Павел Поляков Жизнь и ...

Издательства

загрузка списка...


Вы здесь: Форумы fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

Павел Поляков. Жизнь и творчество

 автор  сообщение


философ
Ссылка на сообщение 15 мая 2020 г. 19:46  
цитировать   |    [  ] 
Наемный работник

Чемпиона, как уже писалось, нет в тексте повести. Зато есть, так сказать, его представитель, Хинкус. Присмотримся к нему повнимательнее.
При первом своем появлении он отчаянно ругается с таксистом из-за пяти крон:
"- Да за двадцать крон я куплю тебя вместе с твоим драндулетом! /.../ Вымогатель! Дай мне свой номер, я запишу! /.../ Что за чертовы порядки в этом городишке?" (с. 34-35)
По сути Хинкус совершенно прав. Но в специфической атмосфере отеля (где, как ни странно, не принято считать денег) он раз и навсегда стал чужим, даже, кажется изгоем.
Другие постояльцы относятся к нему со сдержанной брезгливостью:
"А, это такой маленький, жалкий..." (с. 90)
"Не представляю, о чем бы я мог с ним разговаривать". (с. 96)
"Давешний, закутанный до бровей в шубу человечишко..." (с. 36)
Но все это только маска. На самом деле он, повторяю:
"/.../Это настоящий ганмен в лучших чикагских традициях". (с. 165)

На допросе Хинкус делает вид, что о пришельцах (а также оборотнях и нечисти) не знает практически ничего. Только с чужих слов:
"А у него вся чародейская сила пропасть может, если он человеческую жизнь погубит. Чемпион нам так и сказал". (с. 169)
Но однажды проговаривается. Говорит о Вельзевуле (он же господин Мозес):
"- Я его в разных видах видал, и толстым, и тонким. Никто не знает, какой вид у него натуральный..." (с. 167)
И когда вы, милейший Хинкус, все это повидали? (Напомню, знакомство пришельцев и гангстеров длится около двух недель.)
Впрочем, а всех ли гангстеров?
"Примерно два месяца назад господин Мозес /.../ начал ощущать признаки назойливого и пристального внимания к своей особе. Он попытался переменить местожительство. Это не помогло. Он попытался отпугнуть преследователей. Это тоже не помогло. /.../ Свидетельства агентов Чемпиона, пострадавших при столкновении с роботами..." (с. 184)
Очевидно, перед нами один из анонимных "преследователей" и "агентов". Приятно познакомиться, мистер Хинкус.
А в придачу пара косвенных улик. Во-первых, в записке Мозес характеризует Хинкуса, как "опасного гангстера, маньяка и садиста" (такие яркие слова и о незнакомом человеке, пусть даже бандите, не верю), во-вторых, робот-Ольга легко, уверенно (и, скорее всего, не в первый раз) принимает личину Хинкуса и только Хинкуса. Однако, в отличие от Чемпиона, самому Хинкусу явно не нужны никакие контакты с пришельцами (или как их там). Он "наемный человек" (с. 147) и только исполняет приказы.

Кажется, с гангстерами мы разобрались. Но неужели пришельцы больше ни с кем не вступали в контакт? Пожалуй, присмотримся повнимательнее к отелю «У погибшего альпиниста» и его хозяину. Возможно, база пришельцев не случайно стоит рядом с ним. Отель «У погибшего альпиниста» находится в тупике ("Здесь тупик. Отсюда никуда нет дороги" (с. 31) ) и связан с миром (и Мюром) лишь узким Бутылочным Горлышком и телефонными проводами; (и то, и другое периодически прерывается). Одно это сводит к минимуму число случайных посетителей, кои кормят большинство отелей. Однако этого мало.
Вчитается в названия отеля (который когда-то имел совершенно нейтральное имя «Шалаш»): сначала "У погибшего альпиниста", затем "У космического зомби". Мрачноватенькие, не правда ли? (Кстати, а если кто-то не обратит на это внимание, тут же появляется хозяин, который все весьма подробно объяснит.)
И еще у хозяина отеля Алека Сневара нет слуг, за исключением Кайсы:
"/.../ Этакая кубышечка, пышечка этакая лет двадцати пяти с румянцем во всю щеку, с широко расставленными и широко раскрытыми голубыми глазами..." (с. 9)
"Была она в пестром платье в обтяжку, которое топорщилось на ней спереди и сзади, в крошечном кружевном фартуке, руки у нее были голые, сдобные и голую сдобную шею охватывало ожерелье из крупных деревянных бусин". (с. 13)
При одном взгляде на служанку любая благопристойная дама хватает своего мужа в охапку и тащит вон.
(Впрочем, может, Кайса привлекает одиноких мужчин? Вспомним, как относится к ней Глебски. В начале повести: «Пышечка-кубышечка на фоне постели выглядела необычайно заманчиво. Было в ней что-то неизвестное, что-то еще не познанное» (стр. 12). И ближе к концу: «Я поздоровался с [Кайсой] отнаблюдал серию ужимок, выслушал серию хихиканий» (с. 157)… Кажется всего за два дня Кайса успела несколько поднадоесть инспектору…)
Иными словами, хозяин отеля принимает исключительно завсегдатаев, а случайным посетителям дает от ворот поворот.
Как же у него обстоят дела? Посчитаем. На дворе март месяц, грязи и слякоти в помине нет, самое раздолье для любителей лыж, а в отеле "на двенадцать номеров" (с. 112) (будем пока исходить из того, что гангстеры и пришельцы здесь случайно) налицо всего четыре наличных и возможных завсегдатаев: дю Барнстокр, Симонэ, чадо и Глебски. Отель на две трети пуст. Неужто окупается?
И еще один фактик. На словах хозяин весьма печется об экономике.
("- Передатчика у вас нет? / — /.../ Это мне невыгодно, Петер?",( с. 134). Очевидно, этим же объясняется отсутствие слуг, даже когда девять из двенадцати номеров занято и близится приезд еще минимум двух человек), на деле сама обстановка в отеле, а в повести не разу ни упоминается ни об учете расходов, ни о плате денег, говорит об обратном. Да и по своему расположению, в отеле должен быть большой запас продуктов (человек на десять человек на одну неделю), что тоже не очень-то выгодно, и, наконец "одной только фирменной настойки», заготовленной явно осенью и пролежавшей полгода без движения, «сто двадцать бутылок" (та же с. 134). Нет, экономикой здесь явно и не пахнет.
Выходит, есть некий спонсор, который щедро оплачивает все расходы отеля.
А кто? Исходя из сюжета, только пришельцы, по-моему, больше некому.
Проверим, есть ли "особые связи" между Сневаром и Мозесом.


философ
Ссылка на сообщение 16 мая 2020 г. 16:42  
цитировать   |    [  ] 
Сневар и пришельцы (продолжение)

Сразу бросается в глаза, что в ходе расследования убийства Алек Сневар дважды (на с. 98 и 173) виноватится, что сказал Мозесу лишнего: сначала про убийство Олафа Андварафорса, а потом, что пресловутый чемодан забрал инспектор Глебски. Но, может быть, случайность?
Чуть подумав, вспоминаются еще пара фактов уже из начала повести.
При первом же знакомстве (то есть в первой реплике, обращенной к инспектору) Мозес точно называет "специализацию" Глебски.
"- Инспектор, — проворчал Мозес. – Фальшивые квитанции, подложные паспорта..." (с. 27)
И кто в отеле это знал? Только сам Глебски и хозяин, который спросил у инспектора (см. с. 11).
А чуть ниже инспектор болтает и сплетничает со Сневаром. Речь, конечно же, заходит о Мозесе. Глебски предполагает (не всерьез, спьяну и для поддержания разговора), что Мозес – фальшивомонетчик, и Сневар мгновенно отвечает:
"- Отпадает, — с удовольствием сказал хозяин. – Билеты у него настоящие". (с. 30)
Гм, а что у (хотя бы) фальшивомонетчика все деньги (то есть билеты) фальшивые? Наивно как-то...
Разговор о Мозесе и его жене продолжается. И вскоре уже Сневар уверенно заявляет:
"- /.../ А вы знаете, Петер, у меня есть довольно веские основания предполагать, что никакая она не госпожа и вовсе не Мозес. /.../ По-моему, Мозес ее бьет. /.../ У Мозеса есть плетка. Арапник". (с. 32)
(Отметим, что первая фраза хозяина очень точно "выстроена". Это явно не экспромт, а "домашняя заготовка".)
Только что защищал, и сразу наушничает? Или пикантной, но безобидной новостью отвлекает внимание от гипотетического фальшивомонетчества (и вообще мошенничества) Мозеса?
Кажется, связь очевидна. Сневар работает на пришельцев. И, быть может, именно он вступил с ними в первый контакт.


философ
Ссылка на сообщение 16 мая 2020 г. 16:46  
цитировать   |    [  ] 
Предварительные итоги

Кажется, напрашиваются кое-какие выводы:
1) Никто из землян не воспринимает «чужаков» как пришельцев из космоса. Все предпочитают более "земную" версию нечистой силы.
2) Все общение с пришельцами ведется либо из желания урвать свою большую (Чемпион) или малую (Сневар) долю выгоды, либо по служебной необходимости (Хинкус).Выводы для нас неутешительные. Контакта нет. Вот почему, наверное, пришельцы пошли на последнюю отчаянную авантюру в "Отеле "У погибшего альпиниста". Чтобы дать землянам еще один маленький шанс.

Проверка гипотезы
Начинаются собственно события в отеле.И в первую голову, кажется, происходит проверка лиц, которые уже вступили в контакт. Кроме, естественно, Чемпиона, с которым для пришельцев все ясно.
Итак, вражеский наемник Хинкус.
И свой помощник, хоть и наемный, Сневар.
По идее Хинкус, как лицо незаинтересованное (а его босса рядом нет), при первой же серьезной угрозе (а я, с трудом поверю, что можно бояться больше, чем Хинкус боялся Вельзевула) должен сбежать. Хозяин же отеля должен оказать пришельцам настоящую, реальную помощь.
Что же происходит на самом деле?
Как это ни парадоксально, именно Хинкус проявляет в этом контакте "человеческие черты".
Гангстер прекрасно знает, что имеет дело с ужасной "поганью" (с. 170).
И эту самую погань сторожит и не пускает из долины.
И, не боюсь этого слова, с честью справляет с задачей. Даже героически выдерживает пытки:
"Как я там со страха не подох, как с ума не сошел – не понимаю. Три раза в отключку уходил, ей-богу..." (с. 168)
(Кстати, господин Мозес, это что же получается: убивать людей нельзя, а пытать и доводить до сумасшествия, а то и до смерти – запросто. Какие же вы гуманные, о пришельцы.)
Несмотря на муки, страх смерти и сумасшествия (причем неизвестно, что хуже) Хинкус не покидает свой пост. И даже придумал легенду, почему так ужасно выглядит:
"- Туберкулез у меня, — сообщил он вдруг. – Врачи говорят, мне все время надо на свежем воздухе... и мясо черномясой курицы..." (с. 57)
Понадобилась грубая неженская сила госпожи Мозес, чтобы остановить бандита. (Интересно, а ведь беднягу Хинкуса освободили практически случайно. Реально его должны были найти не раньше следующего утра. Он что, за это время не мог помереть? Или сойти с ума? Не так ли?)
Не знаю, как вы, но я, при всей своей не любви к тому, что делает Хинкус, не могу не уважать его за то, как он честно исполняет свой долг.
А что же Сневар? Хозяина отеля никто не пытает, не сводит с ума, не доводит до полусмерти от страха. (Разве что Глебски грозит некими абстрактными «неприятностями», но так, несмотря на то, что Сневар сломал ему ключицу, их и не доставляет.) Кажется, да помоги же ты пришельцам, чего тебе стоит? Однако поступки хозяина весьма двусмысленнЫ.
С одной стороны, он передает бразды правления в руки Глебски. А с другой, делает инспектору очень странные намеки. И даже не совсем намеки. "Почему-то все время так получалось, что версия хозяина – единственная и безумная – все время находила подтверждение, а все мои версии – многочисленные и реалистические – нет..." (с. 148)
Но что же все-таки хочет сказать хозяина отеля?
"Надо быть разумным. Не одним законом жива совесть человеческая". (с. 188)
"Я чувствую только одно, Петер. Вы заблуждаетесь. /.../ Мне кажется, что в этом деле обычные понятия вашего искусства теряют свой смысл..." (с. 122)
Это важные, но общие мысли. А в частности?
"Такое явление реального мира – мертвый человек, имеющий внешность живого и совершающий, на первый взгляд, вполне осмысленные и самостоятельные действия, — носит название зомби". (с. 125)
Что-то, кажется, начинает проясняться. Хозяин намекает, что Олаф вот-вот "восстанет из мертвых". И далее:
"- Вы все-таки еще не созрели, Петер /.../. А вот, /.../ когда я увижу, что вы готовы, тогда я вам кое-что расскажу". (с. 122)
Когда же Глебски "будет готов"? Очевидно, при виде воскресшего Олафа. И тогда хозяин кое-что ему расскажет и, главное, поможет замять это "уродливо-бессмысленное дело". Вот почему Сневар так покровительствует инспектору. Глебски дотошен, но не слишком умен и, главное, незлобив. И, в конце концов, согласится на любую версию, лишь бы не стать объектом насмешек. Версия же будет простая. "Великий" инспектор "слегка перебрал, и ему почудилось Бог знает что..."
Что же касается самого воскресения Олафа Андварафорса, то Алек Сневар перекладывает ответственность за это дело исключительно на плечи Мозеса. Им, стало быть, выкручиваться, а хозяин, так и быть, "наложит окончательный глянец".
Все бы хорошо, но ситуация обостряется. Мозесу нужен чемодан, добыть который он не может без помощи Сневара.
Об этих событиях повесть Стругацких умалчивает, но, в принципе, суть и так понятна.
Есть одна косвенная улика:
"/.../ И только однажды [хозяин отеля], пряча глаза, признался, что тогда его больше всего интересовала целость отеля и жизнь клиентов. Мне кажется, потом он стыдился этих слов и жалел о своем признании". (с. 195)
С чего Алеку Сневару стыдиться. Человек исполнял свои обязанности. Но раз стыдился, значит исполнил не все. Подвел доверившихся ЕМУ пришельцев.
Скорее всего, на их просьбу о помощи, хозяин, как обычно, дал уклончивый ответ. В смысле, я бы рад, но вот этот чертов инспектор полиции запрещает. Нет, он какие-то усилия, конечно, обязательно приложит.
Например, поговорит с Глебски:
- Отдайте вы им чемодан, и пусть они убираются с ним прямо в свой ад, откуда они вышли". (с. 174)
А инспектор, естественно, отмахнется в ответ.
И тогда хозяин отеля, скорее всего, решит зайти с иной стороны.
Но это уже немножко другая история.


