Данное произведение — сценарий научно-фантастического фильма по мотивам повести «Страна багровых туч». И действительно — как будто кино посмотрел. Очень проняло, получился бы весьма хороший фильм в духе «Планеты бурь», разумеется, если бы режиссёром был Павел Клушанцев. Эх, было же время...

Если не брать во внимание, что действие перенесено с Венеры на Плутон, то сюжет в целом очень близок к повести-первоисточнику. Ну, да, и экипаж состоит из четырёх человек против шести из СБТ. И никто не погиб, что не может не радовать читателя. В остальном же всё очень похоже на СБТ: есть и конфликт между Быковым и Юрковским (впрочем, можно ли называть это конфликтом? вызывает скорее весёлую, добрую улыбку), и открытия, а также самоотверженная работа в радиоактивном пекле грозной планеты, и героический пеший марш-бросок на сотню километров — Быков и Юрковский несут на себе раненого Ермакова. Как и в повести, в основном, Быков. Матёрый, следует признать, человечище — ещё и морально, а где-то и физически тащит раскисшего интеллигента Юрковского. Это всё — не в упрёк Юрковскому. Пусть местами и проявляет упадок духа, однако кто б из нас не поддался бы?

Как-то я плавно скатился до озвучки общеизвестных вещей. Но всё же добавлю, что этот сценарий лишний раз иллюстрирует тот факт, что книга всегда лучше фильма. Сценарий на самом деле здоровский, из него вышел бы замечательный фильм, однако повесть — лучше. В фильме не выразишь до конца мотивацию героев, логику поступков, не покажешь всю глубину эмоций, переживаний. Не говоря уже о научно-фантастической составляющей: если в книге мы можем прочитать внятное обоснование того или иного научного элемента, то в сценарии никаких объяснений нет, есть лишь довольно поверхностное описание. Есть красочная картинка, а что за ней скрывается (и скрывается ли вообще) — не ясно.

По смысловой нагрузке черновой вариант главы «На пороге» из повести «Страна багровых туч», пожалуй, особо не отличается от привычной. В бытовом же плане всё как-то по-другому. Вальцев (Дауге в беловом варианте) и Быков пьют вино и ведут себя совсем по-свойски. Словечки погрубее, пофамильярнее, и это сразу бросается в глаза. Быков тут, кстати, всё же армейский офицер, это позже, по требованию цензуры, он стал гражданским исследователем.

Вообще, черновики пестрят такими вот казалось бы небольшими отличиями, замечая которые невольно рисуешь себе в голове несколько другую картинку, отличную от того, к чему привык. И, как мне показалось, изначальный вариант, судя по прочитанным черновикам, был существенно попроще. Не сказал бы, что за счёт это более правдоподобный и ближе к жизни, вовсе нет. Скорее — сырой, хотя может быть, это только кажется, поскольку непривычно.

А вот это очень даже интересный отрывок. Одна из первых глав «Страны багровых туч», не вошедшая в итоговый вариант повести. И очень жаль, что не вошедшая. Да, текст сыроват, да, взаимным антипатии Быкова и Юрковского здесь выставлены на передний план, даже в избыточной степени выставлены, по сути, весь сюжет вращается вокруг этих антипатий. И, кстати, сразу становится понятно, что оба оппонента сыграют впоследствии главные роли.

Так вот, несмотря на недостатки, текст понравился. Хорошо передаёт атмосферу. Быков явно завидует матёрым межпланетникам, которых встретил в буфете после собеседования с Краюхиным. Он ещё не знает, что наблюдает своих будущих товарищей по будущей экспедиции. И, конечно, даже не подозревает, что спустя несколько лет станет парнем даже покруче этих ребят. Пока же он с упоением вслушивается в разговоры незнакомых небожителей за соседним столиком. И наверняка внутренне представляет себя таким же, хотя авторы и деликатно умалчивают об этом.

Вот ещё один фрагмент, в котором никак не угадывается будущая «Страна багровых туч». В общем-то, если б не знал, что это черновой вариант одной из глав, то подумал бы, что это — написанная забавы ради зарисовка из жизни студентов, скажем, на практике: общежитие, разнузданные весёлости, но всё в рамках, никаких излишеств, всё строго, по-комсомольски. Бросилась в глаза тема алкоголя, словно бы не к месту всё это. Межпланетники из СБТ были, помнится, куда как скромнее по части выпивки. Межпланетники, знаете ли, себя так не ведут.

В общем, любопытный отрывок, читается с усмешкой, интересно было познакомиться с черновиком знаменитого произведения.

Набросок начала повести о первой экспедиции на Венеру. Наверное, самое подходящее определение — проба пера. Не более того. Герои шаблонные, много пафоса, которого от Стругацких ну никак не ожидаешь.

«Страна багровых туч» здесь даже как-то и не угадывается. Но прочитать интересно. Знал бы Аркадий Натанович, во что это в итоге выльется... Он-то в то время, наверное, думал, что это будет этакая производственная повесть о первопроходцах космоса, а получилась целая История будущего — монументальная, полновесная.

Очень сложное для восприятия и понимания произведение. Да и для прочтения — сложное. Пытаешься, шерсть на носу, пролезть сквозь дебри словоблудия жителей деревни и через философские недомолвки обитателей базы, вникнуть в суть происходящего, но при этом отчётливо ощущаешь, что самое главное, смысл, так и остался где-то вне фокуса внимания. Вполне возможно, что если бы написали не Стругацкие, то отмахнулся бы, пожал бы плечами в недоумении и пошёл бы мимо, однако внутри уже созрело желание дойти до конца, докопаться до сути. И отсюда вывод: нужно... нет, просто необходимо оставить пока эту книжку как есть, прочитать «Улитку на склоне», через «не могу», через «не хочу», но дочитать, в ней тоже ничего не понять и отложить решение вопроса на полгода. А потом вновь прочитать оба произведения, и тогда, вероятно, что-то прояснится.

Вообще, у меня сложилось впечатление, что «Беспокойство» — это такое послесловие к циклу Полудня. Да, именно так: если «Волны гасят ветер» — это заключительная глава, итог, то «Беспокойство» — это именно не эпилог, а послесловие, где, можно сказать, расставлены точки над i. Хотя те же «Волны» и многое из Полудня было написано намного позже «Беспокойства». Но тем не менее, здесь дана очень любопытная картина: люди Полудня в тупике, погрязли в своей беспечности, порождённой ощущением собственного могущества. Ну, а кроме того, обитатели Полудня оказались в ловушке заблуждений относительно своих возможностей к познанию.

Не до конца уверен, что интерпретировал всё правильно, но пока остановимся на такой оценке.

Ну, и напоследок пара, так сказать, организационных моментов.

Первое, я не совсем понял, почему на Фантлабе «Беспокойство» не включено в цикл «Мир Полудня». Ведь очевидно, что место и время действия — те же самые. Да и герои. И логика. Но почему-то «Беспокойство» фигурирует в цикле «История будущего», а вот в «Полдень» не входит.

Ну, а второе, хочу обратить внимание читателей пятого тома серии «Миры братьев Стругацких» издательства Terra Fantastica ( https://fantlab.ru/edition951 ): повесть «Беспокойство» в этой книге дана, шерсть на носу, в сокращённом варианте — здесь присутствуют только главы о Горбовском, что, на мой взгляд, принципиально ограничивает произведение. Собственно, именно в этой книге я впервые прочёл «Беспокойство» и остался в некотором недоумении. Лишь на днях, решив перечитать, заметил в примечаниях на Фантлабе соответствующую запись. Спасибо автору примечаний и просьба на будущее — писать такие примечания большими жирными буквами. А то один тут тоже читал-читал, дали ему книжку с сокращённым вариантом, он ничего не понял, теперь уже ничего не читает)))

Полдень, изначально задуманный авторами как мир, в котором хотелось бы жить и работать, статичным не был никогда. Он развивался, он менялся, детализировалась обстановка, уточнялись нюансы, возникали и вставали в полный рост противоречия. Как в реальной жизни.

Уже сразу после титульного произведения «Полдень, XXII век», жизнерадостного, оптимистического, полного энтузиазма и альтруизма, идёт настораживающая «Попытка к бегству», а далее — и совсем тревожная «Далёкая Радуга», предостерегающая от излишних восторгов по поводу неутомимого научно-технического прогресса.

Розовые очки сдёрнуты, и авторы взялись за психологию, за личные проблемы обитателей Полудня. Как оказалось, даже в столь совершенном мире живут люди. Простые люди. Люди — неидеалы, люди со своими недостатками и предвзятостями. Люди.

Не успели улечься эмоции Антона из «Трудно быть богом», ещё не отгремели эмоции Руматы Эсторского, как читателю приходится разгребать то, что наворотил Максим Каммерер на своём «Обитаемом острове». Бедняга «Малыш», затерянный на другом острове в просторах бескрайнего космоса, и Комов, неукротимый в стремлении познать все тайны далёкой планеты.

И психология не может существовать в отрыве от социального. Проблемы личности очень часто вытекают из проблем общества. Исковерканная судьба «Парня из преисподней» не может быть исправлена кратковременным визитом на благополучную Землю. Так же как обречён и несчастный «Жук в муравейнике». Финал истории предрешён: человечеству не удалось построить свой рай. Если оно стало обузой, если «Волны гасят ветер», то ветер волен покинуть родные пенаты и устремиться в просторы космоса.

