эти претензии? Тут у нас речь о, цитирую, «самобытном талантливо сделанном произведении по диккенсовским мотивам»...

Какие же еще мотивы обнаружил у Диккенса модный сценарист?

Скрудж, естественно, превратился в полное чудовище. Эдакого философствующего индустриального демона — образ, который Гай Пирс отыграл, надо признать, с блеском. Философия Скруджа впрочем, весьма похабного толка: пришедшей просить денег на операцию для Малютки Тима миссис Крэтчитт он сходу предлагает раздеться, но вместо того, чтобы употребить несчастную женщину «по прямому назначению», сношает ей мозг — это-де была проверка на вшивость и продажность. Миссис Крэтчитт, вдвойне униженная, не остается в долгу — именно она насылает на Скруджа движение МеТоо в лице трех Духов. Ибо в оригинальном произведении острая нехватка по-настоящему сильных женщин. Которые педераста в наскоке пистолетом остановят и вторым Духом в сюжет войдут, как сестра Скруджа Лотти (почему не Фэн?). Опять-таки, решение сделать вторым Духом близкого Скруджу человека выглядит достаточно любопытным, но жизни в образе Лотти не больше, чем в стереотипной комсомолке с советского плаката: это совершенно дежурный «сильный женский персонаж» — без предыстории, без характера, типичный анахронизм вроде боевых девиц в штанах и с револьвером, коих раньше впихивали во второразрядные экранизации классики ради фансервиса, а сейчас с тем же слоновьим изяществом делают то же во имя толерантности.

После всего этого как-то даже неловко говорить о таком элементарном недостатке, как вопиющая несбалансированность сюжета — первый из трёх Духов в исполнении Энди Серкиса, похожий на угрюмого и побитого Гэндальфа, занимает почти две трети хронометража, оставляя совсем мало времени не только своим коллегам, но и всему «третьему акту», отчего размеренное (и довольно занудное, несмотря на обилие событий) повествование внезапно срывается с места в карьер и в конце выглядит бессовестно обрубленным. Не хватило места даже для примирения Скруджа с добряком-племянником, который, как и положено, появляется в первом акте, чтобы кануть в небытие в третьем. Но все эти косяки — сюжетные дыры, невыстрелившие ружья, слитые персонажи, запрещённые приёмы, все эти промашки, простительные авторам фанфиков, но не многоопытному зарубежному сценаристу — ничто в сравнении с главной проблемой: полным отсутствием какой-либо внятной идеи, которая оправдывала бы внесённые изменения.

Да, мистер Найт, очевидно, не знает ещё одного элементарного закона драматургии: классика потому и классика, что всё в ней идеально выверено, каждая деталь на своём месте, и если вам вздумалось что-то заменить — не добавить, а именно заменить — необходима куда более веская причина, чем желание выделиться. И формально у мистера Найта такая причина есть — взглянуть на всем известный сюжет с позиций дня сегодняшнего. Но позиции эти, увы, чрезвычайно однобоки, тенденциозны, пристрастны, а следовательно — ущербны.

Хорошо, мы увидели, что в викторианской Англии все было очень и очень плохо; что женщин домогались, детей насиловали, животных убивали, рабочих губили; полюбовались карликами, обоссанными могилами, быдлом и извращенцами; но что вы хотели всем этим сказать, мистер Найт? К чему было все это нагромождение мерзостей, доведенное до гротеска? Вы выбросили за ненадобностью всё светлое, что было в повести, все то, во что верил Диккенс, не по наслышке знавший, что такое нужда и бесправие, и во что не верит Ваш изнеженный современными благами ум; Вы выкинули любые намеки на возможность подлинного просветления и искупления, оставив право на мужество и силу духа только сильным и независимым женщинам... но что вам есть предложить вместо и кроме?

А ничего. Современное «прогрессивное» общество — типичными представителями которого являются создатели этого, кхм, переосмысления — давно отвергло веру в высшие силы и человеческий дух, но, увы, само не обрело ничего взамен, а раз не приобрело, то что может предложить? Оно не умеет прощать — лишь принимать извинения; оно не знает, что такое добро, только возведённая в культ справедливость; оно преуспело в бичевании и обличении своего прошлого и настоящего, но не способно представить сколь-нибудь позитивной картины будущего. Что совсем неудивительно, ибо будущее общества, живущего обсасыванием настоящих и мнимых обид, может оказаться куда более пугающим, чем последний из гостей Эбинизера Скруджа, явившийся старому скряге когда часы пробили три пополуночи.

