Тематическая колонка, как это следует из названия, посвящена польской фантастике. Здесь будут появляться обзоры новинок, выходящих в Польше -- и переводов этих книг на русский и украинский; интервью, рецензии, новости, репортажи с польских конвентов. Будем рады авторам, которым есть что сказать о Леме и Сапковском, Зайделе и Дукае... Присоединяйтесь -- и сделаем мир чуточку разноцветнее. ;)
Первая часть третьей книги цикла "Последняя Речь Посполита" ("Ostatnia Rzeczpospolita") (о первой книге цикла "Чёрный горизонт" ("Czarny Horyzont") я писал пару лет назад, о второй "Красная Мгла" ("Czerwona Mgła") — пару месяцев назад). Постапокалипсис, технофэнтези + религиозная фантастика в одном флаконе. Теперь к этому ещё добавилось освоение планет Солнечной системы. Начинается роман с вызванной Чёрными катастрофы стартующего к Марсу корабля "Сатурн-15", а далее повествование разделяется на четыре параллельные сюжетные линии. Причём главный герой первых двух книг Каэтан Клобудзский действует только в одной из этих линий, занимаясь своей обыденной работой — исследованием переходов в другие Планы Бытия, в частности, в план Веретена.
Герой второй сюжетной линии, приёмный отец Каэтана, полковник Роберт Гралевский совместно с эльфом, капитаном Барг'O'Даром расследует в Варшаве убийство выдающегося математика и самоубийство проживающего в том же доме фотографа. Похоже, и то и другое — дело рук Чёрных, но понять, как и зачем это сделано весьма непросто.
События третьей линии происходят в самом логове балрогов Геенне. Главный герой — десятилетний мальчик Карл — обладающий особыми способностями узник концлагеря, в котором живут и умирают, питая своими страданиями балрогов, люди, которым не повезло родиться в Геенне.
И, наконец, действие четвёртой линии происходит на Марсе, где молодое поколение поселенцев, родившееся уже на Красной планете, готовит заговор с целью свергнуть руководство станции и отказаться от выполнения заданий Земли.
В конце все четыре линии сходятся, причём ряд главных персонажей оказываются на грани гибели, и о дальнейшей их судьбе мы узнаем лишь во второй части.
Как и в первых двух книгах Колодзейчак не ограничивается описанием происходящего с персонажами, постоянно расширяя и детализируя картину изображаемого постапокалиптического мира. Можно, пожалуй, сказать, что в "Белом Редуте" объёмность и детальность этой картинки возросла в разы. Одновременно стало особенно заметно, что при всём своём показном постмодернизме, автор выражает вполне традиционные, порой даже консервативные, идеи и ценности, что вполне логично, потому что, когда речь идёт о выживании человечества, именно такие ценности и должны выходить на передний план. Это, к тому же, сюжетно обусловлено, поскольку в описываемом мире мысль и идея способны к непосредственной материализации, но всё-таки прямые идеологические декларации местами выглядят неуместно.
Ориентирована книга, в основном, всё на тех же young adults, но, как я писал раньше, квалифицированный читатель тоже найдёт для себя много интересного, особенно если он любитель литературных игр и разбирается в польской культуре и истории. Вообще, книга очень польская, что может вызвать затруднения с её публикацией на других языках, но в любом случае заслуживает прочтения.
Обычно с романами, номинированными на премии, куда проще: о них достаточно много говорят и читатели, и критики. С рассказами – всегда сложнее. В лучшем случае, сколько-то добрых слов говорят о лауреате, а вот номинанты проходят как-то стороной. А между тем, в премиях вроде премии им. Я.Зайделя (т.е. демократических, с характерными особенностями выдвижения номинантов) шорт-лист всегда важнее лауреата. А порой – и интересней (уж в последние пару-тройку лет – несомненно).
Потому, попытаюсь сказать несколько слов о своих впечатлениях о. (Замечу, что делать это довольно просто: вот уже несколько лет электронные файлы с рассказами – полностью — и романами/повестям – отрывками – выкладываются в официальный свободный доступ).
Кристина Ходоровская – переводчик (в частности, именно она переводила на польский язык роман Ч. Мьевиля «Посольский город»). Полагаю, и род занятий, и точка приложения усилий – имели влияние и на ее рассказ. Сюжет – коммуникативно-филологический. Главная героиня – студент-лингвист, которая вдруг обнаруживает, что она, идеальный переводчик, не обладает родным языком в общепринятом смысле этого слова («алингвальна» в терминологии рассказа). Вспоминая, как она дошла до жизни такой, героиня понимает, что «алингвальность» ее – кажущаяся, но что родным ее языком является современный ей полукомпьютерный пиджн-английский недалекого будущего; за пониманием следуют и далеко идущие последствия.
