Рыбаки Вильм и Каспар глазами Аркадия Лурье

Одному из парней, Вильму Фальке, является посланец тьмы и намекает, что можно поживиться от сокровищ затонувшего судна. После некоторых колебаний и сомнений Вильм решается и совершает обряд, вызывающий экипаж мертвецов.

Свидание Вильма с экипажем "Кармильхана"

Покойники охотно рассказывают, как достать золото, Вильм ныряет за ним и добывает ларец с сокровищами, но ему кажется мало, и он ныряет повторно – без возврата.

В конце сказки все живые действующие лица умирают и присоединяются к загробной компании утопленников. Опускается занавес, на котором написано всё то же самое, что и в эпилоге «Холодного сердца» – «Довольствуйся тем, что имеешь, не ропщи и не связывайся с дьяволом».

Следует добавить, что эта загробная хтонь пользуется успехом как аудиосказка для малых деточек. Здорово, правда?

Выделим из истории один момент, заслуживающий отдельного внимания. Он не слишком заметен, хотя чётко обозначен; он уводит в прошлое и восходит к будущему.

Речь о фигуре посланца тьмы, который упоминанием о «Кармильхане» смутил Вильма Фальке, и без того уже готового посвятить себя поиску сокровищ.

Он появляется в тексте так:

«Первые лучи восходящего солнца упали на спокойную теперь поверхность моря, и Фальк проснулся. Он хотел было опять приняться за привычную работу, когда увидал что-то, приближающееся к нему издалека. Он различил вскоре лодку и сидящего в ней человека; но удивлению его не было границ, когда он убедился, что судно движется без руля и без парусов, — притом кормой повёрнуто к берегу, — и сидящая в нём особа ни малейшего внимания не обращает на руль, если таковой, вообще, имеется. Лодка подплывала все ближе и, наконец, остановилась неподалёку от Вильма».

Далее следует описание сидящего в лодке. Сравним, как оно выглядит у двух авторов:

Джилли:

«His dress was of bright yellow canvass, or something like it, and a red night-cap covered his head, with its point sticking upright in the air, while in his hand he held a kind of instrument, that resembled a harpoon at one end and a blubber fork at the other»

«На нём было одеяние из ярко-желтого полотна или чего-то в этом роде, а на голове — остроконечный красный ночной колпак, а в руке он держал какой-то инструмент, похожий на гарпун с одного конца и на вилку для жира с другого.»

Гауф:

«Die Person in demselben zeigte sich jetzt als ein kleines, verschrumpftes, altes Männchen, das in gelbe Leinwand gekleidet und mit roter, in die Höhe stehender Nachtmütze, mit geschlossenen Augen und unbeweglich wie ein getrockneter Leichnam dasaß»

«Человек … выглядел как маленький сморщенный старик, одетый в жёлтую парусину и в высокой красной ночной шапке, с закрытыми глазами и неподвижный, как высохший труп».

"Жёлтый" глазами художника Виктора Служаева

Лодка хороша!..

О «вилке для жира», сиречь «Whaler's Blubber Fork», следует добавить вот что (перевод Гуглом):

«Вилка китобойного сала. После того, как кит был убит, и его жир был разрезан и вытащен на борт судна для обработки, куски мяса были перемещены по скользкому судну с помощью двухзубых вилок для жира с длинной ручкой. Эти вилки использовались, чтобы бросать кусочки рубленого жира в горячие пробирки и превращать его в масло. Длинные ручки предохраняли больную спину от чрезмерного сгибания и предохраняли мужчин от слишком близкого приближения к кипящему маслу».

Познакомьтесь с вилочкой (двузубец Плутона не напоминает?)

Похоже, Джилли решил козырнуть знанием морских реалий вообще и китобойных в частности, но мы видим в его детализации и кое-что иное. «Nikkur Holl» странным образом созвучно обряду «nikkur», процессу кошерного приготовления животного путём удаления запретных жиров («Скажи сынам Израилевым: никакого тука ни из вола, ни из овцы, ни из козла не ешьте» (Левит 7:23 и далее)).

Если вспомнить, что у Гауфа Вильм Фальке и Каспар Штрумпф забивают и ошкуривают жертвенную корову, чтобы зашить в её кожу Вильма и уложить его на алтарь пиктов (жертва Нечистому, как вы помните), то роль Whaler's Blubber Fork становится ещё более значимой.