Когда все хорошо со стилем, но куда хуже с метафизикой...

Увы, существенный недостаток детской книги о богоборчестве и свободе — перекочевал и в сериал.

Имя этому недостатку — разрыв между уровнями конструкции вселенной.

Допустим, у вас есть Магистериум, как тоталитарная церковь в одном из миров — и борьба с ним. Есть прорыв в другие миры, возможность начать какой-то принципиально новый проект. Вполне понятен образ города-на-перекрестке миров, обитатели которого живут за счет торговли, и даже поля рядом с городом не возделывают.

И тут вдруг выясняется, что надо вести войну с богом.

Между антиклерикализмом и богоборчеством — довольно большая дистанция со множеством развилок. Например, можно стать атеистом, отрицающим бога, как такового. Или деистом, отрицающим вмешательство бога в современность... И то, как проходят указанную дистанцию персонажи, как меняется сама суть конфликта — глубоко неочевидно. Ведь если вы рассуждаете о реально существующих душах, об ангелах создателе нашей вселенной, то чтобы начать с ним борьбу — требуется понять, почему аргументация Иова больше не служит божественным оправданием.

Даже если читать исходную трилогию, это разрыв не исчезает. И посреди второго сезона вдруг меняется концепция: от частной борьбы к глобальнейшей из возможных.

В детском или подростковом восприятии такой переход вполне возможен и допустим. Просто расширяется картина мира, появляются новые вводные, и теперь надо сражаться немного по другому вектору. Но такое возможно, если картину и так изрядно потряхивает каждые несколько месяцев, плюс нет привычки самостоятельно раскладывать все по полочкам внутри своей головы. При всем моем неоднозначном отношении к романам о Гарри Поттере — там этот недостаток отсутствует начисто. Большой объем текстов и сотни выдуманных деталей позволяют подготовиться читателя к неожиданным поворотам. В "Темных началах" на врастание детей в богоборческую интригу, в борьбу против космического порядка — просто нет времени.

Что происходит от подобной спешки? Идеальная стилистика съемок, кастинга, выбора натуры и декораций — вдруг начинают противоречить сюжетным поворотам. Так бы выглядел смоделированный в натуральную величину танк Т-34 с башней в виде додекаэдра. К покраске претензий нет. К калибру орудия тоже. Но таких танков не бывает.

И возникают сюжетные разрывы, которые смотрятся редкой глупостью. пары персонажей с внутренними конфликтами, которые так здорово играли в первом сезоне, теперь идут в разнос.

Негр-шпион из Магистериума, который мог приходить в земной Лондон — к чему его отравление? Хотели, чтобы он не мешал воссоединению матери и отца героини? Его вполне могли убить в третьем сезоне — и тогда смерть куда лучше сработала бы на примирение. Но нет времени. Марисе еще шашни с ангелами крутить. Убираем фигуру с предыдущего уровня.

Шаман, который отец Уилла. Стремился к сыну большую часть сезона. Встретил, поговорил две минуты. Получил пулю и погиб. "Чего приходил-то?"

Путешественник с дэймоном-крольчихой, который доставил шамана в другой мир и был одним из помощников-опекунов героини в первом сезоне — погиб за полчаса до этого. Лишняя фигура на метафизическом уровне ангельских разборок...

Словом, вместо того, чтобы показать типичные для мультиверсума проблемы — и уже из них вырастить мнение героини по поводу бога — о проблемах очень невнятно рассказывают, причем не в живых деталях, а в лозунгах.

Если не считать этого слона в посудной лавке — сериал всё так же великолепен.

Желаете следить за эмоциональными изменениями Лиры — они показаны очень живо и волнующе. Отчаяние Магистериума, который не может справиться с феноменом открывшихся врат и на ходу переобувается — объявляя экспансию. Лидер-фанатик и солдаты с дирижаблей очень фактурны. Желаете увидеть как в душе Марисы живет не задушенная любовь к дочери, эта женщина может изгнать из себя вообще все чувства — посмотрите.

Дуэт Лиры и Уилла получился очень хорошо.

Эпизодические роли, вроде предыдущего носителя ножа — хороши, пусть и не всегда адекватны.

Сцены схваток и противоборств — все так же не претендуют на абсолютную достоверность, и символизм очень сильно выручает.

Городская архитектура брошенного города — это маленькое чудо постмодернизма, с лестницам по мотивам известнейшего индийского колодца и домами "из южной Европы".

Итого: впечатляющий и местами жестокий сериал о детях, который все сложнее понимать без книги-первоисточника.