В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями.
Цитата из книги Шон Байтелл "Семь типов людей, которых можно встретить в книжном магазине" — М., Колибри, Азбука-Аттикус, 2021. ISBN 978-5-389-18734-4.
Время от времени я натыкаюсь в ФБ или в ЖЖ на посты, наглядно демонстрирующие, что ребята лет на 20-30 меня младше просто не понимают сути такого явления, как "книжный дефицит", которое пришлось на детство и юность моего поколения. Именно моего поколения, потому что люди лет на 10 старше нас еще имели возможность купить хорошие книги прямо в обычном магазине, с прилавка — даже Стругацких или Саймака и Каттнера (об этом мне много раз рассказывали более старшие друзья-фэны, у которых эти книги горделиво стояли на полке), а у людей лет на 10 моложе нас в детстве и юности уже присутствовали отделы книгообмена в магазинах, причем не только букинистических (которые частично ослабили эту проблему), а также появились уже первые массовые — как кооперативные, так и государственно-коммерческие — издания, которые буквально попёрли к концу 80-х и своими тиражами погребли под собой всех озабоченных читателей; да и вообще — для молодёжи 80-х куда более лакомой вещью, чем дефицитные книги, стали видеомагнитофоны с голливудскими боевиками на кассетах (сам же я под эту видео-волну впервые попал, когда мне было уже лет 30 и больше). Так что самый разгар "книжного дефицита" пришелся именно на 70-е и первую половину 80-х годов, когда я как раз был школьником и студентом.
Поэтому хочется рассказать одну историю — о том, как я в первый и последний раз в своей жизни покупал новинки фантастики "с черного хода", то есть "по блату".
Должен признаться, что к концу 70-х годов у меня уже была небольшая библиотечка фантастики — книг 25-30, из которых было даже несколько весьма приличных — с десяток, наверное. Но ни одну из этих книг я не купил в отделе новинок книжного магазина — это были либо подарки (от родителей или их знакомых), либо удачные перехваты в букинистических отделах доброго десятка магазинов, куда я регулярно наведывался, совершая круговые набеги по городу. И я даже могу перечислить эти "случайные подарки судьбы", настолько они запомнились. "Полдень/Малыш" АБС ленинградского издания 75 года, 2 тома БСФ (7-й и 16-й), 2 лениздатовских сборника — "Вторжение в Персей" и "Вахта "Арамиса"". Из серии "ЗФ" у меня было только 2 книжки, хотя и очень хорошие — "Меж двух времен" Джека Финнея и сборник "Экспедиция на Землю". А из "рамочки" вообще почти ничего не было — только томик Александра Грина, пара романовЖюля Верна и "Месс-Менд" Мариэтты Шагинян (с библиотечным штампом некоего завода, пришлепнутым на титульный лист еще до моего рождения). "Библиотека советской фантастики" тоже была представлена весьма скудно — "Ручей на Япете" Владимира Михайлова, "Самозванец Стамп" Бориса Зубкова и Евгения Муслина, "Случится же с человеком такое" Виктора Колупаева и "Ночь контрабандой" Дмитрия Биленкина. Плюс 2 молодогвардейских ежегодника "Фантастика" — за 72-й и 78-й годы. Ну а основной букинистический улов составляли тогда либо шпионско-ближнеприцельные опусы 50-х годов (Немцов, Сапарин, Томан, Охотников, Гуревич, Валентин Иванов), либо региональные раритеты того же периода (вроде "Защиты-240" Меерова, "Охоты за невидимками" Винника и "Конца подземного города" Кальницкого). И еще у меня была пара пухлых папок (заккурапий, если на хонтийском языке) с вырезками из разных журналов — от "Юного техника" до "Уральского следопыта". Вот, собственно, и всё.
И вот однажды в 1980 году (я уже закончил школу и работал на заводе) мама моя, работавшая учительницей начальных классов в нашей школе и без особого одобрения наблюдавшая за моей разгорающейся библио-страстью, сказала мне, что родительница одного ее ученика имеет знакомство в одном из книжных магазинов и может к моему дню рождения организовать мне экскурсию в подсобку за новинками НФ. Я, конечно, обрадовался, хотя и почувствовал некоторую "нечестность" этого "подарка". Но, как говорится, "стыд глаза не выест", и я этим "блатом" воспользовался. Короче говоря, явился я в этот магазин (между прочим, магазин за номером 1, ибо находился он в самом центре города в том же здании, где располагалась редакция газеты "Слава Севастополя" и проходили заседания городского лит-объединения), сказал на кассе волшебную фразу "Я от (допустим) Марии Николаевны", и мне указали путь в кабинет к зам.директора. Ребята, я был уважаемый человек — буквально по словам Аркадия Райкина, — меня уже ждали, ибо на столе были выложены книжки — новенькие, хрустящие, всё ещё пахнущие свежей типографской краской. Вот эти три книги, чьи обложки я здесь пришпандорил. Я произнес "Большое спасибо", расплатился по номиналу, ну и был таков, стараясь не замечать ощутимо брезгливого взгляда книжной начальницы.
В общем, праздник был изрядно подпорчен. Я-то ожидал, что мне там выдадут если уж не свежих Стругацких, то хотя бы "рамочку" или, например, "ЗээФку". А тут вот оно как вышло. Сборник Биленкина был, конечно, неплохой, но почти все рассказы, в него включённые, я к тому времени уже прочёл в журналах. Кто такой В.Щербаков (зав. редакцией фантастики издательства "Молодая гвардия"), я тогда еще не знал, но то, что роман "Семь стихий" — унылый, пафосный и бездарный, я понял уже после десятка страниц, и хоть я честно домучил книжку до конца, из памяти она у меня выветрилась ну просто моментально. Ну а про Казанцева и вовсе речи нет — к этому времени цену ему я уже знал прекрасно, ибо с большим трудом осилил в библиотеке и "Полярную мечту", и "Арктический мост", и даже "Льды возвращаются", да и "Пылающий остров", и "Фаэты" из памяти моей уже практически выветрились. Так что "Купол Надежды" каким-то значительным исключением из этого унылого ряда не мог являться по определению.
Прямых последствий у этого "похода за зипунами" было, в общем-то, два. Во-первых, я поставил целью своей жизни бороться с книжным дефицитом, чем я и занимался активно и непосредственно последующие два десятка лет — и вроде даже успешно. А во-вторых — бороться с бездарностью и графоманством в фантастике, чтобы такие романы, как "Семь стихий" или "Купол Надежды", мне больше не приходилось читать нигде, никогда и ни в каком виде. Однако, если взглянуть на полки наших нынешних книжных магазинов, то в выполнении именно этой задачи я совсем не преуспел. Ну просто совсем.
Собственно, дикси.
Неизбранные комменты из переписки с друзьями
23 марта 2017 г.
(Комментарии: 87)
Сергей Гринберг -- Щербакова я, помню, читал рассказы — было несколько в ТМ и в "Фантастике-66", кажется. Рассказы были очень коротенькие, буквально зарисовки, и очень, на мой вкус, неплохи. Может, зря он в крупную форму подался?
Андрей Чертков -- Да нет, и рассказы у него были так себе, но особенно сильно они у него поплохели после того, как он стал работать редактором в редакции фантастики МГ, "отжатой" Ю.Медведевым у С.Жемайтиса. И было это как раз в начале 70-х годов...
Сергей Гринберг -- О, кстати, я припомнил — попался однажды в руки сборник рассказов и Казанцева — совсем не фантастических, а такие бытовые новеллы из жизни полярников и геологов. Офигеть (я офигел), как это вкусно читалось — я даже подумал, что это какой-то другой Казанцев (тот-то мне был уже давно и нехорошо знаком). Оказалось — нет, тот самый...
Андрей Чертков -- Сергей Гринберг -- Да, и у меня тоже был этот сборник ранних рассказов — "Обычный рейс", кажется. Скажем так — он неплохой, не родня всем этим "Полярным мечтам" и "Куполам Надежды". Вот только не уверен я — сам ли он... В конце концов, после истории с Шолоховым в великих советских писателей от сохи я уже просто не очень-то верю...
Сергей Гринберг -- Да ну, я тебя умоляю! Там он просто — добросовестный очеркист. На очень ярком и выигрышном материале. Почему бы и не сам? Описывать и выдумывать — всё же сильно разные вещи. Сильно-сильно разные.
Андрей Чертков -- Ну, может быть. Просто были слухи — не чай он там пьет. Например, история про некоего Шапиро, сгинувшего в лагерях...
Сергей Уткин -- Дефицит — штука страшная. Дефицитные книжки, по сути, были еще одним платежным средством.
Андрей Чертков -- Да, именно так. И не только книжки, а и вообще всё дефицитное — сервизы, пластинки, хорошие сигареты, водка (водка, впрочем, разная)...
Aleksandr Napanya -- Я в детстве совершенно не интересовался фантастикой, родители тем более, но "Купол Надежды" откуда-то появился в тот самый восьмидесятый год и жив до сих пор. Ну а когда я заинтересовался (середина 90-х), дефицита уже не было.
Андрей Чертков -- Вот то-то и оно. Полное подтверждение моим словам...
Павло Войналович -- Я помню (9 лет, 1989 год), как за макулатуру Джека Лондона покупал и сказки "Карлик Нос", стоя в очереди — совершенно дикое и омерзительное ощущение, я как сейчас это помню.
Boris Gurevich -- В те времена — через родителей — я знал директоршу книжного магазина в Питере.
Ни разу мне ничего не обломилось. И ни разу даже не намекнули, что может обломиться. Not fucking once.
Андрей Чертков -- Питер — крутой город... И уж лучше никак, чем так...)))
Кирилл Плешков -- Что самое интересное — книжки Михайлова и рижские сборники фантастики мне в тех же 80-х спокойно присылали прямо из издательства "Лиесма" (сперва приходил тематический план на год, а потом заказанные по нему книжки). То есть, там книжного дефицита, видимо, в такой степени не было...