Ритуальный забой той самой коровы

Вильм в коровьей шкуре

Но вернёмся к роли и внешности посланца тьмы.

«Жёлтый человек» (Das gelbe Männchen у Гауфа) открыто говорит, что прибыл взглянуть на «Кармильхан» и добыть его золото, а в качестве добытчика он хочет завербовать Вильма.

«Жёлтый» действует строго в рамках мифологии кладов, а именно –

*Всякий клад жаждет быть найденным, чтобы (нужное подчеркнуть) – а) вернуть в солнечный мир депонированную сакральную энергию сокровища, б) дать покой хранителю клада, в) реализовать наложенное проклятие или благословение. В данном случае речь идёт о проклятии, наложенном на корабль, гнетущем мёртвый экипаж и сторожа, которое надо разделить с кладоискателями и т.о. уменьшить гнёт, а заодно погубить сколько-то душ, чтобы угодить владыке тьмы.

*Всякий клад имеет сторожа (вар. — сторожей). В данном случае экипаж коллективным сторожем не является – это своего рода массовка п/р дьявола, которая время от времени прохаживается у места гибели «Кармильхана» и создаёт ему рекламу. Умершие без покаяния и оптом (даже дети!), приклятые к кораблю с его золотом, они не могут покинуть мир, чтобы отправиться кому куда положено. Сторожем является «жёлтый» — как бы менеджер посткатастрофной ситуации и здешний распорядитель от лица сотоны. Покинуть локацию он тоже не может.

Кто же он?

С одной стороны, одежда «жёлтого» напоминает голландских моряков того времени (например, красный колпак), но ещё больше персонаж похож на клабаутермана – корабельного духа или гоблина, известного мореходам Северного и Балтийского морей. Этот судовой-домовой носил бороду, колпак и жёлтую одежду.

Обычно клабаутерман считался добрым духом, но поскольку он не ангел, после гибели корабля корабельный дух поступал в полное распоряжение нечистого и отныне уже выполнял только его распоряжения. Вполне разумно будет предположить, что клабаутерману «Кармильхана» было поручено всё, что выше названо из мифологии кладов. Как знать, может, ему это показалось лучшей долей. Всё-таки, как любой дух, клабаутерман бессмертен, а вечность лучше проводить на мокрых шетландских берегах, чем в слишком тёплой геенне…

Однако, не всё так просто с одеяньем «жёлтого».

Кроме соответствия с платьем клабаутермана, оно повторяет… конический колпак сoroza и позорящее одеянье sanbenito, положенные приговорённым инквизицией! Причём если колпак не обязательно был красным, то именно жёлтое санбенито полагалось носить в качестве наказания (санбенито осуждённых на смерть были чёрными). И это логично – казнить клабаутермана невозможно, а вот работу менеджером дьявола никак наградой не назовёшь…

И наконец, через 67 лет после выхода альманаха Гауфа американец Роберт Чамберс издал книгу ужасов «Король в Жёлтом», где дал жёлтые одежды божеству по имени Хастур из рассказа Амброза Бирса. Под пером Чамберса жёлтый Хастур стал чудовищем, и в таковом качестве был заимствован Говардом Лавкрафтом.

Так сомкнулась цепь мифов, образов, времён и культур, чтобы вновь удивить нас тем, как всё удивительно в сумеречной зоне воображения.

И теперь у нас новые gelbe Männchen, они умеют выглядеть милахами и скрывать свою сущность...

Оба доната – что от Стеклянного Человечка, что от Голландца Михеля, – Петеру впрок не пошли. Да и не могли пойти, если вспомнить, чего парень хотел – танцевать лучше всех, иметь вдоволь денег на гульбу и стекольный заводик (да-да, именно в таком порядке!).

В первый раз всё случилось точно по формуле «Пришло махом, ушло прахом». Второй заход был удачнее (т.к. Петер стал бессердечным хищником), но закономерно привёл к уголовщине – новоявленный ростовщик и хлебный спекулянт по ничтожному поводу убил свою жену.

Тут бы ему и на виселицу, но – из кустов вылез рояль, сиречь добродетельный лешак Стеклянный Человек. Который, к слову, и спровоцировал убийство, едва не срежиссировал, как истый искуситель – подвёл кроткую Лизбет под смертельный удар только для того, чтобы иметь удобный случай прочитать Петеру нравоучение. Он точно у нас добро олицетворяет?..