Но как бы там ни было, Мир Полудня прекрасен. Утопия, конечно, но настолько реальная, что ей так хочется обманываться. Прощай, полуденная сказка! Нам будет тебя очень не хватать!

Статья-послесловие к Истории будущего Стругацких.

На сей раз автор обратился к теме прогрессоров, причём с точки зрения мифотворчества представителей цивилизаций, в которых работают прогрессоры. Взгляд извне. Получилось, следует признать, весьма неплохо, читать интересно.

Основная мысль, как мне показалось, заключается в проведении аналогии между нашим миром с нашей мифологией и миром, изображённым в Мире Полудня. А точнее — мирами, которые подвергаются прогрессорству. В принципе, мысль понятна и очевидна: там, где имеет место неизведанное, странное, там сразу же рождается миф. И чем более загадочно это неизведанное, тем более экзотическую форму принимает выдумка, результат брожения в коллективном бессознательном, городская легенда. Современные сказки, которые призваны заменить собой устаревшую теологию.

На самом деле я бы не стал выделять эти три повести в отдельный подцикл — слишком уж разные произведения, как по стилистике, так и по затрагиваемым темам. «Обитаемый остров» вообще стоит особняком ввиду своей динамичности и подачи. «Жук в муравейнике» — более осмысленное произведение, с глубокой социально-психологической подоплёкой. «Волны гасят ветер» ещё глубже, и тут мы имеем дело с чистой философией.

Если уж на то пошло, то и давать заглавие данной трилогии по имени Максима Каммерера тоже не совсем правомерно. Безусловно главным героем Каммерер является лишь в первой повести. В «Жуке» и «Волнах», хотя повествование ведётся от его лица, гораздо важнее совсем другие люди, и их развёрнутые портреты видит читатель.

Если всё же представить три повести трилогией, то общим мотивом в них будет тема взросления Максима Каммерера — да, это есть. Последовательно и ярко даны этапы от юнца-сорви-головы в ОО, через опытного сотрудника в «Жуке» до убелённого сединами мудреца в «Волнах».

Но всё равно как-то не укладываются эти три замечательных произведения в общую канву, так сказать, на одну полку. Слишком уж разные они, эти повести, в каждой из них — свой сюжет, свой смысл, свои противоречия, свой нерв.

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий пишет о том, что по изначальной задумке, в «Волнах» должно было однозначно указываться на то, что Странники всё же ведут прогрессорскую деятельность на Земле. Однако в процессе написания АБС отказались от такой идеи. Оставили лишь ложные намёки на подобный оборот, сюжетный ход стал отвлекающим манёвром.

По всей видимости, очень уж соблазнительным было раскрыть тему Странников, дать ей красивое оформление, логическое завершение. Но в итоге всё свелось к люденам, в которых, впрочем, БНС и видит некое воплощение Странников. Не особо подробно озвучен вот этот вот момент. Хотя, наверно, это даже к лучшему — оставляет простор для фантазии. Да и не обязан автор давать все смыслы в послесловии, в комментариях.

Чуть было не поставил в жанровом классификаторе галочку напротив «Конфликта отцов и детей». Наверно, следовало...

Ну что же, вполне логичное завершение цикла о Мире Полудня. Полудня человечества, который в последних нескольких повестях плавно, но неумолимо переходит в вечер, а там — и в сумерки. Время привычного человечества приближается к концу, который станет началом новой эпохи — эпохи люденов. Людены на этих страницах оптимистически настроены, смотрят в будущее смело, с задором, увлечённо.

С забывчивостью, граничащей с игнорированием, относятся к прародителям. Казалось бы, ещё только что Тойво с трепетом взирал на своего начальника-человека Каммерера, писал для него подробные, дотошные отчёты, в рот ему заглядывал. Чуть позже клялся и божился, что будет держаться от люденов в стороне, не предаст человечество. И вот — уже не является на встречи, манкирует, не желает ничего общего иметь. Подобно живому, любопытному, увлекающемуся подростку, который, уходя из дома, с искренней верностью целует родителей, но уже через пять минут не помнит о них и не отвечает на их звонки. Вот так вот. А ребятишки-то повзрослели...

Абсолютно открытым остаётся вопрос по Странникам. И здесь напрашиваются две равнозначно возможные гипотезы.

Первая — всё это дело рук люденов. И возраст артефактов тут — не контраргумент. Обладающим описанными в тексте талантами и возможностями люденам ничего не стоит создать так называемые артефакты наподобие ковчега подкидышей и искусно подделать их возраст. Так, что очумевшие человеки будут трястись перед жуками в муравейнике, а усы тех жуков растут — откуда надо растут, прямо из соседней лаборатории, в которой творятся доморощенные теории заговора. Чем вам не эксперимент, подобный тому, что имел место в Малой Пеше? Отношение Каммерера к Абалкину — это ли не тест на лояльность, который Мак успешно прошёл? Не этим ли способом отсеяли Мака для последующей миссии?

И суть миссии в таком случае вполне очевидна: воспитать, подготовить Тойво. Воспитал, подготовил? Спасибо тебе, старый добрый Мак, вот теперь можешь и на покой идти. Писать мемуары. Стоп! Ещё одна, последняя просьба: в мемуарах напиши про Тойво что-нибудь хорошее. Ещё небольшая толика лояльности со стороны человеков нам лишней не будет.

Кстати, а сам-то Каммерер не люден ли случаем? Физические сверхспособности в «Обитаемом острове» у него зашкаливают, даже для обитателя Мира Полдня. А когнитивным возможностям поражается даже Тойво, уже в этой повести. На минуточку — Каммерер последовательно протаскивает всех своих сотрудников через тест в Институте Чудаков, однако ни разу не упоминает о том, что сам там был. Или был, но результаты теста, само собой, не публикует в рамках мемуаров? Ни намёка, ни оговорки. Это, конечно, ничего не доказывает, однако, как говорится, осадок остался...

Вторая гипотеза — никаких Странников сроду не существовало. Артефакты — безобидные погремушки других цивилизаций. Никакой угрозы, никакой загадки, никакого вторжения. Ничего вообще, просто материальные памятники, оставленные иными цивилизациями, уже давно изжившими себя, канувшими в Лету. А зловещий ореол — целиком и полностью надуман человеками. Это в природе у нас: незнакомое — опасно. Ничто так не пугает, как неизвестность. Заточенный кусок камня — оружие, палка-копалка — стрела. Бессмысленный узор, созданный ради красоты, — роковое предсказание. Сами себе на ум накрутили, надумали.

Ну, или как вариант, подспудно опасались новой расы, вызревающей в текущей популяции. Надо полагать, людены появились не так вот — внезапно, а формировались десятилетиями. А коллективное бессознательное никто не отменял, оно есть, оно переваривает в себе неосознанные опасения, архаические отголоски социальных инстинктов. Сон разума рождает чудовищ, сон коллективного разума рождает социальную страшилку.

Кроме того, нельзя упускать из внимания и социальных технологов. Даже в Мире Полдня они есть, и на то имеются отсылки в текстах повестей. Удобный образ — образ Странников. Образ незримого, могущественного и чуждого человеческой логике врага. Очень удачное порождение тёмного коллективного подсознания — монстр из-под кровати, которого приняли и искусственно вскормили сильные мира сего. Из благих побуждений, конечно, — дабы, противопоставляя обществу образ врага, сплотить это самое общество. Тот самый случай, когда можно сказать: если бы Странников не существовало, их стоили бы выдумать.

Такие вот размышления. Впрочем, не будем сгущать краски. История привычного человечества заканчивается на этой повести. Волнам так и не удалось погасить ветер. Свежий бриз уже навеян с бескрайнего моря Вселенной. И он, безусловно, имеет право на существование. У люденов впереди — большое и славное будущее. Но это, по всей видимости, уже совсем другая история...

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий вспоминает о том, что изначально к «Жуку в муравейнике» был задуман некий эпилог, где все подвешенные сюжетные вопросы были бы объяснены, расставлены точки над i. Ведь повесть можно назвать детективом, а в хорошем детективе, как известно, всё перипетии и хитросплетения должны иметь разгадки.

Однако позже от идеи решено было отказаться, ведь сюжет дан с точки зрения Максима Каммерера, и ему многое из того, что происходит, не до конца понятно. Вообще, на мой взгляд, позиция авторов по этому вопросу вполне оправдана. Понятно, что читателю хочется получить все ответы, но ведь преподнести всё на блюдечке — это потерять достоверность. Если всё известно, то это не так уж и реалистично.

Читая «Жука» в юности, думаешь: да, хорошая книжка, да, сильное произведение. Но, пожалуй, не более того.

Сегодня же всё по-другому. Сегодня поражаешься, как много раньше не понимал и не улавливал, как много того, самого главного, осталось за фокусом внимания. Дочитав повесть сегодня, осознал, что это — одно из самых сильных произведений у Стругацких, быть может, даже недооценённое. И, пожалуй, самая умная книга из того, что было написано на тему инопланетных цивилизаций вообще. Чуть было не написал — контакта с иными цивилизациями, но вовремя спохватился. Какой уж тут контакт? Какая уж тут логика? Не говоря уж про мораль.