Андрей Чертков -- Видимо, не было. Но все рижские книжки Михайлова (плюс "Пирамиду Мортона" Имерманиса) я купил на книжном рынке в Николаеве задорого, и было это в 83-84 годах. И я был очень рад, что отхватил, потому что это было почти как ЗФ...
Собственно, роман 84 года "Тогда придите, и рассудим" был последней книгой этой рижской серии, а потом всё пошло уже по-другому...
Кирилл Плешков -- В самой серии точно не последней -- как минимум, были сборники "Хрустальная медуза" 1985 года и "Пещера отражений" 1988-го.
Андрей Чертков -- Кирилл Плешков -- оба этих сборника я брал уже в Севастополе через книгообмен в букинисте. Но они уже довольно слабенькие, согласись, хоть в них и были дебюты таких хороших людей, как Сергей Иванов и Даля Трускиновская...
Кирилл Плешков -- По сравнению с Михайловым -- бесспорно.
Boris Gurevich -- А кстати, я ездил за книшками в Белоруссию, по сельмагам.
Приезжаешь, например, в Витебск, берёшь 2 рюкзака, и в автобус. Вечером рюкзаки полные.
Попадались деревни, где я им в одиночку план продаж выполнял за день. Скупал всю подряд фантастику и проч.
Почему-то в глухих местах, 100 миль от больших городов, всё было.
Потом я это всё продавал "у трубы".
Андрей Чертков -- Книжный бизнес по-советски... причуды плановой экономики...)))
Кирилл Плешков -- Ну, наверное, не совсем всё продавал-таки, что-то и себе оставлял? ? А если серьезно, то я в свое время из командировки в Душанбе целую сумку книжек привёз (не на продажу, естественно ?)
Boris Gurevich -- Конечно, не всё.
Юрий Агеев -- А я фантастику вообще не продавал, рука не поднималась. Если давал почитать, то уводили с концами даже самые проверенные. До нынешних времён на полках сохранилось около пятисот книжек, но это лишь часть от прошлого века, остальное зачитали друзья.
Юрий Агеев -- Да, помню эти времена. Но мне повезло с читающими соседями. Прямо надо мной жила дама, владелица обширной библиотеки приключений и фантастики, доставшейся ей по наследству. Там были и Стругацкие, и Лем, и Азимов. Потом заимел блат в нескольких публичных библиотеках и проник в "святая святых" — книгохранилища, где имелись стеллажи, набитые именно книгами с "рамочкой". Их вообще никому не выдавали, но, поскольку я рисовал для библиотек — заголовки, объявления, всякую соц-артовскую дребедень, — то набирал по пять-шесть томов за раз и проглатывал в течение недели. Параллельно с чтением начал вести картотеку по НФ, которая сильно пригодилась в цифровую эпоху.
Андрей Чертков -- Я в книгохранилище был допущен только в маленькой районной библиотеке, где был наш КЛФ, но там особого изобилия вообще не было.
Юрий Агеев -- Я пасся в девяти государственных и пяти ведомственных библиотеках, освоив для эффективности ещё и переплётное дело. "Внедрялся" в книжную мафию. Об этом можно целый роман написать; возможно, что и напишу. Но при всём открывшемся советском книжном изобилии аппетит только разгорался, как ни странно. И здорово бесило, что общество было, по сути, обкрадено государством на хорошие книги, спрятанные за семью печатями.
Из любимых авторов НФ на то время: Стругацкие, Пухов, Гансовский, Биленкин, Варшавский, Днепров, Гор, Снегов, Булычёв, Полещук, Павлов, Абрамовы, Войскунский и Лукодьянов, Емцев — Парнов; Гаррисон, Уиндем, Кларк, Гамильтон, Саймак, Хайнлайн, Желязни, Азимов, Янг, Силверберг. И много-много кто ещё)
Андрей Чертков -- Юрий Агеев -- справедливое наблюдение...
Олег Пуля -- Юрий Агеев -- Государству были вредны граждане, научившиеся думать — "люди, которые желают странного". Потенциально способных научаться не след было допускать до книг-детонаторов.
Юрий Агеев -- Забавно было наблюдать за лицами библиотекарей, гадавших: "Что же он там находит, в этих книжках?". Самые продвинутые корпели над классикой, что тоже неплохо.
Василий Щепетнев -- Читая книги вышеприведенного уровня, я думал: неужели я так не могу? Но быстро дошло: не могу и не хочу!
Андрей Чертков -- Я порой думаю, что вот эта вот молодогвардейская чухня конца 70-х сильно повлияла на то, что я не стал развивать свои собственные литературные способности — потому что: ну вот, если вот это вот всё публикуется, а ведь я так не могу писать! И так, как Стругацкие, у меня (пока) не получается, а так, как В.Щербаков, я просто не могу (да и не хочу!) — а, значит, я бездарь!..)))
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- А вот Александр Щербаков мне понравился куда больше, чем Владимир. Ещё не зная его негативной роли в МГ, мне не нравились его книги. Хотя сохранил всё, что было. Не могу с фантастикой расставаться.
Eugene Ellansky -- А не было мысли весь этот шлак быстренько реинвестирвать путём обмена или букиниста? Или совесть не позволяла впаривать такое?..))
Андрей Чертков -- Нет, в 80-м году у меня ни мысли такой не было, ни опыта соответствующего... Опыт появился лишь 3 года спустя, уже в Николаеве, когда я несколько месяцев походил на тамошний книжный рынок — из чего и вырос затем знаменитый КЛФ "Арго"...)))
Boris Gurevich -- Книгообмены появились в 82-м? Или раньше?
Юрий Агеев -- У нас они появились в конце 81-го при букинистических магазинах.
Андрей Чертков -- В Севастополе книгообмены появились в 84-м году, когда я уже вернулся из Николаева, или даже в 85-м... насколько я помню...
Николай Горнов -- Шварцевского "Дракона" поздно прочёл?
Андрей Чертков -- К чему вопрос?
Поздно, конечно, даже сильно позже 1984-го...
Николай Горнов -- Это чувствуется, иначе понимал бы, что нет проку бороться с графоманами и бездарными фисателями ? мир им и спокойной плазмы ?
Андрей Чертков -- Ну, я-то боролся не запретами, я ж не чиновник. Я просто старался издавать хорошие книжки, а плохие — критиковать и разоблачать (в "Оверсане" и в "Интеркоме")...
Николай Горнов -- Да понятно, только на место одного разоблаченного графомана втискивались пять новых ?
Андрей Чертков -- Николай Горнов -- Значит, надо было более жёстко разоблачать... А я, увы, оказался слишком мягок и ленив...
Прав, кстати, был Столяров, когда в 1994 году громил килобайтников, а ведь нам он тогда показался оголтелым экстремистом...
Leonid Tkatchouk -- Зачем что-то разоблачать? Плохие книги тоже нужно читать, чтобы понимать — это отстой. Зачем их критиковать? Молчание и забвение — лучшая критика. Критиковать нужно хорошие книги, чтобы автор писал еще лучше... ?
Андрей Чертков -- Leonid Tkatchouk -- Лёня, уже к середине 80-х соотношение между шлаком и нормой было совсем ненормальным... Так что "пепел Клааса" и т.д.
Leonid Tkatchouk -- Ну, поэтому я и не читаю последние 20 лет нашу фантастику, а перечитываю старое, доброе, вечное... Особено тащусь на американской 40х-50х! Так наивно и чисто, никакого заумного выпендрёжа... Ну и Дика перечитываю время от времени, но не романы, а его рассказы...
Андрей Чертков -- Но ведь хочется и развития, однако... открытия новых имен... но — увы...
Leonid Tkatchouk -- Какое развитие возможно в Мухосранске? Всё равно старое, проверенное временем, лучше. А современные вещи — это всего лишь повторение на более высоком литературном уровне того, что было написано раньше.
Андрей Чертков -- Тупик — мирное место, но нельзя же вечно сидеть в тупике...)))
Юрий Агеев -- Современные исследования осложнили фантастам открытие горизонтов будущего. Можно, конечно, топтаться какое-то время в жанре социально-психологической фантастики, описывая состояние и поведение людей, постигающих и, вместе с тем, шокированных тайнами макро- и микрокосмоса, но для научно-фантастических вещей нужна или особая дерзость, или солидный синтезированный опыт в науке, помимо достойного гонорара за рукопись. Одно можно предугадать — попытки прорыва к новым горизонтам фантастики будут.
Андрей Чертков -- Появится новое поколение "желающих странного" — будут и прорывы...
Андрей Чертков -- Невозможно задавить всё население фашистской пропагандой — всё равно всегда остаются 10-20 процентов не поддающихся промывке мозгов и сохраняющих реальную картину мира...
Олег Пуля -- Охохонюшки... А я вот НИ ОДНОЙ фантастической книжки из своей нехилой библиотеки не купил в магазине. Ни в буке, ни где-то еще. То есть, в середине 1970-х, пятиклассником, базируясь на собственном филателистическом опыте, я для себя твёрдо и ясно решил: хорошие книги, как и хорошие марки (красивые и редкие типа авиапочтовых концовок и блоков Парагвая или чистых арабов), можно купить только на книжных толкучках, у спекулянтов. И на основе мамкиной библиотеки домашней (из 5000 книг там было кое-что из фантастики, от 25-томника БСФ до "рамок") воздвиг громаду собственной библиотеки, где было всё, причем в прессе, в идеале, как из-под станка (читал я другие экземпляры). И вообще, проблемами не заморачивался никакими, покупая в основном в Измайловском парке. Ну и сам там же (плюс Кузнецкий мост) себе на эту библиотеку зарабатывал. В общем, всё фантастическое, что выходило, у меня было, причем без моральных терзаний. И ведь физически осиливал тогда даже молодогвардейские ежегодники и бсф-шки... А вот потом, спустя не так уж много лет, Толкина не одолел, не желая себя насиловать.