Далее происходит противоестественная метаморфоза Петера Мунка. Побыв сперва владельцем стекольного завода, гулякой и транжиром, затем праздным туристом-толстосумом, наконец, региональным мироедом в Шварцвальде (путь личностного роста занимал более десятка лет – иногда Гауф таки делал зарубки на линейке жизни Петера), наш герой (вдруг!) вспоминает о муках преисподней и с полпинка перековывается в простого работягу.

И мы должны верить в столь сусальный хэппи-энд, а именно в то, что такой чудо-человек внезапно стал довольствоваться куском хлеба и хибарой.

Мы это уже проходили в Советском Союзе – проект перековки ворья в честных граждан. Как известно, проект с треском провалился. Кое-что получалось лишь с юными беспризорниками путём жёсткой перепрошивки и смены окружающей среды. Блатари же остаются собой при любых усилиях, а Петер Мунк к моменту убийства Лизбет – уже вполне законченный взрослый мерзавец, которого вылечит только могила. Что вы хотите – 10+ лет беззаботной жизни на дотациях от демонов!

Пусть даже Стеклянный Человечек перезагрузил для Петера реальность, вернув живую жену и облагородив отцовскую халупу – сознание Петера осталось прежним, дотла испорченным годами дармового богатства. Перезагрузить и сознание?.. а где тогда свобода воли? Люди – не куклы.

Кроме страха за свою бренную шкуру (гномик обещал через неделю в порошок стереть) и смутной боязни адских мук – никаких других мотиваций. Стыд? совесть? Эээ… а что это такое, на букву С?.. Как было сказано в великолепной советской экранизации Гауфа «Сказка, рассказанная ночью» (1981): «С… сс… Этой штуки у нас нет».

Но автор убеждает нас, что Петер Мунк, с удовольствием пережив искус богатства и престижа, сознательно выбрал долю жалкого угольщика.

Facepalm.

При этом, заметьте, Гауф нисколько не кривил душой. Просто он, при всей его эрудиции, при всём незаурядном интеллекте, не мог написать ничего, кроме тупой и плоской прописной морали.

Почему же так?.. Ведь очевидно, что куцее резюме дальнейшей судьбы Петера Мунка не соотносится со всей предшествующей его историей, а по степени ирреальности превосходит обоих лесовиков – и гнома, и великана, – и лишь поэтому гармонично смотрится в сказке.

Здесь мы вступаем на территорию смыслов, и нам придётся кое-что уточнить, чтобы перестать смеяться над абзацем, процитированным в начале.

Обратите внимание – ни в одной из сказок Гауфа социальный статус героя в итоге не изменяется. Герой может жениться, разбогатеть, но не покинет своего сословия. Портной и далее будет портным, сын сапожника и торговки овощами станет лавочником, а что касается Петера Мунка, то, как сам он сказал: «Угольщик, он угольщиком и останется».

Здесь ни Емеля, ни Иван-дурак не сядут на царство, здесь сын мельника не будет зятем короля, помогай ему хоть сорок котов в сапогах. Самое большее – он может сделаться приятелем вельмож или коронованных особ. Если они соблаговолят, или если он (бывают же совпадения!) окажется их крестником. Ему даже дворец могут построить от щедрот! а звание? Звание его по-прежнему будет простое. Не придворный, не чиновник – так, человек «в случае», из разряда «наш чин – головой об тын».

Более того – если человек возомнит о себе, станет притязать на положение, ему не свойственное, если посягнёт на ступень выше, то уделом его станет в лучшем случае осмеяние, в худшем – гибель.

Здесь протестантское учение о предопределении слилось с сословными воззрениями, и торжественно звучит англиканское (то есть опять-таки протестантское, и хотя ироничное, но чрезвычайно достоверное) песнопение из диккенсовских «Колоколов» (1844):

Будем довольны своим положением,

Будем на сквайра взирать с уважением,

Будем трудиться с любовью и рвением

И не предаваться греху объедения.

Гауф, представляя новаторский романтизм, оставался самим собой – отпрыском протестантской бюргерской фамилии, в своё время бежавшей от католических преследований, из нетерпимой Австрии в толерантный Вюртемберг.

Семейство Гауфов давно избрало путь книжной учёности и чиновной службы. Это достойно оплачивалось, и Вильгельм вполне искренне и обоснованно полагал, что можно иметь достаток «без посторонней помощи», а потому проецировал свою уверенность на ремесло углежогов, каковое знал лишь постольку, поскольку они привозили уголь для печей.