По сути, рассказ приятный, но не столько «событийный», сколько «фоновый»: с героиней, по сути, ничего не происходит здесь-и-сейчас; вся событийность вынесена в прошлое и видится эдак «глазами души».
Стефан Дарда. «Ника» («Nika»)
Стефану Дарде, как мне кажется, все не дают покоя так и не осенившие его лавры «польского Кинга». Но он старается. В этом году старание его – сродни стараниям Чвека в прошлых номинациях, когда агрессивная рекламная компания привела к тому, что он присутствовал в номинационном списке тремя, что ли, рассказами из своего очередного тома «пост-питер-пэновского» цикла. Дарда в нынешнем списке номинантов на Зайделя тоже представлен трижды: двумя рассказами и позицией в номинации «повесть/роман».
Говоря о лаврах «польского Кинга» я нисколько не преувеличиваю: Дарда трудолюбиво пытается переносить на страницы своих произведений все то, за что, как он полагает, мы Кинга любим: фон из «польской повседневности», мириады окружающих нас вещей (фирмы, марки, предприятия и т.д.), попытки играть с психологией... Увы, чаще всего дальше попыток и претензий дело – как по мне – не доходит.
Вместе с тем, «Ника» – рассказ приятный. Причем, приятный не столько сюжетом, густо замешанным на фольклоре, сколько историческим бэкграундом, с которым играет автор. Главный герой, из точки «здесь-и-сейчас», пересказывает нам историю, приключившуюся с ним больше двадцати лет назад в просоветской еще ПНР. Эта точка, из которой рассказчик повествует о своей истории, должна бы – когда картинка окончательно складывается – напугать читателя, однако страха – нет. Но есть тоска мальчишки из другой страны и почти уже другого мира о том, о чем тосковать неловко и глупо – но вот приходится, поскольку оно оказывается фоном для важных для его жизни событий.
Стефан Дарда. «Велосипедист» («Rowerzysta»)
А вот «Велосипедист» – оказался куда менее интересным для меня, как для читателя. Хотя, по сути, автор гоняет все ту же схему: знакомые для польского читателя детальки мира – и приход в этот мир Странного (тут – не в виде чудовищ или тайн, но в виде эдакой кармической справедливости, которой безразличны судьбы отдельных людей).
То есть, рассказ – с моралью, пусть мораль эта и стоит где-то на грани с морализаторством. Хорошо оно или плохо – оставим выяснять другим. Скажу лишь, что мне рассказ показался куда менее интересным, чем «Ника» того же автора. Но я вполне склонен относить это к персональным своим аберрациям.
Странный рассказ. Самый большой (в том числе – и в смысле происходящих событий) из номинированных. В нем происходит вдоволь всякого, в нем достаточно много героев, каждый из которых, в принципе, обрисован в своих поведенческих и психологических особенностях. Но в целом... Не покидало меня впечатление, что я читаю Шекли – вот только Шекли, который снова пишет о том же, о чем он уже все написал лет тридцать-сорок назад, причем, пишет он без своей легкости, из-за которой прощалось многое, и без шеклевской иронии. То есть, на сцене постоянно что-то происходит, флэшбэки сменяются прямой трансляцией, герои предстают перед нами то так, то эдак, время от времени встречаются детальки не столько сюжета, сколько мира (и мир кажется интересней сюжета), а вот не цепляет. Не знаю, чем это объяснить. Даже финальный финт – особо дело не спасает (поскольку из него, во-первых, немногое следует и, во-вторых, он не такой уж и неожиданный для внимательного читателя).
То есть, где-нибудь в сборнике – прочел бы даже с некоторым интересом. В шорт-листе он вызывает некоторое недоумение (впрочем, не только этот рассказ).
Анна Каньтох. «Искусство понимания» («Sztuka porozumienia»)
Анна Каньтох снова номинирована на Зайделя, а рассказ – снова (во второй раз в сборнике) о коммуникации и понимании. О Контакте в классическом для фантастике смысле слова.
Главная проблема рассказа – он заканчивается, словно глава из повести. То есть... Вот – формально все сюжетные линии завершены, расставлены все точки и все ружья, вроде бы, выстрелили, но чувство, что после последних слов должно быть нечто еще, что не все находки – и те, что касаются героев, и те, что касаются мира – представлены нам в той мере, чтобы не возникали дополнительные вопросы.