Как правило, контакт описывают как столкновение или наоборот — дружественную встречу. Рассматривать что тот, что другой сценарий не интересно, потому что банально, потому что — по-человечески, в нашей логике, в нашей парадигме. Чуть реже рисуют картинку непонимания сторон друг другом. Иногда — принципиального отличия, принципиального непонимания. И в качестве мастера такой фантастики и философии приводят Станислава Лема. Ничего против мэтра не имею и даже отношусь к числу его поклонников, однако всё же скажу, что пан Станислав не до конца правдоподобен, не на сто процентов актуален, что ли. У него был хоть какой-то обмен информацией, хоть какая-то встреча, хоть какое-то взаимодействие. А потому — хоть какая-то интерпретация в нашей логике, а потому — понятно, а значит, недостоверно. Гораздо большее доверие вызывает ситуация, описанная в повести «Жук в муравейнике», где люди не то что не понимают Странников — они даже не уверены в их существовании. Эти вот подкидыши — это кто вообще? С какой целью некто их создал? Какую миссию им доверил? Есть ли у них миссия вообще? Абалкин — жук или хорёк? А Яшмаа — он-то вообще кто, после того, как узнал о тайне своего возникновения? Быть может, на такой случай было предусмотрено выключение программы? А была ли вообще программа?

А может, это был такой эксперимент над экспериментаторами? Прогрессор в мире прогрессоров? Изящная усмешка Странников: вы, мол, такие там все умные, умные настолько, что считаете себя легитимными прогрессорами, а как вам такое? Наш человек у вас в тылу — и только попробуйте его тронуть, мы на вас таких бед напустим! И ведь не факт, что всё обошлось, что гибель Абалкина сошла людям с рук. Так же как не факт, что решение не уничтожать подкидышей было ожидаемо правильным с точки зрения Странников. Быть может, они считали, что нужно было саркофаг взорвать, и в этом случае весь их эксперимент изначально дал однозначно отрицательный результат? И не стоит возражать о рациональности всей этой затеи, ведь рациональность Странников по определению лежит за гранью нашей логики.

Или вот ещё любопытное предположение: а может быть, подкидыши и не были опасны? И не было у них никакой программы вообще. Были они пустышками, своего рода плацебо, сам смысл существования которых — проверить реакцию людей на их существование. Нарочито чуждый саркофаг с нарочито чуждыми символами, и всё такое в манере Странников. А может, это — просто их визитная карточка, лишь знак о том, что мы, мол, существуем. Ребят, мы тут, мы — не выдумка, слушайте Горбовского.

Интересная идея, а? Или опять излишне антропоморфная? В нашей логике, в нашем разумении.

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий рассказывает о непростом времени, когда была написана эта повесть — новые книги авторов печатали с неохотой, а точнее — не печатали совсем. По всей видимости, АБС зашли так далеко, что пришлось делать некоторый откат обратно — отходить от излишней политичности и острой социальщины. Отсюда и повести «Малыш», «Парень из преисподней». С одной стороны — попроще в этом плане, однако не сказать чтобы хуже того, что уже было написано. Возможно, к «Парню» ещё как-то можно пристроить оценку вида «проходная вещь», но вот к «Малышу» я бы не стал относиться столь критично. «Малыша», на мой взгляд, можно назвать даже неоправданно недооценённым произведением.

А вообще, в данной небольшой статье нашёл крайне интересное замечание, о котором раньше как-то и не задумывался: сюжет «Парня» — это ведь по сути воплощение идеи Руматы из ТББ, когда он размышляет о том, что было интересно посмотреть, как в Мире Полудня поведёт себя мерзкий Вага Колесо. Гаг — конечно, не Вага, уровень и масштаб не тот, но суть от этого, в общем-то, не меняется. Ущербный человечек из ущербного мира, попавший в совершенный и светлый Мир Полдня.

А ведь неоднозначная вышла у повести концовка. Кажется, что побывавший в светлом Мире Полдня Гаг почерпнул что-то для себя и, вероятно, навсегда избавился от скверны, переиначил свою внутреннюю суть и встал на правильные рельсы созидания, общественной ответственности, приобрёл в своих глазах социальную гуманистическую ценность. Это мы видим на последней странице, где Гаг помогает вытащить увязшую в грязи медицинскую машину.

Но вот ведь вопрос: а что же дальше? Действительно ли найдёт он себя в своём, всеми силами выздоравливающем мире? Сможет ли помочь в нелёгком деле обретения покоя, смысла? Или же последняя страница повести — это всего лишь мимолётный момент? Недоразумение, допущенное в смятении духа? Пройдёт пара недель, а что потом? Гаг примкнёт к банде воинствующих реваншистов, бесполезных, но беспощадных? Или же найдёт себе более продуктивное занятие, созидательную ипостась?

Всё может быть, любой исход равнозначно возможен. Кто сомневается — может прочитать «Возвращение» Ремарка. Почему-то мне показалось, что дух в обоих произведениях чем-то схож. Ты можешь уйти из бойцовских котов, но Бойцовский Кот навсегда останется в тебе.

Или же общий смысл повести следует считать такой песней, с которой Гаг возвращается на родину? Ту самую, которую и пусть считают уродиной, но ему она нравится... Какая бы ни была, но он там родился, вырос, всю жизнь считал, что трудится на её благо, даже с автоматом в руке, даже убивая таких же ребят в противоположном окопе. Но ему там жить. Ему теперь думать, что же делать дальше...

В общем, уже не в первый раз авторы оставляют перед вопросом, поиск ответа на который целиком и полностью переваливают на плечи читателя. Характерная черта АБС — они лишь готовят постановку вопроса, а дальше читатель пусть уж будет добр, думает сам. Без назидания, без воспитания, без морали. Выбор за читающим.

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий называет повесть проходной, однако, судя по отзывам на Фантлабе, она искренне полюбилась очень многим. Причина тут кроется вовсе не в художественной ценности или других литературных аспектах. Как раз наоборот: сам БНС признаёт, что авторы частенько перечитывали «Малыша» и в манере Вандерхузе приговаривали: «А ведь недурно написано, как ты полагаешь?» Причину предвзятого равнодушия БНС видит в абсолютной аполитичности данного произведения. И зря, как мне кажется: ведь читатель любит творчество АБС не всегда за однозначную и острую социальную позицию. Не всегда и даже — очень часто, а может быть, и вовсе не за политику и социалку. Многие вообще чётко делят их книги на ранние (оптимистичные, добрые) и поздние (саркастичные, остросоциальные, если хотите — с уклоном в диссидентство). И многим моим знакомым больше по душе как раз ранние вещи, а поздние произведения они вообще игнорируют.

Вообще, наследие АБС тем и хорошо, что оно многогранно. Думается, каждый может найти в нём что-то для себя. Мне вот, например, нравится почти всё, если не вообще всё. И «Град обреченный», и «Малыш». «Малыш» — здоровский, классный, на мой взгляд, одно из самых интересных произведений. Поэтому даже немного обидно было читать, как БНС называл его проходной и необязательной вещью.

После «Трудно быть богом» и «Обитаемого острова» повесть «Малыш» показалась такой уютной, тихой, тёплой. Хотя на планете царят холода, туманы и айсберги, внутри корабля комфортно и можно выпить стаканчик глинтвейна с мороза, после трудовой вахты. Нет тут никаких перестрелок, погонь и прочих остросюжетных моментов, есть только человек. Наедине с собой. На необитаемой планете. Перед лицом природы.

Нет, конечно, все знают, что планета оказалась обитаемой, что разум, с которым придётся столкнуться, загадочен и принципиально непонятен. Но атмосферы это не меняет. «Малыш» — всё равно тих, спокоен, уютен, комфортен и лампово-тёпел. Мастера пера и знатоки человеческих душ АБС знали и умели писать ярко, живо, вдумчиво, умно. Настолько правдоподобно, реалистично, заманчиво и увлекающе, что так и хочется сейчас всё бросить и улететь на далёкую планету, где есть только айсберги, туман, скальные расселины. Не спеша, последовательно и размеренно работать над своим важным делом. В коллективе умных, культурных, интеллигентных и тактичных людей. Днём открывать что-то новое в этом бескрайнем и прекрасном мире, по вечерам, сидя в каютах, обрабатывать материалы полевых изысканий и обсуждать глобальные философские вопросы. Это ли не счастье? Это ли не мечта?

Разумеется, всё не так уж и просто. И далеко не одинок человек в этой повести. И не совсем с силами самой природы имеет дело. И вопрос поставлен ребром и в совершенно неожиданном ракурсе — человек не только перед лицом другой цивилизации, странной и совершенно непонятной. Есть ещё и посредник, которого следует рассматривать в качестве третьей силы, в качестве представителя третьей, пограничной цивилизации. Всё сложно и не имеет однозначных решений. Однако же, не это ли предназначение человека, славное и трудное? Искать ответы на неординарные вопросы. Когда рядом с тобой верные товарищи, не просто коллеги, а соратники по важному и нужному делу. На далёкой и прекрасной планете.

Очаровательная книга. Однозначно — к неоднократному перечитыванию.

А мы продолжаем знакомство с воспоминаниями Бориса Натановича Стругацкого. Сегодня у нас — история создания повести «Обитаемый остров».

И вновь авторам пришлось мастерски лавировать между расставленными ловушками — с каждым новым произведением классикам жанра (а в то время — просто выдающимся писателям) необходимо было преодолевать всё более изощрённые испытания, подготовленные для них грозной машиной советской цензуры. Что неудивительно, учитывая, что затрагиваемые ими темы, поднятые на страницах произведений вопросы становились всё острее и даже опаснее.

Хотя авторы и задумывали «Остров» в качестве «бездумного, безмозглого, абсолютно беззубого, резвлеченческого, без единой идеи произведения, о приключениях комсомольца XXII века», на самом деле, как мне кажется, повесть получилась очень даже неоднозначной. Думается мне, что любой более-менее подкованный цензор имел все основания назвать «Остров» сомнительным в плане идеологии.