А что вы хотели от городского юноши? Он жил в том сословии, где высшим достижением являлось звание «государственного мужа» и судьба Гёте – советник герцога, годовой оклад в 1200 талеров, а в итоге жалованное дворянство, фамильная приставка «фон», право работать в суде и госструктурах. Какие углежоги?..

В сказках Гауфа – ни одного крестьянина, ни одного рабочего, только ремесленники, торговцы и прислуга. Всё, что вне города – это no man's land, опасная ничейная земля, где водятся лесные духи, разбойники и злые феи.

Поля, пастбища, заводы, рудники?.. Не, не видел.

Обратите внимание на то, как его альманахи сказок назывались – одинаково, «Märchen-Almanach … für Söhne und Töchter gebildeter Stände». «…Для сыновей и дочерей образованных классов». Конкретно сочинялось для детей вюртембергского военного министра, барона фон Хюгеля, т.е. для тех, которые к грязному угольщику или старой ведьме близко не подойдут. Угольщик для целевой аудитории Гауфа – фигура книжная, почти воображаемая, сказочный персонаж. Наравне с арабской пери.

Все его сказки и истории – выдуманные из головы и оснащённые матчастью из книг; едва ли в двух-трёх сюжетах можно заподозрить личные впечатления автора, которых могло и не быть – толки о демонах Шварцвальда и разбойниках Шпессартского леса даровитый сочинитель мог почерпнуть из чужих рассказов.

Это автору не в упрёк – Жюль Верн и Беляев тоже много где не бывали и много чего не видели из того, о чём писали.

Однако в «Холодном сердце» есть смысл более занятный, чем назидательная мораль и развлечение баронских деток.

Отдадим Гауфу должное – он не стал изображать Петера неудачником, по воле Провидения обречённым на безысходную бедность. Скорей наоборот (но тем не менее в рамках протестантского предопределения!) – Петер предстаёт этаким Избранным. Рождённый в урочное время, он имеет право назвать стеклянному гному три желания. Лишь выйти из сословия ему не суждено.

Но возникает интересный вопрос – а кем избран Петер Мунк?

Он родился в воскресенье между 11.00 и 14.00, а точнее – родно в полдень.

Это очень примечательное время дня.

Немецкая Вики сообщает о полдне: «Weshalb man früher mittags die Tempel verschloss, und bis in die Gegenwart Kirchen und Friedhöfe» – «Вот почему храмы закрывались в полдень, а церкви и кладбища по сей день». Под храмами здесь подразумеваются языческие святилища.

И почему же они закрывались?

Послушаем декадентку Мирру Лохвицкую – она в таких делах смыслила побольше нас, современных –

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,

В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,

В этот час бесовским воинствам власть дана такая,

Что трепещут души праведных у преддверья рая!

Опасный час! Полуденный бес Септуагинты, духи мёртвых, Дикая Охота, жуткая славянская Полудница, античные нимфы – все в этот час являлись людям и приносили зло, а то и смерть.

А вот и нынешний автор, датский карикатурист, вкладывает в уста Иисуса примечательную фразу: «Вы можете посетить меня с 10 до 11 и с 14 до 15 часов» – это часы воскресной мессы». Значит, и ныне полуденный час запретен?..

Получается, что Петер – вовсе не Божий избранник.

Не потому ли у него всё не ладится?

Как он с горечью именует себя? – «Ein schwarzer, einsamer Kohlenbrenner!», «Чёрный, одинокий углежог!» (правда, в тексте чаще встречается название Köhler) А как он зовётся по тексту? Kohlenpeter – Петер-Уголь! «Чумазый и закопчённый, сущее пугало», сидящий «всю неделю у дымящейся угольной ямы». И даже его благодетель, Стеклянный Человечек, носит schwarzem Wams – чёрный камзол. Всё чёрное как чёр… ну, вы поняли.

Он и Голландца Михеля свойски называет Landsmann – «земляк», хотя по тому с первого взгляда ясно, что он не человеческого рода.

Так что в господа Петеру дороги нет, даже с мешками денег от Голландца. Рождённый в час полуденного беса, чёрный от копоти бирюк-одиночка – Гауф использовал все возможности намекнуть читателю, что Петер по планиде своей угольщик, сам лешак и лешему земляк, и именно там, у своей дымящейся ямы, может обрести достаток.

Сословный закон – Всяк сверчок знай свой шесток.