Этот вот перескок восприятия – наверное, главное, что можно было бы рассказу поставить в претензию. В остальном он – вполне классичен (в хорошем смысле этого слова); целый ряд сюжетных находок Каньтох – совершенно приятственны (например, проблема несовпадения уровней виртуализации окружающего мира для разных наблюдателей; проблема трансляции знания и прочее разное). Да и атмосфера – прямиком из классики «нуара» (с кивками – и самого героя – в сторону Чандлера и прочих Спилейнов) – держит если не в напряжении, то во внимании.
И все же некоторая недопроговоренность – раз за разом мешает воспринимать рассказ так, как он того стоит.
Марта Краевская. «Даю жизнь, беру смерть» («Daję życie, biorę śmierć»)
Совсем небольшая почти зарисовка из нелегкой жизни языческих славян – с духами умерших, навьями и прочими разными. Но – история трогательно «повседневная», а не «героическая», как оно зачастую случается с этим родом «славянской фэнтези». Есть мелодия и мотив, но, увы, сделан он, как кажется мне-читателю, на трех аккордах. А хотелось бы некоторой если не сложности, то глубины.
Внимательные читатели, конечно, проклятие переводчиков, но они же – и их благословение. Порой, указывая на ошибку, они одновременно открывают дверку в коридор с новыми и новыми подробностями, ускользнувшими при чтении и переводе.
Вот и в целом суровый по отношению к переводу «Сезона гроз» добрый сэр Спадар Антось совершенно справедливо поставил переводчику на вид, что у Сапковского даты «post Resurrection» совершенно никак не могут означать «после Сопряжения (Сфер)», как оно стало в переводе. Признавая со стыдом свою ошибку, не могу не отметить, что размышление над нею, ошибкою, позволяет увидеть и то, что раньше было незаметно.
Но тут возникает другая проблема. Как отмечает добрый сэр Спадар Антось, в европейской традиции «post Resurrection» всегда соотносится с воскрешением Христа, выражению присваивается значение «после Воскрешения». Казалось бы – вот он, явственный и четкий след христианства в мире ведьмака, и стоит лишь пойти по этому следу, и выводы в конце этой тропы могут оказаться самыми головокружительными и невероятными.
Но, полагаю, реальность куда интересней (хотя и куда туманней). Попытаюсь изложить по пунктам (и ряд этого, нижеизложенного, любителям Сапковского, думаю, уже вполне известно; например, важна и интересна – хотя и спорна в некоторых своих выводах – статья «Хронология Ведьмилэнда» на сайте «Миры Анджея Сапковского»).
1. В мире ведьмака важнейшим из событий является Сопряжение Сфер, отодвинутое во времени от событий семикнижья на полторы тысячи лет (дата примерная, точной датировки тут нет, но она последовательно однообразная – и здесь в очередной раз багровею из-за недомыслия с «после Сопряжения» в «Сезоне гроз»).
1.1. Сопряжение Сфер никак не соотносится с историей людей непосредственно. Для них это легендарное событие.
2. Первые пришельцы в этом мире – эльфы (ставшие и доминирующей культурной силой); время их прихода в «Крови эльфов» фиксируется как «прибыли на своих белых кораблях за добрых тысячу лет до вас», т.е. людей.
2.1. Аборигенами мира ведьмака считают себя гномы и краснолюды (вопрос о техническом прогрессе и о том, что «если ты такой умный, то почему такой бедный» оставим в стороне; сейчас не о нем).
3. Датой, важной для людей (но – и это важно! – не положенной в основание летоисчисления человеческих держав) было прибытие человеческих колонистов в устье Понтара. Цикл относит эту дату на – примерно – пять сотен лет назад от «сейчас» цикла. Заметим, что с этой датой – в устной, не письменной – истории хорошо соотносится дата прибытия в эти земли эльфов («за добрых тысячу лет до вас»). Пять сотен и тысяча лет – дают все те же полторы тысячи, время Сопряжения Сфер (при этом, нельзя не отметить несовпадение такой датировки с летоисчислением, которое насчитывает всего-то около тысячи трехсот лет (Северные войны относятся к середине местного 13-го века, к шестидесятым годкам его); разница в двести с гаком лет – налицо и постоянно сбивает тех, кто пытается выстраивать историческую хронологию цикла).
3.1. Замечу, что люди, прибывающие в устье Понтара, – позже, через много веков после Сопряжения – определяются как жертвы не сверхъестественных обстоятельств, но обстоятельств социальных («Корабль Изгнанников», магия до деяний Иана Беккера связывается людьми со злом и деструктивностью, а прибытие названо «путешествием»; прибытие людей – акт не единовременный, но продолжающийся: Беккер и Джамбаттиста «подвергают магическим тестам очередных прибывающих поселенцев» — замечу, что «очередных» из русского перевода выпало). То есть, вопрос о том, явились ли люди в этот мир в результате чего-то подобного Сопряжению Сфер или открывают эти земли – и рвут все связи с бывшей своей родиной – остается открытым.