Мария Елифёрова -- Я застала. По-моему, книжный дефицит не прекращался года до 1992-го, когда заработало сразу много частных издательств, и начали издавать всё сразу, нередко не спрашивая об авторских правах, не указывая имён переводчиков и пр. Во всяком случае, ещё в 1986 году книжки типа "Детей капитана Гранта" или "Винни-Пуха" свободно в магазинах не лежали — для их покупки надо было сдавать макулатуру. Макулатуру принимали в снятом с колёс вагоне вроде домика Элли в Канзасе. Наряду со старыми газетами, кое-кто сдавал детские книги в мягких обложках, и как-то приёмщица подарила мне целую библиотечку — с десяток книжек. Каждая из них у меня уже имелась в таком же издании, но для меня было немыслимо невежливым не принять книги (!) в подарок (!) от взрослых (!). Так и лежали в двух экземплярах.
Кирилл Плешков -- Насколько я помню, начало конца книжного дефицита -- это 1990 год, после принятия Закона о печати.
Андрей Чертков -- Первые кооперативные издания, насколько я помню, это 1988 год, а в 89-м уже вовсю заработал "Текст", появились первые книги команды Ютанова, и начал создаваться минский "Эридан"...
Мария Елифёрова -- Я жила в Зеленограде; видимо, с логистикой было плохо. Реальное изобилие книг началось там в 90-е. Правда, количество книжных магазинов почему-то стало неумолимо сокращаться, и к нулевым почти не осталось вообще. Сначала в середине 90-х был всплеск книжных богатств, а между 2000-м и 2006-м (когда я переехала) приличные книги уже можно было купить только в метрополии (отоваривалась преимущественно в университетской лавке).
Василий Щепетнев -- В середине девяностых-начале нулевых в Воронеже был книжный развал у "Пролетария" (сейчас там заорганизовали всё, и он стал совсем крохотным). Так вот, у продавцов были интересные, совершенно не тронутые книги семидесятых-восьмидесятых годов по пяти экземпляров на продавца, а слышал — и по десятку. То есть, кто-то в семидесятые-восьмидесятые затаривался по-крупному.
Андрей Чертков -- Неудивительно... Торговое сословие существовало всегда, и даже тогда, когда его официально уже не было...
Сергей Чебаненко -- Никто не затаривался. Просто в госрезерве на случай ядерной войны закладывались не только консервы, но и книги. В середине 90-х советские "консервы" стали вскрывать и по-тихому сплавлять на рынок... ?
Андрей Чертков -- Сергей Чебаненко — интересная идея...))))
Василий Щепетнев -- Я больше скажу: все эти рОманы о попаданцах, подкидывающих Ивану Грозному, Петру Великому и Сталину Простому чертежи АК-47 — они тоже с того склада-госрезерва.
Андрей Чертков -- Василий Щепетнев -- очень даже может быть...
Алексей Гаврилов -- А что такое "рамочка"? Книга из серии "Библиотека приключений" Детгиза?
Андрей Чертков -- Да. "Библиотека приключений и научной фантастики". А "Библиотека приключений" — это было подписное издание в 20-ти, кажется, томах. Её в Детгизе издали 2 раза — в 50-х и в 60-х годах, и состав томов у них был разный.
Алексей Гаврилов — Андрей Чертков -- Точно-точно! Немного запамятовал.
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- В книготорговле моей провинции эти книги назывались — "Виньетка".
Даниэль Клугер -- Андрей Чертков -- а еще была замечательная "Библиотека фантастики и путешествий" в 5-ти томах. "Солярис", "Далекая Радуга", "Я, робот", вот это вот всё.
Андрей Чертков -- Даниэль Клугер -- это было приложение к журналу "Сельская молодежь", насколько я помню... Но я ее только со стороны видел пару раз, а своей не было, и никогда не читал...
Даниэль Клугер -- Андрей Чертков -- Да, приложение. Последнее в виде многотомника, дальше — альманахи.
Александр Кондратьев -- А я помню, как начали "гонять" книжников. Сначала запретили одно место сбора, потом второе. После чего нашли место в лесу. Недалеко от конечной остановки автобуса. На небольшой полянке расположилась разновозрастная публика. На снегу чемоданы с книгами. Народ помаленьку мёрзнет. Вдруг крик: "Менты!". В панике народ хватает и своё, и чужое. И с тяжеленными чемоданами рысцой по узкой тропинке к остановке. Позади, подбирая астматически задыхающихся стариков, медленно переваливается милицейская "буханка". После чего на некоторое время Омский книжный базар прекратил существование.
Андрей Чертков -- В Николаеве, где я тогда учился в институте, в начале 80-х регулярно гоняли и книжный "сходняк", и пластиночный — я несколько раз попадал под эти "гонки" и там, и там, но ни разу ментам в лапы не дался... молодой был, резвый и увёртливый — как Колобок....
Александр Кондратьев -- Андрей Чертков -- молодым везло. А вот старикам...
Мария Елифёрова -- Я 1980 г.р., но прекрасно понимаю, что такое книжный дефицит — помню, как ходили сдавать макулатуру, чтобы получить талоны на покупку "Винни-Пуха" и другой зарубежной литературы.
Игорь Евсеев -- Книжный дефицит помню. И чёрные рынки, и букинисты, и книгообмены. В Питере чёрный рынок в Ульянке. Водоканал, где в лицо говорили, что только на обмен, но всё же продавали. А сейчас в моём городке (20 тыс.), в библиотеке — полка свободного книгообмена. Приносишь любую книгу и берёшь любую. Книги там, которыми сам торговал, когда коммерческой торговлей занимался. Однажды видел сразу четыре экз. "Трёх мушкетёров"...
Андрей Чертков -- И ведь так немного было нужно, чтобы решить проблему книжного дефицита — всего-то навсего убрать от власти КПСС и изменить экономическую систему (если что — то это сарказм...)))
Раф Гуревич -- Что фантастика! Дефицитом были книги вообще. То есть, классика была, стояла на полках, а всё остальное — увы. На магазин присылали две-три книги современных авторов, но их забирали либо сами продавцы, либо "читатели" из горкомов, горисполкомов и прочих комов. И объяснялся дефицит очень просто. Во-первых, увеличилось количество квартир — явление радостное, но в квартиры надо было что-то ставить — началась эпоха "стенок": в них ставили посуду, телевизоры, всякую ерунду, но свободного места всё равно оставалось много. Вот когда вспомнили про книги. Их стали покупать. (Замечу: в 50-х годах книги были в свободной продаже.) И покупали, но не читали. Покупали по цвету обложек, по размеру и пр. — лишь бы было "красиво". А во-вторых, на издательства книг был спущен план — политическая, учебная и пр. А на художественную литературу разрешалось не более 20 процентов. Так появился дефицит.
Мы в это время, чтобы его обойти, создали клуб "Ключ" — клуб любителей чтения. он был официально зарегистрирован, и я как председатель получил т.н. "вторую руку" — то есть, при завозе книг работник горкома партии приходил в горкниготорг и в накладной отмечал те книги, что заберут для партийных деятелей, а следом шел я и отбирал книги для клуба. А поскольку партийцам нравились все эти деревянные кони и вечные зовы — вся эта стенгазетная макулатура, то нам — клубменам — оставались самые-самые книги. Вот так мы и жили.
Раф Гуревич -- кстати, Андрей, у меня есть несколько книг, изданных "Далекой Радугой", и я с удовольствием обнаружил среди списка редакции Вашу фамилию. Уважуха!
Андрей Чертков -- "Далекая Радуга" — это книжная серия пост-советской фантастики, которую мы с Ютановым придумали и пробили в АСТ в середине 90-х, а составляли и редактировали её три человека — мы двое, а еще и мой старый друг Бережной, тоже севастополец.
Спасибо.
23 марта 2019 г.
(Комментарии: 34)
Александр Бондаренко -- Оформление книги Казанцева то же самое, что и у собрания его сочинений из 6-ти (кажется) томов. Остальные книги у меня тоже есть на бумаге. Я вхожу в число тех, кто старше Вас на 10 и более лет. Именно так удавалось покупать книги в 60-е годы: пришёл, спросил, показали — где смотреть. Посмотрел, купил. Сказочные времена. Правда, и потом судьба меня не оставила без книг: брак по расчёту. )))) Шутка, конечно.
Андрей Чертков -- Да, это то самое собрание, которое ко мне, слава богу, так и не попало... как и Ефремова, кстати, чего гораздо жальче...
Александр Бондаренко -- Ефремов у меня есть... Помните же, там хохма была. Анонсировали шеститомник, выпустили трёхтомник, потом добавляли — без нумерации. Позже издали нормальный шеститомник. А шеститомник Казанцева я взял просто из уважения к своему детскому удовольствию, когда прочёл все его романы. Правильно, при дефиците фантастики и Немцов с Адамовым и Колпаковым шли на ура. Правда, "Гриаду" Колпакова я читал в "Пионерской правде" ещё. 1958-59 гг, кажется.
Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- Собрание Ефремова начали готовить до скандала с "Часом Быка", а уж после скандала быстренько свернули проект и ограничились тремя томами. Так, во всяком случае, рассказывали мне эту историю когда-то...
Андрей Чертков -- Немцова я читал с огромным трудом даже в свои 13-14 лет. Нечитабелен он был практически полностью. Слава богу, что я к тому времени уже прочитал Стругацких, поэтому так и не смог разлюбить фантастику из-за Немцова и Казанцева...)))
Александр Бондаренко -- Андрей, а вот, почему-то забыта книга П.Гордашевского "Их было четверо". Повесть о приключениях в микромире 4-х подростков. По-моему, книга не потеряла своей привлекательности и сейчас. 1959 год.
Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- А я ее, кажется, так и не прочитал... Точнее, не попадалась она мне.
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Очень интересная книжица.
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Тут у нас и сказывается разница в возрасте. Стругацких я читал по мере выпуска ими книг (не всегда, правда), а Казанцев со товарищи — издавался многотиражно; в начале 60-х никакого дефицита на них не было.
Александр Бондаренко -- "Их было четверо" — чёткая научная фантастика. Без мистики Ларри, Брагина или Никитина.
Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- Казанцева и Немцова я брал в детской библиотеке почти свободно — на абонементе там вообще были доступны многие старые книги фантастики ближнего прицела — Адамов, Сытин, ранний Гуревич, — в отличие от лучшей фантастики 60-х — 70-х годов, которые были только в читальном зале, да и то не всякому выдавались. А вот Стругацких я впервые прочел лет в 12 в журналах, которые выписывал мой отец — "Юность" и "Аврора". Первыми были "Отель", "Малыш" и "Пикник" — это и определило всю мою дальнейшую судьбу.
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Нет, я уже Вам говорил где-то — СБТ, "Стажёры" и дальше... Тут, опять-таки, время прочтения. Космос — на слуху и в почёте, фантастика о Космосе — ура!
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Ну, и провинция, где я жил — немаловажное обстоятельство. И семья НЕ КНИГОЧЕЕВ (я — первый). Где же узнавать о новых изданиях в те времена? Почти невозможно.
Андрей Чертков -- ну так действительно, 10 лет — разные поколения... да и в семье у нас книг всегда было много, хотя любителем фантастики я был единственным. А к концу 70-х я, к тому же, еще и научился находить информацию о книгах в разных местах, и даже сам составил простенькую библиографию советской фантастики по разным источникам, по которой затем ориентировался в своих поисках...
Александр Бондаренко -- Андрей Чертков -- Иногда помогали послесловия от издателя в сборниках "Фантастика-..." Или в других.
Андрей Чертков -- Александр Бондаренко -- ну да, там тоже иногда публиковали библиографические очерки, которыми и я нагло пользовался...
Андрій Ларсен -- Казанцев — фу.
Александр Бондаренко -- Да, Казанцев — фу... Из нынешних времён....)))
Александр Митюшкин -- Люблю Казанцева, но странною любовью. Я лет тридцать назад ему целый рассказ посвятил — "Сфероид Разума". С подзаголовком "Конспект романа века". Пародийный, конечно. И с эпиграфом из Пушкина:
»Г-н Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, по-видимому, очень его удивляет. С нашей стороны, мы знаем людей, которые признают талант в г-не Булгарине, но и тут не удивляемся.
Новый роман г-на Булгарина нимало не уступает его прежним».
Семён Цевелев -- Пошёл читать.
Александр Митюшкин -- Семён Цевелев -- Где? Я его не публиковал никогда.
Александр Митюшкин -- Семён Цевелев -- Да, точно, вот сволочи! ? Это мы студентами прикалывались, на рубеже 80-х.
Семён Цевелев -- Элитные мыши радостно трубили при виде ученых.
Прекрасно.
Мария Елифёрова -- "Александр Казанцев — мура" ? пароход ?
Алексей Зима -- Maria Eliferova -- "...-мару. Оставляем возможную ошибку на совести..."
?
Борис Тулуков -- Щербаков — это вообще какое-то чудо в перьях, даже в советском его творчестве чувствовалась какая-то сумасшедшинка (атланты с этрусками — его статьи), а то, во что он превратил свое творчество после перестройки, вообще не поддается описанию. Такая довольно интересная эволюция советского технического работника через тарелкоманию, парапсихологию и пр. в какое-то религиозное сектантство.
Андрей Чертков -- да, крыша у него ощутимо и постепенно куда-то уезжала, и это было заметно...
Борис Тулуков -- Андрей Чертков -- а Вы с ним общались?
Андрей Чертков-- Борис Тулуков -- нет, это было видно по текстам, я его понемногу читал с средины 70-х, а после "Семи стихий" окончательно бросил, хотя статьи про этрусков и атлантов все же пролистал...
Андрей Чертков -- Плюс — слухи по фэндому ходили довольно определённые, а ведь многие из "малеевцев" с ним имели дело — вынужденно, конечно...
Борис Тулуков -- Андрей Чертков -- Уоу, интересно... А какие слухи ходили про Георгия Гуревича? Просто это мой любимый советский писатель-фантаст, оказавший на меня огромное влияние (в том числе его финальный аккорд "Судебное дело"). А вот его биография мне малоизвестна.
Андрей Чертков -- Борис Тулуков -- про Гуревича никаких слухов не ходило... Во всяком случае, мне они не известны. Знаю лишь, что он был одним из кураторов Московского семинара молодых фантастов — наряду с Биленкиным и Войскунским, — и что московские фантасты его весьма уважали.
Игорь Евсеев -- Давно известно, что 90 процентов всего — дерьмо. Надо же кому-то заполнять эти 90 процентов.
23 марта 2020 г.
(Комментарии: 29)
Сергей Гусев -- Когда мне рассказывали, что даже библиотекари создают искусственный дефицит и просто не выдают многие книги под любым предлогом (на руках, мол, ушла по МБА, в переплёте; придерживают для своих, зарплата маленькая, жить хочется, а тут хоть какой-то доступ к дефициту), я думал, что это байки. Но потом, в 90-х, в свободный доступ из хранения выложили книги, и – мама дорогая! — тома БСФ в девственном виде! Их не касались руки читателя, они и в читальном зале так не сохранились бы! И формуляры чистенькие! А вот сразу две книги по аутотренингу Ханса Линденманна. Не в переплёте, в обложке, – а как новенькие. И многое другое.
Мы за этими книгами по записи целый год в очереди стояли, а тут... То есть, вот у нас книга в двух экземплярах, один выдаём, а другой лежит-полёживает. А то, как в случае с книгами по АТ, и ни одного не выдаём.
Андрей Чертков -- Вполне достоверная история. Я, пожалуй, даже скопипасчу этот ваш коммент в свой отдельный пост.
Александр Хакимов -- В бакинской детской библиотеке имени Кочарли, в которой я был записан, имелся огромный выбор советской и зарубежной фантастики, как классической, так и современной, и выдавали книги безо всяких проблем. Это была заслуга директора — чудаковатого, но умнющего еврея, который умел настоять на своём. Отсуствие хороших книг в библиотеках я с той поры связываю не с порочной практикой советских властей, а с нерасторопностью отдельных директоров отдельных библиотек, в случае чего сваливающих свою рукожопность на порочную практику советской власти... Кстати, библиотеку имени Кочарли снесли к бениной маме в эпоху перехода к рынку...)
Андрей Чертков -- Рукожопость большинства "красных директоров" (хоть библиотек, хоть заводов) вполне органично дополняла порочную в целом практику советской власти, находившуюся в руках самых натуральных жлобов вроде товарища Суслова. Не находите, Александр?
Андрей Чертков -- Да и к рынку переходили те же самые жлобы, что рулили нами предыдущие 70 лет, и теми же самыми методами.
Михаил Сипер -- Я привёл папу за руку в книжный, где ДВА ДНЯ проводилась свободная подписка на (тогда) 15-томник БСФ.
Андрей Чертков -- Да, в первой половине 60-х это еще было возможно. В начале 70-х — уже ни в коем случае и практически везде. Кроме совершенно уж глухих углов страны вроде горных аулов и кишлаков, где эти книги были всем до задницы.
Михаил Сипер -- В 1979 году я в составе агиттеатра "Факел" ездил с концертами по трассе БАМа возле Тынды. Чемодан был от книг абсолютно неподъёмный...
Андрей Чертков -- Михаил Сипер — понимаю...
Михаил Сипер -- А в 1970 году в Ленинграде в букинистических отделах можно было спокойно купить толстые тома серии "В мире фантастики и приключений".
Андрей Чертков -- Ну так то Ленинград...)))
Сергей Гусев -- Ещё вариант: книга издаётся массовым тиражом (100.000+) и отправляется в такие гребеня, где её никто не купит.
Я, будучи в этнографической экспедиции, из крохотного райцентра и Шефнера привёз, и мемуары Дашковой, и ещё что-то. И такое сплошь да рядом было, кучу подобных историй слышал.
Михаил Сипер -- Та же история была в 1988 году. Ездил я с концертами по погранзаставам Приамурья. И на одной заставе рядом был леспромхоз. И магазин. Там было всё — и штаны, и селёдка, и хлеб, и книги. Двухтомники Пастернака и Ахматовой, Чаадаев, Лем, Л.Чуковская, Булгаков...
Андрей Чертков -- Ну так то тайга...)))
Сергей Гусев -- Андрей Чертков -- Тот райцентр, про который я упомянул, тоже среднетаёжная зона. ?
Андрей Чертков -- Сергей Гусев -- ну вот я и говорю — места знать надо...)))
Александр Ливенцев -- Никто. Никто, кроме КЛФ "Стажёры" г. Краснодара, не может похвастаться тем, что клуб во времена засилья "Молодой гвардии" снабжал дефицитной фантастикой лично сам Владимир Щербаков. И нечего ухмыляться. Чистая правда. Сам Владимир Щербаков, директор Краснодарского Дома книги. Все ассоциации и домыслы — ложь. Даже не родственники.
Андрей Чертков -- Пренеприятную историю рассказали вы нам, Симонэ...)))
