|
Роберт Ирвин. Тёмная сторона "1001 ночи" (о расизме)
В эссе об игрушечных театрах "Простой пенни и цветной двухпенсовик" писатель Роберт Луис Стивенсон вспоминает вечер, когда в детстве "я привез с собой "Развлечения арабских ночей" — толстый старый том с текстом в две колонки и гравюрами. Помню, я уже начал читать “Историю о горбуне”, когда мой дедушка-священник (человек, которого мы считали довольно строгим) подошел ко мне сзади. Я ослеп от ужаса. Но вместо того, чтобы отобрать книгу, он сказал, что завидует мне. И не ошибся!" Невинный детский восторг от чтения "Арабских ночей" (или, правильнее, "Тысячи и одной ночи") был многократно воспет в викторианской и последующей литературе.
Сказки действительно восхитительны, но насколько они невинны? Рыбак, отчаянно пытающийся заработать на жизнь, забрасывает свою сеть четыре раза в день. В тот день, о котором идет речь, ему не везет до четвертой попытки, когда он находит в сети медный кувшин. Когда он откупоривает кувшин, огромный ифрит (разновидность джинна) вырывается наружу. Ифрит был заточён в кувшин Соломоном и теперь угрожает убить рыбака. Однако хитрый рыбак обманом заставляет джинна снова залезть в кувшин и отпускает ифрита, только получив обещание, что он не причинит ему вреда, но вознаградит его. Затем ифрит отводит его к озеру, где водятся белые, красные, синие и желтые рыбы. Рыбак относит часть этих рыб во дворец султана, где его богато награждают. Султан приказывает приготовить рыбу, но как только рыба кладется на сковороду, готовая к жарке, стена кухни распахивается, и появляется женщина, которая спрашивает, верны ли рыбы своей клятве. Они подтверждают, что да.
Теперь султан и рыбак намерены разгадать тайну диковинной рыбы, и они отправляются к озеру, которое никто никогда не видел. Затем султан отправляется дальше один и попадает во дворец, где встречает принца, превращенного в камень по пояс. Принц рассказывает султану свою историю... Пока все так загадочно. И так невинно. Но как неторопливое течение Темзы в романе Джозефа Конрада "Сердце тьмы" переносит читателей в глубины Конго и к ужасам, которые там творились, так и причудливое блуждающее повествования связанных между собой сказок "Рыбак и ифрит" и "Полуокаменевший принц" ведут нас к мрачной и жестокой истории.
Принц рассказывает, как он правил Черными островами и считал, что счастлив в браке, но, подслушав разговор рабынь своей жены, он узнал, что ему изменяют: каждый вечер жена давала ему снотворное, прежде чем уйти к любовнику. Поэтому на следующую ночь принц сделал вид, что принял снотворное, и притворился спящим, после чего последовал за женой из дворца. Когда она вошла в хижину, он забрался на крышу, чтобы подглядывать за ней. Она подошла к черному рабу. "Одна его губа была похожа на крышку от кастрюли, а другая — на подошву башмака: такой губой можно было набрать песок с верхушки гальки. Раб лежал на стеблях тростника; он был весь в рубище и лохмотьях. Когда моя жена поцеловала перед ним землю, он поднял голову и сказал: "Будь ты проклята, почему ты так медлила? Мои черные кузены пили здесь, и каждый ушел с девушкой, но из-за тебя я не захотел пить". Принц смотрел, как его жена унижается перед рабом и готовит для него, но когда он увидел, как она раздевается и ложится на ложе из тряпок и лоскутов с черным рабом, он потерял контроль над собой и, спустившись с крыши, обнажил меч и нанес, как он надеялся, смертельный удар по шее раба, после чего убежал. Когда его жена, колдунья, узнала, что именно он был близок к тому, чтобы убить ее возлюбленного, она наложила на него заклятие, превратившее его нижнюю половину в камень.