4. Дату отсчета – как мы знаем из «Сезона гроз» – дает событие, ложащееся в основу хронологии; это то самое «post Resurrection»; но от начала хронологии до прибытия людей – прошло более семисот лет (как минимум; принимая во внимания все расхождения в датах).
4.1. Для людей хронология этого мира – внешняя, (вос)принятая, неродная. Именно поэтому (как минимум поэтому) не может быть речи о столь соблазнительном упоминании здесь Христа (мы ведь помним, что «post Resurrection» – в нашем мире – это «после Воскрешения»).
4.2. В дельной – и уже упоминавшейся здесь – статье «Хронология Ведьмилэнда» автор соотносит «p.R.», начало эры, как раз с прибытием эльфов. Но при этом оказывается совершенно непонятной – более того, повисшей в воздухе – точка, принятая за начало летоисчисления. Отчего бы прибытие «белых эльфийских кораблей» стало «post Resurrection» — исходя из значения слов?
4.3. Отдельно – хотя, вероятно, связано с проблемой неточности датировок – стоило бы помнить слова вампира Эмиеля Региса Рогеллека Терзиефф-Годфроя о том, что возраст его «четыреста двадцать восемь лет, или пять тысяч сто тридцать шесть месяцев по вашему летоисчислению, или же три тысячи четыреста двадцать четыре месяца по летоисчислению эльфов». (Тут, кстати, отмечу, что в имеющийся перевод вкрадывается то, чего нет в польском первоисточнике: у Сапковского нет никакого перевода лет в месяцы; у Сапковского говорится вот что: «четыреста двадцать восемь лет согласно вашему летоисчислению, шестьсот сорок два года согласно летоисчислению эльфов»). Выводы делать боюсь :)
Итак, что мы знаем наверняка:
* Дата «Сопряжения Сфер» и дата официального начала летоисчисления разнесены в человеческой традиции, в ее легендарной истории более чем на пару сотен лет во времени.
* Сопряжение Сфер и прибытие эльфов – примерно совпадает по времени (и соотносится с идеологией «Сопряжения Сфер»: в это время, как мы знаем из комментариев героев цикла, сюда проникают представители большинства реликтовых видов, для которых здесь нет своей экологической ниши – и ряд разумных видов (как минимум, эльфы и вампиры).
* Латынь – из которой, собственно, и взято «post Resurrection» – дает примечательную этимологию этого «Resurrection». По сути, это не столько «Воскрешение», сколько буквальное «вос-становление» («эрекция» тут – слово однокоренное; и да поправят меня знатоки, если я не прав). Т.е. сам термин не имеет первоначального сакрального/религиозного смысла; по сути, он означает возврат к некоторому временно утраченному состоянию.
* Собственно, ERGO: я не стал бы закладываться ни на правую, ни на левую руку, но думается мне, что формулировкой «post Resurrection» отмечается не начало (на что справедливо указал добрый сэр Спадар Антось), но конец «Сопряжения Сфер», время, когда совмещение миров с возможностью перетекания животных и сапиентных видов из мира в мир – закончилось. Напомню еще раз: точка отсчета установлена не людьми; она заимствована (предположительно, у эльфов – но тут возможны и варианты в лице гномов и краснолюдов); события Сопряжения Сфер должны были казаться довольно катастрофичными, чтобы завершение их стало точкой отсчета для нового летоисчисления – и фундаментально-легендарными, чтобы быть заимствованными следующей волной колонизаторов. Период Сопряжения Сфер длился более двух веков (с открытым вопросом – в человеческом или эльфийском исчислении годов).
Девятый номер четвертого подписного года журнала «Fantastyka» делает та же команда, которая делала предыдущий номер. Адрес тот же, те же два телефонных номера. Объем журнала, бумага, типография – те же. Tираж журнала 150 тысяч экземпляров. В «Галерее» в этом номере представлена подборка репродукций работ чешского художника ТЕОДОРА РОТРЕКЛА (правильнее все же – РОТРЕКЛЯ)/Theodor Rotrekl (1923 – 2004) – на первой странице обложки, а также на стр. 7, 10, 15, 18. На второй странице задней обложки (четвертой странице обложки) – плакат к выставке работ ВОЙТЕКА СЮДМАКА, о которой идет речь на третьей странице обложки.
облако тэгов