Сергей Лифанов -- "(с библиотечным штампом некоего завода, пришлепнутым на книжку еще до моего рождения)" Вот первым источником были именно библиотеки. Даже одна, я про нее отдельно писал. И журналы. 18 коп. за номер... Это нечто! Расскажу, Андоюш, алаверды тебе, подобную же историю. Тоже ДР касаемую. Уже работал на заводе, денежку имел. И была у нас с другом такая вот традиция: с зарплатой мы шли в два магазинчика, находящихся почти рядом: книжный, где была большая полка сданных журналов-- ЮТ, ТМ, ЗС, ВС, ХиЖ... ну, ты знаешь ассортимент -- и за углом... хм... винно-водочный. После чего, затарившись и бумажными, и стеклянными переплетами, мы шли ко мне, благо я уже жил "савсэм адын" и в двух остановках, включали мой "Маяк" и начинали пиршество духа и тела. Да, у нас с журналами была жёсткая, несмотря на дружбу, конкуренция: кто что взял — то его. Ну, ты понял: если одного номера "Пасынков" у меня нет, а он успел с полки взять и свои честные 18 коп. заплатить -- изволь с той же полки схватить... ну, скажем, "закон для дракона", которого у него нет, чтобы потом махнуть под рюмочку и "Пурплей"... но это преамбула. Амбула в том, что друг раньше меня загремел в СА, и я стал реже туда заходить. В оба, азарта-то нет... Питался уже с площади ленина, с других книжных.
Андрей Чертков -- Пролетариат, блин! Впрочем, я и сам был такой — аж целых два года.
Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Слабак! ? Я 19 лет на графике оттрубил
Андрей Чертков -- А зачем — если можно было пойти в институт? Кто не испытал в молодости студенческой жизни, тот, можно сказать, и не жил вовсе...)))
Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Мне не повезло с этим. Хотя в ПТУ на рабфаке ходил. Язва 19 лет... ну, и еще кой-какие обстоятельства.
Сергей Лифанов -- Наверное, надо было на всё плюнуть и идти вопреки. Да теперь-то чего. "Панночка вже померла" ?
Сергей Гусев -- Андрей Чертков -- Моя студеческая жизнь началась аккурат с началом перестройки. Армия, потом пролетариатом побыл, поступил, когда мои ровесники уже заканчивали. А тут... горбачёвтрезвостьнормажизни. Гуляй, студент!
С другой стороны — гласность и пр. На истфаке свободней стало, интересное время было, споры-дискуссии. Мог ли я раньше подумать, что буду историей охранки заниматься, да ещё на основе архивных материалов? На научный коммунизм и не ходил практически. Да и никто почти не ходил. Но все всё сдали.
А потом 1990 год — выпуск, на тебе диплом в зубы и – свободен. Универовского-то историка не больно и в школу-то возьмут, нет, ежели школа-деревня, пошехонская глушь – завсегда пожалуйста, преподавать всё, вплоть до физкультуры.
Пошёл в газету курьером. Новую, свободную прессу создавать.
Это я так думал. Глупости думал и ерунду.
Сергей Лифанов -- ...Но заходил — проходная-то рядом. И вот накануне 20 своих лет лет тоже зашел. Походил по полкам, полистал — всё уже есть. Выбрал, помнится, чего-то, и на кассу. А девица, отбив 36 коп. вдруг спросила: давно вас не было видно. Ну, говорю, всё перебрал уж. А она: это тут не все, хотите покажу ("ируканские ковры" ? нет, не было этого)? Ага, говорю. Ну, она кликнула другую, и завели меня девочки в пещеру сокровищ. Там, за стеллажом буквально, лежали килограммы, центнеры тех самых журналов всех мастей... Короче. Я ушел из книжного часа через два, оставив там чуть не пол-аванса. А потом сделал из добычи почти что отдельный том (там ВС-ов было больше всего). Вот я коллажик на скорую руку слепил из основы тогдашней покупки. Там, в правом верхнем, видно звездочку. Это я так пометил те журналы, что в канун своего ДР-20 купил в закромах. Это сборник на 80% из них состоит. И жив до сих пор. И автографа Владимира Дмитриевича Михайлова удостоился.
Андрей Чертков -- Нет, всё-таки ты маньяк, и в куда бОльшей степени, чем я...)))
Сергей Лифанов -- Андрей Чертков -- Что нет так да! ?
Арсений Кетсакоатль -- О, книжки детства!
23 марта 2021 г.
(Комментарии: 20)
Сергей Возняк -- Не совсем в тему, но её фрагмента: до сих пор храню вырезки из журналов 70-80-х с фантастикой... Это были и "Наука и жизнь", и "Техника-молодёжи", и "Знание-сила", и "Нева", и даже "Октябрь"...
Андрей Чертков -- Сергей Возняк -- У меня этих вырезок было очень много, были и конволюты переплетённые — но ничего не сохранилось...
Сергей Возняк -- Андрей Чертков -- у меня где-то сбереглось, не всё, но... Это просто как память, как некий фетиш, что относит к отрочеству... Надеюсь, сказал понятно... Вот, обязательно в любой выходной буду разгребать сусеки..)))
Вадим Астанин -- Эти два томика БСФ брал в библиотеке. Щербаков оставил невнятное ощущение. Зато понравился сборник рассказов Дмитрия Шашурина "Печорный день" (единственная книга автора, осуждённая за "активный обскурантизм").
Андрей Чертков -- Шашурин весьма неплохо начинал как журналист — во всяком случае, мне очень понравились его записки начинающего подводного охотника в альманахе "На суше и на море" 1963 года, но вот фантастика его в меня уже совсем не пошла. По-моему, она просто нечитабельна.
Андрей Цеменко -- Андрей Чертков -- А мне тоже нравится. ?
Андрей Чертков -- Андрей Цеменко -- на вкус и цвет. Впрочем, у меня ведь тогда накопилось уже сильное предубеждение ко всем этим невнятным авторам из медведёво-щербаковской обоймы — еще по ежегодникам, которые к концу 70-х стали почти совсем нечитабельными. Пару раз надкусил книжку, не пошла — отбросил, благо своего экземпляра у меня никогда и не было, у кого-то брал.
Константин Лучина -- В середине 70-х в уездном городе Н. мой отец купил "Меж двух времён". Всё.
Андрей Чертков -- Константин Лучина -- А мне подарили где-то в 75 году, так что Финней долгое время был лишь одной из двух-трёх "зээфок" в моей библиотеке.
Дмитрий Винниченко -- Это говно на палочке читать — себя не уважать. Казанцев — Щербаков, бля! Позорище и испанский стыд.
Андрей Чертков -- Дмитрий Винниченко -- А что делать, если ничего другого нет?
Андрей Чертков -- Дмитрий Винниченко -- вот только достать все эти книги было довольно-таки трудно. Я каждую из них добывал довольно долго и случайно, а Гуревича так и вовсе не прочёл вовремя.
Дмитрий Винниченко -- А я Гуревича за 90 копеек купил в букинистическом магазине на Литейном в 1970 году. Дедушка мне рубль выдал, а книжка и попалась. Я за дедушкины рубли купил и "Эллинский секрет," и "Вторжение в Персей". Хорошо жить в Ленинграде у дедушки-профессора!
Дмитрий Винниченко -- Собственно, на углу Невского и Литейного в полуподвале был пневматический тир, и дед именно на него мне рубль выдавал. Я, абсолютный "ботаник" и "интеллигент", умел задерживать дыхание и выбирать свободный ход спуска, и оттого отстреливать головки спичек и гасить свечки. Но это было 50 лет тому назад.
Андрей Цеменко -- Да уж, не повезло тебе. Не думал, что у тебя было всё так жёстко.
Но 80-й год — это ж чёрные рынки во весь рост везде. Неужели в Севастополе его не было?
Андрей Чертков -- Андрей Цеменко -- может, и был, но я тогда ничего о нём не знал. И впервые я попал на книжный сход только в Николаеве в 1981 году — оттуда-то и вырос мой первый КЛФ.
Николай Горнов -- Андрей Цеменко -- А попал бы он вовремя на чёрный рынок, как я, не было бы издателя Черткова ?
Андрей Чертков -- Николай Горнов -- кто знает? АСТ-то ведь именно из книжных спекулянтов и вырос. Хелемский и Герцев — это были самые натуральные черные книжники 80-х, только московские, а не провинциальные.
Николай Горнов -- Андрей Чертков -- ну да, я запамятовал ?
Александр Зайковский -- Хм... в 76-м у Дома Книги (это в Питере) в конце месяца выносили книги, покупалось всё, тут же перепродавалось, занимались очереди на всю тусовку, в ход шли локти и зубы... На 4-м месяце меня стали узнавать и занимать очередь для меня) каких только книг там не было, самым забавным был сборник казахской поэзии, тут же мною перепроданный (за те же деньги, не фарца), увы, моя карьера оборвалась, надоело), а первую библиотеку я набрал по сёлам, родители — геологи, я при них)
Здравствуйте! Продолжаю свой мини-марафон по всем малотиражным изданиям-самиздатам которые печатали Уэлша. Я однажды создал вот такую тему форма Ирвин Уэлш, где я думал выйдет с кем то обсудить творчество данного писателя, но с марта 2018-го прошло уж много времени, а сообщений там вообщем то и нет, да и ладно, не об этом сейчас. Напоминаю что почти что всех книгах о которых я здесь пишу, у меня нет, я их не продаю, и не знаю где достать, хотел бы конечно знать, но не знаю.
В прошлый раз я закончил на издании от Край, в этот раз начну с него. Я не принимал участия в его создании, и как мне кажется книги бы и не было, если бы не альтернативный перевод. О переводе В. Нугатова говорилось о том что там вставлено очень большое количество матов, но в то же время, его перевод более техничен, поэтому и было создано данное издание.
∷
Характеристики:
Город издания: Киев.
Издательство: Край.
Серия: Альтернатива (продолжатели).
Год издания — 2020.
Твердая обложка.
Размер 130x200 мм
216 страниц.