Здесь нет необходимости продолжать эту историю. "Полуокаменевший принц" — это история, рассказанная Шахразадой царю Шахрияру, когда она ночь за ночью рассказывала истории с целью продлить свою жизнь. Ранее царь Шахрияр решил каждую ночь спать с девственницей, а на рассвете убивать ее. Он решился на эту жестокую меру после того, как узнал от своего брата Шахземана, что тот стал жертвой сексуальной измены своей красавицы-жены. "Масуд", — позвала царица, и к ней подошел черный раб и, обняв её, лег с ней, а другие рабы легли с девушками-рабынями, и они провели время в поцелуях, объятиях, блуде и питье вина до конца дня". Шахрияр велит казнить жену и всех ее рабов.
Таким образом, история о сексуальном предательстве, фантазия о том, как чернокожий мужчина тайно ублажает царицу, служит предлогом для длинной последовательности последующих рассказов, связанных с магией, романтикой, местью, путешествиями в дальние страны, святостью и новыми сексуальными предательствами. Дэниел Бомон, один из немногих критиков "Ночей", обративший внимание на скрытое табу на чернокожих мужчин, спящих с белыми женщинами, говорит: "Расизм здесь очевиден. Скандал явно усугубляется фактом чернокожести раба. Мнение о том, что рабство было божественным наказанием, наложенным на чернокожих, было известно в средневековом исламе". Далее Бомон приводит рассказ историка и беллетриста X века аль-Масуди о том, как Ной якобы проклял своего сына Хама и призвал Бога сделать Хама уродливым и черным, а сына Хама сделать рабом сына Сима.
Сексуальная угроза, исходящая от чернокожих мужчин, а также уничижение их внешности и интеллекта, присутствует в значительном количестве “ночных” историй, включая "Царь Омар ибн ан-Нуман", "Джудар и его братья", "Гариб и Аджиб" и "Сайф аль-Мулук". Невинность средневековой фантазии — это именно фантазия. В этих историях обнаруживаются расистские предрассудки не только в отношении чернокожих, но и в отношении евреев, персов и европейцев. Более того, расизм — не единственная проблема, поскольку в рассказах также можно найти множество примеров сексистских и женоненавистнических предположений, а также вкус к злорадству и бессердечному издевательству над калеками.
Эти уродливые страсти можно найти и в других местах средневековой арабской популярной литературы. "Сказки о чудесном и странном" (Tales of the Marvellous and News of the Strange) — конкурирующий с "Ночами" сборник рассказов, хотя и гораздо менее известный. В него входит "История Ашрафа и Анжаб и чудесных вещей, которые с ними произошли" — продолжительное вымышленное упражнение в расовом насилии, где чернокожий раб Анжаб узурпирует место молодого арабского аристократа Ашрафа и в дальнейшем совершает чудовищные преступления. Как и в "Истории о полуокаменевшем принце" в "Ночах", в расовом насилии есть эстетический аспект. Садист и злодей Анжаб описывается Гаруну аль-Рашиду следующим образом: "Этот человек черен как негр... с красными глазами, носом как глиняный горшок и губами как почки", а его мать выглядит не лучше, поскольку она "была черна как смола, с курносым носом, красными глазами и неприятным запахом". В "Сказках о чудесном" есть много примеров расизма и женоненавистничества, а их анонимный автор или авторы получали дополнительное удовольствие от насмешек над калеками и навлечения на них несчастий.
Конечно, параллели расизму, встречающемуся в "Ночах" и "Сказках о чудесном", можно легко найти и в британской популярной литературе, в романах Сакса Ромера, Саппера, Денниса Уитли и Яна Флеминга, где злодеи обычно страдают от двойного несчастья: они уродливы и не являются британцами. В таких книгах смуглый цвет лица и иностранный акцент могут использоваться для того, чтобы сигнализировать туповатым читателям о преступных намерениях. Если придерживаться популярной литературы, то во второй половине бестселлера Маргарет Митчелл "Унесенные ветром" (1936) речь идет о сексуальной угрозе, нависшей над белыми женщинами после Гражданской войны в США, как в следующем отрывке: "Но эти бесчестья и опасности были ничто по сравнению с опасностью, которой подвергались белые женщины, многие из которых были лишены во время войны мужской защиты и жили в одиночестве в отдаленных районах и на одиноких дорогах. Именно большое количество случаев жестокого обращения с женщинами и постоянный страх за безопасность своих жен и дочерей привели мужчин Юга в холодную и трепетную ярость и вызвали появление Ку-клукс-клана в одночасье".