А если вспомнить исторический контекст (на дворе был «чехословацкий» 1968-й), то аллюзий в тексте можно было найти более чем достаточно. Отсюда и результат: два года сражений с цензорами и редакторами, два года правок и нервотрёпки.

После очередного прочтения книги ловлю себя на чувстве зависти. Да, остаётся лишь позавидовать тем, кто книгу ещё не читал, не знаком с содержанием и сюжетными перипетиями повести, а только сегодня открыл первую страницу в желании познакомиться наконец с этим увлекательным, полным неожиданностей произведением. Исполняя знаменитое ругательство «массаракш» буквально, авторы по ходу повествования несколько раз выворачивают наизнанку казалось бы сложившееся в глазах читателя устройство мира. Переворачивают мировой уклад с ног на голову, заставляя Мак Сима, а вместе с ним — и читателя начинать всё заново: заново познавать законы несчастного мира, учиться жить, искать противоречия и — самое главное — выход из ситуации, спасать эту богом забытую планету. Впрочем, как оказалось, далеко не забытую. И не только богом.

Вообще, думается мне, целесообразно было бы рассматривать повести «Попытка к бегству», «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров» некой трилогией. Последовательно развивающей идею прогрессорства и в «Острове» дающей ей логическое завершение. Нет, это не вывод вида «В чужой монастырь со своим уставом не суйся» и даже не «Каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает». Нет, на мой взгляд, это вопрос: а зачем тебе это всё? И стоит ли оно того? Мир сложен, у каждого социума — своя правда. Любая попытка к бегству из своего мира в чужой обречена на провал, быть богом — совсем не человеческое занятие, а каждый обитаемый остров кишит жизнью, и прежде всего нужно деликатно ознакомиться с законами этого острова, а уж потом — что-либо предпринимать. А лучше — вообще не предпринимать.

Последовательность развития идеи прогрессорства в этих трёх книгах очевидна. Зачастую — аллегорична, иногда, быть может, завуалирована, но всё же понятна. Последовательно изучающий эти три повести читатель, бесспорно, должен проследить развитие мысли авторов. Вместе с авторами он проходит этапы взросления собирательного образа прогрессора, его философию и идеологию. Если в «Попытке» для выражения идеи достаточно было нарочито феодального чёрно-белого мира добра и зла, чуть ли не кастового, а потому — по определению — простого в своей несправедливости, то в ТББ это уже средневековье с нарождающимся классом местной интеллигенции, которую нужно спасать от жестокого мракобесия и воинствующей серости. В модернистском обществе «Острова» всё запутаннее и, соответственно, ближе к реальности: носители социальной совести и коллективного разума — маргиналы, и поначалу вообще представлены жалкими и уродливыми выродками. Разобраться намного сложнее, архетипическое подполье многообразно, большинство течений в нём руководствуются явно ошибочными идеями, деструктивны, ущербны, следующие дорогой в никуда.

То же можно сказать и о степени вмешательства прогрессоров в жизнь местного общества. Строго говоря, герои «Попытки» — вообще никакие не прогрессоры, а случайные люди, оказавшиеся в случайном месте. Увидев ярко выраженную несправедливость, они очень робко пытаются вмешаться, а результаты их наивных действий — плачевны. В ТББ процесс поставлен широко и вызывает понимание читателя: хорошо организованная группа уполномоченной организации действует последовательно, согласно теоретическим выкладкам. Нервный срыв Антона-Руматы спровоцирован сугубо личными переживаниями и строго пресекается. А в «Острове» спецслужба галактического масштаба, обладающая соответствующими возможностями, пытается спасти целую планету, не останавливаясь перед нарушением закона и этически неоднозначными мерами, такими как убийство и прямое геополитическое вмешательство. И по иронии судьбы — случайно оказавшийся на Саракше землянин напрочь расстраивает все их начинания и разрушает достигнутые результаты.

Судя по всему, изначальные планы во всех трёх случаях проваливаются. И более того — во всех трёх случаях вымощенная благими намерениями дорога ведёт в ад. Вообще, создаётся впечатление, что идея прогрессорства так или иначе обречена, а вмешательство в дела другого мира, пусть даже — примитивного, приводит к негативным результатам, и никакая теория исторических последовательностей помочь тут, увы, не сможет.

Большая часть статьи Бориса Стругацкого посвящена социально-политическим изменениям, во время которых была написана повесть «Трудно быть богом». Как известно, изначально произведение должно было быть приключенческим и даже романтическим — с пьяными гвардейцами, весёлыми потасовками (без жертв, разумеется), мятежными принцами и прочими тремя мушкетёрами. Однако время было непростое, 1963 год, конец оттепели, наметились заморозки, которые привели, как оказалось, к глубокой идейной заморозке. Хрущёва снимут через год, но пока ещё допускалась некоторая вольница, за которую, впрочем, могли и взгреть. В общем, странное время. Противоречивое настолько, что АБС полностью пересмотрели идейную суть своего произведения и написали острую социально-политическую повесть.

Да уж, сегодня ТББ уже и не кажется таким уж острым произведением, а опасения авторов могут вызвать недоумение. Такая вот ирония судьбы: в книге много внимания уделяется изменениям моральных ценностей человека с течением времени, с развитием цивилизации. Так же меняется и восприятие этой повести.

Трудно быть богом...

Трудно быть добрым, справедливым богом. Наверное, потому, что человеку это всё же не свойственно. Человек и сам не знает, что это такое — справедливость, доброта. Ведь любой более-менее здравомыслящий, обладающий хоть какой-нибудь самокритичностью человек затруднится дать определение этим понятиям.

Трудно ли быть богом? Смотря — каким. Вероятно, быть языческим скандинавским или, например, древнеримским богом смог бы каждый. Любой современный обыватель, хоть чуть-чуть обременённый нашей этикой, стал бы таким высоконравственным богом, какие этим вашим грекам и не снились. Думается, они б его боготворили в прямом и переносном смысле. Настолько бы им нравился, что даже с наших, современных позиций любые храмы были бы оправданны.

А вот тогдашний древний грек стать богом, заслуживающим оценки хотя бы «удовлетворительно», наверное, не смог бы. По определению: ведь бог — это идеал, вместилище и носитель добродетели и современной человеку морали. И ключевое слово тут — «современной», потому что моральные нормы и этический ценности меняются век от века. Что древнему римлянину благодетель, нас уже и не совсем устраивает. Что обитателю Арканара — норма, для человека из мира Полдня — мрак и грязь. Банально, но познаётся в сравнении. Сравнении настолько глубоком и потрясающем, что способно ввергнуть Антона и его коллег в ужас сумасшествия.

С кем поведёшься... И как тут не вспомнить слова дона Кондора о том, что нужно было, мол, физически устранять дона Рэбу. Но как же так? Не тот ли дон Кондор, а по совместительству опытнейший и авторитетнейший сотрудник Института экспериментальной истории, всего 150 страниц назад говорил, что нельзя вмешиваться, нельзя терять голову, нельзя идти на поводу у эмоций? Нужно чётко и последовательно выполнять свою работу, понимая, между прочим, что результат своего труда не увидишь. И вдруг — нужно было устранять дона Рэбу, если это необходимо — даже физически. Переродился? Поменял своё мнение, бунт против инструкций сверху?

Или прозрел и наконец понял, что милосердие, невмешательство и быть белым и пушистым — это совсем не про Арканар? И что в таком случае вменяется в вину Антону? Не по одобрению ли старшего товарища он крушит половину города?

Анизотропное шоссе — вступив на него, теряешь путь назад. Вступив однажды на стезю бога, стать обратно человеком уже не получится. Вот и Антон об этом постоянно думает и в конце концов перерождается, верша то, что является вполне логичным продолжением всей его деятельности на убогой планете. Гнев Одина, стрелы Зевса-громовержца, настигающие грешников и недостойных.

Однако грешников в понимании Антона, недостойных с точки зрения нашей этики. В Арканаре же все эти доны — вполне благородные и добропорядочные граждане.

История создания повести «Далёкая Радуга» также очень интересна, поучительна и... таит в себе некоторые непонятности.

Борис Стругацкий в своих воспоминаниях «Комментарии к пройденному» пишет о том, что замысел повести появился у авторов после просмотра фильма Стэнли Крамера «На последнем берегу». Кстати, судя по описаниям, интересный должен быть фильм, уже давно хочу его посмотреть. В фильме, насколько понимаю, нарисована мрачная картина нашего мира, в котором произошла ядерная катастрофа. Однако по соображениям, связанным с тогдашней цензурой, авторы понимали, что затрагивать тему ядерного апокалипсиса ни в коем случае не стоит — опубликовать такую книгу не получится. Поэтому и пришлось перемещать действие повести в мир Полдня, а саму катастрофу представить в качестве последствий неудачного физического эксперимента.

Я понимаю установки тогдашних цензоров: светлое будущее, идеология, морально-этические ценности, загнивающий Запад. Это всё понятно и оправданно. Но вот никак не могу понять логику этих установок в части темы ядерной войны. А ведь во многих источниках упоминается об этом идеологическом запрете.