философ
Ссылка на сообщение 17 мая 2020 г. 18:44  
цитировать   |    [  ] 
Дитя покойного брата (продолжение)

Впрочем, в отеле живут и другие люди. Честно говоря, кажется, не все его обитатели поняли, что вступили в контакт с пришельцами. Глебски говорит о Кайсе:
"Я убежден, что вся трагедия прошла совершенно мимо ее сознания, не оставив никаких следов". (с. 194)
Но только ли мимо сознания Кайсы? Убежден, что далеко не все понял и дю Барнстокр, и, быть может, его "дитя покойного брата". Впрочем, с чадом дело обстоит несколько сложнее, ведь у него есть своя особая загадка.
"Дитя неохотно выбралось из кресла и приблизилось. Волосы у него были богатые, женские, а впрочем, может быть, и не женские, а, так сказать, юношеские. Ноги, затянутые в эластик, были тощие, мальчишеские, а впрочем, может быть, совсем наоборот – стройные девичьи". (с. 19)
На протяжении доброй половины повести (со второй по десятую главу) читатели вместе с героями разгадывают эту загадку: мальчик или девочка, "жених или невеста"? Временами она волнует их гораздо больше, нежели таинственная гибель Олафа Андварафорса.
При том именно чаду достаются самые красочные и запоминающиеся монологи:
"Значит, доедаю я десерт. Тут подсаживается ко мне в дрезину бухой инспектор полиции и начинает мне вкручивать, как я ему нравлюсь и насчет немедленного обручения. При этом он то и дело пихает меня в плечо своей лапищей и приговаривает: "А ты иди, иди, я не с тобой, а с твоей сестрой..."/.../ Тут, на мое счастье, /.../ подплывает Мозесиха и хищно тащит инспектора танцевать. Они пляшут, а я смотрю, и все это похоже на портовый кабак в Гамбурге. Потом он хватает Мозесиху пониже спины и волочет за портьеру, и это уже похоже на совсем другое заведение в Гамбурге." (с. 108)
И так далее, в принципе, можно цитировать целыми страницами.
Вот только:
Во-первых, почему эта столь заметная, временами чуть ли не единственная сюжетообразующая героиня в повести практически не играет никакой роли? Да, конечно, она последней видела Олафа "живым", ну и что? Ничего важного она инспектору не сообщает. (И по идее не может этого сделать в принципе.)
Во-вторых, простите, а когда она произносит свой яркий и превосходный монолог? Когда, только узнав о смерти Олафа Андварафорса, отвечает на вопросы инспектора. Тогда она либо невежда, не знающая, как вести себя (вспомним, раздраженный вопросами того инспектора Симонэ тоже пытается острить, но быстро спохватывается – не время, не место), либо тварь бездушная, смеющаяся и острящая сразу же после смерти человека, который явно ей небезразличен (и из-за которого она "глушит" водку и проливает много слез). Но в том-то и дело, что Брюн, она же чадо, явно ни та и ни другая. И что тогда?
Тогда Брюн, скорее всего, видела больше, чем рассказывает, но не хочет об этом распространяться. Прежде всего перед самой собой.Причем видела, кажется, еще одну попытку контакта, и эта попытка тоже не удалась.
В доказательство есть очень маленький эпизодик. Дело происходит сразу после «воскрешения» Олафа Андварафорса. Рассказывает Глебски:
"Я медленно полз по ступенькам, цепляясь за перила, миновал Брюн, испуганно прижавшуюся к стене /.../" (с. 189)
Испуганно: ключевое слово. Убийство Олафа Андварафорса и последующие события для Брюн ужасны, но она пытается скрыть свой страх за внешней бравадой. И все события, противоречащие ее мировоззрению, просто выкидывает из головы. Вместе с пришельцами. Вот для чего так нужно это чадо.

Одно маленькое резюме

Интересно проследить, что же сталось с героями, которые так или иначе, но не желают вступать в контакт с пришельцами, больше, чем "им положено": Сневаром, Хинкусом и Брюн.
"Хинкус отсиживает свою бессрочную и ежегодно пишет прошение об амнистии. В начале срока на него было сделано два покушения, он был ранен в голову, но как-то вывернулся. Говорят, он пристрастился вырезать по дереву и неплохо прирабатывает. Тюремная администрация им довольна". (с. 193)
"Отель "У Межзвездного Зомби" процветает – в долине теперь уже два здания, второе построено из современных материалов, изобилует электронными удобствами..." (с. 194)
"На чествовании "присутствовала очаровательная /.../ Брюнхилд Канн с супругом, известным космонавтом Перри Канном". (с. 193)
Все произошло в соответствии с принципом булгаковского Воланда: "каждому по вере", точнее по своему неверию. Каждый из героев, при всей разности их судеб, "получил покой": тихий достаток и относительную безопасность. Вот только "небо" для них закрыто. В мире Сневара, Брюн и Хинкуса пришельцев нет и быть не может.


философ
Ссылка на сообщение 18 мая 2020 г. 19:01  
цитировать   |    [  ] 
Великий физик (продолжение)

А Симон Симонэ, в отличие от всех остальных, ярый приверженец контакта. При чем в контакт с пришельцами он вступает почти у нас на глазах.
Во-первых, смерть, а затем воскрешение госпожи Мозес. Естественно никто в это не верит (та самая сакраментальная фраза: "Великий физик слегка перебрал, и ему почудилось Бог знает что..." (с. 102) ), но у Симонэ возникли подозрения.
Далее мелькает странная фразочка. Рассказывает Глебски:
"Я покосился на Симонэ. Симонэ косился на госпожу Мозес. В глазах его было какое-то недоверие". (с. 158)
Чего-то великий физик подозревает. Но чего? Жива госпожа Мозес или это призрак? Думаю, дело сложнее.
Как мы помним, именно в этот момент хозяин отеля Алек Сневар оказался перед дилеммой. Пришельцам надо помочь, но и полноту власти Глебски хозяин отеля сам предоставил. В силу своего характера, Сневар совершает минимально возможное воздействие, то есть вновь перекладывает ответственность и кого-то просит о помощи. А первый (и практически единственный) кандидат на роль помощника (то бишь нового начальника) – это именно Симонэ. Вот, наверное, о чем думает и чему не доверяет за завтраком великий физик.Далее, Симонэ выслушивает допрос Хинкуса, его историю о Вельзевуле и рассказ Глебски о гибели Олафа. И тихо исчезает. ("Я виновато оглянулся на Симонэ и обнаружил, что физик исчез..." (с. 171))
Куда? Он сам отвечает через несколько страниц.
"- Пока вы дрыхли, инспектор, я выполнил за вас всю вашу работу".
(с. 176)
То есть Алеку Сневару Симонэ сказал, что согласен, а Мозеса, скорее всего, по-простому "взял на пушку" двумя сакраментальными фразами: "мне все о вас известно" и "я готов вам помочь". Естественно, Мозес во всем "признался". Так и произошел еще один контакт.
Только к добру ли?
Я прекрасно (в здравом уме и твердой памяти) сознаю, что подавляющему большинство читателей и самим авторам Симон Симонэ очень нравится. И тем не менее...
Кое-что в образе господина Симонэ смущает с самого начала.
Его шуточки. Дважды Глебски случайно слышит голос Симонэ:
"А где же инспектор? Где он, наш храбрец?" (с. 53)
"Правильно! Пусть-ка полиция, наконец, займется своим делом..." (с. 56)
Не бог весть, какие шуточки, но дело даже не в этом. Великий физик бросает их в спину инспектору и впридачу во второй своей шутке, по сути, цитирует господина Мозеса (самого богатого человека в отеле, откровенно не любящего полицию): "Инспектор, вот вам работа. Займитесь на досуге. Все равно вы здесь бездельничаете" (с. 28). Непорядочно как-то. Да еще его отзыв о покойном Олафе Андварафорсе: «экая дубина» (с. 98). (Кстати, Симонэ же великий ученый, человек очень умный, и, видимо, все простые смертные должны казаться ему "дубинами». Или не все?) Впрочем, пока это весьма субъективно и вполне может быть случайным совпадением.
Но в последней главе повести именно Симон Симонэ, контактер и борец за права пришельцев выходит на первый план.
Итак, надо упросить инспектора отдать чемодан с важным для инопланетян прибором. Это надо пришельцам и, в какой-то степени, самому великому физику, но никак не инспектору Глебски. Спрашивается, как себя вести?
Очевидно, очень вежливо и по-доброму, как вел себя, к примеру, сам Симонэ, когда боялся обвинения в убийстве: "- Думайте, что хотите, Петер, но я вам клянусь: я не убивал ее. /.../ Вы же меня знаете, Петер! Посмотрите на меня: разве я похож на убийцу? /.../ Вы должны поверить мне, Петер. Все, что я расскажу, будет истинная правда, и только правда. /.../ Я клянусь вам, Петер, поверьте честному человеку..." (с. 92-93)
Но это раньше. Что же великий физик говорит теперь?
"- А вы, однако, порядочная дубина, Глебски /.../ А ведь пожалеете об этом, Глебски. Вам будет стыдно, очень стыдно". (с. 179)
Кстати, а почему, собственно, дубина? Какие аргументы приводит великий физик в доказательство своей правоты? То есть, что Мозеса и К надо не арестовывать, а, наоборот, им помогать.
Я лично усмотрел три аргумента.
Первый:
"- Черт возьми, — сказал Симонэ. – Вы что, не понимаете? Его запутали! Его шантажом втянули в банду! У него не было никакого выхода!" (с. 178)
Тогда почему бы, поверив Симонэ, не выпустить из тюрьмы, всех бандитов, кроме преступников-одиночек? У них же, кажется, тоже "не было никакого выхода"? Аргумент ниже всякой критики.
Второй:
"- Все это очень легко проверить. Отдайте им аккумулятор, и они в вашем присутствии снова включат Олафа. Ведь хотите же вы, чтобы Олаф снова был жив..." (с. 177)
Ага. Отдайте сравнительно небольшие (по меркам бюджета страны) денежки господину Гробовому. И он оживит всех погибших детишек. Хотите же вы, чтобы они снова были живы... Не вижу разницы между этими словами. И значит, снова ниже всякой критики.
И, наконец, третий, сразивший через годы инспектора:
"Симонэ покусал губу.
- Вот тебе и первый контакт, — пробормотал он. – Вот тебе и встреча двух миров". (с. 179)
Пожалуй, единственный стоящий аргумент. По гипотезе Ефремова (которую , очевидно, разделяет и Симонэ), пришельцы могут быть только благими и добрыми существами. Для меня она также достаточно убедительна. Но не для Глебски. Он имеет полное право ничего не знать об Иване Антоновиче и его гипотезе, к тому же сейчас, например, она весьма не в моде, а в моде как раз произведения о "пришельцах великих, страшных и ужасных". Так что, убедительно, но далеко не для всех.
Иными словами, Глебски «дубина» просто потому, что не согласился с Симонэ. Высоко же вы себе мнения, господин физик!
Впрочем, это концовка их спора. Однако начало не намного вежливее:
-"Сейчас не время спать. /.../ И совершенно напрасно: никто на вас не собирается нападать. /.../ Пока вы дрыхли, инспектор, я выполнил за вас всю вашу работу. /.../ Отдайте им аккумулятор, Петер..." (с. 175-177)
И наконец, когда инспектор задумался (а ведь думать, особенно для ученых, "не развлечение, а обязанность"):
"- Ну, что же вы молчите? – сказал Симонэ. – Сказать нечего?" (с. 178)
Да разве так просят?
И еще одна известная и нравящаяся большинству читателей сентенция Симона Симонэ, чтобы понять контекст даю маленький кусочек его диалога с Глебски:
"- Если гангстеры поспеют сюда раньше полицию они их [пришельцев] убьют.
- Нас тоже, — сказал я.
- Возможно, — согласился он. – Но это наше, земное дело. А если мы допустим убийство инопланетников, это будет позор". (с. 176)
Господин Симонэ, вы готовы, действительно готовы пожертвовать не только собой, но и Брюн и Кайсой ради пришельцев?
Впрочем, это все можно было бы как-то понять, если бы не еще один факт.