"Тысяча и одна ночь" — это произведение многих анонимных авторов на протяжении веков; одна из версий "Ночей" существовала в десятом веке. Более обширная версия сохранилась с пятнадцатого века (и именно она была переведена на французский язык Антуаном Галланом в начале восемнадцатого века), но сборник арабских сказок продолжал пополняться вплоть до начала девятнадцатого века. Хотя некоторые из историй являются народными сказками, многие были взяты из высокой литературы и отражают придворные или ученые увлечения. Поэтому в историях нет последовательного отношения к расе или к чему-либо еще, и есть довольно много положительных представлений о чернокожих людях. В частности, Масрур, меченосец и палач Гаруна ар-Рашида, фигурирует в нескольких рассказах и всегда представлен положительно. Странно, но в одном рассказе, "Благочестивый черный раб", раб, о котором идет речь, вознаграждается за свою набожность тем, что в час смерти становится белым.
Но вопрос расы выдвигается на первый план и в самом положительном смысле в "Истории ал-Мамуна, йеменца и шести девушек-рабынь". В этой истории аббасидскому халифу аль-Мамуну рассказывают о богатом йеменце, владеющем шестью красивыми девушками-рабынями. "Из них одна была белой, вторая — смуглой, третья — пухлой, четвертая — худой, пятая — желтой и шестая — черной". Эти девушки-рабыни подобны гетерам или гейшам, поскольку они высококультурны, и поэтому, когда хозяин просит их сначала спеть, а затем вступить в хвастливое состязание относительно их достоинств, в результате получается цивилизованный симпозиум. Хотя белая девушка унижает черную девушку и, среди прочего, рассказывает историю о проклятии Хама, черная девушка более чем равна в этом словесном состязании и цитирует Коран, а также ряд поэтов в похвалу темноте. В заключение она сравнивает цвет лица белой девушки с проказой, после чего читает стихотворение:
Разве вы не видите, как дорого стоит мускус,
А груз белой извести стоит один дирхам?
Белизна глаз уродлива в юноше,
А черные глаза стреляют стрелами.
Йеменец не выносит никакого вердикта в конце дебатов, подразумеваемый посыл которых должен заключаться в том, что все расы равны. (Кстати, желтая девушка была не китаянкой, а гречанкой, так как византийцев условно называли Бану'л-Асфар, "сыновья желтых").
"История аль-Мамуна, йеменца и шести девушек-рабынь" является образцом муназара — жанра арабской высокой литературы, в котором обсуждались соответствующие достоинства вещей или людей, например, Куфа против Басры, перо против меча, Аббасиды против Омейядов. "Спор о достоинствах мужчин и женщин" — еще один пример муназара, включенный в "Ночи". Жанр муназара пересекается с жанром муфахара, или хвастовства. Мастером этого вида литературы был плодовитый и блестящий эссеист аль-Джахиз (ок. 776-868 или 869), по общему мнению, лучший прозаик арабского средневековья. Аль-Джахиз, чей дед, как говорят, был чернокожим странником, написал "Китаб фахр аль-судан 'ала аль-бидан" ("Книга о превознесении чернокожих над белыми"), в которой он решительно защищал чернокожих людей, хотя и работал со стереотипами: "Эти люди обладают природным талантом танцевать под ритм бубна без необходимости учиться этому". Чернокожих также описывали как прекрасных певцов, а аль-Джахиз утверждал, что в целом они сильные, добрые, веселые и щедрые. Арабское восприятие чернокожего человека было искажено тем, что они встречались только в качестве рабов. Аль-Джахиз также утверждал, что цвет кожи не определяется наследственностью, а полностью обусловлен климатом и почвой, и если чернокожие переедут в климат или зону, занимаемую арабами, то со временем они потеряют свою черноту. В этом ему вторил философ и историк XIV века Ибн Халдун.