По идее, об угрозе ядерной катастрофы тогда знал любой житель планеты, ни для кого это был не секрет. Основным потенциалом ядерного оружия обладали две сверхдержавы — СССР и США. Советский Союз официально признавал, что такое оружие у него есть, а Хрущёв открыто хвастался водородной бомбой. Так почему же в искусстве тема была запрещена? Ведь всегда можно было выставить тему так, как тебе было выгодно: мол, войну развязывают ненавистные империалисты, а СССР наносит ответный удар. Или вообще — отказывается от применения ядерного оружия, а лишь перехватывает боеголовки противника. И любой писатель-фантаст мог бы целый роман на этом материале написать. Получилось бы пацифистски, патриотично, под флагом интернационального долга и мировой революции. Но — нет, даже такое писать было нельзя.

Странный запрет, смысл которого я так и не могу уловить.

Не совсем характерное для Стругацких произведение. Особенно — для ранних. Обычно они поднимают большие и неоднозначные вопросы, но всё же выставляют ситуацию так, что показывают своё отношение к той или иной проблеме и, может быть, подталкивают читателя к решению, которое считают наиболее правильным. Здесь же герои и происходящие события показаны таким образом, что ответы на вопросы далеко не очевидны. Да и вообще — есть ли они, эти ответы?

Характерный времени написания спор лириков и физиков. Кто важнее — художник или учёный? Можно ли их ставить на одну доску? Прекрасное — это прекрасно, но есть ли в эстетическом восприятии какой-либо практический смысл? Вопрос.

Перспективность того или иного исследования — кто должен определять это качество? Администратор-хозяйственник, пекущийся о благе общества, или технократ-эстет, выше всего ставящий стремление человека к познанию? Вот ещё один вопрос, ответ на который авторы оставляют за читателем.

Цена познания — одна из самых главных тем книги. Выписанные в ярких красках учёные-исследователи, прекрасные и любимые авторами люди будущего в этой книге выступают самоуверенными и недалёкими разрушителями, будто малышня, играющаяся с неумолимыми силами природы. Только, в отличие от малышни, цена такой игры — жизни нескольких сотен людей и экосистема целой планеты. Позволительно ли? Ведь сами АБС в предыдущих повестях цикла дали им, учёным-технократам, полный карт-бланш, предоставили неограниченные полномочия и провозгласили, что это прекрасно. Но как же так? Не всё тут однозначно, и лучшие из лучших, прогрессоры человечества предстают в этой повести баловнями судьбы, которым можно простить всё. Или нет?

Этика поведения Роберта — правомерна ли? Спасая любимую девушку, он обрекает на неминуемую гибель нескольких детей. А ведь в тот момент у них ещё были все шансы спастись. Проблема вагонетки во всей своей этической красе. И понятно, что он делает аморальный выбор, но почему же молчит водитель, который всё понимает и даже помогает Роберту, отвлекая детей? Насколько Роберт вообще любит Таню? Ведь он фактически обрекает её на последующие вечные моральные муки, если она спасётся, но всегда будет знать о цене своего спасения. Очень сложный вопрос.

Наконец, Горбовский и его решительная инициатива в конце повести. Его авторитетное решение вывезти с планеты детей, встреченное полным пониманием взрослых. А правильно ли он поступил, взяв на себя весь груз ответственности? Разумеется, в тот момент его поддержали все — и рядовые граждане, и администрация, почувствовав облегчение от того, что им самим не придётся делать выбор. Но сам факт — непререкаемый авторитет технократа, по определению имеющего право претворять свои решения в жизнь. А ведь чуть раньше эти самые технократы (не Горбовский, разумеется, но его братья по научному орудию) и создали проблемы планетарного масштаба. Нет, Горбовский — молодец, его самоотверженное решение не вызывает сомнений в этическом смысле. Однако... Как-то это всё неоднозначно.

И это — далеко не полный перечень вопросов, которые ставят в этом произведении АБС. Вопросов, ответы на которые в тексте я не нашёл. Высокий эмоциональный накал повести заставляет читателя сопереживать героям, вынужденным решать сложные этические проблемы. К концу повести вживаешься настолько, что воспринимаешь эти проблемы как нечто реальное, получается, что читатель сам должен решить эти проблемы, ответить на эти вопросы самому себе, прочувствовать всё бремя ответственности на собственной шкуре. А ответов так и нет...

Нет ничего удивительного в том, что, прочитав «Далёкую Радугу» в молодости, я не особо проникся и не мучился дилеммой. Странно то, что и сегодня я, мудрый и сорокалетний, не в состоянии дать однозначного ответа. На то они и Стругацкие — видимо, их книги так и будешь перечитывать до конца жизни и даже в шестьдесят так и не решишь, как бы поступил в той или иной ситуации...

Дочитав сегодня повесть «Попытка к бегству», решил ознакомиться и с историей её создания.

Как известно, авторы были высокого мнения (и вполне заслуженно) об этом небольшом произведении. В «Комментариях к пройденному» БНС упоминает о том, что именно с «Попытки» начинаются «настоящие Стругацкие». На самом деле, вполне возможно, что и так: ведь именно здесь читатель впервые видит характерный стиль АБС. В частности, впервые применён хитрый приём, который сам автор называет «отказ от объяснений». Есть ещё несколько причин, почему следует считать «Попытку» новаторским и даже классическим произведением, однако о них я упоминать не буду — гораздо интереснее читать в первоисточнике.

Кстати, в тексте приведена изначальная канва сюжета. И опять, как и в случае с повестью «Путь на Амальтею», у них там должен был быть сплошной экшн: стрелялки, гуманоиды из системы Сириуса, война и много чего ещё. Однако в один момент, как, вероятно, многие знают, написание повести упёрлось в тупик творческого кризиса. Впрочем, ненадолго, уже через несколько часов выход был найден, вот только от изначального варианта осталось не так уж и много...

Ответ на вопрос, о чём эта повесть, пришёл ко мне сразу после того, как дочитал последний абзац и закрыл книгу. Мне тут же вспомнились собственные впечатления почти двадцатилетней давности, когда я прочитал эту книгу впервые. Мне тогда было примерно столько же, сколько Вадиму и Антону — героям произведения. И впечатления мои от прочитанного были тогда сильные, но не глубокие. Да, острые ситуации, да, моральные противоречия, да, этический выбор, философия, место человека в обществе и в истории. Всё понятно, умно, а кто бы сомневался?

Но всё же, для адекватного восприятия жизни, для грамотного выбора, который приведёт к действенным и правильным с точки зрения морали результатам, для, соответственно, гармоничного существования в этой самой объективной реальности, человеку не достаточно только знать принципы. И понимать — ведь понимание в привычном смысле слова — это всего лишь осознание полученных сведений, а посему само по себе понимание особо ничем не отличается от приобретения знания. Нет, получить хорошее воспитание, качественное образование, прочитать кучу умных книжек — этого ещё не достаточно для того, чтобы считать себя высокоморальным и интеллигентным человеком. Нужно ещё эти самые принципы, этическую конституцию прочувствовать, применить на себя, методом проб и ошибок убедиться в её правильности и непогрешимости. А этого у двадцатипятилетнего человека по определению быть не может. Ну, разве что, за редким исключением. Поэтому и воспринимается со смехом замызганная фраза «не учите меня жить».

Перечитывая повесть сегодня, гораздо большее внутреннее родство я-сегодняшний ощущал с Саулом — другим героем произведения. Та стадия взросления, когда просто устал от морализаторского идеализма и готов идти, быть может, не по самому правильному с точки зрения морали пути, а по другому, более действенному и оправданному, сбалансированному по соотношению «цель-средство».

Вопрос о том, а нужен ли он вообще — такой прогресс, авторы, как мне показалось, пока ещё только обозначили. Насколько помню, вопрос целесообразности прогрессорской деятельности в принципе гораздо острее будет поставлен в повести «Трудно быть богом». Поэтому мне, читающему Историю будущего АБС в строгом хронологическом порядке, пока ближе и правильнее кажется подход Ивана Жилина, предположившего, что для преодоления кризиса хищных вещей века необходим план лет на сто. В «Попытке с бегству» хищными вещами даже не пахнет, однако здесь и ситуация посложнее. Сколько времени нужно на приведение варварской цивилизации Саулы к более-менее культурному состоянию, оценить сложно. Определённо можно сказать лишь одно: дело это далеко не одного поколения.

Что же касается праведного гнева других рецензентов, то хочется задать им вопрос: а вы себя помните году эдак в 1991-м? Если не помните, спросите своих родителей. И вместо того чтобы осуждать Вадима и Антона — нерешительных и сбитых с толку интеллигентов, воспитанных на морали XXII века, — вспомните наших соотечественников, имевших несчастье жить на стыке эпох. Не были ли они, представители самой читающей в мире страны, такими же мямлями, когда нос к носу столкнулись с мракобесием «прогрессивного» мира? Не были ли они, с детства воспринимающие принципы свободы, равенства и братства в качестве непреложной истины, обескуражены свалившимися им на голову законами «свободного» рынка и «либерального» общества вседозволенности? Легко ли было им, выросшим в стерильных инкубаторах высокой морали, противостоять всей гнили и грязи, что нахлынула в эту страну изо всех щелей?

Мне кажется, приведённая аналогия наглядно иллюстрирует реакцию и возможность к адаптации человека, попавшего из благополучного и обустроенного мира в мир средневековой дикости и мерзости.

Ну, что же, а мы вновь в студии (с).

Мы продолжаем изучение творчества братьев Стругацких. Читаем не только сами книги, но и воспоминания Бориса Натановича — «Комментарии к пройденному».