Но всё-таки свежий ветерок близящейся «весны народов» уже мало-помалу начинал веять над Германией, и в сказку Гауф вложил нечто, не совпадающее с протестантским мировоззрением, в котором был воспитан.

Да, два лесных духа, пусть и действуя врозь, избавили Петера Мунка от недолжных мечтаний и вернули в предначертанную колею, к реальности, на деле не столь ужасной, как казалось (хотя остаётся некоторое впечатление, что эти соседи по лесу орудовали согласованно, как «добрый и злой полицейские»). Но осталась целая группа персонажей второго ряда и закадровых фигур, которые явно метят в преисподнюю – но не потому, что так предопределено, а потому, что продали свои сердца Голландцу Михелю за золото.

В точности как сказано: «Пусти душу в ад, будешь богат».

Получается, что протестант Гауф не в лоб, но открытым текстом изложил до-лютеранскую точку зрения – именно человек сам своими поступками определяет судьбу своей души, и тем, кто предался денежному дьяволу (лубочные картинки о нём известны в Европе в середины XVI века), ничего хорошего ждать не приходится.

Пусть раскаяние Петера Мунка неубедительно и ненатурально, но осуждение бессердечного мира наживы встречает отклик до сих пор, образное и мистическое наполнение текста великолепно, и потому сказка пользуется успехом уже скоро двести лет.

Денежный дьявол — французский лубок 1854 года

Заяц вскачь убежит, и лиса улизнёт

Лось шарахнется прочь, и отступит медведь

Оробеет любой — только маленький ёж

На шоссе грудью встретит жестокую смерть

Всё воспето в стихах — соловьиная трель,

Верность псов, ласка кошек, краса лошадей...

Почему же никем не воспеты досель

Непокорство, упрямство и храбрость ежей?

Ёж на задние лапки не встанет, скуля —

Клянчить лакомство гордость ему не велит

Но тому, кто его накормить позабыл,

Зубы в ногу он без промедленья вонзит

Человек может годы в тюрьме просидеть,

Не пытаясь ни вырваться, ни возражать

Но заприте ежа — он, свободу любя,

Сточит когти до крови в попытках сбежать

Нами правят начальники, властью сильны

Мы безмолвно покорны им, словно рабы

А ежа не смущает, что враг — великан

Он врагу не сдаётся, как мы, без борьбы

Нас наш бог призывает врагов возлюбить,

Всё простить им, понять их и расцеловать

Но такими речами не купишь ежей,

Чей девиз: «Дружбу с лисами — не предлагать!»

И недаром, как видно, тем редким из нас,

Кто упрям, кто настойчив, кто непримирим

Дают колкое, злобное прозвище — Ёж,

Все заслуги ежей признавая за ним

Славься, хмурый, упорный ежиный народ!

Будь примером нам, людям, чья воля слаба

Чтобы верно мы выбрали, что нам нужней:

Бесхребетность послушная — или борьба

Пусть же вечно звучит и в лесах, и в полях

На просторах земных ваш воинственный зов:

«Иглы к бою, ежи! Да почувствует враг

Хват ужасно кусачих ежовых зубов!»

17.03.2001

Три Толстяка, их сторонники и силовики представлены как инфернальные уроды, креатуры или роботические манекены, обитающие во тьме. Потерпев поражение, силы зла превращаются в крабов, в куриные ощипанные мумии, в рыбьи скелеты — бррр!.. Разумеется, такая нечисть недостойна жить и как бы по умолчанию находится вне закона. То ли дело народные силы добра — они все как один «люди с хорошими лицами», а руководят ими бродячие артисты, в ходе клоунады высмеивающие власть имущих. Мотив «Надо зло обхохотать, и тогда оно само исчезнет» тоже не вчера выдуман. Сорок лет спустя (да, у мульта юбилей!), в наши дни «цветных революций», мультфильм может иметь успех и будет правильно понят, кем надо.

Вопрос о том, был ли Серебряков знаком с идеями Шарпа, мы оставим за кадром. Но как человек родом из столичной культурной элиты — мог, и вполне.

Для нас важнее другое — автор сценария наделил антигероев сверхъестественной демонической сущностью и властью над природой. Три Толстяка в мультфильме — трёхглавый монстр, их клика и слуги — нелюди, их солдаты — ходячие доспехи (и солдатские кони тоже!). И если безликие солдаты просто выходят из строя, как сломанные роботы, то свергнутые хозяева жизни теряют даже подобие людского образа, словно с них спадает маскировочная аура наваждения, как с пришельцев в фильме «Чужие среди нас».