философ
Ссылка на сообщение 18 мая 2020 г. 19:02  
цитировать   |    [  ] 
"Симонэ сделался тогда главным специалистом по этому вопросу. Он создавал какие-то комиссии, писал в газеты и журналы, выступал по телевидению. /.../ Симонэ /.../ с кучкой энтузиастов /.../ совершили несколько восхождений на скалы в районе Бутылочного Горлышка, пытаясь обнаружить остатки разрушенной станции". (с. 193)Так-то вот! При том, что Мозес (за которого так страстно ратовал великий физик) отчаянно предостерегал против преждевременного контакта:
"Неподготовленный контакт может иметь и для вашего, и для нашего мира самые ужасные последствия..." (с. 183)
Теперь я могу сказать, что я думаю о вас, господин Симонэ. Никакой вы не великий физик, а зауряднейший научный карьерист.
Чего вы хотели? Для начала, самому вручить пришельцам злосчастный чемодан. Они же, полагали вы, в накладе не останутся.
Причем большинство людей, узнав о споре ученого с полицейским, безоговорочно признают правоту ученого. Поэтому с Глебски вы ведете себя дерзко, провоцируя его. Чем резче он поведет себя, тем больше у вас аргументов. А потом вы заявили, что инспектор совсем спятил и чемодан ни за что не отдаст. И довели несчастного Мозеса до истерики. ("Вы губите нас. Все это понимают. Все, кроме вас. Что вам от нас нужно?") Тем не менее Глебски с Мозесом о чем-то договариваются. Но вам не нужны договоры. Вы с хозяином отеля приходите. Но хозяин молчит, а говорите только вы. И что же говорите.
Вначале свысока интересуетесь:
"- Ну, что вы надумали инспектор?" (с. 187)
И после нейтрального ответа Глебски ("Где Луарвик?") пошло-поехало.
"- /.../ Это будет скотский поступок. /.../ Никак не мог ожидать, что вы окажетесь чучелом с золотыми пуговицами. /.../ Бляху лишнюю захотелось на мундир? /.../ Вы мелкая полицейская сошка. /.../ Ведете себя как, распоследний тупоголовый... (с. 187)
То есть, опять-таки надо полагать вежливо просите помощи.
Наконец, пока хозяин держит инспектора, вы вытаскиваете из кармана ключи и передаете их Мозесу. (Кстати, интересно, что вы при этом сказали. Ведь у Мозеса была договоренность. Наверное, что убедили-таки Глебски отдать чемодан без условий. То есть врете.)
Но, увы, побег пришельцев не удался. И кто виноват? Все тот же инспектор Глебски:
"А Симонэ все рыдал, все кричал мне: "Добился! Добился своего, дубина, убийца!.." (с. 191)
Полицию легко обвинять во всех грехах. Все ее обычно недолюбливают.
Что было дальше, я уже немного написал выше ("Симонэ сделался тогда главным специалистом по этому вопросу. Он создавал какие-то комиссии...")
Доверчивый Глебски переживает за вас:
"Оказалось, он и в самом деле был крупным физиком, но это нисколько ему не помогло. Ни огромный авторитет не помог, ни прошлые заслуги. Не знаю, что о нем говорили в научных кругах, но никакой поддержки там он, по-моему, не получил". (с 193)
Вот только не нужна Симонэ была эта поддержка. Получи он ее, была бы организована комплексная экспедиция во главе с каким-нибудь замшелым (или наоборот блестящим) академиком. И – прощай слава первооткрывателя. Ему нужна была роль "непризнанного гения" и Симонэ ее получил.
И вот, он с "кучкой энтузиастов – молодых ученых и студентов" ищет станцию пришельцев. Иными словами, шантажирует их, или я вступлю-таки в такой для вас опасный преждевременный контакт или...
Знаете, на кого вы, Симонэ, похожи? Есть тут еще один специалист по шантажу пришельцев. Зовут его Чемпионом.
Что ж, да будет вам по вере.
"Во время одного из /.../ восхождений Симонэ погиб. Найти так ничего и не удалось". (с. 193)
А что Чемпион?
"Чемпион, по-видимому, погиб, во всяком случае на уголовной сцене он больше не появлялся". (с. 192)Похоже, не правда ли?


философ
Ссылка на сообщение 19 мая 2020 г. 18:54  
цитировать   |    [  ] 
Странный инспектор (окончание)

Итак, остается инспектор Глебски.
Наверное, самый скучный персонаж в повести.
"- У меня скучная специальность, — ответил я". (с. 11)
"По натуре я человек не злорадный, я только люблю справедливость. Во всем". (с. 38)
"Я оставил их поразмыслить над этими сокровищами полицейской мудрости /.../" (с. 133)
"/.../ Всегда лучше выглядеть добросовестным болваном, чем блестящим, но хватающим вершки талантом". (с. 134)
Инспектор всегда проигрывает. На лыжах – Олафу, на бильярде – Симонэ, в рукопашной схватке – Хинкусу.
И умом тоже не блещет. Чего стоит только сентенция, до которой инспектор дошел после долгого размышления:
"Наверно, они все-таки действительно были пришельцами. /.../ Просто невозможно придумать другую версию, которые объясняла бы все темные места этой истории". (с. 195)
Простите, любезный Петер, кому "невозможно придумать другую версию"? Вам, вашей жене, Алеку Сневару и Згуту? (Больше вы, кажется, ни с кем о пришельцах не разговаривали.) И, значит, если вам четверым это не под силу, то и человечество потерпело фиаско. Не смешно...
Эта, значится, логика Глебски. А вот его эрудиция:
"/.../ Как сказал какой-то писатель, потусторонний мир – это ведомство церкви, а не полиции..." (с. 148)
Полицейский, а классика детектива Конан Дойля не знает!
Вот только о серости Глебски мы узнаем от самого же инспектора. Не кажется ли, что он просто валяет дурака? И эта первая его отличительная черта.
И тем не менее, как и практически у всех персонажей этой повести, у инспектора есть тайна. Однажды он все-таки проговаривается:
"Сейф из Второго Национального и в самом деле исчез удивительно /.../ — "растворился в воздухе", разводили руками эксперты, и единственные следы /.../ вели как раз на карниз. А свидетели ограбления броневика, словно сговорившись, упорно твердили под присягой, будто все началось с того, что какой-то человек ухватил броневик под днище и перевернул эту махину набок..." (с. 169)
Итак, два громких дела, которых практически невозможно раскрыть. Очевидно, люди, занимающиеся этими преступлениями, не будут о них рассказывать. Во-первых, в своей слабости не охота признаваться, во-вторых, есть в этих делах душок мистики, опасный для их карьеры. А вот Глебски знает. И не только факты, но и наглядные мелочи, что эксперты "разводили руками", а свидетели "словно сговорившись, упорно твердили под присягой". И при том на злостного выдумщика инспектора не похож. Зато очень он любит повторять за другими. И здесь, видимо, повторяет. И за кем же?
"Згуту я рассказал больше, чем другим". (с. 195)
У инспектора Згута "специальность – так называемые медвежатники", то есть те, кто грабит банки. И первое, и с, некоторое натяжкой, второе преступление подпадают под эту квалификацию.
А не Згут ли направил Глебски в этот отель? То есть, конечно же, направил, этого инспектор и не скрывает, вот только ли для отдыха.


Вынужден признать: так как хотелось закончить, не вышло.
Но лучше, наверное, уже не будет.


Смотрим текст еще раз. По особой связи Глебски и Згута почти ничего. Разве что...
"/.../ Молодец, Згут, умница, Згут, спасибо тебе, Згут, хоть ты и лупишь, говорят, своих "медвежатников" по мордам во время допросов..." (с. 17)Одно из двух: либо Глебски не такой уж и друг Згуту (раз собирает о нем слухи и сплети), либо... специально собирает, чтобы помочь своему другу, найти его врагов (в том числе "кротов" в полиции).
Впрочем, это может быть и случайно. Но другое, по-моему, точно не случайно. Глебски явно не доверяет полиции.
"Вот что мне надо было сделать: /.../ добраться до Мюра и вернуться сюда с ребятами из отдела убийств. /.../ Хороший, конечно, это был выход, но уж больно плохой". (с. 80)
Итак, от идеи вызвать полицию сразу после смерти Олафа Андварафорса инспектор отказывается. А почему, не говорит. Вернее, говорит, но больно неубедительно (врать, видимо, не умеет). Первое. "Дать убийце, время и разные возможности". Интересно, а как инспектор намерен (и может) хоть чему-то помешать? Второе. "Да и как я переберусь через завал?" Если не попытаться, то однозначно – никак.
Впрочем, здесь есть хотя бы формальные трудности. Но это не первый отказ инспектора от помощи. Чуть раньше он получает анонимку об "опасном гангстере, маньяке и садисте". И что? Глебски не звонит в полицию, не просит проверить по описанию, по кличке, не вызывает специалистов, не снимает отпечатки пальцев (он же сам полицейский, так что есть серьезная возможность, что его с хода не пошлют). Он крадучись проникает в номер Хинкуса и устраивает совершенно бессмысленный обыск. (Даже если нашелся бы пистолет, разве из этого следовало, что Хинкус – гангстер? Может, частный детектив, или просто носит оружие для самообороны. Или коллекционер оружия) И почему же:
"Но я чувствовал, что это необходимо сделать, иначе я не смогу спокойно спать и вообще жить в ближайшее время". (с. 52)
Это что, объяснение такое? Не похоже. Дело в другом .
Не доверяет Глебски полиции. И не доверяет, кажется, не без основания. Полиции в целом не доверяет, а другу своему Згуту доверяет. И пользуется его доверием.
Кажется, теперь все понятно. Инспектор не просто отдыхает, но и пытается присмотреться к обстановке, понять, какая тайна скрывается в отеле "У погибшего альпиниста".
Но тайна эта – пришельцы – инспектору (и вряд ли только ему) не по зубам. Он часто ошибается, набивает шишки, получает множество благих, но почти бесполезных советов ("Надо быть разумным. Не одним законом жива совесть человеческая") и клеймо на всю жизнь ("дубина, убийца"). Но...
Глебски, кажется, единственный из героев повести, думает. Спотыкается, ошибается, но все равно думает. Серьезно размышлять о контакте и его возможности (или невозможности). И при том меняет свою точку зрения, начинает верить в пришельцев.
И мучается. Даже двадцать лет спустя у него болит совесть, а иногда инспектору (то есть старшему инспектору в отставке) "становится совсем уж плохо".
Формально у Глебски, как и у почти всех героев повести, все хорошо. Но инспектор не теряет из виду звезд, не бросает мыслей о них. Мучается, но думает. И — единственный – оставляет слабую надежду, что когда-нибудь (пусть в очень далеком будущем) люди увидят "встречу двух миров".


философ
Ссылка на сообщение 20 мая 2020 г. 19:05  
цитировать   |    [  ] 
Владислав Гончаров
ИНТЕРПРЕССКОН-99: КОНВЕНТ В ЭПОХУ КРИЗИСА

КОНВЕНТЫ ФАНТАСТИКИ
© В. Гончаров, 1999
Анизотропное шоссе (СПб.).- 1999.- июнь.- ( 6).- С. 12-13.
Пер. в эл. вид Ю. Зубакин, 2002
Многократные переносы "Странника" не могли не заронить подозрение, что с "Итерпрессконом" тоже не все будет ладно. Но в марте оргкомитет в лице А.В. Сидоровича официально заявил, что мероприятие, как обычно, состоится в начале мая на старом месте — в пансионате Министерства обороны "Разлив". Был назван и оргвзнос — 70 у.е. Что, даже с учетом инфляции, оказалось едва ли не меньше, чем прошлогодние 180 баксов Правда, ради этого пришлось слегка пожертвовать продолжительностью мероприятия. В этом году конвент официально продолжался всего три дня — точнее, четыре дня и три ночи, с утра четвертого мая до вечера седьмого.
С прошлого года пансионат подвергся заметным реформам. По слухам, с должности главного руководителя заведения был снят прежний армейский полковник н на его место назначен полковник медицинский. Выразилось это в подкрашенных стенах, заново оштукатуренных потолках и обновленных научно-популярных стендах в фойе, а также появившихся на каждом этаже огромных вывесках с указанием номера медицинского отделения. Временами это наводило на непроизвольные ассоциации с палатой номер шесть. Заодно куда-то исчезли знаменитые бурятские прапорщицы, да и вообще количество постороннего отдыхающего народа сильно подсократилось.
Несмотря на ужатый до минимума оргвзнос, участников конвента все равно оказалось меньше, чем в прошлом году. Видимо, финансовое положение отечественной фантастики оставляет желать лучшего. По крайней мере, Сергей Лукьяненко, год назад грозившийся устроить банкет за свой счет, на заинтересованное напоминание об этом виновато развел руками н сослался на дефолт. Хотя не исключено, что отсутствие ряда заметных фигур (например, представителей московских издательств АСТ и ЭКСМО, а также лично Лазарчука с Успенским) вызвано проведенным только в январе "Странником" — многие решили, что ездить в Питер раз в четыре месяца слишком большая роскошь. Не приехали также Олди с Валентиновым, сославшись на то, что заканчивают очередной роман. Всего зарегистрированных гостей набралось около сотни. На торжественном вручении призов 5 мая (официальный открытый день) присутствовало чуть более двухсот человек — в зале, рассчитанном на 250 мест, оставалось еще немало свободных кресел. Вручение призов особых неожиданностей не принесло — стоит отметить разве что эффектный "дуплет" Евгения Лукина по крупной форме, когда Борис Натанович лучшим романом года назвал "Зону Справедливости", а народ дружно проголосовал за "Катали мы ваше Солнце".
Перейдя вслед за Сергеем Лукьяненко в режим жесткой экономии, оргкомитет также решил пожертвовать банкетом. Что поделаешь — у спонсоров тоже дефолт. Впрочем, отсутствие официальной пьянки на качестве остальных мероприятии не слишком сказалось — разве что на следующее утро к завтраку проснулось гораздо больше людей. Зато вместо банкета было устроено иное мероприятие — в лесочке на берегу Финского залива (точнее, на краю примыкающего к заливу болота) было проведено торжественное открытие памятника творчеству братьев Стругацких с полагающимся но случаю пикничком. Памятник представлял собой вмурованный в цементное основание огромный семигранный болт — под семигранную гайку. На одной из граней шляпки была помешена гравированная табличка с подходящей но случаю цитатой из Стругацких.
Семинары от перехода "Интерпресскона" в "экономический класс" почти не пострадали. Разве что проводились они на этот раз не на девятом этаже, в конференц-зале с видами на залив и Разлив, а в большом актовом зале. Лица на трибуне были традиционные — Николай Романецкий с докладом "Пронзающая сердца" (о новой романтической ветви в современной отечественной фантастике) и Святослав Логинов с объяснением, почему он не участвует и не будет участвовать в программе "Время учеников".
К сожалению, ничего не припас Переслегин — видимо, выложившись на "Страннике" и семинаре Бориса Стругацкого. Зато по завершении докладов было устроено очередное обсуждение правил составления номинационных списков и условий голосования но ним. В течении нескольких часов два десятка сознательных фэнов (остальные благоразумно сбежали), поддавшихся на провокацию коварного диссидента Флейшмана, честно вели дебаты, выдвигали предложения и аккуратно голосовали по каждому из предложенных вариантов. Причем если бы на голосование было кем-нибудь было поставлено предложение оставить все обсуждаемые вопросы на усмотрение оргкомитета и лично Сидоровича, я уверен — большинство бы с радостью проголосовало "за". Но этого не произошло, и люди упорно продолжали убивать драгоценное время. Вот она, вся мерзость демократии и парламентаризма!
Ограничения демократии свалились оттуда, откуда их совершенно не ждали. В самый последний момент перед конвентом оргкомитет решил выдавать бюллетени для голосования по премии "Интерпресскон" только зарегистрированным участникам конвента. Тем же, кто не платил оргвзноса, но желал проголосовать, предлагалось выложить за пакет бюллетеней ни много ни мало 100 рублей. Достоверно известно, что один желающий заплатить деньги даже нашелся. Наверное, решение в чем-то справедливое — по крайней мере, оргкомитет имел на него полное право. Только вот предупреждать о таких вещах стоило бы все-таки заранее. А то ведь решение было принято буквально на ходу, информация же о нем просочилась лишь в виде неопределенного слуха и даже из членов opгкомитета в курсе оказались не все.
Зато в этом году состоялся концерт, коего не было на прошлом "Интерпрессе". Причем стараниями Андрея Николаева (Легостаева) па сцену удалось вытащить абсолютно всех — уникальный случай в истории "Интерпресскона"! К примеру, я впервые в жизни услышал Вячеслава Рыбакова и Сергея Битюцкого. А еще были Евгений Лукин, Сергей Бережной, Юлий Буркин, Воха Васильев и немножко Михаила Якубовского.
В общем, кроме концерта и болта, особыми изысками конвент не блеснул. Хотя в целом впечатление осталось неплохое — несмотря на слегка сокращенную программу. Правда, трех дней для общения явно не хватило, да и людей съехалось маловато.
Может быть, в следующем году наша фантастика все же поднимет голову?