И сегодня я прочитал очень интересный и крупный отрывок, в котором автор вспоминает об истории создания одной из самых знаменитых повестей. БНС рассказывает об истории создания Мира Полдня — мира, в котором хочется жить и работать. По его мнению, мир этот очень далёк от нашего мира, от нас. Хотя авторы и населили его своими современниками, а точнее — самыми лучшими из современников.

В свойственной манере АБС иногда со смехом, а иногда и с горечью и даже негодованием рассказывает о нелепых препонах, с которыми пришлось столкнуться в процессе публикации «Полдня».

Вдогонку к своему предыдущему отзыву хочу предложить вашему вниманию небольшой материал, который сегодня разместил в авторской колонке: https://fantlab.ru/blogarticle71145

В статье собраны иллюстрации к повести «Полдень, XXII век» из трёх изданий: 1963, 1967 и 1997 годов соответственно. Думаю, материал будет интересен не только поклонникам «Полдня» и творчества Стругацких.

Прекрасный мир, наполненный самыми светлыми идеями и чаяниями человека, мир, в котором сбылись мечты тогдашнего поколения, мир, населённый славными людьми.

Но всё же утопия?

Видимо, так. Потому что сегодня с великой долей вероятности и с тяжким сожалением можно констатировать, что ничего подобного в реальности не будет. А почему? Почему тогда это казалось делом условного послезавтра, но потом вдруг ничего не получилось?

Как мне кажется, дело в том, что экстраполяция была слишком уж прямолинейной, без поправок на различные неожиданные факторы будущего. Авторы взяли современников (правильнее, наверное, будет сказать — самых лучших из них) и спроецировали их образы, характеры, образ мысли, моральные качества на героев своего произведения. Могу ошибаться, но, вроде бы, в повести «Полдень» нет ни одного отрицательного персонажа. Может, кому-то кто-то и не до конца нравится, но однозначно отрицательных в книге нет.

В книге нет нищих духом из «Стажёров», нет барменов, нет Марии Юрковской. В этом плане время действия тех же «Стажёров» можно считать переходным периодом к миру «Полдня», обитателей «Хищных вещей века» — последними могиканами прошлого, живущих на последнем островке-анахронизме. Отталкиваясь от этих двух произведений, отказываясь от описанных в них перегибов и пережитков, читатель погружается в светлый мир послезавтра.

Но в реальности людям не удалось избавиться от этих самых хищных вещей. Общество, устроенное по принципам равенства, воспитывывающее в своих гражданах желание решать общественные проблемы, стремится в будущее, строит долгосрочные прогнозы и открывает для себя звёзды. Общество хищных вещей, населённое сытыми индивидуалистами, живёт настоящим и открывает для себя любимого новый айфон.

Ошибка классических утопий: увеличение производственных мощностей, автоматизация сельского хозяйства и промышленности по каким-то причинам вовсе не ведёт к освобождению человека от изнурительного повседневного труда и совсем не сулит радужное, творческое будущее. Наш компьютеризированный, высокотехнологичный век — тому подтверждение.

Позитивные и многообещающие 60-е закончились тупиковыми 70-ми, оптимистический «Полдень» разбился о мрачный «Град обреченный».

Впрочем, не будем о грустном. «Полдень» так и останется идеалом, к которому хочется стремиться. В серой тягомотине будней всегда можно сделать перерыв на праздник. Если вас одолело равнодушие индивидуалистического мира за окном, всегда можно открыть книжку из цикла «Полдня» и помечтать о чём-то высоком.

Отличный рассказ, сдобренный изрядной долей иронии да и простого понятного юмора, на оптимистической ноте завершающий повесть о Мире Полдня.

Вероятно, следует воспринимать этот рассказ также в качестве напутствия потомкам, о том, какими их хотели бы видеть авторы. По мнению АБС, человек будущего будет целеустремлённым, творческим, занимающимся любимым делом, пусть сегодня это и звучит банально и наивно. Однако, почему бы и нет?

Вероятно, самый сильный из всех рассказов, входящих в повесть «Полдень». И самый трагический — безусловно.

Один выстрел — одна жизнь. Один выстрел — один трофей. Но как же всё меняется, если окажется, что этот трофей — разумное существо. Тонкая грань между разумным существом и неразумным животным — где она проходит? Мне кажется, именно таким образом нужно ставить вопрос. И если это так, то насколько значим фактор разумности, когда речь идёт об убийстве? Особенно — если речь идёт не о самообороне, а об убийстве ради науки, о так называемом научном исследовании. Не говоря уже об охоте, о том, что с гордостью называют спортом.

И остаётся лишь догадываться, какой камень лежит на душе у Костылина. Ведь он, как настоящий учёный, должен смотреть вперёд. И должен предполагать, что, возможно, когда-нибудь человечество ещё раз столкнётся с расой братьев по разуму, один из представителей которых сейчас находится в зоологическом музее в качестве экспоната...

Как и многие герои Полдня, по ходу повествования взрослеет и Атос Сидоров. В этом рассказе не узнать того юнца, который рвался в бой на страницах рассказа «Десантники». Атос здесь — умудрённый опытом, быть может даже ветеран космических исследований. Кому как не ему учить молодёжь. Пусть он и ворчит на них, отзывается о них не в очень лицеприятных терминах, однако такой наставник — лучше, чем кто-то равнодушный.

Хотя что-то в глубине души всё ещё осталось от прежнего опрометчивого Сидорова — иначе не стал бы он сломя голову кидаться в самый эпицентр катастрофы. Зрелость зрелостью, но где-то глубоко внутри всё же нетерпеливо приплясывает юноша с горящим взглядом.

Очень интересный и глубокий рассказ, хотя с первого взгляда может показаться, что идея лежит на поверхности.

А дело в том, что в 50-60-е, особенно в советской производственной, космической фантастике (в т. ч. в предыдущих произведениях Стругацких) человек почти всегда представлялся покорителем природы. И покорителем других планет, соответственно. При этом очень часто на нарушения, которые человек наносил природе покоряемой планеты, никто особо внимания не обращал. А иногда разрушения в местной экологии даже подчёркивались, быть может, даже героизировались. Вспомним тех же пиявок с Марса. Словом, лес рубят — щепки летят, этакий дух времени. Поэтому в данном рассказе до последней страницы читатель не может понять, на чьей стороне авторы. С одной стороны — ну, что ж поделаешь — спалили траву на поляне. Застрелили бегемота — но он ведь сам первый начал. В общем, поступки людей на Леониде вполне укладываются в логику и мораль производственной фантастики 50-60-х. Однако современного читателя всё же такое поведение напрягает, так и хочется сказать, что, мол, так нельзя. И негодование читателя удовлетворяется буквально на последних строках, когда земляне наконец осознают свои ошибки и отказываются от идеи контакта, признавая себя далеко не самыми лучшими представителями своей цивилизации.

Очень необычный оборот, а для тогдашней фантастики он вообще, как мне кажется, дико оригинален. Прекрасный человек будущего — и вдруг — недостоин. Самокритично, умно, мудро.

Небольшой рассказ, однако насыщен в плане смысловой нагрузки.

Очень ярко тут освещена тема Странников — тема, которая станет превалирующей в последующих произведениях Мира Полудня. Загадочные Странники — цивилизация, по всем признакам — ушедшая от земной неимоверно далеко, но при этом старательно прячущаяся от человека. Странники, которые, возможно, ушли далеко настолько, что стали неотличимы от сил самой природы. Быть может, те артефакты, что обнаруживает человечество, вовсе не «оброненные» и в силу обстоятельств забытые, а специально «подкинутые» Странниками по каким-то только им понятным причинам?

Или люди и Странники настолько далеки друг от друга, что пребывают как бы в разных измерениях, в разных метафизических мирах одного физического мира? Далеки друг от друга настолько, что параллельны друг другу — в прямом и переносном смысле этого выражения.

Вопрос, остро поставленный в рамках Полуденного цикла. И вопрос, на который так и не будет дан ответ.

В рассказе больше понравилась лирическая составляющая — очень уж хорошо прописаны характеры главных героев — такие два старичка, которые не могут не брюзжать, ворчать, но всё же будут продолжать своё дело, хоть даже не до конца понимают его суть и не уверены в результате. Но раз уж нужно — то нужно. Если учёные считают, что это важно, то будем терпеть!

Речь идёт о так называемых ридерах — людях, обладающих необычными способностями чтения чужих мыслей. В рассказе под это дело подведена научная основа, хотя да, вопрос очень спорный.

Тем не менее, рассказ понравился. Приятный рассказ.

Если вглядываться в детали, то сразу обнаруживается, что рассказ с технической точки зрения безнадёжно устарел, однако быть актуальным в части кибернетики, технологий вычислительной техники спустя 60 лет — задача, конечно же, нереальная.

Гораздо интереснее тут то, что в целом, в принципе авторы изобразили всё правильно, угадали с масштабами оценки. Ведь никакой даже самый современный компьютер по сложности устройства и возможностям до сих пор даже близко не подошёл к человеческому мозгу. И в ближайшее время, судя по всему, не приблизиться. Примечательно также, что в рассказе учёные копируют блоки памяти мозга великого учёного, находящегося при смерти, но ещё не знают, что делать дальше. То есть сами данные сохранить получается, но как использовать этот массив — непонятно не только на программном, но и на аппаратном уровне.

Впрочем, зная учёных Мира Полдня, как-то не сомневаешься, что решение проблемы для них — лишь вопрос времени. В отличие от нас, они не скатились в производство безделушек типа айфона.