Аль-Джахиз писал, что арабы принимали чернокожих мужей для своих дочерей в доисламские времена, но не в его время. Его мнение о том, что расовые предрассудки усилились в исламские века, возможно, было верным. В доисламские времена и в течение первого века ислама агрибат аль-араб (Вороны арабов), поэты с черным происхождением, пользовались значительной репутацией в Аравии, а самый известный из них, Антара ибн Шаддад, воин и поэт, имел популярный эпос, посвященный ему. Даже во времена ал-Джахиза религиозная, научная и высокая литература была почти полностью свободна от предрассудков в отношении чернокожих людей.
Если вернуться к "Ночам", то рассказы, составляющие раннее ядро сборника рассказов, достаточно свободны от антисемитизма, и в них нет пренебрежительных замечаний о физиономии евреев. Например, еврейский врач в цикле рассказов "Горбун" представлен как равный мусульманским рассказчикам, с которыми он общается. Более того, "Ночи" содержат несколько историй о благочестивых израильтянах. Но некоторые из историй, которые позже были добавлены в свод "Ночей", имеют неприятный оттенок. Например, в "Трех принцах Китая" два принца убиты еврейской общиной в Ираке и завёрнуты в циновки, но когда прибывает третий принц, он обманом заставляет лидера евреев убить собственного сына. В "Масруре и Зейн аль-Мавасифе" еврейский муж Зейн аль-Мавасиф становится рогоносцем и оказывается заживо похороненным рабыней. В "Рыбаке и его сыне" рыбак заставляет джинна по его приказу бросить еврейского купца в огонь. Злобные и пьяные еврейские пираты фигурируют в "Купеческой дочери и принце из Аль-Ирака". Возможно, хотя и недоказуемо, что на растущий арабский антисемитизм повлиял западный антисемитизм. В книге "Разум и общество в средние века" Александр Мюррей утверждает, что антисемитизм и последовавшие за ним погромы в Европе начались в конце XI века.
Тех, кто читает "Ночи" в английском или французском переводах, следует предупредить, что, хотя в арабском оригинале, безусловно, есть расистские пассажи, в английском переводе Ричарда Бертона (1885-8) и французском переводе Жозефа Шарля Мардрюса (1899-1904) расистские оскорбления были усилены или фактически придуманы. Бертон был твердым приверженцем легенды о еврейском ритуальном убийстве и написал об этом трактат, который был опубликован посмертно. В "Полуокаменевшем принце" Бертон заставляет царя подражать речи "черномазых": "он продолжал взывать к небесам о помощи, пока сон не стал мне чужд с вечера до рассвета, и он молится и проклинает, ругая нас двоих". Арабский оригинал не дает права Бертону так передавать речь "черномазого". В примечании к открывающему "Ночи" рассказу о сексуальной измене Шахрияра своей жене Бертон отмечает, что "развратные женщины предпочитают негров из-за размера их половых частей".
Что касается изящно составленного, но по сути мошеннического "перевода" Мардрюса, то он импортировал дополнительных "негров" и "негритянок", чтобы те служили рабами в историях. Его работа была продуктом своего времени, а поскольку он писал в то время, когда яростная кампания правых и католиков против еврейского капитана Альфреда Дрейфуса достигла ажиотажа, его "перевод" изобилует антисемитскими выпадами. (Дрейфус был осужден за измену и отправлен на Остров Дьявола в 1894 году. Он был оправдан только в 1906 году). Возможно, что этнические предрассудки, присутствующие во многих историях "Ночей", придали дополнительный импульс расизму Бертона и Мардрюса. Конечно, некоторые известные расисты дорожили "Ночами": это была любимая книга расового теоретика Жозефа-Артура де Гобино (1816-82). Например, в книге "Essai sur l'inégalité des races humaines" (1853-5) он писал: "Арабские ночи" — книга, которая, хотя и кажется тривиальной, является кладезем истинных наблюдений и хорошо подмеченных фактов — мы читаем, что некоторые туземцы считают Адама и его жену черными, а поскольку они были созданы по образу и подобию Бога, то и Бог должен быть черным". Кроме того, "Ночи" были любимой книгой писателя-фантаста Г.П. Лавкрафта и автора триллеров Сакса Ромера; в рассказах Лавкрафта часто встречаются примеры расистских взглядов, и он также был автором поэмы "О создании негров" (1912). Что касается Сакса Ромера, создателя злодея Фу Манчу, то в его произведениях нет особой враждебности к китайцам (как можно было бы ожидать), но они показывают, что он был яростно предубежден против черных и евреев.