Так вот, сей дракон о трёх головах озаботился подготовить компанию наследнику Тутти, чтобы он а) не скучал в жутком дворце усыновителей и б) получал воспитание, подобающее наследнику триумвиров тьмы.

Странно, но куклу — копию сестры Тутти, — Толстяки заказали мастеру на стороне, хотя и сами очень даже кое-что умели. Единственное объяснение — как сопричастные тёмной силе, они могли творить или изменять объекты лишь путём искажения и зловредительства, подобно Морготу.

Итак, где-то за кадром они взяли пятерых детей и превратили их в игрушки, более-менее соразмерные ребёнку. Когда Тутти оказался во дворце правителей, эти пятеро уже свыклись со своим новым бытием, сработались и, окружив кровать, на которой спал новоявленный принц, спели ему программирующую песенку о том, как он станет Толстяком и унаследует всё имущество предшественников.

Мальчик пропаганде не поддался и (не без влияния куклы-сестры) принялся играть с уродцами как с обычными игрушками. Доброта и мягкость наследника пришлась куклам по душе, стали налаживаться нормальные отношения, но тут обеспокоились Толстяки. В их-то планы входило воспитать волка с железным сердцем! Поэтому Толстяки открытым текстом предупредили кукол (автор текста — Давид Самойлов):

Игрушки, до нас доходят слухи,

Что с принцем играют не в нашем духе.

Смотрите, не то мы покончим со злом -

Уволим, развинтим, отправим на слом.

Струсившие игрушки не знали, как быть, только дрожали от страха. Но тут, на счастье, подоспела революция. Небо стало голубым, люди забегали, зазвучала оптимистическая песенка, к администрации вернулся истинный облик — и к её жертвам тоже, поскольку исчезло электромагнитное поле зла.

Как всегда бывает в романтических историях, дальнейшая судьба персонажей не прослеживается. Ясно только, что Тутти и Суок уехали в голубой горизонт на цирковом фургоне, чтобы до конца дней зарабатывать на хлеб акробатикой на шумных торжищах и людных площадях. Эта невнятность финала была ещё у Олеши — видимо, изжить её нельзя.

Но как быть с детьми, превращёнными магией Толстяков в игрушки?

Достаточно представить себе их историю в лицах — дух захватывает.

Во-первых, их крадут. Если традиции компрачикосов водились в этом царстве-государстве, то население уже в общих чертах было осведомлено о том, кто и зачем похищает детей. Само сознание, что их превратят даже не в придворных евнухов, не в карликов-шутов, а в шевелящиеся одушевлённые вещи, должно приводить людей в ужас.

Во-вторых, представьте ощущения детей, которые подверглись этой пластической малефикации. Обнаружить себя с клювом вместо рта, с колёсами вместо ног, с механизмом в животе... Положим, дети ко всему быстрее привыкают (и с этим превращением игрушки в конце концов освоились, стали работать как команда, хотя и дрались порой между собой), но это переживание не из тех, какие можно пожелать.

В-третьих, когда колдовство закончилось, дети вновь стали сами собой и, наверное, со всех ног пустились к своим родителям. Но память о жизни во дворце и об игрушечной команде останется с ними. Что общего сохранится у них?.. Если присмотреться к девочкам (их двое среди бывших игрушек), то они одеты нарядно, богато — кто они, из какого сословия? Быть может, Толстяки таким образом карали неугодные им патрицианские семейства?

Как видите, за короткой, из двух минутных и одного четырёхсекундного отрывка состоящей линии выглядывает сложная, драматическая история, ожидающая того, кто ею займётся. Николай Серебряков дополнил историю о Трёх Толстяках великолепным вымыслом, который имеет и самостоятельное значение, и родство с одной из давних фантастических традиций.

Теперь немного хронологии и скриншоты.

5.49-06.53 – песня игрушек у кровати Тутти

09.49 – второе явление игрушек

10.13 – появляется глаз слежения

10.15-10.49 – песня Толстяков, обращённая к игрушкам

25.05-25.09 – обратное превращение игрушек

Собственно игрушки крупным планом (названия их условные) -

Зубатка (младшая девочка)

Окатыш (младший мальчик)

Дударь (средний мальчик)

Цапля-Жаба (старшая девочка)

Доска (старший мальчик)