∷
Содержание:
• Безумный художник (роман, перевод Виты Черёмухиной и Алёны Шуваловой)
Увидел эту книгу в группе посвященной продажам. Связаться с продавцом так и не вышло, но зато связался с одним из покупателей, который мне и предоставил некоторые характеристики этой книги. Уж очень не плохой арт выбрали для обложки, при чем задняя сторона идентична обратной стороне, книг, которые делали в АСТ. Перевод не указан чей, но тут логично предположить что или Кормильцева или Нугатова.
Удалось найти только такую обложку, книга продавалась на различный книжных площадках в конце 2020 года, а потом резко пропала от куда то ни было. Обложка немного имитирует привычный дизайн обложек от Иностранки, которая сейчас официально имеет права на его печать.
Размер обложки действительно маленький, но если есть желание рассмотреть ее получше, то вот здесь, кстати это единственное место где можно что либо о ней узнать. Какой либо информации о ней действительно очень мало, но книга напечатана, поэтому она и есть в этом списке.
5. Антология "Мастера короткой прозы. Сборник рассказов и эссе"
Оо, а это действительно интересный самиздат, примерно в конце 2019 я наткнулся на публикацию в инстаграмме этой книги, связавшись с автором, он мне объяснил что эту книгу ему подарили. Книга включала в себя таких авторов как: Раймонд Карвер, Эми Хемпель, Чак Паланик, Харлан Эллисон и Ирвин Уэлш. Антология была неким сборником рассказов и статей от авторов. Точно помню что автор публикации сказал что в книге есть рассказ Мюррейфилд (Вы просто издеваетесь!)".
Михаил Холодилин "История советского фантастического самиздата"
Статья напечатана в 2004 году в "Ученых записках Санкт-Петербургского филиала РТА", стр. 240-260.
На данный материал меня навела Redsoniahttps://fantlab.ru/user189588 которая пишет работу по "Академии" Айзека Азимова и сейчас изучает самиздатовские версии этой великой книги ХХ века (так что если кто-то может рассказать про Академию в самиздате и кто ее переводил — пишите ей в личку).
ПДФ статьи Холодилина есть в сети, прилагаю его и к этой заметке.
В статье объясняется откуда пошёл самиздат — от страшного дефицита книжного, и от желания читать новые книги понравившихся авторов.
Однако смелым и ничем не подкрепленным выглядит предположение что первым перевел и опубликовал самиздатом фантастическое произведение зарубежного автора ... Аркадий Стругацкий:
цитата
Трудно сказать, кто первым перевел и опубликовал самиздатом фантастическое
произведение зарубежного автора. Легенда, естественно, приписывает
эту заслугу А. и Б. Стругацким. Дело в том, что в 1969 г. издательство
"Мир" выпустило в свет роман Э. Нортон "Саргассы в космосе" с
предисловием братьев. Книга произвела фурор в читательских кругах, поскольку
это было первое фантастическое произведение стиля "экшн",
опубликованное на русском языке. Несмотря на то, что в качестве переводчиков
"Саргассов" указаны некто С. Бережков и С. Витина, молва приписала
авторство перевода Стругацким же, что вполне могло быть на самом
деле, поскольку известно, что братья часто пользовались литературными
псевдонимами, и, кроме того, А. Стругацкий уже выступал в качестве
переводчика сборника японской прозы. Библиографическое исследование
показало, что роман "Саргассы в космосе" является первым в авторской
серии, условно называемой "Королева Солнца". Так вот, любительские
переводы последующих романов этой серии, существовавшие в
ФСИ, по литературному стилю и некоторым идиоматическим особенностям
соответствуют опубликованному официально, что дает возможность
Интерес представляет (фото в начале заметки) частный каталог "Бороды" — ленинградского коллекционера Климова, в статье, впрочем, по фамилии не названного — подробнее о нём см. в недавно изданную переписку Бориса Миловидова и Льва Фролова в книжке
Борис Миловидов "Книга для друзей: Рассказы и мемуары",
которых за 8 лет существования ФСИ было опубликовано 3 выпуска
(1983, 1986 и 1990 гг. соответственно).
Разумеется автор пишет только о том что ему известно, и в силу того что деятельность переводчиков-любителей протекала негласно и без афиширования, он не упоминает про Раиса Зарипова и Александра Грузберга из Перми (которые уже в середине семидесятых имели обширную библиотеку своих переводов, и даже как известно Грузберг перевел полностью Властелина Колец), и — что тоже загадочно — совсем не пишет про московских переводчиков.
Интересно выглядит расчёт затрат на своё хобби:
цитата
... с пишущими машинками и бумагой в советской
торговле проблем не было. Для нужд ФСИ более всего подходили канцелярские
(наприме , "Москва") были менее предпочтительны, потому что
чаще ломались; к оме того, у них почему-то был более жесткий ход литерных
рычагов, что немедленно сказывалось на состоянии пальцев печатающего.
Ассортимент бумаги в советских магазинах канцтовапов был богат, однако
для нужд самиздата подходила далеко не всякая бумага. Наппиме ,
известная "Бумага для пишущих машин" на самом деле была толстовата,
излишне шероховата и позволяла изготовить всего 3-4 копии текста. Большинство
других типов бумаг также были непригодны. В конце концов,
после многочисленных поисков и экспериментов, была обнаружена "Бумага
хозяйственная" производства Ленинградской фабрики диаграммных
бумаг (формат А5, масса пачки 300 г, цена 27 коп. за пачку). Эта бумага
была тонкой, белой, жесткой и позволяла изготовить до 7 экз. оттисков на
пишущей машинке канцелярского типа.
Копировальная бумага была достаточно дорогой. Так, 100-листовая
пачка индийской копирки "Ambassador" стоила 5 руб. 50 коп. Отечественная
копировальная бумага стоила немного дешевле, однако все равно дорого
для скудного бюджета издания нового перевода. По тому использовалась
"Копи овальная бумага из отходов производства" форматом немного
меньше А4, стоившая 90 коп. за пачку весом 1 кг. При печати перевода
объемом 200 ст . формата А5 обычно использовалось до трети килограмма
копирки.
Таким образом, бюджет издания нового перевода без учета затрат на
услуги машинистки в среднем составлял: оригинал — 5,0 уб., перевод —
50 руб., бумага — 1,89 руб., копирка — 0,3 руб. Итого: 57,19 руб. Из напечатанных
7 экз. самиздатчик один оставлял в своей коллекции, поэтому в
оборот поступало 6 экз. по условной цене 9,53 руб. за экземпляр нового
перевода.
Процесс печати, естественно, был трудоемким. При удачном стечении
обстоятельств самиздатчик физически способен был напечатать до 20 стр.
в день, учитывая факт непрофессионального владения пишущей машинкой.
Это значит, что на произведение объемом 200 стр. уходила в среднем
неделя. Но, как правило, "удовольствие" растягивалось недели на две.
Пачка несброшюрованных листов имеет непрезентабельный вид:
и собиратели начинали переплетать их в книги. Далее автор описывает кто и как рукодельничал, с ностальгией вспоминает шрифты в виде переводных картинок (сухие декали), продававшихся в канцтоварах по 1-50
К сожалению фотографии образцов самиздата во владельческих переплетах того времени в статье размытые, но уж какие есть:
Иногда такие самоделки можно выловить у букинистов. Порой попадаются весьма качественные рукоделки (фото с Алиба, внутри ксерокопии машинописи 1974 и 1990 гг.):
В самом начале 1990-х Холодилин напечатал несколько статей и кратких библиографий о творчестве фантастов, их можно найти в следующих книгах:
Майкл Муркок "Пришелец" М.: Всесоюзный молодёжный книжный центр, 1992 г.
Эта позиция в библиографии любопытна тем что показывает, насколько огромным был вал издаваемой фантастики в начале 1990-х годов — это шестой роман Хроник Эмбера, издан и седьмой роман — но у нас в базе данных эти "Знамения судьбы" появились лишь года два назад, а книга, седьмая в сериале, "Кровь Эмбера" — внесена только сегодня
и без обложки — только по данным из краткой библиографии Холодилина и по данным единственной продажи этого лота на Алибе в мае 2007 года. Были изданы тома с первого по пятый? Что это вообще такое было? Какими тиражами печаталось?
Обложки нет, полного описания нет, но есть следы продаж, то есть книга всё-таки существовала.
Но есть еще загадочка побольше.
В свой краткой библиографии Холодилин упоминает еще книгу:
Хайнлайн Р. "День до послезавтра. Время для звезд. Луна — жестокая хозяйка" — СПб., 1993. (там помещена статья Холодилина "Чужеземец в нашей стране") Однако я не смог найти что это за книга такая. Тут ее нет https://fantlab.ru/autor4/alleditions
В архиве проданного на Алибе — ее нет. Вносить пока такую позицию в библиографию я пока остерегаюсь.
Издана насколько я понимаю, у нас описана лишь одна книга с переводами Холодилина:
АБС – распространенное в среде любителей фантастики сокращение, означающее имена Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что фантаст в СССР был больше, чем фантаст. По крайней мере, для поклонников творчества братьев Стругацких. В затхлой советской атмосфере «кривых зеркал», фарисейства, лжи фантастика была эзоповым языком. Порой она позволяла затрагивать те вопросы – со ссылкой на другие планеты и цивилизации – которые нельзя было напрямую адресовать обществу «победившего социализма». Хотя бдительная цензура тоже, конечно, не спала. И многие вещи категорически не проходили даже в произведениях фантастов. Стругацким часто приходилось уродовать свои произведения. Но даже в таком усеченном виде их книги вносили очень весомый вклад в общественные умонастроения, развивали у людей привычку размышлять и противостоять стадному чувству.
«Великолепная двойка»
Поэт-юморист Александр Иванов написал:
А.Стругацкий, Б.Стругацкий
Делят свой успех по-братски.
Им завидуют, наверно,
Все – от Жюля и до Верна.