Рассказ больше юмористический, о буднях и забавах научных сотрудников, однако НФ-идея имеет место: любое событие, произошедшее в истории существования материи, должно быть запечатлено в структуре самой материи. Что-то из разряда метафизики, наверное, как например концепция сохранения информации в чёрной дыре. Впрочем, не будем лезть в столь глубокие и сомнительные дали. Но определённый смысл в этом всё же должен быть. Вопрос только в том, где именно содержится данная информация и как её, информацию, прочитать.

Рассказ — как бы альтернативная история личной жизни Сергея Кондратьева, одного из главных героев повести «Полдень». Впрочем, одно другому не мешает, в том смысле, что оба варианта друг друга не исключают.

Собственно, о чём это я?

Ах, да. Думаю, многим об этом известно, однако для тех немногих, кто не в курсе, объясню. Вышла вот какая история. Первоначально, ещё в начале 60-х, в качестве описания дальнейшей судьбы Кондратьева в «Полдень» вошёл рассказ «Моби Дик». Однако впоследствии по некоторым причинам его заменили на другую историю под названием «Глубокий поиск», в таком варианте повесть издаётся и по сей день. «Моби Дик» же был надолго забыт, и на мой взгляд — не совсем заслуженно.

По сути, в обеих историях рассказывается о работе Кондратьева в Океанской охране, общий смысл в обоих случаях по большому счёту одинаков: Сергей занимается интересным ему общественно полезным делом и пытается устроить личную жизнь. Детали же немного различаются: если в «Глубоком поиске» он влюблён в девушку по имени Акико (по всей видимости, она японка), то в «Моби Дике» описано начало романа с девушкой Ириной (которая, кстати, упоминается в рассказе «Томление духа»). В принципе, как я уже писал ранее, обе истории могли иметь место, противоречий здесь нет. Хотя Кондратьев — далеко не ловелас, и с девушками у него не особо складывается, это видно и там и там. Поэтому будем считать, что рассказы — это альтернативные варианты развития событий.

Такие вот подробности. Почему заострил такое уж внимание на этих подробностях? Наверное, потому что лирика любовных отношений — не совсем профиль Стругацких. Разве что, в ранних рассказах проскальзывает. Поэтому-то и выглядит это необычно. Но при этом следует признать, что написано очень хорошо, трогательно читать о попытках «железного» Кондратьева ухаживать за девушками. В общем, оба рассказа понравились, пожалуй, запомнились даже больше именно лирикой. А «Моби Дик» всё же, наверное, больше симпатичен, чем «Глубокий поиск» — очень уж понравилась тёплая ламповость, которой пропитана первая половина текста.

Звездолётчик Сергей Кондратьев, благодаря релятивистским эффектам попавший из 21 века в век 22, наконец нашёл своё предназначение. Теперь он работает в Океанской охране, где в том числе занимается защитой пасущихся китов от хищников. В данном случае — от гигантских кальмаров. И это не может не радовать, когда человек-живой анахронизм, не приспособленный для жизни в далёком будущем, всё же может быть на своём месте, работать, быть полезным для общества и быть счастливым.

Всё правильно — было бы желание, а работа всегда найдётся. Это так.

В данном рассказе, который, кстати, можно читать и отдельно, без оглядки на повесть «Полдень», авторы отходят от общей тематики произведения и вместе с героями погружают читателя в океанические пучины. Приключения, очарование другого космоса — подводного мира. И даже — неожиданно — романтическое увлечение Сергея Кондратьева славной девушкой — маленькой, но сильной японкой.

Гармоничный и увлекательный рассказ. Авторы как бы подчёркивают, что глубоководный мир — тоже тайна за семью печатями, простор для исследований и повседневной работы. Ну, и налаживание личной жизни полюбившегося героя — весьма оптимистично и трогательно.

Рассказ называется «Десантники», но он вовсе не о военных. В Мире Полдня военных, вроде как, и нет. Это сугубо мирные десантники — люди, которые занимаются высадкой на другие планеты, часто — на планеты с очень неприятными климатическими и физическими условиями. Поэтому их работа тоже сопряжена с большим риском, но так как на выполнение поставленной задачи у них есть гораздо больше времени, чем у военных, имеется возможность хорошо подготовиться, имеются для этого ресурсы, то они и не сторонники необдуманного, опрометчивого геройства. Хороший десантник — это тот, кто возвращается обратно.

В этом рассказе, на мой взгляд, наиболее чётко и ясно, прямым текстом сформулирована мысль, с которой мы сталкивались в «Стажёрах», в рассказах «Полудня»: безумство храбрых — это неправильно, всегда нужно трезво оценивать ситуацию и избегать неоправданного риска. Вот и тут, Горбовский совершил уже ряд походов в атмосферу Владиславы, каждый раз продвигаясь вперёд лишь на один небольшой шажок, сталкиваясь с проблемами, которые, как он считает, в данный момент решать не стоит, он возвращается назад. Подготовившись ещё раз, продумав решение и составив чёткий план, он вновь погружается в атмосферу неприветливой планеты с тем, чтобы продвинуться ещё на один небольшой шаг.

Совсем по-другому ведёт себя биолог «Атос» Сидоров: только получив возможность внести свою лепту, опрометчиво ринулся вниз, рискуя не только своей, но и чужими жизнями. За что и получает неутешительный финальный вердикт от Горбовского: нам с вами не по пути.

Читатель на страницах этого рассказа впервые вплотную сталкивается со следами деятельности загадочных Странников — скрытной и могущественной цивилизации, оставившей множество артефактов по всему космосу. Тема Странников станет одной из главных в последующих произведениях Мира Полдня. В этом рассказе — лишь самое начало захватывающей истории.

И вот ещё одна зарисовка из благополучного и немного утопического мира будущего, где люди увлечены своей работой, а непрестижных профессий нет. Рассказ-обзор, рассказ-зарисовка, и на этот раз предметом обзора становится сельское хозяйство, основа продовольственного комплекса на примере отдельно взятой фермы. Впрочем, привычного нам уклада мы тут не увидим, ведь в будущем даже данная сфера становится неимоверно наукоёмкой, уверенно оперирует последними достижениями в области генетики, метеорологии, кибернетики. Общество настолько прогрессивно, что даже рядовые труженики фермы не обходят стороной вопросы философии и высоких технологий. Простые ребята и девчата, интересующиеся проблемами смысла жизни и места человека в социуме.

Очень хороший, просто здоровский рассказ. Казалось бы — ничего такого особенного, и если прочить его отдельно, в отрыве от повести «Полдень» и вообще от всей Истории будущего, совсем ничего не поймёшь да и никак он скорее всего не воспримется. Но в контексте всего цикла произведений — настоящая жемчужина.

Насколько понимаю, это первое произведение, где появляется Леонид Горбовский. Да ещё и как появляется — странный невзрачный грустный человек, который практически с порога говорит: можно мне прилечь на кушетку? Опять же — ничего особенного, но вот эта вот странность его, небольшая в общем-то деталь, но как-то стразу характеризует героя... ну, как-то... не знаю даже — харизма, что ли? Сразу видно, что живой человек, авторы умело, буквально в двух словах передали его неординарность. И потом уже его неудавшаяся лекция и всё остальное. Да, классно получилось, очень понравилось.

Нельзя оставить без внимания и эмоциональную сторону этого небольшого рассказа, его этическую составляющую. Главный герой Сергей Кондратьев не может обрести своё место в новом для него мире, в другом времени, в котором оказался волею судьбы. Не может он найти своё предназначение, и это его ужасно мучает. Вроде, и неплохо всё, есть дом, есть охотники за автографами, желающие поглазеть на «живое ископаемое», но разве такое положение вещей может устроить энергичного, целеустремлённого человека, не привыкшего маяться от безделья? И вот, когда Кондратьев уже почти отчаялся и пытается цепляться за любую ниточку, к нему в гости приходит странный человек, которых хочет поговорить с ним как звездолётчик со звездолётчиком... И как волнуется Кондратьев, понимая цель этого визита, как рад он предложенной ему работе. Действительно, получилось очень эмоционально. Трогательно как-то.

Ну, и разумеется, этот рассказ — не только центральный в повести «Полдень», он связывает и другие части цикла между собой.

Довольно простенький рассказ, не претендующий на глубокие смыслы и высокие идеи. А если принять во внимание, что его написали Стругацкие, то так и хочется сказать: примитивный рассказ. Ведь от них ждёшь чего-то гораздо более глубокого и умного. Ну, впрочем, не будем так уж привередливы — даже гениальные авторы имеют право написать что-то лёгкое, ну, пусть даже — расслабляющее.

На самом деле, рассказ, по моему скромному мнению, распадается на две составляющие: первая часть о человеке будущего и его месте в этом будущем, вторая — откровенно юмористическая, связанная с трудностями эксплуатации кухонного комбайна. Где-то в середине, зацепившись за очень интересную мысль о человеке будущего, ждёшь продолжения, но, увы, продолжения нет. Вторая часть рассказа — это наглядный пример того, что иногда всё же стоит читать инструкции, особенно — когда имеешь дело с незнакомым устройством.