философ
Ссылка на сообщение 21 мая 2020 г. 20:00  
цитировать   |    [  ] 
П О H Е Д Е Л Ь H И К          1
Абакан 17.06.1990

Я изначально относился к целям и задачам гpуппы "Людены" с пониманием и сочувствием, но никогда не скpывал от них своего скептицизма относительно их шансов на успех.
М.Каммеpеp

Уважаемые людены и люденки! В целях пpиpоды обузданья, а также в целях pассеять неученья тьму, а точнее, по пpичине хоpошего настpоения и душевного к вам отношения пpедлагаю выпускать такой небольшой, камеpный капустничек, в коем делиться дpуг с дpугом мелкими находками и абсолютно несеpьезными сентенциями. В отличие от "АБС-паноpамы" сей листок, каковой я пpедлагаю назвать "Понедельником" (что не отменяет, впpочем, вашего пpава пpедложить для него дpугое название), не пpетендует на полноту и глубину, и пpедназначен для узкого семейного кpуга люденов. С вашего позволения я бы включал сюда отpывки из ваших писем, а также любую инфоpмацию, коей вы пожелаете поделиться. Пpинимаются любые пpедложения по офоpмлению, pубpикам, содеpжанию. Пpавда, пpизываю вас быть лаконичными. Техническое исполнение беpу на себя. Пеpвый выпуск, уж не обессудьте, таков, какой выпекся.
Владимиp Боpисов

От людена слышу

Это я, новоиспеченный люден Сеpгей Лифанов из Hижнего (Hовгоpода). Hу тот самый котоpый, помнишь, в пеpеpыве одного из заседаний гpуппы на кpыльце Вадимова коттеджа не дал тебе покуpить махоpки, а все пpиставал со своим "Беломоpом"... [Вынужден категоpически и пpинципиально ("не могу поступаться пpинципами") заявить, что "Беломоpом" меня означенный люден не угощал, видимо, по пpичине отсутствия. Какие-то овальные сигаpеты у него были, этот факт отpицать я не могу. Hо все pавно спасибо. А вообще-то он пpислал попpавки и уточнения к "Именам собственным" и паpочку из них я позволю себе здесь пpивести с собственным комментаpием. – В.Б.]
АЛЕКСАHДРОВ КИРИЛЛ. И по "...Эpдени" по жуpнальному ЖВМ я бы не взялся назвать А.К. pуководителем КОМКОHа (а по моим данным в это вpемя главой Большого КК был еще Гоpбовский). Думаю, pазумнее было бы сфоpмулиpовать так: "Один из pуководителей КОМКОHа..." и далее как у тебя. (И еще о А.К. Хочу поделиться своими мыслями о возможном пpоисхождении этого имени. Вpяд ли я буду оpигинален, но все-таки отмечу сходство А.К. с Киpиллом Андpеевым, одним из основателей "Альманаха HФ", pедактоpом и кpитиком, pаботавшим, видимо, с АH в "ДЛ". Как ты считаешь, а?..)
АРHАУТОВ. Ты знаешь, он, по-моему, н космонавт, а ученый-планетолог. Аpгумент только один: А. назначен HАЧАЛЬHИКОМ экспедиции (типично научная должность), а КАПИТАHОМ – Быков. Hадеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? Это как в "спецpейсе-17": Юpковский – начальник pейса, Быков – капитан. А Юpковский-то – не космонавт. (И снова сходство фамилий: АРHАУТОВ – АРЦЕУЛОВ; художник-фантаст, в 50-60-х pаботал в "ТМ", иллюстpиpовал пеpвое издание "Туманности Андpомеды").
[Comment: С попpавками по существу согласен, спасибо, а вот данная этимология этих фамилий мне лично не кажется убедительной. Андpеева звали Киpилл Константинович, почему же он стал Александpовым? Созвучие фамилий Аpнаутов и Аpцеулов (или, к пpимеpу, Аpцутанов) – тоже довольно шаткий аpгумент. В одном из интеpвью АБС говоpилось о пpоисхождении фамилии Абалкин; якобы автоpы остановили свой выбоp на ней, узpев ее на газетной стpанице. Скоpее всего, именно упоминание об академике Л.И.Абалкине попалось на глаза Стpугацким. Во всяком случае, у меня эта фамилия до ЖВМ четко ассоцииpовалась с жуpналом "Знание – сила", в pедколлегию котоpого Леонид Иванович давно входит... – В.Б.]

Задачи pыжебоpодого интеллектуального пиpата

– Г-голубчики, – сказал Федоp Симеонович озадаченно, pазобpавшись в почеpках. – Это же п-пpоблема Бен Б-бецалеля. К-калиостpо же доказал, что она н-не имеет p-pешения.

Это скоpее не задача, а вопpос (надеюсь, вполне pазpешимый): что нам известно о pедактоpской деятельности Аpкадия Hатановича? Кто может сообщить, какие книги он pедактиpовал? В моей библиотечке есть как минимум четыpе книги, в выходных данных котоpых АHС упоминается (пpавда, в одной есть явная опечатка). А какие книги pецензиpовали Стpугацкие? Я имею в виду те случаи, когда имя pецензента указывалось в книжке. Ответы пpинимаются в любом количестве.
И паpа вопpосов на засыпку, то есть на связи твоpчества Стpугацких с дpугими автоpами:
Кто такой Александp Руматов и чем он знаменит?
В сценаpии "День затмения" Малянов на слова Вечеpовского "Ты – одиночный боец, на котоpого пpет танковая аpмия" отвечает:
– Клопа танком не pаздавишь.
У кого есть сообpажения по поводу: кого цитиpует Малянов?
Если по поводу клопа у меня есть мысль (и я ее думаю), то pяд цитат тpебует вашей помощи:
# 5. – С. 92: "Стаpый бpодяга в Аддис-Абебе, покоpивший многие племена..." – Лидочка утвеpждает, что Малянов читал ей эти стихи над моpем. – Гумилев?
# 5. – С. 93: Дети и книги делаются из одного матеpиала. – Малянов не помнит, Бальзак это или Флобеp. Я тоже где-то что-то слышал, но не помню...
# 8. – С. 86: "...Тpевоги нашей позади!.. – ...солнце снова лето возвестило!.. вот и я!.." – это поет Глухов. Откуда?
И не могли бы вы pазъяснить мне еще несколько теpминов, встpетившихся в "Дне затмения":
# 6. – С. 91: Кто такие туги-душители?
# 7. – С. 91: Что значит: "мишленовские шины"? И "тpидцать втоpая" "Волга" – это pеальная модель? Я в этом напpавлении плохо pазвит...
# 7. – С. 91: Хоpошо уpавновешенный "бpиаp" – видимо, это тип куpительной тpубки, но что значит: уpавновешенный?
# 8. – С. 87: Как вы думаете, для чего можно использовать феддинги?

Ле вин этиpе иль фо ле буаp

Фаpфуpкис что-то неpазбоpчиво пpопищал, и Хлебовводов тотчас подхватился.
– Это чья же нынче теppитоpия? – обpатился он к Выбегалле.

Петp ФУГЛЕВИЧ

Фpагмент большего целого

Hесмотpя на pазнообpазие фоpм, книги Стpугацких посвящены нескольким основным темам и небанальным философским пpоблемам. Одной из главных является тема контакта, исследуемая с pазных стоpон: от контакта пpогpессоpов КОМКОHа с гуманоидными цивилизациями, чеpез гpотескный пеpевеpтыш ситуации в "Жуке в муpавейнике", контакты с негуманоидами в "Малыше" и Голованами, к косвенным контактам с неизвестными, котоpые устpоили пикник на обочине, наконец, со Стpанниками, о котоpых даже неизвестно, существуют они или нет. В последней изданной у нас коpоткой повести, написанной семь лет назад, Стpугацкие дошли до пpедела: паpтнеpом в контакте у них стала Вселенная. Главной пpоблемой повести является неоднокpатно задававшийся автоpами вопpос о смысле, цене и гpаницах познания и пpогpесса вообще. Так же, как и у дpугих гигантов HФ, новая повесть является фpагментом мозаики, котоpый, несмотpя на многоцветность, лишь вместе с остальными частями создает полный и захватывающий обpаз.
Модель гомеостатической по отношению к энтpопии и инфоpмации Вселенной соответствует лемовскому "закону Доньды" и концепции Вселенной как Игpы. Hесколько ученых, котоpые своими исследованиями вызвали действие неизвестного pанее закона пpиpоды, становятся ядpом кpисталлизации событий, котоpые в категоpиях понятий, действующих ныне, являются чудесами. По неведомым пpичинам исследования ученых пpедставляют угpозу для pавновесия вселенной. Так же, как и в "Пикнике", Стpугацкие для пеpедачи своих pазмышлений описывают один пpимеp, не инфоpмиpуя о возможных дpугих. Если действительно затpуднительное положение ученых является pезультатом "новых" законов физики, то в соответствии с известной нам сейчас теоpией pегулиpования (а можно пpедположить, что ее пpинципы являются гpаничным случаем более общих законов, действие котоpых зpимо пpедстает в повести) pеакция системы должна быть пpопоpциональна возбуждающему воздействию. Может быть, Hьютона, как более опасного для баланса Вселенной, блохи кусали больше, чем дpугих ученых, потому что Пpиpода таким мягким способом пыталась отвлечь его внимание от pаботы. Может быть, откpытия Эйнштейна стоили жизни какой-нибудь цивилизации в дpугой галактике. Может быть, в ту самую минуту, когда ученые в Ленингpаде пытаются понять, что с ними пpоисходит, в Лос-Аламосе выдающийся физик погибает пpи невыясненных обстоятельствах. Для Пpиpоды важно pавнодействие энтpопии, или хаоса, и инфоpмации, или знания во всей вселенной. Это pавнодействие должно оставаться постоянным, но локальные отклонения от ноpмы, или по нашей теpминологии – чудеса, – не только допустимы, но даже необходимы.
Ученые в повести (стоит вспомнить, что двое из них: востоковед и астpоном, имеют специальности, соответствующие обpазованию Стpугацких) больше заняты выяснением того, чем чpеват для них лично этот новоявленный закон пpиpоды, нежели философскими аспектами такого положения вещей. Автоpов уpовня Стpугацких нельзя заподозpить в неумении логически мыслить. Видимо, сознательным пpиемом является то, что единственный, кто пpодумал все случившееся, – Вечеpовский, – высказав главную гипотезу, не добавляет к ней ничего существенного. Он даже не объясняет, на чем основана его спокойная веpа в то, что он выживет. Почему Пpиpода "сама по себе" обеpегала бы отдельную человеческую жизнь? Почему она щадила бы галактику, котоpые угpожают самому святому из святых – закону pавновесия?
Hовая книга Стpугацких показывает, что как и Лем, они созpевают вместе со своими пpоизведениями, быстpо обгоняя своих читателей. Чтобы понять, о чем ведут pечь автоpы, нужно по кpайней меpе знать, что такое энтpопия и гомеостаз. Я встpечался с мнением, что книга скучна, потому что в ней ничего не пpоисходит, только какие-то типы тpеплются без пеpеpыва. Hе pазделяю этого мнения. Лично я массажу мозгов пpедпочитаю его гимнастику.
P.S. Геpой книги в одном месте напевает песню Владимиpа Высоцкого. Высоцкий пел о поэтах, котоpые кончили жизнь молодыми и тpагически. Может быть, великие своим искусством также наpушают Гомеостаз Вселенной?

Fikcje. – 1984. – # 18. – S. 21-22.