Мне всегда было интересно и непонятно, как люди пишут вдвоем. Многим это непонятно. Матусовскому, например: «Писать стихи вдвоем – затея неумная. Вдвоем удобно перетаскивать бревна, вдвоем можно ограбить магазин, но писать вдвоем стихи по меньшей мере бессмысленно». Примеров дуэтов в истории литературы немного. Но вот Ильфу и Петрову было понятно, братьям Вайнерам, братьям Гонкурам тоже. И Стругацким понятно было. Профессиональные различия (Аркадий – востоковед-японист, Борис – звездный астроном) помехой не стали.
Собственно, как отмечал в интервью Борис Натанович Стругацкий (БНС), «не существует двух авторов Аркадия и Бориса Стругацких, которые писали вдвоем, есть один автор – братья Стругацкие. Но при всем при том мы, конечно, были очень разными людьми. Хотя в разное время у нас были разные отличия – в последние годы, например, мы стали похожи друг на друга так, как становятся похожи долго прожившие вместе супруги».
А работали они так: «…Слово за словом, фраза за фразой, страница за страницей. Один сидит за машинкой, другой рядом. Каждая предлагаемая фраза обсуждается, критикуется, шлифуется и либо отбрасывается совсем, либо заносится на бумагу. В основном Аркадий Натанович сидел за пишущей машинкой, а я – рядом, сидел или лежал на диване. Иногда ходил…».
Работа их была сплошным спором: «Если одному из нас удавалось убедить другого в своей правоте – прекрасно. Если нет – бросался жребий, хотя это случалось довольно редко. У нас существовало простое правило: кому-то из соавторов не нравится фраза? Что же, это его право, но тогда его обязанность – предложить другую. После второго варианта может быть предложен третий, и так далее…».
Но, как подчеркивал Аркадий Натанович Стругацкий (АНС), «методика эта возникла не сразу. Сначала мы встречались, обговаривали идею, сюжет, композицию… Потом разъезжались и писали каждый свою часть по отдельности. Или оба работали над одним и тем же куском, а потом «сращивали» их. Лишнее отпадало. Но впоследствии убедились, что это не самый рациональный метод».
Кстати, бытовала легенда, шутки ради запущенная журналистом «Комсомолки», что братья, живущие в Ленинграде (Борис) и Москве (Аркадий), встречались между городами – в кафе «У Бори и Аркаши» на известной станции Бологое, напивались чаю и садились писать.
Довольно распространенным является мнение об одном главном Стругацком и втором – в качестве бесплатного приложения. Одни глаголят о том, что «главным писателем» был Аркадий, другие – что Борис. Биограф Стругацких Ант Скаландис категорически заявляет, что эти версии ничего общего с реальностью не имеют: «Они были равны друг другу, насколько могут быть равны старший и младший братья. Они были нужны друг другу, как никто иной в целом мире. Они были достойны друг друга…». Объединяли их высокий интеллектуальный уровень, литературный талант, художественный вкус, трудолюбие, нравственное понимание того, что хорошо и что плохо. А трудновообразимая непохожесть рождала эффект идеального взаимодополнения. «Это было чисто гегелевское, – утверждает Скаландис, – единство и борьба противоположностей».
Интересна история написания первой совместной книги – «Страна багровых туч» (1959). Идея повести об экспедиции на планету Венера возникла у АНС в начале 1950-х. А позже толчком к старту работы стало пари «на бутылку шампузы», родившееся во время прогулки АНС с супругой и БНС по Невскому в Ленинграде. Борис вспоминал: «Мы, как обычно, костерили современную фантастику за скуку, беззубость и сюжетную заскорузлость, а Ленка слушала-слушала, потом терпение ее иссякло, и она сказала: „Если вы так хорошо знаете, как надо писать, почему же сами не напишете, а только все грозитесь да хвастаетесь? Слабо?“».
Еще интересно: как заверяют биографы, АБС никогда не выступали вместе. Единственное исключение – Всемирный конвент фантастов в 1987 году в Брайтоне. И то их с трудом уговорили туда поехать. Бытовала даже шутка, что есть только один Стругацкий, но в Москве он называет себя Аркадием, а в Ленинграде – Борисом.
А это уже не шутки – Наталия, дочь Аркадия, однажды услышала шепот за спиной: «Вот идет дочь братьев Стругацких». А жена Бориса как-то услышала, что «вон идет жена братьев Стругацких».
Одно время «двойка» даже могла вырасти до квартета – возникла идея сотворчества Стругацких с братьями Вайнерами. Однако с фантастическим детективом «в четыре башки» не сложилось. У АБС остались лишь приятные воспоминания о нескольких встречах и фонтанах идей. А вот в одиночку некоторые произведения Аркадий и Борис написали.
Аркадий и Борис Стругацкие на балконе московской квартиры А. Стругацкого. 1980-е
Выбор
Стругацкие вывели формулу: «Настоящая фантастика – чудо – тайна – достоверность». В их книгах – романтика космических путешествий, придуманные цивилизации, аллюзии на тоталитарный СССР, зомбирующее влияние пропаганды, научно-технические достижения, учительство. Они поднимают темы сложных этических коллизий – соотношение ценности человеческой жизни и подвига, интересы личности и общества, взаимоотношения высокоразвитых и отсталых цивилизаций. Рисуют образы людей будущего – отлично образованных, нравственно ответственных, творческих. Сражаются с бездуховностью, мещанством, конформизмом. Языком юмора и сатиры высмеивают невежество и глупейшие регламенты советской бюрократии.
Их первые произведения классически для тогдашней советской литературы борются с империализмом. «Мы тогда были настоящими сталинцами», – резюмировал спустя годы БНС. Заметно повлияла на их мировоззрение «оттепель», они начали критично смотреть на сталинское прошлое, но продолжали верить в светлое коммунистическое завтра. Создают «мир Полудня» – «в котором было бы уютно и интересно жить» и им самим, и многочисленным читателям.
Постепенно мировоззренческий генезис уводил их от утопических моделей к все более трезвому пониманию реалий. Они не колебались вместе с линией партии, а росли как личности, преодолевая розовые иллюзии коммунистических догм. Пришло осознание, что «не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас».
Впоследствии братья не очень любили свои ранние вещи. Считали, что «настоящие Стругацкие» начинаются только с повести «Попытка к бегству» (1962). И особо позитивно выделяли среди своих работ «Улитку на склоне», «Второе нашествие марсиан» и «Град обреченный».
Аркадий отмечал, что их книги «посвящены духовному ожирению и тупости, ведущим к жестокости», и констатировал: «Мы никогда не учим злу». А главной своей темой они называли выбор: «Есть долг перед обществом и долг перед самим собой, что впрямую связано с проблемами того же самого общества, – долг, скажем, перед своим талантом. Очень трудно сделать такой личный выбор».
И смех, и грех
«Так уж устроена была наша писательская жизнь, что счастье от выхода любой из наших вещей практически всегда было чем-то испорчено», – вспоминал Борис. Хотя встречались им и хорошие редакторы, но от цензоров и редакций настрадались Стругацкие изрядно. Своими «лакейскими правками» бюрократы от литературы уродовали тексты. А то и вовсе их запрещали. Например, «Жук в муравейнике» в формате книги вышел в СССР только после десятка изданий за рубежом. Не обошлось и без курьеза. Был там эпиграф, придуманный ребенком – сыном Бориса Стругацкого:
Стояли звери
Около двери,
В них стреляли,
Они умирали.
Редактор из «Лениздата» нашел в нем переиначивание… маршевой песни гитлерюгенда.
Повесть «Гадкие лебеди», завершенная в 1967-м, готовилась к печати в издательстве «Молодая гвардия», но через сито цензуры не прошла. Копии рукописи попали в «самиздат», затем были опубликованы в ФРГ в издательстве «Посев» в 1972 году. Без согласия авторов. А Стругацких в Союзе заставили сетовать на врагов. Текст их отмежевания от провокационной акции опубликовали в «Литературной газете».
«Сказку о Тройке» с сатирой на бюрократию советского образца рискнул опубликовать в 1968 году иркутский альманах «Ангара». После чего его редактор потерял должность.
При прохождении рукописи романа «Полдень, XXII век» через цензуру Главлита она была еще направлена в Главатом, чтобы выяснить, не содержится ли там секретная информация об атомной энергетике. И смех, и грех – секретов Главатом не обнаружил, зато высказался… о низком литературном уровне произведения. Оказалось, что «рецензентов» смутили «сложные научно-технические термины». Например, термин «абракадабра», «который, может, и употребляется среди узких специалистов, но массам он непонятен». Для преодоления сопротивления «атомщиков» понадобилось почти три месяца нервотрепки.
При рассмотрении «Хищных вещей века» директор издательства требовал от авторов то, что цензура полагала недопустимым. Он был сторонником привнесения революции в другие страны на штыках и считал, что нужно сделать на этом акцент, а цензорша как раз обвиняла авторов в том, что они выступают за такой экспорт революции.
Когда книги выходили, писателям порой приходилось выслушивать от читателей, что «это здорово сделано, но…». Ведь читатель не знает, что стоит за выходом работы. Цензура – невидимка, а упреки достаются авторам. Но как бы ни утрамбовывали цензурные асфальтоукладчики произведения Стругацких, живые и свежие мысли все равно пробивались к читающему.
Только во второй половине 1980-х одни работы АБС стали впервые доходить до советского читателя в полном «стругацком» виде, а другие – вообще впервые доходить. В восстановленный для переопубликования «Обитаемый остров» пришлось внести… около 900 изменений, убирая следы цензуры.
«Жиды города Питера»
В ряде своих работ Стругацкие затрагивали еврейскую тему. Прежде всего нужно говорить об Изе Кацмане из «Града обреченного» и о пьесе «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах».