Здесь нет места и, возможно, нет необходимости проводить полное обсуждение других форм расистского отношения, заложенных в арабских историях "Ночей". Персы часто изображаются как язычники-маги, и как таковые они склонны к гомосексуализму, каннибализму, колдовству и пиратству. Византийцы обычно изображаются трусами. Франки — варвары, развратники и не любят мыться. Однако, хотя примеры расовых предрассудков легко найти, мало признаков обратного — осознания арабской самоидентификации и гордости за нее. Статус арабов как мусульман, похоже, превалирует над их этническим происхождением. Когда термин "араб" все же встречается в рассказах, он часто используется для обозначения бедуинов, а бедуины обычно, хотя и не всегда, изображаются жестокими и вороватыми. Их также изображают глупыми, например, в "Далиле-хитреце" Далила, которую распинают, уговаривает бедуина занять ее место в обмен на обещание оладий.
В последние десятилетия наблюдается заметная тенденция писать о расизме так, как будто он был изобретен на Западе в достаточно современное время. Так, философ и историк культуры Мишель Фуко представил расизм как уникальное современное и западное явление, возникшее в Европе в XVII веке. В электронном каталоге библиотеки Школы восточных африканских исследований Лондонского университета 724 книги посвящены расе, а 137 — расизму. Насколько я могу судить, только одна книга посвящена расизму в средневековой Европе. По сути, расизм — это преступление без истории.
Существует также тенденция связывать расизм с такими расовыми теоретиками, как Гобино, Эрнест Ренан и Хьюстон Чемберлен, но это, безусловно, случай, когда телегу ставят впереди лошади. Расизм не нуждался в теоретической артикуляции, чтобы появиться. В своей недавней книге "Расизм от крестового похода до двадцатого века" (2014) Франсуа Беттенкур определил расизм как "предубеждение относительно этнического происхождения в сочетании с дискриминационными действиями". Так в каком смысле может существовать расистская литература? Должна ли литература призывать к дискриминационным действиям, прежде чем ее можно будет назвать "расистской"? Беттенкур утверждает, что идеологические истоки систематического расизма можно проследить в Европе в XII веке и что изгнание морисков (христианских арабских и берберских потомков мусульман, которых заставили принять христианство) из Испании в 1609-14 годах было первым практическим примером систематического расизма. Но это сомнительно, поскольку под вопросом было не столько расовое происхождение морисков, сколько истинность их приверженности христианской вере. Беттенкорт утверждает, что "дискриминационные действия" являются необходимой частью определения расизма. Конечно, из враждебных портретов чернокожих, евреев, франков и других людей в "Ночах" не следует никаких "дискриминационных действий", но если мы не можем назвать эти портреты расистскими, то какое еще прилагательное можно использовать?
Начальная история "Ночей", история сексуального предательства Шахземана, за которой следует рассказ о таком же предательстве его брата Шахрияра, а затем о предательстве спящего джинна женщиной с сотнями перстней с печатками — все это приводит к рассказу о том, как Шахразада рассказывает истории для спасения своей жизни и обладает несомненным мощным зарядом. Эротическая сила начальной сцены, конечно же, получила драматическое выражение в постановке балета "Шехеразада" Дягилева в 1910 году. Простая правда заключается в том, что истории "Ночей", как и Библия и пьесы Шекспира, черпают свою силу в жестокости, предрассудках, насилии, обмане и ненависти. Мой муршид (духовный наставник) говорил: "Il faut beaucoup de noire pour voire la lumière" — нужно много черного, чтобы получить свет. Это нежелательный вывод, но возможно ли, что истории "Тысячи и одной ночи" очаровывают не вопреки своим зловещим пятнам, а благодаря им?
|
цитировать
По нынешним временам — на удивление внятная статья без истерических обвинений и призывов запретить 
В сущности, это совсем мелочь.
СПб.: 
)