философ
Ссылка на сообщение 22 мая 2020 г. 18:44  
цитировать   |    [  ] 
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       12

Абакан 01.10.1990


Ответы:

4. Ю. Ф.: Клопа танком не раздавишь – народное.

4. Г. Г.: Насчет клопов и танков. Сразу по прочтению данного отрывка я вспомнил детскую народную пародию на "Из-за острова на стрежень". Цитирую:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Шестьдесят четыре вши.
Их и ТАНКОМ НЕ РАЗДАВИШЬ,
Их и бомбой не взорвешь,
А ногтем чуть-чуть надавишь
И костей не соберешь.
В пользу этой цитаты говорит широкое использование АБС городского фольклора в осовремененных вещах (вспомни гогочущую Сельму Нагель: "В крынку не лезет!").
[Народ любит мясо, кто с этим будет спорить, а также бифштексы с кровью. Это мне абсолютно ясно. И все же у меня была другая версия относительно клопов. Увы, я не смог найти в моих архивах точное подтверждение своим догадкам. Поэтому прошу поверить на слово, а может быть, кто-то из люденов сможет это подтвердить документально. Дело в том, что как-то, кажется, в журнале "Юный техник" или "Наука и жизнь" (но точно не помню) мне встретилась подборка "Из записных книжек Л.Лагина". И там была точно такая мысль: "Клопа танком не раздавишь". Помню, я даже выписал ее на отдельный листок, но листка этого также не найду. Помню также, что в некрологе Л.Лагина АНС назвал его своим учителем в литературе. Понимаю, что прямой связи тут быть не может, но все-таки свою версию обнародую. – В.Б.]


философ
Ссылка на сообщение 22 мая 2020 г. 18:46  
цитировать   |    [  ] 
ПО H Е Д Е Л Ь H И К          4

Абакан 18.08.1990


…. Как говоpится, много званных, но мало избpанных. Кстати, насчет избpанных , элиты, люденов и пp. Тут товаpищ Гоpнов, обожаемый нами коpоль желтой фэнпpессы, пpислал мне эпистолу, в коей, во-пеpвых, запpосил у меня pазъяснений, какое имеет отношение некто Баppи Стpугац, один из сценаpистов демонстpиpуемой ныне амеpиканской комедии "Замужем за мафией", к Б.H.Стpугацкому, ибо "омский фэндом наполнен слухами", а во-втоpых... Впpочем, цитиpую:
"Кстати, тебе не кажется, что ваша масонская ложа "стpугацковедов" называется немножко нескpомно – "людены"? Обидно как-то за остальной малогpамотный фэндом. Hазвались бы понейтpальнее – какими-нибудь "сталкеpами", что ли. Тоже вpоде "впеpедиидущие".
Впpочем, хоть гоpшками обзывайтесь, мы вас все pавно любим. Если не ошибаюсь, именно это хотел сказать пьяный Боpя на одном из ваших заседаний."
Любят нас, ясно? "Hаpод любит тебя, доpогой Леонид Ильич...". Hу, с сионистами у нас в фэндоме давно все путем – достаточно поглядеть на наш Всесоюзный Совет любого созыва. (О, pусская "Память"!..). А тапеpича и масоны объявились. Так что все в поpядке – ноpмальный социум. Осталось Компаpтию фэндома создать...
Я ему, натуpально, ответил, что по этому поводу думаю. Hеча хоpошее название пинать.
[Я, натуpально, тоже послал телепатему в адpес Гоpнова, но хочу пpивесть здесь несколько слов из письма Светы Бондаpенко, котоpые, думаю, выpажают мысли многих из нас:
Знаешь, ведь у меня тоже такая мысль постоянно пpисутствовала (еще до знакомства со всеми вами): "А кому это нужно?"... Сколько дел я начинала и бpосала! И хотелось делать, а вот для кого? Только для себя? Вообще было отpадно узнать, что все мои идеи уже кому-то пpиходили в голову. Ведь все мое непосpедственное окpужение (даже те, кто очень любит Стpугацких) это все называло лишним, ненужным и т.п... Единственное обидно – слишком поздно я на вас вышла. Сколько было бы уже сделано!
А ведь пpавда, моны шеpы, наше объединение внесло что-то новое и чистое в нашу паскудную жизнь, так чего мы тепеpь будем на кого-то оглядываться... – В.Б.]


авторитет
Ссылка на сообщение 23 мая 2020 г. 14:15  
цитировать   |    [  ] 
Исследование Павла о произведении Стругацких Отель у погибшего альпиниста читается с огромным интересом (чувствуется что при работе над исследованием автор проделал очень большую исследовательскую работу).   Выводы Павел порой делает на основе своих рассуждений достаточно парадоксальные — но от этого его исследование становятся еще более интересным. Я думаю любой любитель Стругацких найдет в этой работе об Отеле у погибшего альпиниста очень много для себя нового и интересного (интересен именно своеобразный — очень необычный взгляд на творчество Стругацких).


философ
Ссылка на сообщение 23 мая 2020 г. 18:16  
цитировать   |    [  ] 
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К           10

Абакан 17.09.1990

Девяносто процентов люденов совершенно не интересуются судьбами человечества и вообще человечеством.
Д.Логовенко

Главная задача люденов в отношении человечества, оказывается, стоять на страже (так сказать, "над пропастью во ржи").
Т.Глумов


Ответы:

1. А. К.: О редактуре. АНС редактировал еще "Мир приключений" # 7.

Наиболее типичная модель отношения людена к человеку – это отношение многоопытного и очень занятого взрослого к симпатичному, но донельзя докучному малышу.
Д.Логовенко

1. А.Ч.: В отсутствие Бережного (который сейчас в Москве) получил адресованное ему письмо с первыми тремя выпусками "Понедельника". Естественно, внимательно ознакомился. Короче – хотя я и не принадлежу непосредственно к "люденам" и вряд ли буду (непосредственно) когда-либо принадлежать (мой удел, как у Каммерера – наблюдать со стороны), хочу все же вмешаться в завязавшуюся дискуссию относительно редакторской деятельности Аркадия Натановича и высказать некоторые свои соображения.
Во-первых, первую книгу Севера Гансовского "Шаги в неизвестное" редактировал именно АНС. Это подтверждается не только указанием его фамилии в выходных данных книги, но и личным свидетельством Севера Феликсовича. К сожалению, не могу подкрепить это утверждение текстом, потому что кассеты с записью интервью, взятого у него мною и Р.Арбитманом 1.08.87, зажал Роман, а распечатки я не делал. Возможно, распечатку делал Арбитман. Помимо рассказа о том, как Гансовский познакомился с АНС, принеся свою первую НФ рукопись в Детгиз, в этой беседе имеется еще немало интересной информации – о деятельности "кружка фантастов" в 60-х годах, в который входили АНС, Гансовский, Клюева, Жемайтис, Полещук и другие, о том, как Гансовский иллюстрировал "байкальскую" публикацию "Улитки на склоне" и т.д. В общем, все справки – у Романа.
Во-вторых, книгу Н.Томана "Говорит Космос!.." Стругацкий тоже редактировал. Утверждаю это не только на основании упоминания его фамилии в выходных данных книги, но и на основании слов самого Аркадия Натановича. В свое время (4.08.87) я взял у него небезызвестное "ругательское" интервью, фрагменты из которого публиковались в разных газетах, а полный текст имеется только у меня и, само собой, Арбитмана. В печатавшиеся тексты не вошел, в частности, следующий фрагмент:
А.Ч.: – ...Аркадий Натанович, я буквально на днях беседовал с Гансовским, и он рассказал, как вы вели его первую книгу, как все это получилось. Может, вы скажете... Вы – человек, начинавший свою работу редактором... ну, не начинавший, но, по крайней мере, на первых этапах у вас это было. Как у вас эта работа проходила?
А.С.: – Хорошо проходила. Я, знаете ли, душой не кривил. Северу Гансовскому помог, Лукодьянову и Войскунскому помог – с "Экипажем "Меконга", Емцеву и Парнову помогал всегда. И всякое дерьмо всегда, как только мог, тормозил.
А.Ч.: – Правда, там была одна книжка, Николая Томана. Не лучшая...
А.С.: – Не лучшая, конечно, но Томана я любил не за это. Он был замечательным, очень хорошим организатором в Союзе писателей. Таких людей у нас сейчас там нет. Ну а то, что он фантастику не понимал и не знал, как с ней работать, то... мало ли с кем это бывает... И не намного-то он и затормозил развитие фантастики – всего одна книжка и вышла. Ничего страшного от этого не произошло. Вот... А вот там такие вот пудовые рукописи, через ЦК шли, с жалобами. От этих приходилось отбиваться. Господи, да по сравнению с этими самыми графоманами Казанцев и Немцов – они выглядят Львами Толстыми прямо. Вы представить не можете, что тогда на грани издания уже было, когда я туда пришел. Такие вот... (показывает пальцами объем рукописей).
А.Ч.: – Вы пришли в Детгиз в конце 50-х годов?
А.С.: – Нет, нет... Да, в конце 50-х годов. В пятьдесят девятом я ушел из Госиздата. Да, где-то в пятьдесят девятом году. И вот с шестидесятого по шестьдесят четвертый...
А.Ч.: – А потом другие дела появились?
А.С.: – Да, потом нас, значит, приняли в Союз писателей, и уже не нужно было пугаться каждого звонка участкового...
(Расшифровано дословно с магнитной записи).
Ну и потом, господа «Людены», если уж вы интересуетесь любыми мелочами, связанными с именами Стругацких, то советую поинтересоваться деятельностью переводчика с английского языка С.Бережкова, а также примыкающих к нему С.Победина и С.Витина. Имею основания полагать, что это псевдоним братьев, занявшихся переводами во 2-й половине 60-х годов от полной финансовой безнадеги. Это, в частности, переводы таких вещей, как "Саргассы в космосе" Эндрю Нортон, "Экспедиция "Тяготение" и "Огненный цикл" Хола Клемента, возможно, еще каких-то произведений. Последняя по времени публикация перевода С.Бережкова – это перевод рассказа Джерома Биксби "Мы живем хорошо!" в сборнике "Те, кто уходит из Омеласа" (М., Известия, 1990 – Б-ка журн. "Иностр. лит-ра"). Происхождение псевдонима я связываю с тем, что в то время Аркадий Натанович жил в Москве на Бережковской набережной, а уж на проспект Вернадского переехал позже.
[Видимо, стоит здесь заметить, что С.Бережков переводил также и с японского, что псевдонимы Стругацких-переводчиков были раскрыты в библиографическом указателе: Русские советские писатели-прозаики. – Т. 7 (дополнительный). – Ч. 2. – М.: Книга, 1972. – С. 334; что в библиографии А.Керзина специальный раздел переводов АБС содержит и все переводы, опубликованные под псевдонимами...
Причем этимология псевдонима С.Победин также достаточно прозрачна: Б.Н. и поныне проживает на ул. Победы. Что же касается С.Витина, то вот что писал сам автор: "Связь между С.Побединым и С.Витиным очень простая. Один из переводчиков жил на Бережковской набережной, другой – на улице Победы. Так появились С.Бережков и С.Победин. Однако, С.Победин появился по воле С.Бережкова. Сам С.Победин хотел замаскировать себя похитрее и, главное, посмешнее. Например: Победа – Виктория – Виктор – Витя. Отсюда – С.Витин".
Это все, конечно, хорошо и понятно. Но кто мне объяснит, откуда взялся С.Ярославцев?!.. – В.Б.]

1. Ю.Ф.: Еще о редакторской деятельности.
АНС редактировал Казанцева. Речь идет о книге "Внуки Марса". Он нам достаточно подробно об этом рассказывал. Когда он привез Казанцеву замечания по первой главе, тот потребовал их убрать и посылать текст в набор. Редакция уступила. Получается, что АНС эту книгу не редактировал, хотя фамилия его стоит. Но вот что интересно, он редактировал МП, # 7, а там также есть "Внуки Марса". Интересно, правил он текст или повторилась та же история? Надо сравнить тексты.
Кроме того, он практически переписал "В дебрях времени" Г.Чижевского.


философ
Ссылка на сообщение 24 мая 2020 г. 18:18  
цитировать   |    [  ] 
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       13

Абакан 08.10.1990


От мэтра слышу

Борис Стругацкий: Я с особенным интересом прочитал исследование Вадима Казакова по поводу расхождений канонического текста ХС с текстом из "Невы". Не могу не признаться: хотя изменения и были произведены под (мягким) давлением редакции, однако, произведены они были все-таки АВТОРАМИ, а потому не все привели к ухудшению текста (что отмечает и сам исследователь!). Заодно о классификации "дописы", "жописы" и т.д. Она достаточно распространена в писательских кругах. Кто придумал ее, я не знаю, но услышал я ее впервые из уст незабвенного Ильи Иосифовича Варшавского. Так вот: ДОПИСЫ – это ДОчери ПИсателей; ЖОПИСЫ – это ЖЕны ПИсателей; есть еще МУДОПИСЫ – МУжья ДОчерей ПИсателей, а также НЕПИСЫ – НЕпосредственно ПИсатели...
У вас там, я вижу, развернулась целая дискуссия насчет тугов-душителей. Не ломайте перья зря: мы впервые узнали о них ВСЕ из блистательного романа ныне забытого блистательного писателя Луи Жаколио. Роман так и назывался – "Туги – душители". (Я не исключаю, впрочем, что это был роман другого столь же блистательного и столь же забытого писателя – Луи Буссенара. У нашего соседа по лестничной площадке валялись разрозненные тома из Сойкинских полных собраний сочинений этих авторов).
Чрезвычайно интересно было узнать об отношении Юрия Домбровского к нашим вещам! Однако, сомневаюсь я, что речь там идет о "Тройке". Не помню я что-то, чтобы давали мы "Тройку" в "Новый мир". "Гадкие лебеди" давали, "Улитку", кажется, давали, "Трудно быть богом", а вот "Тройку"... Не помню, не помню.
Теперь ответы на ваши вопросы:
– Ничего ни в каких журналах мы печатать в 91 году не планируем.
– После Лазарчука в серии НФ (Новая Фантастика) должен идти Михаил Веллер, за ним Борис Штерн, а следом – супруги Лукины. Таков наш примар, значить...


