|
«Письма сестры» — это первая непублицистическая книга, выпущенная Дмитрием Галковским спустя одиннадцать лет после исповедальной мозаики «Бесконечного Тупика». А поскольку «Тупик» был написан намного раньше, чем издан – сам автор утверждает, что закончил полуторатысячестраничный текст в двадцать семь лет – то пропасть между произведениями видится ещё большей. С тех пор Галковский развернул очень бурную деятельность, много публиковался в периодике, входил в редколлегии, выходил из редколлегий ( громко хлопнув дверью), создавал конспирологические теории, ссорился и мирился с соратниками, писал фантастические рассказы и статьи в ЖЖ, однако крупных произведений не было. И вот, нежданно… Новая книга Дмитрия Галковского.
Однако на поверку оказывается, что перед нами не совсем Галковский. Или точнее – Галковский, но не совсем. Текст имеет подзаголовок «человеческого документа» и представляет собой подборку писем сестры Дмитрия Евгеньевича своему брату, флангированную предисловием и послесловием. Поводом для писем является женитьба писателя и публициста на Надежде Шеяновой (в тексте – Константинова), которая( и Шеянова и женитьба) вызывает у адресантки смешанные, но сильные чувства. В основном – бешеную ненависть. Чем руководствовался Галковский, публикуя столь личные письма от столь близкой родственницы – вопрос отдельный (встречал я и гипотезу, что Галковский, конспиролог и любитель мистификаций, сам выдумал и письма, и предисловие, и сестру; сходную по структуре «Лолиту» один из отвергнувших Набокова издателей тоже принял за исповедь) , но уже «Бесконечный Тупик» — с подетальным описанием тяжёлого алкоголизма и мучительной смерти отца писателя от рака – выдавал определённую тягу автора к эксгибиционизму. Что ж, мотив не хуже любого другого. Текст — между тем и независимо от обстоятельств написания – довольно интересный, парадоксальный, это сочетание иеремиады с дацзыбао. Сестра Галковского – которая, говорящая деталь, НИ РАЗУ в книге не названа по имени – в течение нескольких лет пишет серию писем о жене, детях и личной жизни своего брата: начинается эпистолярный роман с обманчивой теплотой, а затем резко, без предупреждения, взрывается приступообразной злобой (формальным поводом для которой служит отказ видеться с племянниками) , разряжающейся столь же припадочными объяснениями в любви – и так по кругу. Много хлёсткого, изобретательного мата, аффекта, истерики. Сестра постоянно напирает на родственные чувства, упоминает о генах и какая-то правда жизни тут несомненно есть: в этой семье талантом скандальной, до садизма оскорбительной публицистики явно обладает не только сын — так в рождественское письмо сестра вставляет графоманское, в духе капитана Лебядкина, религиозное стихотворение, где говорится о женщине как одновременно порченом сосуде греха и живоносном сосуде для ребёнка – и непонятно на кого намёк, на библейскую Еву или на земную супругу адресата, тонкий двойной укол. Сестра Галковского не писательница и не публицистка, но азы, ухватки изощрённой оскорбительной полемики чует не понимая, одним инстинктом. Брат мог бы даже испытать по отношению к сроднице (её словечко!) и собеседнице чувство определённой гордости, если бы столь же сильно не ненавидел её в ответ – косточки сестре и, заодно, матери он подробно, но куда более профессионально и даравито перемоет в послесловии: позволю себе предположение, что месть «взаимно любимым» родственникам была не последним мотивом для публикации.
У этого текста в современной русской литературе есть любопытный аналог – это «Письма Мартину Алексеивичу» нелюбимого Галковским Сорокина, эпистолярная повесть, входящая в роман «Норма». Там тоже всё начинается ровно и почти идиллически, а затем сквозь фактуру текста начинает проступать какая-то кислота, какая-то тошнотная поядка и то, что выглядело аккуратным письмоводительством сельского пенсионера – с дачи, в адрес отсутствующего соседа — срывается в безумие, в истошное бешенство, а вслед за распадом сознания происходит и распад языка: оскорблений становится больше, чем слов, а вскоре и брань исчезает, злоба пожирает не только смысл, но и синтаксис, становясь самодовлеющей, текст крошится сперва отдельными словами, а затем слогами, окисляясь в месиво эпилептического бухштабирования, в какой-то слюноточивый силлабарий. В «Письмах сестры» распада не происходит, но тенденция та же. Текст Сорокина более плавный, переход от нормы к сумасшествию постепенен и проходит через несколько «серых зон» , у Сестры же всё происходит одномоментно и резко – что неудивительно, то литература, а здесь причины взрыва находятся за пределами книги. Но бризантность и фугасность оного местами сопоставимы. Причём сдавленная, но очень холодная и расчисленная, вписанная в плавные формы аргументов обида и злоба самого Галковского в послесловии, где он описывает, как мать и сестра тиранили его годами (достоверность на совести автора; автор же, о чём не стоит забывать, среди прочего создатель гипотезы, согласно которой Россией с 1917-го года и доныне управляют англичане – вот такая там может быть достоверность) производят не менее сильное впечатление, они как бы оттеняют вспышечную эпистолярию. Огонь и лёд, слава Богу что не Каин и Авель – вовремя разъехались в девяностые.
И здесь, конечно, возникает последний, но немаловажный вопрос. А кому и зачем нужно читать эту семейную склоку глубоко посторонних в общем-то людей, одним из них вынесенную на публику явно без разрешения второго? (А ведь за кадром ещё и восьмидесятилетняя, почти обездвиженная мать Галковского, которая вроде как в пакте с сестрой и которой тоже на орехи достаётся). Лишний раз напомнить о темах «Анны Карениной» Толстого (все семьи и каждая семья!) в интонациях близких к «Запискам из подполья» Достоевского? Автор склонен к эксгибиционизму, пускай, но склонен ли к вуайеризму его читатель? Пожалуй, придётся оставить это решение ему, читателю, на усмотрение. Поклоннику литературно-публицистического таланта и конспирологических теорий Галковского ( а эти два фанклуба пересекаются далеко не всегда) книга свою долю удовольствие доставит. Любителя секретов частной жизни и документальной прозы она тоже, скорее всего, порадует. А вот какое чувство она вызовет у читателя, скажем так, иных спецификаций… Скорее всего это будет недоумение. Наблюдать за чужим скандалом в первую очередь неловко.
|
Дмитрий Евгеньевич Галковский, ДЕГ, Друг Утят. Кто он? ;о)
цитировать