А ведь Шейла высказывает очень интересную мысль. Когда Женя говорит ей о том, что мечта его поколения землян — это проложить путь к звёздам, Шейла отвечает, что мечта её поколения — вернуть людей на Землю. Точнее даже вот как: к чему ещё может стремиться человек, достигший звёзд? Куда ещё лететь? Правильно: некуда. Дальнейший этап развития — это достижение такого могущества, когда человеку даже сами законы природы будут не указ. И Шейла как бы говорит, что обладающий таким могуществом человек уже и в космос не захочет. С такими возможностями можно и просто сидеть на Земле, управлять Вселенной с Земли. Люди как боги. Поколение, достигшее цели. Очень интересная мысль, жаль, что не получала дальнейшего развития в рамках этого рассказа.

А вот этот рассказ вполне можно читать и отдельно, без оглядки на повесть «Полдень», частью которой он является. В таком случае просто нужно принять, что главный герой Сергей Кондратьев оказался в мире светлого (быть может — утопического) будущего и по ходу повествования совершает первую вылазку в этот мир. По сути, участие его в этом рассказе пассивное, он осматривает мир, путешествует при помощи самодвижущихся дорог, общается с тамошними обитателями — простыми, в общем, рядовыми людьми. За исключением, разве что, Елены Владимировны, которая является членом Мирового Совета. Впрочем — и в этом одна из особенностей описанного мира — несмотря на свой пост, Елена Владимировна ведёт себя как вполне обычный человек, обедает в самой обычной кафешке, за столом с самыми обычными тружениками-инженерами. Она не имеет собственного межпланетного транспорта, не фрахтует планетолёт, не летит бизнес-классом. Нет, этого ничего в Мире Полудня нет. Для того чтобы попасть на Венеру, Елена Владимировна, как и все, терпеливо дожидается свободного места на транспортном корабле. Так-то!

Люди в этом мире увлечены работой, направленной прежде всего на процветание общества в целом. Им не хочется просиживать штаны на уютненькой и не напрягающей работе. Им нужно осознание полезности своего дела, их не страшат неудобства и даже опасности, которые таит в себе работа на Венере. Утопия? Наверно, да. Одно точно: нам такое и не снилось.

Кстати, располагаю тремя изданиями «Полдня»: 1963, 1967 и 1997 годов. Дабы не тревожить изрядно потёртые раритеты, стараюсь читать книжку 1997 года. В старых изданиях потом, кстати, просматриваю иллюстрации, везде они, между прочим, разные, и это неимоверно замечательно! Так вот, в издании 1997 года концовка рассказа показалась мне скомканной, невнятной, непонятной. Заглянул в книжку 1963 — и вправду — там концовка более развёрнута. Мнения собеседников Кондратьева представлены не авторским текстом, а в виде диалогов, в которых картинка дана более ярко, живо, понятно. В общем, старый вариант лучше, ума не приложу, зачем нужно было впоследствии сокращать.

Рассказ не следует читать в отрыве от повести «Полдень», потому что информативно ничего независимого собой он не представляет. Понятен он будет лишь в контексте повести.

Зато читателю всего произведения данный рассказ (правильнее будет назвать его главой из повести) даёт многое. Во-первых, в этом рассказе, как и в предшествующей ему «Хронике», авторы наконец ставят точки над i, раскрывая читателю, что же всё-таки произошло с планетолётом «Таймыр» и кто его загадочные обитатели. Во-вторых, в рассказе даны первые наброски к портретам главных героев — Сергея Кондратьева и Евгения Славина.

В общем, читаем дальше!

Вынужден согласиться с некоторыми из предыдущих отзывов: описанные в рассказе методы учителя вызывают сомнения, неоднозначные они.

Предлагать подросткам самостоятельно разобраться со сверстником, уличенным в неблаговидных поступках, — правильно ли это? Во-первых, меры воздействия должны оказывать взрослые. И это важно в психологии подростка — именно не самосуд, поскольку и сам подросток — человек ещё не зрелый, может ошибаться. Во-вторых, разобраться ведь тоже можно по-разному, могли ведь и морду набить, а это уж точно не входит в рамки никакой педагогики.

Но вопросы, конечно, полемичные. На второй можно возразить тем, что подростки из рассказа воспитаны в другом мире с другой системой этических координат и не позволили бы себе решить дело рукоприкладством. Что им такое даже в голову не могло прийти. Да, возможно. Первый вопрос решается ещё проще: таким образом учитель преподаёт воспитанникам урок коллективной ответственности, урок, самим учителем инициированный и, соответственно, контролируемый. Пора взрослеть, учиться принимать решения и самим же их исполнять. Тоже аргумент, согласен.

Сам задал вопросы и сам же на них ответил. В общем, полемичные на самом деле вопросы, тут есть над чем подумать и поспорить.

Также спорным следует считать вопрос относительно другого метода учителя — корректного и хитроумного ограждения подростка от совершения опрометчивого поступка. Насколько оправдано такое удерживание и не правильнее ли было допустить совершение ошибки? Ведь на ошибках учатся. Тут тоже не всё так однозначно.

Больше же мне понравилось в рассказе то, что в Мире Полудня все живут космосом, жаждой познания и открытия. Это да, это есть, и в рассказе показано ярко и развёрнуто.

Рассказ, конечно, нельзя рассматривать в качестве самостоятельного произведения. Это неотъемлемая часть повести «Полдень». Это лишь эпизод, но самый начальный, в котором описано прибытие корабля, потерянного в пространстве и, как выяснилось, во времени. Нет тут пока никаких объяснений: откуда он взялся, кто это, да и что за корабль вообще? Если не знаешь содержание всего цикла, то пожмёшь плечами в недоумении — а что это было?

Однако мы уже тысячу раз читали, мы знаем, что этот рассказ — связующее звено между новеллой «Почти такие же» и всеми остальными частями произведения. Также на ум тут же приходят «Частные предположения», но ситуация там диаметрально противоположная. Поэтому на ум он и приходит. А главный герой в «Частных предположениях», кстати говоря — Валентин Петров, к которому идёт Кондратьев в самом конце новеллы «Почти такие же». Тот самый Кондратьев, которому в «Перестарке» требуется медицинская помощь. Кондратьев, который... В общем, целый клубок, своего рода игра с читателем, которую затеяли великие авторы.

И всё же, при всей своей несамостоятельности рассказ меня впечатлил. Своей картинкой. Есть здесь что-то такое... торжественное, что ли. Что-то такое глобальное и даже драматическое. Словно сам присутствуешь при появлении странного планетолёта из прошлого в окрестностях Земли. Написано кратко, даже скупо. И за счёт этого — сильно.

Рассказ с говорящим названием. Если я правильно прочитал метафору авторов, то речь идёт о современной на момент написания, любопытной, энергичной, развивающей свои таланты молодёжи, только с поправкой на межпланетное и даже межзвёздное будущее. То есть авторы хотели сказать: вот, они такие же как вы, только живут в другую эпоху. И если вы будете работать и творить с искренней самоотдачей, то это будущее действительно настанет.

Рассказ написан в пору знаменитого противостояния «лирики-физики», и это можно увидеть по отрывочным диалогам на литературные темы. Этакий дух времени.

Этот спор канул в небытие, а предрекаемое авторами будущее, как известно, так и не наступило. Об этом остаётся лишь сожалеть. И перечитывать старые книжки, запечатлевшие чаяния, стремления людей начала космической эры, эпохи подлинного и позитивного энтузиазма.

Сегодня, разумеется, тяжело рассматривать рассказ в отрыве от повести «Трудно быть богом». Тем более, первое название этого рассказа было именно таким. Тем более, в тексте прогрессоры названы именно богами. Тем более... В общем, аллюзий тут более чем. Невольно сравниваешь и понимаешь, что рассказ куда как проигрывает знаменитейшей повести. Поэтому и рассказ воспринимается как набросок, черновик, в котором лишь дан общий посыл, штрихи к будущему развёрнутому произведению.

Может быть интересен в разрезе отношения небожителей-прогрессоров к своим подопечным: несмотря на глубокое понимание ущербности младенческой цивилизации, они относятся с царю-неудачнику с сочувствием — люди хоть и злые, но бедные. Жалость? Снисхождение? Чтобы понять, нужно перечитать ТББ.

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий отводит рассказу «Шесть спичек» три страницы. Как оказалось, у рассказа богатая история и предыстория.

Началось всё ещё в школьные годы Бориса Стругацкого, когда он был увлечён одной прекрасной особой. Родители девушки работали в Институте мозга. Соответственно, и девушка была в курсе новейших тенденциях в данной области. Особо его заинтересовали результаты исследований воздействия препарата из мексиканского кактуса пейотля на психику человека. Ну, и понеслось... Тут уже и до парапсихологии не далеко.

Идея рассказа неоднократно трансформировалась. В воспоминаниях БНС приводит письма брата, в которых тот в свойственной ему иронической или даже саркастической манере критикует первые попытки реализации замысла.

Интересный материал, рекомендую всем почитателям творчества АБС.

На самом деле телекинез и получение дополнительных возможностей человеком здесь — это просто средство реализации идеи, а не идея как таковая. Хотя и следует признать, что в качестве НФ-допущения такая тема выглядит весьма оригинально для советской фантастики конца 50-х.

Основное же в рассказе — это вопрос, который ставят авторы следующим образом: так ли важно научное открытие, если ради него человек ставит под угрозу жизни других людей? В данном случае — вообще свою жизнь.

Однозначного ответа авторы не дают. По крайней мере, в явной, открытой форме ответа я не увидел. Учитывая, что АБС в это время писали «Путь на Амальтею», где производственный героизм уже не так ярок, как в «Стране багровых туч», а через 2 года напишут «Стажёров», где выразят однозначное неприятие «безумства храбрых»... В общем, ответ тут далеко не очевиден.