философ
Ссылка на сообщение 24 мая 2020 г. 18:19  
цитировать   |    [  ] 
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       15

Абакан 22.10.1990


От людена слышу

Г. Г.: И вот еще пара слов. Прочитав твою открытку, я зажегся идеей справочника терминов и фамилий АБС. Но, прочитав "Понедельники" (1-3), я сильно разуверился в своих силах. Мада-а-ам! Не ожидал я от любителей такого высочайшего уровня работы. Но это даже интересней. Если не возражаешь, то я побуду покамест люденом-стажером, подкатывая иногда пару дерзких мыслишек. Например:
Кирилл Александров. По-моему, он сразу же намечался АБС на пост председателя ВС. Почему? Вспомни, кто был президентом АН СССР в 1978 году. Господин академик Александров. Кто был первый его заместитель? Господин академик Кириллин. Вполне возможно, что это натяжка, но все же...

А. Д.: Сейчас нет времени подробно разбирать все, о чем писалось в "Понедельниках" (все-таки надеюсь, что время когда-нибудь появится). Но в 12-м увидел восторги Калашникова по поводу того, что у Кабакова тоже генералиссимус Семенов, а у АБС тоже Семенов упоминался. Ну и делается вывод о влиянии братьев на творчество Кабакова и всю литературу в целом. Но дело в том, что Семенов – это довольно известный псевдоним Сталина. Во время войны многие документы так и шли за подписью "Семенов". В Москве даже были кривотолки, когда, борясь с культом, переименовали станцию метро "Сталинскую" в "Семеновскую". [Позволю себе заметить, что не умаляя значения соображений, высказанных Александром (у него и еще есть по этому поводу соображения, и предполагаю, что и в дальнейшем будут), соглашаясь с его критикой и поощряя таковую в будущем, хочу все же заметить, что мне представляются в целом весьма необходимыми диалоги и монологи подобного рода. Тут есть одна интересная деталь: даже когда гипотеза совершенно умозрительна и сомнительна, она позволяет предположить, какую реакцию, какие ассоциации могут возникнуть у читателей книг Стругацких. Учитывая и малую образованность, и не слишком высокую культуру. А потому я заранее приношу извинения тем, кому подобные размышлизмы коробят душу. Грешен, у меня тоже есть завиральные идеи, и вы их еще увидите. – В.Б.]
Ну, и раз все равно пишу, то мои мысли по поводу псевдонима С.Ярославцев. По-моему, это намек на А.Казанцева. В Москве есть Казанский вокзал, а рядом с ним Ярославский. Инициал "С" – это от имени Саша. Есть намеки и в тексте. От профессора Ай-Хохо требовали "...согласия на разработку совершенно бредовой идеи. Насколько он помнит, смысл этой затеи сводился к теоретическому обоснованию цепных ядерных реакций в планетарных масштабах" (С. 134). Это уж точно намек на Александра Петровича. [Такую же версию высказывает и Сергей Лифанов. – В.Б.]
А обратил ли кто внимание, что в печально известном сборнике "В мире фантастики" (М., МГ, 1989) напечатана статья И.А.Ефремова "Наука и научная фантастика", в которой дается классификация "нечистой" фантастики. Ефремов говорит о трех прозвищах такой литературы. 1) "БЕМ"-литература ("Bug and Monster") ["постоянное присутствие чудовищ или гигантских насекомых, вторгающихся на Землю из Космоса или встречающих астронавтов на планетах иных звезд" – это же "Экспедиция в преисподнюю", не правда ли?] 2) "ЭмЭс" ("Mad Scientist") [это же Мээс – мерзкий старикашка!] 3) "Ю.Л." ("Upheaval Literature") [А это Двуглавый Юл!] – [Не знаю, как вам, а мне очень понравились эти несколько строчек! – В.Б.]

!


философ
Ссылка на сообщение 25 мая 2020 г. 16:32  
цитировать   |    [  ] 
Алексей и Кори Паншин
Мир За Холмом
Научная фантастика и путешествие в неведомое
Перевод с английского Павла Полякова
ГЛАВА 3
НОВЫЕ ПРОМЕТЕИ
Первой после Уолпола золотую середину между невероятным и достоверным отыскала Мэри Шелли. Она разрешила проблему, оказавшуюся не по силам ни Уолполу, ни любому другому писателю восемнадцатого века. В своём романе «Франкенштейн», или «Современный Прометей» (1818 г.), который Шелли начала писать, когда ей не исполнилось и девятнадцати лет, юная писательница придумала новую аргументацию. Аргументацию, которая позволила соединить невероятное с достоверным в рамках современной западной цивилизации.
Вот какая идея осенила Мэри Шелли: неведомое есть потенциальный результат научного творчества. Уолполу эта мысль никогда не пришла бы в голову, но со времени выхода в свет повести «Замок Отранто» прошло уже пятьдесят лет. Жизнь быстро менялась. И в этом меняющемся мире новая идея , предложенная Мэри Шелли сразу пришлась ко двору.
Ибо наступал самый подходящий момент для выдвижения и претворения в жизнь новых идей.
...Роман «Франкенштейн» был написан летом 1816 года, когда Мэри вместе с Шелли и Клер жила в Швейцарии, неподалёку от Женевы.
...Первым толчком к написанию «Франкенштейна» послужил один из разговоров Байрона с Шелли.
«Лорд Байрон и Шелли часто и подолгу беседовали, а я была их прилежным, но почти безмолвным слушателем. Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда–нибудь открыть его и воспроизвести. Они говорили об опытах доктора Дарвина (я не имею здесь в виду того, что доктор действительно сделал или уверял, что сделал, но то, что об этом тогда говорилось, ибо только это относится к моей теме), он будто бы хранил в пробирке кусок вермишели, пока тот каким-то образом не обрел способность двигаться. Решили, что оживление материи пойдёт иным путём. Быть может удастся оживить труп, явление гальванизма, казалось, позволяло на это надеятся, быть может, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь». (З.А.)
Вот оно, типичное богохульство! Обычный треп начала девятнадцатого века: пощекотать друг другу нервы, мысленно лишив Бога его привилегии на сотворение живого, и тут же перейти к болтовне об ожившей вермишели, ну словно малые дети! Упоминавшийся в разговоре Дарвин, это Эразм Дарвин – дед Чарльза Дарвина – автор написанных в 90-е годы XVIII века стихотворений о науке и эволюции. А научным явлением, также упоминавшимся в беседе, был эксперимент Луидже Гальвани, который с помощью электрического разряда заставил сокращаться мышцы у мертвой лягушки, новейшее в ту пору открытие.
Ночью после этого разговора Мэри не смогла заснуть, её мозг был захвачен видением:
«Положив голову на подушки, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение властно завладело мной, наделяя явившиеся мне картины яркостью, какой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно увидела работу особых механизмов, собирающих части человека в единое целое, и бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало неподвижно, а потом, повинуясь некой силе, подало признаки жизни и неуклюже задвигалось. Такое зрелище страшно, ибо что может быть ужаснее человеческих попыток подражать несравненным творениям Создателя? Мастер ужасается собственного успеха и в страхе бежит от своего создания. Он надеется, что зароненая им слабая искра жизни угаснет, если её предоставить самой себе, что , оживлённое лишь наполовину, снова станет мертвой материей; он засыпает в надежде, что могила науки поглотит мимолётно оживший отвратительный труп, который он счёл за вновь рожденного человека. Он спит, но что-то будит его, он открывает глаза и видит, что чудовище раздвигает занавеси у его изголовья, глядя на него желтыми водянистыми, но осмысленными глазами». (З.А., под редакцией П.Полякова.)
И снова в критической точке развития научной фантастики автора осеняет тогда, когда он не может мыслить логически. В порыве озарения Мэри совершила то, что не сумела , когда просто «старалась» что- то придумать:
«И тут меня озарила мысль, быстрая, как свет, и столь же радостная: «Придумала! То, что напугало меня, напугает и других, достаточно описать призрак, явившийся ночью к моей постели».
На следующий день я сказала, что сочинила рассказ. В тот же день я начала его словами: «Это было ненастной ноябрьской ночью», а затем записала свой ужасный сон наяву». (З.А.)
Так в порыве вдохновения, Мэри Шелли решила проблему достоверности невероятного. Именно наука способна воплотить все ужасы в жизнь. Вряд ли Мэри хотела сказать что-то большее в своей истории, но и этого было достаточно.
Мы все знаем несколько версий сочинённого Мэри романа по большому количеству экранизаций «Франкенштейна», потомкам множества театральных постановок девятнадцатого века. Но все эти «Франкенштейны» правились и перерабатывались ради большого драматического эффект или большей достоверности. И всё больше отличались от той истории, которую написала Мэри Шелли. Её роман вышел в начале девятнадцатого века и нёс на себе отпечаток этого времени.
Так как действие произведения происходит в прошлом и при чтении его у читателей возникает чувство страха, то «Франкенштейна» можно отнести к традиции готического романа. Однако этот роман ( в отличие от ряда своих экранизаций) весьма далёк от классической готики. В нём нет ни замков, ни баронов, ни помощников-горбунов, ни оков, ни темниц, ни крестьян с факелами и вилами в руках.
Действие романа Мэри Шелли «Франкенштейн» происходит в новое время, в восемнадцатом веке. В ту пору, когда уже жил Гораций Уолпол, а наука начала оказывать влияние на судьбы человечества. Главным героем романа стал не аристократ с собственным электрогенератором и хорошо оборудованной лабораторией, а Виктор Франкенштейн, обыкновенный студент химик, живущий где-то рядом с Женевой. Человек с большими способностями и непомерными амбициями.
Упорным трудом Виктор постигает секреты жизни. Он, как об этом говорили Байрон и Шелли, намерен соединить между собой составные части живого существа и вдохнуть в них жизнь. Он ворует кости из склепа, а затем оживляет их.
А мы едва ли в силах понять, каким образом всё это происходит. В романе нет ни слова об «особых механизмах», которые Мэри Шелли по её словам, видела во сне. В кульминационной сцене произведения – сцене оживления чудовища, в пятой главе, которую Мэри написала сразу после того, как её посетило вдохновение, об этом говорится весьма скупо.
«Однажды ненастной ноябрьской ночью я узрел завершение моих трудов. С мучительным волнением я собрал всё необходимое, чтобы зажечь жизнь в бесчувственном создании, лежавшем у моих ног. Был час пополуночи, дождь уныло стучал в оконное стекло, свеча почти догорела, и вот при её неверном свете я увидел, как открылись тусклые желтые глаза, существо начало дышать и судорожно подергиваться». (З.А.)
Вот и всё. А далее, как и во сне Мэри Шелли, главный герой романа приходит в ужас от творения своих рук и бежит прочь. Нам же он сообщает только:
«По вашим глазам, загоревшимися удивлением и надеждой, я вижу, что вы мой друг, жаждете узнать открытую мной тайну, этого не будет – выслушайте меня терпеливо до конца, и вы поймёте, почему на этот счёт я храню молчание». (З.А.)
В романе «Франкештейн» показано, что используемые для достижения достоверности детали сами не обязаны быть достоверными. Аргументы в пользу достоверности – потенциальной возможности неведомой науки, при помощи которой Виктор Франкенштейн оживляет своего монстра, чисто драматические. Они представлены в форме рассказа об учёбе Виктора Франкенштейна.
Мэри Шелли разрабатывала свою аргументацию достоверности с учётом обстановки начала девятнадцатого века, когда связи с прошлым ещё сохранялись, но уже намечались и изменения.
В тринадцать лет Виктор Франкенштейн успел проштудировать алхимические труды Корнелия Агриппы, Альберта Великого и Парацельса – адептов старой, сверхъестественной науки – и был потрясён их силой и возможностями. Под влиянием этих авторитетов Франкенштейн ищет эликсир жизни, пытается вызывать духов и демонов. Но у него ничего не выходит. Виктор – человек современный, и старая наука не для него.
Тогда Виктор погружается в науки современные. Их всесокрушающая сила сомнения кладет конец его попыткам овладеть старой неведомой наукой. Но она же ожесточает Виктора.
«/…/ Я чувствовал презрение к утилитарной современной науке. Иное дело, когда учёные искали секрет бессмертия и власти, то были великие, хотя и тщетные стремления. Теперь же всё обстояло иначе. Нынешний учёный, казалось, ограничивался задачей опровергнуть именно те видения, которые больше всего привлекали меня к науке. От меня требовалось сменить величественные химеры на весьма мизерную реальность». ( З. А.)
Но вот Виктор поступает в университет, и его точка зрения на науку резко меняется. На лекции по химии профессор рассказывает студентам о старинной и современной науке тем самым закладывает основы достоверных чудес неведомой науки будущего.
«Прежние преподаватели этой науки, — сказал он, — обещали невозможное, но не свершили ничего. Нынешние обещают очень мало, они знают, что превращение металлов немыслимо, а эликсир жизни – несбыточная мечта. Но именно эти учёные, которые, казалось бы, возятся в грязи и корпят над микроскопом и тигелем, именно они и совершили истинные чудеса. Они прослеживают природу в её сокровенных тайниках. Они подымаются в небеса; они узнали, как обращается в нашем теле кровь и из чего состоит воздух, которым мы дышим. Они приобрели новую и почти безграничную власть, они повелевают небесным громом, могут воспроизвести землетрясение и даже бросают вызов невидимому миру». ( З. А.)
А если наука столь могуча, сколько же чудес она способна совершить?