«Град обреченный» (1972) повествует о некоем городе, пребывающем вне времени и пространства. В нем предложили пожить людям из разных стран и эпох и поучаствовать в эксперименте, суть которого не ясна. В романе подняты темы фанатизма и свободомыслия, родства идеологий сталинизма и нацизма, эволюции мировоззрения части советских людей – от коммунистических догм до безыдейного безвоздушного пространства. Кацман – один из главных героев. Сначала он предстает перед читателем как «встрепанный, толстый, неопрятный и, как всегда, неприятно жизнерадостный». Но за этой внешней оболочкой скрывается глубоко интеллектуальный персонаж, пытающийся «докопаться» до необъяснимого – до тайны эксперимента.
Борис Стругацкий так отзывался об этой крайне удивительной для советской литературы фигуре: «Откровенный еврей, более того, еврей демонстративно вызывающий… постоянно, как мальчишку, поучающий главного героя, русского, и даже не просто поучающий, а вдобавок еще регулярно побеждающий его во всех идеологических столкновениях…»
Опубликовать «Град обреченный» братья и не пытались. Было понятно, что перспектив нет. Читателям роман стал доступен только в конце 1980-х.
В пьесе «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах» действие грустной комедии происходит во время перестройки в СССР, в одном из домов Петербурга. Ночью жителю дома, еврею Пинскому, приходит повестка от некоего председателя-коменданта, в которой «всем жидам города Питера и окрестностей» предписывается явиться утром на один из городских стадионов, имея при себе документы, а деньги, сберкнижки, драгоценности надлежит оставить дома. Тем, кто не подчинится, грозит наказание. Очевидная ассоциация с тем, что распространяли нацисты в Киеве в 1941-м перед Бабьим Яром.
Похожие указания явиться на разные площади и стадионы города приходят и русским соседям Пинского. Только там адресатами указаны не «жиды», а богачи, распутники, дармоеды, мздоимцы… Соседи собираются вместе и обсуждают, как реагировать. Профессор Кирсанов говорит, что «мы все этого ждали.
"Товарищ знай, пройдет она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит ваши имена."
Не может у нас быть все путем, обязательно опять начнут врать, играть мускулами, ставить по стойке „смирно“!».
Работник политпросвещения товарищ Базарин признает, что «контроль утрачен над обществом… Страна захлебывается в собственных выделениях… Крутые меры необходимы! Ассенизация необходима!.. Слишком далеко мы зашли…».
Пинский уверен, что послания сочиняет бездарный, серый как валенок, а потому убежденный юдофоб: «У нас же юдофобия спокон веков – бытовая болезнь вроде парши, ее в любой коммунальной кухне подхватить можно! У нас же этой пакостью каждый второй заражен».
Кирсанов убеждает, что времена теперь не прежние, рабов нет, настоящий террор невозможен и все это – очередная глупость начальства.
Все показанные в пьесе представители старших советских поколений хоть и храбрятся, но готовы подчиниться предписаниям и прийти утром в назначенные им места.
И только молодое поколение, представленное сыном Кирсанова Сергеем и его другом, смотрит на повестки совсем иначе. «Приносят тем, кто сделал выбор раньше, ему еще повестку не принесли, а он уже сделал выбор! – говорит Сергей. – Выбор свой люди делают до повестки, а не после… Не ходите вы никуда утром. Повестки эти свои порвите, телефон выключите, дверь заприте… И ложитесь все спать. Не поддавайтесь вы, не давайте вы себя сломать!» Только молодые люди оказались готовы к сопротивлению.
Так в 1990 году Стругацкие в аллегорической форме описали путч, произошедший через год. Комментируя произведение, БНС констатировал, что ему было совершенно ясно – попытки реванша неизбежны. Авторы сделали правильное предположение: «Наше поколение шестидесятников в большинстве своем примет его со склоненной головой. В отличие от поколения молодого… Но мы не угадали, что все кончится так быстро. Я был уверен, что это – долгая и тошная история на 2-3 года, а кончилось все за три дня».
Пьеса приобрела большую популярность. Стругацким звонили из театров, просили разрешения поменять название – оставить только «Невеселые беседы при свечах», говорили об опасности антисемитизма. Но они решительно отказывали. Название представлялось им абсолютно точным. Оно перекидывало мостик между страшным прошлым в оккупированном Киеве и виртуальным будущим. «Все наши герои, – отмечал Борис, – независимо от их национальности, были в каком-то смысле „жидами“ – внутри своего времени, внутри своего социума, внутри собственного народа…»
Натановичи
Отец Стругацких – Натан, еврей, большевик, был комиссаром кавалерийской бригады в гражданскую войну, затем партработником, занимался вопросами культуры и искусства. Был исключен из партии «за антисоветские высказывания» и только по стечению обстоятельств избежал репрессий. Умер во время Второй мировой, выбираясь из блокадного Ленинграда.
Мать братьев Александра Литвинчева вышла замуж за Натана против воли своих родителей, недовольных его этническим происхождением. Работала учительницей русского языка и литературы. Семья получилась хорошая. Александра и Натан крепко любили друг друга и своих детей.
Но «расплачиваться» за отца-еврея АБС приходилось всю жизнь. Борис, например, рассказывал в интервью, что после школы собирался поступать на физфак. 1950 год, разгар антисемитской кампании. Он был серебряным медалистом. По тогдашним правилам медалист проходил собеседование, после которого без всяких аргументов объявлялось решение. И ему объявили – не принят: «Медалистов собралось на физфаке человек пятьдесят, и только двоих не приняли. Меня и какую-то девочку, фамилии которой я не помню, но в памяти моей она ассоциируется почему-то с фамилией Эйнштейн… И хотя по паспорту я числился русским, тот факт, что я Натанович, скрыть было невозможно, да и в голову не приходило скрывать… Однако и другое объяснение тоже вполне возможно – как-никак отец наш был исключен из партии в 1937 году, и в партии его так и не восстановили…».
Тогда Борис пошел на мехмат и на сей раз поступил. А после окончания университета уже точно столкнулся с антисемитизмом. Отличник учебы, по распределению он должен был идти в университетскую аспирантуру при кафедре астрономии. Борис вспоминал: «Но мне заранее сообщили по секрету, что меня как еврея в эту аспирантуру не возьмут». Правда, взяли в аспирантуру Пулковской обсерватории.
С различными антисемитскими выпадами братья сталкивались нередко. И выражалось это не только в дополнительных трениях с выходом книг. То и дело «словно мухи тут и там» ходили слухи – как специально запускаемые, так и с любопытством распространяемые – об их эмиграции из СССР, что в условиях советских реалий грозило преогромными неприятностями.
Громкая история произошла в 1976 году. «Комсомольской правде» предложили опубликовать письмо, якобы написанное АБС в адрес Шестого съезда писателей СССР. Дескать, «мы – писатели с мировым именем, но нас не печатают без объяснения причин, будем вынуждены покинуть страну». И две старательно, но плохо скопированные подписи.
Закипая от злости, Аркадий отправился к оргсекретарю Союза писателей Юрию Верченко.
– Вы знаете, кто это сделал?
– Да.
– А сказать можете?
– Нет. А зачем вам?
– Хочу ему морду набить.
Или вот, например, однажды Аркадию позвонила знакомая и спросила, можно ли в ближайшее время прийти к нему в гости.
– Не получится, – ответил он. – На следующей неделе уезжаю.
В тот же день Москва и Ленинград знали – Стругацкие эмигрируют. Хотя уезжал Аркадий Натанович всего лишь… в Душанбе, над сценарием работать. Слухи об отъезде братьям приходилось опровергать постоянно. Хотя они – люди советской закалки – никуда уезжать не собирались.
«Здравствуйте, пан Стругацкий!»
В СССР у Стругацких была армия из миллионов поклонников. Фанатично преданные читатели буквально охотились за книгами, покупали их на «черном рынке» за космические деньги, воровали из библиотек, записывали приглянувшиеся фразы, говорили цитатами, перепечатывали тексты. Один из исследователей творчества Стругацких российский журналист Борис Вишневский вспоминает: «Стругацкие – это наше представление о будущем, о мире, о человеке, о том, что правильно и что неправильно, о смысле бытия».
Популярность Стругацких была столь высока, что о ней легенды слагались. А уж сколько реальных свидетельств! Аркадий зашел в Москве в книжный магазин, обслуживавший членов Союза писателей, чтобы купить свой только что вышедший двухтомник. Ажиотаж был настолько огромный, что больше одного экземпляра продавщица никому не продавала. АНС робко попросил два: «Видите ли, я автор». «Знаю я вас, авторов, – грубо отреагировала продавщица. – Сегодня уже пятый или шестой».
Прелюбопытнейший случай произошел в 1993 году. У БНС в Ленинграде из автомобиля украли барсетку с документами и деньгами. Он позвонил Борису Вишневскому, тогдашнему депутату райсовета, и попросил помочь восстановить документы. Однако позднее перезвонил и сообщил, что барсетку подбросили назад – все документы и деньги в целости и сохранности. Вероятно, воры попались читающие. Когда поняли, кого ограбили, стыдно стало.
Знают Стругацких и за рубежом. Их произведения изданы на 42 языках в 33 странах. Стругацкие были самыми публикуемыми на Западе советскими авторами. Писатель-фантаст Кир Булычев рассказывал о случае в Польше. Польский коллега повел его в Варшаве в специализированный магазин по продаже фантастической литературы. Булычев смотрел книги на полках, а его знакомый сказал хозяину магазина, что это фантаст из России. Хозяин подошел к Булычеву и поздоровался по-русски: «Здравствуйте, пан Стругацкий!».
Читают Стругацких в разных странах и сегодня.
АБС выступали против мрачных сторон окружающей действительности. Как могли, как умели, как считали для себя возможным. И делали это успешно. Есть такая фотография – Аркадий Натанович сидит за столом на сцене, а за спиной его, на занавесе, видны слова из известного лозунга «…ум, честь и совесть нашей эпохи». Аналогичное можно сказать и о Борисе Натановиче.
облако тэгов