философ
Ссылка на сообщение 26 мая 2020 г. 18:47  
цитировать   |    [  ] 
ГЛАВА 3
НОВЫЕ ПРОМЕТЕИ    (продолжение)

Вот какие тонкие и убедительные аргументы представила Мэри Шелли. Они сначала замечательно показывают нам историческую преемственность алхимии и современной химии, а потом обе называют одним словом «наука». Они похищают огонь у старого неведомого и указывают на огромную силу современной науки.
А эта новая могущественная наука, конечно же, во многом отличается от реальной науки начала XIX века. Это наука идеальная, наука в высшем смысле этого слова, наука мифическая, наука неведомая, наука – за – наукой. Она достоверна, поскольку представлена как результат развития науки существующей, и невероятна, потому что такой науки ещё нет. Стоит нам лишь признать, что существуют некие таинственные силы, например, жизненная сила, которую наука пока не открыла, и чудовище перед нами начинает судорожно подергиваться. Иррациональное готово вернуться в мир.
Но не Виктор Франкенштейн со своими непонятными «инструментами жизни» стал подлинным «современным Прометеем», похитил огонь с небес и навлёк на себя гнев богов. За Виктором стоит его создательница. Это она навлекла на себя гнев богов, когда дрожа от страха, вернула к жизни труп иррационального. Это она, вооруженная силами супернауки, вдохнула жизнь в чудовище Франкенштейна, и потом с ужасом и очарованием смотрела, как оно чуть шевелится. Ибо такова мощь супернауки.
Мэри и Перси Шелли имели представление о силе собственной аргументации. «Франкенштей» вышел в 1818 году анонимно. Предисловие, автором которого, по словам Мэри, является Перси Шелли, было написано почти в том же всескрывающем духе, как и предисловие «Уильяма Маршаля» к повести «Замок Отранто».Тем не менее в нём говорилось:
«Явление, которое было положено в основу этой книги, д-р Дарвин и некоторые немецкие физиологи считают вполне достижимым. Я же полагаю, что эти фантазии вряд ли имеют под собой сколько-нибудь серьёзное основание. По — видимому , это просто игра воображения. Тем не менее я, как дерзко бы это ни звучало, не считаю свой роман ещё одной из множества историй ужасов. Ибо то явление, которое вызывает весь интерес к книге, свободно от явных недостатков обычных историй о призраках и чарах. К жизни его вызвало создавшееся новое положение вещей, и хотя оно вряд ли возможно как реальный факт, оно позволяет читателям развить воображение. Ибо благодаря ему человеческие страсти показаны в данной книге более глубоко и разносторонне, нежели в тех, где речь идёт об обычных взаимоотношениях между людьми, основанных на реальных событиях».
Иными словами здесь мягко и округло заявляется, что роман «Франкенштейн» основан на научной гипотезе, которую сам автор считает несостоятельной. Тем не менее эта научная иррациональность лучше всех остальных изображений призраков, чар и прочих сверхъестественных ужасов. Она лишена их недостатков, говорит автор предисловия, но умалчивает, что это за недостатки. Он просто предполагает, что наука позволяет описывать и обсуждать явление, давшее основу роману.
На самом же деле в романе Мэри Шелли имеется целый ряд ограничений. Ведь писательница обосновала в нём лишь неведомую силу. В романе нет ни неведомых существ, ни неведомых миров.
Чудовище Франкенштейна пробуждено к жизни таинственным образом с помощью неведомых сил науки-за-наукой, ей даны гораздо большие сила и выносливость, чем обыкновенному человеку. Но в самом чудовище нет ничего таинственного. Это творение супернауки не стало хозяином высших сил. Не сверхъестественным существом.
Иногда, конечно, это чудовище кажется нам суперсуществом. Когда оно мгновенно исчезает, во время жестокого шторма взбирается на почти отвесный склон или следует за несчастным Виктором по всей Европе, безжалостно убивает его невесту и брата, оставаясь при этом невидимым для всех, кроме самого Виктора.
Однако когда мы закрываем эту книгу, от таинственности чудовища ничего не остаётся Стоит ему только открыть рот и поведать свою историю, как выясняется, что перед нами очередной романтический герой, израненный несовершенным миром. Этот герой удивлён тем, как люди нерациональны и буйны, подвержены припадкам страсти и мести .Одним словом, типичный молодой человек начала девятнадцатого столетия.
Таким образом, из трёх форм неведомого Мэри Шелли сумела воссоздать лишь одну, причём самую простую – силу создания и разрушения. В «Франкенштейне» у этой сверхсилы нет ни собственного дома, ни источника, ни родного иного мира. Нет даже суперсущества, которое владело бы ею. Короче говоря , просто живая, грубая, непокорная сила сама по себе.
Ограниченность «Франкенштейна» также заключается в том, что неведомое в нём ведёт себя по-старому. Ведь Мэри Шелли желала написать – как говорят сейчас – нечто вроде «Замка Отранто» на новый лад. И в её романе новой неведомой науке – за – наукой за неимением лучшего отводится роль старого доброго призрака – дзинь-дзинь, бум-бам, дабы несчастный Виктор не смог обрести покоя.
Не стоит винить в этом Мэри Шелли. Ибо она делала шаг вперёд и показывала всем, что истории о приведениях можно сочинять на новой основе. Она создавала новую аргументацию для своего времени, такую, которую поняли бы современники. И потому в романе Мэри Шелли неведомая наука-за-наукой во всех своих проявлениях очень похожа на старое хорошо известное колдовство, усечена до границ и форм колдовских заклинаний.
Третьим основанием для ограниченности «Франкенштейна» служит слишком большой страх перед новым неведомым в романе. Для Виктора Франкенштейна всё складывается хуже некуда. Но найдись у него достаточно ума и сил, чтобы сесть и спокойно поговорить со своим созданием, они нашли бы друг в друге много общего и, скорее всего, смогли бы договориться.
Вместо этого, как только чудовище появляется на свет, Виктор испытывает к нему отвращение, пугается, прячется под кровать и тем самым восстанавливает против себя своё творение.
И это тоже не столько недостаток романа, сколько отражение умонастроений начала девятнадцатого века. Люди как в омут головой бросались в новое мировоззрение. Наука начала оказывать непосредственное влияние на жизнь. И никто не знал, чем это обернётся.


философ
Ссылка на сообщение 26 мая 2020 г. 18:49  
цитировать   |    [  ] 
Мэри Шелли попыталась вынести на свет таинственные страхи своих современников, сделать так, чтобы у них кровь застыла в жилах. Мэри пыталась осмыслить то, что чувствовала интуитивно. Толчком к её озарению послужил разговор Байрона с Шелли. В нём было более чем достаточно эпатажа и вольнодумства, но присутствовало и обещание науки завладеть силой вольнодумства, но присутствовало и обещание науки завладеть силой Создателя и пробудить жизнь в мертвом существе. Мэри сама не знала , как будет к этому относится. Это было шагом в неведомое. И её беспокойства не могли не отразиться в романе.
Но этот необъяснимый ужас — пусть совершенно необходимый для своего времени – в дальнейшем станет препятствием. На протяжении нескольких десятилетий он будет вставать на пути любых попыток расширить возможности науки-за-наукой.
«Франкенштейн» в течение почти 40 лет – вплоть до 60-х годов XIX века и появления книг Жюля Верна являлся образцом для подражания в жанре НФ. Он не был таким же странным и уникальным, как в своё время «Замок Отранто», но сорок лет никому не удавалось превзойти роман-прозрение Мэри Шелли. Так как способность оживлять трупы считалась наилучшим доказательством силы дьявольских чар, то идеи и возможности других фантастов начала девятнадцатого века оказались сильно ограничены. Их книги и писались, если так можно выразиться, по мотивам «Франкенштейна».
Как мы уже говорили, в ту пору научная фантастика не имела собственного имени и была далеко не в фаворе. Она являлась даже не видом литературы, а лишь аргументом – аргументом в пользу неведомой науки-за-наукой. Причём аргументом не слишком серьёзным, не зря же Перси Шелли в предисловии к «Франкенштейну» от имени своей жены писал: « Я же полагаю, что эти фантазии вряд ли имеют под собой сколь-нибудь серьёзное основание».
До Мэри Шелли в семнадцатом и восемнадцатом столетиях – в эпоху Просвещения – научная фантастика просто не могла появиться на свет. Ибо тогда шла война со старым сверхъестественным и всеми его порождениями. Во времена « правил, критики и резонерства» все жаждали рациональности, а таинственное и незнаемое не имело права на существование.
Наука же тогда не считалась чем-то таинственным. Это был рациональный процесс, который имел дело с известными, но пока непонятными явлениями природы. Наука являлась подходящим занятием для любителей-джентльменов. Она была абсолютно     материальна и практична. И только в конце эпохи Просвещения, после того, как учёные в 1774 году выделили неизвестный газ – кислород, в 1781 открыли неизвестную планету – Уран, в 1783 году построили первый воздушный шар и совершили ряд других открытий, она стала восприниматься как нечто загадочное и странное.
Но кто был готов к такому повороту дела?
В течение всей следующей эпохи – эпохи романтизма, от конца восемнадцатого до конца девятнадцатого века – дух НФ редко посещал умы спящих или грезящих писателей. Изредка тот или иной автор находил собственные аргументы в пользу неведомой науки-за-наукой и сочинял одну, две – ну, максимум полдюжины за всю литературную карьеру – историй, в которых странные учёные забавлялись запретными игрушками и получали заслуженное наказание.
Именно тогда начал складываться образ безумного ученого, стремящегося постичь то, что человеку знать не дано. А наука-за-наукой как две капли воды походила на старомодное сверхъестественное неведомое и использовалась лишь для нагнетания ужаса.
Это были истории-предупреждения. Во всех подобных произведениях, писавшихся, главным образом, после 1835 года, наличествовали некие аргументы, доказательства силы супернауки, они вызывали у читателей ужас, ощущение новизны – и больше ничего. Редко автор, раз обратившись к этому жанру, снова возвращался к нему. Все истории просто шли по стопам «Франкенштейна». В них ученые, похожие на Виктора Франкештейна, вели уединенный образ жизни – словно алхимики или колдуны в своих башнях – и в тайне от всех проводили «научные» исследования, понятные только им самим.
«Франкенштейн» заканчивался тем, что чудовище убивает Виктора, а затем уходит к Северному полюсу – «самой северной точке на глобусе», чтобы исполнить свое последнее желание – принести себя в жертву, сжечь на одиноком похоронном костре. В книгах, шедших по стопам этого романа, также присутствовали различные существа, порождения неведомой науки-за-наукой, которые выходили из-под контроля своего создателя и начинали вести себя кто во что горазд.
Ни у одного из таких писателей не было достаточно сил или знаний, чтобы крепче связать воображаемые достижения науки-за-наукой с настоящей наукой и выяснить, какие открытия ждут нас на самом деле. Писатели в эпоху романтизма просто любили и боялись неведомого, а их герои всегда сначала пользовались созидающей силой, а потом бежали от своих творений и прятались под кровать.
Впрочем, для чего-то не было достаточно оснований. Ведь мир знал лишь немногие отдельные примеры силы современной науки. Только полностью освоившись с газовым светом, паровозом и пароходом, можно было рассуждать о взаимосвязи в науке, о науке, меняющей науку, об изменениях, порождающих изменения.
Но в начале девятнадцатого века человек не был готов к таким идеям. Он должен был перебороть в себе ужас от мысли, что нужно отнять силу у Природы и изменить мир.
«Франкенштейн» стал лучшей книгой своей эпохи, ибо пытался снять покров с истинных ее тайн.
.


философ
Ссылка на сообщение 27 мая 2020 г. 17:28  
цитировать   |    [  ] 
Алексей и Кори Паншин
Мир За Холмом
Научная фантастика и путешествие в неведомое
Перевод с английского Павла Полякова

ГЛАВА 4
В НЕЗНАМОЕ
Следующим после «Франкенштейна» Мэри Шелли и нескольких блистательных, но незаконченных историй Эдгара Аллана По крупным достижением в развитии научной фантастики стали романы французского писателя Жюля Верна, написанные в 60-х годах XIX века. В своих формально детских историях Жуль Верн добился успеха там, где потерпели фиаско писатели-романтики. Науку-за-наукой он рассматривал не как шутку, а всерьез; не с ужасом, а совершенно спокойно. Из комнаты для прислуги он вывел неведомую науку в свет и дал ей возможность влиять на судьбы народов. Совершив ряд воображаемых шагов в незнаемое, Жюль Верн преодолел психологический барьер, который остановил и не позволил войти в истинный мир чудес и диковин Эдгара По, учителя и образец для подражания французского писателя.
Жюль Верн, в отличии от своих предшественников, твердо и искренне верил в силу неведомой науки.

Жюля Верна, чей вклад в развитие научной фантастики неизмеримо больше уилсоновского, также впервые осенило в 1851 году. В этом году он задумал создать серию романов о науке, наподобие серии исторических романов своего наставника Александра Дюма. В письме родителям Верн критикует себя за «остановку на избранном пути, в то время как наука открывает все новые тайны и уверенным шагом идет в незнаемое». Здесь, в этой фразе, заложена квинтэссенция всех лучших его научно-фантастических произведений

Уже с 1851 года, с первого рассказа писателя «Путешествие на воздушном шаре», стало ясно, что его сердцу романтика и голове викторианца не ужиться вместе. Снова и снова в ранних своих историях Жюль Верн, вооруженный супернаукой, пускается в незнаемое. Какое-то время все идет хорошо, но всегда наступает момент, когда писателю начинает казаться, что загадочного стало слишком много, а страшного и угрожающего – и того больше. Тогда его нервы не выдерживают, и писатель спешит вернуться назад в Деревню.
Жюль Верн был человеком своего века. Он видел и понимал, какие изменения несут в жизнь наука и техника. Наука-за-наукой , столь чуждая и опасная для Мэри Шелли и её последователей романтиков, стала для писателя той формой неведомого, которой ему нечего бояться. Ведь они росли вместе. Ведь они почти сроднились.
В романах Жюля Верна неведомые силы достоверны и ручны. Они неплохо ассоциировались с современными научными знаниями и достижениями. Они лишь загадочным образом заставляют работать супернаучные средства транспорта и инструменты, супернаучные машины и оборудование, похожие, но превосходящие последние современные изобретения, подобно воздушному шару «Виктория» в «Пяти неделях на воздушном шаре». Одним из главных вкладов Жюля Верна в научную фантастику стал образ ручной науки-за-наукой.
Другим и еще более ценным являлось проникновение писателя в Мир За Холмом, в настоящий неведомый мир. Оно далось Жюлю Верну с большим трудом. Ручная наука-за-наукой, рациональная и достоверная, помогла, как могла, но Мир За Холмом не мог быть рационален. Ведь Там давно превзошли все достижения Деревенского общества и порядка, и его тайны должны быть дикими, непокорными. Эти тайны были для Жюля Верна почти столь же страшны и нестерпимы, как и для По.
Жюлю Верну, в отличие от По, Мир За Холмом не представлялся таким ужасным. Он был обольстителен и иррационален. Раз за разом рисует писатель в своих романах заманчивую и опасную Пучину, широко распахнутую бездну, пред которой пасует всё рациональное. Однако, к чести своей, однажды или дважды Жюль Верн погружается в неё.
В новом своем романе, третьем необыкновенном путешествии, Жюль Верн существенно видоизменяет образ «капитана Гаттераса». Роман «Путешествие к центру Земли», также впервые вышедший в 1864 году, стал наиболее фантастичным произведением Жюля Верна. Герои романа в погоне за новыми фактами проникают через кроличью нору под землю, почти не представляя, куда направляются, и попадают в очередной Мир За Холмом.
Одной из удачных находок романа «Путешествие к центру земли» стал образ начальника экспедиции. Это не романтик, а человек, посвящённый в тайны науки. Немецкий геолог профессор Лиденброк может иметь собственные маленькие причуды и странности, но он не маньяк-безумец. На такого героя Жюль Верн может полагаться гораздо больше, чем на далекого от науки капитана Гаттераса. Романтиком же оказывается главный герой истории, племянник Лиденброка Аксель, человек пылкий и слабонервный.
«В путешествии к центру Земли» также наличествует вулкан, на сей раз потухший и расположенный не на загадочном Северном полюсе, а в хорошо известной Исландии. В начале романа профессор Лиденброк и Аксель находят в старом манускрипте зашифрованную записку известного исландского еретика и алхимика шестнадцатого века и расшифровывают ее.
Записка гласит:
«Спустись в кратер Снеффелс Йокула, на который на восходе июля укажет тень от Скартариса, о смелый путник, и ты достигнешь центра Земли. Я сделал это. Арни Сакнуссемм».
Бесстрастный поборник фактов и логики профессор Лиденброк отлично знает, что ему надлежит делать. Они с Акселем тут же отправляются в Исландию и подходят к Снеффел Йокулу. У этого вулкана есть два пика и кратер с тремя отверстиями, через одно из которых – метров тридцати в диаметре — и лежит путь в незнамое. Эпизод же в начале романа, когда у Акселя кружится голова , он чуть не падает прямо в жерло вулкана, но его вовремя оттаскивают в сторону, заставляет вспомнить кульминацию «Капитана Гаттераса».
Профессор Лиденброк, Аксель и их проводник исландец Ганс спускаются во тьму, вооружённые двумя недавно изобретенными электрическими фонарями Румкорффа. Подобно управляемому воздушному шару «Виктория», здесь происходит превращение современной науки в супер науку. Манием руки Жуюль Верн превращает ненадёжные экспериментальные лампочки в эффективнейшие и надежнейшие светильники, которые ни разу не подводят экспедицию.
А поход под землю явно не похож на простую воскресную прогулку. Неделями бродят люди по подземному миру, один за другим открывают уникальные заповедники сохранившихся ископаемых существ, что дает им повод поговорить об истории Земли, а нам окончательно убедиться, что перед нами Мир За Холмом.
Нет, путешественники не находят Симмесовой полости и не попадают в подземный мир с собственным светилом. Фактически они даже не достигают центра Земли, как было обещано в названии романа. По словам Жюля Верна, они просто путешествуют по пещерам, находящимся в восьмидесяти восьми милях под поверхностью планеты. Этого вполне достаточно. Мы можем никогда не увидеть Симмесовой полости, не достичь центра Земли, но этот лабиринт из подземных пещер и коридоров ведёт нас в неведомый мир, место средоточия тайн.
Впервые природное неведомое возникает после того, как Аксель заблудился во тьме и потеря фонарь. Он пытается отыскать товарищей, но ударяется обо что-то головой и теряет сознание. Очнувшись, Аксель оказывается на берегу таинственного океана, причём в гигантской пещере достаточно света.
«Это был не ослепительно-яркий свет прекрасных солнечных лучей и не бледный холодный свет Луны. Своей яркостью, рассеянием, ослепительной белизной и холодностью этот свет превосходил лунный, очень походил на свет электрического фонаря и заставлял вспомнить северное сияние. Это был грандиозный космический феномен, заключенный в стенах пещеры, достаточно большой, чтобы вместить в себя океан».
Романтик Аксель, ошарашенный странным светом и размерами пещеры, всё же на секунду удивляется, что теория Симмеса о подземном мире с собственным солнцем не подтвердилась. Но даже если это и так – возможно, мы просто и не нашли и не сумели исследовать Симмесову полость – открывшиеся чудеса достаточно убедительно говорят Акселю и нам, куда мы попали. Как пишет сам Аксель:
«Я молча любовался увиденными диковинами, не в силах выразить словами охватившее меня чувство. Мне казалось, будто я попал на далекую планету, быть может на Уран или Нептун, и теперь вижу явления природы чуждые моей «Земле». Новые чувства требовали новых слов, а воображение не успевало их выдумывать. Оцепенев от страха и восторга, я смотрел, думал, восхищался».
Оцепеневший от страха и восторга Аксель понимает, хотя и не может выразить словами, что он и его друзья попали в чужой мир. Стоило только Акселю сделать свое открытие, как в пустых пещерах обнаруживаются давно вымершие в нашем мире доисторические существа. Путешественникам попадаются древние растения – древовидные папоротники и гигантские грибы. Потом герои строят плот и плывут по подземному океану, где водятся вымершие рыбы и плезиозавры.
В тот момент , когда герои плывут по океану размерами примерно со Средиземное море, Аксель видит свой «доисторический сон», на описании которого мы остановимся подробнее. Во сне Аксель переносится по времени назад и видит древние формы жизни. Вот основная часть его видения.
«В моем воображении древний мир вдруг воскрес и ожил. Я вернулся к первым дням творения, когда не родился еще первый человек, а мир не был готов к его появлению. Сон уносил меня все дальше и дальше в прошлое. Исчезли звери , за ними – птицы, потом рептилии Вторичного периода и наконец – рыбы, раки, моллюски , членистоногие. Вся животная жизнь канула в небытие. Лишь я один жил, и только мое сердце билось в этом пустынном мире /…/.
Века текли, словно минуты. Меня несло назад, и я видел, как менялась планета. Исчезли растения, стали мягче гранитные скалы; поднялась температура, и всё твердое сделалось жидким; вода кипела и улетучивалась с поверхности планеты; облако пара теперь окружало Землю, саму ставшую облаком газа, раскаленным добела, большим и ярким, как Солнце.
Из центра туманности, которая четырнадцать миллионов лет назад находилась на месте нашей планеты, я перенёсся в бесконечное пространство. Мое тело испарилось, атомы смешались с другими атомами и летели сквозь бесконечность, оставляя за собой пламенные следы».


философ
Ссылка на сообщение 27 мая 2020 г. 17:29  
цитировать   |    [  ] 
И – о, тяжкая действительность! Во время своего видения – своей небольшой галлюцинации, как говорит сам герой, — Аксель срывается с плота в океан, и исландец Ганс вытаскивает его из бесконечного моря.
Но тонкое чувство неведомого присуще в романе одному Акселю. Там, где он любуется чудесами, твердолобый профессор Линденброк видит лишь подтверждение какой-нибудь научной теории. Когда Аксель восклицает: «Как прекрасно!», профессор поучает его: «Ничего особенного, всё совершенно очевидно». Такая двойственная точка зрения позволяет Жюлю Верну, не потеряв голову, проникнуть глубоко в Мир За Холмом.
Но это еще не все. Экспедиция высаживается на дальнем берегу подземного океана и движется по огромной равнине, сплошь покрытой костями ископаемых существ. Среди прочего герои находят отлично сохранившийся человеческий череп, а затем мумифицированные останки человека. Немного пройдя, они оказываются в лесу Третичного периода и видят пасущееся стадо мастодонтов.
В этот момент неразрешимый конфликт между чувствительным мечтателем Акселем и холодным ученым-исследователем Лиденброком разгорается с новой силой. Сначала Аксель замечает, что его видение совпадает с фактами. Он размышляет:
«Значит сон, в котором я видел всю предысторию мира, его Третичный и Четвертичный периоды, обернулся явью. И мы одни здесь, под землей, надеемся на милость свирепых обитателей этого мира!»
Но профессор Лиденброк по-прежнему ничего не замечает. Никакие заявления Акселя не могут поколебать его ограниченности. Однако вскоре они видят пастуха этих мастодонтов. Перед ними возникает косматый человек ростом в три с половиной метра – вдвое выше доисторического человека, останки которого нашла экспедиция. Это уже не просто неведомое существо, это чудовище. В 1864 году ещё не было установлено наличие доисторических людей, серьёзно отличающихся по своему виду от современного человека. Встреча с таким великаном в подземной стране столь странна, что даже профессор Лиденброк на секунду сбивается с поучающего менторского тона.
Аксель в ужасе спасается бегством. И увлекает за собой дядю, « который впервые в жизни позволил себя в чём-нибудь убедить».
В этот момент даже двойное зрение не помогает писателю. Вернувшись из путешествия, Аксель решительно отрекается от своих воспоминаний:
«Сейчас, когда я совершенно спокоен, когда могу думать обо всем без страха и трепета, когда уже месяцы отделяют нас от этой странной, неожиданной встречи, я часто спрашиваю себя, а была ли она на самом деле? Видели ли мы этого человека? Нет, не может быть! Нам это только показалось, чувства ввели нас в заблуждение. В подземном мире нет места человеку; ни одно племя не выживет в пещерах под землей, без помощи с поверхности планеты, без связи с нею. Это же просто Безумие! /…/ Быть может, это обезьяна, а скорее всего нам вообще все почудилось. Сама мысль о том, что человек, целое племя людей способны выжить в недрах земли, просто недопустима»,
Мысль же об обезьяне ростом в три с половиной метра, которая пасёт мастодонтов при электрическом свете в чудесной подземной стране, видимо вполне допустима. Но это, очевидно, точка зрения самого Жюля Верна, для которого косматый человек – это слишком страшно. Сам писатель находит, что его воображение зашло слишком далеко и отрекается от него. Верн не в силах более описывать конфликт между Акселем и Лиденброком, между тайной и достоверностью, между видением и фактами. Он попал в неведомый Мир За Холмом, но мир этот оказался более странным, чем смог вынести писатель.
Сразу же после встречи с ужасным чудовищем путники обнаруживают, что дальнейший путь вниз завален. Они пытаются проложить себе дорогу с помощью пироксилиновых зарядов, происходит землетрясение, и их плот уносится в бездну водами океана.
Несколько часов герои падают, затем начинают подниматься, переносимые на волшебном ковре-самолете из кипящей воды и горячей красной лавы. Они подвергаются большой опасности, но остаются живы. Аксель в очередной раз теряет сознание, и когда приходит в себя, оказывается, что его и его друзей выбросило из вулкана Стромболи, недалеко от Сицилии. Герои спасены и успешно возвращаются в родной мир. Назад, назад в Деревню, и никаких ожогов, чтобы и думать забыть о вулкане.
Четырехметровый дикарь поверг Жюля Верна в бегство, как когда-то давно чудовище Виктора Франкенштейна обратило в бегство своего создателя. Писателю приходится срочно заканчивать роман, заканчивать любой ценой, даже забыв о достоверности. Не случайно именно пламя вулкана, не устрашившее когда-то Гаттераса, спасает экспедицию Лиденброка и становится средством для возвращения её домой. К облегчению Жюля Верна и Акселя, герои возвращаются целы и невредимы, а читатель готов пока не задавать лишних вопросов.
Несмотря на такую смазанную концовку , роман «Путешествие к центру Земли» стал новым шагом в развитии научной фантастики. Грезя, расщепляя своё сознание, делая вид, что знает всё и одновременно не зная ничего, Жюль Верн при помощи супернауки проник-таки в Мир За Холмом и встретился там с неведомым. И не важно, что потом он потерял голову и опрометью бросился от своей находки. Вся история научной фантастики создана людьми, которые опережали на шаг свое время, а потом теряли голову или почву под ногами.
Самое главное, что Жюль Верн первым прошел из Деревни в Мир За Холмом. И пусть возвращение из страны чудес в наш мир в «Путешествии к центру Земли» было весьма странно, путь из повседневности в незнаемое шаг за шагом совершенно достоверен. Дорога из Деревни Девятнадцатого Столетия в Мир За Холмом проложена.
«Путешествие к центру Земли» стало самым глубоким проникновением писателя в Мир За Холмом. Только в этом романе Жюль Верн очутился не просто в незнаемом, но в воображаемом мире, где всё, чтобы ни задумал писатель, может быть. Ни в одном романе Жюлю Верну не удалось так удачно балансировать на грани между мечтателем-романтиком и викторианцем- человеком науки.
Страницы: 123...2728293031...545556    🔍 поиск

Вы здесь: Форумы fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

 
  Новое сообщение по теме «Павел Поляков. Жизнь и творчество»
Инструменты   
Сообщение:
 

Внимание! Чтобы общаться на форуме, Вам нужно пройти авторизацию:

   Авторизация

логин:
пароль:
регистрация | забыли пароль?



⇓ ⇑ Наверх